охота на Гаутаму

в соавторстве с Вячеславом Филипповым

ОХОТА НА ГАУТАМУ



ПРОЛОГ

Всякая женщина, узнав о своей беременности, начинает молиться. Женщина молится о том, чтобы будущий её ребёнок родился умным и здоровым. Через 26 часов, 15 минут и 40 секунд от начала первой молитвы в утробу женщины спускается душа, одна из тех душ, что ждут своей очереди в Чистилище. Душа опутывает плоть зародыша, и, ощутив плоть, проникает в неё подобно радиации. Душу не видно, иногда она ничего не весит, иногда весит несколько граммов - в зависимости от того, сколько раз душа проходила жизненный цикл где бы то ни было. Время от времени в женщину проникают сразу две души, или три, и если души мирно живут в теле матери, близнецы получаются не сиамскими, но нормальными здоровенькими близнецами.
Любая женщина, забеременев, молится. Достаточно часто женщина молится о том, чтобы случился выкидыш. Если такового не происходит, в её живот прилетает исковерканная душа.

Атеисток не бывает. Бывают ведьмы. Ведьмы - это женщины, которые молятся не общепринятым образом, и общество давным-давно приняло установку - называть их молитвы заговорами, колдовством и прочими непотребными словами. Такая женщина, планируя беременность или забеременев случайным образом, колдует о том, чтобы существо, поселившееся у неё в животе, стало носителем души, родственной ей. Но таких душ в нашем местном Чистилище - раз-два и обчёлся, они никогда там надолго не задерживаются, поскольку их пронырливая сущность не позволяет вести длинные разговоры в нескончаемой очереди. И женщина-ведьма призывает в себя свободную душу из чистилищ других миров, не видимых глазу простого человека, даже если он употребит каких-нибудь мухоморов. Ведьма всегда молится наощупь, слова молитвы знает лишь приблизительно - мир очень хорошо позаботился о защищённости своих границ, мир истребил тех ведьм, которых выявил, а те, что остались... У тех не было времени на точную передачу волшебных данных из поколения в поколение - необходимо было продолжить род, сделать так, чтобы вид окончательно не сошел на нет, чтобы вид продолжал жить в рамках этого мира. У ведьм, в силу их малой численности, нет возможности коллективно учить своих детей своим молитвам, а у нормальных женщин есть - мироустройство практически полностью состоит из их молитв, это выгодно всем - нормальным людям, главам конфессий и главам государств.
Но ведьма всегда чётко знает, как сформулировать запрос к миру. И мышление её не ограничивается только нашим миром, где разнообразные души, привычные к законам общества и человеческой психики, ожидают своей очереди в Чистилище.
Если ведьма из светлых, - из тех, которые любят произносить слова о том, что человек, обидев их, сам навлекает на себя беду, а потом, чужой беде не радуясь, просто приводят случай как пример, - то и душа в её чрево притянется такая же светлая, практически святая, никому ничего плохого не желающая, но распространяющая вокруг себя позитивные ароматы иланг-иланга, а также розовато сияющие отблески добрых солнечных зайчиков.
Если же ведьма тёмная, если она ругается в трамвае так, что оппонент бледнеет, так, что слеза наворачивается на глаза оппонента, а страх одолевает его настолько, что, в конце концов оппонент берёт газету и начинает звонить по объявлениям «сниму порчу»; если ведьма настолько тёмная, что выходит замуж за любого желаемого мужчину, ничего для этого не делая дополнительно; если этическая составляющая ведьмы настолько тёмная, что она может взять круглую сумму за выдавливание прыща, которым злые люди наказали страждущую клиентку; если ведьма никогда не высказывает сожаления при виде семидесятилетней плачущей дамы, от которой ушел муж и никакими приворотами не возвращается, - такая ведьма притягивает душу себе подобную: желчную и озорную, всегда очень легко признающую правила, но никогда ими не руководствующуюся. Нет, конечно, правила у такой души есть, но они всегда - свои собственные.

СОБСТВЕННЫЕ ПРАВИЛА

Храбр, облачённый в привычную чёрную ризу, сидел на солнышке и думал думу. Солнышко-то лилось рекою солнечной и на поля, и на луга, и на болота, и на самого Храбра. Солнышко-то, оно для всех светит, и для отшельников, и для мирских, и для скотов даже. И для гадов, они тоже на солнышке погреться не дураки. А думу Храбр думал трудную, тяжёлую, и думалась она, но сказать не мог никому, ибо страшно ему было, и думать-то страшно, а сказать – тем более.
«До чего дошёл я, - думал Храбр, - всю жизнь свою сознательную трудился во благо и Господа, и людей, и письменности, а меня вот так, под танки, незаслуженно, неправедно, необоснованно! Чем заслужил я отношение такое к себе - гадское, скотское? Не тем ли, что от матушки в постриг ушёл, а говорила она – пахать на тебе надо, вона какой огромный. Но у меня мысль была, а мысль более Господу угодна, чем пахать. Пахать всякий может – это же умения и навыки, а вот мысль – она не всякому приходит. Кирилл вон с Мефодием гиганты мысли были, Христос, сыне Божий, – гигант мысли, и у меня, грешного, мысль появилась, так надо же её во благо людям, которые пашут, им и пахать с мыслями легче будет, и светлее, и радостнее. И буквами они записывать всё смогут – и что произошло с ними, и как пахать удобнее. А то всё на цифру да на цифру, а цифру-то без буквы как хочешь, так и понимай, - если одни изображения будут, без пояснений, путаница в мире произойдёт, а вот развития не произойдёт. Так и будут люди пахать и есть, пахать и есть. И не труд сделал человека из макаки, но мысль. А мысль Господь дал. Он же для чего-то её дал, не чтоб пахать и есть, пахать и есть. Так бы все и пахали и ели до скончания мира, и не надо больше ничего».

Тридцатипятилетняя беременная Альбина молилась, молилась практически вслух. «Господи, да пускай Коля этот как хочет, так и живёт, лишь бы малыш здоровеньким родился! Пускай гуляет Коля, пускай на заработки едет, только бы девочка моя полноценной появилась!» Баба Хая, мать Альбины, колдунья, известная на всю область своими приворотами на текущих сук, не спуская с колен похрюкивающую болонку, смотрела на саратовские страдания дочери и думала об обеих своих дочерях: «Да, одна клуша, и вторая клуша... Две тупые курицы, одна шампиньоны по помойкам собирает, другая вон - жертва революции, - и без мужика не может, и с мужиком не может. А знания кому передавать? Пушкину? Так Пушкина, небось, забрали уже, покуда я этими овечками телилась... Вон, сидит, дура дебелая, молится, небось, о здоровье пузени своей бесполезной». И пошла баба Хая в закуток в специальный, и болонка, незамеченно с коленок упавшая, затявкала заливисто от такого обращения со своей королевской персоной.
И помолилась баба Хая, ой как помолилась, свечи возжигая, пшено рассыпая; и скатерть льняную к утру всю уделала натуральным пчелиным воском так, что хоть бедным отдавай, а хоть и выбрасывай.

Храбр, которому не то чтобы хорошо было, а не то чтобы и плохо совсем уж, ощутил странное. Поля, луга и болота исчезли, остались только мысль и утроба, а мыслям, как известно, не бывает границ даже в настолько замкнутом пространстве.

***
Беременная Татьяна ушла в свою комнату, очень её свекровь обидела, а бунтовать нельзя - беременным нельзя ругаться. С беременными тоже, конечно, нельзя ругаться, это и утешало Татьяну, которая зла свекрови не желала, просто хотела спокойствия для себя и для своего будущего ребёнка, о чём и молилась. Софья Павловна пребывала в бешенстве - ну как можно делать всё настолько медленно?! Ни к чему молодую невестку не приучили в её многодетном семействе - ни поговорить с ней по-человечески, ни делать ничего нормально не умеет. Софья Павловна, убеждённая атеистка, повернулась лицом к солнцу, практически вслух произнесла: «Пусть мальчик будет не похожим на танькину родню!» И пошла на кухню котлеты делать.

Услышали до слов «будет не похожим». Портал в Тринадцатый междумир, откуда баба Хая только что извлекла душу Храбра, оставался открытым, и душе одной из волшебных лягушек ничего не оставалось делать, кроме как переместиться в уютную утробу Татьяны. И мысли, которыми Храбр заразил всех скотов и гадов в Тринадцатом междумире, переместились в утробу Татьяны вместе с душой лягушки.

Наш мир живёт по законам физики и по законам общества, которые недалеко ушли от законов физики. В Тринадцатом междумире, как и во многих других мирах и междумирных пространствах, окружающих наш мир, законы физики работают иначе, но мы называем это законами магии. В нашем мире законы магии тоже работают, только ни один из ныне живущих магов не может сказать определенно, каким образом. В Тринадцатом междумире много кто живёт, и цари там есть, и здрэллы, и штриддеры, и фикусы с лицами вместо листьев, и каждый лист мыслит самостоятельно, пока из стебля растёт. Есть и колдуны наикрутейшие, и не факт, что всех их руками потрогать можно, если вдруг, по случайности, попадёшь в Тринадцатый междумир, а можно и потрогать, но от некоторых магией так долбануть может, что мама родная не узнает, примет за кого-то другого и в полицию сдаст, так случалось, и не раз. Но, в общем, Тринадцатый междумир почти не опасен, особенно если здрэллов из дупел не выпускать и к Пушкину близко не подходить - там Пушкин не стихи пишет, а заклинания разрабатывает. Пушкин, в общем, мужик нормальный, но не всегда предсказуемый. Тринадцатому междумиру, в общем, не особенно есть дело до того, куда деваются души лягушек и черноризцев, магия их, по меркам Тринадцатого, слабенькая - они могут мыслить, могут порчу наводить и снимать, могут деньги делать и любовные привороты. Ну и порталы в миры открывать, если повезёт. Наобум, конечно. В нашем мире большинство колдунов - из Тринадцатого междумира и из Трындостана, но которые из Трындостана - те с маятниками ходят, с ними и консультируются по различным важным вопросам. Те, что из Трындостана, всегда светлые.

ПАДРЕ

Савва, когда родился, вообще не знал ни что он Храбр, ни откуда прилетела душа в тело, он просто орал и какал в пелёнки, и всякий раз, приходя в гости к дочери, к тому времени официально ставшей матерью-одиночкой, баба Хая сокрушалась тому факту, что родился мальчик, которому вряд ли возможно передать какие-то знания из тех, что передаются по женской линии, и каждый раз, выходя от Альбины, баба Хая раздосадовано плевала себе под ноги - ни одна из её дочерей не смогла родить нормального человека, который по прошествии времени стал бы полноценным колдуном, а сын у бабы Хаи и вовсе был алкоголиком, и в связи с этим баба Хая абсолютно чётко осознавала, что нельзя доверять мужчинам, ой нельзя.
И рос Савва нормальным ребёнком. Мама читала ему книги про зверушек, сказки про хороших и плохих людей и прочую фантастическую литературу. И мечтал Савва стать когда-нибудь директором зоопарка.

Когда Савве исполнилось 16, мама снарядила его в большой город, поступать на ветеринара. Когда же закончился семестр, закончились и деньги, данные мамой на проживание, и Савва отправился к маме на каникулы, чтобы хорошо покушать и поспать дома, не в общежитии, где сосед по комнате Садыков постоянно устраивал в этой маленькой комнате вечеринки с последующим катанием падших женщин в тазике по общажному коридору. На дорогу до родного Озёрска денег не было, и Савва, в изящном чёрном пальто, в рубахе с белым воротничком, красиво выглядывающим из-под пальто, и в широкополой фетровой шляпе, стоял на крыльце здания железнодорожной станции в ожидании чуда, надежда на которое таяла вместе с уходящим декабрьским днём. Наконец в здании станции остались только Савва и пожилой узбек. Пожилой узбек подошёл к Савве, они разговорились. Узбек рассказывал о трудностях узбекской жизни в холодной России. Савва рассказывал о том, что лошади, как и люди, могут всю жизнь прожить парой. От узбека пахло табачным дымом и бараньим салом, и Савва поразился тому, что у человека, который не голоден, могут быть какие-то проблемы.
- Ва, - узбек сокрушенно покачал головой, - ещё какие проблемы! Торговля так плохо идёт, так плохо - товар отборный, место хорошее, на Колхозном рынке, а не подходит покупатель, - к Хакиму идёт покупатель, а у Хакима так и прёт, так и прёт, и выручка - о! балшой выручка у Хакима. А у меня совсем выручка нет, - узбек взволновался так, что стал похож на индейца Джо из любимой Саввой книги про Тома Сойера.
Храбр в душе Саввы шевельнулся, воспрянул, восстал, и мысль, потянувшаяся всем своим существом к солнцу, подобно проснувшейся девушке, выпрыгнула из души Храбра Савве прямо на язык:
- А регистрация у вас есть? - в лоб спросил Савва.
- Как же, есть, канешна есть, - довольный собой, узбек часто-часто закивал, - временная регистрация, нас семерых одна добрая женщина к себе прописала, а дело всё равно не идёт, у всех у семерых, - узбек сокрушался, раскачиваясь из стороны в сторону, и норковая шапка его раскачивалась из стороны в сторону вместе с ним.
- Это потому, - Савва прикоснулся к подбородку, обросшему к вечеру едва заметной щетиной, - что регистрация есть, а крещения нет. А без крещения сибирское небо денег вам и не даёт. Всем семерым. Креститься вам надо, ребята.
Узбек, не ожидавший такого поворота событий, удивился:
- Да как же нам креститься, если мы другой веры?
- Ну как... - Савва задумался, задумался и Храбр в его душе, - как-как, - вот регистрация на территории страны у вас есть временная?
- Ну есть.
- Это вашей вере не мешает?
- Нет, не мешает.
- Раз не мешает - значит, вам надо и крещение делать. Временное, - Храбр в голове Саввы лёг под стол, то ли от чересчур громкого хохота, то ли от того, что Савва с утра ничего не ел, у него заныли виски.
Мыслительный процесс в голове узбека шёл секунд пятнадцать.
- Сколько стоить будет, если ты нас крестить будешь? - внутренний калькулятор узбека застрекотал, зафырчал, защёлкал, выдавая то непомерно большую сумму, то приятно маленькую.
Савва потёр виски, слегка припотевшие под фетровой шляпой от делового предложения.
- Ну как... если временное крещение - то не очень дорого.
И Савва назвал сумму, равную стоимости проезда до маленького города, плюс стоимость пирожка с ливером, которыми так заманчиво пахло из привокзального буфета. Узбек хотел было раскидать сумму на семерых, но Храбр почти выкрикнул из саввиной головы:
- С каждого!
- О кей! - узбек в общем-то согласился со справедливым замечанием, перспектива хорошей торговли за деньги столь маленькие была видимой, узбек явно представил, как конкурент Хаким злится, видя нескончаемую очередь к его прилавку, - ты подожди тут, а я сейчас приду, остальных приведу.
Савва ждал долго, прошло более получаса на тот момент, когда в здании закрывающейся станции появились семеро узбеков. Главный узбек объяснил своим товарищам, что должно произойти, объяснил подробно, а где не знал подробностей - придумал их сам, чтобы не казаться некомпетентным.

 Семеро узбеков выстроились на железнодорожной платформе, и Савва начал их крестить, экономно поливая минеральной водой из бутылочки, завалявшейся в сумке с того дня, когда он брал воду на экзамен по лечению рептилий. Действо сопровождалось заклинанием «коль хаулям кюлём гешер цар меод», что на иврите значит «мы строим мост и будем по нему ходить». Савва, старательно и громко повторяя заклинание, крестил узбеков минут двадцать, мимо проносились поезда, и мягкий предновогодний снежок падал на непокрытые головы временно обращённых в истинную веру - ведь истинна та вера, которая помогает. Любить, жить, торговать.

СНЕЖИНКА

Софье Павловне позвонили и сообщили, что у неё родилась внучка.
- Тьфу, - Софья Павловна в сердцах плюнула на новый линолеум, и золотистые квадратики на нём скукожились от досады, - Танька, Танька! Сразу видать было - бесполезная. И делает всё медленно, и родить нормально не может - девочка! Зачем мне девочка - мне мужик нужен, продолжатель рода. И Марик, наверное, расстроился - мужик, мужик старший нужен! Носитель фамилии.
Марк, папа девочки, которую назвали Лерочкой, оказался, пожалуй, единственным, кто не расстроился в связи с этим фактом. Татьяна, лерочкина мама, говорила, что Лерочка уже родилась вредная, потому что всегда орёт, когда у неё живот болит, и вела Татьяна бесконечные тихие войны со свекровью, и старалась разговаривать с мужем о его матери так, чтобы мать, конечно, оставалась хорошей, но муж был на её стороне, на стороне Татьяны.
Лере было четыре года, когда всех девочек наряжали в снежинок, а всех мальчиков - в зайчиков. Мама сделала Лене очень красивую корону, но из детского садика забрала дочь заплаканную. После долгих расспросов выяснилось, что корона у Лерочки оказалась не такой, как у всех. Мама, чувствуя себя виноватой, промолчала, а папа сказал:
- Корона у тебя другая? Так это потому, что ты - лучше всех. Одинаковые короны - это вообще не короны, а форма одежды, как у солдат. Другая корона - это потому, что ты главнее всех одинаковых снежинок. А если кто-то что-то против скажет - бей в лоб.

И Лерочка била. Но это случалось редко, потому что очень скоро все узнали, что не надо говорить Лерочке что-то против, и тогда она будет очень доброй и хорошей девочкой. Лерочке было четырнадцать, когда она сидела в школьной радиорубке и вела «новости школы». В радиорубке собралась тёплая кампания - Серёжа Солдатов и Шурка Матвеев, мальчики потихоньку курили в форточку. Шурка выбросил окурок на улицу, но, как назло, в это время по улице, как раз под окошком радиорубки, проходила директриса, Светлана Петровна Коробкова. Окурок, оказавшись на директрисиной меховой шапке, стал тлеть вместе с шапкой. Директриса, похожая на фею из-за клубов дыма, ощутила это сходство только тогда, когда оказалась у себя в кабинете. Шурка тем временем мял в руке вторую сигарету. Взбешенная Светлана Михайловна стрелой взлетела в радиорубку - даже педагогу со стажем понятно, что прилететь бычку на шапку более неоткуда. Разъярённая, директриса рванула дверь, а Шурка, важно по-взрослому мявший сигарету, быстро-быстро сообразил и сунул её Лере. И директриса увидела картину: мальчики, благостные, сидят, а отличница Лера стоит с сигаретой в руке. Лера не думала, она просто очень испугалась и с перепугу засунула сигарету себе в рот. Когда же до неё дошло, что Шурка её попросту подставил, Лера с силой втянула воздух из сигареты себе в лёгкие, и директриса увидела картину: красный огонёк появился сам по себе, без спичек и зажигалки, Лера и пальцем не шевельнула для того, чтобы закурить. В радиорубке было дымно, Коробкова, ссутулясь, ушла к себе в кабинет, думая о том, что дети есть дети и всякое бывает.

Софья Павловна любила раздавать тумаки чадам и домочадцам: Шарика пинала, когда варево ему во двор выносила, кошку шпыняла всегда, когда та попадалась ей под руку, Лерочку, изредка приходящую в гости, называла Шапоклячкой и звонко наказывала по голове с размаху. И только взрослых бабка Софья не трогала - видимо, просто больше любила больших, чем маленьких.
Лера-то почти взрослая была, когда Софья Павловна замахнулась на нее в очередной раз сказав: «У-у-у, Шапоклячка». Вся семья собралась за столом, и дочь бабкина, Аделия, и дети её - Паша и Саша, наследники, пусть не фамилии, но всего бабкиного крепкого состояния.
Лера промолчала, но ей очень не хотелось, чтобы в голове звенело, и очень не хотелось быть Шапоклячкой. Лера посмотрела на бабку, посмотрела и подумала: «интересно, а что такое инсульт?» Бабка ощутила колотьё в правом боку и присела за стол, и рука, занесённая над лерочкиной головой, так и осталась занесённой, только уже над тарелкой с салатом.
Никто ничего не заметил. Но бабка не замахивалась на Леру никогда больше.
Лера подумала, что надо бежать из маленького города. Туда, где замечают. Туда, где никто и никогда даже не подумает назвать её Шапоклячкой.

ПРИВОКЗАЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА ПРОТИВ ЗДРЭЛЛОВ

Украв из кармана папиной куртки деньги на билеты, Лера в чём была села в автобус и поехала в большой город. «Ух ты, - думала Лера, когда в окне автобуса появились его огни, - домы балшущие, фасады сплошь из сусального золота», - и вспоминала кузнеца Вакулу, который думал точно так же, когда приехал в Москву на чёрте.
Денег у неё на момент приезда уже не было. Очень хотелось кушать. И тут Лера увидела молодого мужчину.
Мужчина величаво стоял на привокзальной площади в своём великолепном чёрном кашемировом пальто, в широкополой фетровой шляпе, и весь вид его внушал Лере доверие и уважение. Мужчина то и дело поглядывал на часы, и Лера решила спросить который час, чтобы познакомиться. Савва, возвращавшийся из родного Озёрска в своё общежитие, был сыт и потому добр. «Полседьмого», - сказал Савва, на что Лера сказала:
- Спасибо большое, - и добавила, - мне ночевать, кажется, негде.
Савва психанул - ему самому, по сути, было негде ночевать - при одном воспоминании о Садыкове и падших женщинах, голышом катающихся в тазиках по коридорам общаги, Савва начинал думать о том, как трудно будет заснуть в условиях, не слишком-то и подходящих для сна, а тут ещё и привокзальная женщина - с виду и не поймёшь: падшая, не падшая, - просто настораживающая привокзальная женщина, которой негде ночевать...
- Ладно, - Савва посмотрел в сторону и почесал нос, - поехали.
- Куда? - пришла лерина очередь насторожиться.
- К Ангелу, - Савва многозначительно и гордо вытянул макушку головы вверх, - есть человек такой - не человек, а сущий ангел.
Савва и Лера, оставаясь невидимыми для кондуктора, ехали в насквозь промёрзшем семнадцатом автобусе и рассуждали - покормит их Ангел или так спать положит, сытых его благостью. Оба варианта, в общем-то, подходили молодым людям практически идеально - третьего не существовало: автобусы ходят до одиннадцати, а в такси - как ни прикидывайся невидимыми, всё равно платить надо.

Ангел, в миру Витька Печёнкин, открыл дверь мгновенно, Савве показалось, что ещё до того, как он позвонил в дверь. Лера, увидев Витьку, поняла, что дело швах - Витька оказался её троюродным братом, с которым она не далее как этим летом познакомилась на свадьбе Саши, сына тёти Аделии. А раз Витька - брат, значит и тётя Галя где-то рядом, мама его, папина сестра двоюродная. Савва вошёл в квартиру, а Лера осталась одна на лестничной площадке в ожидании какого-нибудь бутерброда. Интуиция не обманула Леру - бутерброд, огромный бутерброд на белой булке, прекрасный бутерброд с маслом и красной икрой, появился из открытой двери двести двадцать шестой квартиры. Следом появился Витька. Нимб его сиял самым чистым и ярким светом, какой только бывает в живой и в неживой природе. Следом появился Савва, и Витя познакомил ребят, уточнив для Саввы, что Лера действительно его сестра и приличная девушка, и специально для Леры на всякий случай изрёк:
- Савва как брат мне. Так что ты, Лерка, глазками своими зелёными не стреляй, иначе инцест получится, а инцест - грех. Ты лучше скажи - колдовать умеешь? У нас в роду много кто умеет...
- Ну как, - Лера не ожидала такого поворота, - так... тучи разгоняла как-то, когда с папой на пляж ходили. Дом бабе Соне сжечь хотела взглядом, но задымилось только, как под лупой... слабенько. Никогда об этом не думала.
- Тут отец из Туниса пауков привёз... - Витька, будто бы думая о чём-то хорошем, задумчиво посмотрел на Лену, - сплав какой-то странный, похоже на неземное происхождение... так вот надо посмотреть свежим взглядом - что за пауки.
Лера вошла в огромную квартиру. Витя провёл её в свою комнату, родители смотрели телевизор. В комнате на кровати были разбросаны блестящие дешёвые броши в виде пауков, и задымление было как в трубе крематория.
Лера, не прикасаясь к опасным предметам, сканировала их руками. Перед глазами пробегали странные сцены, и странные существа в этих сценах входили в броши для того, чтобы там остаться.
- Это не внеземное происхождение, - подумав, сказала Лера, - но и не земное. Где-то рядом... где-то здесь... но не люди... здрэллы... здрэллы какие-то. Они в пауках, в каждом пауке - здрэлл. Они к людям хотят. Или к кошкам. Им неважно, лишь бы двигаться. А пока они в пауках, так жизнь тянут из всего живого - вон, смотри, - бегония у тебя на окне сдохла - от этого.
Ангелу всегда казалось, что цветы сохнут от того, что их не поливают. Но спорить с Лерой он не стал. Спросил только:
- И что делать?
Лера ещё раз внимательно посмотрела на пауков, пытаясь с ними связаться.
- Выпустить их надо. Или домой отправить. Если выпустить - здрэллам лучше будет. Если домой - миру нашему лучше. Только я отправлять никуда никого не умею - отправляйте сами, вдруг они в меня поселятся.
- А спроси их - откуда они, - во взгляде Саввы промелькнуло любопытство и уважение.
Лера попыталась связаться с пауками, но они выдавали в её изрядно уставший мозг только цифру «13».
- Они говорят тринадцать... - Лера почувствовала себя бесполезной, но Савва и Витя оживились.
- Тринадцатое междумирное пространство. Самая легкотня, - Витя ласково улыбнулся.
- Ну уж и легкотня, - Савва скептически покачал головой.

Витя тем временем достал из-под кровати свечи, обычные хозяйственные. Выставив свечи на полу решёткой, Витя стал произносить длинную речь на непонятном языке, а Савва, облачившись в простыню как в балахон, ходил по периметру решётки и тихонько подвывал. Лера замерла в уголке комнаты на стуле. Вдруг центральный цветок зелёного насквозь прокуренного ковра, сам собой начал открывать лепестки, лепесток за лепестком, и здрэллы, которых теперь можно было разглядеть в деталях, мумукая и вереща, исчезли где-то за шерстяными лепестками. лепестки захлопнулись, ковёр вновь стал ковром, а пауки вновь стали дешевыми брошками, сиротливо лежащими внутри решетки из огарков, чадящих как испорченная лампа Аладдина.

Савва и Лера стали лучшими друзьями практически мгновенно, и, как Ангел ни пытался цеплять их на свои ангельские штучки типа абсолютного добра и всеобщего блага, а жизненная их позиция была исключительно своей - благо бывает своим и благом близких, благ в природе ограниченное количество, на всех никогда не хватает, поэтому, если уж попало благо в руки, надо брать его себе и делиться только с очень близкими людьми, вне зависимости от того, считают ли какие-то другие люди ваших близких достойными всяческих благ.
Тётя Галя, от природы добрая женщина, врождённая домохозяйка, очень любила делиться благами со всеми, кого Ангел приводил в дом. Тётя Галя кормила вкусно и много. Иногда за это даже не надо было мыть посуду. Савва бросил институт, Лера никуда и не поступала - ей нравилось просто жить, иногда выходить замуж, иногда разводиться, иногда колдовать по мелочи, делая так, чтобы мужчина, сидящий в автобусе напротив, начинал смотреть на неё, а потом, краснея, отводить глаза. Савва периодически женился, расходился, но к Ангелу в гости Лера и Савва ходили всегда, и не только за едой, щедро предоставляемой мамой Ангела, но и для того, чтобы поговорить о магии и о сомнениях в её существовании. В этой маленькой кампании Ангел оказался единственным, кто никогда не сомневался ни в существовании магии, ни в собственной правоте относительно всех своих действий, включая магические. Наверное поэтому его и звали Ангелом - он прощал всех, даже тех, кто не был перед ним виноват.

Потом Ангел уехал. Умер его отец, большой бизнесмен, и людей, которых Ангел приводил в дом, кормить стало нечем, за благостью же, как выяснилось, приходили только Савва с Лерой. Остальные люди куда-то исчезли, когда помогли Ангелу промотать наследство. Остались только Савва и Лера, проживавшие где придётся. Савва и Лера уговаривали Ангела не уезжать, убеждали его в том, что деньги не важны, важна благость, которой у Витьки оставалось в огромном количестве. Говорили Савва и Лера о всеобщем благе и о близости, но Витя, который оказался обычным ангелом, предпочёл своё личное благо, объяснив своим лучшим друзьям, что и им так будет лучше.
Савва и Лера остались друг с другом, без денег и без работы, в большом городе. В большом городе перед Новым годом всегда холодно, а Савва и Лера шли по улице и рассуждали о том, что раз уж они продержались в городе целый год, завели знакомства, которые со дня на день могут перерасти в протекцию, значит, они - сильные люди и всё им по плечу.
Молодым людям очень хотелось есть, когда они проходили мимо витрины фруктового павильона. Красные отборные яблоки украшали витрину, а люди и домохозяйки покупали яблоки, покупали другие фрукты, чтобы унести их домой и там съесть. Савва очень захотел яблоко. Савва видел яблоки в витрине и очень их хотел. Если бы не было страшно - Савва ограбил бы павильон из-за одного яблока. Но страшно было. Поэтому Савва полез в карман за пачкой сигарет чтобы хотя бы вдыханием дыма утолить голод. Савва вытащил пачку, красную пачку примы, она лежала на ладони, и вдруг, в какие-то доли секунды, начала приобретать другую форму. Ровные очертания пачки округлились, исказились, и через секунду на ладони у Саввы лежало огромное яблоко, ничем не хуже, чем яблоки в витрине павильона. Савва разломил яблоко пополам и дал половину Лере, которая в очередной раз осознала, что счастье есть. Курить было более нечего. Савве и Лере пришлось бросить курить, и отнеслись они к этому очень легко - жертва была незначительной по сравнению с таким сочным и ароматным яблоком.

Ребята поехали в гости к Катёне Прошкиной. Яблоко яблоком, а есть всё равно хотелось.
Катёна смотрела телевизор и на кухню не собиралась, хотя уже вроде и должна была. Катёна говорила о себе и о своём художнике Геночке, с которого толку нет, одни творческие мечтания. Катёна сокрушалась своей неосмотрительности - если уж за художника замуж идти, то за старого, а у молодых - ни имени, ни денег. Так вот и пускай с молодыми другие возятся, а ей готовый нужен. Сформировавшийся. И тут Савва прямо-таки впялился глазами в экран. В новостях показывали интервью с пожилым узбеком, который одухотворился, приняв по случаю святое крещение. Узбек говорил о молодом прекрасном мессии, который был одет в дорогое пальто и фетровую шляпу, и благость шла от него физически ощутимыми волнами. В последних новостях сюжета корреспонденты показали, как семеро узбеков, во имя благости отрекшихся от торговли, шли по стране крестным ходом. Замыкала шествие госпожа Коробкова, присоединившаяся под Нижневартовском, куда пришла около года назад прямо из школьного директорского кабинета в поисках себя. Шапка госпожи Коробковой слегка дымилась. Специально для телевидения.

Тридцать первого декабря Лера уехала в свой маленький городок, в очередной раз вышла замуж, развелась и родила ребёнка. Во время беременности Лере был безразличен пол её будущего ребёнка, она лишь молилась о том, чтобы ребёнок родился умным и здоровым - а уж она-то, Лера, точно найдёт способ сделать своего ребёнка счастливым. Девочка родилась здоровой, умной и спокойной. Но засыпать полюбила не под колыбельные песни, а под книжку про Гаргантюа и Пантагрюэля, которую Лера нашла случайно на улице большого города и подобрала.

Савва жил в большом городе, где удача наконец-то улыбнулась ему, сделав его продавцом книг в магазине «Слово».
С момента визита к Катёне прошло три года. Савве и Лере исполнилось по 20 лет, и каждый из них захотел чего-то большего. Савва для себя, Лера - для себя и своего ребёнка.
Лера вновь двинулась на штурм большого города, который влёк её большущими домами и фасадами из сусального золота. Малютка осталась с бабушкой и дедом, которые, имея уже опыт воспитания трудновоспитуемого ребёнка, сделали упор на интеллект.

ПРОРОЧЕСТВО

Савва разбирался с подотчётом, когда Лера вошла в подсобку. Савва с одной стороны обрадовался Лере, с другой насторожился - жил он к тому времени в отдельной комнате общежития текстильного техникума, которую выделила ему добрая комендантша Изольда Анпадистовна в надежде на то, что Савва оценит её сорокалетние красоты, если всегда будет поблизости. Вести Леру к себе в общагу было страшно, Изольда Анпадистовна была горячей штучкой - приведя Леру, можно было остаться без комнаты. Спасало то, что Лера и Савва внешне были очень похожи друг на друга, как брат с сестрой - такое иногда бывает у людей, родившихся в один год, в один месяц, но с разницей в пять дней.
Савва перебирал книжки, пахнущие типографской краской, новёхонькие, с яркими обложками. Вдруг одна из новоиспечённых книжек раскрылась, и из недр её выпорхнула какая-то старенькая брошюрка, пожелтевшие листы которой готовы были рассыпаться в пыль при малейшем касании. На обложке брошюры большими красными буквами было написано слово «ПРОРОЧЕСТВО».

Савва насторожился ещё больше - Лера вновь вошла в его жизнь, но на этот раз вместе с пророчеством, смысла которого он пока не знал.
Брошюру открыли вместе. Ни года издания, ни издательства, ни каких-либо других выходных данных книжка не имела. Очень старая книжка содержала в себе всякий бред, написать который мог только человек очевидно психически нездоровый, а издать - совсем уж очевидно ненормальный. Единственным, что Савва с Лерой разобрали среди букв, намешанных как попало, было:

Когда звёзды рассыплются как горох,
Ни от матери, ни от отца
Родится не воин и не пророк,
Не зверь, не дурак, не царь.

Когда не мать, не отец
Его отнесут в леса,
Миру придёт конец,
Спасать или не спасать?

Да-да. Так и было написано. И знак вопроса стоял в конце.
- Ни мышонка, ни лягушку, а неведому зверушку, - механически цитируя, засмеялась Лера.
Савва положил брошюру к себе в сумку - всегда жаль выбрасывать предмет в то время, как приходится на всём экономить.

ГНЕЗДО ИЗОЛЬДЫ

Было в Изольде Анпадистовне что-то от суккубицы. Подводки для глаз и красной губной помады природа для неё не пожалела. Мини-юбка открывала тоненькие кривоватые ноги, вырез прозрачной блузы был столь глубоким, что при желании можно было явственно увидеть пупок дамы. Изольда каждый раз совершенно случайно выходила из своей комнаты побеседовать с вахтёршами на момент саввиного возвращения с работы. Савва улыбнулся Изольде:
- Добрый вечер, Изольдушка Анпадистовна! Это Лера, сестра моя. Двоюродная. Можно у меня поживёт какое-то время? Она на подготовительные курсы приехала, юристом хочет стать.
Подведённые брови Изольды плавно поползли вверх, а уголки глянцевых губ - вниз, губы уже были гораздо ниже карандашной подводки, их окаймляющей, когда Савва улыбнулся ещё шире:
- Можно мне второй матрац? А лучше - вторую кровать...
Даже ноги Изольды расползлись в ласковой улыбке:
- Саввушка, ну конечно же можно. Завтра баба Надя выдаст. А сегодня пусть Лерочка в дворницкой переночует. Там ей удобнее будет.
Изольда накануне в пух и прах разругалась с любовником, и ей необходимо было погадать на будущее. Савва разложил карты, Лера молча наблюдала, как меняется выражение лица Изольды с каждым саввиным словом. Савва вещал.
- Вот смотрите, Изольдушка Анпадистовна: слева от вас, дамы червонной, молодой да красивой, Федька ложится со всей мастью. А справа - ещё король, тайный, нечаянный - он-то Федьку-сантехника от вас и отводит своей энергией мужской - много энергии у него, сильно он вашей прелести жаждет...
Изольда приосанилась:
- А кто он, этот красавец? Моложе? Старше? Хорошо вот если моложе - с молодыми интереснее, а Федька хороший мужик, конечно, но вялый какой-то стал в последнее время.
- Красавец ваш, милая Изольда Анпадистовна... Как бы вам объяснить... Он моложе вас, но никогда вам вместе не быть - не решится он, да и не знает, наверное, даже о вас. Просто смотрит и всё, любуется, как из экрана телевизора...

Изольда краснела и бледнела. В неловком положении оказалась Изольда - молодым королём она загадала Савву, а Савва никак не укладывался в рамки образа, нарисованного конечно же им самим, но так, чтобы Изольде не было понятно - станет он как-то более активно восхищаться её красотой или не станет.
Мыслительный процесс Изольды почти зашёл в тупик, как вдруг взгляд её упёрся в плакат, висящий над кроватью в качестве украшения. С плаката на Изольду и только на нее одну страстно смотрел Жан-Клод Ван Дамм.
- Саввушка, ну какой же ты у меня молодец! - вскричала Изольда. - Сейчас же сниму вампира этого! И Федька мне говорил - чего это чужой мужик на меня пялится, пока я одна тут! Ой, молодец ты, Савва, что бы я без тебя делала!
- Не всё так просто, Изольда Анпадистовна, - Савва посмотрел на Леру озорным взглядом, и Лера, поняв, что сейчас будет, с трудом оставила мимику на прежнем месте, - Ван Дамма надо не просто снять со стены. Его надо обезвредить. Чтобы его фантом красоту вашу на себя не оттягивал и Федьку из вашей жизни не выдавливал.
- Как это - обезвредить? - Изольда задумалась...
В беседу не очень уверенно вступила Лера:
- Сжечь его надо. Ритуально.
- И что надо для ритуала? - интерес на лице Изольды не скрывали уже ни помада, ни румяна, ни густая подводка бровей.
- Сахар надо, чтобы ваша жизнь, Изольда Анпадистовна, слаще была, колбасу надо, чтобы Федька всегда в силе был, и хлеб надо, в жертву духам за сожжение образа, - Савва всегда знал, что нужно для полноценного ритуала.
- И вино, - скромно дополнила Лера. Без вина никак - кровь им очищается.
Через четверть часа всё, заявленное молодыми колдунами, оказалось в саввиной комнате. И Лера оказалась в саввиной комнате, поскольку работа двух магов всегда сильнее работы одного.

Савва и Лера, выпив немного вина для очищения крови, стали проводить обряд сожжения вампирической сущности, живущей в плакате. Глянцевая бумага никак не хотела разгораться, когда всё же разгорелась, горела долго, в комнате стало дымно и жутковато. Когда последний огонёк на ритуальном столовском подносе погас, Савва взял поднос, чтобы развеять пепел в форточку, но тут же, испугавшись, поставил его на место - с подноса, из горстки пепла, на него смотрели глаза Жан-Клода Ван Дамма.
- Наверное, он действительно Изольду хочет, - меланхолично произнесла разморённая вином, едой и долгой дорогой Леночка. Давай ему жертву принесём, чтоб весь сгорел.
Глаза Жан Клода сгорели целиком, когда их положили как на подставочку, на два кусочка колбасы. Пепел побрызгали вином для очистки крови и развеяли в форточку. Наутро Изольда помирилась с Федькой, а когда Савва рассказал ей, как проходил ритуал, не ругалась больше со своим сантехником. Чтобы вновь не призвать к себе мятежный дух Ван Дамма.

Как ни любила Изольда гадать, как бы страстно ни желала постоянно проводить всяческие ритуалы, а Лере надо было от Саввы съезжать, выходить замуж и искать работу - других женщин в своём окружении Изольда терпела с трудом, только в качестве гостей, а если эти женщины были хотя бы на год её моложе - Изольда начинала бояться: а вдруг своруют чего, или того хуже - Федьку у неё уведут.
Лера, в очередной раз выйдя замуж, устроилась на работу в самую лучшую газету Великоярска, устроилась, принеся главному редактору статью про то, как великоярские полицейские взаимодействуют с великоярскими торговцами на стихийно возникшем базарчике в центре города. Лера никогда не понимала, каким образом соотносятся наличие диплома и всякие не научные статьи. К тому же разнообразные замужества интересовали Леру значительно более, чем герои её статей, поэтому она что видела, то и писала - смысла заморачиваться над жизнью других людей она не видела, в то время как очень хорошо умела создавать заморочки самой себе в связи с замужествами, смысла в которых она тоже не особо наблюдала, просто очень любила общаться. Последующие лет 15 Савва помогал переносить её сумки с вещами от мужа к мужу, не заостряя лерочкиного внимания на их личностных особенностях.
Потом пути Саввы и Леры разошлись - то ли не поделили чего, то ли как-то не так поделили - в общем, умудрились поругаться. Лера писала в газету статьи, многие из которых обличали Савву во всём, Савва демонстративно говорил всем своим знакомым, что с Лерой более не разговаривает.

ПРИМИРЕНИЕ

Прошло ещё пять лет.
Лера, в зелёных лосинах, в красивой фиолетовой блузе и в модных шлёпанцах на танкетке, которые если не придерживать пальцами, то непременно свалятся, шла по продуктовому рынку, что и сейчас расположен на окраине города Великоярска. Лере надо было купить чего-нибудь, чтобы очередной муж, придя с работы, это что-нибудь поел. Рядом на поводке шла небольшая, но очень красивая собака, белая с чёрными ушами и чёрным пятнышком на спине. Имя у собаки было не менее красивым, чем она сама - собаку звали Хвостонаил. Хвостонаил был самкой собаки, однажды он ощенился, но имя ему менять Лера не стала даже в связи с этим - очень уж достойна была собака своего красивого имени. Хвостонаил вертел хвостом и потявкивал на окружающих, защищая от них хозяйку. Окружающие не понимали высоких чувств Хвостонаила и пытались разговаривать с ним на его языке, потявкивая в ответ. Лене было всё равно, что покупать, и она, подойдя к одному из прилавков, попросила:
- Дайте чего-нибудь, пожалуйста. Чтобы поесть, - и подняла глаза.
За прилавком стоял Савва, который, естественно, узнал Леру, но сам предпочёл бы остаться неузнанным.
- Ой, - если бы Лера верила во что-то, помимо того, что замуж можно выходить столько раз, сколько душа пожелает, она бы точно перекрестилась, - Савва! Привет, Савва. Я скоро с мужем разойдусь - поможешь вещи перевезти?
Савве было странно появление Леры возле его прилавка. Савве не хотелось в очередной раз тащить баулы с одного конца города на другой, и он действительно не знал, что ответить.
И тут Савва подумал, что ему на спасение к прилавку подошла Нинка из павильона бытовой химии. Нинка тоненько заныла:
- Саввочка, солнышко, раскинь мне картишки на Асланку на моего - опять уходить собрался, - Нинка порывалась заплакать.
И тут Савва и Лера, не сговариваясь, потянулись к пачке макарон, лежащей на прилавке, взяли её одновременно, протянули Нинке и синхронно сказали:
- Накорми, наладится.
Нинка, слегка испуганная, взяла привалившее счастье и мелко-мелко засеменила в сторону своей бытхимии.

Лера стояла у прилавка, не зная, чего бы хотел съесть её муж на ужин. Савва рассказывал ей о том, как они с Катёной Прошкиной занялись наконец-то настоящим делом.
Если в Катёне Прошкиной и было что-то магическое, так это была частичка души церковной крысы из Трындостана - Катёна, склонившись над товаром с маятником, пыталась сделать так, чтобы торговля шла лучше. Торговля шла не лучше, не хуже, а просто своим чередом, и этот факт Катёна ставила в заслугу только себе - Савва никогда не стал бы прыгать с маятником над банками с консервированной кукурузой. Катёна ходила в деловом костюме, с папочкой подмышкой, в папочке было записано всё, что касается торговой точки, в том числе и количество взмахов маятника, произведённых Катёной. В общем, по всему было видно: Катёна - директор. Савва же, в красных шортиках и с хвостиком на макушке, несмотря на свои 95 кг, - лицо подчинённое, и невдомёк Катёне было, что Савва - это тот человек, через руки которого проходит вся дневная выручка. Катёна делала Савве пальчиком, тон её был начальственным даже тогда, когда она поняла, что её крупное торговое предприятие находится на грани банкротства. Даже тогда Катёна привозила с утра товар на точку, уезжала домой, спала там, потом просыпалась, ела круассаны и ветчинные бутерброды, а вечером приезжала за выручкой.

Когда Катёна в очередной раз приехала за выручкой, Савва и Лера стояли возле прилавка, мирно беседуя. Нинка подскочила к ним вперед директора, Нинка стала целовать Савве руку, а на Леру смотрела с опаской - во взгляде Леры было только одно желание - не быть обслюнявленной. Если бы Нинка умела, она спела бы сейчас и гимн, и дифирамб - Асланка вот уже неделю как не бегал по бабам, а ей, Нинке, подарил вчера настоящий букет, который не украл с городской клумбы, а честно купил у цветочницы, не поскупившись даже на красивую целлофановую обёртку.
Лера и Савва поняли, что вместе могут горы свернуть, клепая привороты по образцу нинкиного. Нинка не забыла дать денег за оказанную неоценимую услугу, и эти деньги поселили в друзьях надежду на то, что жить можно лучше, чем просто торгуя горошком или делая никому в общем-то не нужные статьи о городской жизни.
Катёна была прирождённым директором, поэтому ничто не заставило бы её усомниться в успешности своего дела. Савва отдал ей выручку за два дня, предупредив, что сможет выходить на работу ещё неделю. Катёна услышала то, что сказал ей Савва, но близко к сердцу не приняла - в её картину мира не укладывалось то, что Савва может заниматься чем-то другим, кроме как торговать на её точке. Когда заявленная Саввой неделя прошла, а Катёна не застала на точке своего верного работника, она оставила товар в багажнике машины, а своё директорское тело транспортировала по старой доброй привычке домой - спать и кушать приятные круассаны. Когда все круассаны были съедены, Катёна поняла, что её жестоко предали, и встала на тропу мести. Мстила Катёна, тихим голосом рассказывая всем общим знакомым о том, как Савва сначала хотел её изнасиловать, а потом, расстроившись от отсутствия взаимности, хотел убить себя, но его забрали в психиатрическую лечебницу.

На самом же деле Савва действительно исчез. Вместо него в городе появился Савелий Николаевич, сильнейший колдун, магистр ордена двенадцати добрых фей, мастер волшебной лампы, потомственный родоначальник векторного приворота.
Лера тоже куда-то исчезла, но появилась Лера Марковна, потомственная ведьма, не особенно себя афиширующая, но рекламирующая свои услуги в газете «Волшебный шанс».

КУРОЧКА

- ...Курочка? Курочка ваша тухнет. Тухнет, как ей и положено, - Савва, с удовольствием дожевал кусочек хорошо прожаренной куриной кожи, - тухнет курочка, а как протухнет как следует, так и соперница ваша к эгрегору подключится к соответствующему - к эгрегору тухлых кур. И Андрей ваш, как эту подлую женщину понюхает, так и пахнуть будет ему от неё тухлятиной. И никуда она от этого не денется, - Савва обтёр руки влажной салфеткой, - следующий ритуал уже хотите? На что следующий?.. - Храбр в саввиной голове скорчил умильную рожицу, - Следующий на хрусталь будет. Нужна ваза хрустальная, самая большая и красивая, какую найдёте. - Савва приступил к десерту, на десерт у него сегодня был персиковый компот, Савва, насладившись полупрозрачностью оранжевого плода, откусил от него кусочек. - Нет-нет, бывшую в употреблении нельзя - тогда пропадёт новизна ощущений... самому показать? Да, можно, покажу, тогда наверняка сработает. Только вы ведь помните - время моей работы оплачивается. Согласны? Ну и чудненько. Вот смотрите: вы после этого ритуала станете для Андрея вашего чистой как хрусталь, и помыслы его очистятся - те, что в вашу сторону идут. А соперница... что соперница - где вы, где она: вы будете как хрусталь для него, а она - как тухлая курица, - Савва аккуратно положил персиковую косточку на тоненькое фарфоровое блюдечко.
- Вообще-то я люблю есть в спокойной обстановке, - повернулся он к Лере, - но очень уж ваза хороша, в отделе хрусталя стоит. Меня ждёт точно. Дорогая очень. Но волшебно красивая. На ножке, полметра, наверное в высоту, ножка резная, а окантовка - растительный орнамент, необычный...

Если бы Савва знал, как экономить деньги, он бы их никогда не тратил. Если бы Лера знала, как экономить время, она бы не стала продавать его другим людям. В общем, делать покупки полюбили оба.
Савва, как истинный эстет, собрал коллекцию фарфоровых фигурок, попутно прикупая разнообразную посуду, которой в его квартире образовалось неимоверное количество.
Лера собрала небольшую коллекцию ювелирных изделий, которые надевала всегда, когда не колдовала. Колдовала же Лера часто - тираж газеты «Волшебный шанс» был огромен.

Есть несколько подвидов клиентов.
1. Клиент-моргун, человек, молчащий всё время приёма, ожидающий, что вот сейчас, за полчаса, ему расскажут всю его жизнь; если вся жизнь не умещается в полчаса - такой клиент начинает чувствовать себя великим и рассказывать колдуну все недостающие сегменты, 2. Клиент-страдалец - такой с порога рассказывает всю свою жизнь в помощь колдуну, с которым, как и с доктором, необходимо быть откровенным. 3. Клиент-помощник - такой готов возить колдуна по всем его делам в надежде получить бесплатную консультацию. 4. Клиент-упырь - такой требует, чтобы колдун днём и ночью был на телефоне и беседовал с ним, иначе ему как-то неспокойно. 5. Клиент-друг - такие всегда немногословны, терпеливо заслуживают уважение разными способами, владеют всем этическим инструментарием, никогда не раздражают мастера и очень уважают его время.

Вне зависимости от типа клиента или клиентки, приворот всегда получается, если его делать правильно.

Зифа совмещала в себе все типы клиентов, кроме, пожалуй, последнего.

Зифа появилась в жизни Леры и Саввы неожиданно - позвонив кому-то из них по объявлению, Зифа пришла на приём и рассказала жуткую любовную историю: любимый её оказался человеком женатым, но женат он был не потому, что хотел быть женатым, а потому, что Светка, жена, его жестоко приколдовала. Зифа постоянно плакала в телефонную трубку, а когда оказывалась на приёме - начинала предъявлять претензии: миру, любимому человеку, его жене, и, естественно - колдунам, которые вот уже месяц не могли справится с её жизненной трудностью. Когда колдуны говорили, что надо немного подождать, Зифа скорбно и смиренно опускала уголки тоненьких губ вниз и соглашалась подождать, оплачивая очередной ритуал. Для того, чтобы Андрюшенька пришёл к прекрасной Зифе, необходимо было, чтобы он для начала ушёл от ненавистной Светки. Но что-то не складывалось. То ли Анрюшенька, живя со Светкой и страдая по Зифе, не хотел покидать насиженного дивана, то ли происходило то самое страшное, во что Зифа, скажи колдуны ей об этом честно, ни за какие коврижки не поверила бы, - Андрей любил жену, и любовь эта никуда не делась по прошествии тех десяти лет, которые он прожил с женой в мире и согласии.
Зифе же было немного за тридцать, она была хороша собой и ботулинческим токсином, щедро закачанным ей в губы и носогубные складки лучшим косметологом большого города Великоярска. Любовь Андрея и Светланы возможной не представлялась, особенно после укладки, которую так тщательно сделал Зифе накануне лучший мастер города Вадим Горчичников.
И Зифа, слушая про хрусталь и тухлую курицу, млела от предвкушаемого наслаждения в объятиях любимого.
Наконец лёд тронулся. Одним прекрасным утром Зифа пришла в офис кондитерской фабрики, где работала главным бухгалтером, и застала там Андрюшеньку. Андрюшенька был растрёпан и растерян. Светка-змея выгнала его из дому, ни с того ни с сего выставив его вещи за порог квартиры.
- Это ничего, - лицо Зифы стало скорбно довольным, - вот поедем-ка мы с тобой, Андрюшка, вечерочком в сауну, и пройдёт хмарь твоя, как с белых яблонь дым.
И поехали они вечером в сауну. И сошла андрюшкина хмарь, как с белых яблонь дым. На одну ночь сошла и на один день. Светка позвонила ему с утра и попросила вернуться домой, к ней и к детям, Светка говорила, что не поняла, что на неё вчера нашло, оправдывалась и несла всякую чушь - дескать, как во сне была и бес попутал.
Зифа продолжала бороться - терпение и труд всё перетрут, - и заказывала она Савве и Лере обряд за обрядом, один страшнее другого. А через месяц женщина и вовсе поняла, что беременна, и ощущение собственной правоты в совокупности с обострённым чувством справедливости кипели в её душе, готовые взорвать эту праведную душу парами гнева и ощущения того, что подлая Светка отобрала у неё то, что принадлежит ей по полному праву носительницы огромного уже живота. Андрей не отказывался от будущего ребёнка, но наотрез отказывался уходить от Светки к Зифе. Что-то явно шло не так. И однажды Зифа, опечаленная и рассерженная очередным отказом Андрея, выкрикнула ему в лицо: «Сдохни, тварь, раз моим не хочешь быть», - и добавила, не в силах остановиться: «Сдохни, сдохни!»
В тот же день Андрей погиб в страшной автомобильной аварии, а Зифу увезли в роддом, где на свет появился недоношенный маленький мальчик, которого Зифа взяла, конечно, к себе домой, но не была ему рада, поскольку в комплекте к этому красному тихонько пищащему недоразумению должен был идти его отец; без отца пищащее недоразумение смысла вообще не имело - Зифа любила, чтобы всё было укомплектовано, и недокомплект жутко раздражал женщину, привыкшую к порядку в своём мироустройстве.
И Зифа пошла к Савве, Лера сидела там же, они вели обряд на то, чтобы молодой муж не бил Ксюшу, влияли энергетически на ксюшину свекровь, чтобы не лезла в жизнь молодых.

ТАЙНЫЙ ПЛОД ЛЮБВИ НЕСЧАСТНОЙ

Зифа швырнула свёрток с месячным малышом на саввин стол с такой силой, что под тяжестью головы малыша нижняя дверца стола распахнулась и оттуда выпала старинная брошюра, которую Савва не выбросил, поскольку не имел привычки выбрасывать предметы. На обложке брошюры большими красными буквами было написано слово «пророчество», и книжка, из которой двадцать лет назад появилась брошюра, вывалилась вместе с ней. Книжка называлась «По обе стороны солнца», и солнце, подобное нашему солнцу, было изображено на обложке. Зифа ушла, не сказав ни слова.
Лера бросилась к свёртку - инстинкты никто не отменял. Лера положила свёрток в кресло, развернула и принюхалась. Шесть из тридцати трёх саввиных котов, находившихся на момент приёма в кабинете, тоже принюхались. Наверное, принюхались и остальные, Савва на тот момент был уже директором собственного зоопарка, народонаселение которого составляли коты, собака Василиса, слепая собака Хома, полудурочная болонка Гретхен, праправнучка любимой болонки его бабы Хаи, улитки, палочники, ящерица, черепаха, аксолотли и молодая красивая татуированная жена.
Принюхались на тот момент, наверное, даже палочники - Зифа перед тем, как принести малыша колдунам, как следует его покормила.
Савва и Лера захотели по-быстрому сдать мальчика куда-нибудь, но никуда не смогли дозвониться, поэтому пришлось идти за подгузниками - очень уж невкусно пахло от ребёнка, но если его помыть - то пусть ночь переночует, а потом можно и сдать куда-нибудь, где нужны бесхозные малыши.
Лера, не дожидаясь, пока вернётся Савва, при помощи его жены помыла мальчика и завернула в чистую простыню, чтобы не вонял и не замёрз.
Савва вернулся через час с несколькими пакетами. В пакетах были пелёнки, бутылочки и соски, подгузники и малышовая еда, и даже яркая красная погремушка.
- Савва, ты сдурел, - Лера округлила глаза, - зачем ему столько? Мы же сдадим его завтра куда-нибудь.
- Не знаю, - Савва удивлённо смотрел на принесённое, - даже и не знаю.
Покормив малыша, Лера поехала домой к мужу, на сей раз не к очередному, а к постоянному. Савва остался один на один с малышом и татуированной женой, которая, не выразив ни малейшего интереса к ребёнку, пошла спать.
Мальчик, естественно, стал орать, поскольку все дети орут, когда надо спать, а этот ребёнок целый месяц провёл с Зифой - было бы удивительно, если бы он не орал перед сном. Не помогало ничего - ни колыбельная песня, ни обезьяньи морды, которые строил Савва. И тогда Савва взял книгу с яркой обложкой, которая выпала из ящика письменного стола. Савва показал существу обложку, и существо замолчало, а когда начал читать про миры, которые окружают наш мир, мальчик почти разумно стал гулить, и в конце концов сладко засопел, чистый, накормленный и хорошо развлечённый.

- Давай его на органы сдадим, - с утра, которое у Леры начиналось в полдень, мысли её были свежими и искромётными, - всё польза будет. Или продадим кому-нибудь - Наташке например, всё заделье у неё будет, а то ноет и ноет - одиночеством своим хвастается. Он же какой-никакой, но мужик... - младенец лежал на саввином рабочем троне и безмятежно улыбался.
- А давай-ка ты, Лера, ко мне приезжай и будем по закону всё оформлять - полицию вызывать, приютских и кого там ещё положено.

Если бы Лера Марковна успела обзавестись ступой, она тотчас бы села в неё и, направляя движение ступы метлой, выдвинулась бы в сторону Северо-Западного, к месту проживания мага Савелия. Поскольку ступы у Леры не было, она вызвала такси и по всей городской пробке поехала к Савве. Пристраивать куда-нибудь тайный плод несчастной любви незабвенной Зифы. Понимая, что рассказывать полисменам и медикам всю историю появления младенца на свет не имеет смысла - будучи водворённым к настойчивой и упорной Зифе, младенец будет всякий раз возвращаться к ним, - Савелий и Лера решили рассказать, что нашли ребёнка в мусорном контейнере.
Первым появился полисмен. Слепая Хома, почуяв странный незнакомый запах, облаяла его со всей подозрительностью, хотела даже укусить, но младший лейтенант Суслятников умел хорошо скрываться от слепых собак. Толстая Василиса, напротив, подошла к Суслятникову и стала им жёстко манипулировать с целью получить поглаживание от работника полиции. Савва коллекционировал фарфор, Василиса, подражая хозяину, коллекционировала поглаживания. Когда Суслятников, почти не морщась, почесал общительной собаке за ухом, в знак радости и признательности Василиса присела и произвела лужу под ноги младшему лейтенанту.
Младший лейтенант Суслятников прошёл в кабинет и увидел розового довольного малыша, умиротворённо лежащего в саввином волшебном кресле. Малыш хаотично двигал конечностями и улыбался.
- Что-то не верится мне, что вы его на мусорке нашли, - полисмен взвешивал, анализировал, сопоставлял, - те, которые с мусорки, - те синюшные и орут постоянно.
Лера, незаметно для младшего лейтенанта, тыкнула младенца булавочкой в мягкое место. Младенцу это явно не понравилось, но орать он не стал - перевернулся на животик и скорчил весёлую гримаску. Второй раз тыкать булавочкой Лера не стала - жизненный опыт подсказывал ей, что безуспешная манипуляция, проделанная один раз, во второй не станет более успешной.
Лера взяла ребёнка на руки. Это она сделала зря - Суслятников посмотрел на Леру Марковну, потом на младенца, и сказал:
- Да это же ваш ребёнок! Он же похож на вас!
И, как ни убеждала младшего лейтенанта, а переубедить не смогла - малыш каким-то странным образом повторял её жесты и движения, в своём малышовом варианте, и от этого становился похожим на Леру Марковну ещё больше.
- Да мне сорок лет! Кого я родить-то могу! - Лера Марковна негодовала.
- Ну вот медики сейчас приедут и скажут, кого сорокалетние люди родить могут.
Приехали медики. Точнее, фельдшерица со «Скорой». Сначала появился её чемоданчик, затем сама фельдшерица. Лера предусмотрительно отдала младенца Савве. Младенец сначала притих, потом стал теребить нос мага Савелия, радостно гуля. Савва, удивившийся такому повороту, хотел отдать ребенка фельдшерице, но тот вцепился в него как клещ и отцепляться в обозримом будущем не планировал.
Фельдшерица укоризненно посмотрела на Савелия, потом на Леру.
- Эх вы, родители, - пожилая женщина грустно покачала головой, - ладно молодые или бедные от детей отказываются, но вы-то, вы! Обеспеченные взрослые люди, а всё туда же! Ну сразу же видно, что дитё ваше. Ничего страшного, год пройдёт - полегче будет. А сейчас у вас это - послеродовая депрессия. Пройдёт скоро. Ребёнок хороший, здоровый. Воспитаете. В войну тяжелее было, а воспитывали.

И, как Лера и Савелий ни пытались объяснить, что даже мужем и женой не являются, но ни полисмен, ни фельдшерица никак не понимали, что отсутствие печати в паспорте каким-либо образом соотносится с возможностью родить ребёнка.

И ушли полисмен и фельдшерица, сказав, что если ещё раз Савелий с Лерой Марковной попытаются развлечь себя посредством их вызова, то друзьям впаяют такой штраф, что даже они, потомственные колдуны, сильно расстроятся, когда увидят квитанцию.
Савва и Лера, оставшись в полном недоумении с младенцем на руках, решили съездить по магазинам и купить малышу всё, что необходимо малышам на первое время. Ребёнка оставили с татуированной женой Саввы, которая не была в восторге от перспективы менять пелёнки, она вообще была убежденной чайлдфри, но посидеть с готовым ребёнком, которого не надо было рожать самой, согласилась.
Конечно, колдуны могли наколдовать и коляску, и кроватку, и набор пелёнок с ползунками, но Лера и Савва очень любили делать покупки. Купив необходимое, маги стали поглядывать на игрушки. Савве очень понравился небольшой динозаврик, и он купил его для временного ребёнка. Лера засмеялась - не понимает он ещё в динозаврах, - и приобрела для малыша электронное пианино. К Савве вернулись только вечером. Малыш, заплаканный, сидел на руках у саввиной жены и продолжал орать. Татуированная пела ему и ой-люли, и про гусей, но малыш всё равно плакал. Тогда Савва вынул из ящика стола книжку, от вида которой младенец замолчал намедни. Из книжки выпала старинная брошюра, открывшись на том месте, где было написано:

Когда звёзды рассыплются как горох,
Ни от матери, ни от отца
Родится не воин и не пророк,
Не зверь, не дурак, не царь.

Когда не мать, не отец
Его отнесут в леса,
Миру придёт конец,
Спасать или не спасать?

Савва и Лера переглянулись.
- Воспитаем, - сказал Савва.
- От кого можно спасать человека, который никому не нужен... - в очередной раз съехидничала Лера, но младенца, на тот момент уже замолчавшего и разглядывающего всё вокруг, на руки взяла.
- Давай хоть назовём его как-нибудь, - Савва задумался, почти уверенный в том, что нежданно свалившийся им с Лерой на голову младенец - точно не воин и не пророк, и уж тем более - не зверь, не дурак и не царь.
- Угу, - согласилась Лера, - а жить он у тебя будет. Я приезжать стану. Каждый день. Эта система воспитания наиболее эффективна, - справедливости ради стоит отметить, что к другой системе воспитания лерины мозги приспособлены никогда и не были, - и муж мой приезжать будет. Книжки ребёнку читать. Хорошие, не фэнтези твоё. - Лера аккуратно отдвинула ногой книжку с яркой обложкой, лежащую на полу. - А назовём его Гаутамой. Гутик будет. Ни у кого нет Гутика. У нас будет.
Савва подумал, что можно и Гутиком, а как в школу пойдёт - сказать ему, что он просто Санька. И согласился. Поскольку не слишком любил спорить.

Когда Лера ушла, Савва поднял книжку, книжка называлась «По обе стороны солнца».
Савва так увлёкся чтением, что не заметил, как наступило утро. В книжке было написано о том, что наш мир окружают мириады других миров и междумирных пространств, было написано про существ, их населяющих, было написано о том, что все миры и междумирные пространства время от времени необходимо спасать - от войн, экологических катастроф, от стихийных бедствий, от ядерной и магической угрозы. Были в книжке и гномы, и гоблины, и эльфы, и драконы, и всякого рода волшебники, и правители, дерущиеся периодически между собой за мировое господство. И было сказано в книжке, что в одном из миров появится человек, который не поможет никому победить, но сможет внести гармонию во все миры. И написано было в книжке, что охотиться за этим человеком будут существа из всех миров, связанных на момент появления этого ребёнка между собой порталами - потому что гармония никому не нужна: когда есть гармония - власть не имеет смысла. И о том, что в каждом их миров всегда находится своя веская причина для того, чтобы не быть гармоничным.

Ребёнок не был никому не нужным. Когда колдуны Трындостана узнали о его существовании, они стали думать - как с максимальной пользой применить его способность к гармонизации всего, что его окружает. На Всетрындостанском форуме колдунов долго спорили - что делать с младенцем, и что будет с Трындостаном, если сбудется пророчество. Способность к гармонизации не являлась опцией, необходимой для пребывания в Трындостане, устройство которого основано на стяжательстве. В Трындостане любой его обитатель мог наколдовать себе любой предмет, поэтому трындостанцы развлекались тем, что воровали друг у друга идеи ещё на этапе их зарождения. И Форум решил, что гармонизировать в родном междумире ничего не надо - если никто ни у кого не станет красть - тогда оно, конечно, наступит гармония, но если наступит гармония, Трындостан полностью вымрет от скуки. Форум решил спасать свой мир. Для этого надо было выкрасть младенца и переправить через портал. Поскольку обитатели Трындостана могут проникать в наш мир только в виде снов и галлюцинаций, они решили направить своего посла к кому-нибудь из наших, чтобы тот, пообещав нашему величайшее благо, которое только найдет в его голове, убедил его переправить ребёнка через портал. Чтобы потом уничтожить во имя спасения великой трындостанской цивилизации.

Здрэллы из Тринадцатого междумира - гопники и беспредельщики, они не знали, для чего им нужен малыш, но, уловив сам факт того, что малыш нужен, они тоже решили принять участие в увлекательной охоте на младенца. Здрэллы, помимо различных мелких магических способностей, обладают одной серьёзной - они могут открывать порталы из мира в мир только потому, что им этого хочется, именно поэтому их и нельзя выпускать из дупел - если здрэллов выпустить, в мире наступит хаос - эти зверьки из одного только любопытства могут пооткрывать все двери, а закрыть забудут, и от этого во всём мире может случиться хаос.

На момент появления Гутика на свет связь у нашего мира была не только с Трындостаном и Тринадцатым междумиром, но ещё и с Эталондией, откуда, молитвами незабвенной Зифы об идеальной жизни, и прилетела душа Гутика в её живот. Если бы Савва и Лера не колдовали на момент зачатия, Гутик бы появился совершенно обычным ребёнком. Но Савва и Лера, сами того не подозревая, притянули в Зифу душу из Эталондии, где живут такие же люди как и мы, только идеальные, и колдовство у них только светлое. Люди, которые никогда ни с кем не ругаются, люди, которые никогда не думают ни о чём плохом, люди, которые и детей своих воспитывают идеальными из поколения в поколение. В Эталондии едят при помощи вилки и ножа, газоны там всегда ровно пострижены, а дорожная разметка всегда свежая - поэтому в Эталондии никогда не бывает автомобильных аварий. Правление Эталондии никогда не допускало попадания идеальных душ в другие миры. Души, попавшие из Эталондии в другие миры считаются выбраковкой, от которой необходимо избавляться. Если бы Зифа оставила мальчика себе, то, возможно, пропажа души из Эталондии осталась бы незамеченной, но, попав к колдунам, выбраковка прямо-таки мозолила глаза идеальным людям.

ЗООПАРК ПРОТИВ ЗДРЭЛЛОВ

Поменяв закряхтевшему младенцу пелёнки и покормив его, Савва крепко уснул - на три часа дня была записана дама печального образа, жаждущая приворот. Савва спал так крепко, что не услышал, как цветок посередине саввиного блюдечка с голубой каёмочкой стал вращаться. Сначала медленно и никому не заметно, потом вращение заметил Рыжий, который всегда всё замечал раньше всех, и поэтому все считали его странным котом. Если бы Савва бодрствовал, Савва бы точно сказал, что открывается портал в тринадцатый междумир - где-то он уже это видел, или не видел, но просто знал, что так бывает. Коты же словно знали, что будет, поэтому на всякий случай выстроились в боевой порядок, в колонну по два. Возглавлял колонну саввин старший кот, полосатый Изя, и белая его грудка гордо выдавалась вперёд, а глаза были полны решимости. Справа от колонны маршировала слепая собака Хома. Хома по запаху точно определяла, где надо маршировать. Хома пела боевую песню и с силой била в барабан для поднятия боевого духа своих друзей. Замыкал колонну Хвостонаил, специально по случаю шевелений в воздухе материализовавшийся в саввину квартиру из лериной и материализовавший такое необходимое подкрепление - лерину кошку Чучундру и пятикилограммового котёнка Филю. Откуда ни возьмись, а стояли в боевом порядке Котик лериной дочери, прекрасный кремовый солидный британец с голубыми глазами, и фрау фон Шлёндер, единоутробная сестра Филимона. Рыжий носился около открывающегося портала с кошачьей космической скоростью и ловил невидимых сущностей, начавших уже проникать через портал. И вот, когда портал открылся почти целиком, появились боевые здрэллы, которых кто-то выпустил из дупел. Ядовито-жёлтые и лиловые, с телескопически выдвигаемыми ножками, они были бы прекрасны, если бы не так страшны. Рыжий успел выловить всех невидимых сущностей, поэтому опций у здрэллов оказалось как минимум на одну меньше. Первой в бой кинулась крыса Степанида. Великолепной красноглазой молнией носилась белая крыса в рядах врага и длинным хвостом своим делала подсечку за подсечкой, и похожа она была в тот момент на Зорро, только без плаща - крысы их не носят. Гита и Гистани, две небольшие очень подвижные чёрные кошки, заходили с флангов, выгибали спины, и здрэллы выгибали спины в ответ, но Гита и Гистани чаще оказывались проворнее - они брали здрэллов за шкирку, размахивались ими как мячиками и отправляли обратно в портал, который был то одного размера, то другого, и мог либо вот-вот захлопнуться, либо вобрать в себя весь наш мир. Беня и Веня следовали за Гитой и Гистани, но они уже не очень молоды, поэтому, отбиваясь от кусающихся и испускающих газы здрэллов, они иногда отрывали им головы, но новые отрастали у тех моментально, как только те на своих ногах уходили в свой междумир. Желток, Белок, Яйка и Беляш стали носиться возле портала, чтобы новые здрэллы не смогли пройти через него. Беляна и Белка подстраховывали Гиту и Гистани. Кутузов, взрослый кот размером скорее со среднюю крысу, оседлав комод как боевую лошадь, истошно орал, командуя Беляной и Белкой. Комод вибрировал от криков Кутузова, но с места не сдвигался, и Кутузов, грозно оглядывая ристалище единственным глазом, продолжал орать, махая ружьём, позаимствованным у юноши с фарфоровой статуэтки «Пограничники». Лапундель влюбилась в одного из воинов-здрэллов и начала с ним заигрывать, катаясь по полю боя и создавая неразбериху. Зевсик, где-то отыскав алебарду, защищал кроватку с младенцем. С тем же успехом он мог бы это делать и без алебарды - когда он, важно лежащий возле кроватки со своей алебардой, ещё и открывал пасть, здрэллы не осмеливались подойти к кроватке и, собираясь небольшими группами, строили планы, но ни один из них не срабатывал против Зевсика. Вася держал над магом Савелием невидимый купол, чтобы маг, проснувшись, не затоптал всех здрэллов, а семена их не рассеялись по цветочным горшкам. Адольф носился в рядах врага и сеял ужас. Поскольку Адольф был очень добрым котом, драться он не мог, а мурчать было бы не к месту, он, пририсовав себе усики, ужасал здрэллов видом того, кого не любит никто ни в одном мире. Макс, Феликс и Листик охраняли дверь саввиной квартиры, чтобы ни один здрэлл не проник ненароком наружу, ловить их потом - дело муторное. Чучундра, маленький Филя, британец и фон Шлёндер метали в противника бомбочки, сделанные ими собственноручно из содержимого кошачьих лотков. Кошка по имени Кошка ушла на разведку в Тринадцатый междумир. Хвостонаил лаял и кусал здрэллов, кусающихся в ответ. Слепая Хома с силой била в барабан. Василиса в связи с всеобщим движением присаживалась и от переживаний делала лужи то тут, то там, чаще под ноги противнику. Улитки чвакали слизняками, и, высовывая рожки из аквариума, ими как антеннами, настраивали котов на победу, а здрэллов на поражение. Палочники, открыв рты, начали произносить заговор на удачный исход битвы. Потомственная болонка Гретхен, возбуждённо повизгивая, демонстрировала свою персону и котам, и здрэллам, только коты всегда знали, что Гретхен просто болонка, а здрэллы при виде Гретхен разбегались в разные стороны, думая, что это какое-то странное оружие, и что у этого оружия есть какая-то опция, попав под которую, может пострадать каждый здрэлл.
Если коты умнее, то здрэллы берут количеством. Десятки здрэллов, зелёных и лиловых, прыгали возле детской кроватки. Малыш, ни о чём не подозревая, спал. Здрэллы подпрыгивали, пытаясь телепортировать ребёнка из кроватки хотя бы куда-нибудь, но у них ничего не получалось - влюблённая Лапундель, перпутав понравившегося здрэлла с похожими на него остальными, прыгала за ними, как будто бы играя. Котёнок Филимон и фрау фон Шлёндер тоже играли со здрэллами, сразу по нескольку на каждого, думая, что это резиновые мячики, которые покупают хозяйки каждому коту или кошке. Изя разработал стратегический план. Выстроив своё войско в цепочку, Изя приказал котам и собакам передавать здрэллов по одному, как воду на пожаре. чтобы ловить здрэллов, было достаточно маленького Филимона и фрау фон Шлёндер - котята делали это ловко, быстро и с удовольствием. Так, передавая по цепочке, всех здрэллов перекидали обратно в портал Тринадцатого междумира. Кошка по имени Кошка, Изя и Хвостонаил добровольно остались по ту сторону портала - чтобы предотвращать дальнейшие проникновения здрэллов в наш мир, остались, чтобы охранять дупла. Малыш мирно спал в своей кроватке. Савва тоже спал под невидимым звуконепроницаемым куполом.

МАДАМ ПРОШКИНА

Катёна проедала остатки денег, заработанных на маленьком рынке, и вдоволь спала. Вот уже второй раз подряд Катёне снился один и тот же сон.
Как она, Катёна, в дамском брючном костюме, красиво накрашенная и хорошо причёсанная, находится на аудиенции у посла доброй воли. Посол был толст и обращался к ней не иначе, как «госпожа директор». Цветной шейный платок посла представлял собой живую рептилию, но не нашенскую, а красивую розовую улыбающуюся рептилию - типичного представителя населения Трындостана. По чешуе рептилии ползали разноцветные бабочки, тоже не наши. Бабочки не взлетали - казалось, это были специальные ползающие бабочки. Население Трындостана в большинстве своём было ползающим, и, если бы Катёна получше пригляделась к послу, то заметила бы, что из-под его расшитого золотом фрака торчит серовато-зелёный чешуйчатый хвост. А если бы Катёне было дело до должности и звания посла, она бы узнала, что при верховном директоре Трындостана этот человек является послом, подавляющим любую добрую волю, и состоит в звании камер-кавалера платинового хвоста, что по меркам нашего мира - почти что маршал.
Но Катёне до всего этого дела не было. Госпожа директор слушала то, что говорил ей камер-кавалер.
- В вашем мире не так давно родился ребёнок. И находится сейчас этот ребёнок у некоего Саввы, который, не признав тебя директором, самовольно и полностью на своих условиях покинул твою торговую точку. Так вот, человек, который принесёт этого ребёнка мне, будет повышен в должности, и будет не просто директором, а верховным директором вашего мира.
Пиджак мадам Прошкиной выпятил грудь вперёд. От одной мысли, что из простого директорского пиджака он может превратиться в пиджак верховного директора мира, ткань его начала гордо переливаться всеми пятьюдесятью оттенками серого.
Катёна проснулась. Вишнёвый джем никак не хотел намазываться на круассан, сон никак не хотел забываться, и, как она ни шептала в окошко своё обычное «куда ночь, туда и сон», а перспектива стать верховным директором мира представлялась столь притягательной, что женщина явственно слышала, как в шесть утра по мировому радио во всех часовых поясах транслируют гимн, припевом которого является: «А я хорошая мадам Прошкина».

Мадам Прошкина, поборов начальственное достоинство, взяла свой директорский телефон и набрала Савву.
- Здравствуй, Савва, - звучало это как «здрявствуй, Сявва», так школьницы приветствуют уборщицу - вежливо и мило.
- Добрый день, - Савва всегда оставался вежливым - в любой момент мог позвонить очередной клиент, с клиентами иначе нельзя.
- Узнаёшь? - Катёна занервничала. Катёна представляла собой настолько яркую индивидуальность, что не узнать её, даже с утра по телефону, являлось страшенным кощунством.
- Вы по какому вопросу, - конечно же Савва, как экстрасенс, уже чётко осознавал, что звонит не клиентка, но Савва настолько профессионально деформировался, что не раздражался. Вообще ни на что. Поэтому те его клиенты, которые задумывались когда-либо о духовности, считали его просветлённым.
- Это я, Екатерина, - за этим «Екатерина» должно было последовать «императрица», но не последовало, поэтому Савва оставался в недоумении, - ну помнишь, на рынке ты на меня работал?
- А, Катёна, - Савва потерял интерес к разговору, - ну помню - работали вместе. Ты по делу, или так, поболтать?
Мадам Прошкина, пребывая в шоке от такого поворота, встала в позу, естественно в директорскую, но Савва, каким бы сильным экстрасенсом он ни был, видеть на расстоянии не мог, он просто держал трубку возле уха и поскорее хотел закончить ненужный разговор. 
- Так вот, - из начальственной позы почти уже прокричала Катёна, - весы-то электронные у тебя остались, давай я за ними заеду. Заодно и на ребёночка твоего посмотрю. Может, шоколадку ему привезу.
- Какие весы? Какой ребёночек? - Савва ещё не совсем понял, что происходит, но мозг его уже начал работать в верном направлении.
- Ну ребёночек у тебя появился, а ты же бездетный вроде был? Жена родила тебе? Или усыновили? Как он появился-то у вас? - когда Катёна начинала говорить не о себе, Савва настораживался. - Покажешь ребёночка?
- Ладно, подъезжай на рынок - ключи от контейнера тебе дам, весы возьмёшь. А ребёночек... у меня ведь кошек тридцать три души, плюс три собаки ещё - и почему-то тебя никто из них не заинтересовал. Ребёночком-то с какого перепугу интересуешься?
- Ну, Саввушка... - мадам Прошкина замялась, - ты ведь знаешь - у меня аллергия на шерсть, а маленьких я люблю. Очень люблю, - Прошкина от невозможности приказать рдела и вскипала, подобно чайничку с крышечкой.
- Возьму малыша с собой, всё равно оставить не с кем, - Савва поскорее хотел избавиться от чужого имущества и поездку на рынок решил не откладывать, всё равно клиентов сегодня не планировал.
Катёна выдохнула - директорская манера ведения переговоров всегда приносит желаемый результат. Только вот когда она станет верховным директором мира, надо будет потренироваться и окончательно избавиться от просительных интонаций.
- Заехать за тобой? - почти заискивающе спросила Катёна.
Савва представил, что по пути на рынок придётся выслушать все подробности катёниной жизни за время его непростительного в ней отсутствия, и вызвал такси - платить в такси, конечно надо, но не дороже денег, а свой комфорт - всегда дороже денег.

Савва шел по торговым рядам, Гутик, проснувшийся, оказавшись вне салона автомобиля, смотрел на мир из сумки-кенгуру. Торговцы улыбались Савве, и не было ни одного, кто не улыбался бы - Савва всегда и всё обо всех знал, помнил даже дни рождения всех пятерых детей таджички Шарифы, которая, увидев Савву с Гутиком в напузной сумке, заохала, заахала, стала угощать Савву яблоками и апельсинами, гугукать по-таджикски с малышом и всячески радоваться и малышу, и Савве.

Навстречу Савве, заехав на рынок с других ворот, двигалась мадам Прошкина. Прошкину уже никто и не узнавал - с того дня, как закрылась торговая точка, прошло немало времени. Катёна держала подмышкой папочку, и думала, что люди, которые с нею сейчас не здороваются, просто подобострастно благоговеют от её начальственной важности.
Савва, поблагодарив Шарифу, двинулся далее, совершенно не замечая Катёну, которая уже семенила рядом, ожидая, что Савва поздоровается первым.

Возле прилавка старого хитрого Атакула стояла древняя бабка. Бабка нищенствовала - сын, пропивая свою пенсию, вытряхивал из престарелой матери, которая, чтобы не умереть с голоду, ходила по рынку - где яблочко дадут, где лапши пачку, где булочку. Атакул, увидев Савву, замешкался - очень уж хотелось обновить обряд на торговлю, пока Савва не покинул поле зрения. Замешкавшись, хитрый Атакул нечаянно уронил крупную купюру, да так уронил, что ассигнация оказалась прямо под ногами нищенки. Бабка подняла денежку и протянула её владельцу. Атакул беседовал с Саввой и поглядывал на чистенького хорошо одетого малыша, внимательно смотревшего на Атакула из напузника. Атакул протянул было руку за ассигнацией, но что-то в его голове щелкнуло, зазвенело серебряными колокольцами, и Атакул сказал:
- Да ты что, мать! У меня сроду такой не было! Стою тут двадцать лет уже, а такую бумажку впервые вижу! Это твоя, зашила, видать, за подкладку, да и забыла. А подкладка порвалась. Вот и выпала деньга. Из тебя. Не моё это!
И, как старушка ни сопротивлялась неожиданному богатству, а взять пришлось - Атакул, всю свою сознательную жизнь уговаривавший покупателей на приобретение помидоров, при желании мог быть очень убедительным.
- А вот тебе и обряд на торговлю, - Савва, наблюдавший всю сцену без искажений восприятия, объяснил Атакулу, что добрый его поступок и является самым лучшим обрядом на торговлю - теперь бабушка до конца жизни будет вспоминать его, Атакула, добрым словом, а чтобы обновлять этот обряд - много ума не надо: каждый раз, когда бабулька будет подходить к его прилавку, её нужно угощать самым лучшим из того, что на этом прилавке лежит.
Атакул, прикинув в голове соотношение стоимости прокорма одной бабки и выгоды от действительно хорошей торговли, полностью согласился на саввины условия. И торговля у него действительно пошла более чем хорошо.
Катёна тоже наблюдала происходящее, и в голове у неё сложилась картинка: Гутик, один взгляд которого обладал такой властью, что настолько предприимчивый человек, как Атакула, мог под этим взглядом отдать деньги такому ничтожеству, как бабка, действительно представлял огромную ценность. И, как ни отвратительна была Катёне даже мысль об этом, но пришлось произнести:
- Савва, привет! Устал наверное? Давай ребёночка подержу.
- Пойдём уже, весы твои тебя заждались, - Савве было лень отстёгивать напузник, к тому же Гутик очень удобно устроился и было жаль его тревожить.
Савва отдал весы Катёне, отдал ключ от контейнера, прошёлся по базару, купил всяких нужных вещей - чётки купил из кошачьего глаза, чтобы продать потом каждую бусину по цене малолитражного автомобиля, можжевеловое масло - нравилось ему, как пахнет можжевельник, и три платка по цене одного для своей мамы - платки были яркие, от такого суперпредложения колдун просто не мог отказаться.

Катёна, удручённая, поехала домой и, откушав булочку с корицей, легла спать. И приснился Катёне сон.
Посол доброй воли сидел напротив мадам Прошкиной и не говорил ничего. Мадам оправдывалась, слова её не становились звуком, но превращались в разноцветных бабочек, которые не разлетались, а шмякались изо рта мадам Прошкиной на пол и медленно перебирали лапками у неё под ногами. Послу надоела пространная речь, и он сказал:
- Уважаемая мадам Прошкина! Вы очень старались, выполняя наше поручение. И вам положена награда. Вы всё равно будете директором. Вам за проявленное усердие положена синяя мантия. Будет у вас, госпожа директор, синяя мантия. И скипетр будет. И даже государственный флаг.
Мадам Прошкина очнулась. Синяя мантия её развевалась от сквозняка, принесённого с собой кем-то из посетителей большого торгового комплекса, что расположен рядом с маленьким рынком. В руках у неё была великолепная швабра старого образца, деревянная, ручка швабры была отшлифована временем так, что, казалось, её специально полировал пианинных дел мастер.
- Эй, директор туалета, чего задумалась! Вон, пять рублей твои - открывай турникет, - мужик в пыжиковой шапке был грозен и красноморд. Катёна нажала кнопку, турникет открылся.
Мадам Прошкина вошла вслед за мужиком, помахивая тряпкой на швабре, как государственным флагом.

НАШЕСТВИЕ ДОБРА

Лера Марковна, узнав, как Савва с Гутиком провели вчерашний день, ужаснулась - Савва, безо всякого зазрения совести несколько часов подряд таскал двухмесячного ребёнка по антисанитарному продуктовому рынку. Не то, чтобы Лера сильно боялась сглаза или инфекции, но людям она не доверяла настолько, что никогда и никому не разрешала говорить своим котам «кыс-кыс», чтобы коты откликались только на имена, и люди, каждый второй из которых регулярно планирует украсть лериных уникальных животных, имён её котов не знали. Естественно, Лера Марковна сильно орала, узнав, что Савва познакомил Гутика со всем базаром, да ещё и с Катёной, которая, по всему видно, на руку не чиста, и мало ли зачем ей может понадобиться Гутик, который только и умеет, что марать подгузники, кряхтеть и улыбаться, но понадобиться мог - Лера это нюхом чуяла.
Поэтому Лера Марковна решила забрать малютку на время к себе, в однокомнатную квартиру, что и сделала, ежеминутно упрекая Савву в том, что у него трёхкомнатная, а младенца (одна штука) у него едва не похитили подлые кинднепперы. Кроватка, коляска и прочее малышовое имущество вместе с Гутиком, который был несказанно доволен тем, что постоянно сидел у всех на ручках, переехали на улицу Северную к Лере Марковне, где она проживала со своим постоянным мужем. Муж протестов не выразил, напротив, стал рассказывать Гутику про пиратов и Дедушку Мороза, которым он иногда работает. Гутик внимательно слушал, а когда хотел есть - начинал ворочаться и кряхтеть - сказки сказками, а едят малыши каждые три часа. На самом деле - всё время находиться с двухмесячным ребёнком в одном помещении - не самое интересное времяпрепровождение, но, как ни странно, Гутик никого не напрягал, разве что тем фактом, что младенцы едят и ночью, ну и писаются не только днём. Но есть и преимущество - дети много спят. Особенно если их не нервировать по пустякам и не начинать считать, что они обязаны регулярно болеть. Так что Гутик мало чем отличался от других членов семьи Леры Марковны, и поэтому очень скоро стал для всех своим. Дочь Леры, юная филологиня, читала мальчику по телефону на ночь отрывки из своей будущей диссертации, поэтому его даже не приходилось пугать для того, чтобы он уснул. Коты всё время нюхали его и пристраивались рядом - вероятно, они думали, что в дом взяли третье животное, которое нуждается в их поддержке. Савва приезжал в гости, выгуливал малыша и привозил ему всяческие малышовые штуки - то новых динозавров для коллекции, то книжки с яркими картинками, которые показывал малышу, и, как Лера Марковна ни пыталась объяснить, что ребёнок ещё очень мал для прочтения книжек, а Савва всё равно показывал ребёнку картинки, сопровождая показ какой-нибудь историей, придуманной на ходу.

Так прошло месяца два, и Лере Марковне начало нравиться и катать коляску по аллее рядом с домом вместе с другими мамочками, и хвастаться им новыми нарядами и игрушками малыша. Лера и Савва решили не баловать ребёнка, чтобы у него не появилось барских замашек, и они его не баловали. Каждый раз, покупая для Гутика новую игрушку или новый комбинезончик, они баловали себя. Потому что Гутик оставался абсолютно безразличным к цвету своих ползунков.
А ещё Лера вместе с Гутиком ездили к Савве - принимать общих клиентов и колдовать. То есть, пока Гутик спал - Лера и Савва колдовали.
В один из таких приёмов Савва и Лера беседовали с Ларисой Петровной, которой необходимо было вернуть ушедшего мужа. Лера держала Гутика на руках, а Савва раскладывал карты. Лариса Петровна, женщина очень скаредная, никогда не тратила денег на обряд, если не была панически напугана. К тому же Лариса Петровна терпеть не могла ситуаций, в которых внимание других людей не было полностью сконцентрировано на ней. Поэтому Лариса Петровна, поджав губы, смотрела на Гутика с немой надеждой во взгляде. А надеялась Лариса Петровна на то, что вот сейчас Лера возьмёт липкую ленту, верёвку и гвозди, заклеит младенцу рот, потом свяжет верёвкой, а потом прибьёт гвоздями к какому-нибудь одному месту, чтобы тот находился в статичном положении. Но Лариса Петровна не могла предложить этого варианта ни Савве, ни Лере - она боялась их, однажды они уже вернули ей мужа, а если смогли вернуть, значит, смогут и отобрать, если она, Лариса Петровна, внесёт такое предложение по оптимизации рабочего процесса. И тут Лера протянула ребёнка Ларисе:
- Подержите пожалуйста, мне срочно надо отойти по вашим делам.
Ларису перекосило. Перекосило так, как если бы она была резиновой картинкой, и картинку эту кто-то диагонально потянул. Но вариантов не было - Савва и Лера оставались единственными людьми, которые могли ей помочь вернуть мужа. И Лариса взяла Гутика. Гутик, переменив положение в пространстве, срыгнул. Срыгнул на дорогую ларисину шифоновую блузу. Лариса хотела было скинуть малыша на пол, но, вспомнив о сохранении своей семьи, не стала этого делать. И тут произошло странное. Лариса широко улыбнулась и спросила:
- Можно я в ванную? Личико мальчику помою и блузочку протру чем-нибудь.
- Можно, - Савве было любопытно, чем закончится срыгивание на Ларису, он ещё не понял, что улыбается она искренне.
Когда Лера вернулась в кабинет и захотела забрать малыша у Ларисы, та ни в какую не хотела его отдавать - ей нравилось, что ребёнок разрушает её причёску, трогает нос, и она стала спрашивать:
- А где у Гутика носик?
И Гаутама показывал себе на нос, отчего Лариса наполнялась благостью, и искренность её считывалась по глазам даже Саввой, который не очень-то и верил в то, что таковая может каким-то образом присутствовать в организме Ларисы Петровны. Лариса играла с Гутиком, а Лера и Савва пребывали в удивлении - женщина, которая в принципе не могла говорить ни о чём другом, кроме себя и своего мужа, причём она - хорошая, а муж плохой, - женщина, которая никогда ничем не бывала довольна, играла сейчас с малышом и была довольна всем. Как, собственно, и малыш. Лариса, вдоволь наигравшись с ребёнком, ушла домой. Муж её вернулся в тот же день, о чём она, довольная всем, сообщила Савве по телефону.

В то же время, на другом конце земли, Ангел, слизав шарик мороженого с живота мулатки, забылся тревожным сном. Уже который раз ему снилось, что он находится в столичном издательстве, и главный редактор обещает ему издать книжку. Когда-то Ангел писал стихи, но по прошествии времени в голове остались только гениальные цитаты, сборник которых и обещал издать главный редактор. На розовом шейном платке главного редактора сидели разноцветные бабочки. Бабочки не взлетали.
- Савву знаешь? - главный редактор был прекрасно осведомлён о знакомствах Ангела, но для протокола необходимо было спросить.
- Знаю, - Ангел каждый раз, когда его спрашивали про Савву, испытывал двойственные чувства.
- А ты знаешь, что они с Леркой младенца подобрали?
- Уже знаю, они в фейсбуке фотки постоянно выкладывают.
- А ты знаешь, что это не обычный младенец?
- Ха! Какой же он необычный - вот я необычным был - болел в детстве много, у Гутика же у ихнего щёки розовые, и сам упитанный - всё обычно.
- А вот и нет, - главный редактор глубокомысленно пошевелил хвостом, - Гутик этот уже сейчас так делает, что торговцы старушек подкармливают, а бабы вредные добрыми становятся. Гутик во всех мирах всю малину портит - когда плохие люди хорошими становятся, настоящим хорошим никак и не понять, что они хорошие. И от этого мироустройство переворачивается. Вот ты хороший человек?
У Ангела никогда не вызывал сомнений этот факт. Он был хорошим человеком. Тот же факт, что и торговец с базара может быть хорошим человеком, вгонял Ангела в ужас.
- Я хороший, - сказал Ангел, - только не счастливый.
- Ну, слушай, хороший человек. У тебя появилась уникальная возможность спасти мир. Надо только взять Гутика у Леры Марковны - она же сестра твоя, доверяет тебе. Надо втереться к Савве в доверие, как-то раз у тебя это получилось. И надо принести Гутика к порталу к нам, в Трындостан. Сами мы не можем никого проводить между мирами, вето у нас ещё на триста семьдесят лет, только во снах приходить можем, а если не во снах - то безо всякого лишнего. Ты же, как человек хороший, хватай Гутика, открывай портал с вашей стороны и кидай дитятю вредоносного к нам. А мы уж придумаем, что с ни делать - или в заточение его на веки вечные, или того... для баланса светлого и тёмного. Для гармонии. Для спасения мира. Только действуй по умному, а то была тут одна... директриса... - главный редактор усмехнулся в шейный платок.

Витя проснулся. Мулатка ушла, на месте мулатки лежала пачка денег, билет в Великоярск и командировочное удостоверение с открытой датой.
Лера, хотя 20 лет назад и жила у Вити неделями, не испытала восторга от его появления. Квартира очень маленькая, ребёнок опять же. Савве ничего не оставалось, как пригласить Ангела к себе. Савва озвучил, что не более чем на неделю, а через неделю он с женой, собаками и кошками отправляется гостить к маме в Озёрск.
Ангел, как и в юности, курил одну сигарету за другой, и Савва оказался вынужден попросить его курить на балконе. Савва и Ангел вспоминали былые времена, и Ангел начинал понимать, что Савва пересмотрел свои взгляды на жизнь, в которых раньше ангельская доброта являлась константой. Ангел ещё более укрепился в намерении забрать ребёнка у Саввы и Леры, которая хотя и была его троюродной сестрой, а никак не хотела платить за доброту, и даже выслушать о том, как Вите плохо живётся в другой стране, не захотела - сильно была занята своим Гутиком.
- Лерка, а приезжай к нам, - Ангел изо всех сил старался быть вежливым, но получалось как-то натянуто, как всегда бывает между дальними родственниками, которые давно друг друга не видели, в связи с чем говорить им на данный момент абсолютно не о чем, разве что о том, насколько ангелы могут быть добрыми за счёт папы, если им интересен объект, на который распространяется их доброта.

Очередная история про очередную мулатку уже порядком наскучила Савве, как вдруг Лера всё-таки позвонила в дверь, и Гутик сидел у неё на руках. Савва обрадовался. Ангел тоже обрадовался - не Гутик сидел на руках у Леры, Лера держала на руках сборник его, Ангела, гениальных цитат.
- Привет, - сказала Лера, - Гутик, поздоровайся с дядей, - Лера показала малышу на Ангела, но Гутик ещё не умел здороваться, поэтому просто улыбнулся.
«Разжалобить хотят, - Ангел грустно улыбнулся в ответ, глаза Ангела можно было бы назвать библейскими, если бы они не стали совсем уж бесцветными от алкоголя, табачного дыма и мулаток, за которых всегда надо платить, - не получится разжалобить, знаю я их, приворотчиков... да я во имя добра не то что Гутика этого, но и самого Савву к порталу доставлю, и Лерку впридачу», - Ангел продолжал улыбаться.
Лера тем временем прошла в кабинет и раздела мальчика - отопительный сезон в Великоярске продолжается 9 месяцев, батареи жарят как ненормальные, а кожа ребёнка должна дышать - Лера читала это в специальной книжке про малышей.
- Хочешь подержать? - Лера протянула Гутика своему троюродному брату Ангелу.
Ангел, естественно, согласился, взял малыша и хотел уже было бежать вместе с ним вон из саввиной квартиры, к порталу, который был где-то недалеко, как малыш, плотно перекусивший перед выходом из дому, выпустил ядовитый газ и стал избавляться от переработавшегося в кишечнике картофельного пюре на молоке. Ангел не совсем вовремя, но всё же быстро сунул малыша Лере и подумал: «От Гутика от этого в мире могут появиться только какашки. Обычный мерзкий ребёнок. Наверное, главный редактор ошибся - не может ребёнок, который какает, быть хорошим человеком, тем более - не может других делать хорошими. Зря только деньги потратил на поездку».

И поехал Ангел в аэропорт, погостив у Саввы и Леры вместо недели всего пару дней. В аэропорту у него случилось видение: самолёт, на который он взял билет, падает и взрывается, соприкоснувшись с поверхностью земли. И решил Ангел добираться до дому поездом. Семь ночей и семь дней ехал Ангел, и каждую ночь ему снился один и тот же сон: главный редактор, дружелюбно шевеля хвостом, выдаёт ему авторский экземпляр сборника его гениальных цитат и покровительственно похлопывает по плечу. Ангел открывает сборник, хочет поставить автограф, чтобы подарить книгу Лере и Савве, но цитат в сборнике нет, хотя имя Ангела стоит на обложке. Вместо цитат не каждой странице гениального сборника напечатана только одна, но очень большая, во всю страницу буква. Буква эта называется «Ё».
Главный редактор раскатисто хохочет, Ангел просыпается, но рядом с ним никого нет, даже покупной мулатки. Есть только сборник его цитат, где буква «ё» украшает каждую его страницу.

ИЗОЛЬДА ИДЁТ НА ВОЙНУ

Тринадцатый междумир наполнен разнообразием. Есть там черноризцы и лягушки, которым мало до чего есть дело, помимо собственных мыслей; есть здрэллы, которым есть дело до всего, даже если они не знают - зачем; есть штриддеры, которые сначала умоляют их выслушать, а потом крадут время у ничего не подозревающего собеседника, складывают это время себе в нагрудные кармашки и пользуются потом по своему усмотрению. В Тринадцатом живут и колдуны, как светлые, так и тёмные, и эльфы, и гномы, и всем этим разнообразием необходимо управлять, поэтому в Тринадцатом очень хорошо развита система управления миром. В Тринадцатом все вписываются в систему - система очень лояльна ко всему тому, что происходит как в ней, так и вне её. Не лояльны только колдуны, как тёмные, так и светлые. Колдуны всё время ищут новые расходные материалы для своего колдовства. И штриддеров они приручали, и на случайно пойманных здрэллах опыты проводили, и лесопарк из говорящих фикусов устроили. Колдуны Тринадцатого могут всё или почти всё, что как не запрещено законом, так и запрещено. Они даже с правителями экспериментировали, но какие-то популисты, из колдунов же, поставили правителям такую защиту от колдовства, что правителей оставили в покое. Одного не хватало колдунам Тринадцатого - Всеобщего Учения и Всеобщей концепции, удобной каждому, которую мог разработать только мессия, но мессии появляются раз в два тысячелетия, а то и в три. Приняв Гутика за мессию, колдуны Тринадцатого стали на него охотиться. Им не нужен был сам Гутик, но они прекрасно знали, как сотворить концепцию из его печени, если правильно её приготовить.

Влад-Буквоед, обладатель главной в мире молекулы углерода, владелец знаний, не требующих систематизации, главный доцент-мудристер Академии магии Тринадцатого междумира, работал для маскировки электриком в лучшем театре города Великоярска - в театре имени Пушкина. Там, под сценой, находится главный портал в Тринадцатый междумир, куда Влад и уходил каждый день после работы. Но сегодня ему поступило задание от руководства Академии: найти в рядах зрителей заядлую театралку - шестидесятилетнюю Изольду Анпадистовну, - познакомиться с ней в антракте и направить к Савве, клиенткой которого она оставалась все последние двадцать лет.
Влад, специально для этого случая принявший облик хорошо одетого человека, подошел к Изольде, которая попивала кофеёк в буфете и лакомилась бутербродом с тоненькой розовой сёмгой.
- Шикарная женщина в шикарном месте, - шафранно произнёс Влад, - разрешите присесть рядом. Сочту за честь.
Изольда, проживающая с сантехником Федькой, читала такие слова только в книжках. Женщина приосанилась и с большим достоинством сказала:
- Разрешаю, присаживайся.
- Вы очень красивая, - Влад смотрел на Изольду с восторгом, на который способны только подростки и недавно освободившиеся заключённые.
- Да уж какая красивая... - Изольда лукаво посмотрела на Влада, - если бы ты знал, юноша, сколько мне лет...
- Шестьдесят два года, три месяца и три дня, - выпалил Влад, - но сохранились-то! сохранились!
Изольда расстроилась. Она не знала, каким образом Влад овладел информацией о её возрасте, но точная цифра ужаснула Изольду. С минуту женщина грустно молчала. Молчание прервал Влад:
- Изольда Анпадистовна, а вы ведь можете быть вечно молодой...
Анпадистовна, потерявшая уже надежду даже на косметолога, воспрянула:
- Как, милый юноша?.. Как?..
- Саввушку-то знаете конечно?
- Да как не знать-то. Кто Саввушку не знает, - Изольда улыбнулась и морщинки её разгладились, и стала она моложе лет на десять.
- Так вот, несравненная Изольдушка Анпадистовна. Саввушка ваш ребёночком обзавёлся, а ребёночек этот моему руководству ой как нужен... - Изольда, принимая Влада за безумца, округлила глаза так, что комочки туши с ресниц стали падать в кофе. - Не пугайтесь, великолепная Изольда - это не совсем человеческий ребёнок, и не целиком-то он и нужен моему руководству, - буквоед не стал уточнять про печень, - но нужен очень, для дела благого и благостного - для порядка. И если вы, милейшая прекрасная Изольда, принесёте мне младенца, моё руководство гарантирует вам вечную молодость, - Влад знал, что колдуны Тринадцатого, как светлые, так и тёмные, всегда держат свои обещания, и прикидывал уже, что из кожи Гутика можно будет сварить молодильное зелье для Изольды и для многих других женщин, жаждущих всегда оставаться юными.
Пока Изольда досматривала спектакль, мысли её были далеко от представления. Досмотрев, она набрала Савву.
- Саввушка, миленький, мне на приём к тебе попасть надо. Срочно. И чтобы Лера была - у меня случай экстренный.
- Хорошо, - сказал Савва и записал Изольду на следующий день, на три часа.
Первой приехала никогда никуда не опаздывающая Лера. Гутик, сидя в напузнике, улыбался и произносил что-то почти членораздельное.
- Чё стоишь-то, блин, - обратилась Лера к Савве, - помоги напузник снять, пока поднималась на пятый этаж - всю спину сорвала, полгода Гутеньке нашему как-никак.
Савва расстегнул липучки, вынул Гутика из сумки, отцепил сумку от Леры, все трое прошествовали в кабинет под заливистый лай Гретхен, которую Саввина жена выкрасила в бледно-фиолетовый. Толстая Василиса ходила тут же и упрямо требовала себя гладить. Лера в очередной раз поддалась на провокацию и в очередной раз стала квакать на Савву и Василису. На Савву за то, что не воспитал собаку достойным образом, на Василису за кампанию.
Изольда, густо загримированная под молодую девушку, скромно вошла в кабинет и устроилась в клиентском кресле. Савва погадал, не увидел ничего экстренного, Лера разложила карты, увидела небольшие проблемы, но не у Изольды, а у её Федьки, но, сказала, - оно и к лучшему, скоро совсем бегать по бабам перестанет.
Гутик играл на полу с Васей Озёрским - огромным котом, привезённым Саввой из родного города прошлой зимой. Вася что-то рассказывал Гутику на своём языке, Гутик внимал. Потом происходило наоборот - Гутик говорил Васе что-то почти членораздельно, Вася понимающе смотрел на Гутика.
Лера и Савва уселись колдовать, попросив Изольду погулять с малышом - за двадцать лет знакомства Изольда стала почти своей, с ней можно было говорить не только о Федьке, и Гутика она полюбила, но с коляской Изольда Анпадистовна вышла впервые в своей жизни.

Изольда, испытывая небольшие угрызения совести, двинулась к автобусной остановке. Изольда катила коляску, быстро перебирала ногами и думала: «Да не нужен Савке Гутик этот. У него коты есть. А Лерке тем более не нужен - у нее свой ребёнок, внуки скоро будут. А Владу нужен. Сильно нужен, если мне вечную молодость пообещал», - мысли Изольды были, как и всегда, логичны. Если бы в её мыслях отсутствовала логика, она не оставалась бы комендантом общежития на протяжении вот уже тридцати лет.
С этими мыслями Изольда и оказалась на остановке. Подошел сорок третий, как раз до театра имени Пушкина.
Мужчина средних лет, одетый как обычный мужчина средних лет, похлопал Изольду Анпадистовну по плечу и вежливо предложил:
- Бабушка, вам помочь?
- Что?! - Изольде показалось, что она вскричала это «что», но мужчина услышал только тихий, почти беззвучный шёпот.
- Помочь коляску в автобус закатить? А то трудно в вашем возрасте...
- Нет, - отрезала Изольда и почти заплакала, но только почти - от слёз могла растечься тушь, и это оказалось самым логичным на тот момент.
Автобус отъехал от остановки, Изольда даже не заметила, как её и Гутика обдало дымом из выхлопной трубы.
«Ба-буш-ка! Ба-буш-ка! Ба-буш-ка!» - скандировали пассажиры отъехавшего автобуса.
«Ба-буш-ка! Ба-буш-ка!» - вторили им пассажиры, ожидающие на остановке.
«Ба-буш-ка!» - кричали все люди на пути Изольды, пока она катила коляску с Гутиком обратно к Савве.
Гутик в коляске заворочался. Изольда нагнулась над коляской, хотела сказать Гутику, что он - заколдованный дух, который делает красивых женщин старше, но передумала. Гутик улыбнулся ей всеми своими двумя едва прорезавшимися зубами и отчётливо произнёс «ба-ба». На секунду Изольда замерла.
- Ну и ладно. Бабушка так бабушка. Зато красивая бабушка. Молодая бабушка, - и, подавив всхлипывание, напрашивающееся из самой глубины души, Изольда направила транспортное средство под название коляска к дому мага Савелия, - да таких бабушек ещё поискать надо, и днём с огнём не сыщешь, - Изольда перестала всхлипывать, и гордо подняла голову.
Савва закатил коляску в квартиру. Лера тем временем искала в его компьютере информацию про брачные танцы морских котиков, танцующие котики представляли немаловажный интерес для Леры. И вдруг Лера наткнулась на объявление, которое гласило, что великоярский городской ДК проводит набор в студию бальных танцев.
- Изольда Анпадистовна, а вы не хотите на танцы записаться? - спросила Лера и показала Изольде картинку, где молодая дама в белом воздушном платье кружилась в танце, и партнёром её был симпатичный молодой человек в кружевной сорочке, - очень уж эта танцовщица на вас похожа...
Изольда смутилась.
- А что, Лерочка, ты правда думаешь, что похожа?..
- Правда, - Лера кивнула.
- И правда думаешь, что я могу... на танцы?..
- Истинная правда, Изольда Анпадистовна! Тут первое занятие бесплатное.

На следующий день Изольда, не забыв сделать себе красивый макияж, поехала в городской ДК и записалась в школу-студию бальных танцев. А ещё через неделю записался туда и Федька. А через полгода их пара заняла первое место в конкурсе бальных танцев, который проводился администрацией города Великоярска в центральном парке. Главным призом в этом конкурсе была квартира, куда Изольда и Федька переехали наконец-то из ставшего уже родным общежития.

АТАКА ШТРИДДЕРОВ

Доцент-мудристер Влад-Буквоед пребывал в состоянии лёгкой печали. «Люди, - думал доцент, - странные существа. Ни колдовать не умеют, ни коммуникацию наводить. Даже друг с другом. А меня из-за них на собрании порицать будут. И старшим доцентом в этом году не сделают». И пришла доценту в мозг гениальная идея: отловить парочку штриддеров, облечь их в человеческую форму и отправить к Лере и Савве, дабы штриддеры украли их время таким образом, чтобы на Гутика его не оставалось вообще. Лера и Савва - трудоголики, до последнего клиента работают, с появлением Гутика работают много больше, к тому же от природы не то что бы жадные, но своего не упустят. Вот под видом клиентов штриддеров к ним и надо заслать. Чтобы считали, что работают, а на самом деле - чтобы время попусту теряли.
Штриддеры растут на деревьях и состоят из металлических палочек. Каждый штриддер снабжён шестерёнкой, наматывающей на себя пружину, которая сдавливает время оппонента так, чтобы штриддер мог положить это время в нагрудный карман своего комбинезончика, который растёт вместе со штриддером. Главное во время отлова штриддера - чтобы штриддер молчал. Доцент-мудристер изготовил молчальный раствор, залил раствор в пульверизатор и отправился на отлов. Буквоед не стал ловить первых попавшихся. Пульверизатором пробивая себе дорогу в чащу, Буквоед искал покрупнее, которые покрупнее - те поумнее. Искал Влад самочку и самца. Из любви к гармонии. Наконец желаемая парочка нашлась. Зрелые и жирные, в красных комбинезончиках, самочка в женском, самец в мужском, висели подходящие штриддеры, подобно вишенкам, на веточке, протягивали железные щупалки к доценту, мордочки их сами собой состроились в гримаске, смысл которой доцент уловил и без озвучивания - смысл гримаски заключался в одной фразе: «Заберите нас отсюда!». Мудристер осторожно взял парочку за плодоножку, отсоединил от веточки, опрыскал ещё раз из пульверизатора, положил в мешок и принёс домой, где проделал над парочкой добровольцев все манипуляции для того, чтобы они стали Лёхой и Аллочкой. Мудристер, выдав замаскированным штриддерам все необходимые инструкции, вытолкнул их по очереди в портал. И они оказались под сценой театра имени Пушкина, чтобы оттуда выйти в наш большой мир, где для Лёхи был приготовлен шикарный автомобиль, стоящий на парковке возле театра. Аллочку же доцент снабдил столь привлекательной внешностью, что материальные блага она могла бы добывать легко, но устроилась кассиром в пиццерию - Аллочке казалось, что на кассе люди смогут лучше разглядеть её новую внешность. Которая ей самой нравилась невыразимо, и, только выйдя из-под сцены, Аллочка начала тщательно следить за нею.
Алексей, попав на приём к Лере Марковне, путался в показаниях. Выдуманная им история любви была настолько нелогичной, что Лера думала, что её верные карты сошли с ума, а то и вообще отказываются говорить с ней. Алексей не знал, что такое человеческие чувства, поэтому выдавал за любовь то, что он как-то подарил своей придуманной пассии сто пятьдесят одну розу, поскольку розы очень нравятся ему. Когда же Лера спросила, что нравится самой пассии, Алексей сначала растерялся, потом очень уверенно произнёс:
- Футбол.
Лера подумала, что не карты, а она сама с ума сходит, поскольку время её расходуется на вещи, ей совершенно не понятные.
Алексей хотел уйти, не оплатив время приёма, но Лера задержала его на выходе.
- Приём-то оплатите, - потребовала она.
- А зачем? - поинтересовался штриддер, - вам ведь приятно поговорить с умным человеком, - лицо его выражало недоумение.
- А затем, - голос Леры Марковны стал грозным, - что я порчу на вас наведу, если вы приём не оплатите. И не только ваша пассия, но и никакая другая дама к вам и близко после этой порчи не подойдёт.
Штриддер, не особо понимая, о чём говорит Лера Марковна, но испугавшись грозных интонаций, достал денежку и положил на блюдечко.
Лера позвонила Савелию, чтобы разделить с ним странность случая.
Савва сказал, что почти такой же странный случай произошел с ним, но клиенткой оказалась молодая очень красивая женщина Аллочка.

И вот Алексей сидел на получасовой двойной консультации. Чтобы Алексей не засиживался, следом за ним, минута в минуту, записали Аллочку, которая виртуозно могла красть чужое время, но своё не менее виртуозно экономила. Алексей рассказывал про свои любовные страдания. На любую фразу Саввы либо Леры Алексей задавал несколько вопросов, но это были не несколько вопросов, а один и тот же вопрос, просто в разных его вариациях. Так прошло полчаса. Лера и Савва были уже измотаны, когда в дверь постучала Аллочка. Савва вежливо попросил Алексея освободить клиентское место. Алексей нехотя освободил, но завязывая шнурки в коридоре, делал это очень медленно, задавая по ходу действия один и тот же вопрос, но в разных его вариациях. Савва, уже безо всякого шантажа, взял с Алексея двойную оплату консультации и впустил Аллочку. Аллочка вошла, Алексей ещё не вышел. Они стояли в дверях и смотрели друг другу в глаза.
- Та-а-ак, - сказала Лера, - вы хотите оплатить мне то время, что на моей территории друг на друга смотрите?
- Нет, - моментально отреагировал Алексей, - девушка, а вы куда поедете после консультации?
- В бистро, - Аллочка изобразила на лице искреннюю улыбку.
- А можно я вас до бистро увезу, когда приём закончится? - Алексей оплатил время, поэтому положить в карман ему было нечего - оплаченное время украденным не считается, и решил украсть время хотя бы у Аллочки.
- Можно, - опустила Аллочка наращённые реснички. Она надеялась на то, что, украв время у Саввы и Леры, уворует его ещё и у симпатичного молодого человека.

Аллочка очень приятно себя вела. Её выдуманный парень был очень хорошим человеком, любил Аллочку, но гулял от неё и не хотел на ней жениться. Аллочка на этом фоне порывалась плакать и постоянно спрашивала:
- За что он со мной так? Я ведь всё делаю правильно.
Когда Аллочке говорили, как сделать, чтобы было ещё более правильно, она начинала возмущаться. Любое сомнение в правильности её действий порождало в Аллочке один только вопрос:
- За что он со мной так?
И, в отличие от Алексея, она даже не трудилась, чтобы переформулировать вопрос. С консультации Аллочку пришлось едва ли не выталкивать - оплатив полчаса, она, не удовлетворённая результатом, хотела украсть хотя бы по пять минут у обоих консультантов. Но консультанты оставались неумолимыми - поставили Аллочке условие: либо она оплачивает их время, либо они больше не смеют её задерживать.

Аллочка вышла во двор и вспомнила о существовании Алексея. Машина его стояла неподалёку, и Аллочка направилась к ней с хищными мыслями о том, что сейчас украдёт его время. Алексей гостеприимно распахнул дверь машины, Аллочка села на переднее сиденье и спросила Алексея:
- За что они со мной так?
- А почему я дарил цветы своей пассии, а она не возвращается? - спросил в ответ Алексей.
Так, увлечённые приятной беседой, молодые штриддеры ехали и ехали по городу, пока не увидели цветочный ларёк. Алексей почему-то остановился, вышел из машины и пошёл в ларёк. Вернулся Алексей с охапкой роз.
- Это тебе, - сказал он Аллочке. Пружина внутри Аллочки разжалась. Опция оттяжки времени на себя куда-то исчезла, Аллочка увидела лицо Алексея.
- Мне никогда не дарили цветов, - пока Аллочка недоумевала, шестерёнка в её груди начала трансформироваться.
- Теперь будут, - Алексей улыбнулся. Влад-мудристер, сам того не ведая, подготовил его к любовным переживаниям, которых Алексей желал сейчас ещё более, чем украсть чьё-то время.
Аллочка молча прижимала цветы к своим наращённым ресницам. Она, впервые с того времени, как завязалась на плодоножке, была счастлива. Алексей смотрел на Аллочку, и пружина в его груди разжималась, а шестерёнка начала трансформацию. Аллочка и Алексей говорили друг с другом весь день и всю ночь. Когда наступило утро, Аллочка отчётливо услышала ритмичный звук. Билось сердце Алексея. Аллочка приложила руку к своей груди и ощутила точно такие же удары.

Савва и Лера никогда больше не видели ни Аллочку, ни Алексея. Зато доцент-мудристер, вращая портативным сканером, искал их и в нашем мире, и в Тринадцатом междумире. Но сканер был настроен на поиск пружины и шестерёнки. Аллочка же и Алексей стали обычными людьми. У которых есть сердце.

БАБА ХАЯ РУЛИТ

Девяностолетняя баба Хая прогревала свою «копейку». Вообще-то, в июне машину прогревать долго не надо, но баба Хая в последний раз сидела за рулём лет десять назад, когда выписалась с обследования из областной озёрской больницы, и, наслушавшись соседских сплетен о том, что она то ли не может ходить, то ли уже умерла, решила показать этим самым соседям, что не дождутся. Машина, соответственно, эксплуатировалась тоже лет 10 назад, поэтому её необходимо было хорошо прогреть. Вообще-то баба Хая могла бы позволить себе и более современную модель автомобиля, мильонщица ведь, привороты на текущих сук - дело такое, но в компьютерных системах управления не разбиралась, к тому же одна поездка из Озёрска в Великоярск вряд ли стоит мерседеса, когда «копейка» на ходу. «Копейка» пыхтела, ухала, скрипела, пыпыкала, хлюпала, но прогрелась и завелась. Баба Хая доехала до гаражного бокса, где Колюня, соседский сын, ремонтировал различные автомобили недорого. Колюня, увидев старушку за рулём, хотел было спрятаться, но у него не вышло - баба Хая оказалась проворнее. Старушка посмотрела Колюне в глаза, и тот вынужден был произнести:
- Пенсионерам скидка пятьдесят процентов.
- Мне быстро надо, - баба Хая прищурилась. Колюня засуетился, - да не суетись ты, я старая, но я ж не дура - понимаю, что за час не сделаешь. Сутки у тебя есть, - Колюня хотел было возразить, но под прищуром бабы Хаи передумал, - вот-вот, - баба Хая почти улыбнулась, - раньше сядешь - раньше выйдешь, - в глубине души Колюня согласился. Перебрать автомобиль за сутки почти невозможно, но лучше уж ночь не спать, чем баба Хая будет делать этот страшный прищур в течение недели, да ещё и комментировать его, колюнину, жизнь с Люськой, как бы намекая на то, что он, реальный пацан, находится под каблуком у не очень красивой женщины много старше его.

Но баба Хая не планировала ехидничать с Колюней - ей срочно надо было в Великоярск к внуку. Нет-нет, у Саввы всё сложилось прекрасно, и по жене его татуированной баба Хая не особо соскучилась, и котиков его посмотреть не хотела - собаки как-то больше по душе всю жизнь были. Всё проще. Баба Хая, не из нужды, но для души поливая три дня назад огурцы, вдруг увидала, как навозная лунка, воссияв волшебным сиянием, распахнулась, и вышла оттуда прекрасная женщина с длинными чёрными волосами, точь-в-точь такая, как сама баба Хая была в молодости - ладная, стройная, смуглолицая. Вышла, присела на порожек под навесом и говорит:
- Хая, иди-ка отдохни от трудов, да послушай, что скажу тебе...
Баба Хая присела рядом с красавицей.
- Знаю я, Хая, что хотела ты внучку, продолжательницу рода твоего колдовского. А появился Савка. А ты знаешь, вместо кого он появился? Вместо меня. Если бы савкина душа осталась там, откуда пришла, то внучкой твоей я стала бы. А сейчас приходится мне в Эталондии проживать. Поскольку там - место моей законной прописки. А в Эталондии мне скучно - правил там очень много, да таких, которые не переиграешь. Люди все идеальные, колдовать не заказывают, живого общения нету, только в социальных сетях. И размножение - почкованием. Ну и получается - Савка тут, а я там, а Савке и в его тринадцатом измерении скучно бы не было... Вот я что думаю: переиграть надо всё это. сделать так, чтобы Альбинка твоя родила не Савку, а меня. И чтобы твоя жизнь сложилась - дар-то по женской линии лучше передавать, к тому же внучка ближе, а внук что - женился вон, да забыл про бабушку, даже на провокации не ведётся. Как тут, Хая, ни крути, а внучка ближе. И если всё сделать, как я скажу, никто даже и не вспомнит ничего. А ты переиграешь и альбинкину жизнь, и свою. И сложится всё так, как ты от этой жизни хотела. А Савка в тринадцатом жить будет, и не вспомнит ничего...
Баба Хая, выслушавшая с интересом, спросила:
- Что делать надо? - ей очень хотелось переиграть жизнь по своим правилам.
- Мальчика Савка взял, знаешь. Они с Леркой, с подружкой, притянули душу из Эталондии в клиентку в свою. Колдовали по наитию, не по эталону. Так вот душа-то в пацана и спустилась. Пацан - выбраковка. Что в вашем мире выбраковка, что в Эталондии - всё одно гибрид. Ни ведьма, ни колдун, ни эталон, ни человек. Зверушка неведома, в общем. Что из него будет - никто не знает. Энергии в нём много, а вот какая она - никто и не знает. И душу эту от греха подальше надо обратно в Эталондию вернуть. Для вашего мира она слишком хороша, для Эталондии уже не подходит. Там, в Эталондии, решат, что с пацаном делать. Главное Гаутаму у Савки с Леркой забрать и ко Вратам доставить. Там решат, что с ним делать. Но как только Гутя у Врат окажется - время вспять повернётся, Альбинка мной забеременеет, мужик от неё не уйдёт, а тебе внучка будет. Преемница приворота на текущих сук.
Думала Хая три дня. Вроде и Савка интересный получился, но когда Хая десять лет назад помирать собралась, Савке позвонила сообщить о намерении, он сказал - приеду, баба, сегодня же приеду. Ты только того - точно сделай это, чтобы мне во второй раз не ехать. А внучка бы ни в жись так не сказала. Внучка бы ездила прощаться ровно столько раз, сколько бабушке требуется. И приняла баба Хая решение: ехать в Великоярск, брать Гутика для совместного времяпровождения, а потом везти его ко Вратам.
Тише едешь - дальше будешь. Баба Хая ехала по трассе со скоростью девяносто километров в час, с каждой минутой приближаясь к Великоярску и к своей мечте. Водители, которые замечали старую женщину за рулём немолодого авто, доставали фотоаппараты и запечатлевали, чтобы потом выложить в социальные сети. Баба Хая иногда останавливалась и с удовольствием позировала фотографам. Тише едешь - дальше будешь.

Гутику исполнился один год. Нарядный, розовощёкий, сидел он в детском стульчике, пытаясь задуть свечу на торте. Когда у Гутика получилось задуть - гости захлопали и стали дарить подарки. День рождения малыша отмечали в специальном детском кафе, шарики были развешаны по стенам, специально нанятые Саввой и Лерой аниматоры развлекали Гутика, но гостями были только взрослые. Савва с Лерой решили, что для социализации Гутику надо общаться со сверстниками хотя бы пару часов в неделю, а то он будет смотреть на других детей как на инопланетных существ, а ему ещё в школе учиться.
Телефон в кармане Саввы завибрировал. Савва взял трубку и вышел на улицу. Звонила мама, Альбина Николаевна.
- Савва-Савва, ох-ох, - мамины охи и вздохи обычно настраивали Савву на иронию, но на этот раз что-то в интонациях мамы заставило его прикусить язык, с которого вот-вот могла бы сорваться очередная шутка юмора, - баба Хая к тебе едет. Машину завела, села и поехала. Ты уж прими её хорошо - своди куда захочет, купи что скажет... обратно на автобусе отправь.
- Мама, а зачем она едет? - у Саввы не очень хорошо получилось сделать вид, что он не удивился, поэтому мама стала интонировать оханье, перемежая его не менее разнообразным аханьем.
- Ох, не знаю, не знаю. Клаша, соседка, пришла, сказала. Звоню, - говорит, - попрощаться поехала, раз Савка сам ко мне ехать не желает. Бодро-бодро говорит. Уж не знаю, что хочет, но ты это ей дай, а то перед людьми неудобно будет, если не дать.
- Мама, а ты можешь бабе Хае позвонить и сказать, что я за город поехал? У Гутика день рождения сегодня, я и не знаю, удобно ли будет бабе Хае у меня...
- Савва, не говори глупостей, - мама перестала охать, - она, наверное, уже к дому твоему подъезжает.
Лера, переодевшись в лисичку, строила Гутику морды. Гутик смеялся и произносил: «Лега, Лега», - как бы давая понять, что как Лера ни маскируйся, а с аниматорами он её точно не перепутает.
Савва отозвал Леру в сторонку и сказал, чтобы та забирала сегодня Гутика к себе, что к нему приехала бабушка, которую надо сводить по магазинам.
- Без проблем, - сказала Лера, - а надолго она?
- Не знаю, - Савва пожал плечами, - но больше двух дней я точно не выдержу. Ладно, домой поеду пораньше, а то стоит там, ждёт наверное. И Савва поехал домой.

Баба Хая, довольная, сидела за рулём своей жёлтой «копейки», припаркованной аккуратно у самого саввиного подъезда.
- Савва, внучок, здравствуй, мой мальчик! - баба Хая, воплощая добродетель, высоко подпрыгнула и троекратно расцеловала внука.
Савва недоумевал.
- Баба, ты как такую дорогу-то проделала? Зачем? - мотивация появления бабы Хаи волновала Савву более всего.
- Соскучилась я очень. По тебе и по малышу.
- Так ты ж малыша-то вообще не видела никогда, - Савва насторожился.
- Ну, вот и увижу, - баба Хая всегда умела быть логичной и последовательной, и на этот раз умение ей пригодилось.
- А малыш-то у Лерки гостит, - Савва уже понимал, что сопротивление бесполезно, но по инерции продолжал сопротивляться.

С Лерой договорились встретиться завтра. Чтобы бабушка, уставшая с дороги, смогла немного передохнуть. Встретиться договорились в Центральном городском парке - это оказалось удобно всем; Лера всё равно собиралась вести туда Гутика, баба же Хая знала, что Врата, к которым надо доставить ребёнка, дабы повернуть время вспять, находятся именно там - между колесом обозрения и тополем, растущим со дня основания Великоярска. Для того, чтобы увидеть Врата, нужно произнести специальный заговор, находясь на высшей точке чёртова колеса.
Лера и в юности-то не особо любила экстремальных развлечений, а сейчас вообще испугалась, когда баба Хая предложила на колесе прокатиться. Но отказать не смогла - баба Хая при желании, а особенно по необходимости, умела казаться милой и очень хорошо убеждать.
Привязав Гутика к себе покрепче, Лера вскарабкалась в подвесную конструкцию, баба Хая легко запрыгнула следом, ну и Савве пришлось, как бы он ни отнекивался. Когда кабинка приблизилась к высшей точке, баба Хая изменилась в лице, глаза её загорелись неведомым огнём, и она стала произносить заранее выученное заклинание - по бумажке читать она никогда не любила. Лера и Савва замерли, и только Гутик наблюдал за происходящим с неподдельным интересом и безо всякого страха. По мере того, как баба Хая произносила заклинание, в воздухе, между высшей точкой колеса и кроной легендарного тополя, начала образовываться воронка - междумирные Врата. Из воронки на странную компанию смотрели с надеждой размытые ещё, но вполне уже узнаваемые Ангел, Катёна, которая не смирилась с участью туалетчицы, молодая женщина с чёрными волосами и Доцент-Мудристер, как всегда упустивший нечто важное. И ещё несколько странных существ, которым Гутик был жизненно необходим, и неважно - целиком или по частям.
Седые волосы бабы Хаи развевались на ветру, заклинание звучало всё отчётливее, и всё отчётливее проявлялись в воронке силуэты Ангела, Директора, Доцента-Мудристера и псевдовнучки бабы Хаи. Они тянули руки к Гутику, лица их были серьёзны, страшны и прекрасны.

И тут баба Хая заметила нечто в соседней кабинке. Когда-то давно, когда бабе Хае было ещё лет пятьдесят, она любила захаживать в бильярдную в Озёрске. И не то, чтобы она была фанаткой костяных шаров и кия, - просто ей нравился там один человек - молодой бильярдист с глазами как у оленёнка. Но подойти к нему баба Хая, которую уже тогда называли бабой Хаей, подойти к этому молодому мужчине она никогда не решалась - даже просто заговорить с ним.
Мысль о том, что Альбина родила мальчика вместо девочки, угнетала бабу Хаю всю жизнь. Но она как-то оправдывала себя - сделала же что-то: и молилась, и заговоры читала - да всё, от неё зависящее, сделала баба Хая для рождения внучки.
Мысль о том, что она ни разу не подошла к молодому человеку тогда, в бильярдной, всякий раз вызывала волну сожалений в душе у бабы Хаи.
А сейчас тот человек (эти глаза не перепутать ни с какими другими), этот бильярдист, только уже не такой молодой, но всё ещё значительно моложе бабы Хаи, смотрел на неё из соседней кабинки колеса обозрения. При нём был маленький внук.
Баба Хая засмотрелась на моложавого мужчину. Баба Хая забыла на секунду слова заговора, и воронка стала раскручиваться в обратную сторону, лица в ней сначала побледнели, потом стали едва различимыми силуэтами.

Баба Хая смотрела в его глаза, а он смотрел на неё, смутно что-то припоминая. Он почти не изменился, он оставался таким же красивым, как и много лет назад. Просто он стал взрослым, а взрослый человек может подойти к другому взрослому человеку. Чтобы спросить что-нибудь незначительное. Он уже не был чересчур молодым для бабы Хаи - лицо его покрывали морщины, как и её лицо.
Выпрыгнув из кабины колеса обозрения едва ли не на ходу, баба Хая замерла, ожидая, когда кабина бильярдиста доставит его на землю. Мужчина тоже смотрел на неё, вспоминая что-то. В воздухе плавали разноцветные электрические сердечки, цветочки и капельки мятного драже. Врата захлопнулись, будто бы их и не было.
Ничего не понимающие Савва и Лера стояли рядом с бабой Хаей, Лера прижимала к себе Гутика.
Баба Хая подошла к мужчине, сожаления о котором были ничуть не меньшими, чем разочарование в дочерях.
- Меня Хая зовут, - протянула она ему руку. При необходимости баба Хая всегда вспоминала о хороших манерах.
- А меня - Хаим, - мужчина коснулся губами руки бабы Хаи, - не хотите ли вы вечером посетить кинотеатр? У меня по случайности есть два билета на вечерний сеанс...
- Пожалуй, хочу, - улыбнулась баба Хая одной из своих очаровательнейших улыбок.
Маленький внук Хаима, посмотрев на бабу Хаю, сказал:
- Баба Яга.
Хая и Хаим рассмеялись.

Савва и Лера, держа Гутика за обе руки, учили его ходить, обсуждая друг с другом странности бабы Хаи.
Где-то над ними пронёсся лёгкий ветерок - Врата закрылись, оставив за собой Ангела, Директора, Доцента-Мудристера и ещё группу лиц.

Ни Савве, ни Лере, ни Гутику не было видно, как эти трое и ещё кто-то обсуждают что-то по ту сторону.

 П Р О Д О Л Ж Е Н И Е   С Л Е Д У Е Т