Фольклорные рассказы Малоархангельского и Колпнянс

ФОЛЬКЛОРНЫЕ РАССКАЗЫ МАЛОАРХАНГЕЛЬСКОГО И
 КОЛПНЯНСКОГО РАЙОНОВ ОРЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ

к.и.н., доц. Ковалева М.В.
Приокский государственный университет, Мценский филиал

Наука. искусство. Культура. Научный рецензируемый журнал. вып.4 (8). 2015. - С.52 - 67.

Народное творчество в Орловской области изучалось, начиная с XIX в., но, к сожалению, не вся её территория была равным образом охвачена исследованиями, да и не все виды фольклора считались одинаково важными. Совершенно не ставился вопрос о том, как долго существовало сказочно-поэтическое мировоззрение крестьянина с наступлением индустриальной цивилизации, исчезло оно полностью или преобразилось в некие новые формы. Нет сомнения, что мы переживаем уход вместе с последним стариками этого типа мировосприятия. Однако элементы его ещё остаются, передаваясь в качестве семейных преданий или воспоминаний, вязанных с детством, в некоторых семьях, а то и присутствуют как часть мировоззрения, спокойно уживаясь рядом с вполне рациональными современными теориями.
 
Несомненно, взгляд крестьянина начала – середины ХХ в.  на мир в чём-то уже и беднее по сравнению с современным научным мировоззрением, однако в нём ощущается прелесть единства с  природой, естественность, привлекательная поэтичность, которую мы во многом утратили. Воображение крестьянина, остающегося один на один с непостижимым окружающим миром, заставляет его  одушевлять природу и населять её множеством фантастических сил, оказывающих влияние на его повседневную жизнь. Эти силы могут приносить благо, а могут и наказать за неуважение к ним. Воспринимая окружающий мир, крестьянин  не ищет причин необъяснимых явлений, но принимает их как загадочную  и страшную данность, являющуюся законной частью мироздания. Так, дедушка из д. Молчаново Чернского района, резавший траву и внезапно почувствовавший, что у него отнялись ноги, нисколько не сомневался, что он подвергся нападению нечистой си-лы, тем более, что когда он дополз до дороги, то ощутил, как его «отпустило».  Точно так же старушка из Мценского района, ощутив внезапное удушье ночью, не сомневается, что подобным образом её будит домовой. С полной уверенностью воспроизводит она беседу с этим существом, произнося шаблонную фразу, с которой нужно обращаться в подобных случаях: «К худу или к добру?» - «К худу», - отвечает домовой, а на следующий день у неё обрушиваются полки  с запасами. Сохранение элементов прежнего образного воспри-ятия природы демонстрирует моя беседа с несколькими вполне  современными девушками, одна из которых пожаловалась на беспокойство со стороны домового в гостиной комнате её дома. Она видела причину в том, что забыла в комнате веник – место обитания домового, и не поставила его на место. Перебрав множество способов ей помочь, подруги посоветовали ей завести  кота, забавляясь с которым, домовой оставит в покое хозяев.

Фольклор изучается с применением самых разных подходов, но «разве  не можем мы сегодня изучать эти истории с другой точки зрения, самой простой и очевидной – я имею в виду точку зрения рассказчика?» В собрании Мценского филиала Приокского государственного университета находятся редкие записи Желтиковой Инги Владиславовны, к.ф.н, доц. кафедры философии и культурологии  Орловского государственного уни-верситета, в которых она передаёт записи фольклорных историй, услышанных ею от бабушки, а также собственноручные записи жителей Малоархангельского и Колпнянского районов А.К. Внукова, и Т.А. Внуковой, передающие известные им фольклорные сюжеты или жизненные случаи, связанные с сказочно-поэтическим восприятием действительности. Внутреннее богатство этих рассказов не удивительно. Ещё в XIX в. П.И. Якушкину удалось записать здесь множество преданий о кладах, разбойниках, колдунах и их действиях, а также целиком описать свадебный обряд. Кстати, в то время с. Колпна входило в состав Малоархангельского уезда.

Записи Желтиковой И.В. интересны для нас тем, что начинаются с краткой био-графии рассказчицы, которая даёт нам возможность познакомиться с человеком, являв-шимся хранителем ценных и необычных произведений фольклора Малоархангельского района Орловской области.
 
Мою бабушку звали Агаркова Ольга Ивановна. Она родилась на  юге Орловской об-ласти в деревне Афанасовка, что находилась между Глазуновкой и Малоархангельском. К 2000 году от этой деревни осталось два дома, одичавшие сады и колодец. Датой рожде-ния бабушки значился 1923 год, но сказать с уверенностью, когда она родилась, на самом деле, трудно. По ее рассказам, в то время «записывать» детей никто не спешил, по случаю в горсовете выписывали свидетельства сразу на двух-трех человек. Дату рождения могли указать на год-два раньше или позже. Бабушка любила рассказывать, знала мно-жество историй, но это не были воспоминания о событиях в ее семье, рассказы о родных, они как бы происходили с кем-то рядом, так, что она, как правило, выступала сторонним наблюдателем. Конкретикой отличались только несколько историй о начале ВОВ и послевоенные рассказы.

В семье мамы моей бабушки, Поли,  было 9 детей: восемь девочек и один сын. Сын Иван погиб в 1945 году при переправе через реку, возвращаясь домой с войны. Из семи бабушкиных сестер я видела старшую Зину, и младших –  Тосю, Клаву, Милу. Я ничего не слышала от бабушки о ее отце – Иване. По всей видимости, он не пережил гражданскую войну или был сослан как кулак. До революции у его отца была ветряная мельница. Таких небольших сарайчиков с крыльями, которые устанавливались на оси и имели огромный рычаг для поворота мельницы по ветру, было много в районе Малоархангельска. Остат-ки одного такого сооружения мы видели, когда ездили на родину бабушки в начале этого века. Семья моей бабушки не была в колхозе, но это не исключало общинные работы, та-кие как уборка сена или рытье торфа, выпас коров или свиней.

Начальная школа была в деревне, а с пятого класса бабушка училась в школе в Ма-лоархангельске в 15 километрах от дома, зимой жила в самом городе на квартире. В 16 лет она уехала учиться в профтехучилище на Украину. Накануне войны окончила первый курс. В начале лета, как вспоминает она, училище готовили к эвакуации. И вот тут пер-вая история от лица бабушки.
«Мы легли вечером спать – шесть девчонок в комнате. У всех железные кровати стоят вдоль стенок. Вдруг посреди ночи все проснулись. Кажется тихо, ничего не проис-ходит, но проснулись все от страха. И вдруг, несколько кроватей начинают мелко дро-жать, как крышка на закипающем чайнике. Дрожат все сильнее и сильнее, так что ножки начинают отрываться от пола. И тут –  моя кровать отъезжает от стены. Отъехала на 20-30 сантиметров и назад. Туда – сюда, туда – сюда. Я завизжала и пере-прыгнула со своей кровати на подружкину. Пустая кровать уже не ездила, и все кровати перестали дрожать.
Мы зажгли лампы, и пошли за комендантом. Старая хохлушка, выслушав нас, ска-зала, что это предупреждение – будете съезжать. «Вот если бы, – говорит, –  никто из Вас с кровати не встал, то и съезжать не пришлось бы. А то, ждет вас всех дорога и дальняя». Утром разнеся слух, что наступающие немцы всех шоферов  угоняют в Герма-нию (моя бабушка училась на слесаря-водителя): « Ну, я и подумала: раз дорога, то лучше домой, чем в Германию. И пошла».
Домой бабушка шла все лето и осень. Ее догнала линия фронта, и в свою деревню она пришла чуть позже немцев, в начале декабря. Идя по снегу босиком, она сильно обмо-розила ноги. Односельчане думали, что ноги ей отрежут, но врач-немец ее вылечил.

Через год она все-таки была отправлена на работы в Германию. Жила  там ра-ботницей на хуторе, познакомилась с пленным русским. В Россию вернулась в 1947 г. с маленькой дочерью, моей мамой. Есть три фотографии того времени: моя бабушка, вполне себе упитанная и опрятно одетая девушка в фоне немецкого дома, дедушка – мо-лодой парень в поле ромашек, и моя годовалая мама с бабушкой около плетеной изгороди. Бабушка никогда не рассказывала мне (да и никому) об этом периоде своей жизни, но со-хранила фотографии. О том, что она была угнана в Германию, я узнала в конце 1990-х. Я не знаю, как она и ее муж избежали лагерей. Может быть дело в том, что вернулась она не в свою деревню, а на родину мужа – на Дон?

Отец моей мамы – Николай, был донской казак. С фотографий смотрит эдакий чернобровый, чубатый красавец. Я никогда его не видела. Они расстались с бабушкой где-то в конце 1950-х. Моя мама помнит своих кубанских родственников, у которых она дважды гостила вместе с сестрой, тетей Валей.
После войны моя бабушка не вернулась с деревню. Сперва много ездила по стране, работала шофером, билетером в цирке, кионотеатре, поваром. В Орел приехала в начале 1960-х гг.  и до пенсии работала токарем-фрезеровщиком на заводе Текмаш.
Большинство рассказов, которые я слышала от бабушки в детстве, относятся ко времени ее детства. Я думаю, что какие-то из них могут быть пересказом прочитанных ею когда-то книг или фильмов, она любила читать и смотреть кино. Но в тех историях, которые я перескажу, я не вижу явных заимствований.
Сперва две неоригинальные истории, такие архетипические деревенские предания.
Комментируя этот отрывок текста, хочется отметить, что в фольклоре нашей об-ласти встречается много рассказов о предвестиях войны, и  приведённый выше рассказ хорошо вписывается в структуру традиционных знаков-предвестников. В частности, в д. Ущерево Мценского района рассказывали о таких предвестниках войны, как  появление бабы на алой печи посреди огорода, а также необычайно раннее и обильное созревание ягод и грибов, которыми местные жители пренебрегли, и о которых очень печалились в первый голодный год войны. Следует учитывать, что приметы-предвестники часто явля-ются не только пережитками древнего верования, «но рождаются вновь, подыскиваются для каждого надлежащего случая» .

Дальнейшие записи представляют собой фольклорные рассказы с подробно раз-работанными сюжетами, замечательными тем, что глубокое внутреннее содержание в них сочетается с моральными выводами, а это довольно редкий случай для местного народно-го творчества. Сюжеты рассказов оригинальны по замыслу, но строятся в рамках местных фольклорных образов, и лишь в одном случае выходят за них. Рассказ «Черепаха» опирается на строгие правила христианской морали: нет ничего хуже, чем быть самодовольным и нераскаянным грешником, который у другого соринку в глазу увидит, а у себя бревна не заметит.  В нём служат фоном всем хорошо известные детали местного деревенского  быта.  Девушки  возвращаются с ярмарки и, заблудившись, попадают в логово разбойников, что является часто встречающимся сюжетным ходом местного фольклора и отражает реальное широкое распространение разбойного промысла до революции на территории нашей области . Рецидивы его держались вплоть до конца 1940-х годов. 
На каждой из героинь есть грехи, о которых девушки пока предпочитают не вспоминать. Оказавшись на краю гибели, они сначала думают только о спасении жизни. Счастливо избежав рук разбойников, героини уже мысленно готовы к тому, чтобы задать вопрос: почему это с ними случилось?  Ответ выползает на них в виде страшной черепахи. По-видимому, живая черепаха поразила кого-то из видевших её крестьян своим внешним видом, чем мы и обязаны её появлению в данной истории. Безобразие черепахи и её размер олицетворяют безобразие и размеры человеческого греха. Две девушки раскаиваются в своих поступках, и обретают спасение, третья – нет, и её поджидает заслуженный страшный конец.

Черепаха

Возвращались однажды три подруги с городской ярмарки. Шли они, шли, да и за-блудились. Тут вечереть стало. Смотрят, стоит одинокий дом, каких они в своих краях не видели. Подошли они и попросились ночевать. В доме была одна старуха, но дом был большой, и издали слышались голоса. Старуха покормила девушек на кухне мясом и про-водила в большую комнату, где стол один шкаф, а на полу были постелены постели.
Легли девушки и начали было засыпать, как вдруг слышат:
Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап.
Громко так в тишине.
Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап.
Стали ни прислушиваться, где капает, и поняли, что в шкафу. Открыли они двер-цы, и видят, что висит там тело мертвое, за ноги подвешенное. Голое тело. А горло у трупа перерезано и стекает кровь в подставленный таз. Полный таз крови и последние капли в него падают. Кап. Кап. Кап. Кап. Кап.
Испугались девушки, хотели потихоньку выйти и убежать, а дверь заперта. Не стали они стучать и дверь дергать, а потихоньку окно открыли, да и выпрыгнули в окно.
Вот бегут они по полю, а ночь темная, тучи луну закрыли. Слышат, погоня за ни-ми. Топот, крики. Много людей гонится. Тут одна девушка говорит.
- Бегите дальше без меня. Сил больше нет. Не добегу я.
Но девушки ее не бросили. Присели все торе за куст какой-то и затаились. А ночь темна, вот и пробежали мимо разбойники. Посидели девушки, отдохнули, и пошли даль-ше дорогу домой искать.
Шли они, шли и почувствовали, что на дорогу вышли. Обрадовались. Дорога-то куда-нибудь, да приведет. Идут они по дороге, вдруг слышат как сзади шорох за ними, как будто ползет что-то. Тут луна из-за туч вышла. И увидели девушки, что ползет за ними черепаха. Огромная. Страшная.
Ползет черепаха, а глаза у нее, как у кошки светятся. Испугались девушки, пошли быстрее, а черепаха не отстает.
Тут говорит одна девушка.
- Это грехи за кем-то ползут. Грешен кто-то из нас очень.
- Это я, наверное, - говорит другая девушка. - Я с мачехой живу, ругаюсь с ней много, не люблю ее.
- Нет, - отвечает первая, - Это мои грехи. Гуляю я с парнем, а о свадьбе он и не заикался. А мне все нипочем. Вот теперь догоняют меня мои грехи.
- Ну, грешен, кто-то из вас, - говорит третья, - а я за собой ничего не знаю. Не мои это грехи.

Прошли девушки километров десять и видят впереди деревня. Стали девушки стучаться, на ночлег проситься. Но как увидят хозяева черепаху, двери закрывают. Кому охота чужие грехи в дом пускать. Вот и последняя изба. Стучат девушки, просятся – Христа ради, пустите переночевать.
Вышла на порог женщина не старая, строгая с виду. Говорит:
- Коли хотите, что бы я вас на порог пустила. Пусть каждая из вас в отдельной комнате спать ложиться, а я двери закрою и до утра никого не выпущу.
Ну, девушкам выбирать не из чего. Развела хозяйка их по комнатам и двери за ни-ми заперла. Прошло немного времени, вдруг крик ужасный раздался. Все в деревне повскакивали, сидят, из избы выглянуть бояться.
Слышат две девушки, что кричат в средней комнате, той, в которой третья подруга осталась. Стали и они кричать, в дверь стучать. Но двери крепкие, а открывать никто не собирается. А крики все громче, все ужаснее. Хотели девушки в окно выскочить, подруге помочь, а окна ставнями закрыты. Часа два крики раздавались, а потом смолкло все.
Вот утром открыла хозяйка двери и выпустила подруг.
- Смотрите, - говорит, - что с вашей подругой стало.
Видят девушки, что средняя дверь вся изорвана, а посередине дыра огромная про-грызена. Вошли туда, а там черепаха дохлая лежит, а от подруги только косточки об-глоданные остались. Всю ее грехи съели.
 

О неминуемой расплате за грехи повествует и другой рассказ из записей И.В. Жел-тиковой. Злая порча, наведённая на парня кем-то из обиженных им женщин, обретает об-раз жабы: уродливому чувству обманутой любви соответствует уродливый внешний об-лик земноводного. Прилипнув к обидчику, жаба срастается с ним, как отвратительное внешнее проявление  и его собственного неприглядного внутреннего мира.

Месть

Жил в соседней деревне парень очень охочий до девок. Непорядочный был парень. Погуляет с одной, да и бросит. Потом с другой походит и ту бросит. А время уже со-ветское было, начальство его по партийной линии продвигало, потому ему поперек никто ничего сделать и не мог.

Вот женился этот парень и детей завел, а с девками все по-прежнему баловал. Его, конечно, по-тихому бивали, только толку от того мало было.
Вот как-то возвращается этот парень, да, что там, мужик уж, с сенокоса и ви-дит, сидит посередь дороги жаба. Сидит и зыркает на него своими выпученными зенка-ми. Хотел тот мужик каменюкой в жабу запустить, да не оказалось под рукой. Ну, ду-мает, сейчас я ее ногой давану. Только не успел он дойти до жабы, как прыгнула она ему прямо на грудь и как прилипла.
Хотел мужик жабу сбросить, а оно никак. Не отрывается жаба от груди, не стряхивается. Лапами рубаху всю прорвала и в ребра вцепилась. Крепко держится, за самые кости, лапы ажно в мясо ушли, а крови нет.
Добежал как-то мужик до деревни. Ором орет. Такое дело. Все стали жабу от-таскивать, а она ни в какую. Держится зараза и не отпадает.

Повезли того мужика в соседнюю (нашу то исть) деревню к фельдшеру. А фельд-шер что? Экое дело жабу отрезать! Взял он ножик свой хирургический да и полоснул по передней жабьей лапе. Тут мужик, что с жабой на груди приехал, как заорет, словно его самого режут, да и у фельдшера этого рана прям на руке открылась, кровища потекла. Перевязал, значит фельдшер себе руку, а потом и жабью лапу и говорит: «Тут случае не медицинский. Едь ты откель приехал, а мне тут, такие как ты без надобности».
Вот вернулся тот мужик в свою деревню и стал день ото дня чахнуть, а жаба все больше и больше становиться. Ни есть она ему не давала, ни спать. Все сидит на груди и зенками своими мутными на него зыркает. Дней через пять стал тот мужик задыхаться, жаба на груди вольно вздохнуть не давала.
Прошло еще сколько-то времени, и мужик помер. И жаба, что на нем сидела то-же померла. Хотели ее после смерти оторвать от груди, а не вышло. Как при жизни держалась, так и после смерти. Словно срослась с мужиком. Так и похоронили их вме-сте, так вместе и в гроб и положили. Говорят, что в гробу жаба вся твердая сделалась, будто костяная.

Потом конечно разное говорили. Кто думал, что это ему «сделали» за то, что он девок по округе хмурил. Кто говорил, что эта одна его зазноба, которую он по весне бро-сил такое наколдовала. Только дети, что от него родились, никто в деревне жить не ос-тались, все поразъехались.

Следующая история по сюжету также типична для нашей области. Существует множество рассказов о встречах местных жителей с чёрными кошками или свиньями, в  которых превращались местные колдуны . Они могут носить констатирующий, пугающий или, напротив, юмористический характер, однако лишь эта история содержит христианскую мораль: не забудь мужик о Боге, никакая нечистая сила его бы не одолела.

Черная кошка

Возвращался как-то мужик домой из города. Время было еще не позднее, но те-мень стояла кромешная. Зима – темнеет рано, морозит сильно. Вот подходит он к дому, видит в свете окна, что на дорожке сидит черная кошка. Хотел мужик пройти мимо, как вдруг кошка вспрыгнула ему на загривок и давай душить. Кошка небольшая, а душит так, что глаза на лоб вылезают. Стал мужик кошку с себя стряхивать. И так, и так вертится, а кошку сбросить не может. Хочет в окошко стукнуть, жену позвать, а кошка его не пускает. Вот бьется, бьется мужик у своей двери, а к порогу подойти не может. Душит его кошка так, что и закричать нельзя. Видит мужик сквозь окно как его жена с детьми и старушка-мать ужинать сели. Хочет мужик крикнуть, только шепот получается. Так и задушила его кошка. Утром вышли – на снегу у порога замерзший труп с глазами вылупленными, а зипун на нем весь когтями порван. А если бы тот мужик прочитал молитву, хоть «Отче наш», то кошка сгинула бы и жив остался.

Следующая история о мёртвой невесте также хорошо укладывается в рамки мест-ного фольклора. По всей Орловской области распространены поверья о кладбищах как об особом мире, где живут умершие, а также поверья о не нашедших покоя душах.  Они мо-гут быть добрыми, как душа барина, стерегущего свой сад в с. Корсаково. Покуда барин хранит сад, деревья в нём цветут.  Не покидают мест, где им была причинена несправед-ливая смерть неупокоенные души. Душа убитого сторожа продолжает шумом шагов пре-следовать людей, нарушивших границы поля, доверенного его охране, а несправедливо сожжённая в своей хате по подозрению в ведовстве старуха, продолжает пасти свою корову, привязанную к старому дубу, пугая запоздалых путников по ночам звоном её  цепи в окрестностях д. Гамаюново. Духи умерших, как и живые, чувствуют обиду, а потому следующая история учит молодёжь с уважением относиться к их памяти, не брать чужого.

Мёртвая невеста

Собрались как-то в ноябре парни и девки на посиделки. У Нюшки-сироты была жива одна глухая бабка, вот у нее и собиралась по вечеру вся деревенская молодежь. Вот слово за слово, зашел разговор о кладбище, покойниках, да о приведениях. Стали говорить как, небось, страшно ночью на кладбище. Девки, известное дело, жмутся и охают, парни хорохорятся – мол, ничего тут такого нет прогуляться ночью на кладбище. Дошло дело до «слабо», кому, мол, не слабо пройтись, вот прям сейчас, на кладбище? Тут парни за-скучали, идти никому не хочется.
Вдруг приходит Никита, припозднился он, дрова с отцом возил.
– Что притихли? – спрашивает.
Рассказали ему про кладбище. Он смеется.
– Эко дело, на кладбище сходить! Да я, хоть сейчас пойду.
Шапку в руки и за дверь.
– Э-э-э, – засуетились парни, – Он сейчас до конца деревни дойдет, посидит там и хвалиться придет, что на кладбище был.
Повыскакивали парни из избы и за Никитой пошли.
– Давай, – говорят, – так сделаем. Мы с тобой до кладбища дойдем и поглядим, как ты на кладбище войдешь. Подождем тебя там, а ты по кладбищу пройдись и с дру-гой стороны выйди.
Так и сделали.
Только Никита не просто по кладбищу прошелся, а захватил с одной могилы руш-ник, что на кресте висел. Вышел гоголем, парням рушник показывает – вот, мол, я каков, ничего не боюсь. Стали возвращаться. Тут один из парней, что постарше и говорит:
– Зря ты Никита, это дело проделал. Не стоит покойников обижать. Вернулся бы ты, повесил вещь на место.
Стали тут парни смеяться.
– Если, – говорят, – покойнику этот рушник нужен, то пускай сам за ним и прихо-дит.

На следующий день собрались обратно все у Нюшки-сироты. Вчерашнее вспоми-нают и друг перед другом похваляются. Вдруг слышат, в стекло кто-то стукнул. Вроде ветер, да только стук-то, то в одно окошко слышится, то в другое. Притихли все, си-дят, прислушиваются. Вот опять застучало, как будто возле двери.
– Кто там? – спрашивает сирота.
И раздается тут голос глухой.
– Кто вчера приходил, пусть отдаст, что взял.
И все. Больше ни стуков, ни голоса.
Посидели все, отошли немного, стали рядить, что делать. Понятно, что речь о Никите была, о том рушнике, что он с кладбища унес. А делать-то что теперь?
Девки говорят:
– Надо на кладбище вернуться, рушник тот, на крест повесить.
Парни возражают:
– Дельные какие, кто же теперь на кладбище пойдет, после такого.
А Никита, хоть и побледнел, а все храбрится.
– Шутки все это, – говорит. – Вон. Васька нет. Он вчера дорогой все предостере-гал. Мы над ним посмеялись, вот и он решил подшутить. Морду в жбан наклонил, да и попугал нас.

Сделали все вид, что поверили, однако скоро по домам разошлись.
Следующим вечером сошлись парни с девками, но уже не играют, ни смеются. Си-дят и все прислушиваются, не застучится ли кто.
– А Васек-то, – говорит одна девица, – он вчера по утру еще в город уехал…
Не успела она договорить, как раздался стук у двери. А дверь задрожала, как от сильного ветра.
– Кто на кладбище приходил, пусть отдаст, что взял, – опять послышался глухой голос. – А не отдаст, пусть женится на мне.
И опять все стихло.
Задрожали тут все, похолодели. Никита сидит, как кол проглотил. Сказать ниче-го не может.
Была среди девушек одна, что хотела за Никиту замуж, но была она нехороша со-бой, волос у ней был редок, все темечко просвечивалось.
Говорит эта девушка.
– Иди Никита, неси полотенце, а то хуже будет.
Закивали все, согласились.
– Да как же я пойду, – отвечает Никита, – я же от страха умру, до кладбища не дойду.
– А парни с тобой пойдут, – говорит та девушка, а сама Нюшке подмигивает. Тут Нюшка принесла самогон и налила всем парням по стакану. Выпили парни, захрабри-лись.
– Ладно, проводим Никиту, – говорят, – что друга бросать.

Собрались, пошли. Подходят к кладбищу. Тут ветер разыгрался, луна в тучи спряталась. Кусты, деревья зашептались. Отошел Никита немного от дороги, на первую попавшуюся могилку рушник кинул, и давай бог ноги. Вернулись все в деревню почти бегом. Сели в хате трясутся.
Вдруг. Опять стук. Стук и скрежет.
– Где взял, там и оставь, – слышится глухой голос. – Завтра в ночь не вернешь, за тобой приду, женихом будешь.
Пропал голос. Девки завыли, запричитали. Парни сидят, чего делать не знают.
Тут глухая бабка с печки ноги свесила.
– Доигралися, окаянные, – говорит,  – напотешились? Вот будет вам всем потеха, как Никита в женихи к покойнице пойдет.
Молчат все, зубами лязгают.
– Иди завтра поутру, – говорит бабка, – ищи на кладбище ту могилку. Приметь ее хорошенько, чтобы впотьмах найти. Рушник подбери. А ночью придется тебе идти, ве-шать его на ту самую могилку, а не то пойдешь в женихи.
– А что это значит, бабушка?
– А то и значит, – ухмыльнулась старушка и закатила глаза, изобразив покойника.

Пошел в очередную ночь Никита на кладбище один, дружба дружбой, а проводить его никто не взялся. Ужас могильный испытать никому не хочется.
Как там на кладбище было, никто не знает. Только повесил Никита рушник на ме-сто и в деревню пошел. Как бабка ему и сказала, идет не оглядывается. Только слышит, будто зовет его кто-то: «Жених, а жених! Куда бежишь? Оставайся – поиграем!», и шаги легкие, будто женские. Холодком будто снежным потянуло.
Никита знай себе идет, торопится. Ему, вишь, до полуночи управится надо, а бе-жать нельзя. Вот уже и край деревни видать, в домике бабки-сироты окна светятся , собаки между собой побрехивают. А сзади все шаги слышатся и как будто за полу кто дергает – «Жених, а жених! Куда бежишь? Не успеешь ведь, все одно мне достанешься!». Слышит Никита часы на церкви бить начинают, полночь отсчитывают, а домик-развалюшка вот он – рукой подать. Девчата, да парни уже и дверь открыли. Смотрят, Никита идет, весь в мыле, еле дышит, а за ним, как бы туман стелется.

Прыгнул Никита в дверь с последним ударом церковным, а за ним – вжи-и-и-к, словно косой кто провел, и пятки никитовой как не бывало, вместе с сапогом и подмет-кой срезало. Не успел он, поди, ногу через порог перенести, вот и забрала себе покойница, то, что досталось.
Никита так на всю жизнь хромым и остался, знамо дело, пятка та вновь не от-растет.

Ещё один рассказ из записей И.В. Желтиковой касается  верований местных кре-стьян в колдуний. Местные жители различали два вида женщин, наделённых особыми способностями – бабок – добрых целительниц и ведьм – изощрённых вредительниц . Приведённая ниже история рассказывает как раз о втором случае. В нём интересно проследить, как старинные поверья сливаются с реалиями послевоенного быта.
Вот эту историю бабушка рассказывала про себя, и случилась она, когда моя мама и ее сестра жили у ее матери в деревне.
 
Про соседку-колдунью

Жила неподалеку от нашего дома соседка-колдуша , и пристала она к моей мате-ри. Говорит – «Дом у тебя хороший. Дочь вон из города навещает. Скотина плодится». Придет и нахваливает. Глядишь, на следующий день или овца захромает, или хлеб не под-нимется, или мать саму скрутит, не разогнуться. И хоть гони эту соседку, хоть не гони, она все одно придет вечером в избу и давай нахваливать, а сама сглаз наводит.

Вернулась я как-то из деревни и стала искать, кто бы мне помог в этом деле. В цеху девки надоумили, рассказали, где бабка  живет. Пришла я к бабке, рассказала ей про соседку.
- Первым делом, - сказала та, - надо эту соседку-колдушу отвадить.
И рассказала что делать.
На следующий раз, как приехала домой, иголку в приколку забила, и весь косяк свя-той водой окропила. Но колдуша попалась сильная. В тот же вечер в избу пришла. Порог переступила – аж покраснела вся, но не отступилась. Села на лавку, ухмыляется.
- Какая, - говорит, - у тебя дочка приветливая, какая заботливая. Из себя вся здо-ровая, о матери заботливая.

Я тогда и говорю на нее матом, как бабка научила. (Матерные ругательства моя бабушка мне не пересказывала). А ей хоть ссы в глаза, все божья роса. (А вот эту идиому  всегда цитировала в этом месте.)
Как приехала я в город, тут же заболела – руки крутит, ноги крутит, а темпера-туры нет, бюллетень не дают. Приплелась на работу. Да какое там, к станку встать не могу. Отпросилась моя подружка у бригадира и побежала к той бабке, привела ее прям на завод. Как только проходную прошли?
Пошептала что-то бабка, через плечо мне кирпичные осколки побросала, отпус-тило меня. Дала на следующий раз тряпочку узелком, а в узелке завязано что-то. Сказала, соседке той под порог запихать, да не в доме, а в сарае, или в хлеву. Самой же ни в коем случае не развязывать.

Приехала я вечером в пятницу в деревню. Сумки у плетня сложила, да так прям к соседке и пошла, домой не заходя. Вечерело уже. Я огородами прошла, чтоб никто не ви-дел, и узелок захавала .

Бабка меня предупредила, придет вечером соседка, будет просить чего-нибудь. Не будет ей теперь покоя, пока из вашего дома ей что-нибудь не дадут. Причем захочет она, что бы дали ей из рук в руки. Ты матери скажи, чтоб и спички горелой не давала, и брать ничего не разрешала, а еще лучше, сама дверь открой и не пускай ее.
Так мы все и сделали. Когда уезжала в город, еще раз матери наказала ничего не давать.
Потом мать мне рассказала.
 
«Как уехала ты, стала соседка ко мне в дом чуть ли не по десять раз на дню за-глядывать. Сперва денег просила (это для колдуш самое лучшее, поясняла мне бабушка). Потом еду, приправы разные – соль, перец, хлеб, Вещи стала просить: то ухват, то ве-ник, то корыто, ковш, ведро, коромысло. Потом уже сама хватать стала, а я ей – «По-ложь на место, не твое. А я тебе не даю». И видно, что ей все хуже и хуже, прям коре-жит ее всю. Руки трясутся, с лица спала. А я не даю, держусь. Уж так она меня просит, так просит. «Дай хоть воды напиться», - говорит. А я – «Вон колодец, пей».

Вот на третий день сели мы с девчонками обедать. Я картошки наварила, в миску кильки соленой, что ты выходными привезла, наложила. Вбегает вдруг колдуша, вся в поту, глаза впалые. К столу подбегает и прям горстью из миски кильку хватает.
- У тебя дочь в городе, - кричит, - еще привезет. Не могу, как кильки хочется.
Да прям так пятерней в рот эту рыбу и высыпала. Ушла.
А вечером, смотрю, ее брат лошадь запрягает, у председателя выпросил, чтобы сестру к врачу везти. Понос у нее кровавый открылся. Так в городе в больнице еле отка-чали ее. Три недели лежала. И потом уже к матери моей больше не приставала.


Вера в сверхъестественное не исключала в крестьянах критического восприятия действительности. Приведённый ниже рассказ о кумовьях является блестящим образцом народного юмора. Он выворачивает наизнанку свойственный «страшным» фольклорным историям сюжет о преследовании человека в безлюдном месте колдуном, делая его из трагического смешным: излишне суеверные кумовья попадают в нелепую ситуацию, при-няв шедшую за ними по пятам бродячую собаку за колдунью-оборотня. Глупость их в конце подчёркивается смехом свидетельницы их позора – деревенской дурочки: даже ей очевидно, что собака обычная.

Как кум с кумой штаны намочили

Возвращались как-то кум с кумой из Малоархангельска в Афанасовку. Дело было хоть и зимой, да снегу в ту пору было немного. Мерзлая земля чуть припорошена. Идти легко, решили срезать путь полем. Идут себе, болтают. Тут куму захотелось до ветра, он и говорит куме.
- Ты кума иди себе, а я тебя сейчас догоню.
Кума думает: «Вот и мне отлить надо. Сейчас кум догонит, и я отстану, свои дела справлю».

Только слышит – кум бежит.
- Что это ты?
- Да вон погляди, собака какая-то привязалась.
Смотрят, идет за ними огромная собака. Вся черная, только лапа передняя на пальцах белая. Зубы скалит. Шерсть на загривке поднята.
Испугались кум с кумой. Может и вправду собака дикая, может с волком помесь, а может и ведьма глаза отводит. Бежать не стали, а пошли быстрей. Идут-идут, а со-бака не отстает. Как оглянуться на нее – зубы скалит и порыкивает.
 
Прошли сколько-то, уже и терпеть оба не могут, так до ветра хочется. Кума го-ворит:
- Ты кум давай, делай свое дело, а я в сторону смотреть буду. Хоть ты мучиться не будешь.
Но куму стыдно штаны расстегивать, да и куму жалко. А собака знай трусит за ними.
Терпели-терпели кум с кумой, да так оба в штаны и напрудили. Спустя время стали у мужика на морозе штаны леденеть, а что тут сделаешь. У кумы же, как осты-ли кальсоны, она юбку приподняла, да так на ходу их и скинула.
«Вот, - думает кум, - баба хитрая, надо было мне не дурака валять, а (***)  из штанов доставать».

Тут вскорости они и к деревне подходить стали. Смотрят, на пригорке перед до-мами стоит Настя-дурочка, слюни пускает, руками себя по ляжкам хлопает, смеется. Оглянулись кум с кумой, а собака повернулась к ним хвостом и в поле побежала. А кум тогда себе все ноги заледенелыми штанами растер.
Записи Анатолия Кульмича Внукова (р. 1936)  сюжетно и образно вплетаются в традиционную канву поверий Орловской области. Это не просто передача рассказа со слов других людей, но воспоминание о случае из собственной жизни. Они дают уникаль-ную возможность проследить, при каких обстоятельствах происходит создание фантасти-ческих образов человеческим сознанием.  Они помогают нам увидеть, как элементы старого крестьянского мировоззрения сплетаются с элементами современности.

В рассказе Анатолия Кузьмича Внукова оживает крестьянское поверье в  «блуд» - таинственную силу, которая сбивает человека с пути. Она тесно связана с потусторонним миром, о чём говорит белая маркировка таинственных существ, с которыми он встречается: «Белый же цвет есть цвет потусторонних существ... Белый цвет есть цвет существ, потерявших телесность» . Интересны для нас и реалии послевоенного быта, упомянутые в его рассказе: отработав целый день в поле на погрузке свёклы, герой идёт домой пешком за 25 км. Холодная ночь, усталость и болезненное состояние героя, упавшего в ручей, приводят его сознание в изменённое состояние,  в результате чего оно, не теряя связи с реальностью, начинает трансформировать объективную реальность в слуховые и зрительные галлюцинации. При этом возникшие в сознании рассказчика образы тесно связаны с образами местного фольклора.

Блуд и привидение

Дело было глубокой осенью, когда короткие денёчки, но ещё сухо и без снега. Пришлось идти в свою родную деревню за 25 км. Днём хорошо, кончили возить свёклу, дорога накатана. Путь известен, уже в привычку. Расстояние не пугало. Дождика нет, да и не зима ещё.
 
Собрался и пошёл. Как ни старался пойти пораньше, опять не получилось. За-стала ночь в пути. Прошёл уже более половины. Ни с того, ни с сего неожиданно набе-жал туман, да такой густой, что всё больше и больше сокращал видимость. Ну, думаю, здесь я и с закрытыми глазами дойду. Шёл по деревне Плещеево. Дошёл до спиртзавода и остановился, подумал, каким путём лучше идти. Один путь был по-прямой, но нужно бы-ло переходить мосточки через реку Сосну в трёх местах.

 Другой путь мне показался короче и прямее. Отошёл немного от завода – дорогу под ногами ощущаю. Поднялся – село Ладыгино. База тракторов. Иду, размышляю про себя, что все ориентиры сходятся. Впереди, думаю, ручёёк, а там и деревня Медведево и совсем рядом родной дом. Только подумал о доме, и меня как в яму глубокую бросили, но я на ногах устоял, а шапка слетела с головы. Наклонился за шапкой, и меня вдруг так закрутило, что я не успеваю пересту-пать ногами и разворачиваться. Постоял немного, наклоняюсь, и мне прямо в руки как будто кто-то ткнул шапку. Выбрался я из заледенелого ручья, отряхнул шапку, одел, и затрещало в голове. Пошёл по тропинке мимо дома, который хорошо знал. Дом был в центре деревни, из него один наш мужчина взял себе девушку в жёны. Я как-то случайно проходил мимо, а она была в гостях у родителей. Вот он мне и запомнился. Отошёл от дома – тропа пропала и дороги нет. Туман усилился: совсем рядом ничего не видать. Слышу молодые голоса, я  - на них, подхожу – никого. В другом месте запели, я - туда, опять никого. Думал, прячутся и боятся показаться, а сам разговариваю с ними и говорю: «Не бойтесь, я заблудился, покажите дорогу». Но ничего мне в ответ. Ходил я, ходил за голосами и вышел на крутой обрыв, а на самой горе там стоял дом с множеством ма-леньких пристроек.

Во дворе стоял высокий столб с фонарём и так ярко всё освещал, что я зажмурился. Во дворе была женщина – сестра мужа той, мимо дома которой я недавно проходил. Она меня узнала и окликнула. Кое-как рассказал ей о блуде. Она подняла мужа с печки и рассказала свою историю, как блудил её брат, когда ходил сюда к невесте, и что ему было привиденье. Повёл меня хозяин, Николай, другой дорогой. Кое-как плёлся я, опустив голову. Вдруг как сверкнуло что-то. Произошло со мной пробуждение, чувствую: голова не болит. Отчётливо вижу речку и уже знаю, куда она и идёт, и тропинку на высоком берегу, где стою. Я поблагодарил Николая, обнял, пожал ему руку, и мы разошлись. Идти осталось совсем немного – 3 км. Дорога знакома. Много раз приходилось по ней шагать в село Луковец и обратно.

Только шагнул и слышу гусиные голоса: «Кага, кага!» Повернул голову в сторону речки. Туман рассеялся, а рядом со мной плывёт стадо гусей, и все белые-белые. Я кричу: «Николай! Кто-то, наверно, гусей ищет, а они все здесь!» Никакого отзыва не последовало, хоть мы только что расстались.  Я пошёл дальше, а гуси всё кагакают и не отстают от меня. Я подумал: «Не может быть такого, чтобы гуси плыли так же быстро, как иду я». Остановился, и они стоят. Резко бегу назад, и они кричат, будто над головой, а сами не нарушают своего расположения на воде. Тут я понял, что это привидение. Чувствую, что шапка поднимается от испуга: что делать? Не хотелось казаться слабым, и я решил идти вперёд. Гуси мне вреда не причиняют, и пусть себе плывут.

И вот кончается моя тропинка, надо мне поворачивать влево, уже видна дерев-ня, а река течёт в другую сторону. Как бы прощаясь с гусями, поворачиваю голову к реке, чтобы посмотреть на них ещё разок, а они стали таять – таять, и совсем пропали. Вдруг раздался всплеск воды, и у самого берега вылезает такая же белая большая-большая собака. Я убыстряю шаг, посматриваю через плечо. Вот и первый дом Костю-хиных. Перед ним у дороги стоит такой же высокий столб с фонарём, как и в селе Мед-ведево. Проскакиваю мимо столба и все время гляжу назад, чтобы собака не догнала. Дошла она до столба, замерла на месте, сверкнула глазами и начала уменьшаться - уменьшаться, и совсем пропала. Больше по ночам в свою деревню я уже не ходил. Расска-зал это приключение брату, и мы решили перевезти нашу хату в Малоархангельск. Так я закончил путешествовать и заметил на себе седину.

Рассказы Татьяны Алексеевны Внуковой (1951 г. р.) не столько оригинальны по сюжетам, сколько типичны, подтверждая однородность народных поверий по всем рай-онам Орловской области. Также они доносят до нас драгоценные детали уходящего в прошлое сельского быта.

О колдовстве

Мы, дети пятидесятых-шестидесятых годов, воспитывались в атеизме и не ве-рили ни во что! А вот бабушки мои были набожными, они верили и в Бога, и в Сатану, и в колдунов. Помню, бабушка рассказывала, что перед жатвой (у них было очень много зем-ли, они были кулаки) всегда приглашали батюшку, чтобы он отмолил «заломы», которые делали колдуны. Если не отмолить, можно было серьёзно заболеть. Поэтому, прежде чем приступать к жатве, хозяин обходил посевы и внимательно их осматривал. Нельзя было, не дай Бог, наступить на залом!
Мои бабушки были интересными рассказчицами. Другая бабушка рассказывала, что все в деревне знали, что один дядька был колдун. Он и сам признавался: «Уж если кто под ветер со мной встретится, будь хоть человек родной, я всё равно порчу сделаю, я уже без этого не могу!» И ещё она говорила, что когда он уже в глубокой старости должен был умереть, да всё никак не мог, то всё кричал: «Нате! Нате!» Должен был кто-то из родственников подойти и сказать: «Давай!» Тогда этому человеку все его спо-собности должны были перейти как бы по наследству.

И ещё бабушка рассказывала, что даже их соседка что-то знала, то есть умела наводить порчу на скотину. Бывало, ночью превращалась в свинью и бегала по чужим са-раям, где стояла скотина.

Один мужчина решил убедиться,  правда это или наговоры. Всю ночь собрался с палкой в хлеву стоять и караулить. И вот глубокой ночью появляется не очень большая свинья и начинает бегать и кусать животных. Мужчина изловчился и свинью побил сильно палкой. Наутро решил проверить, как чувствует себя соседка, и был очень удив-лён, когда увидел её всю закутанную и еле передвигающуюся. Вот так. Хотите -  верьте, хотите -  нет!


Второй рассказ Татьяны Алексеевны подтверждает живучесть старинных суеве-рий, готовность людей воспринимать чудесном ключе реальные вещи. Он показывает пе-чальные последствия того, до какой степени жестокого обращения с ближним и самовну-шения могут дойти люди,  проникнутые предрассудками.

Старый учитель

В нашем селе Мисайлово Колпнянского района в давние времена говорили, что мать бывшего в то время учителя истории Ивана Борисеича – колдунья. Ученики даже на его уроках язвили, задавая неловкие для него вопросы, на что он уклончиво уходил от ответа. Прошло много лет, где-то в 1961 г. я училась в 4 классе Мисайловской восьми-летней школы, когда Борис Борисеич умер в очень преклонном возрасте. Он давно уже в школе не работал, находился на пенсии и нас, детей 1960-х гг., не учил. Школа организо-вывала похороны, так как жил он одиноко. Учащихся привлекли к изготовлению венков из веток берёзы (ёлок в то время в нашей местности не было). Время было конец мая или начало июня. Вместе с учителями в сельском клубе мы из цветной бумаги делали красивые розочки, крепившиеся к венкам, которые несли ученики во время похоронной процессии.

День был тёплый, всё благоухало, народу было много. Похоронную процессию со-провождала музыка (музыкантов пригласили из района). Отошли от дома, а когда зашли в переулок, ведущий к кладбищу, налетела туча очень маленьких мушек,  вся процессия оказалась облеплена ими. Помню, я взглянула на свой белый фартук, а он стал почти чёр-ный. По народу прошёл прямо холодок! Шли так какое-то время, а на подходе к кладбищу мухи куда-то делись. Старшие люди судачили: «Вот не зря говорили про эту семью вся-кое, видно, они что-то таинственное знали!»

В заключение обзора хотелось бы привести слова шотландского собирателя фольклора Д. Дугласа: «Почему всё-таки подобные незамысловатые истории нельзя предавать забвению? Они занимают пусть небольшое, но своё законное место в истории раз-вития человеческого разума. Они являются проявлением, в простейших формах, литературных или поэтических порывов, и ничто созданное человеческим разумом и выдержав-шее проверку временем, не должно быть забыто».

Список литературы
1. Дуглас, Д. Легенды и предания Шотландии.  – М.: Центрополиграф, 2013.
2. Ковалева М.В. Истории о чарах и старых временах в Мценском районе. //Булгаковские чтения.V Всероссийская научная конференция с международным участи-ем. – Орёл: АПЛИТ, 2011. – С.377 - 383.
3. Ковалева М.В. Пережитки обережной и вспомогательной магии в Мценском районе. //IV Булгаковские чтения: сборник научных ста-тей. - Орел: Картуш, 2010 - С.297 – 302
4. Ковалева М.В. Старые времена в фольклорных рассказах Мценского района. //Булгаковские чтения. Сборник научных статей по материалам VI Всероссийской науч-ной конференции с международным участием. - Орел, 2012. - С.323 – 330.
5. Ковалева М.В. Фантастическое в фольклорных рассказах  Мценского, Троснян-ского районов Орловской области и Тульского приграничья. VII Всероссийская научная конференция с международным участием. // Булгаковские чтения. Сборник научных ста-тей. – Орёл: Картуш, 2013. – С.182 - 188.
6. Пропп В. Исторические корни волшебной сказки. // URL: 7. Собрание народных песен П.В. Киреевского. Записи П.И. Якушкина. Т.1. – Ле-нинград: Наука, 1983.
8. Цветок папортника. Былички. Составление, статьи, комментарии Марины Вла-совой. – СПБ: Азбука, 2013. – 258.