Тик-так

Меня зовут Алекс, мне тридцать три, я живу в Огайо, и я буду писать о девушке по имени Софи, которая живет в Нью-Йорке. Это на самом деле неважно, как нас зовут и кто мы такие - речь пойдет не совсем о "нас", а о вещах более сложных. Но я стараюсь быть обстоятельным, чтобы вам было все немного понятнее и ближе.

В моей комнате на стене висели большие белые часы с серебряными стрелками, и делали"тик-так", "так-так".

Я любил смотреть в белое пространство в самом низу истории сообщений "Фейсбука". Какая, однако, глупость - но с другой стороны, в этом самом фейсбуке сошлись прогресс и усилия целой цивилизации. Сотни и тысячи людей за такими же компьютерами, печатными машинками, за бумагой, с ручками в руках, с кружками и чашками кофе в руках, с сигаретами во рту и между пальцами - все эти люди думали, творили, изобретали, мечтали о будущем, которое будет совсем-совсем другим. А оно, это будущее, оказалось точно таким же - сотни тысяч людей за компьютерами, сотовыми телефонами, ноутбуками, с теми же сигаретами во рту и между пальцами, с тем же кофе из кофейных автоматов, кофе из старбакса, кофе из пакетиков, в которых даже кофе и быть не могло - сотни тысяч людей с такими же мечтами о том, что будущее будет совсем-совсем другим. А постоянным у всех этих людей были лишь кофе, сигареты, стук клавиатур, скрип перьев, и надежды на то, что будущее, это вечно ускользающее будущее, будет лучше, чем сегодняшний день. И таким образом все они - мы - люди - уничтожали свое настоящее - и прошлое, соответственно. Каждое убитое "сегодня" становилось убитым "завтра", и приносилось в жертву надежде на то, что люди смогут быть завтра - через год - через десять лет - через сто лет - жить лучше, чем сейчас. Каждое сообщение имело ценность лишь тогда, когда появлялось в этом маленьком белом пространстве - как доза легкого наркотика, совсем-совсем легкого, но который требовался и требовался. Я смотрел туда и ждал, когда появятся крохотные серые точки - одна, вторая, третья - и появится привычная, такая же серая надпись "Sofia печатает сообщение". Взрослый, тридцати с лишним лет человек был зависим от каких-то сообщений в социальной сети, зависим настолько, что с болью отрывался от наблюдения серых точек на экране. И пускай за этими точками стоял живой человек - этот живой человек был невидим, неслышим и неощутим, хотя все-таки это была живая женщина, пальчиками набиравшая текст, стучавшая-клацающая по настоящим пластиковым клавишам настоящего сотового телефона. Сообщение - и вот она снова жива. Нет сообщений - и вот ее нет. Она не мертва, но ее в твоем мире не существует. За окном лил дождь - такой же серый, как крохотные серые точки в белом пространстве "истории сообщений". Кто знает, может, эта самая Sofia тоже слышала этот дождь за своим окном, когда соединялась в виртуальном объятии с тем, кого она не видела, не слышала и не ощущала. Хотя, скорее всего, ей было не до того, чтобы думать о дожде, ее тоже интересовали серые точки на экране. И я не знал, чего ждать от этой женщины, такой живой где-то там, живой в моей голове, и совершенно мертвой в той реальности, где находился я сам. Любая любовь на расстоянии - это любовь к призракам, история о духах, которые посещают влюбленных; история о призраках невидимых во сто крат более книжных и киношных - у тех была хоть какая-то плоть, пусть даже из дыма или тумана, у наших же духов и призраков не было ровным счетом ничего, кроме воспоминания о фотографии, что Sofia показала мне в том же окошке сообщений - даже не показала, а просто передала по невидимым и столь же призрачным интернет-сетям, в тысячах тысяч маленьких серых знаков, байтов и бит информации. Это все, что у меня было, и это поселилось у меня в голове.

И часы делали "тик-так", "тик-так".

Такое сумасшествие, если думать об этом, и еще большее сумасшествие, если это сравнивать с так называемым реальным миром. Ведь даже касания моих пальцев о клавиши были во сто крат реальнее переписки с "Sofia", хоть я и знал, что это София, которая очень красива и очень жива - но ее здесь не было. Здесь была пустота. Пустота, которую я не мог заполнить ничем. Внутри моей головы этой Софии было полно - она там была повсюду, закрывал я глаза или открывал, не важно - но снаружи этой моей головы Софии не было. Не было вообще и даже близко - ни запаха духов, ни ощущения, что она была здесь хоть даже год назад, ни одной ее вещи, не было ничего. Пустота, ноль, чернота, без воспоминаний, без объятий, без любви, без дружбы, даже без ругани, спора, крика. Шумел старый обогреватель, разгоняя подогретый воздух по крохотной комнате, шумел старый компьютер всеми своими вентиляторами, шумел забитый нос, дышащий одной ноздрей, часы делали "тик-так", шумел дождь за окном - таким реальным, стеклянным окном, о которое можно было порезаться, если оно разобьется - а Софии здесь не было, никогда не было и не могло в данный момент быть. И грело меня ровно то же самое, что и всех тех, кто подарил мне картину Софии в моей голове - мысль о том, что завтра - послезавтра - через неделю - одиннадцатого числа - любого числа - будет лучше, чем сегодня. Ох уж это сегодня, вечно нужное для "вчера" и уже прошедшее для "завтра", эта разменная монета времени - как для связи между мной и Софией разменной монетой был интернет - вечно нужный, но всегда принимаемый как должное, как воздух, как дыхание, и поэтому совершенно незаметно ускользающий миллионами байт в секунду. "Сегодня", "байты" - все это было чем-то необходимым, подсознательно страстно желаемым, и при этом совершенно незаметным, самим собою полагающимся, лишь средством. Средством для того, чтобы сделать из настоящего дня день будущий, который снова будет настоящим и потому ненужным. Бесконечная череда желания чего-то и потеря этого чего-то безо всякой жалости - ради надежд, планов, будущих встреч. Здравствуй, Сегодня! - и пошло к такой-то матери. Мне нужно добраться до Завтра. Тик-так. Как через некрасивую подружку можно добраться до симпатичной девушки и втереться такой хитростью в круг ее друзей, так и через Сегодня можно добраться до Завтра. А там и до самой Софии. Это, конечно, кажется таким бредом. А самое ужасное в том, что "бред" этот лежит в самой сути моей жизни - вашей жизни - любой жизни - жизни вообще. Мы все - я, вы, мы, они, - безжалостно топчем ногами сегодняшний день, как топчем ногами дорогу под своими ботинками. И все ради прогресса - не только научного, но и прогресса в собственной жизни. Прогресса как чего-то, что понимается как "движение вперед". В самых разных смыслах. Я лично топтал сотни своих "сегодня" ради Софии, топтал его мыслями о ней, топтал его каждой мечтой о нашем совместном будущем, вытаптывал его пальцами по клавиатуре, где на клавише "пробел" образовался стертый, блестящий след от большого пальца. И вот она - снова пишет мне, снова миллионы байт тратятся только ради того, чтобы некие люди могли убить очередное "сегодня" ради очередного "завтра". Которое, как они оба полагают, будет лучше. А ведь оно действительно может быть лучше!

Завтра - или послезавтра - или через неделю - или одиннадцатого числа они встретятся, подойдут к друг другу, каждый не зная, как себя повести в данную секунду (каждый знает, как будет вести себя в следующий час, но решают все секунды, и гораздо чаще решают, решают окончательно и бесповоротно) - может быть, они обнимутся, неуклюже стукаясь плечами в теплых куртках и скользя руками по затянутым в одежду спинам, а может, даже поцелуются - с языком сразу, хорошо ли? нужно ли? не слишком ли скоро? и стоит ли вообще? а может, даже нужно, а может, только так и надо это делать, чтобы сразу снять все вопросы? - и все закрутится. Время полетит быстро, как в кино, прокручивая пленку, и вечером они зайдут в очередную гостиницу, с ее прихожими, с ее упитанными тетеньками средних лет с крашеными волосами, с ее гулкими коридорами и взглядами невольных соседей по - чуть не написал "бараку" - этажу, я хотел сказать - они оба снимут свои куртки, свитера, шапки, шарфы и повесят их на вешалку, и посмотрят друг на друга, каждый вопрошая про себя "что же делать прямо сейчас, в эту секунду" (ведь секунды требуют внимания больше, чем часы, и в этом беда человечества, неспособного на такие скорости), и оба подойдут друг к другу и посмотрят друг другу в глаза, и кто-то первым отведет взгляд, потому что невозможно просто смотреть бесконечно, надо что-то делать руками - и что же? Да что бы ни было, все это будет ускользающими секундами по дороге к вечному "завтра" - но мы не будем этого ощущать, ни я, ни София. Мы постараемся забыться друг в друге, как это делают все любящие люди - но те, кто делают это часто, делают это для того, чтобы получить свою дозу удовольствия; а лично я, с человеком, которого увижу живьем впервые, буду делать это ради того, чтобы забыть, как я нервничаю.

Я нервничаю не из-за страха - чего мне бояться с той, кто меня любит, вернее, той, что пишет, что любит? - бояться нечего. Я нервничаю оттого, что время летит слишком быстро, и в это время мне предстоит сделать из незнакомого человека знакомого, знакомого на физическом уровне, а не на чисто виртуальном. Я должен сделать из призрака, состоящего из миллиона байт и сотен "вчера" - живого человека. Ощутить, ощупать, поцеловать, в конце-концов! - превратить в реальность - в мою, именно мою реальность. Как эта самая Sofia стала через общение со мной моей "Софией по переписке", так она станет моей Софией, с которой я сплю. И я знаю, что наутро я проснусь с ней совершенно спокойный - но пока мне предстоит долгий процесс лепки этой пигмалионовской статуи. Процесс нервный, потому что подобная встреча создает новую идентичность из ничего, это процесс рождения, а любые роды в принципе страшны и отвратительны, и нет в них ничего прекрасного - особенно для того, кто рожает в первый раз. Новая идентичность в новом дне. Разве не того же хотели все изобретатели, разве не те же чувства они испытывали, глядя на плоды своего труда, на плоды своих тяжких родов, в процессе которых появлялось что-то из ничего?....

И часы делали "тик-так", "тик-так".

...Все и случилось, мы "переспали", как будто мы вообще той ночью спали, отключившись под утро почти без сознания от усталости - все случилось именно так, как я описал. Так я это себе представлял и так оно и было в реальности. Может быть, я слишком хорошо себя знаю и поэтому слишком хорошо предсказываю будущее. Сам себе Пифия.

Я закурил сигарету, налил себе кофе, откинулся на спинке старого стула с кожаной спинкой, скрестил под столом ноги, поправил очки на усталых глазах, тяжело вздохнул. Маленький обогреватель все так же, как и многие дни назад, шумел, шумел старый компьютер, шумел забитый нос, дышащий одной (теперь уже другой) ноздрей, часы все делали "тик-так" - и вот я забыл о минутах и байтах, улетающих в бездонную дыру прошлого. Прошлое можно только вспомнить, но не вернуть - и чем оно дальше от нас, тем дороже оно для нас. Чем оно мертвее, чем глубже оно закопано - тем дороже. И тем приятнее его воскрешать в своей памяти. Кто тоскует или вспоминает с ностальгией то, чтобы случилось пять минут назад?... Никто - а ведь кто знает, может эти пять минут были прекрасны. Мы все умираем с каждой секундой, сокращается наша жизнь - и чем больше мы умираем, тем больше у нас прошлого. Чем мертвее вчерашнее настоящее - тем дороже оно для памяти. Память - это Харон, везущий через реку Стикс скелеты наших "вчера", чтобы показать их нам в водевиле, в театральном представлении. Какой страшный и уродливый цирк это самое "время". Может, потому мы и хотим яркого настоящего и будущего, чтобы прошлое запоминалось ярче, чтобы трупы воспоминаний не были такими разложившимися? Может, поэтому я и хотел Софию - чтобы с ней было ярко. Ярко настолько, что огонь от ее присутствия догорал долгие месяцы, оживляя память о ней. Может, поэтому люди и женятся - чтобы каждая новая секунда, минута, день давали равноценную замену умершим секундам, минутам, дням. Чтобы не приходилось вспоминать прошлое и ностальгировать. Когда есть живые, кому нужны мертвые? Возможно, это София и имела ввиду, утверждая, что любит меня за то, что я "живой". И чем мы живее, тем больше плоти на наших воспоминаниях. Да, они все равно станут туманными призраками и скелетами в нашей памяти - только нашей! другим ведь наплевать... - но это можно будет вспоминать и воскрешать буквально на следующий день. Наверное, мне стоило бы жениться хоть на ком-то, чтобы иметь нечто постоянное, вечно возрождающееся в реальности рядом со мной - а не исчезающее в других городах, с другими мужчинами - но я слишком много видел людей, которые жили со своими мертвыми воспоминаниями прямо в те моменты, когда с ними жила физическая, твердая версия того, что они так страстно желали. Желали когда-то, желали и сейчас - но этого больше с ними не было. Этакий театр мертвецов, да при живой-то супруге. Все уходит от нас, как не старайся. Все часы мира отсчитывают этот процесс. Мои вот делали "тик-так". И неизвестно, как скоро яркий день лучшего дня в твоей жизни превратится в призрачные воспоминания - это могло случиться со мной, даже если бы София осталось со мной навсегда, если таковое взбрело бы ей в голову (что, конечно, не было нужно ни ей, ни мне). Может быть, она все это понимала. Я писал это и думал - как много слов описывает то, что многие понимают бессознательно, не думая об этом, лишь понимая.

Но такова уж наша писательская профессия - любое явление должно быть изучено, препарировано и разложено по полочкам. Потому что понимают не все. Многим не дано понять вещи, которые София понимает, даже о них не думая. Не потому, что они глупы - может, им это просто неинтересно. Черт знает, как действует человеческий мозг - в данный момент кто-то напивается в стельку, а кто-то работает на морозе, в северных широтах, в какой-нибудь Арктике. И нужно все это им? Думаю, нет. Мне все равно, как они живут, им все равно, как живу я. Но если кто-то захочет понять, что и почему, они могут прочитать то, что я написал. Если мне это было интересно, если София это понимала, то почему это не захочет прочесть и узнать кто-то другой?

В этом особенность мира - в его не-уникальности.
Мы все похожи, и поэтому в нас нет ничего нового. Будь ты трижды гением оригинальности, что бы ты не написал в строке Гугла, все это уже будет кем-то просмотрено. Бесконечный секонд-хенд идей, да вся жизнь и мысли - это секонд-хенд. Все уже придумано до нас. Может, поэтому люди и изобретают - изобретают что-то новое. Пусть даже это полная чушь, вроде говорящих часов или нового музыкального жанра - лишь бы новое, лишь не секонд-хенд. Ведь даже мои отношения с Софией не новы - таких отношений безумно много, об этом даже писали книги, которые я не читал и не буду читать - но они есть, и такие книги, и такие отношения, и такие люди. И может, поэтому мы ищем новых женщин - чтобы избежать секонд-хенда в своем сердце, и наверное, поэтому так ценят девственниц? Мне лично это все равно, но новизна роду людскому оказалась необходима, и поэтому им нужно будущее. И поэтому они будут убивать и убивать настоящее. И проснутся утром, чтобы сидеть у смертного одра очередного дня, наблюдая, как этот день умирает. Лягут спать, и все начнется заново.

И кто знает - может, поэтому люди, при всем стремлении к новизне, так благоговенно несут в себе идею конца света? Может, им надоедает постоянный процесс убийства и воскрешения убитых, и человечество ждет, ждет как завороженное, подсознательно, бессознательно, конца света. Когда нечего будет убивать и вспоминать, когда наступит черное ничто, когда кто-то нажмет кнопку "выкл." на мировом компьютере. И не будет никаких Софи и Алексов, и не будет никаких "сегодня мы познакомились, а через полтора месяца будем трахаться как кролики, а через год вспоминать" - и может, в этом и цель прогресса? Ведь почему-то все ученые, как ни стараются, рано или поздно, но приходят к идее очередного оружия, способного - да-да! - уничтожить все живое. Люди безумно хотят остановить бесконечность гонки за призрачным "завтра" - и так уж устроен наш мир Небесным Архитектором, что единственным способом это сделать является полная аннигиляция. Нет полумер, нет магических решений, нет духовных практик, нет никаких методов спасения - только "гильотина как средство от головной боли". И никак иначе. И неудивительно, что многие решают аннигилировать себя. Чтобы не слышать этого проклятого "тик-так".

Как это сделала София, которую я сейчас и вспоминаю.

Возможно, мне не стоило ее посвящать во все эти мысли - что я сделал утром, после того, как она-таки стала частью моей жизни. Возможно, то страшное выражение в ее вечно печальных серых глазах, было не случайной тенью, а чем-то более серьезным. Возможно, что в ее смерти есть часть и моей вины - но вина это такой секонд-хенд чувств! Все мы валяемся, как свиньи, в старых, пережеванных чувствах, которым миллионы лет, и пережевываем их заново. Дайте мне новые чувства, в конце-концов - от старых мне уже тошно. Но их нет, как и Софии. Она ушла в прошлое, в черноту, из которой появилась. Она была мертва для меня до нашей встречи, и продолжила быть мертвой после нее.

И часы на моей стене все делали "тик-так", "тик-так".