Стрельба дивизиона на полигоне Ашулук

                Офицер  наведения

     Мои командиры, возможно, боясь, что я приму предложение армейского подполковника и поеду служить на базу в Борисов, начали агитировать меня перейти на должность офицера наведения. Наш офицер наведения, Миша Евдокимов, переводился на капитанскую должность в первый дивизион.

     Офицер наведения – центральная фигура в дивизионе. От него зависит не только настройка аппаратуры, но и боевая работа дивизиона: обнаружение и сопровождение целей, их обстрел. Офицер наведения работает не один, а с расчетом операторов. Это три оператора по ручному сопровождению целей, соответственно, по углу места, по дальности и азимуту. От точности сопровождения ими целей зависит эффективность стрельбы. Для обеспечения, при необходимости, круглосуточного дежурства этих расчётов два. За их подготовку отвечает, в первую очередь, офицер наведения. Он во время контроля функционирования должен оценить боеготовность не только своей кабины «У», но комплекса в целом.

    Во время боевой работы по отражению налета воздушных целей он должен проделать огромную и ответственную работу. Это организовать поиск и обнаружение целей на фоне естественных и искусственных помех, выбрать рациональный способ их сопровождения, определить возможности их обстрела, выбрать оптимальный метод наведения ракет. В случае наличия помех, он должен правильно определить способ помехозащиты. При заходе цели в зону пуска он должен осуществить пуск ракет, проверить их захват на сопровождение, правильность их наведения, оценить промах и результаты стрельбы.

    Все эти операции выполняются в считанные минуты и даже секунды. Порядок боевой работы изложен в «Правилах стрельбы» и "Пояснительной записке"  к ней. Офицер наведения должен их знать на подсознательном уровне, ибо во время боя решения он должен принимать в считанные секунды.

   В конце концов, меня уговорили перейти на эту ответственную и престижную должность. Престижность её заключается в том, что у офицера наведения большие перспективы роста в дивизионе.

   Кабина «У», за которую отвечает офицер наведения, проще в настройке, чем кабина «П». Но в ней тоже достаточно большое количество аппаратуры, как боевой, так и вспомогательной, используемой при проверке аппаратуры и тренировках. Всю её офицеру наведения нужно знать, уметь настраивать и эксплуатировать. С моим появлением в кабине у солдат-операторов появились ухмылки, связанные с моей некомпетентностью. Мне было стыдно, и поэтому хотелось быстрее всем доказать, что я чего-то смогу и здесь. Я изучал технику по схемам и техническим описаниям, запоминал на аппаратуре, где и какие расположены регулировки, контрольные гнёзда. Во время регламентных работ я старался осмысленно делать все настройки и регулировки. Я не давал себе покоя.

    Во время дежурства на дивизионном командном пункте, расположенном между кабинами «У» и «А», я всё время торчал в своей кабине и продолжал её изучать, используя из-за отсутствия электросети, керосиновую лампу. Одновременно изучал Правила стрельбы. При полётах самолётов учился их искать, обнаруживать, брать на сопровождение и условно обстреливать. Но наш дивизион стоял на самой границе. Редко, по причине скрытности, нам разрешали включать излучение. Так же самолёты не летали в сторону границы, не долетали до зоны пуска.

    В моём самообразовании помогали хорошая подготовка по основам радиолокации, полученная в Даугавпилском авиационном училище, настойчивость и усидчивость. Уже через три месяца я кое-что знал и умел. В марте 1965 года из бригады приехала комиссия, чтобы оценить готовность дивизиона к плановой стрельбе на полигоне Ашулук в конце сентября этого же года. Мой комбат Иван Павлович Сергиенко, который меня сватал на должность офицера наведения, пояснил: «Юра, ты на полигон не поедешь. На полигон, в качестве офицера наведения, поедет твой начальник отделения капитан Воронин. Но пускай и тебя проверит комиссия, чтобы ты впредь знал, что это такое». Так и поступили.

    После проверки оказалось, что капитан Воронин, мечтавший о майорской должности начальника штаба и часто заменяющий майора Сергачёва по причине болезни последнего, успел больше забыть, чем я узнал по кабине «У» за прошедшие два-три месяца. В результате, решили на полигон послать меня.

    Я взмолился:
– Да, может быть сейчас, я лучше знаю технику, чем Воронин, но у меня же нет опыта в боевой работе по реальным целям.
– Что-нибудь придумаем, – пообещали командиры.

    В результате, когда планировались полёты авиации, то я вместе со своим боевым расчётом выезжал в нужный дивизион. Так потихоньку я набирался боевого опыта.

    Накануне отъезда на полигон нас посетил командир бригады и напутствовал: «Если вы получите четвёрку, то бригаде за год будет тройка, если получите пятёрку, то бригаде за год будет четыре. Так что от вас требуется получить только пять».

    Я мечтал получить высшее военное образование. В случае удачных стрельб, я собирался писать рапорт о разрешении мне поступать в Минское высшее инженерное радиотехническое училище (МВИРТУ). Многое в получении заветной пятёрки дивизионом зависело от меня, от того, как я сработаю, так как оценка дивизиону не может быть выше, чем оценка офицера наведения. В общем, мною на карту была поставлена моя дальнейшая судьба.

    В мою бытность офицером наведения, поступила информация о возможном пролёте над нами американского высотного, скоростного самолёта разведчика SR-71. Ночью мы были подняты по тревоге, дежурили всю ночь в ожидании его полёта. Возможно, могла быть поставлена задача по его уничтожению. Но, слава Богу, он не полетел.

    (Lockheed SR-71 — стратегический сверхзвуковой разведчик ВВС США. Особенностями данного самолёта являются высокая скорость и высота полёта, благодаря которым основным манёвром уклонения от ракет было ускорение и набор высоты. Самолёт эксплуатировался с 1964 по 1998 годы. SR-71 участвовал в разведке во Вьетнаме и Северной Корее. Во время холодной войны выполнял разведывательные полёты над территорией СССР (на Кольском полуострове) и Кубы. А также, в период базирования некоторых SR-71 на Японских островах, регулярно нарушал советское воздушное пространство.
•  Крейсерская скорость: М=2,8  (960м/с)
•  Дальность полёта: 5230 км
•  Радиус действия: 2000 км).

    Как видно из данных по самолёту SR-71, его скорость превышает 960 м/с. Имитаторы целей кабины «У», используемые для тренировки операторов, имели максимальную скорость 600 м/с. Я подал и реализовал рационализаторское предложение по увеличении скорости имитируемой цели до 1000 м/с. Далее я тренировал своих операторов по обнаружению, взятию на сопровождение и сопровождение аналогов SR-71.

    За поданное рационализаторское предложение получил целых 20 рублей.

                Стрельба дивизиона  на  полигоне  Ашулук

    В конце сентября 1965 года дивизион эшелоном поехал на полигон Ашулук. Ехали мы весело. В редкие минуты старались что-нибудь подучить. Я волновался, но вида старался не подавать. Некоторые, на время командировки, отпускали бороду и/или усы. Решил и я отпустить усы. Потом подумал: «Не дай Бог, не выполню я свою задачу, и буду стоять перед командованием с виноватым видом, со своими дурацкими усами, и слушать прямой или немой упрёк: «Усы отпустил, а поставленную задачу не выполнил». Они здесь же были уничтожены.

    (Ашулук — российский военный полигон. Расположен в Астраханской области. Предназначен для испытания зенитно-ракетных вооружений войск противовоздушной обороны (ВПВО) и проведения войсковых учений с применением данного оружия.
Официальное наименование: 42-й учебный центр боевой подготовки зенитно-ракетных войск (сокращённо: 42 УЦБП ЗРВ).

    Полигон Ашулук сформирован 25 мая 1960 года по директиве Генерального штаба Вооружённых сил СССР. С 1 июня 1960 года начат официальный отсчёт истории полигона.

    В советское время полигон находился на территориях двух республик СССР – России и Казахстана. Отведённый под него участок площадью 120 км на 38 км полностью расположен в пределах Астраханской области, а другая его часть осталась за границей. Для обеспечения безаварийности боевых стрельб дополнительно введена зона безопасности общей площадью 20 650 га. На полигоне регулярно проходят стрельбы и учения зенитно-ракетных войск (ЗРВ) ПВО Вооружённых Сил России и стран СНГ, а ранее и стран Варшавского договора).

    В нашу бытность декламировался стих:
                «Вдали от мира и наук,
                На почве, зноем опалённой,
                Какой-то хрен умалишённый,
                Решил построить Ашулук!».

    По прибытии на полигон нас разместили в палатках. В конце сентября здесь днём жарко, а ночью достаточно холодно. Спать приходилось под двумя одеялами и спасательной офицерской плащ-накидкой.

     На полигоне пришлось вертеться как белка в колесе. В понедельник получили полигонную технику и сразу же приступили к выполнению на ней месячных регламентных работ. За нашими действиями наблюдали полигонные инструктора, одновременно они опрашивали нас по знанию техники и по физическому смыслу проводимых настроек и регулировок. Кроме основной специальности, нас, специалистов 1-го класса, опрашивали и по смежным специальностям. Меня что-то спросили по моей родной кабине «П». Знание техники, регламентные работы, знание физической сущности, проводимых настроек были оценены на пять. Оставалось самое главное: учебные и боевые стрельбы.

    Во время учебных стрельб организуются реальные полёты авиации в соответствии с задачами, представленными в Курсе стрельб. Обстрел обнаруженных и сопровождаемых самолётов осуществляется электронными ракетами. Учебные стрельбы проводятся дважды. В среду проводится тренировка. По её результатам ставятся оценки. Я не выполнил одну из задач и, в результате, получил четвёрку.

    Это огорчило и взволновало меня, потому, что инструктор сказал: «Зачет будет по вторым учебным стрельбам. Но если авиация не будет летать, то в зачёт пойдут нынешние результаты». Вторые зачётные, учебные и боевые стрельбы проводятся в пятницу. Накануне, ночью я плохо спал и слышал стук капель дождя по нашей палатке: «Боже мой! Неужели не будет летать авиация?!» В этих переживаниях я провёл весь остаток ночи. Но, слава Богу, дождь, редчайший для этой местности, к утру окончился. Учебные стрельбы я провёл можно сказать нормально. Выполнил все задачи и получил необходимую очередную пятёрку.

    Был только один критический момент. Я долго не мог обнаружить цель на фоне пассивных помех. В последний момент мой оператор по углу места закричал: «Есть цель по углу места!» Я здесь же дал команду на взятие её на сопровождение и начал её условный обстрел. Она была обстреляна вблизи от ближней границы зоны поражения. Задача была выполнена.

    Работа в условиях пассивных помех обеспечивается настройкой вышеупомянутой БАПК, которую настраивал уже не я, а Володя Русаков, и настройкой аппаратуры СДЦ, за которую отвечал Феликс Бурштейн.

     На боевых стрельбах в качестве мишеней используются отслужившие срок эксплуатации боевые ракеты системы С-25, специальным способом доработанные. Стартует ракета-мишень вертикально на дальности около 100 км. Она поднимается до высоты 20 километров, затем склоняется на горизонтальный полёт и летит по заданному курсу на ЗРК. Ракета-мишень, у которой отработал двигатель, летит как обыкновенный снаряд, снижаясь по высоте и теряя скорость. Обнаруживать такую цель нужно на этапе, когда она поднимается вверх. В это время у неё максимальный отраженный сигнал. Но обнаружить её в этот момент не просто. Для обнаружения нужно использовать самый потенциальный режим, имеющий очень узкий луч. Ракета-мишень очень быстро набирает высоту. Появляется она в луче на доли секунды. Нужно не растеряться, обнаружить её и взять на сопровождение. Если она не будет в этот момент обнаружена, то искать её нужно широким лучом, имеющим значительно меньшие возможности по обнаружению. И обнаружить ракету-мишень можно только на дальности менее 70 км. При этом её скорость может составлять 600-700 метров в секунду. Через какие-нибудь 10 секунд она будет в зоне пуска ракет.

     Боевую стрельбу последовательно выполняют все дивизионы, прибывшие  на полигон. Их не менее десяти. Один дивизион стреляет, второй, по определённому плану командного пункта полигона, ставится на подстраховку. Если по какой-либо причине не сработает первый дивизион, то стрелять назначается второй дивизион. Все остальные дивизионы могут тренироваться в обнаружении и сопровождении стартовавшей ракеты-мишени. По первой стартовавшей ракете-мишени я тренировался. В узком луче я ракету-мишень не обнаружил. По второй ракете-мишени я был на подстраховке. Её я обнаружил в узком луче. Третья ракета-мишень была моя.

    Накануне её старта инструктор скомандовал: «Газы!» Я и весь боевой расчет одел противогазы. Расчёт возглавляет командир дивизиона. Его должность исполнял, мой «крёстный», комбат Иван Павлович Сергиенко. Он с помощью средств разведки должен обнаруживать цели и выдавать по ним целеуказание. Он так же принимает решение на обстрел цели. В боевой расчёт, кроме моих операторов, участвующих в обнаружении и сопровождении цели, входит оператор стартовой батареи. Он по команде командира дивизиона, должен поставить ракеты на подготовку к стрельбе и следить за её ходом.

    Наши противогазы, со специальными переговорными устройствами, позволяют говорить и слышать друг друга. Однако, они несколько ограничивают наши возможности. Средства разведки, СРЦ П-12, не способны обнаруживать ракеты-мишени, поэтому с командного пункта полигона, после старта ракеты передаются её координаты. Я отслеживал своими двумя руками дальность и азимут. Угол места отслеживал Александр Павлович Воробьёв. Свою ракету-мишень мы обнаружили и взяли на сопровождение сразу после её старта. Накануне инструктор полигона предупредил, что ракета-мишень резко изменяет скорость, поэтому автоматический прибор пуска работает по ней с ошибкой. Поэтому стрелять нужно не по прибору пуска, а тогда, когда она будет на дальности 56-53 км.

    После взятия цели на сопровождение, я перевёл станцию в режим БР (боевая работа) (В режиме БР отключается вся вспомогательная аппаратура. Только в этом режиме проходит команда на пуск ракеты.) и стал внимательно следить за дальностью ракеты-мишени. Командир дивизиона подал команду на подготовку ракет к пуску. Согласно «Правилам стрельбы» цели для повышения вероятности их поражения обстреливаются тремя ракетами. В полигонных условиях, для экономии, на стрельбу разрешалось использовать только одну ракету. Другие ракеты разрешалось использовать, если предыдущая не стартует или не будет осуществлён её захват на сопровождение.

     Все необходимые операции я выполнил, оставалась одна операция – нажать кнопку «Пуск ракеты». Чтобы мои руки случайно чего-нибудь не нажали, я их опустил на свои колени. Они дрожали, как заячий хвост.

    Ракета-мишень приближалась, в кабине стояла гробовая тишина. Инструктор полигона прильнул к моему экрану индикатора. Оказывается, что с переходом в режим БР, с экрана индикатора исчезли метки зоны пуска. Этого я, от волнения и малого опыта, не заметил. Всё моё внимание было приковано к определению дальности ракеты-мишени. При достижении ею дальности 56 км, я запросил: «Дальность 56 км. Пуск разрешаете?». В ответ тишина. Я повторил: «Дальность 53 км. Пуск разрешаете?». Здесь, как из могилы, я услышал команду: «Пуск!». В одно мгновение моя рука нажала кнопку «Пуск ракеты». Спустя секунду заревела стартующая ракета. Я проследил её захват на сопровождение и начал наблюдать за её наведением на цель. В момент встречи замерил промах. Он был нормальным. Всё, я свою задачу выполнил.

    После пуска ракеты инструктор стал выяснять, кто подал команду «Пуск». Командир дивизиона признался, что он. Оказывается, что разрешение на пуск даёт инструктор, который отвечает за безопасность стрельбы. Когда исчезли метки зоны пуска, то он, имея богатый опыт стрельбы, подумал, что ракета-мишень отклонилась от боевого курса. Стрельба за пределами границ полигона категорически запрещалась. Проверка, после стрельбы, показала, что сбой произошёл с переводом ЗРК в режим БР. Переходить в режим БР во время регламентных работ категорически запрещается. Стрельба была в пределах границ полигона. Так что наше самовольство было прощено. Всё хорошо, что хорошо кончается.

    По окончании стрельбы я пошёл посмотреть пусковую установку, с которой стартовала ракета. Она была обгоревшей. Расчёт стартовиков начал меня в шутку укорять:
– Товарищ старший лейтенант, что вы сделали с нашей пусковой установкой!? Теперь нам её нужно будет заново красить.

    Дивизион получил пятёрку. Исполняющий обязанности командира дивизиона Иван Павлович Сергиенко поощрил меня и Володю Русакова. Он разрешил нам сразу после сдачи техники, ехать домой самостоятельно. Мы с радостью воспользовались этим разрешением.

    Дивизион же, должен был дождаться заранее заказанного эшелона, погрузиться в него, а затем, почти неделю или более, добираться до Гродно. Так что для нас с Володей это был дополнительный 10-дневный отпуск.

    Позже, на полигоне Ашулук я был ещё два раза. В 1977 году в составе 2ЦНИИ участвовал в организации и проведении учения «Стрела-77». На этот раз мне не приходилось волноваться. Я был посредником от науки, наблюдал и фиксировал результаты работы и стрельбы боевых расчётов родного ЗРК С-75, фиксировал всевозможные ошибки операторов, того же офицера наведения, учил, как их устранить.

    Весной 1986 года меня пригласил в Ашулук начальник боевой подготовки ЗРВ, генерал Дмитрий Васильевич Ховринко, для проведения занятий с инструкторами полигонов (Ашулук, Чита, Балхаш). Я их учил, как создать и контролировать помеховую обстановку при проведении боевых стрельб.

                P.S. О стрельбах на полигоне

    Стрельба на полигоне, это ответственный экзамен для боевых расчётов и командиров всех степеней. За успешные стрельбы можно было получить ордена, медали, повышения по службе, ценные подарки, благодарности. Я, например, за отличную стрельбу получил ценный подарок – набор чайных ложечек за 12 рублей.

    При получении двойки следовали оргвыводы. Поэтому командование всех степеней очень ответственно относилось к подготовке и обеспечению стрельб на полигоне.

     Дивизионы полков, бригад ездили на полигон, на стрельбы регулярно, каждые 2-3 года. Нужно было обстрелять каждый боевой расчёт дивизиона, который менялся с той же периодичностью. Поездка дивизионов на полигоны осуществлялась в соответствии с планами командования боевой подготовки ЗРВ, Как правило, дивизионы о стрельбах на полигоне предупреждались заранее. За год до поездки дивизионы начинали усиленно готовиться. Командование полка, бригады контролировало эту подготовку.

    Иногда командованию приходилось мудрить, ловчить. Посылать на стрельбы не свой расчёт, а временно переводить в стреляющий дивизион лучших офицеров полка, бригады.

    Показателен рассказ товарища и сослуживца по МВИЗРУ Георгия Ботяна. Он старше меня на 2 года и служил в моём колосовском полку. С ним мы встретились и подружились в МВИРТУ (МВИЗРУ) в 1966 – 1971 годах. Сейчас продолжаем общаться в Одноклассниках, в 2012 году я был у него в гостях на даче под Молодечно.

    «Служил я на должности офицера наведения 3,5 года, затем был назначен начальником 1-го отделения (старший офицер наведения). На этой должности я прослужил 2,5 года. Моя служба проходила во 2-м зрдн (Шишицы), но за эти годы я неоднократно бывал в 1-ом зрдн (Залужье), а потом и в Деревной, где был развернут 3-й зрдн.

     За 6 лет (1960 – 1966 г.г.) в Ашулук я ездил 3 раза за свой зрдн и 2 раза за развернутый после твоего ухода от нас 3-й зрдн. С ним я ездил со своим расчетом операторов РС и получал пятёрку. Результаты всех работ моего расчета были только отличные. Инструктор полигона, которому я примелькался, на 3-й раз меня уже не спрашивал».

    Хочу похвастать, что в нашем лабнинском дивизионе не было варягов.
Нужно сказать, что отлично подготовленные офицеры страдали за своё отличие. Тот же Георгий Ботян жаловался мне.

    «Отличная подготовка в ГРТУ (Горьковское радиотехническое училище) позволила мне уверенно чувствовать себя и с техникой, и с обязанностями стреляющего, и хорошо подготовить расчет. А с поступлением учиться дальше прошла большая задержка. Наши командиры (в основном бывшие артиллеристы и фронтовики) не хотели отпускать подготовленных специалистов в ВУЗы, приводили различные надуманные причины, по которым не отпускали на учебу.

    Наконец, всё же в 1966-м году меня начали оформлять в МВИРТУ. Но когда документы ушли в корпус, вдруг вспомнили, что на момент поступления в ВУЗ мне исполнится 28 лет. (К поступлению в ВУЗы допускались офицеры в возрасте до 28 лет). Документы вернули обратно в часть.   Мне пришлось поехать на прием к начальнику училища генералу Филатову. Благо, что имел отличную характеристику одного из лучших офицеров наведения корпуса. Наш зрдн в 1964-м году занял 1-е место во 2-й Отдельной армии ПВО. Генерал Филатов вошёл в моё положение и разрешил мне поступление в его училище. Он запросил документы в училище, минуя корпус и армию».

    Подобный рассказ слышал и от своего вышеупомянутого боевого товарища Николая Яценко. В 1987 году я встретился с ним в Харькове. Он занимал должность начальника штаба харьковской зрбр. Бригада была престижной, на должности командиров бригады постоянно ставили по блату или знакомству. Начальник штаба зрбр, Николай Яценко, постоянно ездил на полигон за командира бригады, привозил оттуда пятёрки. Командир за отличные стрельбы «своей» зрбр получал ордена и продвижения по службе.

                Возвращение  с  полигона

    Запомнилась наше с Володей Русаковым возвращение с полигона. Вечером, сразу же после сдачи техники, на попутной машине, добрались до ближайшей железнодорожной станции под названием Харабали. Денег оставалось в обрез.
Поэтому пришлось ехать в общем вагоне поезда Астрахань-Москва. Вначале я решил брать билет до Минска. В Минске разживусь деньгами и куплю за 7 рублей билет до Гродно. Но так как оказалось, что до Минска билет стоит 14 рублей 20 копеек, а до Гродно 15 рублей, то я своё решение изменил. С Володей нам удалось в одном из купе найти две верхние полки. Спасала нас офицерская шинель, служащая нам  постелью.

     Несмотря на безденежье, днём, почти всё время, проводили в вагоне-ресторане. Здесь встретили нашего бригадного майора из инженерного отдела, который ездил вместе с нами на стрельбы. По виду скромный, деликатный майор, немного выпив, стал заикаться и нести какую-то чушь. По окончании нашего «банкета» по поводу успешного выполнения боевой задачи, Володя предложил мне рассчитаться с официанткой. Это я и сделал. Впоследствии Володя возвратил мне свою третью часть. А товарищ майор обо всём забыл, либо посчитал, что так и нужно. Я же постеснялся сделать ему напоминание. А впредь, сделал для себя вывод не спешить за всех рассчитываться. Правда, это не всегда получалось. Но в дураках я больше старался не оставаться.

    В Москву прибыли утром. Так как мой поезд отправляется вечером, то я поехал к Володе в гости в Люберцы, где жила его мама и сестра с семьёй. Заняв у Володи денег, позволил себе ехать в Минск в плацкартном вагоне. Тогда на железной дороге были такие правила. Ты покупаешь билет в общий вагон до станции назначения, а плацкарт или купе ты берёшь до станции, где собираешься делать остановку.

    В Минске меня ожидали Лариса с Серёжей, которые уехали из Лабно сразу же после моего отъезда на полигон, родители и друзья. После напряжённой работы в течение девяти месяцев, я позволил себе расслабиться. На меня больше не давил огромный груз ответственности.

    Мои сослуживцы возвращались домой более романтично. По рассказу Николая Яценко, после отъезда с полигона всем было очень грустно, так как всё спиртное было выпито ещё по пути на полигон, и деньги тоже окончились.

    К слову, нужно сказать, что на полигоне, по сути, сухой закон, спиртное не продаётся. Но страдания по этому поводу нет ни у переменного и ни у постоянного состава. Все мы русские люди. Поэтому знаем, чтобы было всё хорошо или даже лучше, нужно всякое дело хорошо организовать. В первую очередь, умаслить полигонщиков, этих, по сути, несчастных, лейтенантов, старших лейтенантов, капитанов и выше, которые живут в пустыне, неделями не видя своих семей.

    Когда мы ехали на полигон, то в складчину, на свои лейтенантские деньги купили ящик белорусского спиртного под названием «Агенчик». Майор, упомянутый выше, периодически брал у нас пару бутылок «Агенчика», флягу спирта и вечером шёл к проверяющим и оценивающих нас инструкторам играть в преферанс. Видимо, это была его основная задача при выполнении нами стрельб. Называется она – налаживание контактов.

    В наше время в Ашулук приезжали стрелять боевые расчёты стран народной демократии. Предприимчивые румыны, зная о сухом законе, везли на полигон недорогое, доступное для нас вино в достаточном количестве. Жаждущие и имеющие деньги могли воспользоваться услугами торгашей румын.

    В пути, тем более без денег, расслабиться не было как будто бы никакой возможности. Но! На одной из длительных стоянок эшелона вдруг всех смутил начальник ГСМ из штаба нашей бригады, заявив: «Как же так получается?! Вы страдали, старались, получили пятёрку, а начальство от вас заначило канистру (20 литров) спирта». Возмущённые пятёрочники, пошли к Александру Павловичу Воробьёву, который заведовал этим спиртом.
– Как вам не стыдно?! Зажулили от нас канистру спирта!
– Ребята, так вы же прекрасно знаете, что мы потратили всю канистру на полигонщиков, – взмолился Александр Павлович.
– А где вторая канистра? – поинтересовался начальник ГСМ.
– Так это же гидролизный спирт. Его пить нельзя, – пояснил Александр Павлович.
– Как это пить нельзя!? А ну наливай стакан спирта, – потребовал начальник ГСМ.

     На глазах у всех он осушил стакан со спиртом. В одно мгновение спирт был разнесён фляжками по купе офицерского вагона. И здесь понеслось. Пятёрочники как с цепи сорвались. До сих пор самый скромный, всегда молчаливый, тридцатилетний старший лейтенант Володя Богатырёв разошёлся не на шутку. Он выскочил из вагона и на виду у солдат начал выяснять отношения с теми, кто когда-то над ним подшучивал. Его постарались завести в вагон, но не тут-то было. Заносили его в вагон ногами вперёд.

    Слава Богу, доехали ребята в полном здравии, без потерь. С этих пор наш дивизион стал отличным. А так как он находился в 15 минутах езды от областного центра города Гродно, то служить у нас стало престижно, нам стали завидовать.

    По возвращению в дивизион, я на имя командира дивизиона написал рапорт с просьбой отпустить меня поступать в Минское высшее инженерное радиотехническое училище (МВИРТУ). Командир, это уже был майор Сергиенко, его подписал и сказал, что рапорт он должен направить в штаб бригады вместе с партийной и служебной характеристиками. А так как эти характеристики нужны не ему, а мне, то я и должен их писать. Такой был у нас подход. Всё было сделано, и документы были отвезены в Лиду, в штаб бригады.

    Хотя вопрос о том, разрешат ли мне, и таким же как я, поступать в академии и высшие училища мог быть решён только в марте, командование дивизиона стало считать меня отрезанным ломтём, и использовало меня на решение различных посторонних дел.