Последние мятежники

   На главной городской площади перед дворцом намечалось большое празднество с карнавалом по случаю годовщины подписания указа о равноправии. Но чем хороша, либо плоха жизнь — твёрдо не знаешь, чем всё закончится, и жители королевства это прекрасно знали, ну, кроме особо туговатых.

   Указом о равноправии была дана свобода епискоборцам. С некоторых пор возникло это поветрие в королевстве, да и в соседних, что, мол, епископы есть зло, и Богу можно служить и вполне без них, что зубрят они в своих институтах и лицеях никому не нужную латынь и древнегреческий, которые никто не понимает, и изучают логику и риторику, что тоже никто не понимает, и вообще — едят чужой хлеб. А народные школы, которые епископы были обязаны содержать, и в которых преподавали — они вообще не нужны, и учат неправильно. В общем, поначалу епискоборцев задерживали стражники, кому выписывали розог, кому штраф в десять золотых. Но когда епискоборцы стали пускать в ход ножи и колья, пришлось взяться за дело серьёзнее — кто-то отправился на каторгу, а самых ретивых вместе с главными организаторами отправили на эшафот, пока в королевстве ещё была смертная казнь. Впрочем, епискоборцы столь долго взывали к совести и праву на свободу суждений, что добились этого права. Епископы были не в восторге, но их судьбу также решала королевская власть. Отныне епискоборцы устраивали свои шествия, оскорбляли епископов, а тех, кто оставался в епископских церквях — обзывали идолопоклонниками и язычниками.

   Среди епискоборцев с утра зрело что-то нехорошее. Радоваться равноправию они явно не собирались. И вот перед троном выступил предводитель епискоборцев.

    — Сколь долго попирались наши права, и сколь они попираются сейчас. Как нас за право исповедать наши убеждения жгли на кострах и убивали всех — от мала до велика, — об этом отдельный разговор. -

  Это была явная ложь. Лицо короля не выразило абсолютно ничего, а главный судья подумал, что знак это не очень хороший, ибо короля знал давно — нахмурился, — всё полегче. Архиепископ молчал на своём месте, ибо и его жизнь зависела от короля.

    — Мне не повезло родиться в этом королевстве, ибо в других епискоборцы уже давно не притесняются, — продолжал предводитель. — Они спокойно забирают себе храмы, и служат в них. Любой, высказавший своё неуважение епискоборцу, отправляется на каторгу. Там и короли уже стали епискоборцами. Мы требуем права проповедовать в храмах, и наказания для тех, кто оскорбляет нас. -

   Король всё так же бесстрастно молчал. Но тут заёрзал старший советник.

    — Если Его Величество дозволит… -

    — Говори. — одобрил король.

    — Что ж вам сказать? Мало ли вам дали прав? Много, и очень много. Что творится в других королевствах? Я не знаю, чем эти королевства закончат. Истребляли ли вас? Нет — вон какая толпа собралась. Что бы мы для вас не делали — мы всегда будем плохими. Хорошими мы станем, когда никого из нас не останется. Стоит ли нам пытаться давать вам свободу, когда вы требуете большего, и большего, и в конце концов — либо истребите нас, либо обратите в свою веру? Вы этого хотите, вот только мы не хотим. Вы позабыли, что и у нас есть свобода выбора. Но вот незадача — мы в ваших глазах навсегда останемся тиранами, хотя это и заведомая ложь. Так не стоит ли нам стать тиранами, чтобы хоть обидно не было? Да и вас во лжи более никто не уличит. Вы говорите, что вас жгли на кострах и убивали всех, так не стоит ли нам сделать это на самом деле? -

   Предводитель епискоборцев побелел и трясся, как овечий хвост.

   Король кивнул.

    — Достаточно, господин советник! Вы, предводитель, отправляетесь прямиком на каторгу. А в отношении остальных — то от сего дня я запрещаю вам проводить ваши шествия и оскорблять прихожан епископских храмов. За вами остаётся право собираться в своих молельных домах. И попробуйте построить хотя бы одну школу — а мы потом посмотрим, чему вы там научите. Устроим диспут — чьи ученики победят. -

   Лицо архиепископа посветлело, а вот епискоборцы приуныли. Есть такие люди, которые любую доброту принимают за слабость, и понимают только язык силы. Другого языка не понимают.