Солнечные часы времени

Они стояли на краю обрыва, щурясь на горное солнце, настоятель храма и путник, проделавший долгий путь в поисках истины. Настоятель говорил, а путник молча внимал ему:
– Солнце свершает свое шествие по небосводу, круг за кругом, круг за кругом, отмеряя часы, дни, недели, месяцы и годы, которые сливаются в столетия и тысячелетия. Так было, так есть и так будет. А на земле, далеко в горах, в тайном месте, стоят солнечные часы, отмечая бег времени тенью, призраком скользящей по циферблату. Их никто не строил, они были всегда. Часы эти порождение самого времени, его печать, оттиск на материи неба и земли. И когда наши солнце и земля истлеют от старости и распадутся в пыль, чтобы явились новые, то и тогда будут стоять те же самые часы. Не подобные, а те же самые, ведь время не стареет и не умирает.
– Где же найти их? Каков путь?
– Часы эти хрустальным звоном звучат в душе каждого человека. Но большинство заглушает их зов повседневными заботами. У некоторых он звучит сильнее – это философы и поэты. Некоторые хранят их и передают знание от поколения к поколению. И только совсем немногие решаются отправиться в путь, чтобы найти солнечные часы времени. Тот, кто прикоснется к ним, познает суть всего. И даже больше – пространство и время потеряют свою власть над этим человеком, но он станет их властелином. В этом месте поток времени пробивается родниковым ключом из вечности, и потому только там можно заглянуть в вечность. Однако дано найти часы времени лишь немногим. И только избранные из избранных в силах постигнуть их суть. Всякого иного, посмевшего нечистой рукой прикоснуться к ним, ожидает страшная участь, о которой я боюсь говорить даже шепотом. Время беспощадно.
– Ты покажешь мне это место?
– Да. Ты должен завтра с восходом солнца двинуться в путь. Ты готов?
– Готов.
Путник простился с монахами из храма, выше которого только небо, провожаемый молчаливыми взглядами людей в одеяниях шафранного цвета, да звуком молитвенного барабана, непрерывно вращаемого руками монахов. Ветер полоскал цветные полотна флагов, натянутые на веревках, вытягивая их почти горизонтально. Он вспоминал последний разговор с настоятелем и его слова: «В том месте благословенный Бодхисаттва вернулся в сансару, дабы каждое живое существо познало истину. Он вернулся ради милосердия и истины. А потому там невозможна никакая ложь, всякое заблуждение становится явным, все предстает в истинном свете. И это опаснее всего. Но в опасности помни о милосердии». Путник размышлял над странными словами, но никак не мог понять, что может быть опасного в истине. Однако это предупреждение немного тревожило его.
Черный раскаленный камень горного плато, где горячий воздух и солнце ткали миражи из воображения случайных путников, сменился желтоватой каменистой россыпью. Стало немного прохладнее. Долгий пологий подъем перешел в пологий же спуск, который вел в удивительно ровное место, в центре которого была площадка как будто из гладкого матового стекла кремового цвета. Посредине был хрустальный, сияющий на солнце, геометрически правильный круг диаметром около 18 метров, край которого резко выделялся ровной черной полосой шириной в ладонь. В центре же круга виднелось небольшое возвышение, на котором как раз мог стать человек.
Путник устало присел возле черного края. Он дошел. Добрался. Нашел. Только бессмертные боги знают, как ему было трудно. Но это уже неважно, все осталось позади. Вот она, цель всей жизни – солнечные часы времени, вход в вечность, власть над сущим. То, что превращает обычного человека в полубога или даже в бога. Может, они так и появляются, боги?
Часы удивили человека. Удивили своей явной нерукотворностью, они как бы росли из камня горной долины, были неотъемлемой и естественной частью этого места, как снег на пиках вершин, облака и солнце. И в то же время не принадлежали ему своей геометрической правильностью и очевидной целесообразностью, которой в дикой природе не встретишь никогда. Ей чужды правильные линии, определенность и однозначность. Только разум мог вычленить из хаоса идею и воплотить ее в этом же хаосе, упорядочив его, придав смысл. Но часы не были творением разума. Они производили странное, гнетущее и одновременно вдохновляющее-волнующее впечатление инаковости, явленной в материи бытия. Человек очень остро чувствовал это. А еще он ощущал какую-то незавершенность, недосказанность, незаконченность. И это было удивительнее всего, ведь он ожидал встретить здесь совершенство и абсолют. Чего-то явно не хватало, что-то не давало покоя сознанию, какая-то очень важная мысль. Но ее было трудно ухватить. Человек задумчиво хмурил брови, глядя на круг часов, на небо, на горы.
Вдруг на солнце нашла случайная тучка, и все тени сразу исчезли в рассеянном приглушенном свете. Исчезла и тень человека. Как только это произошло, он внезапно понял, что же его смущало в солнечных часах. В центре должен был находиться столб, отбрасывающий тень. А там было только небольшое возвышение. Часы были бесполезны, в них не хватало важной детали. Нужна была тень, отмечавшая бег времени. А для тени нужен был какой-то предмет. Его не было.
Человек осторожно протянул руку, чтобы коснуться круга часов. Ничего не произошло. Он ощутил лишь гладкость хрусталя, нагретого солнцем. Тогда он протянул руку дальше. И опять ничего. Человек осмелел и шагнул в круг. В это мгновение вышло солнце, и тень легла на часы. И во второй раз посетило человека озарение. Предметом, которого не хватало для завершения часов, может быть только человек. Ему приготовлено место в центре, его тень должна отмечать бег времени, он является его мерилом. Все стало на свои места, обрело ясность. Теперь человека удивляло, как же он не мог понять этого раньше.
В этот момент произошло нечто невероятное. Тень человека на круге солнечных часов стала темнеть, уплотняться, делаться выпуклой. Вот она уже стала похожа на очень густой и темный туман, вот обрела зримую плотность, и наконец, перед изумленным путником лежало что-то вроде манекена, немного размытого по краям. А затем произошло еще более удивительное. Тень открыла рот и произнесла:
– Отойди немного, ты загораживаешь мне солнце.
Человек сделал шаг в сторону. Тень точно так же передвинулась.
– Но я не могу этого сделать. Это же бред! Абсурд! Как можно отойти, чтобы не загораживать собственной тени солнце!
– А с чего это ты взял, что я твоя собственность?
– Но ведь ты моя тень!
– Так и что с того?
– Ты без меня не существуешь!
– Нет, это ты нужен только для того, чтобы я существовала. Ведь и ты живешь лишь потому, что есть вода и воздух. Но ты считаешь, что они нужны для твоего существования, а не наоборот. Точно так же и я. Ты нужен только для того, чтобы быть мне.
– Но… что за бред…
Человек так растерялся, что онемел от неожиданности и наглости тени.
– Не бред, а истина в последней инстанции. Ты не более чем звено осуществления. Важная, не спорю, но всего лишь часть некоего механизма. Ты в него включен как солнце, дающее свет, и камень, на котором я являюсь. Ты заслоняешь солнце, чтобы была я, Тень.
Человек задумался. А потом сказал:
– Но это не так. Потому что ты движешься, когда двигаюсь я. Я причина твоего движения, ты послушно повторяешь за мной все. Причем в искаженном виде.
– Ты уверен в этом?
– Разумеется.
– Я всего лишь позволяю тебе так думать. Хочешь, докажу обратное?
– Докажи.
– Тогда ложись на поверхность этих часов, чтобы нам оказаться в равном положении. Ведь ты стоишь, а я лежу.
– Хорошо. А что потом?
– Потом и увидишь.
Крайне заинтересованный и не ожидающий никакого подвоха человек лег на круге солнечных часов времени. Удивительно, но когда он ложился, тень вставала, и по мере этого обретала все большую плотность и жизненность. А человек наоборот, становился прозрачным и бесплотным. Наконец, они поменялись местами. Тень стояла как человек, а человек занял место своей тени. Когда это произошло, Тень широко открыла глаза, повертела головой и радостно захохотала:
– Ну что, дурачок? Попался? Теперь помучаешься на моем месте, как я мучилась всю жизнь!
И начала прыгать, махать руками, ногами, и вообще выделывать разные коленца. Человек послушно повторял все это, тонким листком расплывшись на камне. Только глаза его жили собственной жизнью, в остальном он стал подобен тени. А злобная Тень плевала на него, корчилась и кривлялась. Человек потерял вес, ощущение тела, обоняние, осязание. Осталось только зрение, слух и разум. Он даже не мог дышать. И послушно дергался вслед за Тенью, что было мучительнее всего.
Вдоволь наглумившись, Тень присела на корточки, похлопала человека ладонью и сказала:
– А теперь я займу место в центре часов и познаю вечность. Ты же будешь отмерять бег времени. Вращаться по кругу, возвращаясь по пройденному пути снова и снова. И так будет вечно. Ты будешь видеть меня, неподверженного времени, видеть, как разрушаются горы и вновь поднимаются из недр земли. Ты будешь страдать, желая покинуть этот круг, но не сможешь этого сделать. Никогда. А я буду наслаждаться покоем. Вечное страдание и вечное блаженство. Я и моя тень. Не так ли? Ха-ха-ха!
Человек, ставший тенью, слышал все это. Он пребывал в полном смятении. Как такое могло произойти? Неужели это правда? А Тень, гордо задрав голову, торжественно прошествовала к центру часов, к возвышению, не забывая посматривать на человека, явно наслаждаясь его страданием, которое читалось в широко открытых глазах. Забравшись на небольшой пьедестал, Тень раскинула руки, задрала голову к солнцу и захохотала:
– Вечность! Свобода! Ха-ха-ха!
Человек вытянулся, стал ;же, и заполнил собой половину круга, превратившись в часовую стрелку. Солнце двигалось по небосводу, а за ним послушно двигался и человек. Тень победоносно стояла в центре на возвышении и не шевелилась. Это было очень обидно и горько. Человек не принадлежал себе, он утерял свободу, обманутый собственной тенью. А может, этой свободы и вовсе никогда не было? Может, произвол решений и движений, которым он пользовался от рождения, не был свободой? Но чем же он был тогда? И в чем истинная свобода? Эти вопросы не давали покоя человеку. И это было уже не отвлеченное философствование, которому он с таким удовольствием предавался раньше, а насущнейшая проблема, требующая решения. Ведь от этого зависело его существование. Человека никак не устраивало рабство у собственной тени в качестве часовой стрелки. Но чтобы обрести свободу, нужно было понять, что же это такое.
Время шло. День клонился к вечеру. Солнечный свет становился теплее, приглушеннее. Тень продолжала стоять на возвышении, блаженно улыбаясь, хотя в этой улыбке чувствовалась какая-то фальшь. Человек немного успокоился, чтобы начать размышлять здраво. Первым делом он увидел, что ни Тень не стала полностью человеком, ни он не превратился в тень окончательно. Злая Тень была слишком разряженной, сквозь нее слабо просвечивало солнце. А он слишком плотен для тени. Он сохранил какую-то самую глубинную, основополагающую характеристику своей сущности. Он продолжал оставаться человеком, а Тень – тенью. Говоря иначе, настоящее существование имеет только он. А Тень обманывает его, пытаясь придать себе неприсущей статус независимого бытия. А еще человек понял, что солнечные часы времени лишь сделали явным его рабство у Тени, она действительно управляла им всю жизнь, только он этого не понимал. Настоятель был прав – истина оказалась очень опасной. Как только он это осознал, в нем начали происходить изменения. Он стал плотнее, стал обретать объем. И, самое главное, вернул способность говорить. А Тень наоборот, стала воздушнее, невесомее, прозрачнее. Слабее.
– Послушай, Тень. Эй, Тень!
Тень сначала пыталась сделать вид, что не слышит, но потом не выдержала:
– Ну что тебе? Хочешь умолять меня поменяться с тобой местами? Давай, начинай! Я люблю это.
– Нет, я просто хочу пообщаться. Поболтать, а то скучно так по кругу постоянно ползти. Да и приятно с умным собеседником поговорить.
– А-а-а, ну тогда давай общаться.
– Помнишь, в «Мастере и Маргарите»…
– Я помню все, что помнишь ты! Ведь ты это и есть я. Но я первый. Всегда первый!
Высокопарно заявила Тень.
– Да-да, конечно. Я имею в виду эпизод, когда Воланд на крыше разговаривает с Левием Матвеем перед отбытием из Москвы.
– Хорошо, что ты вспомнил об этом. Очень подходит к нашей ситуации. Солнечные часы из шпаги и бессмертные слова мессира о том, что каждый предмет отбрасывает тень, и потому немыслим без тени. Тень, следовательно, есть онтологическая характеристика каждой вещи. Ее суть. Я твоя суть! Просто этот дурацкий свет заставляет думать, что предметы отбрасывают тени. На самом деле, это тени отбрасывают предметы из тьмы.
– В твоих рассуждениях есть логика, не спорю. Но лучшие сорта лжи изготавливаются из полуправды. Тьма всегда пытается доказать, что имеет собственное существование. Что зло – противоположный полюс добра. Что они друг друга уравновешивают.
– Нет! Тьма первична! Живут только тени, а вы наши жалкие отражения!
– Но ведь это тьма есть отсутствие света. Невозможно сказать, что свет есть отсутствие тьмы.
– Почему это нельзя? Вот я говорю это!
– Во тьме нет ничего, предметы неразличимы, потому что отличить одно от другого можно только в свете. Мысль возможна только в свете, ведь мысль есть различение. Жизнь возможна только в свете. Если нет света, то нет ничего. А тьма – это уменьшение, искажение, разрушение. Разрушаться, искажаться и уменьшаться может только то, что уже есть. Поэтому тьма лишь некий процесс, то, что происходит с тем, что есть. Тьмы самой по себе не существует. И теней не существует.
– Каждый предмет отбрасывает тень! Ты видел предмет, не отбрасывающий тени? Повторюсь, что тень есть сущностная характеристика каждой вещи. На самом деле она и есть суть всего, потому что стоит между великой тьмой и вещью. Можно сказать, что это порождающая идея вещи.
– Идея вещи, если ты вспомнил Платона, есть ее совершенный прообраз и смысловое наполнение, вещь – искажение идеи при ее воплощении в материи. А тень есть искаженное отражение вещи. Вспомни, как ты корчилась, изгибалась, когда я шел по камням! Я ведь не корчился и не изгибался! Степень совершенства тени, то есть ее соответствие оригиналу, зависит от качества поверхности, на которой она является.
– Даже если так. Плевать мне на это. Не мешай мне наслаждаться вечностью, тень! И между прочим, если есть только свет, то откуда же взялась тьма? Или ты хочешь отменить Инь и Ян и размалевать круг белым? Где же тогда будешь ты сам?
И злобная Тень попыталась сделать вид, что пребывает в нирване. Но гримаса на ее лице, долженствующая изображать блаженство, была больше похожа на звериный оскал. Она беспокойно посматривала то на солнце, то на человека. А человек снова почувствовал, что стал плотнее, а Тень прозрачнее. Успех нужно развивать.
– Эй, Тень! Можешь и дальше делать вид, что не обращаешь на меня внимание. Но это и неважно. Ты все равно меня слышишь. Так вот, в рассуждениях Воланда перед глупым, но верным Левием была одна ошибка, которую повторяешь и ты. Тень каждый предмет отбрасывает только потому, что свет находится вне его. В самом свете нет, да и не может быть теней, но предметы есть. Тень не отбрасывает тот предмет, который сам светится. В свете все предметы прозрачны и сияют светом. Тень является тогда, когда предмет омрачается изнутри, перестает быть прозрачным, перестает светиться, выпадает из света. В свете свобода. А свобода всегда возможность выбора. Неправильный выбор и есть тьма. Ты – это моя тьма внутри меня. Искажение, обман и ложь. Мой неправильный выбор, когда я мог сказать правду, но солгал, мог помочь, но не помог. Мог сделать шаг, но струсил. Я знаю, как избавиться от тебя, как стать свободным. Сделать правильный выбор, реализовать свою свободу в произволе решений и движений в пользу солнца и света. Позволить им очистить меня, ведь свет проникает сквозь то, что само пропускает его. Это и есть свобода. Правильный выбор. Всегда. Во всем.
С каждым словом человек поднимался, делался плотнее. Но не становился темным, а начинал светиться изнутри. Солнечный свет изливался из него все ярче и ярче. Тень растворилась как дым на ветру.
Вот человек подошел к пустующему пьедесталу в центре солнечных часов времени и встал на него. В этот момент он полностью избавился от тьмы внутри себя, стал прозрачным, чистым и сияющим. Хрустальный звон раздался вокруг, потому что круг часов пришел в движение, вращаясь все быстрее и быстрее. И все вокруг завертелось – горы, небо, облака и солнце. По мере нарастания скорости они расплывались, размазывались и растворялись в золотистом сиянии. А человек неподвижно стоял в центре этого движения. Он был властелином времени и пространства, но время и пространство, а равно и все то, что происходит внутри них, потеряли для него свое значение, ведь он уже не принадлежал им, вышел за их пределы, поскольку властвовать можно только тем, что ниже тебя. А потому и желания его нам, смертным, непонятны, если они вообще есть, поскольку желать можно того, чего не имеешь в настоящее время и в данной части пространства. В вечности нет ни времени, ни пространства.
Настоятель слышал хрустальный звон, раздавшийся в тишине заката, который потряс его душу. Он молитвенно сложил руки и прошептал: «О, благословенный! Ты один раз вернулся к нам, но покидаешь нас многократно. Весной так мало почек на ветках. Почему же осенью ветер метет груды опавших листьев?».
;