Охота

          В Орловской области, в стороне от железнодорожной станции, в поле строили большой элеватор. Рядом со стройкой был разбит городок строителей и монтажников. Обычно несколько десятков вагончиков завозили на объект, устанавливали в «городском» порядке, как бы поквартально. Уважающий себя генподрядчик старался сделать этот городок образцовым, он должен был быть лучше, чем на других стройках, привлекательным, даже красивым.
          В России там, где стройка, там грязь, часто непролазная. Вдоль вагончиков «поулично» защебеняли дорожки, а то и деревянные тротуары мостили. Изощрялись, кто как мог. В то время молодой еще начальник рязанской ПМК Аркадий Антонович Горбунов, наверное, всех перещеголял. Цветочные клумбы устраивал, волейбольную площадку мастерил. Строители приезжали надолго, на несколько лет. Быт рабочих, оторванных от семей, должен быть вполне достойным. Вот Горбунов и удивлял. Он вообще человек веселый, говорливый, фантазер. Однажды торец высоченного элеватора разрисовал так, что нельзя было не залюбоваться. Безликое желтое сооружение, украшенное таким панно, становилось привлекательным. А сам Аркадий «дофантазировался» до должности управляющего трестом, защитил докторскую диссертацию и до сих пор преподает в ленинградском строительном вузе.
          Монтажники народ разношерстный. Кого только среди них нет! Элеваторщики, как цыгане – кочевники. А быть таковыми могут, в общем-то, немногие.
          Основной костяк рабочих и инженерно-технических работников – люди, влюбленные в свою профессию. С годами напряженнейший режим работы и образ жизни переплетаются так прочно, что все вместе взятое превращается в потребность, которая становится органичной для огромного количества людей, посвятивших себя строительству в системе когда-то успешного «Главэлеваторспецстроя». Высокое руководство воздействовало на ход работ «приказыванием». Причем сверху и донизу. Поступает команда от министерского чиновника: «Довести численность рабочих на стройке до икс человек». И понеслась команда через Главк и трест в строительное управление. Начальник СМУ принимает это к исполнению. Ослушаться нельзя, потому что не забудут, не отстанут, заставят загнать на стройку эти икс человек. Не выполнишь – выкинут с работы, да еще партия присоединится – тогда конец! Руководитель организации знает, что не нужно ему, не требуется такое количество рабочих, что имеющиеся укомплектованные бригады способны своевременно завершить строительство. Но его никто не слышит. И надо выполнять административно-партийный приказ. Он начинает конвульсивный набор рабочих. А где их взять? Элеваторы, комбикормовые заводы, мельницы часто строили вдали от больших населенных пунктов, где-нибудь на полустаночке, поближе к железнодорожной станции. Или даже далеко от нее.  И тогда в перечень строящихся объектов включается железнодорожная ветка. Негде взять народ, и тогда берут всех подряд. Всех, кто пришел, всех, кто себя предложил. И полились рекой пьяницы, тунеядцы, освободившиеся из мест заключения, бездомные, преступники, просто падшие люди. Они примыкали, прилипали к рабочим-монтажникам, создавая на стройке численность, определенную чьей-то дурьей начальственной головой. Толку от них не было, а зарплату плати. Зарплата хоть и мизерная, но этого отребья было много. Так что денежки летели на пропой души. Итак, рабочих слишком много – по численности, отдачи слишком мало – по факту. Отсюда и низкая производительность, перешедшая из социализма в сегодняшний одиннадцатый год нового столетия. Путинисты спохватились, караул (!), надо догонять недосягаемые капиталистические страны. Четверть века идет перестройка, а производительность с качеством не меняются. Такого быть не может. Перестройка предполагает движение вперед по всем направлениям. Если производительность не растет, значит, перестройки либо нет, либо она не идет, а ползет, как подстреленная черепаха.
          Еще раз повторюсь, акцентируя внимание читателя на том, что основная масса рабочих-монтажников – это не просто трудяги, это замечательные люди, профессионалы, влюбленные и в профессию, и в образ жизни – настоящие романтики.
Я прибыл на эту стройку в командировку в город Ливны и жил в таком же монтажном вагончике ВО-12 вместе с начальником Курского СМУ Михаилом Морозовым. Наутро ожидался приезд заместителя министра. Мы подготовились к встрече, вечер оставался свободным. А что делать вечером в чистом поле? Есть, правда, телевизор, можно что-то почитать. Ну а у нас был ужин монтажников. В тот описываемый период жизни с едой в стране было туговато. В магазинах, известное дело, пустота. На полках стояли трехлитровые стеклянные банки с большущими огурцами да поржавевшие консервные баночки с килькой в томатном соусе. Спички, папиросы, махорочные сигареты, соль, водка. Вот и весь ассортимент. Вспоминая те времена, думаю: «Как же мы жили?» А ведь жили, да еще вполне сносно по нашим, российским, меркам. В глубинке, в деревнях можно было купить любые свежие и качественные продукты. Денег у крестьян не было, вот они и продавали с радостью самопроизведенную снедь. Так что монтажники – ушлый народ – быстро приспосабливались к местным условиям, обживались и… строили. Строили во все времена, даже в самые неблагоприятные с точки зрения общегосударственных экономических упадков. Строили и жили.
          Еще с тургеневских времен Орловщина известна нам как благодатное место для зайцев. Бескрайние поля с перелесками – это им и выгул, и кормежка, и раздолье для беспрерывной беготни. А для охотника просто мечта – пожалуйста, осуществляй! Морозов был заядлым охотником. Таковым он стал еще в Омске, где долгие годы жил, будучи ребенком, сосланным туда вместе с родителями из Латвии. За какие грехи выслали русских вместе с латышами? Он сам не знал, но предполагал, что его семья и предки были из староверов, за что и переселили их с одного конца страны на другой как неблагонадежных.
          Я на охоте ни разу не был. Узнав об этом, Морозов скомандовал: «Подъем! Едем на охоту!» Время около полуночи, на улице тьма, но через двадцать минут мы ехали «на зайца». Шофер ловко управлял «Газиком» и мощной фарой, прикрепленной впереди машины. Морозов сидел с ним рядом, держал на изготовку ружье. Мне объяснили, что, когда заяц попадает в луч от фары, он, оцепенев от яркости, продолжает бежать по этому лучу и в это время надо стрелять. Мы очень долго колесили в ночи по хорошо укатанным полевым дорогам, и вдруг вот она – цель! Но заяц оказался умный. Он не стал ожидаемо и покорно бежать вдоль луча, подставляя свой зад под дробь берданки. Он резко выскочил вправо из яркого смертельного света и поскакал по пашне поперек борозд, оставшихся от тракторного плуга. Водитель бросил машину вслед за зайцем. Морозов откинул правую переднюю дверцу «Газика», вскинул ружье, вот-вот раздастся выстрел… но в это время машину резко бросило вниз-вверх, влево-вправо из-за этих самых борозд, и дверка, с размаху захлопнувшись, резко и сильно влепила в нос охотника, позарившегося на зверюшку, в кровь разбив ему губы. На наше счастье ружье не выстрелило. Но физиономия была окровавлена, нос и губы приобретали фиолетово-набухший вид. В полном молчании мы медленно тронулись в обратный путь.
          Через полкилометра Морозов вышел из машины, прислонил к комелю освещенной фарами сосны развернутую книгу, отмерил несколько шагов и прошамкал разбитыми губами: «Григорич, мы же были на охоте, ты хоть пальни по моей мишени». Я выстрелил. Морозов нес на вытянутых руках простреленную книгу, и это оказался журнал с хорошо читаемым названием «Человек и закон». Мы дружно рассмеялись, плохое настроение пропало, мы вернулись в свой вагон-общежитие. На другой день на вагончике красовался висячий замок, за шторкой окна отлеживался заядлый охотник, а заместителю министра доложили о том, что Морозов болен.
          Московское монтажно-наладочное управление в течение десяти лет работало на строительстве  разных объектов в рязанской области как субподрядчик «под флагом» генподрядного треста «Центрэлеваторстрой». Я был начальником этого МНУ.
          Работа строителей тяжелая, особенно тяжело элеваторщикам. Обычные строители отработают свои нелегкие трудовые часы – и домой отдыхать. А мы в командировке не знали покоя. Субботы, воскресенья, бывало, даже в праздники работали. Рабочий день не нормированный. По молодости лет не уставали. Но режим работы всегда был напряженным и, несмотря на молодость, утомляемость накапливалась. И тогда расслабиться просто необходимо. Вот мы и поехали на рыбалку, а я еще и на охоту попал. И это уже второй раз в моей монтажной жизни.
          На Рязанщине есть, где отдохнуть. Древнейшая земля российская! Леса, поля, реки, озера и бескрайние просторы. Красота, воспетая великим рязанцем Есениным. Здесь протекает река Цна, впадающая в Мокшу, а на ней шлюз, через который проходят самоходные баржи с гравием для строек. В этом месте на шлюзе работала бригада матросов. Моря не видели, а матросы. Речку перегораживала небольшая плотина. Рядом – кирпичное здание. Судя по кирпичу и кладке, да и по рассказам местных, ему далеко за сто лет. Это здание с плотиной – бывшая маленькая водяная электростанция. К тому времени она много лет стояла взаперти, говорят, даже законсервированная. Здесь же маленький рубленый домик, обыкновенная деревенская изба, только размером побольше. Внутри чистота, несколько кроватей с чистейшим бельем. Вот сюда, в эту чудную тишину, мы приехали на субботу и воскресенье отдохнуть от нашей сумасшедшей монтажной жизни. Рядом с избой – кирпичная печь под открытым небом. На чугунной плите эмалированное ведро, из него попахивало «зарождающейся» ухой. Мы побросали свои сумки, портфели в этой удивительной гостинице и уже с удочками стояли на невысокой плотине. Рыба клевала быстро, только успевай наживлять на крючок червяка. И это меня поразило, потому что даже я, полный неумеха, доставал одну рыбку за другой. Скоро мое недоумение исчезло: оказалось, что за два-три дня до нашего приезда эту маленькую речку перегородили мелкоячеистой металлической сеткой. Между ней и плотиной скопилось столько рыбы, что фантастическая ловля стала всем понятной. Удовольствие было коротким, так как нас пригласили на настоящую, пахучую и дымящуюся уху. А сетку подняли, рыба с водой уплыла по течению на волю, значит, браконьерства не было. Смеркалось, затем стемнело, мы шумно поужинали, вкушая настоящую, изготовленную по рыбацко-деревенскому рецепту приготовленную уху. Во время застолья ко мне подсел егерь и пригласил съездить с ним на рассвете пострелять уток. Я охотно согласился.
          Приехали на озеро, совсем небольшое, с одной стороны заросшее камышом. Ранне-утренняя тишина, от воды подуло прохладой с запахом свежести. Мы сидели тихо, разговаривали шепотом, ожидая первого посветления неба. Приблизительно через час мы этого дождались. И тогда егерь энергично встал с ружьем наизготовку, сильно бросил палку в гущу камыша. Сразу же в небо взмыли дикие утки, и в тот же момент прогремели выстрелы. Две утки упали в озеро, егерь с водителем их выловили, и мы поехали обратно, к месту нашего ночлега. Уже стало совсем светло, мы ехали по дороге через поле вдоль сельской линии электропередачи. На проводах сидели дикие голуби, которых егерь называл горлицами. Он выстрелил, подобрал несколько птиц, сказал, что у них вкусное мясо. Так оно и оказалось. Застолье, вкусно приготовленная дичь, опять уха. Но восторги мои поубавились – стрельба по горлицам оставила во мне нехороший осадок. Красивые птахи, кувырком сваливающиеся с проводов…
          У меня долго это стояло перед глазами, и я понял: стрелять по птицам – не мое дело.
          Прошло много лет, и мне снова довелось побывать на охоте. Третий и, слава богу, последний раз.
          Это было в Барнауле. Там находилась строительная организация, входящая в состав руководимого мною треста «Росбашняспецстрой». После завершения всех своих дел я был приглашен на охоту. Зима только еще началась, поэтому снега в тайге было немного. Легкий морозец, заснеженный лес и много солнца. Охотники предвкушали азартную добычу лося, я любовался красотой алтайской, все еще дикой, девственной природой. Было утро, но солнце уже поднялось и осветило огромный рубленый дом. Ему сто лет. Вокруг него забор из горизонтально закрепленных жердей. Во дворе П-образная арка из нетолстых бревен, на которой висели шкуры лосей. Их было много. Мне объяснили, что здесь место, где отстреливают лосей; спортивная охота, лицензионная и промышленная. Да и поголовье этого зверя необходимо поддерживать на определенном уровне, так как лишние лоси губят лес, прожорливо объедая молодые побеги и ветви деревьев.
          В доме большая русская печь с подом для выпекания хлеба и прилаженной низкой печкой с чугунной плитой. На ней, сняв нужное количество кружков, жарят на противнях свежатину добытых зверей. В этом большом таежном доме живет егерь, здоровый пятидесятилетний мужик, его жена (мы, шутя, называли ее егерицей) и его отец. Чистый воздух, свежее мясо и рыба, грибы, ягоды, орехи – все дары природы. Красота и здоровый образ жизни! Вот куда меня привезли, нарядив в соответствующую теплую зимнюю одежду, мои коллеги.  
          Мы на ГАЗ-66 поехали вглубь тайги вслед за ехавшим впереди нас на снегоходе егерем, который минут через сорок дал нам команду остановиться и ждать его, а сам, взбаламутив снежную пыль, умчался на своем снегоходе «Буран». Через некоторое время он вернулся, дал нам отмашку следовать за ним, и мы покорно двинулись вслед. Остановились, спешились и почти бесшумно пошли следом. Вскоре мы остановились в начале огромной заснеженной поляны. На противоположной ее стороне увидели, довольно далеко, стайку лосей. Егерь вскинул карабин с оптическим прицелом, выстрелил, и лоси… исчезли, как видение. Егерь вскочил на свой вездеход, стоявший неподалеку, велел нам его ждать, а сам исчез вслед за лосями. Мы не торопясь перешли поляну и увидели на снегу кровь. Значит, ранил, значит, подранок, значит, бросился догонять. Через некоторое время он вернулся, я сел за его спину на «Буран», и мы умчались. Скоро мы уже шли пешком тихо, молча, он впереди, я след в след за ним. Пройдя, согнувшись под ветвями большого кустарника, он поднял руку, заставив меня остановиться. Передо мной стояла толстенная сосна, а рядом с ней виднелись необыкновенной красоты ветвистые лосиные рога. В ложбинке лежал, глядя на нас, раненый старый зверь. 
          Прячась для безопасности за деревом, егерь подал мне карабин, чтобы я завершил сегодняшнюю охоту, но я замотал головой и отказался. Еще мгновение, и лось был застрелен. «Не добить, – сказал егерь, – это негуманно». Может быть, это и правда негуманно. Но до сих пор я помню глядящие на нас лосиные лиловые глаза, блестевшие слезой.
          Подъехали на машине охотники, освежевали добычу, порубили все еще теплое мясо, а егерь умчался домой, прихватив самые деликатесные лосиные внутренности. Когда мы приехали в этот сказочный таежный дом, там уже на противне шкворчала ароматная свежина. А я в компании своих замечательных спутников пил «Сибирскую», закусывая ее только яичницей-глазуньей.
          Больше на охоте я не был.
          Человек занимается охотой с доисторических времен, она была основным источником пищи. Многие народы смогли выжить, питаясь добытым таким способом мясом диких животных, птиц, рептилий, рыб. У примитивных людей способ добычи еды тоже был примитивным. Полмиллиона лет тому назад зверей добывали крупным куском камня, дубиной, рогатиной. Их загоняли на крутой обрыв, откуда они срывались и разбивались. Охотились на антилопу, бизона, даже на слонов и мамонтов. Использовались облавы, загоны с участием большого количества людей. Каменные орудия в течение тысячелетий совершенствовались, превращаясь в острые наконечники.
          Когда на планету пришло оледенение, звери стали приспосабливаться к похолоданию или перемещаться туда, где теплее. Это было 40-100 тысяч лет тому назад, и в это время человек научился делать орудия охоты из сколотых пластин, рогов, появились копья с кремневыми и костяными наконечниками. Острые сколы применялись как ножи при разделке туш зверя. Новые орудия охоты сделали возможным охотиться небольшим числом людей, и даже появилась возможность индивидуальной охоты. А дальнейшее совершенствование орудий позволило добывать мелких животных – зайцев, песцов, лис, сурков и др. И наконец, появились стрелы, самоловы, лук, и это уже было огромное завоевание людей. Повысилась производительность труда, появилась возможность создания запасов мяса. А отлов диких животных привел к последующему их одомашниванию и скотоводству.
          Охота на севере и востоке России стала одним из главных занятий населения. С развитием феодальных понятий охота в Европе сначала делается достоянием высших классов общества, а в 18 веке она признана свободным занятием. Наступил период свободной охоты с государственным регулированием и надзором. 
          Такая вот охота и в России.
          Но не для меня, потому что я против охоты.