У каждого своя переправа

                1.  Солдат - в любой ситуации солдат


Я не помню, когда впервые узнала о войне, может быть с молоком мамы, а может быть и раньше. С первых дней жизни она невидимкой существовала в нашем доме. О ней напоминала папина старая шинель в кладовой, орден и медали в коробочке. О ней мы узнавали в школе, и с интересом слушали передачи по радио. Но дома на эту тему говорили очень мало и очень редко.

 -Расскажи про войну, - приставали мы с Аллой и Колей к папе.
 -В другой раз, - часто отвечал он, находя всегда какие-нибудь отговорки.

И всё-таки однажды нам удалось его уговорить.  Мы уселись вокруг папы и приготовились услышать долгий рассказ о его подвигах и великих сражениях.

Он ненадолго задумался, прищурив левый глаз, будто  всматривался вдаль. Так он делал всегда, когда предстоял серьёзный разговор. Мама говорила, что эта привычка у него осталась с войны.

  -Освобождали мы деревеньку от немцев. Каждый дом прочёсывали, чтобы  враг в тылу не остался. Забежали с товарищем в одно полуразрушенное подворье. Он мне на ходу кричит:  «Я в сарае проверю, а ты в баньку загляни!». Ну, я и побежал прямиком …

        Папа помял   свою цигарку в руках:
 -Тороплюсь,  под ногами только хруст от обломков раздаётся. И вдруг правая нога соскальзывает  и начинает увязать в чём-то жидком…. Как в болото  засасывает….  Ну, думаю,  немец меня, как зверя, в ловушку поймал! Дёрнул я изо всех сил  ногу…., - он замолчал, тихо  постукивая по столу пальцами.
-Что, что это было? - не выдержал Коля.
-Так туалет это был… разрушенный! - ответил он.

На несколько мгновений мы потеряли дар речи, а потом дружный хохот  сотряс наш дом.
- А что было потом? -   внимательно вглядываясь в лицо папы, спросила Алла.
- Так в этом сапоге  я и продолжал бой, не до него было….  А вечером на привале стали тормошить меня ребята «Что за странный запашок?».
«Дух фашистский после боя ещё не выветрился», - отшутился я….  Потом уж   нашёл ручеёк, да отмылся….

 -Пап, как же ты с такой ногой весь день сражался? - с чувством брезгливости спросил Коля.
- Когда выполняешь приказ, сынок, и от каждого твоего поступка зависит жизнь других, о любой  мелочи забываешь.  Солдат  в любой ситуации солдат….

Мы молчали.  Эта   непонятная война была здесь и сейчас. Она жила  в  папиных глазах, наполненных бездонной грустью.

                2.Некрасивая ладонь

В доме уютно и тепло. Мама с бабушкой хлопочут на кухне,  а мы ждём папу с работы. Вот в сенцах стукнула дверь, и он  вваливается в избу в белой  морозной дымке.   Ещё иней не успел растаять на его бровях, а он уже гремит рукомойником. Как ему удаётся так быстро раздеться, для меня неразрешимая загадка.

 -Вера, ты новосёлов давно знаешь?- обращается он к маме.
- Да нет, мы же недавно с ними познакомились.
- Видел я где-то Николая, видел, а вспомнить не могу!
- Да Бог с ним! Ты-то сам  поговорил с председателем, чтоб тебя перевели с трактора?
 -Зачем? Сегодня голова не болит.
- А вчера света белого не видел. Тебе же врач запретил в шуме работать!
-Думаешь,  у конюха голова болеть не будет?
- Думаю,  не думаю, а контузия дело нешуточное, - ворчит мама.
 -Э, мать, лучше коня и трактора ничего на свете нет, - весело перебивает её отец.

После ужина мы терпеливо ждём, когда он выкурит свою цигарку и сядет к печке греть спину. Спина у него болит  с войны. Когда боли невыносимые, мама мажет её скипидаром, денатуратом и укутывает тёплой шалью. На  просьбу сходить в больницу, он всегда отвечает неизменно одно и то же:
- Ничего, терпеть можно, похуже бывало.
Он кладёт ногу на ногу и  поворачивается к нам:
-Ну, кто первый?

Мы только и ждём этот сигнала. Самый шустрый быстро усаживается на «качели» и дразнится «Кто успел, тот и съел». Папа со словами «Щита куля, щита куля» подбрасывает счастливчика на ноге.  Что означают эти слова на карельском языке,  мы не знаем, а мама на наш вопрос улыбается:
-А вы у батьки спросите.

Но папа делает вид, что не слышит и начинает считать:
- Юкси, какси, колма, нели, виси, твата…
Мы дружно подхватываем, пытаясь,  перекричать друг друга.
- Слышь, мать, дети скоро лучше меня будут знать мой родной язык,- смеётся довольный отец.

         Маленькому Коле быстро надоедает счёт.   Улучшив момент,  он пробует повиснуть на папиной руке, но тот ловко хватает его за ручонку. Коля пыхтит и пытается разжать его пальцы.  И,  наконец, когда ему удаётся это сделать, мы слышим удивлённый возглас.
- Пап, а почему у тебя такая ладонь некрасивая?

В голосе Коли слышны интонации изумления и едва ощутимого страха. Что мог увидеть братик? Из любопытства мы бросаемся к папе. Вот он, неровный грубый шрам через всю ладонь  и глубокая ямка между указательным и средним пальцем. Это мы видели и раньше, видели и  считали, что так и должно быть. Сегодня папа не сжал как обычно свою руку.

-Война оставила подарок…, - спокойно сказал он.
 -Она живая, что ли, раз подарки раздаёт?
 -Да нет, наоборот, мёртвая.
- Неправда, мёртвые подарки не раздают, - оспаривает Коля.
 -Друзья у неё живые…- тихо отвечает папа.
- А кого  война в  друзья выбирает?
- Кого? – папа задумывается. - Наверно того, кто по ошибке человеком родился…

 - Расскажи нам про ранение,- просим мы.
- А что рассказывать….  Шёл бой, чувствую, обожгло руку, автомат из руки выпал…. Кровь…. Это потом понял -  вражеская пуля в кисть попала…
-Пап, тебе больно было?- спрашивает Алла.
 -Да нет! Я же солдат….

Мама качает головой и тихо добавляет:
- Как же…не больно…. Забыл, как долго пальцы разогнуть не мог? Сколько времени руку разрабатывал?
Потом поворачивается к нам и строго добавляет:
- Пора спать, батька на работе устал, а вы его облепили!

Недовольные мы отходим от папы. Нам не понятна мамина строгость. Почему взрослые не любят вспоминать о войне?


                3. Небо всё запоминает

Я смотрю в небо сквозь листву развесистой берёзы. Облачка медленно проплывают над моей головой лёгкими клочками ваты. Я ищу и нахожу в них кудрявых барашков, пушистых гусят, длинноухих зайчат. А вот появился в белом облачном тумане военный всадник. Сильный и стройный он уверенно сидит в седле. Я мысленно дорисовываю его черты. На какой-то миг мне показалось, что всадник похож на папу. Быстро сползаю по ветке берёзы и, как на парашюте, вмиг оказываюсь на земле.

- Алла, там,- показываю ей на облака, - проплывает облачный всадник,  он так похож на папу!
Она внимательно всматривается в бегущие облачка, и не найдя ничего похожего, невозмутимо поворачивается ко мне.
- Чему удивляешься? Небо всё запоминает, а потом в виде облаков шлёт на землю фотографии. Разве ты не знаешь, папа во время  войны в кавалерии служил. 

- Да ну, - не верю я. - Он связистом в артиллерийском полку был. Помнишь, он рассказывал, как повреждённую линию восстанавливали и наткнулись на немецкие провода? Папа ещё говорил «Бормочут на своём языке, ничего не понять!».
 -Конечно, помню. Наш переводчик потом несколько часов прослушивал разговоры между немцами.
 -Интересно, о чём немцы говорили? - умираю от любопытства я.
- Ты что!- машет Алла рукой.-  Я слышала, папа Ивану говорил, что клятву давал о неразглашении военной тайны.

- Ну вот, а кавалерия здесь причём? - совсем запуталась я.
 -Притом, куда солдата направят, там он и служит, - сердито прерывает она меня. – А в кавалерии его ранило. Видела, рука у него ниже плеча совсем тонкая, без мяса?  Я даже на том месте в складке палец могу спрятать.

- Видела….  Как бы нам его перехитрить, чтобы он нам про ранение рассказал?
 -Пошли, попробуем, - заговорщицки подмигивает Алла.

Мы подходим к папе и, стараясь попасть в поле зрения, мешаемся у него под ногами. Наконец он не выдерживает.
-Видите, косу отбиваю? Другого места нет играть?
- Пап, а ты в кавалерии служил?- издалека начинает Алла.
 -И в руку там ранило? - не даю я опомниться ему.
 -Там и ранило, - поймался он на нашу хитрость. 
-У тебя  же перекур? Расскажи нам про ранение….,- просим мы.

Папа  поднимает голову  и смотрит на солнце, так он всегда безошибочно  определяет время.
 -Ну ладно, перекур, значит перекур,- он вытирает со лба пот и присаживается на чурку. 

      - Во время войны с финнами я в конной разведке  служил…. Возвращались мы ночью с задания. Решили по короткой дороге проехать…. Помню, вспышка…. Очнулся, лежу на снегу, полушубок на рукаве в клочья  разорван, кровь из руки хлещет. А  коня …,- он тяжело вздохнул, -коня разорвало снарядом….  Не помню, как ребята меня в медсанбат доставили. Рану на руке врачи зашили, ну и переливание крови сделали.

Затем он переводит взгляд на проходившую мимо маму, и,  улыбаясь, добавляет:
  -Хирург на прощание сказал: «Женщины тебя, солдат, любить будут…».
-Это почему же,- останавливается мама.
 -Ну, а как же, мне шестьдесят процентов  женской крови влили….
         Мама осуждающе качает головой:
 -Опять ты со своими шутками!

Я смотрю  на папу, на его руку и  во мне растёт волна недоумения: как у него получается тяжёлые воспоминания так ловко и плавно  перевести в шутку?

                4.На войне всякое бывает

           Весь вечер мы с Колей усиленно готовимся к военно-патриотической игре «Зарница». По правилам игры учащиеся, с четвёртого по восьмой класс, завтра сражаются в рядах юнармейцев.  Задача каждого батальона захватить  вражеский штаб и флаг. 

           Мы стараемся как можно крепче пришить погоны, ведь если  противник сорвёт оба,  ты считаешься убитым.  Если один – значит, ты ранен и имеешь права только ходить, но не бегать. Как тогда избежать плена? Несколько раз к нам  приходит мысль спросить об этом отца. Мы слышали, что в самом начале войны он выходил из окружения. Но старшие братья давно наказали: приставать с этим вопросом к отцу нельзя.

          В избе висит неприятный запах запечённого лука. Это мама меняет папе повязку на шее. Мы уже привыкли, что у него время от времени на теле выскакивают фурункулы. Лиловые следы от них видны на спине, на лбу, подбородке и щеках. Но больше всего достаётся шее, на которой от заживших фурункулов остаются  дырочки, похожие на следы от гвоздей.

-То банный лист, то ихтиоловая мазь, а теперь до лука добралась! - ворчит папа.
- Так ты ж не слушаешь, в больницу не идёшь,- в тон ему отвечает мама.

- Э, нет! И так летом две недели там отвалялся!- морщась от боли, отвечает он. Затем медленно поворачивает голову в нашу сторону:
 -Мороз жмёт, одевайтесь завтра теплее.
 -Так мы сидеть не будем, в наступление пойдём, - уверенно отвечаю я.
 -Это хорошо.  Ну, а если придётся  долго ждать сигнала? Мы  вот под Москвой три дня в снегу лежали, ждали приказ о наступлении….  А мороз стоял пятьдесят градусов…. 
- Мы разведчиками будем, им одежда тёплая ни к чему, - бормочет Коля, прикладывая погон к фуфайке.

- А вы у батьки спросите, нужно ли тепло одеваться разведчикам, - говорит мама.
Мы бросаем свои неотложные дела и, как по команде, поворачиваемся к папе.
-Ты и на войне с немцами  в разведке служил?!
- Было дело…. 

Мы замерли, боясь помешать  папиным воспоминаниям.
- Задание было доставить языка.  Вот мы с товарищами поутру и тронулись на лыжах….
 -А что, в армии все на лыжах умеют ходить? - перебивает его Коля.
-Да нет….  А вот в разведке – все. На курсах в разведшколе даже летом, по песку, учили тонкостям хождения на лыжах. Мне легче было, я с детства по тайге в Карелии не один километр прошёл. А вот кто впервые встал на лыжи, тем тяжело при подготовке пришлось.

 -Коля, не перебивай! - просим мы с  Аллой в один голос.
-Весь день наблюдали за вражеским блиндажом,- папа медленным движением пригладил  назад чуб шершавой рукой. - Наконец дождались: прибыл немецкий офицер.   В сумерках  решили подползти ближе…. Вот тут-то нас и заметили немцы. Подняли огонь. Пришлось  прижаться к земле  и замереть….  На наше счастье снег ночью  пошёл и нас сверху припорошило.

Я живо представляю зимнюю ночь, изморозью покрытые лица разведчиков и падающий с тёмного неба снег.
 -Пап, а разве не холодно было  лежать на снегу?
 -Не жарко…. Да и невидимый солдатский враг – вошь, покусывать стала.  А шевелиться нельзя…. Парнишка молодой, лет восемнадцати, с нами  первый раз в разведку пошёл, тот сильно продрог. Ну, а   на рассвете мы всё-таки взяли языка: кляп в рот, руки за спину…. Смотрим, а наш малец  совсем зуб на зуб не попадает. Нашли в блиндаже сухое чистое бельё…. А он отказывается переодеваться, противно ему…. Что делать? Пришлось трибуналом пристращать…. Больному в разведке делать нечего.
 
Папа молчит, задумчиво вглядываясь куда-то поверх наших голов, потом переводит взгляд на нас:
- Языка  в штаб сдали, пошли на отдых в свою землянку. Стал наш парнишка  валенки стягивать, а оттуда, не поверите, вши градом посыпались.
 -Прямо и посыпались, - перебивает его мама.

 -Ну,  не совсем так, но вши были. Наверное, немецкое трикотажное бельё  чем-то обрабатывалось, вот они и скатились в мокрые валенки …. Долго в роте ребята смеялись: «Ну, герои, не только языка привели, так и вшей в плен прихватили».

Папа  осторожно поправляет повязку на шее и тихо добавляет:
- На войне всякое бывает….  Простывать нельзя, а то потом  женщины     вот такие хомуты  солдатам на шею завязывают….
- Да ладно, - думая о чём-то своём добавляет мама, - хомуты не беда,  главное, что живым с войны вернулся.

Мы смотрим на папино лицо в лиловых следах от заживших фурункулов,  на  белую  повязку на его шее,  и наши детские сердечки сжимаются от боли и сострадания.

                5.У каждого своя переправа

Приближается 23 февраля – День Советской Армии и Военно-Морского флота.  К этому празднику особенно серьёзно готовится школа.  Проходят конкурсы стихов и  плакатов,  своими руками изготовляются  праздничные открытки.  Ежедневно идёт подготовка  к праздничному концерту.
 
Наш класс ставит сценку по отрывку из произведения  Александра Твардовского «Василий Тёркин».  Не  все мальчики хотят быть артистами, и поэтому нам  с Маринкой везёт, мы получаем роли. Перед выступлением  долго  ломаем голову,  какой должна быть   декорация.  Наконец, кому-то пришла мысль соорудить на сцене подобие костра из еловых веток. Мальчики предложили из них сделать «шалашик», а внутрь поставить фонарь с окрашенными в красный цвет стёклами.

И вот этот день наступил. Зал полон зрителей. Галина Евгеньевна даёт нам последние наставления. В солдатской форме и пилотках, мы с волнением выходим на сцену.  Красные  блики «костра» освещают наши  лица, и мы полностью входим в свой образ.  В наступившей тишине по залу плывёт чистый девичий голос «Бьётся в тесной печурке огонь….». Это поёт наша Лариса.  Зал замирает.

                ***
Дома за ужином я чувствую себя героиней. Концерт всем понравился, особенно наша сценка.
 -Хотели переправу изобразить, но ничего не получилось, - вновь  переживаю я прошедший день.
-Да…. На сцене её сложно показать,- кивает папа головой.

По тому, как он прищурился, как в его глазах вновь появилась знакомая бездонная грусть, мы понимаем: папа о чём-то не договаривает.
 -Ты тоже переправлялся?  Как Василий Тёркин? - осторожно начинает Коля.
-У каждого своя переправа, сынок….

И опять, в который раз, мы пытаемся понять и не можем: да что же это за война, о которой папа так коротко и так мало рассказывает!

 Коля отставляет в сторону недопитый стакан молока:
-А с оружием в руках тяжело плыть?
- Почти невозможно….  Мы с ребятами сообразили: из веточек, палок, каких-то деревянных обломков плотик соорудили.  Автоматы в свою одежду замотали и на него уложили….  Вот так,  подталкивая ценный груз одной рукой,  и переправились на другой берег…. В счастливой рубашке  наша четвёрка родилась, все живы остались.  Переоделись в  сухую одежду - и в бой….

Я вспоминаю  свой первый опыт на реке  Кан. Сильное течение всё дальше и дальше уносит меня от берега…. Холод, отчаяние и, в последний момент, будто с неба посланная сила ….

-Пап, страшно было? – тихо спрашиваю я.
 -Не без этого…. Но паника страшнее. С нами в тот день солдат переправился. Стоит на берегу голый, комары его мокрое тело облепили…. Одежду и винтовку он впопыхах на том берегу оставил…. А солдат без винтовки - не солдат…. 

В его голосе слышатся совсем незнакомые нотки. Что-то внутри подсказывает: дальше расспрашивать не надо, но вопрос уже повис в воздухе:
- И  что с ним было потом?

Папа помрачнел:
 -Забрали его….
- Куда?
Он отвернулся и глухо ответил:
 -С дезертирами разговор короткий….

В тот вечер война приоткрыла нам ещё одну страшную страницу.
И чем дальше полоса времени отделяет наш тот разговор с отцом, тем понятней становятся его слова: «У каждого своя переправа.»….

                6.Спасибо, брат…

Наша деревенька готовится к встрече великого
праздника - День Победы.  Она будто  умыта
родниковой водой:светятся белизной палисадники,
радуется солнышку проклюнувшаяся трава-мурава и в
чистом  небе   весёлыми огоньками полощутся флаги.
На воротах почти каждого дома,  в память о тех, кто
не вернулся с войны, аккуратно выведены красные
звёзды.

Вечером Девятого Мая нарядные жители села 
собираются в клубе. В зале стоит
торжественно-тревожная тишина. Радость победы
незаметными нитями переплетается с болью вдов, сирот
и матерей.

Наши отцы, участники Великой Отечественной войны,
непривычно тихие, сидят в первых рядах.  Подкашливая
простуженными голосами, они внимательно ловят каждое
слово докладчика. Простые крестьянские сыны, честно
выполнившие свой солдатский долг, не привыкли к
почестям. И, сейчас, когда называют их имена, они
замирают, как когда-то в строю, и смущенно,
по-детски, улыбаются.

После торжественной части школьники выступают с
праздничной  программой. Притихшие зрители, смахивая
слёзы,смотрят сценки о войне, слушают стихи о
героях-пионерах и  подпевают  знакомые песни.
После концерта фронтовики образуют плотный кружок
возле клубного крыльца. Запрятав в растревоженной
душе тяжёлые воспоминания,они  молча курят, лишь
изредка  перебрасываясь короткими фразами. Но вот
кто-то начинает рассказывать  анекдот про Гитлера и
оцепенение будто спадает. Один за одним мужчины
начинают вспоминать смешные случаи из военной
службы.Вот очередь дошла до нашего отца.

– Как-то на привале заспорили мы с ребятами: можно
ли у поварихи Люси  из соседнего взвода котелок каши
унести. Уж сильно строгая она на вид была: чуть что
–  поварёшкой по лбу. А я хоть и устал, возьми да и
ляпни: «Готовьте ложки! Сейчас добавку вам доставлю».
Выстоял я очередь, протянул Люсе котелок. Она быстро
его наполнила , и, подавая, подняла на меня глаза.
Вижу, осечка вышла – признала чужого…. Рванул
я котелок к себе и бежать, а она с поварёшкой за
мной!

Бегу, а ноги подкашиваются. Вот, думаю, влип! Не
знаю, как получилось: на ходу ремень расстегнул и…
плюхнулся без штанов на котелок с горячей кашей!
Мужчины долго хохочут, потом кто-то спрашивает:
– Ну и как поварёшка?
– Да что поварёшка! Повариху чуть от смеха откачали!
– А  каша?
– Каша… Сами знаете, после боя её много оставалась…
В кругу фронтовиков наступила тишина. Запрятанная
боль, как уснувший вулкан, опять проснулась и
горячей волной обожгла сердца тех, кто никогда не
забудет своих боевых товарищей.

                ***
На другой день к нам зашёл дядя Коля. В нашу деревню
они переехали недавно.   Отцу с первой встречи
показалось,  что он видел новосёла раньше, но вот
когда и где, вспомнить никак  не мог.
 
Высокий, кряжистый, с доброй улыбкой, он вызывал у
меня смешанное чувство уважения и жалости. Дядя 
Коля  заикался. И когда он не мог выговорить слово,
мне хотелось глубоко вздохнуть   и сказать за него
громко и чётко.

– Проходи, Николай, – встретил его приветливо отец.
Они обговорили  какие-то  неотложные  дела, и
дядя Коля засобирался домой.
– Оставайся, Николай, такой праздник на дворе! А
ребятишки сейчас быстро за Евгенией сбегают.
Мама стала накрывать на стол, а мужчины незаметно
перешли к разговорам о войне.

- Счастливые мы, живы остались, а сколько ребят полегло,-вздохнул отец.
- Д-да, к-кто с-сразу п-погиб, а к-кто и от р-ран с-скончался,- поддакнул дядя Коля.
– Что и говорить, госпитали были  переполнены, а с поля боя санитары  еле  успевали  нашего брата выносить. Был у меня  случай: во время атаки упал
передо мной  солдат. Наклонился я к нему, а он просит: «Помоги,  браток ….»
Смотрю, ранение в живот, кишки на землю
свисают…. Оглянулся – не видать вблизи санитаров.
Вытер я руки о гимнастёрку, положил рядом автомат,- 
отец замолчал, и в его глазах появилась знакомая
бездонная грусть. – Взял я кишки и обратно… в живот….
Он перевёл взгляд на свои руки, и машинально вытер
их о рубаху.

– А солдат  шепчет: «Спасибо, теперь и помирать не
страшно». Вот так…. После боя вернулся я на тот
пригорок, не было там солдата,видать подобрали
санитары. Может и живой….

– Ж-Живой, – успокоил его дядя Коля. – М-меня вот
т-тоже однополчанин с-спас. К-контузия, в г-голове
шум, г-говорить н-нормально не могу, но ж-живой….
Ж-живой!

 – Да,  дело это серьёзное,  сам контужен был,а
однажды пришлось такого же спасать. Во время боя
накрыло солдата волной от снаряда,только голова да
рука поверх из земли возле воронки видны.  Рука
запомнилась: крестьянская, сильная, мозолистая….
«Эх, думаю, отпахался мужик!». А во время затишья
глянул в его сторону, и вижу, будто пальцы у него
шевельнулись. Как-то не по себе стало. Сказал
ребятам – не поверили. Подполз ближе, а он стонет….
Освободил я его от земли, стал трясти:
 – Эй, браток, хватит валяться! Слышишь? Не сдавайся!
Очнулся он, мычит что-то, не понять. Ясное дело –
контузия.
- Вставай, – кричу ему в ухо. – Жить надо! Дома ждут!
А тут и санитары подоспели. Не поверишь, лицо
солдата плохо  помню, а вот руку его до сих пор во сне
вижу.

Взгляд отца скользнул по побледневшему изумлённому
лицу дяди Коли и остановился на руке. Сильная,
мозолистая, крестьянская рука нервно сжимала
пальцами скатерть стола. Рука из далёких сороковых
лет….

Их взгляды встретились.
«Так это был ты?!»  – молнией пронеслось у обоих в
глазах.
Губы мужчин предательски дрожали, а по щекам
катились скупые солдатские слёзы.
– Значит, живой…,- наконец произнёс отец.
– Ж-живой… С-спасибо, б-брат….
В комнате спокойно тикали настенные часы с кукушкой,
отмеряя ещё одну веху солдатской жизни – послевоенную.

                2015 г