Половинка. Часть 2

Руслан Дружинин
Половинка (Часть 2)

У

…Она всегда злилась, с ней было тяжело, и тогда он часто не понимал, зачем вообще привёл женщину в юрту...

  Он всегда вставал раньше неё. Когда лучик ещё не родился, то всегда было так. У спала дольше, нежась на разноцветных лоскутных одеялах. Её каштановые волосы в беспорядке путались и метались по пухлой подушке. Иногда Эл во сне случайно ложился на них, а просыпался от грубого тумака. Она всегда злилась, с ней было тяжело, и тогда он часто не понимал, зачем вообще привёл женщину в юрту. Па мог бы ему рассказать, если бы не погиб от бродячего Скрипуна. Де мог бы ему рассказать, если бы не умер, потому что был старый. Ма могла бы ему рассказать, зачем нужны У, и как их терпеть, но она потерялась, когда Эл был ещё совсем маленький. Пришлось разбираться во всём самому… вспоминать.

  Сначала, он терпел её норов, позволял всё бросать, бить и швырять. Быть может у женщин так полагается? Но когда она избавилась от половины того, что нравилось Элу, а другую велела выкинуть – он не стерпел. Он сам её поколотил – не сильно, всего два раза кулаком по спине. До сих пор жалел он об этих ударах! У заплакала по-плохому, ведь при всей своей злобности, она была слабее, тоньше, хрупче, изящнее Эла – такой же, как он, но другой.

  Женщина выскочила из юрты и убежала далеко-далеко. Он бросился вслед, а она дальше бежит и воет всё громче. Убежала в лес, а там много шушек! Они конечно же жахнули, пришлось У падать в кусты, и ждать, пока Эл всех не выключит. А потом Эл её на руках обратно в юрту тащил, чертыхался. У целый день с ним не разговаривала, сидела надутой. Эл нашёл для неё самые красивые лампочки, что светились и пели, а она их разбила... Эл убежал на много шагов, чуть не утонул, перемазался в чёрной тягучке, достал ей Цветок-Шептун, а когда вернулся назад… У откатывала от юрты его любимую голову! Он подскочил, начал браниться, размахивать руками, а У на цветок только смотрит и глаз не отводит. Эл смутился, отдал Шептун. Вдруг У прижалась к его щеке тёплым ртом, и звонко его поцеловала. Тогда в груди Эла впервые зажёгся тот нежный свет, что стал только ярче, когда лучик родился. Той же ночью Эл понял, что У очень нужная и интересная, и может хихикать, когда он шепчет ей разные глупости, и обнимать, и любить...

  Ещё не открыв глаз, Эл улыбнулся, представил: сейчас повернётся, обнимет её и женщина, быть может, ответит. А может ударит и оттолкнет, отвернётся. Тогда он будет видеть только загорелый холмик плеча укрытый тёмными волосами и изящную спину. Эл будет водить пальцем по этой спине, следуя по рисункам из многих линий, кругов и отметок. Такие рисунки оставляют на коже только жители Железной горы – значит У пришла издалека. И как только она попала на Разносвалку?

  Он открыл глаза, обернулся, хотел обнять, и был готов ко всему: и к ударам, и к ласке. Но рука Эла легла в пустоту. У рядом не оказалось, даже одеяло остыло. Эл подскочил на постели, быстренько огляделся. В юрте не было никого, только то, что было всегда: треугольный железный стол на трёх ножках ютился возле дальней стены – на нём Эл любил собирать свои шушки, но теперь У любила на нём готовить, а Эл и не знал, где ему теперь любить собирать. Сейчас там стояли горшки, кастрюльки прикрытые листьями от насекомых. Из горшков тянуло запахом корешковой каши и фруктового сока. Можно поесть, но пока не хотелось. Эл волновался. В другой стороне круглой юрты было место для множества банок и железок с водой. Некоторые бочки предназначались совсем не для воды: недурацкие железки могли говорить. Но У всё равно собирала в них воду, а слишком умных, что пыталось ей возражать, ещё и попинывала. Рядом с банками Эл развесил огромное количество старых зеркал – это было самое любимое место для У. Она могла долго вертеться, разглядывая себя то через одно зеркальце, то через другое; то с пером в волосах, то с цветком на груди. А когда Эл нечаянно обидел её, она подкрадывалась к зеркалам, чтобы лучше разглядеть свой растущий живот; гладила этот живот, округляла глаза, подставляла бока каждой стекляшке, и нежно нашёптывала.

  Возле зеркал было пусто. Эл тут же посмотрел на кроватку, которую сделал для лучика из пустой головы – хоть для чего-то бедняге нашлось место в юрте! Хоть так голову разрешили оставить, да ещё позволили занести внутрь! Лучика на месте не было. С краёв кроватки свисали только разноцветные лоскуты.

  Под потолком крутились прозрачные крылья стрекоз. Они тихо звенели, когда через откинутый полог дышал степной ветер. Эл подскочил на постели, дотянулся до первого же копья и выбежал прочь – наружу. Он окинул взглядом зелёное море травы, стелившейся под дыханием ветра. Сверкнув бликом солнца, по изумрудным волнам скользил юркий свет. Высокотравье поднималось до самого пояса. Тут могла спрятаться не только хитрая дурачина, но и низенький чевик. И всё же Эл увидел У. Она сидела далеко в стороне. Над зеленью торчали пёрышки в волосах, а по воздуху разносился звон золотистых колец, заплетённых в её тёмные локоны.

«Чего ей опять взбрело в голову?!», – рассердился Эл, широко зашагав к глупой женщине. Не такой глупой, как дурачина, но, порой, не умнее железки. Лучик был на руках своей Ма, кормился от её нежной груди, щурясь под тёпленьким солнцем. У легонько покачивала своего сына, но глаза женщины смотрели туда, где Эл ничего не увидел – только степь, ветер и низкие белые облака. Вот если бы она смотрела на запад, то там было на что посмотреть! Разноцветный лес сомкнулся стеной в дне пути от их дома, а за ним – Разносвалка, где Эл чаще всего встречал других чевиков. Там он встретил и У, но она пришла на Разносвалку впервые. Ей кто-то сделал плохое, она плакала, у неё был синяк на плече и рука сильно болела. Эл привёл к себе в юрту женщину, но она так и не рассказала, почему ушла с Железной Горы, и кто её стукнул.

   У смотрела на восток, не на запад. Конечно, она ничего не могла видеть в той стороне, потому что там всё было так далеко…

– Уже прошло шестое двулуние… – Вдруг подала голос У. Её голос был тонкий и звонкий, как золотые кольца в каштановых волосах. Глаза сейчас очень грустные и синие-синие, с аленьким ободком вокруг радужки. Женщина заплетала на висках длинные пёрышки – жёлтые, красные и зелёные. Некоторые пёрышки она взяла от железок – прозрачные и чешуйчатые.

– Нам надо нести лучика к свету. Мы его родили, вот нам его и нести, – У поднялась и, развернувшись, зашагала обратно к юрте. Лучик на руках гнусаво заплакал. Шаг женщины был мельче, покачестей и Эл легко её обогнал, зашагав спиной впереди.

– Он маленький, может ему ещё подрасти?

– Сколько? – остановилась вдруг У, так что кольца в её волосах зазвенели. Эл пожал плечами, не зная, что ей ответить. Сколько он сам рос? Когда его отнесли? Он забыл, и вспомнить было так сложно. Сколько растут лучики? Шесть двулуний прошло, а сын всё ещё маленький. Мяша, вон, за три двулуния уже бегает, хвостом мягким вертит, под ногами путаться начинает. А лучик всё маленький… может он плохо ест?

– Давай ещё подождём шесть двулуний? В цельнолуние он точно вырастет, может даже больше меня!

– Вечно вы, Цельники, всё по целому меряете! Нельзя ему без света жить – без света не выживешь! Каждая шушка в тебя стрелять начинает, каждый Скрипун охотится за тобой, стальные осы изжалят. Потому лучикам имён не дают, пока не отнесут к свету! И к первому надо сносить, и ко второму…

  Тут она замолчала, грустно посмотрев на сынишку. Он примолк, закрыл голубые глаза и сопел в обе дырки.

– Я слово ему хочу дать, – шёпотом продолжила У. – Для него должно быть красивое слово. А слово Никакому давать нельзя, понимаешь? Они часто гибнут, я это помню. Как только лучики рождаются, их шнырь хочет украсть; как подрастают, так железки начинают охотиться. Маленькие гибнут, Эл, а я не хочу, чтобы наш лучик погиб… 

– И я не хочу! – торопливо добавил мужчина, на секунду задумался, понял, что и правда не хочет. – В степях мы в безопасности – железок тут нет. Но раз его надо к свету снести, то мы отнесём! Сейчас можем к первой Буре пошлёпать, а через шесть двулуний, когда лучик вырастет выше меня, пошлёпаем ко второй…

– Нет уж, не будет он Половинкой! Сразу ко всем отнесем, как хорошие делают. А ты, Эл, по-плохому предлагаешь мне сделать! Знаешь, как Половинке тяжко живётся? – с обидой в голосе сказала У.  – Идёшь ты по лесу или по жалище, половина шушек по тебе не стреляет, а половина убить тебя хочет.  Цельникам хорошо, с Цельником каждый прут в лесу разговаривает. Ты вон сколько шушек насобирал, пока я не выбросила! Ни одной злой железки рядышком не оставила, чтобы они не вредили!

  Последние слова У сказала почти в полный голос. Маленький на её руках вздрогнул и плаксиво поджал кулачки, но Ма прижалась губами к его круглому лобику и опять успокоила. Глядя на них, Эл вспомнил новое чувство – тревогу, но не за себя, а за близких. Для того, кто прожил много лун в одиночестве, такое было вспомнить непросто.

– Это опасно, Бури стоят далеко, я дороги не помню. Нужно будет долго идти по местам, где я никогда раньше не был…
 
– Зато я помню, моя Ма мне всё рассказывала! – уверенно ответила женщина. – Каждый к Бурям ходил, когда у него лучик рождался. А те, кто не пошёл – всех маленьких потеряли...

  Сказав это, У прошла мимо, вернулась, пнула под коленку мужчины, вновь отошла, и скрылась за пологом юрты. Эл ещё немного постоял на копье, поджимая подбитую ногу. Вот беда, он не мог вспомнить, что рассказывал его Де о пути света, а ведь Де говорил, как к первой Буре дойти, и как ко второй, и что делать, когда видишь свет… Каждый мужчина должен был знать о таком! Элу тоже рассказывали, наставляли, но он всё позабыл. Правильно У по-плохому сердилась, он многое забывал, из того, что было важно. Они все забывали...

  Как собраться в дорогу? Эл это помнил, потому что часто ходил на Разносвалку. Даже когда У появилась, он всё равно бегал туда, перебирать интересности. Многие железки пытались с ним заговорить, доказывая, что они не дурачины. Только дурачины говорить не умеют и дурацкого в мире полно! Если подумать, то все деревья дурацкие, и мяша дурак, и шнырь, и подлова – они все говорить не умели, а вот железки могли. Они просили Эла соединить их, прикрутить одну на другую, настроить, подладить. Он любил ремонтировать, железки сами подсказывали куда что вставлять. Неторопливо, электронными голосами, детали указывали, как подсучить батарею или засадить кумулятор. Он слушал их, улыбался, собирал, часто даже не зная, что собирает. Иногда у него получалось... Иногда всё взрывалось. Один раз жахнуло так, что Эл целый день провалялся под деревом, но он любил натыкаться на нужное методом проб и ошибок.

  Как собраться в дорогу? Эл снова вспомнил, что должен помнить об этом. Часто, даже самые важные вещи забывались так быстро! Однажды он забыл принести У свежие фрукты из леса. Она любила готовить из их терпкой мякоти соки. Мясо не любила готовить: от него пахли руки. К мясу было мерзко для неё прикасаться. А Эл любил мясо больше, чем плоды с корешками. Плоды были кислые, но У смеялась, запихивала ему фрукты в рот, и страшно сердилась, если он не съедал всё разложенное по красивым тарелкам. Она велела ему искать только красивое; сразу хватала такие мелочи из мешка, когда он приходил с Разносвалки, а потом просила приносить ещё больше красивого. В юрте осталось мало железок, но было уже очень много красивого и абсолютно дурацкого. Даже чёрной тягучкой не пахло и голые ноги не кололись о гайки...

  Как собраться в дорогу? Эл опять подумал об этом, когда вспомнил, что должен думать только об этом. Он аккуратно сложил в меховую сумку кристаллы и выбрал самое крепкое древко – не простую палку, а светлую железную трубку.
«Фильтры не установлены! Пожалуйста осторожнее!», - выдала палка когда её хорошенько встряхнули. Эл улыбнулся – и палке, и юрте, и светлому дню, и замахнувшейся на него У.

– Ой! Ой-ой-ой! – закричал Эл, когда женщина начала тянуть его за ухо. Она старалась вырвать трубку из рук.

– Ни одной паршивой железки с нами в дороге не будет! Они все опасные, их нельзя трогать!

«Пожалуйста, осторожнее! Фильтры не установлены!», – сказала трубка, пока У попыталась разжать ему пальцы. Но Эл не отдал. Он прижал к себе драгоценность и вывернулся, получив звонкий шлепок по спине.

– Не дам! Моё! – рявкнул Эл, решив показать, кто в юрте главный. У прищурилась, сфыркнула упавшую на лицо прядку волос, но, похоже, сдалась – ничего не сказала. Она уже была готова идти. С её плеч крест на крест свисали перемётные сумки сшитые из множества лоскутов, а за спиной, в удобном меховом коконе, лежал лучик. Он не спал и звонко смеялся, пока Ма пыталась отобрать палку у Па. Похоже, маленькому чевику нравилось на спине, он чувствовал себя хорошо. У обернулась и ловко перекинула кокон к себе на грудь. Она обняла лучика, весело пободалась с ним носом и забыла о злости.

  Эл выскочил за порог, по привычке повертев головой в разные стороны. Опасности не было, можно отправляться в дорогу. В степях почти не встречалось опасностей, и вообще никого не встречалось. Людей всех мастей можно два раза по пальцам пересчитать. Эл мало кого видел из чевиков, даже не Разносвалке. В степных травах скрывались только мелкие железяки и дурачины. Он, наверное, один в степях жил. Всё вкусное ведь в лесу растёт, а тут только корни…

– Ну что, идём? – с бодрым видом обернулся он к У. Но женщина замерла на пороге. Она со слезинками на глазах осматривала их общий дом: цветные стёклышки, подушки, банки, даже люльку сделанную из притихшей навсегда головы. Так и стояла, оглядываясь по сторонам, ведь каждая вещь принесённая за последние пятнадцать двулуний была обтрогана ей. У было жаль покидать свою юрту – это был дом.

– Идём? – неуверенно повторил Эл, переминаясь на месте.

– Идём, – кивнула наконец У, и вышла наружу. Пошла быстро, не оборачиваясь, прижимая лучика к своей груди. Эл потрусил лёгким бегом, придерживая на боку сумку с кристаллами. Если их сильно трясти, они могут и стрельнуть, а получить наконечником в бок не хотелось. Элу так и вспомнился досадливо трещащий шнырь с дыркой в изгибистом теле.

– А тебе рядом с нами не страшно? – вдруг спросила У, не оборачиваясь. Она глядела только перед собой, меряя шагами ароматные травы.

– Чего мне бояться? Я сильный, меня никто не обидит! – не понял Эл. На всякий случай мужчина показал У копье. Вдруг она подумала, что он его дома оставил, или не взял, потому что она стала сердиться. Но У даже не посмотрела на сверкающий синим светом кристалл. Глядя в степную даль, женщина тихо сказала:

– Тебе не страшно с нами идти? Ты – Цельник, тебя никто не обидит. А я – Половинка… Наш лучик и вовсе ещё Никакой…

  У прикусила губу, словно опасаясь сказать ему дальше, но всё же сказала.

 – Нас будут убивать, Эл. Если ты будешь рядом, то и тебе по-плохому достанется...

  Он задумался. Что на это ответить? А что говорят в таких случаях? Он не мог вспомнить, или не знал никогда. Потому, Эл сказал так, как он думает, как чувствует, глядя на У с лучиком в коконе.

– Если вас будут убивать, я не побегу!


ПРОДОЛЖЕНИЕ:
Половинка. Часть 3
http://www.proza.ru/2015/12/04/421