Замок без привидений. Глава 17. Ночь жёлтых зубов

Глава 17.
Ночь жёлтых зубов.
Часть 2.

Поначалу цаплицкие мужики в мере полной  оправдали недоверие, что испытывали к ним битые жизнью охотники. При первом же появлении нежити дрогнули они в коленках и попятились. Не все и не далеко отступили, однако ж зашаталось воинство, затрепетало душами, затряслось поджилками. Впрочем, если уж честно обо всём говорить то, как раз на такое начало кровавой потехи Траффи и делал первую ставку. И даже момент, в который перепуганные селяне стали швырять в непрошено явившуюся родню пригоршни пшеницы, овса и гречки, а кто-то с полного перепугу и целый мешок на дорогу высыпал, был им если и не просчитан, то уж точно ожидаем. Не помогло метание злаков. Тут тоже без сюрпризов. Ай да Рейнгольд! Ай да недоучка! Всё предвидел.
- Зерно беречь! - Голос взъярившегося Траффи был слышен, наверное, в самом Фальбурге.
- На кой оно нам? - верещали мужики, улепётывающие мимо человека-скалы незнамо в какую даль.
- Сгодится, - был ответ и для наглядности, самому шустрому кулаком - куда пришлось.
Пришёлся увесистый гостинец точно под нос, прямиком, в пушистые усы зело лёгкого на ногу пасечника. Только соломенная шляпа в неверном свете пламени заискрилась, напоминая плоскую чайную посуду, обретшую способность к полёту. Хм, не такой бы ответственный момент, можно было бы, и полюбоваться порхающей красотой. Но дела, язви их ершом, требовали полной сосредоточенности и серьёзного отношения к действительности. Пасечник же повёл себя не совсем сообразно моменту. Чего он должен был сделать? У правильного мужчины на такой случай в неприбранной кладовой затемнённого разума всегда есть пара стандартных вариантов от банального - кувырк навзничь, до "ща как дам в рожу", если в ходулях не шаток, а головой на удивление крепок, и тут же полезть исполнять обещанное. Это не особо эстетично, зато соответствует мужескому стилю общения. А пасечник?.. Нет, этот народ ещё со времён достопамятных отличался особой никем не объяснимой алогичностью. Вместо всего перечисленного, обладатель белой рубахи-пузырём  и такого же фасона штанов только серого колера, на полной скорости заложил крутой вираж и, выплёвывая сквозь прореженные зубы героические лозунги вперемешку с багряными брызгами, помчался встречным курсом к нежити, держа в замороженном замахе цеп для обмолота пшеницы.
- О! - округлил рот в дебрях своей бороды Око Благочиния, с почтением воззрившись на Траффи. - Каким нежданным побытом ты в нём героизм воспламенил. Возьму на заметку. В жизни может всякое сгодится.
Пасечник, восприняв прививку мужества, обрушил цеп на голову облысевшей, некогда очень тучной дамы, именуя её соседкой и язвой, и это его деяние послужило сигналом к массовой потасовке. Добрые цаплицы - живые и не совсем, с похвальным усердием принялись выколачивать друг из дружки дурь, припомнив старые обиды, за которые не удалось рассчитаться ранее. А тут такой шанс!.. И главное в управу Благочиния никто за шиворот не поволочёт. В кои-то веки можно грохнуть нагадившего тебе родственника оглоблей по башке, отводя душу, и чувствовать свою полную безнаказанность. И ничего, что дядюшка Прюс околел пару лет назад и сейчас выглядит и пахнет соответственно. Вот и вонял бы себе, в домовине бока отлёживая. А уж коли надумал подняться, так уж не обессудь - занимал пять медяков, а отдавать?..
- Где деньги, ирод!? - в гневе праведном разорялась округлая во всех местах бабища, крест, на крест, охаживая заговорённым ухватом злостного неплательщика по порядком подгнившей роже. - Ишь, нелюдь, ещё и укусить норовит... Вот тебе за это! - и отоварила крепко проштрафившегося Прюса по темечку, пресекая попытку, подпорченного невежды ухватить её зубами за внушительные холмы. - Треснула тыква? Так тебе и надо.
Снадобья Станы и наложенные заклятия Тулли, пока работали, что надо и дядюшка после благословения ухватом успокоился надёжно, можно сказать, - с гарантией. Гордая победительница орлицей глянула кругом - кого бы ещё по справедливости вознаградить? - и усмотрела ведь, кобра глазастая. Некий мужчинка с оттопыренными ушами и остреньким носиком, ежесекундно подтягивая мешковатые штаны, так и норовившие съехать с его тощего зада, кривобоко - ну точно у нежити уроки брал - улепётывал от двух буйных покойниц и истошно орал:
- Отстань, изыди!.. Кому говорю? Ладно, Тюга за мной увязалась, а ты-то чего? У меня с тобою никогда, ничего... - Он неловко, но всё-таки увернулся от костлявых рук. - Один-то раз - не считается. Ну два... Три от силы... Что ж теперь и за гробом на меня зло держать станете. Помогите-е-е!..
И гром-баба помогла. Коршуном налетев на... сначала на взывающего о помощи, и по-мужски, в мах влепила страждущему затрещину. Искры из глаз великовозрастного гулёны на мгновение осветили облака над Цаплицем ярче горевших костров.
- Стало быть, насчёт Тюги я была права! - завопила неустрашимая победительница нежитийских полчищ.  - Ах, ты ж кобель старый!  А ты не протягивай клешни,  - обломала она руки одной из покойниц. - Моё это. Сама его  в ум и приведу. Ты кто ещё така. Я тебя вообще в теперешнем виде не признаю... А мне и всё равно - держи... - и снова заработал ухват, но было очевидно, что сила заклятий на нём уже ослабевает. Нежить корчилась от ударов, однако настырно лезла вперёд, оскорбительно оттирая бабу и стараясь дотянуться до мужика. Видать, какие-то серьёзные вопросы остались у покойниц к припухшему востроносому обормоту.
На выручку обоим из ещё живущих, - тут это уточнение в самый раз, - кинулся упругий бородатый шар. Око Благочиния, отставив сомнения и нерешительность, ринулся в водоворот сражения, с ретивостью стройного мускулистого юноши. Поддавшись воинственному своему задору, несколько запамятовал, что у него в руках ружьё, но тут Траффи в обстановке разобрался, он вообще держал голову холодной, и вовремя крикнул катящемуся офицеру, что не грех бы для начала пальнуть в настырных мертвячек.
- А?... - замедлил он свой бег. - А-а-а... - уже слегка прозрев, но всё ещё удивлённо пялясь на двустволку в своих руках.
- Стреляй же, в конце концов, тормоз каретный! - Траффи был слегка занят, объясняя двум скелетам и одной усушенной старушке, что он ну совершенно несъедобен.
Бородач повёл в его сторону воловьими очами и спустил оба курка...  Траффи обдало жаром от пролетевшего рядом заряда, а парочке костлявых ребят снесло белеющие в темноте черепушки.
- Да ни в этих, - с досадой крикнул охотник. - С ними я бы и сам... Односельчанам помоги... Но... всё равно - спасибо, - и обсыпал надоедливую мумию густым слоем порошка. - Ф-фу... надоедливая старушенция. - Он зыркнул по сторонам. - Хм, вообще-то, если бы ни серьёзность момента, можно было бы и посмеяться...
Всё сражение живых с полчищами восставших мертвяков, как-то само собою распалось на мелкие очаги горячих страстей, носящих, преимущественно внутрисемейный характер; родственнички азартно выясняли отношения и выплёскивали всё, что накопилось за годы отсутствия... ну, вот этих, с жёлтыми зубами. В дни поминовений на кладбище всего ведь не выскажешь. Не принято там правду-матку резать. А вот так - в неформальной обстановке, когда тот, кто вопреки божьему закону из-за гробовой доски выбрался и давай барагозить, - тут само небо велело плечу раззудится. Вот народ его зову и внял.
Неизвестно кто был постановщиком всего этого безобразия, но если он рассчитывал стать автором кровавого хорора, то ему не повезло. Не разбирающиеся в театральном искусстве селяне, ничтоже сумняшеся, превратили  ужастик в комедию абсурда. Невзирая на подавляющее численное превосходство поднятых, пока всё шло относительно неплохо. Однако Траффи прекрасно осознавал, что расслабляться ещё не время; главные силы нежити пока не объявлялись. Да и что происходило в тылу, охотник мог только догадываться. В неверном свете кострищ подробности не особо различишь. Только и понятно, что десяток крепких мужиков, кого-то сердечно встречает. Может и с мокрыми от душевных переживаний штанами, и трясущимися руками, но раскалённых докрасна железных прутов из тех рук не роняя. С тылу появился болотный вурдалак, существо само по себе живое, но мерзостью характера и привычками от кладбищенских растревоженных обитателей особо ничем не отличавшееся. Во всяком случае, их гастрономические пристрастия полностью совпадали. А вот угомонить их одинаковыми  способами возможным не представлялось. Их?.. Ну да - их. Только если с поднятыми всё было ясно с самого начала, то с болотниками...
- Капустны кочерыжки! - с плевком выдавил из себя Траффи по особо горбатым и потому даже издалека отличимым от человеческих теням, определяя, что болотников на деревенские посиделки у костра выползло несколько больше, чем он рассчитывал.
Народ в арьергарде со страху начал буйствовать. А чего ж геройствовать, когда тебе за содеянное ничего не приключится, а наоборот будет почётная грамота, и всё-таки трохи боязно. Тьфу! Тьфу! Тьфу! Так вот народ на удивление залётных гастролёров трусил, но гнуться не стал. Нет...
Сначала найти отмычку к вурдалачьей жизни  было непросто, но потом... Что там начальство издалека прибывшее, местным обывателям советовало?.. Как-то в такой круговерти подзабылось, будто ветром из косматых голов повыдуло. Не вовремя оно, но вспоминать некогда. А, короче, бьём, ежели можем!.. А ежели не можем?.. То как привычно в междусобойном общении - лупим в грызло, чем ни попадя. Ох, ты - прутки ярко во тьме сверкающие, - оказывается, штука дельная. Только и нечисть, на вид неприятная, вся лохмотьях тёмно-серой кожи, тоже оказалась непростой. Живучими были вурдалаки. Быстрыми они были, сильными, выносливыми и кусачими. А с зубов медленно тягуче стекали густые вязкие капельки яда. Одного только, на части растерзав, разозлённые мужики уже и притомились. А ведь дело-то только началось.
- Сколь их по наши души поналезло? - хрипел двужильный кузнец, с трудом удерживая извивающееся, мускулистое тело, придавив его шею вилами к земле.
- Я четверых видел, - ответил ему пастух, отделяя топором, клацающий мелкими и острыми зубами лысый неровный шар. - Может и ещё в темноте скрываются. Ишь, живучий какой... Сейчас я его расколю... - И занёс секиру для верного удара.
Много оказалось вурдалаков. Для пастуха даже слишком много. Так он и замер на остановившийся миг, когда капкан челюстей сомкнулся на его шее. Кузнец, рискуя односельчанина задеть, треснул черенком от вил по уродливой вурдалачьей голове. Черенок перегнулся коромыслом, с треском переламываясь, а враг рода человеческого сделал открытие, что способен метать искры из собственных бледных буркал яркими, тугими пучками. Жертву он выпустил, вряд ли от боли, хоть и она была острой и неприятной, скорее уж - от неожиданности. Пастуху это уже не могло помочь. Яд болотника штука ядрёная. Вурдалаки его только в охотничьем азарте выделяют. Сами его не сглатывают и жертвы свои сразу не жрут, боясь отравиться, выжидают пару дней, а уж потом... и только зубы прополоскав... Человек повалился на колени и тут же забился в корчах. Вурдалак омерзительно булькая, тряс башкой, стараясь вернуть себе зрение, а кузнец ото всего увиденного ослабел сердцем и коленями. Попятился детина, выронив из трясущихся рук покорёженные вилы, и споткнулся об извивающееся обезглавленное тело. Не сдох ещё "запашистый" нечестивец. Так и норовил ухватить когтистыми лапами хоть, что-нибудь. И ухватил лодыжку крестьянина. Тот так и повалился, рядышком с ранее поверженным нелюдем. А второй проморгался пусть и не до полной ясности в выпученных бельмах, но вполне достаточно, чтоб различить копошащуюся на земле жертву.
В ожидании неминуемого конца, такая абстрактная величина как время сделалась для кузнеца штукой вполне себе материальной, вязкой и густой, словно клейстер и такой же липкой на ощупь. Или?... Или это не время? Он скосил глаза, потратив большую часть оставшихся сил, чтобы не смотреть на приближающееся чудовище с удлинённой шеей и мелко подрагивающими челюстями. И вдруг...
- Задарма меня не сожрёшь! - От голоса кузнеца, неожиданно прорезавшегося и не писклявого, а злорадного, вурдалак приостановился. Ну и дурак, а ведь мог бы ещё жить и жить. Себе на радость, людям - на докуку. - Держи, людожор! - И полетело, что-то не особо крупное, какое-то корявое и с раззявленным ртом. А во рту, и это вурдалак разглядеть исхитрился, много-много зубов с ядом. 
Болотник метнулся в сторону от человечьего подарка, но голова собрата его нагнала и рефлекторно вцепилась монстру в... Пониже поясницы, где короткий толстый хвост задницу уже не прикрывает. Ох, и блажил, сердешный, от яда погибая, и, наверное, проклинал живучесть вурдалачью, из-за которой отсечённая башка ещё не померла, и теперь в седалище вцепившись с остервенением его пережёвывает.
Кузнеца от картинки такой уморительной смех истеричный разобрал не ко времени. Ржал, как конь, голову запрокинув. Тут бы и сгинул от когтей ещё живых тварей, да мужики под руки подхватили и уволокли ближе к самому большому костру. Отступили они. Не сдержали нечисть. Там, в вытоптанному ногами круге, в кровавых отблесках пламени, страда жаркая ещё продолжалась. И не ясно было совершенно, чья берёт верх. Вроде бы люди и сдюжали. И даже был момент, когда стали они давить и перемогать нежить, но поднятые взяли числом. Вот уж и погибшие в сече появились, пополнив собой богопротивное воинство: некромант действовал, выплёскивая мощь свою чёрными волнами магии.
- Пра-ак, - надсадно выдавливал из себя Траффи. - Где тебя черти носят?
Рядом оглушающе грохнула картечница - древняя штука, заряжающаяся с дула. Только в таком девственном месте, как Цаплиц и могло сохраниться, что-то подобное. Сохраниться и действовать. Да ещё как! Вот только стреляла бы чуток потише.
- Вурдалаки!!! - Вожак охотников узнал голос Трабля. - Изменённые пошли!
- Ф-фу, Тулли, твой выход. Ну, брат Рейнгольд, вся надежда только на тебя, - тихо сказал Траффи, расправляя посеребрённую сеть. - Нас надолго не хватит. Собрались в круг, мужики. Спина к спине. По-иному не устоим. Ори - жги!
Крестьянство, то, что ещё на ногах держалось, стало сбиваться в неустойчивый кружок. А нежить?.. Что же она?.. Тоже без дела не осталась. Зумбу, видать, сообразил, что начал одолевать и часть воинства своего пусть и потрёпанного, но усталости не знающего, направил к дверям церкви.
Кажется, дела защитников приняли оборот скверный.
...Путеводная искорка Тулли Ори вела неуклонно, хотя и далеко не по прямой. Стреляный хищник Зумбу всем своим гнилым нутром почуял, что его тропит не простой охотник и предпринял кое-какие меры предосторожности. Первым делом попытался он сбить преследователя со следа. Вещь примитивная, конечно. Ну а вдруг сработает. Чем, чёрт не шутит, пока бог спит. Не удалось. А-а, не очень-то и хотелось. А как насчёт топи на каменистой земле, что на глаз не различима? Тоже не помогло. А-ха - это уже серьёзно. Такую ловушку маг силы посредственной, преодолеть в состоянии, но только уже в неё угодив. А этот не попался. Издалека её обнаружил и как-то слишком быстро обезвредил. Чем серьёзно огорчил и без того замотанного событиями некроманта. Может, ползучие шипастые лианы попробовать? Нечего спрашивать - делать надо.
Зумбу был от младых ногтей обозлён на весь мир. А сегодня, как-то особенно яро. К общему злопыхательскому настрою добавлялось прущее наружу раздражение из-за неудачно сложившегося дня. Нет, ну надо же допустить такую бестактность - притащиться к нему домой, - понимай - на кладбище, - расшуметься, нарушить отдых и совершенно бесцеремонно пустить под хвост дохлому псу плоды многочасовой медитации. Ладно, с некоторой натяжкой, такое их поведение, можно списать на... несколько вольное поведение самого некроманта. Ой, да ладно. Он всегда себя вёл не особо образцово. Чего сегодня-то им приспичило? И вообще, разве он не имеет права на минутку душевного спокойствия и отдыха в замечательном, тихом месте среди добрых своих друзей. Кстати о друзьях...  А не пора ли этим гнилым уродам, тем, что ещё отсиживаются в резерве, пострадать во имя Высокой Цели -  благополучия и доброго здравия своего обожаемого Зумбу, для них почти бога. Нет! Именно БОГА, без всяких куцых "почти"!
Определённо - пора! Маг, а это чувствуется издалека, прущийся по его душу, оказался не из рядовых чародеев; дежурными фокусами его пронять не вышло. Эх, удалась дневная диверсия двух обалдуев  и число подручных подсократили, хотя - это и не главное, и сил набраться не позволили. А управлять армией безмозглых мертвяков, то тебе не на ишаке по двору кататься. Итак, кого отправить навстречу этого... настырного? Вурдалаков в его подчинении было около десятка. Но полностью прошедших изменение - пяток набирался. Но и из этой пятёрки нужно было кого-то оставить. Не-ет, не про запас - для целей, куда более гадостных. Не время сейчас об этом - надоеда-маг слишком близко подобрался. А-а, некогда в нерешительности трепыхаться. Идёт оно всё Чёрными Дебрями: недоделанных вперёд - на  колдуна, остальных - в деревню.  Немедленно!..
Прак, в  оберегающие заклятия укутавшись, как девица в новые наряды, почувствовал, что добрался до Зумбу. Добрался и расшевелил, если вообще не допёк. Что вполне возможно. Сам бы Рейнгольд, будучи обременён поддержкой такой массы волшбы, обязательно бы расстроился из-за дополнительной, досадной помехи в лице недобро настроенного противника.
- Ага, зашевелилось, сучье племя, - сказал он, будто сплюнул, когда почувствовал, что вурдалачья стая начала брать его в плотные тиски, медленно, но верно обтекая с боков. Покуда они держались на почтительном расстоянии, но глазами гнойными уже тускло отсвечивали, нагоняя, если не страх, то уж душевную неуверенность, точно. - Что ж, давно пора. Я и так тут подзадержался. Лады, глянем сколь у тебя силушки осталось... - И Прак закрыл глаза.
Вытеснение инородного духа из поднятого - это одно, а попробуй то же проделать с вурдалаком... О, это из категории мастерства высшего. И Прак на деяние это пошёл осознанно, хотя и не был до конца уверен в том, что совладает. Зумбу, образованием не блиставший, посылая присных на рукопашное толковище с надоедливым оппонентом, подразумевал прежде всего рубку. Громила с дубиной! Не-ет, Рейнгольд предпочёл фехтование. Вскоре двое из полудесятка уже точили клыки о кости собратьев, полностью нарушая планы некроманта. Тот о таких вещах только в книжках читал, да и то без особого внимания, поскольку подобное ему было  не по плечу. Вурдалаки рвали друг друга в клочья, студент-недоучка, улыбнувшись недобро уже посылал заклятье за заклятьем в сторону схоронившегося магического хулигана. Тот держался, но слабел от секунды к секунде. Топорные его действия приходились мимо цели, лишь озаряя окрестности фейерверком не ярких, гнилостных цветов.
- Ничего, - шептал Рейнгольд, - ничего. - Скоро в  Цаплице заметят...
...Картечница рявкнула в последний раз, обезножив особо настырного мертвяка.
- Всё, - с тоской бросил мужик, - зарядов более нету. Э-эх, а своих-то... своих не нашёл... не избавил. Стой, - вдруг встрепенулся он, углядев в сером предрассветье знакомые платья. - Они...
И метнулся напрямки через толпу неупокоенных туда - к церкви, где вурдалаки уже выломали дверь и Колумбэ со Станой приняли свой бой. Трабль едва поспевал за скорым на ногу подопечным.
Дровосек бил обухом, кроша ненавистные оскалы. Лекарша - деваха со стальным сердечником вместо дамского характера, - щедро посыпала наступающих снадобьем и костерила, копушу-мага что никак не мог совладать с деревенским увальнем, пусть даже и некромантом. Пока они держались. Но признать стоит - только потому, что вурдалаки повели себя странно. Вместо того, чтобы возглавить штурм святой цитадели и смести пару обречённых защитников, они оставили оживший сброд, заниматься этой мелочью и двинулись вдоль стен - к окнам. Слабел Зумбу - мерк разум монстров.
Колумбэ, возвышаясь над смердящим морем, не оставил этот маневр без внимания.
- Стана... - он уже задыхался, - Слышишь? Дуй в церкву. Им Лон нужен. Лон! Они его ищут... И нашли...
Блондинка воткнула один из своих кинжалов в глазницу особо напористого дедка, собиравшегося отведать от ляжки дровосека и кинулась на защиту мальца.
- Не бойся, мой хороший. Не бойся...
Вурдалаки разбили окна и витражи, а дальше дело у них застопорилось. В узкие проёмы их исковерканные тела никак протискиваться не желали.
- Вот, значит как... - лекарша усмехнулась. - Умничка, Прак. Нашёл, чем занять их хозяина. А своего ума им не хватает. Поживём ещё, Лон. Дядя, Рейнгольд своё дело знает.
Да, раздавшаяся в плечах и грудной клетке нежить пролезть не могла.  Малое - но облегчение, для живых. Вот только Зумбу, тоже оказался не прост и...
- Ерша тебе в зад! - выругалась Стана, не особо обращая внимание на скопление детей вокруг. Проникновение  мелкого паукообразного упыря, той самой поднятой девочки, - момент, как минимум волнительный. А она, бестия кривобокая, бочком-бочком и просочилась. - Колумбэ! Теперь следи ещё и за собственной задницей. У тебя в тылу гости. - Предупредив друга, блондинка разрядила маленький пистолет в нежить. - Есть!.. Что не нравится?.. А теперь это на вкус оцени, - и она метнула второй нож. Поделка для такого предназначена не была, да и бестия вовсе не жаждала получить лезвие в бок. Так что этот выпад для неё обошёлся без последствий. - Проворна, зараза! Тогда так... - и в вурдалака, подобравшегося уже совсем близко, полетела пригоршня едкого порошка.
Монстр от  рассыпчатого презента только поморщился и злобно оскалившись, припал к полу, как хищный зверь перед прыжком. Была бы Стана магом, ну хоть слабосильным, так ведь нет. Не сподобили её родители даже и крупицей такого полезного в быту дара. Теперь стой, голуба этакой красивой статуей и дожидайся конца. Что-то своевольно тронуло её за бедро. Не в такую бы минуту - развернулась бы деваха и отвесила наглецу звонкую, горячую пощёчину на крепкую, долгую память. А тут кого лупцевать? Мужиков-то в церкви нетути - все при ратном деле. Но невидимый некто приложился уже всерьёз. Стана глазом покосила, боясь взор от нежити отвести и ахнула в обалдении. Ладошкой твёрдой, что дубовая дощечка, с силой никак не подозреваемой в маленьком тельце её лапал... тьфу, бес, о чём этот она сейчас? - отодвигал с пути своего... Лон!?.
- Ты чего, малыш?
Мальчишка со странными глазами на лекаршу не реагировал и давил всё сильнее. Пришлось отступить в удивлении. Лон только того и дожидался: шагнул навстречу опасности ничего вокруг не различая, и развёл в стороны ручонки, будто собираясь обнять образину, прижав её к самому сердцу.
- Ло-он... - Снова нет ответа.
Меж тем тщедушное чудовище замешкалась. Чудо, не иначе. Мёртвые страха не имут.
- Ло-он?.. на полувыдохе одними губами.
Ещё шаг. И ещё... И тут Стана прикрыла раскрывшийся рот пальцами... С рук ребёнка потянулись к ожившему ночному кошмару странные нити-отростки, отвратительные до рвотных позывов. А глаза его... Ох, лучше бы и не видеть тех глаз вовсе! Умерли они на в миг почерневшем лице. Стане бы отвернуться, но паралич сковал шею - не движется. Вурдалачка оскалилась, каким-то чудом сообразив, что нашла врага там, где искала добычу и начала пятится. Отростки уже коснулись её, причинив, куда большую боль, нежели серебряная пуля. Тут-то Колумбэ и дрогнул под напором алчущей тёплого мяса нежити. Медленно он отступал, взимая за каждый сой шаг тяжкую дань, но всё же... всё же...
В стороне, куда вечность назад ушёл Рейнгольд, плясали огни больше похожие на плесень, а здесь люди, казалось, безнадёжно проигрывали свою маленькую войну. И тут рвануло от души. И пламя было настоящим, ярким, что твоё солнце. Да и бог с ним с пламенем. Куда важнее другое - нежить вдруг начала заплетаться ногами. Осклизлый скелет промахнулся, стараясь вцепиться в шею той самой аппетитной бабы, и теперь сосредоточенно жевал песок, наслаждаясь его неповторимым вкусом.
И вовремя сориентировавшийся в изменившейся обстановке Траффи, бешеным медведем заревел,  побудив и заставив опростаться птиц в самой глубине угольно-чёрной чащи:
- Зерно-о-о! Все швыряйте зерно-о! Время пришло, - подавая пример, опешившему крестьянскому воинству, сыпанул щедрой золотой струёй в отвратительную рожу с отвисшей челюстью.
Мертвяк с укоризной глянул на коварный ужин, и,утратив поддержку со стороны почти всемогущего некроманта, поддался необъяснимой магической наукой страсти к исчислению злаковых семян.
- Угу... Угу... Угу... - Раздельно гундел поднятый, грохнувшись на колени и добросовестно тыча ногтем в каждое зёрнышко. - Угу-у... - замотал он башкой, оценив объём предстоящей работы, но прекратить своего нового занятия не сумел. - Угу... Угу... Угу...
Его мычание влилось в общий поток подобных же звуков: мертвяки подсчитывали ущерб, который бездумные живые односельчане нанесли своему хозяйству, видимо, дивясь человеческой расточительности.