Передислокация под Гродно, в Лабно-Огородники

                На  новом  месте

    В мае 1963 года, согласно решению высшего командования, была осуществлена передислокации нашего дивизиона под Гродно. Днём, не спеша мы свернули технику, построили её в походную колону и, на ночь глядя, поехали в неизвестность. Прибыв на рассвете на новое место, мы обнаружили только колышек, определяющий место установки моей передающе-приёмной кабины «П». Позавтракав сухим пайком, мы начали устраиваться и, в первую очередь, разворачивать технику.

    Местные крестьяне, увидев наши возвышающиеся над лесом ракеты, пришли в ужас. Располагались мы в 12 километрах от Гродно, в нескольких километрах от границы с дружественной, как мы тогда считали, Польшей, в 500 метрах от деревни Лабно-Огородники или, просто, Лабно.

   В деревне, вытянувшейся вдоль просёлочной дороги, было домов 30. Невдалеке был совхозный свинарник, где работало большинство жителей деревни. Немного устроившись, мы отправились в деревню в поисках жилья. Жители были доброжелательны к нам, многие однополчане вскоре нашли себе нехитрое жильё. Я же договорился о жилье в доме, который только ещё строился. Стены, крыша в доме были, нужно было установить печи, постелить полы и потолок, сделать перегородку, оклеить стены. Мой будущий хозяин, местный совхозный кузнец Владимир Ревдюк, обещал всё сделать через месяц. Я ему сказал, чтобы он особенно не спешил, так как мне ещё предстоит сходить в отпуск. Мы продолжали устраивать свою жизнь в полевых условиях. Разместились мы в палатках, питались солдатской пищей.

     В первую очередь было сделано ограждение колючей проволокой вокруг нашей позиции, расположенной на поляне небольшого лесочка. Никто нам землю не выделял, мы заняли её столько, сколько нам было нужно, приблизительно 300х300 м. Не было тогда понятия о цене на землю. Обороноспособность страны стояла выше всего.

    В центре позиции стояла моя кабина «П». Её координаты с высокой точностью определялись геодезистами. Рядом, в десяти метрах, в капонирах, располагались кабины «А», «У», дизель электростанции (ДЭС), передвижная ремонтная мастерская (ПРМ). В радиусе 50-60 метрах, по кругу, тоже привязанные к координатам местности, были выкопаны специальные окопы для пусковых установок. В 200-х метрах от центра позиции располагались СРЦ П-12, стоянки для транспортно-заряжающих машин (ТЗМ), полуприцепов с ракетами и прицепов для перевозки моих антенн.

    Наш палаточный городок, позже казарма и дома офицерского состава (ДОС) примыкали к позиции и тоже были ограждены колючей проволокой. Тогда же был оборудован КПП (контрольно-пропускной пункт) в котором помещался караул.
Инженерное оборудование позиции, прокладка дорог и пр. осуществлялось специально прибывшей из бригады техникой. Личный состав дивизиона с лопатами, во главе с офицерами, был на подхвате у техники. Командир дивизиона, заядлый рыбак, узнав, что рядом с позицией находится заросший пруд, воспользовался техникой и оживил его. На следующий год в нём появились караси, принесенные весенним паводком.

   В разгар этих работ, 6 июня 1963 года, из Минска пришла печальная весть – умер отец Ларисы. Я впервые в жизни из Гродно в Минск полетел самолётом Ил-14. Лариса из Лиды поехала домой поездом.

                Незабываемый  отпуск  в  Москве

    Похоронили Матвея Яковлевича в Минске на кладбище Кальвария. После похорон Лариса с Серёжей остались в Минске оформлять наследство. Вскоре, оформив отпуск, приехал к ним и я. В Белоруссии гостила Ларисина сестра из Москвы Мария Ивановна Ламкина с семьёй. Она предложила нам для отдыха свою квартиру в Москве. Мы воспользовались её предложением. Оставив годовалого Серёжу в Минске с Ларисиной мамой, отправились в столицу нашей Родины.

   Мне очень хотелось показать Ларисе Москву, которую я видел в прошлом году, где было многое знакомо. Выносливые, молодые, любознательные мы носились по Москве как сумасшедшие. Удалось побывать и в Третьяковке, и в Кремле, и в Оружейной палате, и в Кремлёвском дворце съездов, на концерте Аркадия Райкина.
Когда мы были в Москве, то в ней проходил Третий Московский международный кинофестиваль. На него были приглашены звёзды мирового кино: Ив Монтан, Марчелло Мастрояни, Жан Маре, Симона Синьоре, Джина Лоллобриджида, Элизабет Тейлор, Марина Влади, Лолита Торрес и др.

    На разных концертных площадках Москвы осуществлялись встречи-концерты с их участием. На одну из таких встреч, где должна была выступать популярная в 1950-е годы по фильму "Возраст любви", звезда аргентинского экрана Лолита Торрес, мы купили билеты. Эта встреча-концерт состоялась в Зеленом театре ЦПКиО. Лолиты Торрес на встрече не оказалось, её заменила популярная в наше время советская актриса театра и кино Тамара Носова. Концерт вёл известный в 1950—1970-е годы конферансье Борис Брунов. Запомнился его известный номер «Техника». Он начал исполнять различные песенки, мы все воспринимали, что это поёт он сам. Когда же он запел «Джамайку» голосом Робертино Лоретти, то все поняли, что он поёт под фонограмму. Номер завершился фразой «Техника!».
В антракте мы обратили внимание, что рядом с нами сидит билетёрша, предложившая нам пойти на этот концерт-встречу. Разговорились. Она оказалась землячкой и пообещала нам организовать билеты в Оружейную палату и на концерт выступавшего в это время в Кремлёвском Дворце съездов Аркадия Райкина. Недаром говорится, что язык до Киева доведёт.

    Побывали мы в Кремлёвском дворце съездов, увидели и услышали легендарного Райкина. С интересом познакомились с экспонатами Оружейной палаты.

     (Оружейная палата - музей-сокровищница - является частью комплекса Большого Кремлевского дворца. Она размещается в здании, построенном в 1851 году архитектором Константином Тоном. Основу музейного собрания составили веками хранившиеся в царской казне и патриаршей ризнице драгоценные предметы, выполненные в кремлевских мастерских, а также полученные в дар от посольств иностранных государств. Своим названием музей обязан одному из древнейших кремлевских казнохранилищ.

   Оружейная палата хранит древние государственные регалии, парадную царскую одежду и коронационное платье, облачения иерархов русской православной церкви, крупнейшее собрание золотых и серебряных изделий работы русских мастеров, западноевропейское художественное серебро, памятники оружейного мастерства, собрание экипажей, предметы парадного конского убранства.

   В музее представлено около четырех тысяч памятников декоративно-прикладного искусства России, стран Европы и Востока IV - начала XX века. Их высочайший художественный уровень и особая историко-культурная ценность принесли Оружейной палате Московского Кремля мировую известность).

    Бегали мы также по магазинам в поисках интересных покупок для себя, нашего сына и родственников. Пытались посетить Мавзолей Владимира Ильича Ленина. Прибыв к Александровскому саду в 8 утра, мы узнали, что опоздали. Очередь для посещения Мавзолея сформировалась к 6 часам утра, и вся она находилась в саду в ожидании открытия Мавзолея в 10 часов утра. Мы очень расстроились.

    Мавзолей впервые я посетил 30 лет спустя, в начале 90-х годов, когда ажиотаж и мода на посещение Мавзолея прошла. Туда я попал случайно, совершенно без очереди.

     В Москве было очень жарко. Я, гуляя с Ларисой по Москве, расстегнул свою рубашку, завязал внизу её концы, как это я видел в иностранных фильмах, и гордо пошагал вперёд. Здесь же я был остановлен милиционером, который потребовал застегнуть рубашку и спрятать свой голый живот. Такие были в наши годы нравы и милиционеры.

    Всё было хорошо, но было бы ещё лучше, если бы у нас было больше денег. Не мог лейтенант в полной мере обеспечить потребности своей семьи. Возможно, по этой причине иногда портилось настроение у моей молодой жены. Ещё до замужества я ей говорил о тяготах и лишениях военной службы. Видимо, не в полной мере она их тогда осознала.

    Будучи в Москве, мы не представляли, какие закулисные страсти разгорались на III-ем Московском международном кинофестивале. О них поведал Григорий Чухрай в своей книге «Моя война».

    Фронтовик Чухрай, прошедший войну от солдата до офицера, прославившийся как кинорежиссер фильма «Баллада о солдате», получивший в Каннах и на других зарубежных кинофестивалях высокую оценку своей работы, был назначен председателем жюри III-го Московского международного кинофестиваля. Наши киношники, представившие на суд посредственный фильм «Знакомьтесь, Балуев!», мечтали получить Большой приз. Но на него проходил фильм Федерико Феллини «Восемь с половиной». Политиканы начали давить на Чухрая и членов жюри. Чухрая вызвали в ЦК КПСС, от него требовали, чтобы он повлиял на жюри. Чухрай не соглашался. Его предупредили: «Будете делать то, что вам говорят, или положите партийный билет». Председатель Госкино А.В. Романов собрал членов жюри социалистических стран и предупредил, что если они будут голосовать за фильм «Восемь с половиной», то дома они будут иметь большие неприятности. Некоторые члены жюри (от США, Индии, Франции, Японии, Египта), будучи в курсе этого давления, предупредили, что они покинут кинофестиваль, если Большой приз не будет присуждён фильму «Восемь с половиной». Чухрай объявил перерыв и направился к Романову. Последний, не зная что ему делать, начал звонить в инстанции. Так как была суббота, то никто не отвечал. Романову доложили, что на Центральном телеграфе лежит пачка телеграмм о скандале на фестивале. Чухрай вышел от растерявшегося Романова и направился в жюри, куда вернулись все члены жюри. Приняли решение о присуждении Большого приза фильму «Восемь с половиной». Наконец, пришло предложение от Романова, но было поздно. На следующий день Чухрая не замечали, начальство не здоровалось, чиновники смотрели на него как на прокажённого. Больше Чухрая в жюри не приглашали.

    Фестиваль стал хиреть. К нам стало приезжать всё меньше кинематографистов. Но зато все Большие призы впредь завоёвывали только мы.

    Так и не узнав всего этого в Москве, мы отправились домой в Минск. После отпуска Лариса с Серёжей остались в Минске, а я вернулся в Лабно.

                Сослуживцы

    При написании раздела сразу возник вопрос, как осветить нашу службу и жизнь в Лабно, вместе или раздельно. Если вместе, то получится винегрет. Если раздельно, то, что осветить в первую очередь, наше житиё или прохождение службы. В свои лейтенантские годы и позже у меня был принцип «раньше думай о Родине, а потом о себе». Поэтому продолжу рассказ о нашей службе в дивизионе. В первую очередь хотелось бы вспомнить, кто же из офицеров и сверхсрочников служил со мною в Лабно. Начну по старшинству.

    Командиром дивизиона, я уже говорил, был бывший артиллерист подполковник Евсюков. Его к нам на дивизион назначили потому, что он имел в Гродно квартиру. В нашем зенитно-ракетном вооружении он разбирался слабо. Поэтому боевой подготовкой особенно не занимался. Все свои обязанности он переложил на командиров батарей. Сам же он неплохо занимался решением хозяйственных задач, их тоже в дивизионе было предостаточно. Отношения у меня с ним были нормальные. Иногда он ходил по позиции, чтобы найти работников для решения хозяйственных задач. Убедившись, что я провожу занятия со своим расчётом, он меня не беспокоил.

    Замполитом, а вернее заместителем командира дивизиона по политической части, был майор Валерий Качалов. Его назначили к нам в дивизион сразу же по прибытии нас в Лиду. До этого он служил в Польше. В целом, на первый взгляд, был он не плохим человеком. Особенно не вредничал. С нами, офицерами, не сближался, в наших вечеринках не участвовал. Претензий ко мне у него не было. Наоборот, было какое-то доверие. Так, по его рекомендации я был избран секретарём комсомольской организации дивизиона. Пришлось мне с ним работать рука об руку. В 1965 году, видимо с его подачи, я был признан отличником боевой и политической подготовки, мой портрет красовался в Доме офицеров гарнизона, в Лиде.

    Начальником штаба был участник войны, бывший связист, майор Николай Сергачёв. Во время войны он командовал женскими подразделениями связистов. От этой службы у него осталось много впечатлений, которыми он с нами делился. Женился он поздно, в его около 45 лет, у него был сын возрастом не более десяти лет. В дивизионе он без суеты вёл своё штабное дело. Все бумаги у него были в порядке. Расписания занятий вывешивались вовремя. Караульная, дежурная и секретная службы действовали чётко. Кроме того, Сергачёв курировал дивизионную связь, расчёт СРЦ П-12, отвечал за оборудование командного пункта дивизиона. К нам, лейтенантам, относился по-отечески. Возраст, участие в войне, нарушения, в своё время, здорового образа жизни давали о себе знать, он иногда подолгу лечился в госпитале. Нашими компаниями он не брезговал и принимал активное участие в вечеринках. Был он порядочным человеком. Когда его собака загрызла нашего кролика, он без всяких претензий с моей стороны, здесь же возместил с извинениями мою потерю.

    Командиром моей радиотехнической батареи был майор Немцов. Он был старше нас, лейтенантов, лет на десять. Дело своё он знал хорошо. С нами, лейтенантами, обходился нормально. Был требовательным, но не дёргал по пустякам. Учил нас премудростям военного дела. По позиции всегда ходил с тросточкой и, иногда, заметив нарушителя, как бы в шутку, подстёгивал его. Они, в свою очередь, старались обходить его стороной. Помню, где-то в августе 1963 года, на позиции, в палатке мы отмечали его день рождения. Всё запасённое было выпито. Наступила тягостная пауза. Я вспомнил, что у меня в кабине хранится фляжка со спиртом. Все сразу оживились, мне пришлось ночью бежать в свою кабину, находящуюся под охраной караула. Вскоре Немцова перевели в штаб бригады.

    На его место был назначен капитан Иван Павлович Сергиенко. Он пришёл к нам на повышение, на майорскую должность, из первого дивизиона, расположенного под Россью, где я когда-то был в месячной командировке. Ранее он был начальником второго отделения. Это был грамотный служака. Дело своё знал хорошо. Не боялся ответственности. В своё время он доверит мне должность офицера наведения и не побоится взять меня на полигон, на стрельбы. Так же, будучи комбатом, он возглавит дивизион на стрельбах. После отличных стрельб в 1965 году его назначат командиром дивизиона.

    Начальником первого отделения радиотехнической батареи был капитан Анатолий Воронин. Он прибыл к нам по замене с Чукотки и занял должность убывшего на Чукотку капитана Дорошкевичуса. Обязанности он свои знал, несколько раз в качестве офицера наведения успешно стрелял на полигоне. Но постепенно он свои знания терял. В его подчинении был офицер наведения. Когда я служил в его подчинении, он возложил на меня все свои обязанности и особенно не вникал проблемы кабины «У», за которую он отвечал. Он с надеждой смотрел на майорскую должность начальника штаба дивизиона. Во время болезни Сергачёва исполнял его обязанности.

    Офицером наведения был Михаил Евдокимов. Удмурт по национальности, он неплохо знал свои обязанности. Прибыл к нам с Сахалина вместе с Володей Богатырёвым. Жили они на Сахалине хорошо. Приехав по замене в Беларусь, они, в одно мгновение, оказались нищими. Квартиры нет. Детей девать некуда. Жены не могут пойти работать. Оклад стал гораздо ниже. Особенно неистовствовала жена Евдокимова, Лиля, которая работала на Сахалине заведующей магазином. Так же, Михаил был хорошим служакой, постоянно занимался со своим расчётом. Любил шутить, а так как постоянно что-нибудь жевал, то над ним тоже шутили. Кто-нибудь спрашивал по межкабинной громкоговорящей связи: «Что делает Миша?» Здесь же ему отвечали: «Миша кушает». В декабре 1964 года Евдокимова перевели в первый дивизион на капитанскую должность. Я занял его должность и принял у него кабину «У».

    Начальником второго отделения был Александр Павлович Воробьёв. Он был старше меня лет на шесть. Это легендарная личность. Технически он был очень грамотным. Хорошо знал вверенную ему технику, кабины «П» и «А». Мы, молодые лейтенанты, часто терялись при настройке техники или её ремонте. Он всегда приходил к нам на помощь. С его появлением в кабине появлялась уверенность и в собственных силах. При этом он воспитывал нас, старался, чтобы мы дошли до поиска неисправности самостоятельно. Радовался, если у нас это получалось. В подчинении Александра Павловича было пять старших техников.

    Старшим техником передающе-приёмой кабины «П» был я, лейтенант Власов. У меня в подчинении был механик приводов и антенно-фидерных устройств. Вначале это был срочник старший сержант Бекеев, а затем сверхсрочник старшина Иокелло.

   Старшим техником системы СДЦ (селекция движущихся целей), расположенной в кабине «А», был лейтенант Женя Курочкин. Однако, осенью 1963 года его перевели из нашей лидской зрбр обратно в колосовский зрп, в новый разворачивающийся 3-й зрдн под Деревной. Вспомнили отцы командиры толкового, исполнительного офицера и попросили его вернуть назад. В Деревне Женя нашёл свою судьбу в лице Татьяны, дочери замполита дивизиона Обрезкова Валентина Андреевича.

    Его должность занял старший лейтенант Феликс Бурштейн. Его перевели к нам из штаба бригады, так как у него в Гродно была квартира. Технику он не знал, но настойчиво изучал её. Так как наши системы функционально связаны, то он иногда консультировался со мною. Мы подружились. В 1967 – 1971 годах встречались с Феликсом в Минске, где мы учились в МВИЗРУ, я очно, а он заочно. Сейчас (2015 год) мы общаемся с Феликсом по Skype и в Интернете, в Одноклассниках.

    Старшим техником координатной системы был Женя Сосновский. Но летом 1963 года он убыл поступать в МВИРТУ, поступил, и к нам не вернулся.

    Осенью 1963 года на его должность был назначен выпускник Энгельского зенитно-артиллерийского училища Войск ПВО страны Николай Яценко. Прибыл он в дивизион с большим чемоданом и молодой женой Валентиной. Как-то так случилось, что мы сразу с этой семьёй подружились. Судьба нас связала на долгие годы.
В 1963 – 1966 годах мы вместе служили и дружили в Лабно. В 1968 – 1971 годах мы вместе учились в МВИЗРУ и встречались семьями.

   В начале 70-х годов Николай поступил в Калининскую Военную командную академию противовоздушной обороны. В это время я служил в Калинине. Позже мы с Николаем переписывались.

    В 1987 году, будучи на научной конференции в Харьковской Военной инженерной радиотехнической академии, я разыскал Николая, который служил начальником штаба харьковской зрбр, и встретился с ним и его семьёй. Сейчас (2015 год) мы общаемся с Николаем по Skype и в Интернете, в Одноклассниках.

   Старшим техником СВК (система выработки команд) был старший лейтенант Владимир Богатырёв, прибывший с Сахалина. Технику свою он знал хорошо. Володя был тихим, застенчивым. Но чувствовалась его внутренняя неудовлетворённость, что его не продвигают по службе. Однажды это, по пьянке,  и проявилось. Недаром говорят, что у трезвого на уме, у пьяного на языке. С конца 1964 года эту систему стал эксплуатировать сверхсрочник (забыл его фамилию), прибывший к нам из поблизости расположенной пограничной заставы.

   Старшим техником РПК (радиопередатчик команд) был Владимир Русаков. В конце 1964 года Володя принял мою кабину «П», а на его место назначили Володю Богатырёва.

    Перечислил все должности радиотехнической батареи, приступим к стартовой батарее. Радиотехническая батарея осуществляет эксплуатацию станции наведения ракет, которая обнаруживает воздушные цели и обеспечивает наведение на неё ракет. Стартовая батарея осуществляет эксплуатацию пусковых установок, всестороннюю подготовку ракет к пуску, заряжание ими пусковых установок. Если наши рабочие места находятся в тёплых кабинах, то стартовики своё время проводят на свежем воздухе. Лица их всегда загорелые, обветренные. При заправке ракет им приходится работать в защитных костюмах. Работа их не безопасная.

    Топливо и окислитель к нему очень ядовиты. Были случаи, что окислитель разъедал корпус ракеты и выливался наружу. Недаром они получают дополнительный паёк.

    Начальником стартовой батареи был капитан Геннадий Селиванов. С ним мы командовали «партизанами» и тесно общались, когда я был в командировке в Росси.

    Летом 1964 года, после ЧП, случившемся в его батарее, (о ЧП будет рассказано ниже) Селиванов был освобождён от должности. На его место прибыл решительный и ответственный капитан Виктор Сердюков.

    Командиром 1-го огневого взвода стартовой батареи был грамотный, решительный, ответственный, несколько самоуверенный старший лейтенант Альберт Коренев. До женитьбы он тесно дружил с Володей Русаковым. В 1962 году он получил разрешение поступать в МВИРТУ. Но, в силу своей самоуверенности, готовился к поступлению плохо, и не поступил.

    Командиром 2-го огневого взвода стартовой батареи был лейтенант Женя Полушкин. Он был из «декабристов». Так назывались выпускники годичных офицерских курсов. На них, по желанию, принимались отслужившие 3 года в армии солдаты и сержанты, имеющие положительную характеристику. Обучение их заканчивалось в декабре, что дало им такую кличку.

    Командиром 3-го огневого взвода стартовой батареи был старший лейтенант Володя Короткий. Он был прежде, как и я, авиационным техником. По сравнению со мною и Курочкиным, он служил в авиации несколько лет, помнил все её положительные стороны, поэтому тосковал по ней. После вышеупомянутого ЧП, случившемся в его взводе, Володю, вместе с Селивановым, освободили от должности.

    На его место прибыл боевой, грамотный, решительный Иван Зубарев.

    Начальником СРЦ П-12 был старший лейтенант Алексей Соловьёв. Это была легендарная личность. Можно сказать, что это был «настоящий» офицер. Стройный, миловидный, любил карты, женщин, не прочь был выпить. Постоянно попадал в реальные или выдуманные истории, из-за которых по несколько дней мог не появляться на службе, а так же дома. Нашей партийной организации, членом которой он являлся, приходилось неоднократно его заслушивать и объявлять различные партийные взыскания. Жил он в Гродно, наша дивизионная компания была ему не интересна. У него были свои интересы. Помню, мы были ещё в Лиде, жили с Алексеем в одной комнате. Когда я утром встал и стал собираться на завтрак, то Алексей прибывший ночью спал в тёмных очках. Два фонаря под глазами, которые он мне доверительно показал, были результатом его ночной игры в преферанс. Тем не менее, технику свою он эксплуатировал нормально, нареканий с этой стороны на него не было.

      Командиром взвода управления был, старший лейтенант Таран. Это был замкнутый, спрятанный внутрь себя офицер, постоянно погружённый в шахматы. Он тоже жил в Гродно. Прибывая в дивизион, искал себе соперника для игры в шахматы. Имея первый разряд по шахматам, он, естественно, всех обыгрывал. Но однажды Александр Павлович Воробьёв умудрился обыграть его. Таран здесь же предложил сыграть матч-реванш. Хитрый Александр Павлович, зная психологию заядлых шахматистов, решил слегка поиздеваться над мастером и, сославшись на занятость, ушёл. Таран его постоянно преследовал, пока не получил удовлетворение. Естественно, взводом своим он практически не занимался. Всё было пущено на самотёк. У командования терпение лопнуло, был поставлен вопрос о снятии Тарана с должности и увольнении из армии. При сдаче взвода была обнаружена недостача, на него был сделан денежный начёт. Запомнилось его высказывание по этому поводу: «Товарищ подполковник, готов нести любую моральную ответственность».

    После его ухода взводом командовал сверхсрочник.
Уже не помню, на какую должность в конце 1965 или начале 1966 года к нам прибыл высокий, красивый, весёлый, компанейский аккордеонист лейтенант Лушкин. Он был холостяком, замечательно играл на аккордеоне на наших дивизионных вечеринках. Когда в 90-х годах появился фильм Тодоровского «Анкор, ещё анкор!», я вспоминал Лушкина.

    Как в каждом подразделении у нас был старшина дивизиона. Вначале это был бестолковый, безвольный чепешник, сверхсрочник старшина Соловьёв. Руководить личным составом дивизиона он не мог, допускал пьянство с подчинёнными. Однажды, поехав за водой в качестве старшего машины, решил порулить сам. В результате, сбил электрический столб, разбил прицеп с водой. Правда, проявил при этом находчивость и изворотливость. В соседнем совхозе, где мы брали воду, и где был сбит столб, он выпросил прицеп, на время ремонта своего в том же совхозе. Всё обнаружилось только тогда, когда несколько дней спустя в дивизион пожаловал с претензиями директор совхоза. Так же мы увидели, что прицеп, на котором Соловьёв возил цистерну с водой, был со значительными остатками навоза.

     Соловьёв был уволен. На его место из того же совхоза на должность старшины дивизиона был принят бывший секретарь профсоюзной организации совхоза старшина Абрамов. Это был ответственный человек.

    Итого в дивизионе было 18 офицеров, пятеро из них – командование дивизиона. Остальные 13 привлекались к дежурству. На месяц приходилось по 2-3 дежурства. Во время летних отпусков их могло быть и четыре.

                Служба

    Служба в Лабно проходила своим чередом. Дивизион, оторванный от штаба бригады на сотню километров, особенно никто не беспокоил. Зато не давал покоя личный состав, его заводилы, по которым плакала тюрьма. Я старался уйти от этих проблем, вместе со своим расчётом, который был управляемым. Мы усиленно осваивали свою кабину «П». Она становилась для меня родной. На моё внимание к ней она отвечала взаимностью, стала реже ломаться и легче настраиваться.

    Мой подчиненный, сержант Бекеев, достойно отслужив, осенью 1963 года уехал в родной Дагестан. На его место был принят сверхсрочник Альберт Иокелло

    (Прапорщиков в Советской армии тогда ещё не было, они появились в 1972 году. Сверхсрочники это те, которые отслужив 3 года в армии, решили служить в ней сверх срока сержантами и старшинами). Он до прихода к нам был солистом военного ансамбля.

    Кабина «П», весом около 10 тонн, установленная на артиллерийском лафете 100-миллиметровой пушки, должна вращаться по азимуту. Кроме того, все пять её антенн, весом около трёх тонн должны вращаться по углу места. Всё это обеспечивали два мощных электрических привода. Привода, с одной стороны, должны обеспечивать быстрое наведение (переброс) антенн на цель при её поиске по данным целеуказания. С другой стороны, при сопровождении целей, привода должны обеспечивать плавное вращение, без люфта, кабину по азимуту и антенны по углу места. Это было необходимо, чтобы сопровождение целей и ракет осуществлялось с наибольшей точностью. Для обеспечения этого, привода, имеющие электронное управление, требовали постоянного обслуживания и подстройки. Этим и должен был заниматься Альберт Иокелло.

    Кроме того, на его попечении находились антенно-фидерные устройства (волноводы). Волноводы, передающие огромную электромагнитную энергию к антеннам, должны быть герметичными. Они периодически заполнялись сухим воздухом с определённым избыточным давлением. Это исключало попадание в них влаги, приводящей к пробоям. И за это тоже отвечал мой Иокелло.

    С технической стороны Иокелло был слабоват. Но как человек он был для меня интересен. Не смотря на разницу в возрасте, он был старше меня лет на пять, мы с ним и с его семьёй подружились. Относился он ко мне с уважением. Его жена Инна, служившая в нашем дивизионе фельдшером, любила поболтать, в том числе и со мной. Их сын Игорь был на пару лет старше нашего Серёжи.

    Я отвечал за кабину «П» в целом и, конкретно, за передающе-приёмный тракт. В него входили два мощных передатчика (по азимуту и по углу места) на магнетронах, со скачкообразным изменением частоты излучения. Сами магнетроны весили около 5 килограмм. Магнитное поле для каждого магнетрона создавалось двумя мощными постоянными магнитами. Вес каждого не менее 20 килограмм. В качестве модулятора для каждого магнетрона использовались 4 мощнейших тетрода ГМИ-2Б. Диаметр лампы 21 см, высота 28 см, вес около 6 килограмм. Они вырабатывали для магнетрона импульсы напряжением в несколько тысяч вольт. Огромные накопительные конденсаторы (ёмкости) сохраняли это напряжение, после выключения передатчиков, в течение нескольких минут. По технике безопасности, при открытии шкафа с этими лампами, нужно было производить разряд конденсаторов специальной заземлённой указкой. При эксплуатации я неоднократно убеждался, что это делать необходимо.

   Электронная лампа ГМИ-2Б запомнилась мне на всю жизнь по следующим обстоятельствам.

    Летом 1964 года проводились годовые регламентные работы. При этом из кабины выносятся и продуваются от пыли сжатым воздухом все блоки, в том числе и лампы ГМИ-2Б. Они были поставлены на расстеленном брезенте. Рядовой Даукште из моего расчёта, ставя рядом с одной из ламп очередной блок, задел за неё. Лампа здесь же треснула. Проходивший мимо и видевший это Александр Павлович Воробьёв заметил, что лампа стоит 180 рублей. Так же намекнул, что, видимо, мне придётся их заплатить. Это моя 1,5 месячная зарплата и я, конечно, сильно расстроился, но упрекать своего подчинённого не стал. Честный от природы эстонец Даукште взмолился: «Товарищ лейтенант, это я виноват и пусть меня наказывают или судят».

    В придаваемой дивизиону ПРМ, в которой хранился дивизионный ЗИП, я, с разрешения того же Александра Павловича, получил новую лампу, сдав разбитую старую. Несколько месяцев спустя ответственный за ЗИП сержант Иевиньш (латыш) сдал лампу в инженерную службу бригады, объяснив, что она, видимо, разбилась при транспортировке в грузовой машине. Так я отделался лёгким испугом. И то хорошо, что никто не донёс.

    Но вернёмся к моей технике. Передатчик излучал мощные радиоимпульсы на частотах, которые, исходя из ЭМС (электромагнитная совместимость) определялись инженерными службами ЗРВ. Этих частот было две, основная и запасная (мирного и военного времени). На эти частоты с помощью специальных измерительных приборов и должен был я настроить свои магнетроны. Кроме того, мощность излучения должна быть не меньше заданной, так как она определяет дальность обнаружения целей СНР. Мощность излучения определялась очень просто. Часть излучаемой энергии поступало в резонатор, который начинал «звенеть». По длительности «звона», фиксируемого на специальном контрольном индикаторе, определялась мощность излучения. Для обеспечения скрытности работы передатчика от разведывательных средств противника, он при настройке работал эквивалент. На антенну он работал в строго определенные часы и минуты, при проведении КФ, а так же при тренировках по реальным целям, в строго определённые часы и минуты. Временной график запрещения включения передатчика на антенну передавался с КП зрбр ежедневно. Он должен был строжайшим образом соблюдаться. Эквивалент представлял собой, по сути, современную микроволновую печь, в которой гасилась вся высокочастотная энергия. Нагревался он прилично.

    Нужно сказать, что передатчики очень фонили, создавая внутри кабины большой уровень излучения. С включением передатчиков организм чувствовал тепло. Это была своеобразная микроволновая печь, в которой не разогревалось первое или второе блюдо, а твоё тело. Так же, тормозилось мышление. Если до включения передатчиков, ты что-то объяснял своему расчёту по технике, то после включения передатчиков делать это было трудно. Когда начали использовать экранированные костюмы, этого не наблюдалось.

    Радиоимпульсы, излучённые узконаправленными антеннами и отражённые от цели, а также с ракетного ответчика поступают на два приёмных устройства, по азимуту и по углу места. В каждом приёмном устройстве два канала, целевой и ракетный. Радиоимпульсы, после предварительного усиления по высокой частоте с помощью удивительного устройства, называемого ЛБВ (лампа бегущей волны), поступают на смесители, которые осуществляют преобразование высокой частоты на промежуточную. В этом преобразовании участвуют два гетеродина на клистронах. Они вырабатывают определённые частоты для целевого и ракетного каналов.

    Гетеродины целевого канала имели две частоты. Эти частоты переключались вместе с переключением частот передатчиков. К гетеродину целевого канала были особые требования по стабильности частоты. Это необходимо для эффективного подавления отражений от пассивных помех и от земли, чтобы селектировать (выделять) движущиеся цели. Высокая стабильность частоты гетеродинов обеспечивалась достаточно сложной системой, называемой БАПК (быстрая автоматическая подстройка частоты клистрона). Настройка БАПК имела около семи элементов настройки в виде фазовращателей, аттенюаторов и пр. В том числе при настройке подбирались кристаллические диоды. Настройка БАПК была на грани искусства. Целые часы я провёл, чтобы им овладеть. Товарищи мои расходились по домам, а я оставался ублажать свою «бапку». Причём, их у меня было четыре, по азимутальному и угломестному каналам, на двух частотах в каждом канале. Причём, многие элементы настройки в канале были общими. Настроишь БАПК на одной частоте, а на второй частоте она расстроиться. Приходилось манипулировать. Имеющаяся инструкция по эксплуатации мало помогала. Многое давал обмен опытом.

                Обустройство дивизиона

    С наступлением холодов, в октябре 1963 года дивизиону выделили в Гродненском гарнизоне казарму. Личный состав из палаток переехал в неё. Некоторые офицеры нашли себе жильё в Гродно. Другие, в том числе и я, проживали на съёмных квартирах в Лабно.

    Личный состав дивизиона и гродненские офицеры, в том числе и командир, приезжали на позицию не раньше 10 часов утра, а уезжали не позже 17 часов, чтобы не опоздать на ужин. Уже не помню, как был организован обед для личного состава. Такой распорядок дня устраивал нас, деревенских. Утром мы вставали, сидели у окна и ждали когда мимо окон проедут с характерным гулом наши машины. За машинами следовали и мы.

     Осенью 1963 года на позицию нашего дивизиона прибыл командующий армией генерал-полковник Сардаров. Он участвовал в работе Военного Совета в Гродно и, видимо, знал о нашем дивизионе и хотел на месте убедиться, что позиция выбрана верно. Сопровождал командующего командир дивизиона. Мы, лейтенанты, наблюдали это посещение из-за кустов. Командующий, утвердил выбор нашей позиции и одновременно, пообещал поставить нам щитовую казарму и финский домик для офицеров.

     Началось бурная жизнь. Из-под Бреста привезли элементы казармы. Появились техника и военные строители. Одновременно продолжались рыться капониры под кабины, строились командный пункт, казарма, четырёхквартирный финский дом, водонапорная башня, свинарник и пр. В конце январе 1964 года личный состав переехал жить в построенную казарму.

    Но наш дивизион по-прежнему был на плохом счету. Нормально жить не давал родной личный состав, по сути, уголовники, поставленные в дивизион при его формировании в мае 1962 года. В течение года за пьянство, воровство, неповиновение было осуждено восемь солдат дивизиона. В связи с этим, и моя жизнь была не простой. Ведь в это время я был секретарём комсомольской организации. Мне постоянно по комсомольской линии приходилось разбираться с нарушителями воинской дисциплины, вести с ними соответствующую воспитательную работу. Одновременно призывал офицеров-командиров больше заниматься воспитанием личного состава. Отдельные офицеры игнорировали мои призывы. «Это твои комсомольцы, ты и занимайся их воспитанием», – говорил капитан Селиванов. Вскоре произошёл из рук вон выходящий случай с подчинённым его подразделения.

    Это было летом 1964 года. В дивизион приехала бригадная комиссия с проверкой. Все офицеры проверялись комиссией. Личный состав остался бесконтрольным. Одна его компания собралась в укромном месте и стала отмечать день рождения рядового Володяна. Накануне ему прислали посылку с чачей. Выпитого Володяну показалось мало, он пошёл в деревенский магазин за спиртным. Возвращался в дивизион уже в сумерках. Перепутав направление, он пошёл в сторону границы. Дойдя до проволочного заграждения, Володян подумал, что это заграждение вокруг нашей позиции. Преодолев его, он направился на огонёк и зашёл в деревенский дом. Уставший от путешествия и выпитого, присев на кровать, он спросил: «Где наш дивизион?» – и здесь же уснул. Проснувшись, он увидел польского пограничника, рассматривающего документы российского жолнера (солдата).

    Дежурным нашего дивизиона был опытный служака, Александр Павлович Воробьёв. Он, при проведении вечерней проверки, обнаружил отсутствие Волдяна, почувствовав неладное, доложил об этом оперативному дежурному бригады. Последний, предложил организовать поиски, но в корпус об этом не доложил, зачем выносить сор из избы.

    В это время поляки повезли Володяна в Белосток. Одновременно, об инциденте сообщили в российское посольство в Варшаве. Посольство по своей линии сообщило в Москву в МИД. МИД поставил в известность об инциденте Министерство обороны. Министерство обороны сообщило Главкому ПВО страны. Главком позвонил в Минск командующему армии. Командующий побеспокоил командование корпуса в Барановичах. Из корпуса позвонили в штаб бригады. В шесть часов утра у нас в квартирах зазвенели звонки, извещая об объявлении готовности №1. Прибежав в дивизион на свои боевые места, мы проверили готовность техники к боевой готовности. После проверки техники, командир построил дивизион, проверил личный состав и сообщил, что Володян ушёл за границу. «У него есть родственники в ФРГ», – начали шептаться солдаты. Сразу же после завтрака в наш дивизион стало съезжаться бригадное, корпусное и армейское командование. Одновременно с ними появились и чины КГБ. Все они нас, офицеров дивизиона, не замечали или смотрели на нас как на врагов народа. К двум часам дня Володяна на ГАЗ-69 привезли в дивизион. Слышал телефонный разговор заместителя командующего армией: «Товарищ командующий, измены Родины – нет!»

    Володяна перевели служить в дивизион в Вороново, расположенного в 100 километров от границы. Командира взвода Володю Короткого и командира батареи Селиванова сняли с должностей. Командир и замполит дивизиона получили выговоры.

    Дивизион усилили новыми офицерами, капитаном Сердюковым и старшим лейтенантом Зубаревым. С этого момента дивизион стал подниматься с колен. Ибо к этому времени часть отъявленных разгильдяев была посажена тюрьму, а часть уволилась, отслужив положенные три года.