До чего жизнь довела...

                "Лови день,  пользуйся каждым днем,  не откладывай на завтра то, что должен сделать сегодня" (Гораций)

                СКАЗКА-БЫЛЬ



Жила-была девочка Саша, и была у неё мама, которую все называли -  Маша, а ещё был у них папа по имени Паша —   бо--ольшой человек, начальник и  командир, что командовал взводом  солдат, а дома отдавала приказы всё же мама по имени Маша. И за папу по имени Паша, она приказывала водителю Васе:

         —    Возьмите Вася, и отвезите  Сашу  в дет сад, потом в школу, потом в музыкальную школу, а  потом на занятия в ВУЗ…

И так они жили и были,  все очень дружно,  почти, как герои из  одной общей  сказки, не про Машу и медведя, что нагло  уселся на   пень и  бессовестно съел  пирожок, и не про тех, трёх медвежат  и опять вместе с Машей, что устроили гнусные разборки всего–то  из-за спального места и столового прибора, но из  очень похожей сказочной страны, что   крышевала   партия и правительство,  и где практически всё было общее, почти что  всё  моё,  где не было  поводов драться из-за еды и кровати,   но всё  ж таки, не совсем…

Потому что, сначала, большая ложка каши  доставалась  той крыше и вот только после этого, всё остальное, известная всем  сорока из сказки  делила   на всех остальных, на тех,  кто,  правда, не бедствовал и  не жаловался, но  иногда всё же  роптал, что ни  совсем,  так как было обещано теми, что учили,  а потом с плакатов красного цвета всё   устремлённо смотрели  вперёд, и  курчавясь при этом,  один  своей бородой, а второй шевелюрой.

Да, эта парочка исходила из ценностей нравственности  и морали, один любил второго, второй обожал его кошелёк, а потом они  вместе учили всех  остальных, как надо и как быть.

 И вот  уже любят их обоих, потом  их последователей   боготворят, изучают до потери пульса их  теории партии и правительства, вступая в ряды и записываясь в комитеты. Потом уже стоя и сидя, но   дружно и в ряд  аплодируют  следующим  приемникам. Не важно,  кому, важно, что всё идёт по плану  теорий тех.

Все довольны, все  умны и образованны, почти за их счёт,  почти по справедливости сыты и так же одеты. Никто не ропщет, но говорит о принципах нравственности и морали, где-то в глубине полагая, что немного им  врут, но сказать,  тем не менее,  вслух не дадут.

Шло время, развивались события, и однажды сказка всё же подошла к концу, с ней же закончилась  и счастливая жизнь не только  Саши и Маши и папы Паши, который больше не командовал взводом, но и той страны, что так напоминала всё же сказку, с грустным концом, а не по обычаю весёлым и надёжным,  и  где всё было  общее и почти, что всё   моё, хоть и не совсем, но всё же… тоже  не стало. Как говорится, всё когда-то заканчивается,  ничего вечно не продолжается.

А ещё, однажды,  пришёл и  такой, совсем не весёлый     момент,  когда Маше и Саше пришлось справляться без Паши, а бывшая партия и правительство совсем не подумала  о почившем военном, зато новые власти окутали просто заботой и лаской тех, что остался при новом режиме живым, хоть и не совсем…

Потому что Саша какое-то время  надевала  на контактные линзы очки, а на голову вязала  старушечий платок, чтобы следом, с невзрачным видом,  пошатываясь и натыкаясь на каждый предмет перед ней,  подойти к столу  тех, кто так лихо сказал, что больна и пожизненно выдал клеймо, что потом, как ни странно,  очень сильно ей  помогло.
 
Ибо не были теперь  больше все равны  или почти,  кто-то сыт и одет, а кто-то нищ и убог, без диплома в кармане и без денег в огромной  мошне, что бывала пустой и порою всегда.

Ну, а Маша усилиями тех же,  врачей, но  не властей, отлежав на больничной койке, чуть не отправилась дальше, откуда уже не смогла бы сказать:

          —    Жизнь коротка и надо её любить,  не забывая себя, мы в ней не навсегда… Помнишь, Саша, что сказал как-то  Паша...

Но она вместо Павла осталась жива и смогла закончить то, что он так   и не смог досказать   до  конца, закрыв раньше срока глаза.
 
В общем, Саша, став  взрослой без Паши, совсем позабыла, что жила и не ела  лишь кашу, а что,  будучи маленькой девочкой Сашей,  вкушала из той поварёшки,  что   сорока и она же говорящая   белобока зачерпывала ни с самого дна, а снимала сливки и пенку и только потом вспоминала про равенство всех остальных сорочат из  своей состоявшейся  сказки.

И, когда  уже не   девочка Саша, надевала на голову шапочку, на которой сияли заячьи уши, ибо никто не хотел ей давать больше, чем давала сорока,  а она работала  в поте лица, как и  много других,  но уже не было сказки и не было Паши, а  оставалась лишь  Маша, что не знала, как реагировать, то ли  смеяться,  то ли сердиться, на то, что забыла дочь по имени Саша, её же  слова:

       —   Жизнь коротка и надо её любить,  не забывая себя, мы в ней не навсегда… Помнишь ли Саша, как когда-то сказал  Паша…

И всё же она предпочла  смеяться, глядя на то, как взрослая Саша, будто с писаньем в руках и читая молитву в губах, сидела с купюрами в  тех же руках и задумчиво жмуря  глаза, неожиданно  для себя   произнесла:

        —     Я подумала -  посмотрела… мне не  нужны вообще-то,  сапоги, да и весна коротка,  да и тот магазин…  как-то не очень он…

Маша тут же смекнула, в чём тут прикол и перед ней возникла картина в кафе… Был ещё один их не лучший момент… Но они не цепляли платки, и не играли в слепцов, да, и Маша была же жива и всегда ведь  могла…

         —     Жизнь коротка и мы в ней не навсегда…

Но тогда…

         —   Дайте мне курочку-рябу, нет, всё же  ножку  от тушки, или лучше крыло, а вообще-то не надо, я просто не голодна…

 Вспомнив сей эпизод, то кафе под названьем «Корова МУ-МУ», Маше очень хотелось воскликнуть, приложив ладони ко лбу и му-у:

         —      Чтобы вписаться в тот антураж, ты могла бы сказать:

          —     Дайте мне лучше травы,  ах, нету травы, ну и ладно, я пойду тогда  в тар-тара-ры, буду крепко держать ту мошну, что лежала в кармане с зарплатой моей…

Вспомнив это и ещё пару вещей, Маша, глядя на Сашу, сказала:

            —      Ты ведь надела очки, скажи, когда глядела на свои сапоги, что стояли  в шкафу, и не значит, что ждали весны,  что,  по твоим же словам,  коротка, как и жизнь..?  Так полюби же себя, и купи для души то, что хотела тогда, когда  не врала, говоря, что  жизнь коротка…

И Саша, глядя на Машу, вспомнила Пашу, что не успел до конца ей   тогда, тоже   сказать   —   так полюби же себя  —    его жизнь оказалось короче той фразы, что всё ж таки,  надо бы помнить всегда…
 
И пусть иногда даже жизнь довела, но не до самого же прочного дна, чтобы совсем уж,   забыть  про себя…