Праздник смерти

Второе ноября, День Смерти. Скалящиеся черные маски, разноцветное тряпье, пахнущее старыми сундуками и сахарные черепа. Мехико искрится жуткими символами карнавала. Воздух пыльных улиц пропитан запахами человеческого пота, текилы и невозможно острого чили. В раскаленном воздухе носятся обрывки языческих песен, а окна домов отражают солнечный свет, становясь похожими на яркие леденцы. Древняя Миктекацихуатль, хозяйка праздника, как ребенок бегает между смуглых танцовщиц, задевая их смеющейся тенью. Карнавальная река, выйдя из берегов, разливается по городу. Некоторые, те что спешат укрыться от праздничного кораблекрушения, залезают на крыши домов или останавливаются в окрестных магазинах.
Со скипом открывается дверь небольшого ювелирного магазина, и юная мексиканка в красной маске с пером, игриво улыбаясь, подходит к прилавку. Сонный торговец не сразу заметил направленный на него пистолет. Уже поздно, ее сообщники успели закрыть дверь. Два пистолета на троих и безрассудное веселье. Боже, они же еще совсем дети. Улыбаются раскрашенные лица, карнавальные костюмы в стиле прошлых веков похожи на пиратские, как будто команда летучего голландца явилась с того света. И позвать даже некого, с утра вся семья ушла на кладбище. И некстати он думает, что же он наговорил сегодня с утра. Ведь и правда чужой он в этом городе, не его родные лежат на кладбище, и праздник этот никакого отношения к нему не имеет. Не зря же тесть так часто упрекает свою дочку, что привела чужака в дом. Он ведь даже текилу не пьет как все нормальные люди, о чем тут вообще можно говорить? Стекла мелко дрожат от уличного шума, но здесь удушающая тишина, вакуум далекой разрушенной планеты. Слышно только легкое шуршание ткани.
Грабитель стучит пальцами по прилавку и торговец слышит тихое и настойчивое «открывай». Дуло пистолета упирается прямо в его неприятное плоское лицо на котором выделяется только неестественно длинный нос, а черный зомби снимает пистолет с предохранителя. Дурное, неприятное лицо, так некстати думает девушка, положи его наземь и выйдут неплохие солнечные часы. Глаза торговца скользят по оружию, старая модель, еще его отцу на службе такой выдавали. Наверняка стащили из полицейского участка на окраине, вон даже пыль осталась. И ведь в таком шуме никто не услышит, толпа только порадуется прибытию нового мертвеца на праздник. Девчонка с восхищением смотрит на своего спутника. А потом проходиться по магазину, подражая походке европейских леди. Будто бы нет всего этого здесь: пистолетов и страшных масок, ограбления..
Она поднимает тяжелую, лакированную шкатулку и обходит с ней магазин, собирая с полок украшения, как урожай в корзинку. Чуть перезрелые гранаты, янтарный мед и изумрудный виноград, в самый раз для вина. Прижимая шкатулку к груди, уходит девушка, уводя за собой вооруженных зомби. Они идут по пыльному лабиринту Мехико, интуитивно петляя между домов. Улицы остаются позади, они стоят перед витыми воротами старого кладбища.
Шкатулка не вызывает подозрений, вполне сойдет за подношение умершим, пистолеты спрятаны за поясом и во внутреннем кармане пиджака, но ощущаются как горящая инородная часть тела, как будто они просвечивают через одежду. Осталось только беспечно смеясь и оглядываясь, пройти по людным тропинкам к самому краю. Люди вокруг, у каждой третьей могилы, сидят на выцветших покрывалах и пьют и смеются, рассказывая истории надгробным камням. Зомби проходят, с улыбкой кивая знакомым. Одна дорожка, другая, деревья и кактусы, и празднующих уже невидно. Здесь уже по настоящему древние могилы, может еще со времен колонистов-испанцев, надписей не разобрать. И среди всего этого скелет старой католической церкви с разбитыми витражами и рухнувшей пристройкой. Укрывшись от всех как в окопе, зомби сидят среди камней, перебирая драгоценности. Здесь нечего бояться, ни единой души, ведь так? Только безобидные мертвецы, почти сообщники. Да еще кто-то сидит у могилы. А, тот фотограф с соседней улицы, слышала о нем? Говорят у него недавно умер брат, и полугода не прошло, вот у бедняги теперь совсем жизнь не ладиться. На кладбище чаще чем на работу ходит, ему бы забыть все это. Мужчина прикладывается к бутылке, не зря же спирит и спирт так похожи по своему звучанию. А теперь кажется еще и по значению. Устав от сокровищ, как будто и не нужны они были вовсе, девушка и парень, ходят вокруг в поисках бутылок для мишени. Их друг стоит, облокотившись на непрочную, ржавую ограду, думает с детским любопытством когда же все таки их, грабителей начнут искать. Уж явно не сегодня. Разлетаются осколки, а несколько выстрелов уходят в пустоту, парень стреляет как в тире на учениях с сосредоточенным выражением лица, девушка смеется, пытаясь изобразить ковбоя, эффектно выхватывающего револьвер из под юбки. Правда пока получается только, эффектно эту самую юбку поднимать.
"Ну и зачем это?"-спрашивает парень, когда спутница садиться на груду камней, пытаясь привязать пистолет к бедру ремнем.
"Отвлекающий маневр."- крайне серьезно отвечает она. О спорах о бессмысленности такого приспособления не может быть и речи.
"Знаешь...-говорит девушка-я ведь всегда мечтала стать разбойницей". А ее спутник не может сдержать смех: "а еще невестой Дракулы и великим ученым. Да проходили мы это"- с иронией заканчивает он. Она почти обиженно разглядывает рисунок на юбке:" всегда ты так, ну посмотри, у нас ведь все получилось."
В воздухе искрятся зеленые осколки стекла.
-"...Смотри Марк уже к этому готов".
Рыжие полосы заката растворяются в безоблачном небе, ветер неприятно холодит, разогретую солнцем кожу.
Девчонке не сидится на месте, стоило отвернуться как она уже убежала в церковь, захватив с собой шкатулку. Прирожденная воровка.
Только с уходом девушки становиться заметно как же на самом деле тихо на кладбище. А теперь даже поговорить им, оставшимся, не о чем. Как будто она была своеобразным мостом между ними двумя. Молчание такое, когда судорожно пытаешься вспомнить какой-нибудь забавный случай из жизни, но в голову ничего не приходит. Даже глупость теперь кажется стоящей мыслью.
- Как там твой брат, кстати, Марк? Я тут слышал, что он теперь с мафией.
Ну кто за язык тянул? Нарушить неудобную тишину бестактным вопросом, на который точно получишь слишком эмоциональный ответ, и на него надо еще и среагировать соответствующе, но все эти «очень жаль» звучат слишком лицемерно.
- Кто знает, наверное он уже кучу народа положил.
Марк беспечно смеется, пряча пистолет.
- Пошли, Сесар, поищем нашу девочку.

Сесара преследует навязчивый запах дыма, как будто кто-то жжет мешочки с саше. Запах аптеки и табачной лавки. И еще немного старых улиц, где обычно сидел его дед, куря трубку, которую строго настрого запрещалось трогать.

От трубки Шочипилли вьется бирюзовый дым. Сам он сидит на надгробном камне, а человек, тот фотограф, лежит на земле, пустыми как линзы его фотоаппаратов глазами глядя в небо. Шочипилли стучит пальцами по камню, и легкий туман поднимается из под земли. Сворачиваясь в ураганную спираль, туман приобретает очертания человека. Печальное лицо тени смотрит на лежащего у надгробия человека. Шочипили достает откуда-то из карманов красного плаща бутылку и протягивает ее тени.

Холодный и влажный воздух заброшенной церкви. Витражи давно разбиты, а воздухе кружиться пыль.
"Думаешь это разумно?-говорит Сесар: пару лет назад мы сами сюда на спор лазили. Уже завтра этой штуковины тут не будет."
Не обращая на него внимания, девушка увлеченно выковыривает крошащиеся кирпичи из стены.
- "Напомни мне, мы сегодня хоть раз сделали что-то разумное?"
Она с сомнением осматривает церковь, только сейчас подумав, что они могут быть не одни. И ведь не зря в таких местах людей всегда преследует ощущение, что кто-то наблюдает из тени. Два невидимых силуэта сидят на выступе над алтарем.
Омакатль, монохромный бог, раскручивает на пальце диадему, превращающуюся в острый неоновый диск. Пожирательница извлекает из воздуха невидимую материю, катает сгусток воздуха на ладони и слизывает с длинных паучьих пальцев, и делает вывод что эти ребята сегодня отлично повеселились.
- "В таких местах всегда происходит что-нибудь интересное."-замечает она.
- "По мне так интересней когда же наконец явиться госпожа и как ей до сих пор не надоели все эти танцы?"
Омакатль чувствует себя совсем не уютно рядом с Пожирательницей. За все бесчисленное время свой жизни он ни с кем не был так осторожен, ведь сказать Ишкуине как она выглядит все равно что открыть ей свою душу. А какой она видит сама себя? Омакатль уже много лет думает над тем насколько личным является этот вопрос. Крутящаяся диадема, вылетает у него из рук и падает на пол. Звук в тишине такой громкий, что кажется даже эти дети что-то заметили. Ишкуина насмешливо и слишком уж понимающе улыбается.

Рассветный ветер шуршит обрывками карнавального мусора. А воздух так насыщенно и остро пахнет ушедшим праздником, текилой и перцем, что немеют ноздри. Торговец ругается на чем свет стоит, полируя и без того чистое стекло, а старик, незаметной декорацией сидящий у окна, с усмешкой наблюдает за его бессильной злостью, внимательно вслушиваясь в недобрые слова незнакомого ему языка. За окном прогуливается шумная компания, девушка в легких кожаных босоножках смеется и кружится, размахивая руками. Она так похожа на какого-нибудь женоподобного юношу из греческих сказок, думает старик: маленький смуглый Нарцисс. Он с усмешкой оглядывается на своего зятя: эти чертовы католики, как не пытались так и не смогли внушить им страх перед смертью. Сами что бы не говорили, больше всего бояться попасть на сковородку к дьяволу. Он вспоминает как в свои двадцать лет, как же давно это было, бродил с местной красавицей по наполненным мумиями подземельям, как она из какого-то своего женского кокетства прижималась к нему, увидев неестественную позу очередной мертвой марионетки. А ведь не будь его здесь, наверняка кружила бы в танце, трогая липкими от сахара пальцами сухие, искаженные лица. Ведь Миктекацихуатль, Смерть нам почти что родная сестра.
А торговец со злостью сжимает зубы, думая, что где-то в складках цветастой юбки вполне может прятаться пистолет.
Сверкают на солнце, звенят, серебряные браслеты на руках девушки.