Подарок Горбачеву

          В Советском Союзе пришел к власти, то есть стал Генеральным секретарем ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. А я работал заместителем управляющего трестом «Нечерноземэлеватормельмонтаж». Находился в командировке в Пензенской области. Поздно вечером мне позвонил начальник Главка и сказал, что я должен срочно приехать в Москву для получения ответственного задания.
          Приехал я в Москву, узнаю, что Ставропольский крайком партии принял решение о досрочном вводе в эксплуатацию строящегося в станице Незлобная комбикормового завода. Сократить срок строительства надо на один год, и это будет подарок их великому земляку М.С. Горбачеву. Начальник Главка сказал, что я назначаюсь ответственным по монтажным делам за этот досрочный ввод завода в эксплуатацию.
          Заместитель начальника Главка, он же – мой давнишний приятель Александр Холодный,срочно повез меня в Ставрополь. Повез, естественно, на самолете, менее двух часов полета по маршруту Внуково–Ставрополь, и мы пришли к товарищу Мураховскому, тогда уже возглавлявшему край (очень скоро он был переведен в Москву). Встретил нас с улыбкой, вежливо, позадавал общие вопросы о Москве, погоде, перелете – как переходной мостик к главному разговору. Еще в Москве меня ознакомили с ситуацией на объекте, в каком состоянии строительная часть, комплектация оборудования и так далее. Я к тому времени уже имел достаточно большой опыт в монтажных делах. Строители – строят, а монтажники делают собственно завод, так как конечная цель – пуск завода и выдача готовой продукции по утвержденному эксплуатационниками рецепту, и все это как задумали проектировщики, в автоматическом режиме. Задача была совершенно понятной в части ее решения.
          Мне задают вопрос: «Можно ли, реально ли построить завод, ввести его в эксплуатацию на целый год раньше установленного планом срока?». Я отчетливо понимал, что все ресурсы – и финансовые, и материальные, да и людские – тоже уже спланированы. Их поступление на стройку запрограммировано поэтапное, равномерное с приближением планового срока ввода. Мне уже были известны случаи, когда наши чиновники брали модные в то время так называемые «встречные планы». «Даешь завод на месяц (два, три…) раньше срока!» – знали мы такой боевой клич партийных и советских кликуш, которые клялись Центральному комитету партии обогнать время.
          А как это сделать, они не знали, это должны были решать другие, только не они.
          И как это сделать, если лишнего кирпича нет, лишнего цемента нет, лишнего оборудования нет, металлоконструкций, кабельной продукции, приборов автоматизации – нет. Да и рабочих рук тоже нет. Нельзя было выполнить клятвенные обещания, нечем. Но отступать тем более нельзя. И тогда врали. Придумали «принятие завода в эксплуатацию с недоделками». Какие же это недоделки, если бывало, что и крыши-то не было, не то что оборудования. Трудилась рабочая комиссия, затем – государственная, а принимать – нечего... Шли на всевозможные ухищрения, на какие-то укороченные технологические схемы производства, никаких рецептов, просто мешанина из зерновых, выдаваемая за полноценный комбикорм. Генподрядчик, начальники строительных и монтажных организаций «работали» с каждым членом госкомиссии в отдельности, персонально, уговаривали расписаться, оставить свою подпись в Государственном акте о вводе завода в эксплуатацию. Подкупали, давая взятки, платили деньги, везли строительные материалы на дачи, а то и просто строили дачу, делали все, чтобы выдавить подписи всех членов комиссии. Наши руководители знали своих сотрудников, обладающих способностью уговорить-уболтать. К началу работы Госкомиссии уже были известны недостатки или слабости каждого члена комиссии. Даже знали, кого и чем можно склонить к подписанию акта в зависимости от характера, алчности и даже – пола члена комиссии.
          Должен сказать, что к тому времени, когда меня командировали в Ставрополье, все мною описанные безобразия уже закончились, остались позади. Было несколько изобличений подобных приемок предприятий, заводились уголовные дела, и с этим было покончено. Теперь эксплуатационный персонал знал, что, приняв завод, он должен сразу же выпускать продукцию. Комбикорм надо отправлять на село, поэтому требования приемки были самые строгие, а заводы принимались не только после опробования оборудования в автоматическом режиме и получения стандартной продукции, но и только после вывода завода на проектную мощность.
          Итак, я должен ответить на вопрос Первого секретаря Ставропольского Крайкома партии: «Можно ли родить полноценного ребенка, сократив срок беременности»? Я ответил: «Можно. Можно ускорить на год сдачу завода в эксплуатацию, если будет местный человек, распоряжения которого будут выполняться беспрекословно. А что надо будет делать, будем говорить мы: я – как монтажник, а генеральный подрядчик – как строитель».
          Товарищ Мураховский внимательно посмотрел на нас, нажал на кнопку, в кабинет вошел крупный красивый кавказец. Это был секретарь Крайкома по строительству Владимир Суренович Маркарянц.
          Нас познакомили, и мы целый год вместе штурмовали этот завод. Владимир Суренович раз в неделю приезжал на стройку и проводил планерки.
Я от монтажников, а Альфред Кобринский – от строителей готовили ему вопросы, ставили задачи, которые необходимо было выполнить за одну неделю, к следующей планерке, а заставить руководителей строительных организаций все это выполнить мог только он. И он это делал.
Я по работе соприкасался со многими секретарями Обкомов по строительству. Среди них не встретил ни одного бестолкового партийного чиновника такого высокого ранга. Все они, как правило, вырастали из низов, имели хорошую практику, были настоящими профессионалами. Попадался самодур, встречались выпивохи, но все до единого были технически грамотными специалистами. Ставропольский секретарь по строительству нравился мне больше других, хотя по образованию, говорили, он был учитель физкультуры, и это тем более удивительно. Умный все-таки, знающий свое дело, спокойный, выдержанный, ни разу не повысил голос, волевой, умело воздействовал на всех руководителей, участвовавших в строительстве.
          А строили завод всем краем. Здесь были сосредоточены краевые строительные организации вместе со своими руководителями. На небольшом строительном пятачке собрали столько рабочих и инженерно-технических работников – повернуться негде было. Другие стройки, скорее всего, были загублены: сюда свозились не только люди, но и строительные материалы, и оборудование, предназначенные для других строек края. Работали и днем, и ночью почти что круглосуточно. Стройка кипела. Ослепляли электросварщики, возводили стены каменщики, заливали перекрытия бетонщики. В одном цехе устанавливали оборудование, в другой цех вошли наладчики. Здесь же копошились рабочие, занимавшиеся устройством чистых полов, хотя эта работа должна была закончиться задолго до наладочных работ. Наседали специалисты автоматических систем, а уж они-то работают, как правило, когда в цехах нет ни строителей, ни монтажников. Несведущему человеку все это может показаться хаосом. Однако на самом деле здесь все строго выполнялось в соответствии с замечательной организацией работ фактическим руководителем всей стройки Альфредом Кобринским. Здесь же была организована сравнительно недорогая столовая. Но лотошницы приносили прямо на этажи горячие пирожки, ватрушки и другую немудреную еду, чтобы рабочие могли перекусить, не покидая рабочих мест. Стройка стучала, скрипела, громыхала, гудела, нарушая покой живущих поблизости граждан.
          Что заставляло этих людей так отчаянно отдаваться работе? Откуда брался этот чудовищный энтузиазм? Здесь работали, в основном, командированные, общежития были далеко не идеальны, зарплата умеренная. Конечно, были отдельные бригады, которые зарабатывали очень хорошо, но ведь это было за счет переработок. Конституционные восемь часов в смену были только в табеле учета времени трудящегося. Фактически работали значительно дольше.
          И не только деньги двигали этих людей. Был какой-то всеобщий подъем и необъяснимый фанатизм. Работали и работали. Никаких ограничений ни профсоюзами, ни службой техники безопасности. Только работа, только – в срок, только на износ. В те годы я об этом не задумывался, потому что мы сами, руководители всех уровней, на стройке работали в том же режиме. Сейчас, глядя на это время издалека, из сегодняшнего дня, однозначного ответа не нахожу. Может быть, это инерционное движение веками угнетаемой массы россиян. Народ был зомбирован на бесконечный и беспросветный труд, который фактически являлся гнетом. Крестьяне гнулись на селе, рабочие на фабриках и заводах. Зарабатывали себе на пропитание. Ничего другого люди не знали и не имели.
Ну, были где-то танцплощадки, радио, где-то библиотека. Но всего этого –  слишком мало и даже такой минимум был не всем доступен. Зато самогон, брага, водка лились рекой. Работа и пьянство. И кусок хлеба, не всегда с маслом. Так про¬ходили века, и так формировался россиянин.
          Конечно, жизнь меняется, она, бесспорно, улучшается, несмотря ни на что – такова диалектика. Мы когда-нибудь все равно встанем на ноги, когда-нибудь наш уровень жизни все же станет похожим на уровень сытой и цивилизованной жизни европейцев. Но я не знаю, когда это будет.
          Итак, комбикормовый завод в станице Незлобной Ставропольского края на радость партийных и советских «держиморд» был введен в эксплуатацию на год раньше запланированного срока. Какой же результат этого агитационно-патриотического принуждения? Во-первых, качество монтажных работ не было (и не могло быть при такой вакханалии) высоким. А это значит, что, уже выпуская продукцию, завод еще месяцы доводили до ума его сотрудники. Во-вторых, во имя этой показухи, липовой героики были загублены другие стройки региона. В-третьих (а скорее всего, во-первых), это ведь как бы подарок новому Генсеку КПСС, дорогому земляку М.С. Горбачеву. Знал ли об этом он сам?
Скорее всего – знал! Ведь нашим партийным лизоблюдам мало было лизать. Главный партийный строитель края позвонил мне и попросил приехать поучаствовать в точно таком же вертепе. В Черкесске, столице Карачаево-Черкессии, надо было сотворить то же самое, так же на год раньше срока сделать такой же комбикормовый завод. И я снова поехал, и снова тот же Маркарянц с нашей помощью фактически повторил штурмовщину завода. Не знать этого Горбачев не мог. Будучи продуктом советского строя, ему самому все это должно было нравиться – и подхалимаж, и надуманная героика, и такого рода подарки.
          Да, мы жили в такое время. Многие из нас, и я в том числе, не понимали, что время это было страшное. Более того, своей жизнью, своей работой мы десятилетиями способствовали удерживанию такого порядка (а на самом деле – беспорядка, сейчас говорят – беспредела).
Мы все дети советского режима, воспитавшего нас покорными слугами чудовищной реальности. Мои сослуживцы, коллеги, мои подчиненные и мои руководители (из тех, которых я уважал и с которыми общался не только по работе) о сущности государственной политики как-то и не думали или думали мимоходом, вскользь. Все были помешаны на своей работе. Постоянно возникающие производственные конфликты, а, скорее всего, споры, порождались лишь желанием сделать как можно лучше для дела. Все крутилось только вокруг быстрейшего завершения стройки, чтобы сразу после этого начинать новую.
Я тогда работал в солидном и славном коллективе Главэлеваторспецстроя. Этот Главк поочередно возглавляли два руководителя двух поколений. Николай Иосифович Негодайлов, раненый фронтовик, ушел из жизни, и ему посчастливилось не увидеть сегодняшнюю действительность и его исчезнувшее детище. Михаил Афанасьевич Яременко, талантливый продолжатель дела своего предшественника, сегодня просто прозябает.
          Так случилось, что многие мои товарищи по совместной работе оказались на обочине жизни, в забвении, да еще в контакте с унижающей человеческое достоинство пенсией.
          Я вспомнил лишь об одном небольшом отрезке моей трудовой деятельности. Думаю, что это можно перенести и на всех моих коллег ведомства, так много сделавшего для страны.
          Сегодня все можно подвергнуть критике, и это, наверно, будет правильно. Многие вещи из прошлого не укладываются в голове. Но мы по-другому не умели. Все делалось по советским законам и в соответствии с советской моралью. Бесспорно одно: сегодня разрушили все плохое старое и не пощадили, уничтожили старое хорошее. Вот это уничтоженное и не восстановленное до сих пор хорошее резко отрицательно влияет на современное строительство.   
          Строительная отрасль сегодня нездорова. Отдельные наши фирмы научились работать по-европейски быстро, качественно и красиво. Но массовое строительство, сама стройиндустрия хромает на две ноги. Высочайший травматизм, смертельные случаи, падение башенных кранов, разрушение фундаментов и строительных лесов, крушение спортивных комплексов – все это пожинание плодов нашей дикой перестройки.
          Я не тоскую по социализму, напротив – доволен его безвозвратностью, но очень жаль, что мы, потомки покалеченных призраком и явью коммунизма, и сегодня продолжаем действовать и жить по партийному «Интернационалу» – все разрушаем до основания, чтобы затем строить новый мир. Непонятно, когда его построят, но в любом случае – уже без нас.