Вспоминая Робеспьера

        Исторические даты имеют одну характерную особенность – время от времени они вновь становятся актуальными и наводят на размышления, но уже не столько о прошлом, сколько о нынешнем, а, возможно, даже и завтрашнем дне. Возникающие при этом параллели иной раз способны завести очень далеко. 
 
        По такому случаю предлагаю вам не забыть, что именно сегодня неплохо было бы мысленно отметить одну примечательную дату. Ровно двести двадцать лет тому назад, в Париже (не Челябинской области, а региона Иль-де-Франс), прямо посреди города – на площади Революции (не Октябрьской, а Великой Французской), был в экстренном порядке казнен методом отсечения головы на гильотине некий скандально известный гражданин Максимилиан Франсуа Мари Исидор де Робеспьер – тогдашний диктатор Французской республики, вместе с группой своих ближайших сподвижников.       
      
        Конечно, 220 лет – не бог весть какая круглая дата, однако некая символичность в этом числе все-таки есть. «Какие могут быть шутки – 220 вольт!», – как патетически восклицал школьный учитель-трудовик. Действительно, энергетическая мощь тут и впрямь вполне серьезная. Да и параллели, если сойдутся, вопреки законам Евклидовой геометрии, то грозят закоротить и дать сильный разряд электротока. Авось от этого хоть чуть-чуть просветлеет в сознании некоторой части наших современников и соотечественников – упрямых поклонников брутального советско-имперского наследия.

        Дело в том, что гражданин Робеспьер – не просто персонаж из чужой истории, а весьма даже знаковая фигура как раз для нашей отечественной, очень своеобразной политической культуры и не менее удивительного государственного мышления. Он – ярчайший и колоритнейший пример так называемого «эффективного менеджера», который жестокими мерами и ценой огромной крови сумел-таки обеспечить молодой Французской республике победу над многочисленными внешними и внутренними врагами, вывести ее на путь международного признания и лидерства во всём прогрессивном мире. Эти стереотипные формулировки ничего вам случайно не напоминают? Правильно: если заменить слово «Французская» на определение «Советская», то всё получится точь-в-точь как будто про начальный период нашей совсем еще недавней истории. Великие (и неподкупные – как официально именовали Робеспьера, когда он был у власти) вожди трудового народа Ильич, а за ним и Коба, тоже ведь сумели обеспечить внушительную победу советской власти над силами мирового империализма и контрреволюции. А уж по части массовых казней пресловутых «врагов народа» (термин этот, кстати, происхождением оттуда же – из революционной Франции) никакому Робеспьеру, конечно, не сравниться с нашими родимыми «отцами-основателями». И совсем не случайно допившийся до цирроза русский гений Николай Глазков трагически недоумевал над странными действиями лучшего друга советских школьников и физкультурников:

                Он был в стране отцом любимым
                И мудрецом из мудрецов,
                Однако счел необходимым
                Детей оставить без отцов.

        Гражданин Робеспьер просто-напросто не успел осуществить свои планы в таких грандиозных масштабах, но все-таки заявил он о себе достаточно громко – ни Франция, ни весь остальной мир не забудут его пламенных речей, зажигавших сердца, и хладнокровной системы террора, леденившего души. Да, он был идеалистом и мечтателем, но только вот из-за попытки практической реализации умозрительных концепций оказались действительно утоплены в собственной крови очень многие его сограждане, повинные лишь в том, что казались неподкупному и аскетичному Максимилиану слишком подозрительными или снисходительными. Нет, он не расхаживал в военном мундире, как товарищ Сталин, предпочитая щегольской партикулярный костюм, но власть в его ни разу не дрогнувших руках была сосредоточена ничуть не меньшая, чем у советского генералиссимуса. Впрочем, какие были его годы! Он ведь и погиб-то всего лишь тридцати шести лет от роду. Многое мог бы еще совершить, но, вероятно, это все-таки к лучшему, что судьба не дала ему такого шанса. Какие-то остроумные французы, обладавшие особой разновидностью этого остроумия – так называемым черным юмором, – придумали эпитафию на его несуществующей могиле. В русском переводе эта посмертная дань признательности звучит иронично и лаконично:

                Не плачь, прохожий, над моей судьбой, –
                Ты был бы мертв, когда б я был живой.

        Кстати, во всей Франции так и нет ни одного памятника Робеспьеру, за исключением его небольшого бюста в Пантеоне. Памятников Сталину было великое множество, но все их снесли, за исключением опять-таки бюста в натуральную величину над его надгробием возле кремлевской стены. Чем не параллель? Народ не злопамятен, но помнить хочет отнюдь не обо всех покойных кровавых деспотах, какие бы эффекты они ни вытворяли при жизни. В итоге Французскую империю создал вовсе не Робеспьер, а совсем другой человек – корсиканец Наполеон Бонапарт. Не так же ли в бывшей нашей стране, называвшейся СССР, дело русского Владимира Ульянова-Ленина продолжил и по-менеджерски эффективно завершил грузин Иосиф Джугашвили-Сталин?   
               
        Политический финал Робеспьера очень поучителен. «Республика погибла! Настало царство воров и разбойников!» – воскликнул он при аресте на заседании Конвента. Как будто про наши времена сказано – по крайней мере, кое-что и вправду совпадает. Частенько в парламентах находятся места для представителей не самых праведных и правильных «партий жуликов и воров».

        Если история чем-нибудь и учит, то разве что принципу повторения одних и тех же ошибок и вытекающих из них злоключений. К сожалению, с точки зрения многочисленных эмигрантов, наша история в ХХ веке оказалась такова, что лучше всего было прогулять ее уроки где-нибудь подальше от здешних мест. Для рекреации подходила как раз столица Франции: «Господа все в Париже!» – по бессмертной фразе из «Двенадцати стульев». Но перед этим Парижу довелось пережить и суровые времена террористической диктатуры Робеспьера, и не менее бурные катаклизмы при его насильственном свержении. Как правило, большинство революций приводит именно к таким грустным результатам. И когда нам через три года предстоит отметить (а кому-то, по старинке, отпраздновать) столетнюю годовщину революционной горячки 1917 года, небесполезным будет припомнить эту неоднократно проверенную историей истину, слишком дорого обходящуюся так ничему и не научившемуся человечеству.            

Французский Робеспьер или советский Сталин?
Тот и другой пример для граждан был печален.
В Кремле – Большой террор, в Париже – гильотина.
У следствий до сих пор единая причина. 
   
Без гуманизма власть едва ли эффективна,
Хоть населенья часть и думает наивно,
Что в менеджеров нам иметь полезно веру.
За пояс Сталин сам заткнул бы Робеспьера.

Величие страны, имперские замашки!
А мы терпеть должны, как ни было б нам тяжко?
На множестве костей воздвигнута держава,
Но жить, как стаду, в ней не так уж сладко, право...

Так пусть играют роль в судьбе всего народа
Общественный контроль, гражданская свобода,
Чтоб не пятнала кровь амбиции развалин   
И не являлись вновь ни Робеспьер, ни Сталин.

27 июля 2014