Абрикосы

(Написано в соавторстве с отцом, Владимиром Муляровым.)

"Неразумно и невежественно обращать внимание
на слова, а не на силу намерения."
(Свт. Дионисий Великий).

- Семья? -
- Абрикосы. – Я даже не задумалась над ответом.
Проверяющий  удивлённо приподнял правую бровь.
- Почему именно абрикосы? -
        (… запах. В конце июля приторно-сладкий запах спелых абрикос заставлял даже такую соню и лентяйку как я по утрам раньше обычного высовывать нос из-под одеяла. Прямо за распахнутым в утреннюю прохладу окном спальни - высокое раскидистое дерево, к нижней ветке которого мы с братом приставили сколоченную отцом лестницу, дабы в первой половине лета иметь возможность есть жёсткие, зелёные абрикосы прямо с веток. К концу июля спелые плоды укладывались под деревом в сплошной, пахнущий пряной сладостью ковёр, и устоять перед этим ароматом не было ни малейшей возможности…)
        - Люблю их. -
        - А семью? – в голосе дознавателя проскользнули знакомые проверяющие нотки.
(…широко улыбающийся дед за подмышки вытаскивает меня из-под одеяла, в чём есть выносит во двор и ставит на землю.
- Ну что, красавица, c Днём Рожденья! Иди собирай свои куни.
Прохладная, покрытая росой трава приятно щекочет босые ножки двадцать какого-то размера. Мама ведь недавно говорила какого, я опять забыла… Солнце, только-только поднявшись над высоким зелёным забором, всеми силами стремится поровняться с нашими вишнями, по которым с утра уже лазает с бидоном старший брат.
Забыть их. Отказаться. Не по принуждению, а по доброй воле. Ради их же блага…
Двадцатое июля. Бог знает, почему первые абрикосы всегда падали именно в мой День Рожденья?)
      - Семью не очень.  -
- Где же логика? -
Я равнодушно передёрнула плечами, незаметно для себя самой стряхивая с них тяжесть вернувшихся  воспоминаний.
- Вы правы. В этом нет логики. -
Проверяющий несколько растерянно вернулся  к  вопроснику.
- Ревность?... -
- Ревность? – Вопросом на вопрос отвечаю я.  – Причем тут ревность? –
- Пожалуйста, отвечайте на мой вопрос. -  Настаивает проверяющий.
(… ревность и агрессия. Ненависть и гнев, заполняющие твою душу плотной, угольно-черной теменью. Объяснения и боль. Неуклюжие мысли о суициде. Прощение и снова боль. Мой отъезд и несколько томительных лет пребывания в тотальном никомуневерии. Затем возникает он. Я снова не одна и я снова люблю. … Та, первая любовь сгорела, словно бабочка, оставляя после себя ожоги в душе. И ей на смену пришло настоящее, могучее чувство. Теперь уже навсегда. … Но прошлое держит. И я с тобой все еще сижу на подоконнике общежития, я все еще там. Битлз, Пинк Флойд и твои незабываемые, ни с чем несравнимые уста. Лишающий сознания водоворот первого поцелуя. Скажи, что тогда с нами было? Tell me...
Как-то незаметно уходит в небытие один миллион лет. Это, однако, не мало. И на такой дистанции память неизбежно теряет свои свойства. … Не стареет и не притупляется только боль. … Только боль. … И как всегда в этом месте мне  вспоминаются слова Иосифа Александровича : «Но пока мне рот не забили глиной, из него раздаваться будет лишь благодарность!»)
- Н-не знаю. – Я кокетливо дернула плечами. – Вы мне скажите. –
Легкая улыбка, адресованная  проверяющему. Его лицо невозмутимо.
- Ваши реакции нестандартны.  Вы мне лжете? –
- А вы хотели бы поймать меня на лжи? –
- Мы не ловим на лжи Вечных. Наша задача совсем в другом. –
- В чем же, если не секрет? –
- Секрет. – Его мелкие крысиные глазки смотрят на меня без эмоций.
- Знаете, - говорю я проверяющему с предельно отстраненным выражением лица, - когда-то давно я была у психолога. Обычные тесты в связи с моим назначением сюда, в Оффтайм. – Я выжидаю, даю ему время увязнуть в собственном любопытстве.
Легкое движение бровями.
- ? –
- Результатом тестирования был вердикт следующего рода: вы мыслите не как человек. –
- Интересно. – Тянет паузу. – А как кто? –
- Вот и я так же спросила. –
- И что вам сказали? –
- Сказали, что это второй случай в истории. –
Проверяющий молчит. Ожидает продолжения ответа.
- Кто же был первым случаем в истории? – Наконец спрашивает он.
- Будда. – Отвечаю я. – К нему высылали штатного пси-модельера. Давно. –
- И вас взяли на работу в Оффтайм? –
- Не в связи с этим. ... По другой причине. -
- В вашем деле этого нет. – Его поднятые брови с головой выдают его удивление.  Возможно, мне даже удастся его околпачить.  - Не уклоняйтесь, пожалуйста, от моих вопросов. К чему вы мне это рассказали? – Его лицо вновь возвращает себе свое изначальное, непроницаемое выражение.
- К вопросу о нестандартных реакциях. - Отвечаю я.
(… когда учеными умниками было синтезировано ортогональное время, многим людям, включая и меня, стало понятно, что можно, находясь в этом времени, будучи погруженным в него, прожить субъективно хоть бесконечно большой интервал, оставаясь при этом во времени внешнем, или, как его еще называют, системном, практически в одном мгновении. Вслед за этим был создан Оффтайм, главной функцией которого был контроль над поступками людей. 
 … Боже, как невыносимо хочется курить! … Я вспоминаю кальян, один на всех. И травы. … Миллион лет назад, там, где раньше был наш университет и тот тихий, солнечный городок, где мы все впервые встретились вместе. … )
- Вы не ответили на мой вопрос. – Мои мысли о нашем кальяне внезапно прерываются этим голосом.
- Какой из трех ваших вопросов, на которые я вам не ответила, вас интересует наиболее? –
- Вы мне лжете? –
- По поводу? –
- Вообще. –
- Конечно. -  Я мысленно делаю огромную, термоядерную затяжку и выпускаю дым через ноздри. Становится как-то легче, и я говорю. – Вы знакомы с основами Немодальной Необращаемой логики? –
- Естественно. – Говорит мне проверяющий. – Это мой хлеб. –
- Тогда вы должны знать, что к любому неглобальному утверждению можно подобрать такую систему Базовых Ценностей, что в рамках данного базиса, ваше утверждение всегда будет ложно. - 
- Уточните, раз уж вы начали эту тему. -
- Уточняю. То, лгу я вам или нет, целиком определяется теми критериями оценки истинности, которые вы сами избрали в качестве базиса. И тут получается так, что вы, если захотите, всегда сможете уличить меня во лжи, выбрав соответствующим образом критерии оценки того, что есть ложь по данному конкретному вопросу. - 
- Такое поведение называется жульничеством! – Его голос содержит теперь раздражение. - И оно, смею вас уверить, не практикуется среди служащих отдела киб … м-м … того отдела, сотрудником которого я являюсь. –
- О! Не принимайте  близко к сердцу.  Это не оскорбление. Это только теория. –
- Понимаете, э-э, - смотрит в бумагу, - Севастьяна, вы были бы во всем абсолютно правы, если бы речь шла о неглобальных  понятиях … скажем,  что-нибудь, типа,  «легкомысленность».  Я неспроста задаю вам  немодальные переменные.  Любовь, семья, ревность, … Эти понятия фундаментальны. Неварьируемы, или как еще говорят, немодальны. И они так же необращаемы, то есть у них нет собственных инверсий.  Например, у любви.
- Да, я знакома с теорией. Как-никак я одна из авторов. -
- Вы? Отлично! Ненависть, например, не есть инверсия, или отрицание любви, а является самостоятельной немодальной и при этом глобальной константой психики любого нормального человека. –
- Поэтому ненавидеть и любить можно одновременно. -
- Именно! Вы меня понимаете. Очень хорошо. –
- Хорошо. – Вторю я, делая мысленно весьма приличных размеров глоток «Кьянти» и снова припадая ртом к воображаемому мундштуку кальяна.
- Продолжим? Если хотите. –
  Дознаватель слегка поджал губы, не отводя от меня взгляда.
- Чтож, ... ненависть? -
- Я вот только одного не пойму. – Снова обрываю наш диалог, деловито рассматривая свой когтистый маникюр радикально черного цвета. – На что вам мои ответы, если лямбда-точки моего лица итак выдадут все мои реакции? –
 Проверяющий явно взбешен, но при этом держится очень достойно. Ничего. Я не таких заставляла рыдать и биться в конвульсиях.
- И все же, ненависть? – Сквозь зубы выдавливает он из себя, и я с трудом подавляю в себе жгучее желание развернуть к нему то маленькое настольное зеркальце, что стоит от меня по левую руку.
( …  и вообще, как человек мог забыть пение райских птиц?! … )
- Хотите знать мое мнение по поводу вашего последнего вопроса?-
- Пожалуй, нет. – Сухо отвечает проверяющий, почти не открывая рта. – Меня уже не интересует ваше мнение. –
- Тогда что? –
- Только первичные реакции. И я их уже получил.–
- Хорошо.-
- Последний вопрос.-
- Слушаю вас.-
- Власть? -
(-  … ангелы. Их ободряли ангелы. – В моей памяти всплывает из глубины веков лицо священника, который вел у нас занятия в воскресной школе. Кажется, его звали отец Игорь. Это его ответ на чей-то вопрос о том, каким образом первые христиане могли выносить те невообразимые, лютые мучения, которыми их щедро награждала римская власть.
Мне десять лет, и я вместе с другими людьми, сидя в церковной сторожке, просто слушаю разные интересные вещи, которые нельзя почерпнуть более ниоткуда. Отец сидит, о чем-то задумавшись, а мама и старший брат прилежно конспектируют ответы батюшки. А у меня впервые тогда возникло по-детски наивное желание стать для кого-то таким вот ангелом-хранителем … смешно! Как такое возможно человеку? …
… Проходит уже не помню сколько лет, и вот я сотрудница организации с загадочным названием Оффтайм. Мы Вечны. То время, в которое мы погружены, нас не старит. Мы можем посещать любые времена и эпохи. Мы ненаблюдаемы для людей, которые остались жить во внешнем, физическом времени. Мы можем вмешаться, - и вмешиваемся! - в события, могущие принести страдания миллионам. Мы почти всемогущи. …
… Но, есть одно маленькое «но». Мы не можем поддерживать связи со своими близкими. Слово «Любовь» здесь под запретом. Потому что иначе, каждый будет искать преференции для субъектов своей любви, изменяя историю мира на свой лад.  Так же под строжайшим запретом любая религия. Причины те же – преференции выделенной группе лиц. Поэтому периодически к каждому из Вечных приходит проверяющий и задает «тупые» вопросы, внимательно наблюдая за тем, какие эмоции отражаются на особых, сигнальных точках твоего лица. Обмануть проверяющего человеку невозможно. Но мне это удается постоянно, поскольку в силу совершенно никому непонятных причин, мои  реакции отличаются от человеческих. …
Отсутствие личностных связей с внешним миром – вот та цена, которую ты должен заплатить за возможности, получаемые  тобою  тут, в Вечности. …
Я вновь втягиваю в себя ароматный дым, и Кальян подпевает мне слабым бульканьем.)
- На мой вкус власть, - говорю я, - это когда тебе все можно. –
- Вы ведь говорите сейчас об абсолютной власти?  Не так ли? –
- Да. Только такая власть и является властью. Власть от лукавого. Все остальное, на мой взгляд, детские бирюльки. –
- Как интересно! - Проверяющий смотрит мне в глаза, и я выдерживаю его взгляд. – Я вижу, вы сейчас говорите абсолютно искренне? –
- Именно. –
- И вы очень любите власть. – Его вопрос звучит как утверждение.
- Больше всего на свете. –
- Тогда я буду ходатайствовать в своем отчете о продлении вашего контракта в Оффтайм еще на один период. -
Он собирается уходить, и тут я ему говорю.
- Вам никогда не доводилось бывать по службе в Римской Империи периода ее заката? –
- Не доводилось. – Как и прежде, безжизненно, говорит мне этот человек.
- Если будете там с оказией, присмотритесь к элите. –
- Зачем? – Спрашивает он.
- Вы увидите, что такое власть во всей полноте этого понятия. –
- Всего вам наилучшего! –
- Удачного вам дня! –
 После того, как двери за ним закрываются, я встаю и иду в душ. В последний раз в этой моей жизни. Затем, выйдя из него, неспешно облачаюсь в свой костюм для выходов во внешнее время. Мои движения отточены до мелочей. Я тысячи раз все это проделывала, выходя в физическое время за тем, чтобы просто побродить пару-тройку выходных дней где-нибудь в окрестностях Афин периода их рассвета. Наблюдая, как застыла в полете стрела охотника, шепчу в настороженное ухо ничего не подозревающей лани: «Осторожно! Берегись!». Затем возвращаюсь в Оффтайм и снова выхожу на ту же лужайку десятью секундами позже, и вижу, как лань улепетывает со всех ног, а охотник непонимающе смотрит ей вслед. … Я не могу вмешаться физически. Не могу сломать его стрелу, не могу … в силу сотни различных ограничений. Но ментальное воздействие нам разрешено. Потому что в любом случае, решение принимать тому, кому ты шепчешь в ухо нужные слова.
Но! Теперь все. Мне надоело лгать для того, чтобы быть тут и иметь возможности помогать кому-то, исполняя распоряжения руководства Оффтайм. Я возвращаюсь во внешнее время. Я возвращаюсь домой. К своей семье. В тот самый момент, из которого я была призвана на работу в Службе Времени. … Миллион моих собственных лет назад! … И, поверьте, я успела соскучиться по мужу и сыну. Мне приходилось лгать все эти мои годы, чтобы никто не заподозрил меня в этой  привязанности, потому что данное могло бы стать для них смертельной угрозой. В Оффтайме никогда не стеснялись в методах достижения своих целей.
И у меня здесь осталось еще всего одно дело, о котором я мечтала с младенчества. Всего одно. …
Гераклеи девяносто пятого года нашей эры. … Я уже здесь была. Когда-то, очень давно. Но тогда у меня не хватило смелости на то, что я собираюсь сделать сейчас. А я собираюсь вмешаться в Кардинальное Событие. В такое событие истории, которое обязано оставаться неизменным, дабы не обрушилось здание Будущего. …
Плевать. Я очень этого хочу. И в конце-концов, ведь это мой долг! …
Я иду по древнему городу, стараясь не задевать замерших в самых причудливых позах людей. Солнечный день конца сентября. Здесь в это время еще разгар лета, и жители только-только начинают собирать второй урожай фруктов. Я пробираюсь к центральной площади города. Туда, где торговые ряды вплотную примыкают к покоям местного царька по имени Помпиан. Нет-нет, я не собираюсь убивать этого ожиревшего ублюдка. Моя задача намного скромнее. Вот молодая семья стоит у прилавка, по другую сторону которого старый грек выкладывает на чашечку весов весьма аппетитные оливки. Все заняты своим делом. Как будто ничего не происходит. А между торговыми рядами, в отдалении я вижу саму цель моего визита сюда. Там, на небольшом возвышении стоит старая бочка, и некая женщина, измученная и избитая уже положила на эту бочку свою голову. Несколько зевак стоят поодаль. Смотрят. Они мне наиболее неприятны. … Рядом с бочкой солдат с оголенным мечем и еще пара  стражников рядом. Скучные лица. Интересно, если бы они знали, что сейчас происходит событие воистину вселенского масштаба, изменилось бы что-нибудь? А та семья, покупающая оливки в момент очередной казни какой-то там преступницы? Если бы они только знали! …
Я приближаюсь к женщине, покорно положившей свою голову на эту импровизированную плаху. Ее лицо спокойно. После всего того, что она перенесла, она просто ожидает момента смерти. Ни о чем не жалея. Ибо о чем можно жалеть в преддверии встречи со Христом? Но она всего лишь человек. И как любому человеку, восшедшему на эшафот, ей нужно то, что сейчас сделаю я.
Я приближаю свои губы вплотную к ее уху и шепчу ей: «Не бойся, Севастиана! Все только начинается! Твоя жизнь впереди! Там, за порогом смерти, там твоя настоящая жизнь! Уже звенят в садах Рая серебряные трубы, ожидая твоего прихода, и тысячи существ, каких ты никогда не видела раньше, ожидают тебя и радуются твоему возвращению на Родину. К Отцу. И, уходя отсюда, из страны своего изгнания, иди с чистым сердцем, простив этим несмышленым детям все их злые козни против тебя!» И по ее зрачкам я понимаю, что мои слова доходят сквозь пелену застывшего мгновения. Потому что человеческое сознание живет вне времени.
Затем я с чувством исполненного долга возвращаюсь обратно, в Оффтайм, чтобы очень скоро предстать перед судом и быть изгнанной из Вечности во внешнее время. Я им снова солгу. Я разыграю перед ними настоящий спектакль со слезами и лживыми мольбами . Я … Как тут не вспомнить Братца Кролика: «Только не бросайте меня в этот  терновый куст!».
Я возвращаюсь. Я иду домой. Я уже почти с вами. …