Лунный свет

– Ой!
Фридд схватился за голову, в которую угодила шишка, брошенная с вершины дерева, на котором сидел человек. Он отчетливо был виден на фоне заснеженной вершины горы в лучах утреннего солнца.
– Если ты ищешь меня, то вот он я.
Человек гостеприимно помахал Фридду рукой.
– Ты что себе позволяешь! Я сейчас залезу туда и разобью твой длинный нос!
Нос, действительно, представлял собой главную достопримечательность человека на дереве. Длинный, крючковатый с торчащими из ноздрей пучками волос. Его владелец был небольшого роста, худ, черняв, имел черную с проседью бороду, неаккуратно подправленную. На вид ему можно было дать как сорок, так и семьдесят лет, что вызывало удивление, как будто возраста у него не было вообще. Однако первое, что приковывало взор, были глаза. Огромные, чистого изумрудного цвета, они глядели удивленно-отрешенно. Так можно первый раз в жизни смотреть на чудеса подводного мира сквозь маску акваланга. Такой взгляд у совсем маленьких детей.
– Залезай, залезай, Фридд. Так ведь зовут тебя?
Крупный рыжий Фридд посмотрел внимательно на дерево. Оно оказалось высоким, гладким, а нижние ветви росли далеко от земли. Залезть на него было бы для него трудно.
– А ты откуда знаешь, как меня зовут? Я в этих местах никогда не был и ни с кем здесь не знаком.
– Да залезай же, наконец! Что за наказание, в конце концов! Откуда я знаю, как его зовут! Ты, видно, очень любопытный, но совсем не любознательный. Это плохо может закончиться.
– Что-то я тебя не понимаю, длинноносый! А ну сам слезай, поговорим!
– Ладно.
Неожиданно легко согласился человечек, и удивительно ловко спустился на землю. Он стоял перед большим веснушчатым Фриддом, чей нос картошкой и голубые глаза на полном лице резко контрастировали с внешностью человечка. Будучи на голову ниже, смотрел он, однако, как будто Фридд был огромным неуклюжим щенком.
– Ты ищешь отшельника Зарта?
– Да. А откуда ты знаешь?
– Снова любопытство без любознательности! Да, повозиться с тобой придется много. Ладно, идем за мной. Да закрой же ты свой рот!
– Ты хочешь сказать, что ты и есть великий Зарт?
– Я ничего не хочу сказать. Да и тебе советую меньше говорить и больше слушать.
– Ты смеешься надо мной, длинноносый! Ой!
Фридд больно стукнулся головой о ствол дерева, получив затрещину.
– Ах так!
Заревел как бык, разъяренный Фридд, и ринулся, нагнув голову, на Зарта. Стоит ли говорить, что результатом атаки была еще одна шишка на голове Фридда, поскольку он врезался головой в невесть откуда взявшееся на месте Зарта дерево, и со всего маху сел на землю. А Зарт, довольно посмеиваясь, стоял позади него.
– Результатом излишнего любопытства порой бывают шишки на голове и ушибы на мягком месте. И это в лучшем случае. Но любознательность можно только приветствовать. Например, любознательный человек, когда потрудится вежливо спросить, узнает, что листья вот этого кустарника с голубыми цветами, если их разжевать, очень хорошо помогают от ушибов.
Охающий Зарт поднялся с земли. Ноздри его еще гневно раздувались, но он молча сорвал пару листьев с указанного куста, пожевал немного, скривившись от горечи, и приложил к шишке на голове. Через минуту боль совершенно утихла.
– Уже лучше. Так что, Фридд, ты идешь? Нужно поспешить, а то ты не успеешь приготовить мне обед, да и сам останешься голодным.
– С чего это ты взял, что я буду готовить тебе обед?
– Потому что это твоя обязанность, как ученика. Ты ведь пришел учиться у меня? А ученики всегда имеют много обязанностей, которые обычно выполняют плохо, за что их ругают. Иногда порют розгами.
– Но я еще не выражал намеренья стать твоим учеником! И не знаю, стоит ли. Хотя ты прав, именно за этим я сюда и пришел.
– А раз пришел, тогда идем.
С этими словами Зарт развернулся и быстрыми шагами двинулся по направлению к возвышавшейся над ними горе. Фридд потоптался немного на месте, потрогал ушибленные места, покачал головой, а потом решительно пошел следом.
Пещера, в которой жил Зарт, располагалась на границе горного леса и альпийских лугов на склоне горы. Постель, очаг, немного утвари составляли все ее убранство. Неподалеку протекала узкая, но довольно бурная река, берущая начало в ледниках. Она образовывала изумительное по красоте небольшое озеро, водопадом впадая в него с одной стороны и уже более спокойно вытекая с другой. В пещере было сухо, тепло и уютно, несмотря на беспорядок. Видимо, отшельник Зарт не очень озадачивался деталями своего быта. Одет он был в простые холщевые штаны светло-серого цвета и такие же рубашку и куртку. Впрочем, куртку он одевал только зимой. Никаких письменных принадлежностей, равно как и книг, у него не было.
Фридд заинтересованно, но немного смущенно оглядывал пещеру.
– Спать будешь вот здесь.
Зарт указал на место возле входа, где уже лежала приготовленная охапка свежесрезанных веток и сухой травы.
– А сейчас не медли, разжигай костер, сходи за водой и начинай варить уху. Я утром поймал пару отличных форелей. Картошка, морковка и лук вон в том мешке.
– Но я пришел сюда вовсе не для того, чтобы прислуживать тебе! Еще чего не хватало!
– А зачем ты тогда пришел?
Сделав недоумевающий вид, поинтересовался Зарт.
– Я ищу ответы на вопросы. Мне сказали, что мудрец и учитель Зарт может мне их дать. Но вижу, что ты просто издеваешься надо мной!
– Ладно, задавай свои вопросы. Да, к слову. Если я отвечу на них, что ты сделаешь?
– Я стану твоим слугой, тенью, собакой…
– О, мне достаточно только, чтобы ты готовил еду и убирал в пещере. Начинай прямо сейчас.
– Но ты еще не ответил!
– Разве? А, да! Ведь ты еще не задал свои вопросы! Так задавай их скорей. Я голоден.
– Что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться?
– Ты просишь так мало, юноша, что мне тебя жаль!
– Только три вопроса! – требовал Зарт – Три ответа!
– Хорошо. Ты можешь знать меня, готовить мне еду и надеяться на небольшое вознаграждение!
– Я убью тебя, ты вздумал шутить надо мной!!!
– Хорошо. Могу предложить и второй вариант. Иди к реке и выпей воды столько, сколько сможешь – столько ты можешь знать! Пойди и сделай добра столько, сколько получится – это ты должен сделать! Сядь у дороги просить милостыню, и ты узнаешь, на что ты можешь надеяться!
– По улыбке в твоих глазах я вижу, что ты вновь шутишь!
– И в мыслях не было. Я так и делаю. Вода, между прочим, здесь изумительно вкусная.
– Так в чем же твоя мудрость или ты играешь со мной? – гневно закричал юноша.
– Ага, начал понимать… – ответил Зарт и улыбнулся.
Фридд нахмурился и стал напряженно о чем-то думать, почесывая в затылке и морща лоб.
– Ты сказал так мало или так много, что должен будешь мне прояснить кое-что. Для чего я согласен некоторое время пожить здесь. И даже приготовлю нам обед. Я тоже проголодался.
С этими словами Фридд взял котелок и пошел за водой к реке. Зарт загадочно улыбался ему вслед, одновременно радостно и грустно.
Прошло несколько дней, в течение которых Фридд становился учеником Зарта. Этот процесс был связан с постоянными подзатыльниками. Но первое, что постиг Фридд, это было умение не обижаться на учителя. Фридд его эксцентричность научился воспринимать как обязательную часть окружающего мира, такую, как, например, дождь или град. Они просто идут и доставляют неудобства, с которыми необходимо смириться. И Фридд учился смиряться. Тем более что он имел множество случаев убедиться в том, что Зарт очень мудрый, но загадочный человек, у которого стоило поучиться. Он обладал многими необъяснимыми способностями. Например, словно читал в душе Фридда как в открытой книге. Или мог предвидеть наступление ближайших событий. Впрочем, в их уединенном существовании внешняя сторона бытия составляла только фон напряженной духовной работы…
Зарт стоял с палкой позади сидящего в позе лотоса Фридда.
– Учитель! Я больше не могу! У меня затекли ноги! Ой!
Удар палки привел согнувшуюся спину Фридда в надлежащее положение.
– Когда благословенный Бодхидхарма посетил монастырь Шао-Линь, то нашел, что монахи безобразно ленивы, жирны и слабы, так что не в силах были выдержать его многочасовых проповедей и позорно засыпали. А потому… держи спину прямой, я сказал! А потому… расслабь мышцы ног…
– Мне больно!
– А потому разработал две системы физического и духовного воспитания… Да что с тобой будешь делать! Расслабь мышцы бедер, наконец, и тебе не будет больно! И эти две системы  – ки-кунг и стиль девяти предков – легли в основу классического ушу северных стилей…
– Я больше не могу, учитель! Ай! Больно!
– Пройди сквозь боль, она не есть часть тебя. Рассмотри ее со стороны…
– Не могу! Все, хватит! Ой!
Очередной удар палкой оборвал Фридда.
– Но я не практикую ушу северных, южных и прочих стилей, потому что чань, равно как и Дао, не составляют основы моего мировосприятия…
– Учитель!!!
– Ладно, на сегодня хватит.
Со стоном Фридд расплелся из позы лотоса и повалился на бок, массируя затекшие ноги и синяки на спине.
– Вставай, лентяй. Теперь ширш-асана. И приготовься отвечать урок.
Фридд обреченно поднялся на четвереньки, уперся макушкой в пол, обхватил голову руками и встал на нее, шатаясь. Ноги его раскачивались из стороны в сторону, лицо побагровело от притока крови. Зарт подпрыгнул, в воздухе перевернулся головой вниз, приземлился на руки, и тоже встал на голову лицом к ученику. Руки он вытянул вдоль тела, но стоял не шевелясь и без всякого напряжения.
– Итак, Фридд, что, по твоему мнению, может служить объединяющим фактором, позволяющим вселенной являться единым целым?
– Я… уф… я думаю… уф….
– Не мучай себя, пытаясь это делать. Просто отвечай.
– Это должно быть тем, что есть во всем…. уф-ф-ф…
– Уже лучше. А с чего это ты вдруг взял, что мироздание является единым целым?
– Но если я… уф… мыслю ее как вселенную… значит, в моем сознании она одно целое.
– Так это твое сознание ее объединяет? Может, тогда оно есть во всем, как ты сам сказал?
Грохот падения крупного тела Фридда был ответом. Он не удержал равновесия и звучно шлепнулся на спину.
– Учитель! Я больше не могу…
– Хорошо. На сегодня хватит. Готовь ужин, и ложимся спать.
Зарт спал не более двух-трех часов. Затем он встал и пошел к озеру, освещенному яркой луной. Сев на камень, он замер в углубленном размышлении. Ни морщинки не было на водной глади, ни малейшей ряби. Только отраженная луна, яркая, большая, оттеняющая темные контуры гор. Зарт задумчиво глядел на отражение луны, не шевелясь, почти не дыша. Время шло, часы за часами, а он неподвижной фигурой все сидел на камне, вглядываясь в зеркальную гладь.
Но вот уединенное размышление его было прервано. Фридд проснулся и пошел искать своего учителя. Он присел рядом с ним и также молча начал глядеть на отражение луны. Молодой беспокойный ум не мог еще долго удерживать себя на одном предмете. И ученик задал вопрос:
– Скажи, учитель, в чем смысл всего сущего?
Спрашивать о более мелких и незначительных вещах в этот час и в этом месте было немыслимо. Зарт в ответ поднял камень и бросил в середину озера. Раздался всплеск, и круги пошли по воде, морща отражение луны и гор.
– Ты бросаешь вопрос как камень. От этого идут волны, и картина искажается. Ты получишь ложную картину, задавая вопрос.
– Но как иначе получить ответ?
– Зачем тебе ответ? Чтобы получить знание? Сиди и смотри. Это выше знания.
Фридд замолчал, пытаясь осмыслить услышанное. Прошло некоторое время, Зарт взял еще один камень и бросил в озеро.
– Зачем ты это сделал? – спросил ученик.
– Теперь я захотел рассмотреть воды озера, а не отражение в них луны.
– Но ведь ты исказил камнем картину!
Зарт отвесил звонкую затрещину Фридду:
– Глупец! Как иначе можно разглядеть воды озера, если не взбаламутить их?
Обиженный ученик встал, подошел к воде и хотел умыться, чтобы скрыть слезы, но оступился на скользком камне и упал в воду.
– О, воистину, младенцам в простоте открыто то, что не видят мудрецы! – потрясенно прошептал Зарт.
– Но для этого нужно отвесить им подзатыльник, – подумав, добавил он.
Фридд вынырнул, держа в руке рыбу:
– Учитель, я поймал для нас рыбу на завтрак!
– Тогда иди разводить костер. Ночь закончилась и восходит солнце.
Так шли дни за днями, недели за неделями, месяц за месяцем, пока не сложились в год.
Целый год Фридд находился в ученичестве у Зарта, с рабской преданностью исполняя все его приказы, пожелания и прихоти, терпя выходки, не обращая внимания на синяки и ссадины. Он похудел, повзрослел, стал терпелив, настойчив. Упражнения, которые без всякой жалости заставлял его делать Зарт, развили тело и укрепили дух. В глазах Фридда учитель оставался загадкой, совершенством, недостижимым горизонтом, к которому можно сколько угодно бежать, но никогда не достигнешь.
Однажды Зарт сидел на камне возле костра и смотрел, как Фридд жарит на огне рыбу.
– Ты долго возишься с этой рыбой. У меня уже аппетит пропал.
– Подожди немного, учитель, ты же сам учил меня терпению.
– Я учил тебя делать все вовремя. А пока ты готовил, я уже наелся видом и запахом твоей рыбы.
– Но разве можно наесться видом и запахом рыбы?
– Рыба становится пищей, только когда ты ее приготовишь. А для этого необходимо прежде найти образ жареной рыбы в сознании и реализовать его через разум посредством тела в действительности. Я просто убрал лишние звенья этой цепи и насытился.
– Рыба готова. Если ты сыт, то я съем ее полностью.
Зарт отвесил звонкий подзатыльник ученику:
– Глупец! Я должен съесть ее вовсе не для насыщения! Нельзя разрывать цепь реальности, выбрасывая ее звенья по своей прихоти! Этой ночью ты пойдешь со мной, я научу тебя уважительному отношению к реальности!
Звезды и луну заволокло тучами. Стояла сплошная темень. Фридд и Зарт осторожно шли по краю обрыва.
– Долго еще, учитель?
– Терпение, Фридд, терпение.
Из-под ног Зарта с шорохом посыпались вниз камни. Фридд вздрогнул. Его воображение сделало пропасть бездонной, обрыв опасным, а всю затею глупой авантюрой. Но долг и почтение заставляли молча идти вперед, осторожно ступая по каменистой осыпи. Вот Фридд сделал неверный шаг, оступился, нога его заскользила по камням, он не удержал равновесие и с криком полетел в пропасть. К счастью, ему удалось зацепиться за какую-то ветку, и он повис над черной бездной. С трудом нащупав ногами выступ, он оказался между небом и землей. Пути не было ни туда, ни обратно.
– Учитель! Учитель! Помоги мне!
Откуда-то сверху, впрочем, не очень далеко, раздался ответ:
– Я так и знал, что ты упадешь, лентяй!
– Помоги мне, учитель!
– Подожди, я сейчас.
Прошло немного времени, и голос Зарта раздался рядом с Фриддом, на одном уровне с ним.
– Я здесь, иди ко мне.
Фридд в изумлении ответил:
– Но я не умею ходить по воздуху!
– И не нужно. Просто иди сюда.
– Но я упаду в пропасть!
– Не упадешь, если поверишь мне и шагнешь навстречу.
– Там бездонная пропасть!
– Для тебя пока да. Но реальность такова, каковой ты сам ее делаешь.
– Сначала научи меня ходить по воздуху!
– Тебе нужно просто отпустить эту ветку и сделать шаг.
– Я боюсь! Там пропасть! Я разобьюсь и умру!
– Глупец! Пропасть только в твоей голове! А смерти вообще нет!
– Нет, пропасть реальна, я ее вижу!
– Ты видишь только темноту. А пропасть рисует твое сознание, которое и определяет твои действия, следовательно, и твое положение в реальности. Перестань бояться и сделай шаг мне навстречу. Я жду тебя.
– Я погибну! Сними меня отсюда! Что тебе стоит, ты ведь умеешь летать и спустишь меня вниз.
– Ты это сделаешь сам. Когда поверишь моим словам. Но страх мутит твой разум. Убивает не пропасть, убивает страх.
– Конечно, я боюсь! А как не бояться? Там внизу острые камни! Я уже вижу себя, растерзанного и разорванного в клочья, лежащим на них!
– Поверь мне, что бояться нечего. Сотвори свою реальность, убери пропасть из головы и пошли домой, а то скоро рассвет. Утренние туманы холодные и мокрые. Я их не люблю.
– Учитель! Ты смеешься надо мной!
– И в мыслях не было. Мне долго еще ждать тебя?
Так они препирались еще некоторое время, и вскоре ночь начала клониться к рассвету. Вот над вершинами гор на востоке небо стало из непроглядно-черного темно-синим, потом все светлее и светлее. Из тьмы показались силуэты окружающего мира. Фридд увидел, что Зарт, действительно, находится на одном уровне с ним, более того, прохаживается туда и сюда, заложив руки за спину. Отчаянье сжало его сердце. Он никогда не научится ходить по воздуху, творить реальность по своему выбору… Но зачем тогда все? Зачем он оставил прежнюю жизнь и пришел к учителю? Нужно решаться. Или смерть, или он сотворит свою реальность! И Фридд, крепко зажмурившись, сделал шаг во тьму. Последовал короткий миг падения, но через долю секунды он почувствовал под ногами твердую поверхность. Он стоял! Не падал! Стоял в воздухе! Сердце его переполнило ликование. Он смог, он сотворил свою реальность! Звонкий подзатыльник привел Фридда в чувство.
– Ты долго еще собираешься так стоять с глупой улыбкой на губах? Я, между прочим, проголодался! Пошли домой.
Фридд открыл глаза и увидел в свете занимающейся зари, что он стоит на зеленой траве возле Зарта, а уступ, на котором он всю ночь дрожал от страха, находится на высоте двадцати сантиметров от земли.
Когда они уходили, Зарт, оглянувшись, махнул рукой. Трава, земля и камни на ней растаяли в воздухе, сделавшись глубокой пропастью, но Фридд этого не заметил.
Домой они возвращались другим путем, идя по берегу горной речки. Фридд, еще не до конца оправившийся от ночного страха, по своему обычаю немного дулся на Зарта. А тот преспокойно и весело перепрыгивал с камня на камень, как ни в чем не бывало.
Дым костра ел глаза, выжимая из них слезы. Фридд жмурился, отмахивался рукой, тер кулаком слезы на ресницах. Порой он в раздражении пересаживался на другое место, но ветер со злорадным упорством тут же начинал дуть в его сторону, и Фридда снова заволакивало дымом. А самое обидное было в том, что напротив него сидел Зарт и с улыбкой наблюдал за этими мучениями. В его сторону дым почему-то не относило.
– Осторожнее маши руками, а то котелок перевернешь, и вся похлебка достанется костру.
– Учитель! Этот дым не дает мне покоя! Все глаза уже выплакал! Никуда от него не спрячешься!
– Это свойство дыма – есть глаза.
– Так и что мне делать?
– Вари похлебку, а то я после ночной прогулки очень голоден.
– Но я почти ничего не вижу от этого едкого дыма! Он преследует меня!
– Как это дым может кого-то преследовать? Он даже думать не умеет. Нечем.
– Но его всегда относит в мою сторону! А тебя почему-то не трогает!
– Потому что мне он глаза не раздражает.
Фридд нахмурился, задумавшись.
– Но если так, то дым умеет думать и ищет того, кому может навредить!
– Тогда умеет думать и магнит, поскольку ищет то, что может притянуть.
– Ты опять говоришь загадками, вместо того, чтобы сказать прямо!
Зарт, привстав со своего места, перегнулся через костер и отвесил оплеуху Фридду.
– А сейчас твоя глупость притянула мою руку! Вот глупость уж точно думать не умеет!
Фридд насупился и стал раздраженно помешивать варево в котелке.
– Неправда! Никакой я не глупый!
– Да что ты знаешь о правде!
– Каждый человек знает, где правда, а где ложь.
– Дым раздражает твои глаза, и не трогает мои. Это правда?
– Да, правда.
– А почему?
– Не знаю, а ты не говоришь.
– Потому что правда лишь скрывает истину. Познай ее, и ты познаешь все сущее, всю правду на свете.
– А как мне ее познать?
– Ты уверен, что хочешь?
– Конечно, хочу!
– Хорошо. Я покажу тебе истину. И тогда посмотрим, не откажешься ли ты от нее. Собирайся, бездельник!
– Куда, учитель?
– Искать истину.
– Но похлебка…
Зарт ногой перевернул котелок, который залил костер. Угли зашипели, и от них повалил густой белый пар.
Солнце немилосердно выжимало влагу из уставшего Фридда. Они шли уже больше чем полдня по пустынной и безводной местности к кажущейся такой близкой, но почему-то не приближавшейся горе. Зарт шагал бодро и весело насвистывал что-то под нос. Жара и солнце, казалось, совершенно не оказывали на него никакого действия. Чего нельзя сказать о Фридде, который очень устал и хотел пить. Он еле плелся и постоянно ныл.
– Учитель! Долго еще?
– Смотри на гору.
– Она вообще не приближается. Мне кажется, мы топчемся на месте. Я хочу пить.
– Если ты жаждешь познать истину, тогда вперед. Но ты всегда можешь вернуться назад.
– Эта гора как горизонт. Я приближаюсь к ней, а она удаляется.
– А ты думал, путь к истине легок?
– Я не думал, что он так труден!
– Это твое любимое занятие.
– Какое?
– Не думать.
Фридд обиделся и замолчал. Пыль забивала ему нос, першила в пересохшем горле, заставляла кашлять. А конца его мучениям видно не было. Но Зарт легко шагал впереди, и это ободряло. «Если может он, смогу и я», – думал Фридд, и продолжал трудный путь за истиной.
Солнце начало клониться к закату. Жажда Фридда выросла до такой степени, что он уже ни о чем другом и думать не мог. А Зарт, как нарочно, постоянно поддевал его, насмехаясь над стонами и жалобами, сам же оставаясь таким же свежим, как и в начале пути.
– Учитель! Скажи, почему солнце и жара на тебя не действуют, а меня уже почти убили?
– Мы ведь идем за истиной. Ты еще не познал ее, а я знаю. Она мне помогает.
– Так открой ее мне скорей, пока я не умер!
– Мы еще не дошли.
– А когда дойдем?
– Это, в основном, зависит от тебя. Похоже, в ярком солнечном свете ты не способен увидеть истину. Подождем темноты.
– Я умру!
– Очень может быть.
Прошло еще некоторое время. Солнце зашло, наступила ночь, принеся с собой прохладу. Но Фридд не радовался этому. Жажда стала столь сильна, что вытеснила из его сознания все остальное.
Вот на небе показались звезды. Фридд плелся за учителем, в душе проклиная тот день, когда пришел к нему на свою погибель.
– Мы уже почти пришли, ученик. Скоро твои мучения закончатся.
Фридд поднял голову и увидел прямо перед собой ту гору, которая днем все никак не хотела приближаться к нему. Она темной громадой нависла над головой, заслоняя собой небо и луну и звезды. Вдруг Фридд наступил ногой в воду. Перед ним лежала большая темная лужа. Вода! Спасение! Жизнь! Он упал на колени и начал жадно пить. Удар ноги Зарта отбросил его в сторону. Обезумевший Фридд на четвереньках пополз к луже, и снова был отброшен.
– Подожди секунду. Я кое-что покажу тебе. А потом решишь, пить тебе или нет. Но очень советую подождать совсем немного.
С этими словами Зарт достал огниво, высек огонь и зажег небольшой факел. В его свете стало видно, что в большой луже лежит труп осла, уже полуразложившийся. Фридд посмотрел на него, потом на учителя, и хрипло сказал:
– Потуши свет.
С этими словами он пополз к луже и стал пить. Зарт милосердно задул огонь.
Когда Фридд напился, они в молчании продолжили путь. Пройдя совсем немного, дошли до поворота тропы. Зайдя за него, они вышли из тени горы и в сиянии луны и звезд увидели чистый и свежий источник, весело журчавший между камнями.
Однажды Зарт и Фридд гуляли по лесу. Солнечное утро, сияющее свежими красками умытого ночным дождем леса, в котором свет играл в каждой капельке росы на траве и листьях, создавало прекрасный душевный настрой. На небе легкие пушистые облака далеко в вышине радовали глаз. Шелест ветвей и пение птиц ласкали слух.
Прогулка приносила им удовольствие, они неспешно шли по лесу, думая каждый о своем. Внезапно Зарт остановился, на лице отразилось беспокойство. Казалось, что-то нарушило мирную гармонию утреннего леса. Оглянувшись кругом, он решительно направился к дереву, возле которого лежала сломанная ночным ветром ветка. Под ней извивалась в тщетных попытках освободиться большая черная гадюка с белым шрамом на голове.
– Осторожнее, учитель! Эта змея смертельно опасна!
– К ней самой приблизилась смерть. Хотя она всегда носит ее внутри себя.
– Но сейчас смерть пришла к ней со стороны.
– И потому она не хочет умирать. Мы понимаем наше внутреннее, когда оно касается нас извне. Говорят, что спасенная от смерти змея становится намного смертоносней, и жалит всех подряд без разбора.
С этими словами Зарт с усилием приподнял ветку и освободил гадюку. Но при взгляде на нее стало очевидно, что жить ей осталось немного. На половине длинного тела был виден перелом. Она извивалась от боли и в тщетных попытках уползти, спрятаться.
– Учитель! Добей ее!
– А почему ты не сделаешь это сам?
Фридд устыдился своего малодушия и желания переложить неприятную обязанность на чужие плечи. Но подойти к ядовитой змее боялся.
– Ты желаешь освободить ее от страданий, но боишься смерти? Что сильнее, твой страх или твое милосердие? Если страх, то мучайся совестью. Если милосердие, то преодолей страх и подари ей смерть, если в тебе самом мало жизни. Или убей сострадание. Так обычно все и поступают.
И Зарт, нагнувшись, взял змею в руки, которая замерла и не шевелилась. Он ласково провел рукой по черной блестящей чешуе, подул на нее, что-то шепча одними губами, а затем опустил на землю. Свершилось чудо. Змея, совершенно здоровая, быстро уползла в кусты.
– Жизнь сильнее смерти. Но смерть мы всегда носим в себе и причиняем другим. Как, впрочем, и жизнь. Мы даем только то, что имеем.
Зарт задумчиво и грустно глядел вслед гадюке.
– И все-таки жизнь сильнее.
Фридд потрясенно смотрел на учителя.
– Как ты это сделал? Научи меня!
– Только тот, кто понял, что смерти нет, может преодолеть ее страх. Только тот, кто преодолел страх смерти, может делиться жизнью. Ты боишься умереть? Значит, смерти в тебе больше, чем жизни. И ты можешь дарить лишь смерть даже во имя жизни. Но чтобы дарить жизнь, нужно пройти через смерть.
В этот момент из чащи неспешно вышел олень. На гордо поднятой голове красовались роскошные рога. Весь он был олицетворением благородства, силы и красоты. Неспешно ступая стройными ногами, он двинулся к Зарту. Внезапно из кустов на него стремительно бросилась черная гадюка и укусила чуть выше копыта, тут же уползя обратно. Олень испуганно остановился. Яд этой змеи действовал очень быстро. Не прошло и минуты, как прекрасное животное упало на колени, издав протяжный стон. А потом медленно повалилось на бок. Еще минута предсмертных судорог и глаза оленя помутнели, застыли и остекленели в неподвижности смерти. Он был мертв, укушенный черной гадюкой.
Фридд бросился к упавшему оленю, засуетился вокруг него, не зная, чем можно помочь.
– Учитель! Помоги! Оживи его!
– Смерть имеет власть не над всеми. Но еще меньше имеет власть над смертью.
Зарт прислонился к дереву, скрестив руки на груди.
– Но ты можешь это сделать!
– Я голоден. Пошли обедать.
– Зарт!!!
Но он уже повернулся и молча пошел прочь. Фридд постоял немного над мертвым оленем, потом пошел за учителем, опустив голову.
Целый день Фридд дулся на Зарта и не хотел разговаривать с ним. И только под вечер, когда они сидели возле костра, он поднял полные слез глаза на учителя и спросил:
– Почему ты спас змею, которая потом укусила оленя? И не захотел помочь ему? Ты ведь знал, что так произойдет! Объясни мне.
– Жизнь и смерть иногда в наших руках, но не принадлежат нам. Мы часто становимся орудиями жизни и смерти, но всегда имеем право выбора. Ты хочешь, чтобы я взял на себя ответственность определять, кому жить, а кому нет? Эта ноша мне не по силам. Но кое-чему я могу тебя научить. Подкинь в костер хворосту.
Фридд послушно встал, подошел к куче приготовленного для костра хвороста, взял охапку и бросил в костер. Внезапно из нее выскочила большая черная змея и укусила его за руку. От неожиданности тот сначала весь передернулся, а затем застыл в ужасе. Утром он видел, как укус такой же змеи за минуту убил оленя, который весил в четыре раза больше, чем он. Яд действует так быстро, что удалять его из раны бесполезно, не успеть. Побледнев, Фридд медленно повернулся к Зарту. А тот спокойно строгал ножом палочку.
– Найди в себе достаточно жизни, чтобы победить смерть. Ты сможешь. Для начала убери страх. Пройди сквозь него. Тебя убивает не яд, а страх.
Весь дрожащий Фридд присел на землю и стал с ужасом рассматривать укушенную руку. Он не мог произнести ни слова.
– Смерти на самом деле нет. В том смысле, как это привыкли понимать. Найди в себе жизнь.
От страха Фридд ничего не соображал и плохо слышал Зарта. Он готовился к удушью, судорогам и смерти. Но их все не было. Прошло пять минут. Десять. Никаких изменений. Фридд начал потихоньку приходить в себя. Когда он окончательно опомнился, то задал вопрос:
– Почему на меня не подействовал яд гадюки? Почему я жив?
– Если ты обратил внимание, то на голове этой змеи был шрам. Это наша утренняя знакомая. Весь свой яд она истратила на оленя. Начинай готовить ужин, бездельник. Я чертовски проголодался.
Однажды рано утром Фридд растолкал сладко спящего Зарта:
– Учитель! Ты счастлив?
Зарт сел, сонно потирая кулаком глаза и зевая.
– А ты, ученик?
– Вопрос на вопрос? Но я скажу, что да, я счастлив. У меня ведь есть такой учитель! Есть уютная пещера, есть прекрасные горы вокруг, озеро, в котором водится рыба…
Договорить он не успел, потому что подзатыльник оборвал его речь.
– А теперь?
С невинным видом поинтересовался Зарт.
Фридд надул губы, порывисто вскочил на ноги и выбежал из пещеры, по пути перевернув котелок с обедом.
Когда Зарт вышел из пещеры, Фридд, сидя на корточках, усердно раздувал костер. Глаза ему сильно щипало дымом, поэтому они слезились.
– Сначала хорошо подумай, а потом ответь.
Зарт присел рядом с учеником.
– Тебя делает счастливым то, что снаружи или то, что внутри тебя?
Фридд замер в раздумье. Несколько раз открывал и закрывал рот, хлопал глазами, а потом сказал:
– Я никогда так не ставил вопрос. Пожалуй, и то и другое.
– И оно ничем не отличается друг от друга?
– Конечно, отличается. Снаружи только то, что делает меня счастливым. А счастлив я внутри.
– А может быть так, что одно и то же снаружи делает тебя в одно время счастливым, а в другое несчастным?
Фридд задумался.
– Наверное, да. Твой подзатыльник сделал меня несчастным, но я сейчас представил, что ты вдруг умер. И тогда я был бы счастлив снова получить его. Ведь ты и подзатыльники нераздельны.
– Но это означает, что счастливым тебя делает не то, что снаружи, а то, что внутри.
– Ну да… как я отношусь к чему-либо.
– Ты хочешь сказать, что счастье – это отношение к чему-либо?
– Получается, что так и есть.
– Как внутреннее относится к внешнему?
– Именно так.
– А ты не бывал счастлив от того, что внезапно прекратилась долго терзавшая тебя зубная боль?
– Ну, бывало.
– А зубная боль была внешним или внутренним?
– Разумеется, внутренним.
– Тогда ты был счастлив исключительно по внутренним причинам.
– Выходит, так.
– Значит, в тебе есть нечто, что может оценивать на предмет счастья и внутреннее и внешнее? А может, твое внутреннее для этого «нечто» тоже есть внешнее, раз оно им не является и смотрит как бы со стороны?
– Ну… наверное, да. Ты совсем меня запутал, учитель! Я просто бываю счастлив, но когда начинаю пытаться понять, что это значит, то становлюсь несчастным, потому что не могу ухватить счастье, до конца понять его.
– Сороконожка тоже прекрасно ходила, пока не начала пытаться понять, как она это делает. Счастливым может быть и животное, но у тебя есть разум, чтобы понять, что же это такое.
– Похоже, именно разум делает меня несчастным на ровном месте, когда для этого нет никаких причин.
– А несчастье это отсутствие счастья? Или наоборот?
– Даже не знаю. Если считать, что есть только счастье, а несчастье – его отсутствие, то получается одно. А если наоборот, то другое.
– Какое другое?
– Ну, если счастье первично, то нужно просто убрать несчастье, чтобы оно появилось. А если наоборот, то необходимо где-то найти счастье.
– Если разум делает тебя несчастным, то нужно убрать разум. Ты хочешь быть счастливым?
– Нет! Не таким счастьем! Я ведь человек, а не животное! Предпочту быть несчастным, но разумным.
– Чтобы осознавать, что ты несчастен?
– И что счастлив, тоже.
– Может, нужно тогда изменить разум и делать то, что делает счастливым и избегать того, что делает несчастным?
– Возможно, так, учитель.
– Это зовется мудростью. Но неужели ты думаешь, что седые мудрецы счастливее младенца, ласкаемого матерью?
– Учитель! Я совсем потерялся. Просто скажи, что такое счастье, и все.
– Ты очень хочешь это узнать?
– Да.
– И готов претерпеть ради этого несчастья?
– Готов.
– Хорошо. Тогда вставай и пойдем.
– Куда?
– За счастьем, конечно!
– За истиной мы уже ходили…
Пробурчал себе под нос Фридд. Зарт только усмехнулся.
Целый час они вбирались на гору. Фридд вспотел, устал и тяжело дышал, пытаясь поспеть за учителем, который легко перепрыгивал с камня на камень, ничуть не запыхавшись. Наконец, они добрались до вершины. Фридд упал на живот, раскрывая рот как рыба, выброшенная на берег, в попытке отдышаться. Зарт же с довольной улыбкой осматривал открывшуюся панораму.
– Вот оно, счастье!
Он широко повел рукой. Фридд тупо следил за ним взглядом.
– Здесь я по-настоящему счастлив, ученик! Выше только небо! Только звезды, солнце и луна! А как прекрасно все то, что внизу! Эти горы, луга, ручьи! Да, я счастлив!
Фридд послушно посмотрел на небо, потом на пейзаж внизу. Лицо его выражало недоумение.
– И что в этом хорошего?
– Разве тебя не переполняет счастье, как меня?
– Я устал, замерз и хочу есть. Покажи мне скорее счастье, и пойдем вниз.
– Я тебе его уже показал. Но это мое счастье, и шли мы именно за ним, иного я не знаю. Свое ищи сам. Sum suique.
– Но где?
–Там, где ты настоящий. Там, где твое место и твое дело.
– Но я не знаю, где это и что это такое! Ты обещал мне показать! Ой…
Возмущение Фридд прервала затрещина:
– Похоже, ты достаточно умен, чтобы быть счастливым, но слишком глуп, чтобы понять это! Ты не знаешь ни своего места, ни своего дела! Идем вниз, я тоже проголодался. Что у нас на ужин?
– Вставай, бездельник! – Зарт безжалостно растолкал спящего Фридда.
– Что случилось, учитель? Зачем ты разбудил меня посреди ночи? Я так устал и хочу спать…
– Нужна наша помощь. Одевайся быстрее. Да быстрее же! Или мне приложить к тебе ускоритель?
Фридд втянул голову в шею, ожидая подзатыльника. Но его не последовало. Зарт, действительно торопясь, уже выходил из пещеры, в которой они жили.
– Постой, учитель! Я иду!
Фридд, прыгая на одной ноге, пытался засунуть другую в штанину, которая путалась и перекручивалась. В конце концов, он потерял равновесие и упал. Зарт, повернувшись у входа, метнул на него грозный взгляд.
– И возьми с собой топор!
– Зачем?
– Скоро узнаешь!
Фридд, завершив, наконец, процесс одевания, послушно взял топор, лежавший у очага, и поспешил за учителем.
В темноте они шли в чаще леса, но Зарт безошибочно находил путь. Чего нельзя было сказать об Фридде, постоянно спотыкавшегося о корни и камни и бившегося головой о ветви деревьев.
– Долго еще, учитель?
– Уже почти пришли. Не потеряй топор.
Через некоторое время Зарт остановился возле тонкого дерева.
– Руби его.
– Зачем, учитель?
– Не задавай лишних вопросов.
Фридд послушно начал рубить дерево, уже видимое в предутреннем свете. Ему не понадобилось много времени, и скоро оно упало на землю.
– Обрубай скорее с него все ветви и вершину, и неси за мной. Да скорее же!
– Но зачем это нужно?
– Ты опять задаешь лишние вопросы?
Ученик молча начал махать топором. В результате получилось бревно длиной около трех метров.
– Теперь посередине сделай надруб и замажь его землей.
Фридд послушно выполнил очередное, бессмысленное с его точки зрения, указание. Он уже привык к подобному поведению Зарта и ждал только, что из этого выйдет.
– Бери его и неси за мной.
Нести длинное бревно было крайне тяжело и неудобно, но Фридд стоически переносил все мучения. Но вот они подошли к оврагу, на дне которого извивался среди камней небольшой ручей.
– Перебрось его через овраг.
Фридд сделал это.
– Скорей забираемся вон на тот пригорок и спрячемся в кустах.
Зарт и его недоумевающий ученик так и сделали. Они легли, скрытые ветвями и листьями густого орешника и затаились. Отсюда, с высоты, им была видна тропа, которая пересекала овраг, не менее чем на километр вдаль. Вот показалась группа туристов. Внезапная догадка подбросила в воздух Фридда.
– Учитель! Мы приготовили им ловушку, чтобы кто-то упал!
– А ты сразу не понял?
Фридд даже онемел от изумления.
– Но учитель!
– Что «но учитель»?
– Это зло! То, что ты хочешь сделать, это зло!
– Ты тоже в этом участвуешь.
– Нет! Я вовсе этого не хочу! Это ты меня обманом заставил сделать ловушку для неповинных людей!
– Так ты уверен, что я желаю причинить этим людям зло? И что они ни в чем не повинны?
– А как же иначе! Ведь кто-то упадет, пытаясь перейти по подрубленному бревну!
– Ну да, разумеется.
– Это зло!
– Брось дурную привычку по внешней стороне явления давать ему оценку.
– Я в этом не участвую! Я сейчас пойду и уберу это бревно!
Ловкая подножка свалила Фридда на землю. Зарт нажал на его шее пару точек, и Фридд не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, как ни старался.
– Учитель! Ты сам учил меня творить добро! А теперь хочешь сделать зло моими руками!
– Я всего лишь исполняю долг. Если ты считаешь, что это зло, то можешь считать и дальше. Если назовешь добром, то и это твое дело. Суть в том, что это должное, и оно будет исполнено. Оценку дашь после.
– Какая оценка может быть гадкому поступку!
– Время меняет все. Хотя и не всегда.
– Добро останется добром, а зло злом во все времена!
– И ты сам определяешь их?
– Нет! То есть да… нет…
– Та да или нет?
– Конечно, да!
– И ты уверен, что всегда можешь правильно это сделать? Знаешь все причинно-следственные связи?
– Учитель! Если кто-то убьет ребенка, это зло в любом случае!
– Даже если ты будешь знать, что этот ребенок вырастет в страшного тирана?
– Этого знать никто не может! Не играй словами!
– Хорошо. Я отпущу сейчас тебя. И делай то, что подсказывает тебе твоя совесть. Если ты знаешь добро и зло.
С этими словами Зарт надавил на шею ученику, вернув ему подвижность. Группа туристов уже почти достигла импровизированного моста через ручей. Первой шла молодая женщина, за ней еще пять человек. Фридд вскочил на ноги, и хотел было бежать вниз, но внезапно остановился. Оглянувшись на Зарта, он посмотрел прямо ему в глаза и спросил:
– Ты что-то недоговариваешь. Ты что-то знаешь. Скажи мне.
– Ответственность тяжкое бремя. Я просто хочу, чтобы мой ученик разделил со мной эту ношу.
– О чем ты?
– Ты должен принять решение.
– Какое?
– Остановить эту женщину или нет. Она упадет на камни.
– И что произойдет?
Зарт молчал, поджав губы. Фридд знал это выражение упрямства. Больше из учителя не вытянуть ни слова. Он оглянулся. До оврага осталось не более 20 метров. Мучительное колебание отразилось на его лице. Кому поверить? Своим глазам и рассудку или загадочному Зарту? Что он задумал? Зачем все это? А женщина все приближалась к роковой черте. Фридд внутренне метался между верой в учителя и своим пониманием добра и зла. В конце концов, он мрачно сел подле Зарта и стал наблюдать.
Как и следовало ожидать, женщина, пытаясь перейти через подрубленное бревно, упала на камни. По всей видимости, она подвернула или даже сломала ногу. Ее подняли, положили на импровизированные носилки, и вся группа двинулась назад. Их поход был испорчен.
– Так ты этого добивался?
Фридд мрачно смотрел на Зарта. А у того на лице застыло торжественное выражение, как будто произошло что-то очень важное:
– И да свершиться наша судьба!
В этот момент сильный удар бросил их на землю. И еще трижды содрогалась все вокруг, наполняя воздух грохотом. Последний толчок вызвал сильный оползень. Половина горы с деревьями, камнями и всем, что там ни было, съехала в туче пыли с невообразимым шумом и треском ломающихся деревьев. Если бы туристы продолжили свой путь, они неминуемо погибли бы.
Фридд лежал на животе прямо на краю обрыва, образовавшегося секунду назад. Он тупо моргал глазами и ловил воздух открытым ртом, оглушенный происшедшим. Зарт же, отряхнув одежду, невозмутимо стоял рядом и насмешливо глядел на него:
– Ты долго еще собираешься валяться здесь? Пора возвращаться. И думай, что ты приготовишь на завтрак, лентяй!
Руки Фридда немного дрожали, он все никак не мог оправиться от происшедшего. Зарт же, доев завтрак, довольно привалился к стене пещеры и сквозь полуприщуренные глаза наблюдал за учеником. А у того вовсе никакого аппетита не было.
– Учитель! Я все понимаю. Но у меня к тебе просьба.
– Говори.
– Никогда больше не заставляй меня брать на себя такую ответственность.
Зарт долго сидел, грустно глядя в огонь. Потом он хотел что-то сказать, подняв заблестевшие глаза на Фридда, но слова застряли в глотке. Он промолчал. И это молчание было красноречивее всех ответов.
Утро следующего дня застало Фридда собирающим свои нехитрые пожитки.
– Так ты твердо решил уйти? Ты ведь только начал постигать путь…
– Я уже закончил. Прости, учитель, но это не для меня. Я просто хочу жить. Хотя благодаря тебе я понял, что я есть на самом деле и чего хочу от жизни. Вот за это спасибо. Но с меня хватит. Я ухожу.
– Хорошо, самоуверенный Фридд. Если ты убежден, что постиг и себя и жизнь, то тебе действительно пора уходить. Я в этом случае уже ничего тебе дать не могу. А кем, если не секрет, ты станешь теперь? Кто ты на самом деле?
– Теперь я знаю, вижу и понимаю намного больше обычных людей. Мои умения и способности, раскрытые тобой, будут служить добру. Я сделаю людей счастливыми.
– Это каким же образом?
– Я поведу их к счастью!
– А если они не захотят?
– Захотят. Я покажу им путь. А тех, кто будет мешать, я уберу с дороги.
– Да… Ну что ж, не ты первый, не ты последний… Иди. Как жаль, что ты так ничего и не понял…
– Я понял достаточно! Ты здесь спрятался от людей и от самого себя! Ты просто трус! Даже когда ты спасаешь людей, то делаешь это исподтишка! Я буду это делать открыто и прямо! Это честно и справедливо! А ты жалкий неудачник, который прячется за своими загадочными философиями и системами! Все просто! И твое счастье, которое ты показал мне на горе – сплошная ложь! Оно снаружи, оно внутри… что тебя делает счастливым… ищи свое счастье сам… Все это пустые слова, прикрывающие твою трусость!
– И кого же я боюсь?
– Самого себя! Ведь ты здесь из-за женщины?
– Ты проницателен.
– Так нужно было бороться за свое счастье, а не бежать в горы и убивать любовь! Ты и мою душу хотел опустошить, кастрировать и сделать себе товарища по несчастью?
Зарт побледнел, опустил голову и замолчал, поджав губы.
Фридд схватил свои пожитки и выбежал из пещеры. Когда он скрылся из вида, Зарт с низким горловым звуком выдохнул воздух. От этого вибрирующего звука лопнул глиняный кувшин, а с потолка посыпались мертвые насекомые. Вся реальность как будто пошла рябью и начала прорываться. За дырами, прорехами и щелями проглядывало что-то совершенно иное. Резкий белый свет сверху, грязно-кремовый горизонт. И все шаталось, крутилось. В нос ударил запах – неприятный, чужой и знакомый одновременно. Зарт зажмурил глаза. А когда открыл, то все вернулось на места – пещера, лес, озеро, горы. Только Фридда уже не было с ним.
Прошло несколько лет. Зарт, как и прежде, жил в своей пещере возле горного озера, изредка выбираясь в селения, когда без его помощи обойтись было нельзя, например, вылечить смертельно больного. А порой он внезапно появлялся в городах, говорил или делал какие-то вещи, которые коренным образом меняли жизнь людей, а иногда никаких видимых последствий не имели. Затем также внезапно и необъяснимо исчезал.
Первое время о Фридде не было слышно, но вскоре он стал достаточно известен. Как оказалось, он поступил на службу в полицию и стал делать карьеру семимильными шагами, чему очень способствовала его женитьба на дочери министра внутренних дел, с которой он познакомился вскоре после ухода от Зарта в расположенном неподалеку городе. Как оказалось, это была та самая женщина, которая сломала ногу, переходя подпиленное Фриддом бревно. И уже через три года он возглавлял городской отдел полиции, а потом перешел в министерство. Фридду понадобилось всего пять лет, чтобы стать сначала заместителем министра, затем советником правителя по вопросам безопасности, а еще через пару лет после небольшой войны с сопредельным государством он стал министром обороны. Никто не удивился, когда он возглавил страну, сместив старого склонного к пьянству правителя. Наоборот, люди радовались молодому, энергичному, способному Фридду. Но уже первые месяцы его правления показали, что радоваться было рано. Фридд ввел строгие до жестокости законы, в два раза увеличил налоги и штат полиции, начал перевооружение армии. Страна оказалась наводнена доносчиками, тюрьмы были переполнены. Любое инакомыслие подавлялось беспощадно. Бюрократический аппарат раздулся до чудовищных размеров. Для самого простого и естественного действия человеку теперь требовалось несколько бумаг, заверяющих достоверность друг друга. Уровень жизни, как следствие, резко упал. Недовольство подспудно бурлило в стране, как в закрытом котле, подавляемое репрессиями и все новыми и новыми законами, буквально связывающими людей по ногам и рукам. Вскоре оно вылилось в открытое сопротивление режиму Фридда. По всей стране действовали группы боевиков, устраивая взрывы, поджоги, политические убийства.
Зарт сидел в пещере возле очага, где потрескивал огонь, и грел руки. Погода стояла холодная, туманная, иногда срывался дождь со снегом. Почти наступила ночь, только на западе свинцово-серое низкое небо чуть синело, провожая ушедший день. Порывы ветра задували в пещеру, изгоняя тепло, принося сырость, неуютность и тревогу. Зарт ждал.
– Я знаю, что ты меня уже ждешь.
В пещеру из темноты неслышно вошел Фридд. Он сильно изменился. Стал похож на сжатую стальную пружину, всегда готовую стремительно развернуться и ударить острым концом. Лицо было жестким, высокомерным. Глаза леденили холодом пронизывающего душу взгляда. Даже самый сильный человек не мог долго выдержать его. Фридд подавлял волю окружающих, подчинял людей себе. И лишь только Зарт спокойно и внимательно смотрел в эти глаза, в которых плясали отблески пламени костра. Фридд не выдержал первый и отвел взгляд, что явно его смутило.
– Принимай гостя, учитель.
– Не зови меня так. Я не учил тебя делать то, что делаешь ты. И в гости не звал. Впрочем, как и в прошлый раз.
– Да. Ты показал мне только первую ступень. Дальше я пошел уже сам. Я всегда сам выбираю свой путь. Теперь вот зашел к тебе на огонек.
– А целая армия снаружи нужна, чтобы гарантировать гостеприимство хозяина?
Фридд усмехнулся:
– Я долго за тобой наблюдал. Ты, оказывается, очень и очень непростой человек, что, впрочем, знают все. А еще ты очень и очень опасный. Для меня, во всяком случае.
– Чем же старый отшельник может быть опасен могущественному правителю?
– Не делай из меня дурака! Я способен различать линии вероятностей и находить точки, где от выбора зависит дальнейший ход истории! Ты не показал мне это, но я понял сам. И еще я понял, что ты только прикидываешься несчастным бедным отшельником. Ты постоянно вмешиваешься в ход событий, направляя историю в нужное тебе русло. Женщина сломала ногу и осталась в живых, а затем стала моей женой. Вдобавок оказалось, что она дочь министра. Обрушился мост через реку и курьер опоздал с депешей, в результате началась война. А там, между прочим, тебя видели. Мне еще перечислять или признаешься сам?
– В чем это?
– В том, что ты способствовал тому, чтобы я стал правителем!
– И в мыслях не было! Если бы я знал, что ты станешь правителем, да еще таким, то убил бы тебя при первой же встрече!
– Ну да, конечно, конечно. Ты ничего не знаешь, не понимаешь. Поди докажи… Только я и доказывать ничего не собираюсь. Ты опасен уже потому, что можешь так же и свергнуть меня. Не знаю, хочешь ли, но даже малейшего шанса не оставлю тебе!
– И что ты сделаешь?
– Я изолирую тебя от внешнего мира и не позволю больше влиять на события.
– А может, это и есть то, чего я добиваюсь? И вызовет нужные мне последствия? Впрочем, ты меня боишься, и правильно делаешь. Бойся и дальше. Страх есть вера наоборот, мучительная вера в зло, которое еще не настало. Ты утерял надежду на добро. Тобой правит зло. Оно тебя и убьет.
Фридд обернулся и махнул в темноту рукой. По его сигналу в пещеру стали забегать вооруженные люди. Первые двое несли сеть. Зарт спокойно встал, развел в стороны руки и улыбнулся:
– Точки выбора реальности, ты говоришь? Это интересно, я подумаю на досуге.
Сразу после этих слов земля сотряслась от толчка землетрясения. Большая часть пещеры обвалилась, погребя солдат Фридда и его самого. Зарт исчез через открывшийся в потолке пролом. Прошло не менее получаса, пока находившиеся снаружи люди разгребли завал и достали Фридда. Он был без сознания, но жив и невредим.
– Пространство и время не существуют сами по себе, да и вообще не имеют существования, отличного от сознающего их человека. Они лишь условия восприятия реальности, искажающие ее до неузнаваемости.
От неожиданности Фридд подпрыгнул, расплескав коньяк сорокадевятилетней выдержки. В каминной комнате разлился густой аромат благородного напитка. Зарт стоял у стены, скрестив руки и усмехаясь одними глазами. Фридд оторопело смотрел на него, часто моргая. Вид у него был глупый.
– А поскольку все события происходят лишь во времени и пространстве, то… Дальше додумай сам.
– Я расстреляю охрану. Завтра же утром. Лично.
Фридд оправился от испуга, вытер коньячную лужу на мраморном столике рукавом шелкового халата небесно-голубого цвета с золотыми драконами, плеснул коньяк во второй бокал и протянул Зарту:
– Как ты думаешь, я положил туда яд? Может быть, я рассчитал линии вероятностей и ждал тебя?
– Разве ты не помнишь, что убивает вовсе не яд? Впрочем, это не имеет никакого значения.
– А что имеет?
– Да, по сути, ничего из того, чему мы придаем значение. Но то, что действительно важно, придает значение нам.
– Например?
– Добро и зло.
– Опять игра словами? Реальность сама по себе не добра и не зла. Мы даем ей эти значения. Мы творим и зло и добро.
– Несомненно. Но добро, которое в тебе, не есть ли зло на самом деле? Ведь если от твоего добра выходит зло, то что оно есть тогда?
– Я спас от смерти человека. Это добро?
– Да.
– А этот человек потом убил кого-то. Это зло?
– Да.
– А убитый не натворил страшных дел. Это опять добро. И так до бесконечности. Причина-следствие. Поступок-воздаяние. В этой цепи добро и зло меняются местами так часто, что сливаются в одно целое. И только я даю им оценку. А потому добро есть то, что я называю добром, а зло – то, что я называю злом. И если я сильнее тебя, то и ты признаешь мое добро и зло. Важна сила и власть.
– Ты сам себя сделал мерилом добра и зла. Ты сам себя сделал Богом.
– Бог, если Он и есть, создал меня с возможностью определять добро и зло. Я только лишь использую эту возможность. Как же я сделал себя Богом?
– Присвоив себе право на добро и зло. Ты можешь их творить, но если возьмешься определять, то ничего кроме зла, в тебе не останется. Уже не осталось.
– Хорошо. Оставим это. Зачем  ты пришел? Чтобы убить меня?
– Глупец. Как мне сейчас хочется дать тебе хороший подзатыльник… Я пришел, чтобы предупредить от неправильных поступков.
– Хорошо, предупреждай.
– Я уже это сделал. Или ты не понял?
– От каких именно?
– От любых. Не поступай неправильно. Поступай правильно.
Фридд достал из стола блестящий никелированный револьвер. Зарт остался спокоен.
 – То, что я хочу сейчас сделать, это добро или зло? Это правильно или не правильно?
Фридд с треском прокручивал барабан револьвера.
– Я не знаю, что ты хочешь сделать на самом деле. Может, убить себя?
– Ясновидящий Зарт чего-то не знает? О, как интересно! А ну, мы сейчас проверим, есть ли Бог, и кто определяет добро и зло!
С этими словами Фридд навел оружие на Зарта. Но на спуск не нажал.
– Ты способен убить человека, который тебя учил? Вложил в тебя часть своей души? Но тогда ты действительно убьешь себя самого.
Фридд медленно опустил руку и голову. Взгляд его был прикован к узору на ковре, но видел совсем не его.
– Я и не собирался. Хотя, наверное, мог бы. Да, мог. Впрочем, это тоже только слова.
С этими словами он быстро выстрелил в Зарта. Но его уже не было в комнате. Пуля пробила картину, на которой была изображена семья Фридда – он, жена и двое детей, мальчик и девочка. Едкий пороховой дым заполнил комнату. На звук выстрела вбежала, чуть не сломав двери, охрана. Фридд с окаменевшим лицом стоял и смотрел на простреленную картину.
Через час пришло известие, что боевики из подполья совершили нападение на семью Фридда, возвращавшуюся из театра. В результате взрыва гранаты жена и дочь его погибли на месте, а старший сын в тяжелом состоянии отвезен в больницу. Фридд тут же помчался туда.
Правитель стоял на коленях возле кровати, на которой в окровавленных бинтах лежал его сын. Фридд знал, что он умирает, но ничего не мог поделать. В глазах его стоял благородный олень, падающий от укуса черной гадюки, в ушах звучал собственный крик: «Учитель, помоги, оживи его!». И спина уходящего Зарта. Когда было все кончено, Фридд медленно встал с колен, поднял руки и закричал, потрясая кулаками к небу:
– За-а-а-арт!!!
С этого дня в стране началась настоящая охота на Зарта. Но он оставался недосягаем для Фридда. Оказались бессильны и разветвленная сеть доносчиков, и профессионалы из полиции и даже разведки. Зарт появлялся то здесь, то там, но всякий раз неожиданно, непредсказуемо. Даже понять по его действиям цель было нельзя. Возможно, что ее вообще не существовало, однако для Фридда стало делом чести поимка бывшего учителя.
Единственным результатом этой охоты оказалась все возраставшая популярность Зарта в силах сопротивления. Мало-помалу его имя стало символом борьбы против деспотичного режима Фридда, символом свободы. Начали рождаться легенды, приписывающие Зарту деяния, которые он никогда не совершал. Вскоре надежду на лучшее будущее люди уже привыкли связывать с его именем. Если на стене здания ночью появлялась стилизованная буква «З», то все знали, что этот знак оставили борцы подполья. Он стал их символом и знаменем.
Зарт сидел на краю обрыва и смотрел на проплывающие в синеве неба облака. Иногда он поднимал руку и указательным пальцем что-то рисовал в воздухе. Через какое-то время облака меняли очертания, превращаясь в гротескные и фантастические фигуры. Впрочем, их быстро раздувал ветер. Далеко внизу петляла горная дорога. Зарт перевел взгляд вниз, на несущуюся по дороге колонну дорогих машин. Глубоко вздохнул, улыбнулся и пробормотал себе под нос: «Да, кто не желает, того судьба волочит, кто принимает ее, она ведет. Но все равно итог один. Должное будет исполнено, так или иначе…». С этими словами он вскочил на ноги и легко запрыгал по камням вниз.
Водитель передней машины резко нажал на тормоз, потому что на дорогу из-за поворота неожиданно выскочил человек. Агенты охраны в салоне машины схватились за оружие и приготовились к бою. Следуя отрепетированному не один раз сценарию, задние автомобили развернулись под разными углами, заняв наиболее выгодную позицию для эффективной обороны. А человек стоял посреди дороги и улыбался. Внезапно прогремел сильный взрыв за следующим поворотом, и часть дороги обвалилась в пропасть. Если бы не странный человек, то все машины охраны Фридда, а это был он, вместе с ним уже лежали бы на камнях пересохшей реки, разбившись вдребезги после падения с тридцатиметровой высоты. План покушения не сработал. Человеком, расстроившим его, был Зарт. Его самого, однако, оглушило близким взрывом, и он лежал без сознания в луже крови, вытекшей из раны на голове.
Дверь в камеру отворилась. Фридд вошел, пригнув голову, чтобы не задеть за низкий дверной проем. На железной, грубо сваренной койке сидел Зарт. К его ногам, рукам, шее и туловищу были прикреплены блестящие цепи, уходящие в стену. Зарт улыбался:
– Я долго ждал этой встречи. Думал, ты уже не придешь.
– Зачем? Зачем все это?
– О чем ты, Фридд?
– Зачем ты превратил мою жизнь в ад?
– Помилуй! Что ты такое говоришь? Да не я ли здесь перед тобою в цепях?
– Ты ведь знал, что все так будет, еще когда первый раз меня встретил. Ты уже ждал меня на дереве. Помнишь, как бросил в меня шишку?
– Еще бы! Ты выглядел так комично! Большой, неуклюжий, рыжий. Самодовольный и самонадеянный Фридд. Не удержался. Прости эту шишку хоть сейчас.
– Не пытайся меня разжалобить воспоминаниями! Не выйдет!
– Ладно, не буду. Но все равно приятно вспомнить.
– Моя семья погибла. Душа заледенела. Ты ведь мог их спасти! Почему? Почему ты не сделал этого?!! Ты мог спасти хотя бы моего сына!!! Почему ты не сделал этого?!!
Фридд кричал, покраснев от ярости.
– Почему ты не спас того оленя, а гадюку, убившую его, вылечил?!! Потому что ты сам гадюка!!! Ты дьявол!!! Ты искусил меня своими тайнами и способностями, чтобы погубить!!! Моя жизнь теперь похожа на постоянное сражение! Все меня ненавидят! Ты знаешь, сколько раз на меня покушались?
– Откуда мне это знать?
– Двадцать два раза!
– Фридд, Фридд… Заблудший ученик… Как все просто на самом деле. Но ты мне не поверишь.
– Попробуй. Скажи.
– Это нельзя сказать словами. Но я всегда пытался показать тебе, подталкивая, направляя, остерегая. Даже когда ты ушел. Мы сами творим свою судьбу, хотя она и ведет нас. Но то, что в душе, определяет качество пути.
– Ты великий мастер напускать тумана, делать все неясным, загадочным. Чтобы спрятать за ним свою сущность.
– Да. Я так и не смог помочь тебе. Ты страдаешь и причиняешь страдания окружающим, потому что внутренний твой путь исковеркан. Желаниями, вожделениями, гордостью, завистью. Ты развил способности, но руководят ими твои похоти. Это и есть зло.
– А ты предлагаешь ничего не желать? Избавиться от всяких желаний?
– Это недостижимо даже для меня. Во всяком случае, теперь. Нет. Но путь…
– Хватит!!! С меня хватит этого бреда о пути! Я окончательно убедился в своей правоте. Завтра ты будешь публично предан позору и казнен как государственный преступник! Тебе отрубят голову! Прощай!
С этими словами Фридд резко повернулся и вышел. Охрана с грохотом захлопнула железную дверь.
– Каждый проходит свой путь. Но лишь немногие видят его. Все, что я хочу, это снова стать слепым… Прощай, ученик.
Слова Зарта потонули в лязге засова. В замке провернулся ключ, и наступила тишина.
На заднем дворе здания стояло два больших бака для мусора. Его давно уже не убирали, поэтому мусор пересыпался через край, а жители соседнего дома продолжали выбрасывать отходы. Смердящая куча достигла уже половины высоты бака и обещала вырасти еще. Кто-то написал на нем белой краской неровными словами: «Бога нет, поэтому все можно». И расписался стилизованной буквой «З». Зарт, которого вели в цепях на казнь через двор на центральную площадь, увидев эту картину, усмехнулся и сказал:
– Я никогда бы под таким не подписался. Хотя мысль интересная.
Центральная площадь столицы встретила Зарта шумом толпы, который перешел в рев, когда среди людей мгновенно разнеслась весть «ведут». Гул голосов то накатывался, то утихал, подобно морскому прибою. В центре площади стоял помост с классическими принадлежностями для казни: плахой, огромным блестящим топором и, конечно, палачом в красной полумаске. Зарт ухмыльнулся себе под нос: «Он всегда был склонен к дешевым театральным эффектам. Хотя такой популярности я не ожидал». Помост окружало тройное кольцо охранения. Солдаты в парадной форме с оружием наизготовку стояли, застыв как статуи.
Вот Зарта завели на помост и поставили лицом к толпе. Цепи так и не сняли. Усиленный репродукторами голос заглушил тысячеголосое «о-о-ох», раздавшееся, когда Зарт поднял в приветствии руки над головой.
– Да свершится справедливость! Именем нашей свободной республики! Государственный преступник, убийца, подстрекатель, провокатор, злодей и негодяй, известный под именем Зарт пойман, осужден и приговорен к справедливому наказанию – смертной казни!
Видимо, эти слова были сигналом для «группы поддержки». Из толпы полетели в Зарта гнилые помидоры и тухлые яйца. Впрочем, большая часть их не достигла цели, а только испачкала помост, плаху и солдат охраны. Над площадью повис запах протухших яиц. Когда эта часть представления закончилась, голос из репродуктора продолжил:
– Палач! Исполняйте свой долг!
Зарта схватили под руки, подвели к плахе и прижали к ней голову. Палач взял в руки топор, занес над головой и со свистом опустил на шею Зарта. Резкая боль, взрыв света в глазах. Все закрутилось, завертелось вокруг. Померкло и снова появилось, снова померкло и снова появилось, уже тусклое, уходящее, растворяющееся. А сквозь эту исчезающую реальность проглядывала другая – зеленые стены, белый потолок. Слепящий свет в глаза, резкий, электрический, злой. И снова тьма.

– Дмитрий Викторович! Дмитрий Викторович! Больной очнулся!
Медсестра реанимационного отделения, заглянув в палату, где лежал весь перебинтованный пациент, увидела, что он открыл глаза и смотрит в потолок. Попытался повернуть голову на звук ее голоса, но не позволил жесткий пластиковый воротник. Через минуту появился врач. Он быстрыми шагами подошел к больному и нагнулся над ним:
– Вы меня видите?
– Да… что со мной?
– Как вы себя чувствуете?
– Воды… пить хочу.
Губы больного были обложены белым налетом, язык наждачной бумагой царапал небо. 
– Валентина Ивановна, дайте больному воды. Но немного.
Медсестра принесла белый фарфоровый поильник с носиком, и струйка живительной влаги потекла в рот. Больной жадно хватал губами воду, судорожно глотал. Половина пролилась мимо, намочив бинты. После этого взор его немного просветлел.
– Что со мной? Где я? Я в больнице?
– Да, вы в отделении реанимации. Вам сделали операцию. Вы помните, что случилось?
Глаза больного ушли в себя, выдавая умственное усилие. Видимо, это стоило ему труда. Лицо исказилось от напряжения.
– Как вас зовут?
– Фридрих. Фридрих Зартеев.
– Хорошо. Сколько вам лет?
– Тридцать три. Недавно исполнилось.
– Кем вы работаете?
– Преподаватель вуза. Историк.
– Ну вот, совсем хорошо. А что с вами произошло, помните?
– Да… не хочу… не хочу помнить…
Глаза Фридриха Зартеева наполнились слезами.
– Успокойтесь, пожалуйста. Сейчас Валентина Ивановна сделает пару укольчиков, вы уснете. А потом с вами побеседует специалист.
– Психиатр?
– Да. Вы же понимаете, мы обязаны вас обследовать. Суицид не шутки.
– Да, я понимаю.
– Прекрасно. А сейчас отдыхайте.
Медсестра присоединила наполненный шприц к системе внутривенного вливания, надавила на поршень. Через минуту глаза больного закрылись. Он спал.

– Зартеев! К врачу!
Санитар, сидящий на посту возле наблюдательной палаты закрытого психиатрического отделения, достал журнал, сделал запись. Затем два других санитара вывели Зартеева под руки из палаты, и повели по длинному коридору отделения к выходу. Один санитар возле выхода достал из кармана изогнутый треугольный ключ, засунул в отверстие замка без ручки, повернул и открыл.
Они остановились возле двери, обитой дерматином, с табличкой «заведующий отделением». Санитар нажал на кнопку звонка. Через некоторое время дверь открылась.
– Заводите. И подождите снаружи.
Заведующий отделением, уже немолодой полноватый мужчина, лысеющий, в очках, сел за письменный стол. Зартеев уселся на стул напротив. Санитары вышли и закрыли за собой дверь.
– Итак, Фридрих Левонович, как вы себя чувствуете?
– Отвратительно, если честно. Отмените эти желтые таблетки. Я от них как в тумане все время. И тошнит.
– Скажите, а почему вы ругались с Натальей Константиновной вчера?
– И по поводу нее я тоже сказать хочу. Что это за издевательство, в конце концов! Я взрослый человек, а она со мной как с подростком прыщавым обходится! Может, еще с ложечки кормить будете?
– Не горячитесь, не горячитесь. Я во всем разберусь. А с персоналом, пожалуйста, не конфликтуйте. Они выполняют свою работу. Тошнота сильная? Постоянно?
– К вечеру немного проходит. А так все время тошнит.
Врач что-то записал в толстую тетрадь.
– Скажите, у вас были провалы в памяти в результате употребления спиртного?
– Ну, бывало пару раз, сильно напился. Вдрызг, еще в институте. А так вообще нет. Да я мало пью.
– Дрались? Буянили?
– Нет, не было.
– Наркотики?
– Я же преподаватель вуза! О чем вы!         
– Ну-ну, не волнуйтесь так. Я зла вам не желаю. Мне нужно знать, чтобы правильно подобрать лечение. Я поменяю препараты, тошнота должна пройти.
– Отмените эти желтые таблетки. Пожалуйста.
– Нет, трифтазин пока еще попринимайте. Это ненадолго. Давайте лучше еще раз вспомним тот день.
– Нечего вспоминать. Напился, прыгнул в окно. О чем вспоминать?
– Скажите, когда вы начали подозревать, что жена вам изменяет?
– Ну, подозревать… да давно уж. Еще года два назад.
– А точно узнали когда?
– Да когда она ушла от меня, тогда и сказала. Это что, так важно для лечения?
– Мысли об уходе из жизни давно начали посещать? После ухода жены или раньше еще было?
– Да не было никаких таких мыслей. В смысле, не обдумывал, не готовился. Просто черное все стало, безнадежное. С души воротит. К чему жить, думаю? Выпил лишнего, разум помутился, видать.
– Скажите, конфликтные ситуации на работе были?
– Ну, не без этого, конечно. Да у кого их нет?
– А вы предпочитаете их решать каким образом?
– В смысле, каким?
– Ну, можно высказать все в лицо. Можно замкнуться в себе и переживать.
– Знаете, в лицо мне всегда трудно человеку все высказать. Хотя порой очень хочется.
– А свое нынешнее положение вы как оцениваете?
– Домой хочу. Зачем меня здесь держать? Я здоров психически. Отпустите домой.
– А чем вы будете заниматься? Ведь с работы вас уволили?
– Да не знаю пока.
– Мысли о самоубийстве больше не посещают?
– Да отстаньте вы от меня с этими мыслями! Сколько можно спрашивать!
– Ладно, ладно, больше не буду. Скажите вот что. Ведь вас зовут Зарт?
– О чем это вы? Меня зовут Фридрих Зартеев.
– Но вы ведь помните, что совсем недавно были убеждены в том, что являетесь неким отшельником, творящим разные чудеса?
– Если честно, то что-то совсем смутное. Доктор, я был сильно болен?
– Да. У вас очень редкая форма одного заболевания, которое обострилось в результате психической травмы, попытки самоубийства и сотрясения мозга. Вы совсем ничего не помните?
– Я помню, как пил, сидя у окна. Помню, дождь шел, морось такая осенняя. Потом все смутно, неясно, отрывками. Да, кажется, я считал себя каким-то другим человеком.
– Ваше сознание отрицало невыносимую реальность, а потому заместило ее вымышленной, в которой вы обладали теми качествами, которых не хватало вам здесь. Человеческая психика – загадочная штука. Но вам все же придется побыть еще некоторое время в клинике. На всякий случай.
– Выпишите меня немедленно. Я прекрасно себя чувствую.
– Не волнуйтесь так. Давайте пройдем небольшой тест. Я сейчас покажу вам некоторые изображения, а вы мне расскажете о них.
С этими словами врач достал из стола стопку картонных карточек и протянул их Зартееву. Тот некоторое время с отвращением перекладывал их из руки в руку, а потом швырнул на стол:
– Хватит надо мной издеваться, в конце концов! Я уже полтора месяца здесь, сколько можно! Я вас засужу за то, что здорового человека в дурдоме держите! Выписывайте меня немедленно!
Заведующий отделением нажал кнопку звонка под столом. Тут же зашли санитары.
– Отведите больного обратно в наблюдательную. И скажите Вере Ивановне сделать пятьсот миллиграмм аминазина внутримышечно. Потом пусть зайдет, я поменяю Зартееву назначения.
Санитары подхватили сопротивляющегося больного под руки и увели в отделение. Врач снова принялся писать что-то в толстой тетради.
Зартеев лежал на неудобной больничной кровати и думал. Думать было плохо, потому что от различных препаратов сознание было каким-то вязким, мутным, расплывчатым. Любое умственное усилие давалось с трудом и вызывало дурноту. Но воспоминания всплывали сами собой, и это очень не нравилось Зартееву, потому что они были неприятными. Подавить их мысленным усилием стало невозможным из-за расслабляющего сознание действия нейролептиков. Вот перед глазами встало злое и насмешливое лицо жены, объявляющей о своем уходе к другому. Вот он сам, бредущий на работу, как в воду опущенный. Вот злорадно-любопытные лица коллег и студентов. Опять он, с фужером в руке. Потом он пил прямо из горлышка бутылки, давясь дешевым виски. Свинцово-серое небо, моросящий дождик. Пятый этаж, бетонный двор, белый джип под окном. Рывок руки, открывшей окно и поток влажно-холодного воздуха в лицо, не отрезвляющего, а одурманившего еще больше. Короткий крик, резкое усилие тела, перебросившего себя через подоконник. Падение. Удар. Нет, удара он не помнит, он сейчас его придумал. Не помнит он удара, точно, не помнит. Но помнит горы, лес, пещеру. Себя в ней. Ученика помнит. Этого не было, это бред больного воображения, отринувшего действительность, заменившего ее вымыслом. Сильное сотрясение, операция, наркоз спровоцировали его сумасшествие. Хотя, если честно, для него та ненастоящая реальность была ничуть не менее настоящей, чем эта. Он боялся признаться в этом даже себе самому, а уж врачу не сказал бы никогда. Но он помнил Зарта, Фридда, озеро и все прочее точно так же, как школу, институт, университет, друзей, бывшую жену. Как будто у него было два параллельных прошлых. В одном его казнили отсечением головы, в другом он выпрыгнул из окна пятого этажа. И та и другая жизни закончились. Окончательно и бесповоротно. Так кто же он теперь? Ответ горек. Пациент психиатрической клиники, напичканный разными препаратами, от которых он скоро начнет пускать слюни и писать мимо унитаза как некоторые из его соседей по отделению. Жизнь закончилась? Похоже, что да. Или нет? Но для чего тогда? В чем смысл? Отшельник Зарт только ловко притворялся, что знает. Фридрих Зартеев, преподаватель вуза, точно не знал и даже не притворялся. Оба умерли. Кто он? Зачем? Вот от этих-то вопросов и становилось дурно и плохо. Ответы где-то брезжили даже не рассветом, а обещанием рассвета. Он чувствовал, что есть что-то настоящее. Только вот нейролептики не давали думать… окно, открыть бы окно, там начинается рассвет, а стекло такое грязное, пыльное, ничего не видно… но в дурдоме окна не открываются, а стекла закаленные, не разбить… туман за грязным окном скрывает рассвет… исчезнуть, исчезнуть, как будто никогда не было ни его, ни вообще ничего… Зартеев заснул.
Ночь в отделении тихая. В наблюдательной палате всегда горит приглушенный свет, а двери там нет. В коридоре прямо напротив сидит на стуле санитар, он должен непрерывно смотреть за больными в этой палате. Как бы чего не вытворили. Но сейчас он спал. Спала и дежурная медсестра, клюнув носом в раскрытый журнал под желтой лампой. Спали больные. Зартеев проснулся и в тишине смотрел раскрытыми глазами в потолок. Сознание было на редкость ясным, четким. Тихо встал, вышел в коридор. Никто не проснулся. Зашел в туалет. Никого, только капает вода в эмалированный умывальник с желтыми потеками. Он закрыл воду. В окно лился лунный свет, делающий все нереальным, призрачным. Зартеев загляделся на луну, он давно ее не видел. Помнится, такая же луна отражалась тогда в горном озере… стоп, остановил он себя. Нет, не хочу останавливаться. Если это сумасшествие, то пусть. Он и так уже в дурдоме. Зартеев загляделся на луну. Наверное, поэтому не сразу он заметил, что на стекле кто-то пальцем нарисовал стилизованную букву «З», ставшую видимой благодаря углу падения лунного света. Надпись немного светилась серебристым светом. Зартеев, заинтересованный, подошел и дотронулся до нее пальцем. От этого прикосновения буква засияла сильнее. Он прижал ладонь к стеклу. «З» ярко вспыхнуло, завибрировало высоким тоном, и стекло лопнуло искрящейся пылью. Лунный свет волной хлынул в проем. Он залил все как жемчужно-молочное озеро. Луна светила все ярче. Вот этот свет стал почти нестерпимым, сделав все остальное невидимым. И явилась тропа, сгустившись из этого сияния. Она вела прямо к луне, все выше и выше. Вдалеке были видны золотые врата. Зартеев осторожно ступил ногой на тропу. Сделал шаг, другой, оказавшись в воздухе за пределами здания. Его ничто не удивляло. Вдалеке со звоном открылись врата, и он увидел стоящих там рука об руку Зарта и Фридда. Учителя и ученика. Они улыбались и манили его. Решительно, не оглядываясь, он пошел на их зов, с каждым шагом все ускоряя движение, пока не перешел на бег. Вскоре он исчез в лунном сиянии.
Толстая история болезни Фридриха Зартеева, а также все больничные документы, равно как и вообще все документы, где только упоминалось его имя, в этот час пришли в движение, изменяясь. Имя «Фридрих Зартеев» бледнело, исчезало. Соседние строки сдвигались, менялись цифры граф, столбцов. Скоро любое свидетельство об этой личности исчезло из реальности. Да и был ли он вообще? Лунный свет точно знает, но он умеет хранить свои тайны.