Глава 4. Изнанка Мира. Часть первая

Январь.
До звездопада оставалось десять месяцев.

Я всегда старался относиться лояльно к его странностям и причудам, так как их у самого хватало. Не так часто, как следовало бы, сетовал на его постоянное безденежье, так как Краун не мог удержаться на одном рабочем месте дольше двух месяцев к ряду, и нас обоих, по сути вещей, обеспечивал я сам. Я терпел его неряшливость. Я терпел его вечный сарказм. Я терпел даже то, что он прокурил всю квартиру, но упорно отказывался в этом признаваться. Но я, блять, терпеть не мог, когда он пропадал на несколько дней.
 А такое с ним случалось не единожды. То он мог затесаться в кампанию каких-то мракобесов, и бухать с ними бормотуху неделю к ряду. То оказаться в обществе очередной сомнительной шалавы, тратить на неё последние деньги, только для того, чтобы днями и ночами заливать ей в уши свою муть. А однажды мне даже пришлось его вытаскивать из КПЗ, так как доблестная милиция задержала его за то, что он голышом оседлал памятник почтенного основателя города. Я тогда ещё удивлялся – неужели он прямо так голышом и топал по городу? Ведь одежды его так и не нашли, а сам Краун был просто невменяем, и ничего путного рассказать не смог. Блин, глубоко внутри Алекс так и остался ребёнком с чистым душой и сердцем, но так и не сумевший смириться  с действительностью, творящий откровеннейшую чепуху, и приносящий этим уйму бед себе и окружающим.
 По-настоящему я стал волноваться, когда прошла одна неделя, началась другая, а Краун так и не появился, и телефон оставался отключен. Вначале я обзвонил всех ведомых мне его знакомцев, у которых предусмотрительно взял номера. Потом отделения милиции – не доставляли ли к ним в течении недели надоедливого балагура по схожему описанию. Когда и там оказалось глухо, я, по классической схеме, принялся обзванивать больницы и морги. Краун как сквозь землю провалился. В близлежащих наливайках от тоже замечен не был. Не объявлять же его,  в самом деле, пропавшим без вести!?
 Я выругался про себя, и толкнул дверь Крауновского жилища. В ноздри мне тут же ударили ароматы давно не проветриваемого помещения. На полу валялось всё, что угодно: начиная от одежды, книг, тетрадей, и заканчивая пустой тарой. Постель не знала не то что смены белья, а как такового вообще. Любая ёмкость попавшая сюда, непринуждённым образом превращалась в пепельницу. На секунду мне даже захотелось, чтобы Алекс вовсе не возвращался.
 Брезгливо отпихнув в сторону кипу шматья, я осмотрелся: может что-то укажет на то куда мог на этот раз деться Краун. И тут, как по заказу, я увидел на столе что-то серебристое, блестящее. Монета. Фирменная Крауновская монета, с которой он не расставался даже во сне. Куда же он без неё мог намылиться?..
 Монета лежала на записке, гласящей: « Я буду у Сарочки.» А ниже адрес.
 « Сарочка?.. Что это ещё, блять, за Сарочка такая?.. И с каких пор Краун стал оставлять адреса?»
 Я взял монету: без символики и номинала. Просто с одной стороны вычеканено «решка», а с другой -  «орёл».  Это был мой ему подарок ещё из тех времён,  когда не было ещё этого обоюдного раздражения и неприязни. Я ещё помню – в какой неописуемый восторг поверг его этот неказистый подарок.
 Ещё раз взглянув на адрес, я засунул монету в карман, оделся потеплей, и вышел из дому. Улица встретила меня всегдашней ледяной крупой, из той породы, что неизбежно продолжает сечь лицо, в какую сторону ты бы не повернул. Я живо себе представил как бы Алекс  распахнул пальто, вдохнул полной грудью, и изрёк: « Надышаться можно только ветром.» Я же пониже нахлобучил шапку, и с кислой миной направился к автобусной остановке. Затолкавшись в, и без меня, забитую маршрутку, я проехал три остановки, поругался с бабкой, которая упорно топталась своими снегоступами по моим ногам, выслушал от доброй половины маршрутки нотации на тему общения с пожилыми людьми (доброхоты хреновы), и благополучно добрался до места. Дойдя к нужному дому, я набрал номер квартиры, и,  переминаясь с ноги на ногу от холода, принялся слушать гудки. Когда я решил, что мне никто таки  не откроет, из динамика домофона раздался женский голос:
 - Да, я слушаю, - и следом – смачный зевок.
 - Ээмм… Добрый день. Извините, что беспокою… Я ищу Алекса… Вы не знаете?..
 - Вы знаете Алекса? – в голосе тут же появился интерес, - Поднимайтесь. Шестой этаж, - тут дверь издала протяжное « пиии», и открылась.
 Зайдя в парадную, я поднялся на лифте , постучал башмаками о пол, сбивая с них последний снег, и позвонил в дверь. Она тут же открылась, и из недр квартиры повеяло жаром.
 - Заходите скорей, там ужасно холодно, - раздался из глубины квартиры голос, и я поспешил во внутрь.
 Внутри было действительно не тепло, а именно жарко. Я словно вынырнул из холодильника для того, чтобы сразу оказаться в печи. И видимо, что не зря – тут явно было на что посмотреть, не говоря уже о самой хозяйке. Квартира было обставлена ярко, роскошно, кричаще, на самой грани пошлого. Цветовая гамма всего убранства состояла из всевозможных оттенков красного, начиная от бледно розового, заканчивая тёмно красным, словно венозная кровь.  Но сама хозяйка поражала ещё больше: на пороге одной из комнат стояла, со странноватым выражением на лице уставившись на меня, дама лет тридцяти  пяти – сорока, но невероятно ухоженная, привлекательная, стройная. Грива вьющихся каштановых волос опускалась к пояснице, а из одежды на ней имелся один только алый воздушный пеньюар, едва ли прикрывающий самую срамоту. Очень интересная дамочка, честно скажу. Никогда бы не подумал, что у Крауна такие в знакомствах водятся.
 Тут она видимо опомнилась, убрала это нелепое выражение лица, всплеснула руками и защебетала:
  - Простите, простите, что я  на вас так уставилась. Но вы с Алексом так похожи! Вы братья?
 - Что-то вроде, - усмехнулся я, - он у вас?
 - Нет, конечно же нет, но вы всё равно проходите, прошу вас.
 Я выругался про себя, и принялся снимать верхнюю одежду.
 Через десять минут мы уже сидели на кухне, в руках  у меня была чашка невероятно сладкого цветочного чая.  Моя радушная хозяйка сидела напротив, невзначай демонстрируя свои роскошные ноги, ровно как и отсутствие нижнего белья. Не сказать, что бы это сильно отвлекало, но иногда, по ходу разговора, мне приходилось себе напоминать, что меня сюда привели поиски Крауна, а не что либо ещё. Так вот.
 - Алекс, милый Алекс, - Сарочка мечтательно уставилась в потолок, но тут же спохватилась, подозрительно на меня глянув, - нет, вы не подумайте, мы с ним не любовники. Я вообще холодна к плотским утехам, - после этой фразы я едва подавил в себе едкое замечание, глядя на нее. Сколько раз мне приходилось слышать нечто подобное, прежде чем говорившая изображала рогатку, при том без особого вмешательства извне, - мы с Алексом друзья.
 - Друзья? – переспросил я. Краун не очень мне представлялся в подобной компании.
 - да, друзья. Притом – старые. Уже как лет пять, а то и больше. Алекс – чудесный мальчик, умный, вежливый, невероятный собеседник. Не стану от вас скрывать, у меня есть одна страшная беда – я не переношу холода. Едва стоит ударить первым заморозкам, становлюсь совсем больная. По этому всегда стараюсь заблаговременно перебраться куда потеплей. А в этом году не успела,– она в горести понурила чудные очи, - морозы ударили так внезапно, и я оказалась тут взаперти.  Алекс, солнышко моё, помогает скоротать эту ненавистную зиму.
 -  Простите, я ведь как раз пришел по этому поводу. Вы не знаете, где сейчас может Алекс находиться?
 - Как? – в её глазах появился неподдельный ужас, - Алекс пропал?..
 - Ну что вы так сразу? Он просто давно не объявлялся дома. Вот я и стал беспокоиться. Ведь он недавно был у вас?
 - Да… да… Он пришел ко мне неделю назад, и почти всё время провел у меня. Только вот позавчера нон после завтрака стал какой-то суматошный, беспокойный. И ушел. Взял и ушел, е смотря на все мои уговоры. Кстати!.., - Она неожиданно подскочила и убежала. Вернулась она уже в руках с блокнотом, - вот.
 - И что это?
 - Как? Вы не узнаёте?
 - Впервые вижу, - честно признался я.
 
 - Вот такой вы ему брат, - с укоризной сказала Сарочка, - это его записная книжка. Он частенько её приносит ко мне, и делится своими мыслями, но на этот раз он её, видимо, забыл. Обязательно ему передайте.
 - Обязательно, - я взял блокнот в руки.
 Явно повидавший многое, потрёпанный, он действительно был мне не знаком. Мне почему-то стало крайне печально: раньше у Алекса не было от меня никаких секретов, и мыслями своими он делился со мной, а не с блокнотом, и какой-то непонятной еврейской кокеткой.  Я поднялся.
 - Спасибо вам за гостеприимство, и за новости спасибо, но мне пора идти, дальше искать Крауна-потеряшку.
 - Прошу вас, обязательно его найдите! – Сарочка сложила ладони в известном молебном жесте, - ведь без него.. Я не знаю как буду без него..,- сложилось такое чувство, что она вот-вот заплачет, и навевая тень сомнений, что они просто старые друзья.
 - Обязательно найду, - я постарался улыбнуться наиболее ободряюще, - так говорите, что он ушел позавчера с утра?
 - Да, да. Так и было.
 - Ну тогда хорошо.
 Я оделся, обулся, попрощался с хозяйкой, она таки напоследок умудрилась чмокнуть меня в щёку, и вышел вон. Когда за мной захлопнулась дверь парадной, я понял, что совсем не представляю – куда мне идти дальше.  «Где же ты делся, Краун, сука ты поганая?!..» Снежная крупа продолжала сечь лицо, а мороз, не смотря на разгорающийся день, набирал силу.  Оглядевшись, я заметил мелкое кафе кустарного типа, и направился к нему.
 Там уже заказал себе кофе, не сладкого да покрепче, чтобы перебить во рту вкус Сарочкиного цветочного чая. Дождавшись кофе, и признав его вполне  сносным, я расстегнул куртку и достал крауновский блокнот. Делать было нечего, дальнейшего плана действий у меня тоже не было.
 Я открыл блокнот в самом начале. Первая запись была датирована девятилетней давностью:
 « Опять тот же сон: огромная пламенная птица простирает надо мной свои крылья, закрывая собой всё небо, и тут же её перья начинают становиться серебристыми, покрываться сталью, и ёё блеск начинает меня слепить. Вскоре свет становится настолько ярким, что я практически ничего не вижу. Мне кажется, что я начинаю слепнуть от этого сияния, глаза начинает жечь даже через закрытые веки, и тогда я просыпаюсь».
 Запись через четыре дня:
 « Сон повторяется. Становится страшно засыпать».
Ещё через неделю:
 « Постарался не спать вообще. На третий день уснул прямо на уроках. И смешно и стыдно. Эти сны начинают сводить меня с ума, но я слишком устал. Этой ночью ложусь спать. И будь что будет».
 И сразу же на следующий день:
 « Так и было.  Да.  Тот же сон, та же птица, то же слепящее сияние, но на этот раз я выдержал, не поддался страху.  Я не ослеп, как мне казалось, и сияние стало угасать. Любопытно, это произошло потому, что я проявил смирение? Или преодолел свой страх? Когда сияние угасло окончательно, я увидел, что птица стала полностью из стали. И тогда она заговорила со мной. У неё был приятный женский голос, и совсем не пугающий, не надменный, как можно было бы ожидать. Говорили мы долго, я всего и не помню. Она рассказывала, потом я спрашивал, а она отвечала. Что-то о человеческой темноте, о витках, о кроличьей норе, бездне, о том, как повернуть мир вокруг себя, и о том, что Керролл  был в чём-то прав. Когда я проснулся, то не помнил и десятой доли сказанного, но почувствовал себя невероятно свежим, обновленным, словно у меня появилась, пока ещё не до конца ясная, но цель» .
 Я приложился к чашке, и понял, что она пуста. Позвав официантку, я заказал ещё кофе, и чего-то перекусить.
 Девять лет назад. Получается, что Алексу тогда исполнилось  только пятнадцать. Но почему я не знал, что с ним творится не ладное? Почему он молчал? Неужели уже тогда стала расти между нами эта стена недоверия? И почему – стальная птица? Я чудесно был знаком этот символ, его значение, и его обладатель, и мне становилось печально от того, что проклятая птица проехалась и по Алексу.
 Дождавшись пока принесут заказ, я продолжил читать.
 Следующая запись была уже семилетней давности:
 « Виток за витком. Всегда интересно, что же покажется за новым поворотом? Одно проистекает из другого».
 « Любопытно.  Теперь это Синдром Красных Оттенков. Твоя ярость и ненависть становятся единственным двигателем по жизни. Радости плоти, поиски эфемерного счастья – всё пустое, ничего не имеет больше значения. Важна только конечная цель. Способ действенный, но он уверенно выжигает тебя изнутри. Тогда появляется вопрос – насколько же меня хватит?»
 « Невероятно болит голова».
 « Моё нутро… Оно словно пустое. Осталась одна только оболочка».
«  На улице опять туман. Уже вторую неделю подряд. Примерно столько же я не просыхаю. Непередаваемая тоска.  Зато перестала болеть голова».
 « Любопытно. Подсознание человека представляется мне чёрной бездной, у которой не видно стен и дна. Чем глубже ты в неё погружаешься, тем большая вероятность на познание самого себя, а следственно – мир, но однажды ты достигаешь  предел своих возможностей, своего дна. Я хочу это опровергнуть. « Это мнимое дно и станет отправной точкой для дальнейшего пути. Я докажу, что никакого дна не существует»
 Через два месяца:
 « Человеческая тьма, сиречь – бездна, сиречь – подсознательное. Как человек, который достигает зрелости, и перестаёт бояться темноты, и мнимых монстров, которые её наполняют, так и личность должна достичь зрелости, и перестать бояться «монстров» своего подсознательного».
 Далее ещё интересней:
 « Если тебя когда-то спросят: «кто ты?», то смело можешь отвечать, что ты – никто. В условиях своего микрокосма, ты можешь казаться себе кем-то, личностью важной, с авторитетным мнением, и влияющей на судьбы людей. Даже человек, который знает тебя, знает о тебе, может назвать тебя кем-то, но только лишь потому, что твой микрокосм, твоя сфера влияния дотянулась и до него. В условиях макрокосма ты продолжаешь оставаться никем. Твоё существование условно. Твоё время мимолётно. Тебя и не было.  И тут назревает вопрос: в чём заключается истинная реализация личности? В максимальном расширении своей сферы влияния, своего микрокосма? Или же в преодолении барьера, предела, и выходе в макрокосм, со способностью на него влиять, где «никто» превратится в «кто-то»?»
Я принялся листать блокнот. Все записи Крауна в этот период были забиты совершенно бесполезными измышлениями такой начинки, что имели ценность только для него одного. Любой единожды проходил через подобные откровения. Остановился я только, когда наткнулся на заглавие « Кроличья Нора», а ниже:
 « Керролл был действительно прав. И я был прав тоже. Дна не существует, и если у тебя достаточно сил, желания и уверенности в собственном «Я», ты будешь погружаться до тех пор, пока не вынырнешь с обратной стороны. Изнанка Мира. Место, где оживает всё твоё подсознательное. Это не просто новый уровень восприятия, не переосмысление. Ты слово обращаешься в ваятеля этого мира, сам способен оборачивать его вокруг себя. Ты центр, ты ось, ты «кто-то». Вначале становится невероятно страшно, постоянно кажется, что ты под  ЛСД, и у тебя передоз. Но потом ты привыкаешь, погружаться становится всё проще. Чувство сродни катартического. Словно ты становишься полностью независим от тварного мира. Меня смущает только одно: т неужели это именно то, про что мне рассказывала Стальная Птица? Неужели это та самая цель? Если это так, то я точно что-то упустил. Что-то не разглядел. Следует идти дальше».
 Через пол года:
 « Много всего. Достаточно много. Если бы было желание, то мог бы написать парочку увесистых трудов. Но Изнанка Мира по прежнему не представляет для меня никакого смысла, кроме красочного отрешения от обыденности. Ни откровений, ни нового видения. Неужели я что-то действительно упускаю?»
 Через месяц:
 « Должно же быть в этом что-то ещё!!! Просто обязано!!!»
 Ещё через месяц:
 «Поганая изнанка. Поганая птица».
 После этого, записи надолго прекратились. Я даже стал припоминал, что примерно тогда-то Краун и начал выделывать всяческие фортеля, страдать постоянной хандрой, и хорошенько бухать. В то время мне была не понятна такая резкая перемена, я даже стал подозревать неудавшуюся  love story, а оно вон как получается. Лучше бы действительно это была неудачная любовная интрижка.
 Следующая запись была датирована июнем прошедшего лета:
 « Я так до конца всего и не понял, но вполне уверен в том, что эта дамочка вынырнула прямиком из Изнанки. Слишком уж странные она вела разговоры, и испарилась довольно неприятно. Напрягает факт того, что я вообще не обращался к изнанке, значит она вылезла сама собой, а такого раньше ещё не происходило. Постараюсь на этот раз всё списать на паршивое настроение и многодневный запой.
 Осень. Октябрь:
 « Такого ещё не было. Я словно полностью потерял контроль над подсознанием, и оно явило себя во всей красе, полезши из всех щелей. Образы Спасителя, тумана, Бездны напугали меня просто до икоты. И вот теперь  вопрос, что хуже: то, что Изнанка сама начала наползать на реальность, или то, что подобные образы имеют место в моём подсознании».
 Декабрь:
 «Театр, вальс.
 Что из этого было Изнанкой, а что миром реальным – непонятно. Но это было настолько прекрасно, что я решил заморачиваться над этим вопросом».
 И вот, последняя запись которую он сделал позавчера:
 « Словно в череп вогнали раскаленное шило.
 Вот передо мной сидит Сара, и что-то мелет про глинтвейн, а тут я поднимаю взгляд, и передо мной разворачивается кладбище. И никакой тебе поганой пасторали:  развороченные могилы, грудами наваленные тела, от кучи к куче снующие бродячие псы. Вонь стояла такая, что меня едва не вывернуло. Я ещё никогда не испытывал такой паники. Пол часа мне понадобилось, чтобы погасить это видение, но не прошло и десяти минут, как я оказался по шею в ледяной водище, и меня несло течение какой-то блятской реки. Слава Неведомым, я сумел рассеять это дерьмо до того как успел захлебнуться, но только для того, чтобы практически сразу оказаться в какой-то вонючей канаве, полной отходов,   как органических, так и не очень. Выбрался я оттуда практически сразу, и начал предвосхищать появление следующего приступа. И сейчас на меня накатывают волна за волной, и так страшно мне ещё никогда не было. Вот она, бездна».
 На этом записки обрывались. Я закрыл блокнот.
 Театр… Театр в декабре… Я помню эту безумную картину Крауновского вальса и штормового океана. Неужели это был ни сон, ни видение, а я на самом деле умудрился заглянуть за кулисы Изнанки Мира Алекса? Но как? И зачем? Он специально повёл меня за собой, или это вышло совсем ненароком?
 Я почувствовал как в висках начала пульсировать боль – извечная спутница принятия нелёгких решений.
 Расплатившись за заказ, я затолкал блокнот за пазуху, и вышел из кафешки. День перевалил за середину, мороз продолжал крепчать, и вьюга становилась только злей. Остановившись посреди улицы, я на несколько мгновений задумался, а потом с лихой злостью сорвал с себя шапку, и она улетела куда-то в снег. Следом за ней отправился и шарф. Расстегнув куртку, я распахнул её, и вдохнул полной грудью. Собственно, было не так холодно, как мне казалось.
 Алекс не был первооткрывателем бездны, кроличьей норы, Изнанки Мира. Мне и до не приходилось частенько слушать о подобных вещах от одного персонажа. Да и не только слушать, признаться честно.  Краун интуитивно двигался проторенной уже дорогой. Но откуда он про неё узнал? Не могла же, в самом то деле, про это всё во сне нашептать Стальная Сука? Но это не важно сейчас. Краун заигрался, и его затянуло. Значит пришло время тряхнуть стариной, и вытаскивать его.
 Я натянуто улыбнулся, вдохнул полной грудью
 - Эх… И действительно – надышаться можно только ветром, - и закрыл глаза.
 … Ты слушаешь тишину, ты живёшь только ей одной. Ты становишься только оболочной, тонким коконом для целой Вселенной, которой сейчас суждено родиться вновь. Существование внешнего косма для тебя прекращается. Сейчас реален только косм внутренний. Взгляни. Яма расстается в провал, провал обращается бездной.  Шаг, шаг, и ты ныряешь в её чёрную пучину. Мгновенный укол паники, нестерпимо хочется открыть глаза, но ты терпишь, ты знаешь, что если сейчас испугаешься и повернёшь, то Изнанка уже нескоро тебя примет.
 «Пять»
 Как давно это было, а? Сколько лет минуло, а я до сих пор помню каждый этап, каждый следующий виток погружения.
 «Четыре»
 И Птицу Стальную прекрасно помню, пусть будет проклята во веки веков та, что дала ей жизнь. Себе жить спокойно  не дала, мне, так теперь ещё и до Алекса Дотянулась.
«Три»
 Нет, нельзя погружаться с такими тёмными мыслями, а то занесёт в такие дебри, что не то что Крауна не спасу, а и сам сгину.
 «Два»
 Минуя всех демонов подсознательного, минуя тревожащие образы, страсти, страхи. Всё должно остаться вне. Оно всё расступается, пропуская меня.
 «Один»
 Глубже и дальше. Больше нет ощущения, что ты падаешь. Теперь кажется, что ты пробиваешься сквозь вязкую субстанцию. Для человека непосвященного тут бы уже началось непробиваемое дно, А Краун, я вполне уверен, пролетел бы как пуля.
 Последний рывок. Удар. Тишина. Зимняя стужа ушла. Мне в ноздри ударил аромат полевых цветов.
 «Ноль»
 «Следуй за белым кроликом, Александр Краун».
 Я открыл глаза.