***

                12


-  Значит   самолет   все-таки   падал! -  в  тот же вечер в холле,  на  нашем   диване,  в   нетерпеливом  воодушевлении   тараторю  я   в  ухо  мужу  о  своей  неожиданной  встрече  и  о  неизвестном  нам  факте из  жизни   давнишних  абхазских  знакомых.  -   Мне это не приснилось.  Он  кренился,  дымился,  сбивал  крыльями  воздух,  на глазах  превращаясь  в орнитоптер,   из  орнитоптера   в  птицу …. Гинеколог  разбился.  А  мы, получается,  с тобой  выжили…
   Муж  выкатывает  на меня  глаза,  с   еще   более  оторопелым  видом,  чем дама в  цветастом  халате.

–  Каким зельем  тебя  тут  опоили?! 

–  Понтапоном.  Спокойно,  товарищ!  Держите  себя  в  руках.  Это всего лишь  образ, безобидный  художественный  образ.  Ну, понимаешь,  самолет  с грузинским  гинекологом  упал  физически,  а  наш  с   тобой  -  метафизически. Или   если   угодно,   метаметафизически.   Но  главное - то,  что  мы с тобой  выжили, понимаешь? Выжили!  Психологически. Несмотря  ни  на что,  не  утратили   чувств   друг   к  другу.

   Но  мой  супруг всю сознательную  жизнь  обеспечивавший  бесперебойную  связь   земли  с  космосом, со  всеми  этими  спутниками,  станциями, кораблями,   сейчас,  сидя   вплотную  ко  мне,   никак  не  может  выйти  на связь  со мной.  Никак  не возьмет  в  толк, что  я,  собственно,   хочу   ему  сказать    своим  безобидным,    катастрофическим   художественным  образом   и  категорически   отказывается   воспринимать  мир  в    категориях  метафизики.  Достаточно   с него, того, что   я  обретаюсь   в   психушке. 

-   Признайся  уж  лучше,  ты  бы  тоже  не прочь остаться  вдовой.

- Богатой?   Ну,  разумеется! А   кто  же откажется?  Но -  dreams, dreams!
 
Разве  ты  способен  разбогатеть?  Ты  даже елку  в  лесу не можешь срубить без того, чтобы  не  испытать угрызений совести.

 Это не комплимент.  Это  прискорбный   факт.

К новым, капиталистическим,  условиям  жизни  мой муж  приспособлен еще меньше, чем   к   прежним,  советским.  Он  органически  не  способен  никого  обмануть, а  уж,  тем  более, обокрасть.  В дедушку пошел,  импозантного   дворянина   с  красивой  польской  фамилией. 
   До  революции  тот  служил  юристом  на  Рижской таможне, а  когда стряслась  беда,  старался   поменьше  показываться  на  улицу  в  своем старорежимном   обличье.  Положение  спасала  бабушка,  разночинка,   учительница, торговавшая  на улице пирожками  собственного  изготовления.   Урок  пошел  внуку впрок.  И он  к концу  Перестройки  неплохо  проявил себя  в торговле,  завлекая   трудящихся   немецким   сэкондхэндом.   Эти симпатичные  тряпочки   присылали  в  Москву  тоже  подкинутые и  перевернутые  шквальным  историческим  сквозняком   гэдээровские    военные.   А  потом  плотничал, как  мой  дед,  изготавливая  учебные  доски для  институтов.  И даже сложил  на  этом  овеянном легендами  библейском  поприще   два  пальца,  их  отхватило  циркуляркой.  А  вскоре  после  этой  утраты   мы с  ним  отправились   в   театр  отвлечься    и   –  о, матка   боска!  – а на сцене в качестве  атрибута  декорации  выставлен   кулак  с  обрубками,  точно  такой  же, как у  него,  только  размером  в  треть  сцены.  С бодренькими  такими,   победоносно  растопыренными    культяпками  -  знак,  несгибаемых  английских  лучников.  Нам  знак.   Мы так и ахнули.

Принялись истолковывать  это  мистическое  свидетельство. И постановили:  что,  мол,   хоть  наше государство,   угробившее   малый  бизнес, и  сволочь  наиредчайшая,   каких  еще  поискать, но  и  нас  тоже на  испуг  не возьмешь.  Мы  еще  повоюем!   Вот отыщем  в  бабушкином  сарае  свои  одеревеневшие  детские  лук  и стрелы  и:   да здравствует,  Робин  Гуд! 
Чем  еще  занимался  мой  муж, чтобы  заработать  семье  на  жизнь? Бомбил, как  все москвичи,  имевшие  четыре  не  до  конца  отвалившихся  колеса.  И  - экономил, экономил, экономил! 

 Он  запросто  мог  бы  стать  чемпионом  мира  по  экономии, если  бы до него абсолютный  рекорд  в  этой области  уже  не  поставила  моя бабушка,     вкалывавшая  с  5 лет  ( я  не преувеличиваю,  именно  столько  ей  было,  когда  сгорел  их  дом  в деревне  и   ее  определили  нянькой  к  своим  двум  младшим  братьям  и  сестре)  и  до  смерти  и  получавшая    пенсию  сначала  8 , а  потом  12  рублей.  Спасибо  господину   Хрущеву,  расформировавшему  колхозы - малютки!  А ведь  она  была  бригадиром.

  Вот  это была  высшая  школа  экономики! 

И  ее  прошла  ни  одна  моя  бабушка,  считай  весь  народ,  уж   крестьянство -  то  почти  в  полном  составе  -   это точно.  И   тем не  менее,   мой  дворянский  муж  даже  на  этом  фоне  выглядит  весьма  впечатляюще. Чего он  только  не  умеет  делать! На  какие  ухищрения  не пускался! 
 Я   просто  рыдала  от   умиления,  любуясь,  как   он  в  деревне вставляет  веревочки  вместо  шнурков   в   давно  просящие  каши  ботинки.  Король в  изгнании!

Меня   бедность   раздражает.  Ему – нормально.  Точнее   делает  вид,  что нормально. Мужается.  Призывает  и   меня  к  труду и  терпению.

-  Я  с  детства  в  труде и  терпении,  -  огрызаюсь  я .  -   Насточертело!

Ты хоть  пожил  нормально  при  советской  власти,  ни  жен, ни детей.  У тебя  накопился  подкожный   жирок. Ты  потусил  с друзьями, покатался  на горных  лыжах.  Мог  съездить  на  море, позволить  себе  взять такси. Ты  не был  безработным,  ты   чувствовал  себя  человеком.   
 
 Но -  это  эмоции. А  если  взглянуть  на  вещи  непредвзято: куда  денешься? За  честность   надо  платить.  Умного   судьба   ведет,  упрямого  тащит.
 И  надо  признать:  будучи   принципиально  разными  по  многим  основополагающим    параметрам    души  и  тела:  по возрасту, полу,   темпераменту,  роду  занятий  -  в сущности,  мы  -  два  сапога  пара. 

 Просто  старый   и   поновее,  мужской  и  женский  -  вот и  вся разница. А общее  -  система  жизненных  ценностей  и   -  политическая  платформа.  Да что говорить, если  даже  в  такой  необязательной  сфере  как  эстетика  –  искусство  ради  искусства  –  у нас  с  моим  мужем всегда   царило  полное   братское   заединство.
 Так   я  думала  вплоть  до  последнего  момента  о  нашем  с  ним браке.   А  в  последний  момент  -  усомнилась.


                ххх

    Братское, говоришь?  Да  ты  просто -   ку-ку! Ты  же  ему в  дочери годишься?!
  Это голос разума.  И он, кажется,  прав.  Это действительно,  невозможно! 
У  нас, действительно,  нереальная  разница  в  возрасте.
К тому  же  от всех  этих  трудовых подвигов  у  супруга  совсем расшаталось  здоровье.   И  это не  шутки.  У    него    от   сердечного  приступа   накануне  революции  умер  дед, ему  было   40.  Отец    ушел    в   50   с  небольшим    вскоре   после  войны   и   тоже -  сердце.  Он   по  примеру   может  в  любой  момент  отдать  богу душу.  Я  хочу,  чтобы  он  умер?

 Но  что  же  я  могу сделать?

 Надо  как-то решать  вопрос с  работой.  Как?   

Детектив  не  продается.  Одни говорят  -  много слов;   другие - мало слов;  третьи  вообще не  тратят  времени  на слова,  возвращают  книжку и  все.  Нужна  какая-то обычная,  практическая  работа.

 Но  ты  уже  пробовала   себя  в  страховой  компании.  Тебя  оттуда  выперли.  Из  энергетической   шарашки   тоже.  Турбизнес,  образование,   реклама  –  везде полный  швах.   Ну,  не  может  же  такого  быть, чтобы  повсюду в   Москве  заправляли  одни   козлодоевы    со  своими  тупорылыми   мадамами?
  Я  опять  мету  по  Москве.  Как  проклятая  сижу в  Интернете. Обзваниваю  друзей,  знакомых.  Хотя  откуда  у  женщины  в  моем положении  ( с учетом общего государственного положения)  могут  быть  друзья?  Их  и  нет. Одни уже  кайфуют   в  той стране, где  тишь  и  благодать;   другие  под шумок  свинтили  за  бугор;  третьи   исчезли  с  горизонта,  без объявления  причин.  А  чего  их  объявлять?  Причины  очевидны. 

 А без связей  я  не  гожусь ни  в  редакторы, ни  в корректоры, ни даже в курьеры. Возраст,  женщина,  журналист – все  не  так,  все против меня.
Нет, без  связей  никак  не  устроится.
Небезупречные  советские  кадровики  в  сравнении  с   новой  кадровой  популяцией  кажутся  просто  асами.  Чем  эта  молодежь  руководствуется вообще  не понять.  Спинным   мозгом  что  ли  чуют,  что  управиться  смогут  только  с  той  системой, которая   уровнем  ниже,  или  хотя  бы  на  одном  с  ними  незавидном  уровне.
 И что остается?  Торговать пирожками?   

- Бросай  своего старика, -   соблазнительно  свешиваясь  с  соседней эволюционной   ветки   предлагает   дружественная  мужская  система,   на одном  приблизительно  уровне   -  Зачем  он  тебе? – хороший вопрос. Особенно  для журналиста.

- Да   вообще-то  он  отец  моего ребенка.
-  Я могу быть его отцом.
-  Не  можешь.
  Не  может   быть  отцом  моего  ребенка человек, предлагающий мне кинуть  его  родного отца.  Ну,  не  может!  Przepraszam.


                ххх

    Наконец,   мне  удается  найти  работу. Одноклассница  предлагает. Платят чуть-чуть – чуть   больше семи тысяч.  Но  это для начала.  В  будущем маячат  светлые  перспективы.  И  удобно,  недалеко от дома, можно ездить на работу на велосипеде. Это  КБ.   

 КБ?!  Журналист в конструкторском бюро?!

А почему бы  нет?  Любопытно.

 И вот я уже, засучив рукава,  ворочаю  конструкторскую мысль  в  КБ.
Представляю, как  бы  мой  учитель  по  черчению  повеселился!  Но  -  ухмылки  в сторону, господа!  -   я  уже  немножко  освоила   Акад.  Перелопатила   всю  эту  черно -  желтую  хренудину   для   чайников  и  легким   электронным  перышком  (долой  бандитское  перо   ресфедра,  с  которого  вечно  капает  туш!)   почерчиваю   себе    на  ПК  помаленьку.  Рисую  схемы,   графики,  долблю  разные  технические записки. 
  Не так  давно эта организация,  где я  теперь  подвизаюсь,  была  гремевшим  на весь Союз  научно - промышленным  гигантом.  Теперь  это  жалкие  обломки  кораблекрушения. Смесь профанации  с мелкой торговлей и  главный источник дохода  -  сдача площадей в аренду.

   Мы сидим в огромном помещении  похожем на промышленный цех, и разделенном  фанерными  перегородками  на  отдельные  сортиры.   В каждом – свой коллектив.  И свой устав.  Слышимость замечательная.  Любой  чих многократно  повторенным  эхом отдается   в  самом  отдаленном  уголке нашего  инженерного  ареала.  Зато очень удобно  переругиваться.  Русские нападают на евреев.  Евреи  остроумно  отбиваются.  Татары, насторожились, слушают …   

  Как - будто бы  вопрос,  действительно,  упирается в  национальность, а не в способность   найти  общий  язык  и правильно  поделить деньги.
  Здесь, с  моей точки зрения,  как и  во  всех  других местах,  где  я  до  этого доблестно  маялась,  их  делят  неправильно.  Я  то и дело  натыкаюсь   на  измотанных женщин, которые  нервно  переругиваясь,  снуют по лестницам, жалуясь   на задержки  и  без  того  крохоборских заработков. А у них -  дети. И  кривая  цен  в  отличие от производственных  графиков,  никогда не падает, а  только  постоянно  растет.  А  начальство  в  бухгалтерии   каждый   зарплатный   день  потрясает  толстенными  пачками    пиастров и  тугриков.  Для кого-то   зарплата  –  это заплата,  для  других  -  зряплата.    Хоть  бы  прятали  их,  что  ли,   подальше  от  людских  глаз,   свои  квинтильоны,  кощуники!  Но  совесть   –  понятие  не  материальное.

 Вначала  я  сижу в  одном  боксе  с  дружелюбной  дамой  со следами былой красоты на  лице  и   проницательным   стариком – ее начальником. Эти   из бывших,  тертые  калачи.  С ними  можно  общаться, но  у них  свои заботы  и они  предпочитают держаться  особняком. 
  Мой непосредственный  начальник,  ровесник,  тоже, вроде бы,  ничего себе паренек,   но -  конкретный шизофреник.  Его жена с  детьми в Перестройку сбежала от  него в  Европу.  И честно говоря, я  бы тоже от  такого давно сбежала.   Почему  он  не  пошел торговать, как  те способные инженеры, кто  знал  себе  цену?   По  крайней мере,  сохранил  бы   семью.  Но  видимо, статус ему  важнее.   Нравится быть начальником. Но в  целом тут  - нормально.  Если  бы  еще  эти   конструкторы   смогли обеспечить приличное  кондиционирование. А то  поверху нашего ангара,  под высоченным  потолком  змеится   серебристое  боа  -   безобразные  толстенные  трубы  -  удавы, а   воздух  –  то   тухленький.   Посидишь  тут  годок  -  другой  и   какой - нибудь   саркоидоз   будет  тебе наградой за  любознательность и  трудолюбие.
Думая эту думу,  я любуюсь  стеклянным  потолком  над головой,  Грязен,  мутен,  но сквозь него пробивается  хоть  какой-то   небесный свет .  А   сверху,   время  от  времени  оживляемые  ветерком, шевелятся скрюченные  мумии   позапрошлогодних  листьев .  Романтика!  Похоже  на  давно не  чищенный   бассейн. 

  Единственное, что  меня  тут  радует  ( по крайней мере, пока)   так  это то, что  у  меня, наконец, появился   друг. Из   сопредельного,  более  обласканного  судьбой   бокса,  с  окнами  на  живописный  парк  и   пруд с  почти  лебедями  -  утками.   
 И  на  экране  его  ПК  все  тоже  как-то   повеселее.  Летают,   вращаясь и   выстраиваясь в  замысловатые  конструкции,  цветные,  прозрачные   кубики,  тетраэдры,  цилиндры,   трапеции.  Он  занимается  трехмерным моделированием. Глава в моей  книжке: экструдирование   из  двухмерного пространства  в   трехмерное.  Впечатляет!   Другая  жизнь.  Красивая  виртуальная  реальность  против  имеющейся    у нас  в наличии   неприглядной и  корявой.
  И  еще надо отметить, что  в  том  кубрике, где  мой   любезный  друг  с энтузиазмом  моделирует  в  составе  немногочисленного  интернационала,   замешанного  на  еврейских дрожжах, не  только вид  из  окна  и  разноцветный  дисплей, но  и   все  остальное:  и  отношения, и  речь , и зарплаты  –  все  выглядит  намного  интеллигентнее,  чем у нас.
  Многое,  ох,  многое  все  же  зависит  от  конкретных  людей!  –  бормочу  я, вытянув  ноги   на   груду  каких-то болванок,   которыми мой хозяйственный  в  кавычках  начальник  загромоздил  все  наше  компактное  рабочее  помещение. Я  адресуюсь  к  скрюченным  листьям   над   головой, которые   жалобно   трепыхаясь,  что-то  там  шуршат  мне в  ответ, но я непреклонна.  А  жалкий  лепет  оправданья  оставьте  себе,  - отрезаю я.

     И   так  я   радуюсь   своей   актуальной   дружбе  до  тех пор,  пока  вдруг  не узнаю, что   человек,  с    которым   я   впервые  за долгое время  не  то,  чтобы  нашла  общий язык,  а   почувствовала,  что нам  с  ним  и языка-то никакого не  нужно,  контакт  свободно  осуществляется  на   невербальном уровне   - неизлечимо  болен,  возможно,  скоро  отдаст  концы. 
Вот  те  раз! Да что  же  это такое?!  Петрушевская  какая-то!
Что  с  ним? 
Нет,  не  надо, ничего  не говорите!  Я  ничего не хочу  знать.   Зачем?  Я и так вся  по уши в скелетах.  Я со своим  мужем  постоянно  развлекаюсь  по  кладбищам.  Надоело!  Лучше  уж   просто  смеяться  и  нести  всякую   чушь.  Хотя  иногда  я  думаю: а  не  по  этой  ли  причине   мы с  господином  инженером так  скоренько  вспрыгнули  на дружескую ногу?   Буквально,  взглянули   в   глаза  друг  другу  и   сразу  вразумились,  что  нам  вместе  комфортно,  как  на  сеансе  любимого  фильма.   Может,  глубинная причина  этого  колдовского  контакта  в  том и  заключается, что  он  этой  своей  утонченной  ногой  давно  уже  торчит  в  могиле, а  я  по своему  внутреннему  опыту  и  состоянию,  усугубляемому  хронически  не  блестящим  состоянием  здоровья   моего  мужа  и   регулярными  смертями  его друзей  -    тоже  надолго  от   этой  темы не  отрываюсь? 

Таа- таа, та-тА-та-та- та… 

 Похороните меня в море. Эй,  куда  вы меня  поволокли?!  Оставьте!  Я не хочу, чтобы   меня   жрали   рыбки-пираньи   и,  тем более,  абиссальные животные.  И   вообще   кто - либо  жрал.  Достаточно того, что  нас  при  жизни   постоянно    кто -  нибудь   то  жрет,  то  обжирает.  Мы  -  хвостовые,   слипшиеся  звенья  биологической  цепочки,  давно  позабыли, что  можно жить  в настоящем, мы   постоянно  волочимся  и  шлепаем  где-то  в  несбывшемся  прошлом.   Влипли   в  него, как  кабанья  голова  в  янтарь и  твердим, что  человек – не  муха, а   повелитель  мух.  Уберите   от меня  свой  зензубель!

    -  Хватит травить. Лучше взгляни! – это  меня  окликает еще  один мой  тутошний  друг,  старый  московский  рабочий Е. А.,  который пьет чай  вприкуску, а  заварку  сушит  на  батарее, чтобы потом удобрять ею грядки на даче.

  А что вы хотите?   Ему глубоко за семьдесят и  он для меня  - академическая  классика. Образец того, каким должен быть настоящий рабочий.  Или  каким  он  был  когда-то, а  когда -   я уже  не  застала.  Знал   свой станок  от и до; любил его,  как  футбольный  фанат свою  команду;  считал  делом чести, чтобы  все, что   выходит   из    его   рук  было,    комар  носа не  подточит.  Честный,   надежный  и  - с мечтой.
 Он осуществил ее в  59,  свою  дерзновенную  альпинистскую  грезу – покорил  семитысячник. Я   все-время  путаю:  пик  Ленина или пик  Победы, а Е.А? Но  даже после этого  нет покоя  праведной  душе моего  пожившего
коллеги.
Он постоянно  переживает  за  внука, которого  вырастил  с  колыбели.  Тот всячески  уклоняется от общения  с дедом,  обзывает  его штрейкбрехером,   и  зарабатывает на  жизнь  тем, что  шоферит  в ночную смену,  доставляя к месту их  службы   проституток .

- Откуда вы знаете? – но  Е.А. уверяет меня, что  ему это  доподлинно известно.

- Ну и что  такого, проститутки? Проблема этих девушек из группы риска вовсе  не в том, чем они  зарабатывают на жизнь, а  в том, что в нашей стране они поставлены вне закона и,  следовательно,  полностью  беззащитны.  А ведь  жрицы  любви   выполняют  важную  социальную  функцию  – они  снимают половое напряжение  в  обществе.  Убери   их  и  преступность тут же  взлетит в облака.

Е. А.  несколько  озадачен  моей  позицией. Я объясняю, что в  свое время  изучала эту  проблему. Когда - то даже писала статью об этом, не припомню уже  для какого издания. Столько  всего написано  и  разбросано по разным газетам, журналам, журнальчикам.
Но я хорошо помню этот  круглый стол со шведами. Почему-то на обсуждении присутствовало  много  лесбиянок. И со шведской стороны тоже. Одна  здоровущая   шпала, излучающая мужские флюиды, даже пыталась заигрывать со мной, а  получив отпор, преисполнилась малоприятной агрессии.  Легко осуждать  вавилонских  блудниц  на кухне.  А вы поставьте  –  ка  себя  на их место. 
Интересно,  что    позиция   наших  представительниц  общественных  организаций,  занимавшихся  этим  вопросом,  находилась  в отношении  шведской  приблизительно,  как  износившийся   механический  станок  начала   20  века,  доставшийся  нам  по  репарации,   и современная  электронная  установка.  Наши  ученые  дамы  продолжали видеть в проститутках,  в лучшем  случае,  Катюшу Маслову, а  в  принципе, осуждающе  покачивали  головами.  Шведы  давали  этому  явлению  право на жизнь и,  соответственно,  считали своим долгом навести  в нем цивилизованный порядок. Изучить, понять,  признать -  не признать,  организовать  и установить разумный  контроль. Стоит ли говорить, что я была на стороне шведов?

Но  при  чем  тут  штрейкбрехерство?

И  тем   не менее,  я  сказала  Е. А, что  отчасти  согласна  с  мнением его внука. Я  тоже считаю представителей  его поколения, тех, кто согласился работать на предложенных  новой  властью условиях,  кем-то вроде  штрейкбрехеров. Его внук лишился возможности  работать на заводе, потому что заводы позакрывали, а  зарплаты  урезали. И  я  в  своей  журналистской  практике столкнулась,  по сути,   с тем же самым. Старики - журналисты  соглашались  писать, что  угодно ( а  им  и  говорить  не  нужно,  что требуется  -  они  с молоком  партии  впитали,  кому и  как  угодить)  и  за те деньги,  которые  заплатят.  А что  это, если  не социальное  штрейкбрехерство?
 Но  -  не  стоит  упрощать проблему.  В  жизни  каждый  сам за  себя.  И   ничто   не    мешает,   выброшенным    из    нее,  начать   все  по - новой,  отвоевывая   свои    права  с  оружием  в  руках. Что  мы  и  наблюдаем,  любуясь  разгулом  бандитизма  в  стране.  Точка.
  Е.А.   грустно усмехнулся, выслушав  меня,  спорить  не  стал, он вообще позвал меня не для того, чтобы со мной спорить. Он хотел мне кое-что показать. Пожелтевший  листок  с  какими-то формулами  и цифрами, приколотый  дореволюционными  кнопками  к  дореволюционной стене.

  – Что это, Е.А.?

Оказалось  шпаргалка  с  указанием  точности обработки детали  до  сотых  миллиметра.
Сотые миллиметра?!  Да  это  же  просто  нано технологии  какие-то! – Е.А.   опять улыбнулся, на  этот  раз довольный. – Вот как мы работали!
 Ну,  а теперь, бери  свой  штангенциркуль  и  давай замерять те заготовки,  на которые ты  ноги складываешь.

  И мы с ним стали замерять  где-то раздобытые  моим начальником серебристые  металлические  гробики  -  блюмы называются.
 В сущности,  мне  тут  даже нравится.  И интересно, повариться  в  котле, где    когда-то варился  мой  муж. И   у   меня  уже   неплохо  получается.
И  никогда еще  не было такой  легкой  работы.  Строго  ограниченный набор функций. Изучил и  валяй. Не  нужно   постоянно что-то осваивать,  знакомиться  с  новыми людьми, с   новым  материалом;  вникать,  ломать  мозги,  осуществлять  морально - нравственный выбор,  метаться  по городам и  весям,  как я  привыкла в  журналистике. Вот  если  бы  за эту работу еще и  платили. Или  хотя  бы  не задерживали. 

 Правда,  начальник  обещает   - а ему  это  давно  обещает  его начальник, а тому, видимо,  кто - то   еще   более  высокопарящий   -  что  в  скором времени  у нас   в  КБ  все волшебно  переменится.  Появятся настоящие  заказы,  взлетят  заработки,   работа закипит.
 Только  не   окажется   ли    так -   исходя   из   нашего прошлого коллективного   опыта,   с   сомнением   размышляю   я,  по привычке  направляя  струю  своих  мыслей  в   стеклянный потолок,  где колышутся  скрюченные  и,   в зависимости от моего  настроения,   ассоциирующиеся  у меня  то   с   трупиками,  то  с  эмбрионами  ( неразвившимися эмбрионами)  -   листья,  -  что,  как  только  появится  эта   нормальная работа  и   нормальные зарплаты,  вместе  с   ними,   откуда  ни возьмись,  вдруг  возникнут  и более   достойные  этих  зарплат  люди.   Не  важно,  сведущие   ли,   нет,   последних  надо  будет  обучить. А  потом  обучившего   под   каким – либо  предлогом  уволят.  Или  с  почетом  выпроводят  в   « трехгрошовую  оперу» .  А   как  еще  назовешь  эту  пенсию,  эти  финансы,   которые не  умолкая  день  и  ночь  распевают  свои  кладбищенские  романсы,   под  которые  батальоны  смерти,  наши  старики,   отправляются  в   свой последний путь?   

    Вы   никогда об этом  не задумывались?   И не надо.  Рано еще.  Стоит ли вообще  печалиться  о  таких  пустяках  как пенсия,   в стране, где в любой момент   все может  перемениться   к лучшему?

     Я  о  ней  тоже пока  не  думаю.  Я думаю о том, что  меня сегодня в коридоре на глазах у  всех  кружил  на руках один молодой человек.  Опять 35 пять!   На  этой  цифре  меня, кажется,   переклинило.  Хотя мне  даже в юности  нравились мужчины  за  40.   Подкрался,  подхватил…  Теперь все семипудовые купчихи  в  своих сортирах  опять  надуются, зашелестят юбками,  строя  куры  и  разрабатывая  планы мести. 
Ах, вон  она  как!  А  мы ей  зарплату  наподольше  задержим,  бумажки какие-нибудь потеряем,  забудем  что-нибудь  передать...  И богатые  рогоносцы  с верхних  этажей,  накупившие  себе на подпольном советском базаре, озлобленных  хитрых  кукол, перетирающих  по углам  их поношенные  достоинства  с  их  же пропитыми   шоферами,  транжирящие  их  шальные  деньги – тоже   встанут  на   свои  панты.   
  Она  не  уважает  начальство! Плюет  на   его золотые цепи!
   А вы думали,   за   эту  жирненькую   цыганскую   цепуру  можно  кого-то зауважать,   браток?  Вас  уважают  за   вашу  глупость.  И  так  вам и надо. Не обирайте других.
   Черт, я  уже давно  забыла, как  это  здорово,  почувствовать себя  пушинкой.  Жаль, жаль, что  я  не  Рифеншталь!  И даже  не  Марлен Дитрих, во время секса  тревожившаяся,  чем    бы   потом   подкормить  исхудавшего в  трудах  мужчину. Мужчины, они  ведь  как   дети: почавкали  женщину,  потом  котлетку…   

   Вот  у нас  с ним  уже  и  о деньгах  речь зашла.  И  квартира   у него есть.  Все  показал  на  мониторе.  Технари,  они  всегда  были  конкретнее  гуманитариев   с  их  развесистыми  словесами.  Туда – сюда,  поди  сюда…  О   чем  вы, сэр  Джон?   Вот  тут  все  яснее  ясного:  посередине  кровать широкая,  над  ней  люстра  хрустальная,  паникадило,  напоминает   чем-то  бабушкину  кадушку  в  деревне,  подернутую  ледком.  Бывало,  налетит  на нее подвыпивший   пролетарий   -  шлеп!  -  медузой   вылетает   целый   шмот  отрезвляющей  воды.   
  А  знаете - ка   что,   хлопцы?  Не  пойду  я, пожалуй, ни  к  одному из  вас: ни к  гуманитарию  за  должность, ни  к  инженеру за  деньги.
Зачем  ему  старая любовница? Зачем  мне  ваш  домашний  театр?

 Отправлюсь -  ка,   я  лучше  домой.