Гетманшина

И. С.   Собченко





Г е т м а н щ и н а

( исторический роман )






г. Москва
2015 год


2

Гетманщина (официально Войско Запорожское) полуофициальное название казацкого (украинского) государственного образования.
Гетманщина возникла с именем и временем правления гетмана Войска Запорожского Богдана Михайловича Хмельницкого. Но Гетманщине предшествовали казацкие войны, умело проведенные Хмельницким в период 1648-го по 1654-ый годы. А как свидетельствует военная наука, войны, военные конфликты и столкновения не происходят ниоткуда. Им предшествуют первопричины, к коим относятся различные “импульсы истории противостояний”. Первопричиной же казацкой войны были многочисленные восстания казацких старшин против притеснений со стороны притеснителей (поляков, татар, русских и своих богатых людей). Однако ввиду разрозненности и малочисленности самих восставших, все они терпели поражение. Но вот наступил январе 1648-го года, когда очередное притеснение украинской шляхты со стороны польской привело к войнам, и не тем, которые успешно выигрывались поляками, а в кровопролитным с разгромными поражениями. Поводом к началу восстания, переросшего в казацкие войны, стало очередное проявление магнатского беспредела. Соратники чигиринского старосты во главе с подстаростой поляком Чаплицким отняли у Хмельницкого его субботовское имение, разорили хозяйство, насмерть засекли его десятилетнего сына и увезли жену. Результат не замедлил себя долго ждать. Хмельницкий из домового хозяина превратился в предводителя восстания. Собрав огромную армию, он нанес несколько тяжелых поражений польским войска. На земли, освобожденные от поляков, стала распространяться власть гетмана Богдана Хмельницкого (он был избран гетманом Войска Запорожского 24-го января 1648-го года).
Об изложении вышеописанного в настоящем историческом романе.


















3


Предисловие

Исконными жителями украинских земель являлись славянские племена: по Днепру жили поляне, по Бугу – бужане и волыняне, по Днестру – тиверцы и уличи, на юг от Припяти – поляне, на Левобережье Днепра – северяне, в Прикарпатье – белые хорваты. Территории этих племен вошли в состав “знаменитого во землях земля” Киевского государства со столицей в городе Киев, известном еще в V веке. Киевское государство было прославлено многими князьями: Олегом, Ольгой, принявшей православие, Святославом, Владимиром, крестившим страну, Ярославом Мудрым, Владимиром Мономахом.
В 1240-ом году украинские земли подверглись нашествию монголо-татар во главе с внуком Чингисхана Батыем, и были совершенно разорены. После татарского нашествия украинские земли не оправились, пока не вошли в состав Литовского княжества. В XIII веке Литва покорила Киевщину, Черниговщину, Подолию, Переяславщину. Польша в сражениях с Венгрией (1349-ый год) захватила Галичину, за девять лет до этого Литва покорила Волынь.
Украинские земли, вошедшие в состав Великого княжества Литовского, почти сохранили свою автономию, язык, религию. Польская элита часто злоупотребляла политикой уничтожения культуры народов, находящихся от нее в зависимости.
До объединения Польши и Великого княжества Литовского в единое государство (1385-ый год) отдельные районы Украины были обособленными: Киев, Волынь, Чернигов, Галич, Подолия после подписания Киевской унии постепенно слились в единое экономическое пространство. Развитие шло благодаря торговым путям.


I

В 1453-ем году войска Турецкой империи взяли Константинополь, затем захватили Черноморское побережье Кавказа, Молдавию, Буковину, подчинили Крым. С 1498-го года начались постоянные походы турок на украинские земли, грабежи и захваты территорий.
Турки и крымские татары разорили даже Киев. Население южной Украины, уводимое в рабство, поредело, плохо защищаемое властями.


II

Положение украинского крестьянства, доводимого налогами, барщиной, религиозными притеснениями ухудшалось. Король не имел реальной силы, фактическая власть была у магнатов – земледельцев, манипулировавших сеймом. Украинцы стали уходить в степные районы, в низовье Днепра. Там свободный человек брал столько земли, сколько мог обрабатывать, хотя и выходил пахать с оружием, опасаясь, и не зря,

4

татарских набегов – зато в степи не было попов.
Уходили и от власти родительской, от неволи, кар, долгов, проблем, просто искали лучшей доли. Уходили в “низовые места” и уж не возвращались назад. Благодаря условиям опасной жизни эти поселенцы становились хорошими воинами, а поселения их выдвигались в степь все дальше и дальше.
Расположившись на жилье в опасной от татар земле, южнорусский народ сам должен был защищать себя. Государство польское не давало ему защиты. Обороняясь от хищников, люди привыкли к оружию, привыкли соединяться для защиты и нападения в военные союзы или братства, в разные “купы”, “роты”, “бурсы” с выборным атаманом, с общей казной, со складом оружия и сборными местами, куда надо было являться при наступлении опасности. Члены таких братств назывались разными именами, пока для всех их, в конце концов, не установилось одно общее название – казаки.


III

На южных, пустых землях, в основном расположенных между южным Бугом и Днепром, на юг от рек Синие Воды и Тесенки, селился беглый люд со всей Руси (как из Великого княжества Литовского, так и Великого княжества Московского). Жили поселяне в основном тем, что промышляли охотой и рыболовством.
Проживающие поселяне в низовьях Днепра назывались низовыми казаками или запорожцами (живущие за днепровскими порогами). Места проживания они обносили укреплениями, организовывали охрану. Главные укрепления (коши) выполняли функции столицы низового казачества, получившие впоследствии название Сечь. Казаки, жившие в коше и его окрестностях, стали именоваться сечевиками.
Сечевые казаки жили отдельным, независимым от какого-либо государства сообществом.


IV

К началу XVI века запорожские казаки сложились в значительную военную силу, власти стали их привлекать для отражения нападения врагов, защиты государственных границ.
Руководил кошем выборный кошевой атаман. С 1659-го года по август 1680-го года (до самой смерти) 12 раз избирался сечевиками кошевым атаманом Иван Серко.







5


Глава   первая

I

Иван Дмитриевич Серко родился в 1605-ом году на Подолье, находившемся тогда под польским гнетом, в сотенном городке брацлавского полка Мурафа (теперешний Шаргородский район Винницкой области).
По рассказам, в день рождения Ивана местные казаки проводили круг с целью избрания сотенного атамана. Прежний атаман погиб в походе. Мурафскую сотню обратно привел тогдашний куренной атаман Дмитрий Серко.
Дмитрий Серко пользовался своей смелостью и силой среди казаков. На круге и был избран куренным атаманом Мурафской сотни брацлавского полка. Когда казаки, одобрительно признавая Серко сотенным, кидали в воздух шапки, то на площадь к месту проведения круга прибежал джура Серко и сообщил, что у хозяина Дмитрия Серко рожает жена. Дмитрий Серко срочно отправился домой. На подворье он увидел толпу поселян, которые шумели и грозились сотворить зло.
Поселяне, увидев Дмитрия, загалдели, Дмитрий ничего не мог понять и торопился в дом.
По преданиям, когда родился у Дмитрия Серко младенец, повитухи заголосили, а мать потеряла сознание. Дьяк, который зашел окрестить ребенка, отказался брать его на руки – перекрестил ребенка издалека и убежал. А младенец, который всех напугал, даже не заплакал. Он лежал на столе и играл куском пирога, а потом на глазах у переруганных селян съел его – ребенок родился сразу с зубами.
По поверью появление зубастого младенца обозначало, что родился будущий убийца. Напуганные селяне советовали родителям избавиться от ребенка. Но мальчика спас отец – он вынес ребенка к толпе и торжественно сказал: “Этими зубами он будет грызть врагов!” Тогда еще никто не знал – это родился украинский дьявол. Через несколько лет он научился останавливать время, ловить пули руками и убивать врага взглядом. Про него будут говорить: “Он оборотень”. Днем знаменитый полководец Иван Серко, а ночью – волк, урус-шайтан. Его именем татары будут пугать своих детей.
Иван Серко, сын Дмитрия, родился в семье куренного атамана. Семья его, впрочем, была не из бедных, владела домами и мельницей, и многочисленным имуществом, все это было добыто не легким трудом и не только мирным, но и ратным – военным. В остальном она ничем не отличалась от остальных вольных казаков.
Имел Иван Серко и родного брата, который погиб в бою против польских войск в Капустиной Долине на Черкащине в апреле 1666-го года.
Иван Серко был женат на Софии, которая была родом из Полтавы. София и Иван имели, по меньшей мере, двух сыновей и двух дочерей. Один из сыновей, Петр, был женат на дочери молдавского хозяина (правителя) Хикуло. Петр погиб во время похода запорожцев на Крым в июле 1673-го года. Второй сын – Роман был женат на дочери покойного гетмана Левобережной Украины Ивана Брюховецкого. Роман Серко был

6

довольно опытный казак. На склоне жизни Иван Серко послал его, Романа, с сотней казаков на службу к королю Речи Посполитой Яну III Собескому. После смерти Ивана Серко его сына, Романа, король Ян Собеский взял под свою опеку, чтобы показать миру, как он признателен рыцарской работе его отца.
Одна дочь Ивана Серко вышла замуж за мурафянского казака Ивана Сертина, вторая дочь была замужем за Иваном Харьковского полка.
Сохранилось более 40 писем Серко, некоторые найдены совсем недавно. Польский король Ян Собеский в письмах к Ивану Серко называл его “уродзоном”, что значит “рожденный шляхтичем”, из чего можно заключить, что Серко был из шляхетского рода (потерявшего право шляхетства). В одном из существующих писем гетмана Левобережной Украины Ивана Самойловича к царскому воеводе князю Г. Ромодановскому от 20-го апреля, где приводятся слова самого Серко “А как родился за ляхами, там хочет и умереть”. То есть речь идет о землях, подвластных Речи Посполитой.


II

К Ивану Серко с детства все относились с опаской, и в какой-то мере это было оправдано. Он проявлял необычные способности, которые впоследствии стали просто сверхъестественными.
С трех лет его приучали ездить на лошади. Отец садил его впереди себя и требовал от него, чтобы он сам удерживался за лошадиную гриву. В 10 лет Иван уже самостоятельно мог ездить на лошади, мчавшейся за табуном на большой скорости. В 15 лет участвовал с отцом в военных походах, но в сражениях не участвовал.
Мурафские казаки жили оседло на околице в селе по хатам, называемым куренями. Курени управлялись куренными атаманами. Несколько куреней составляли сотню – повет. Сотню возглавлял сотенный (поветовый) атаман. В Мурафе сотню возглавлял Иван Дмитриевич. Отца куренным атаманом заменил сын Иван. Мурафская сотня имела свои знамена и войсковые значки, которые хранил хорунжий. Хорунжий смотрел за военной службой. Он при необходимости собирал казаков на площади.
Мурафские казаки подбривали волосы на голове, чуть выше ушей, подстригая их в кружок, носили огромные усы, служившие знаком казачества. В отличие от мурафских казаков запорожские казаки брили всю голову, оставляя на макушке чуб – оселедец, по-русски холоп. Иногда чуб заплетали как косу и заворачивали за левое ухо.
В походах казаки питались пшенной кашей с толчеными сухарями.
В походах казаки шли колонной по трое в ряду, впереди хоругвь. Если встречался враг, казаки вместо каре строились треугольником в три шеренги, имея по углам пушки, в средине находились знамена и старшина.
Лагерь-табор окружался возами, между которыми помещались пушки. Шатры становились на пиках.
Сотня входила в брацлавский полк, который состоял из области с городами, местечками, селами, деревнями, хуторами. В руках полковника практически была  вся военная сила, от которого во многом зависело избрание руководства казачьего войска
7

– старшину: писарь, обозный, есаул.
Казацкие сотни имели лошадь, ружья, копье, пистоли и сабли. Орудие, как правило, доставалось от побед над татарами, турками. Казаки получали жалование и одежду, в походах – продовольствие и фураж для лошадей. Обязательная служба длилась до семи лет и почти всегда продолжалась добровольно.
Одежда казаков была простой: рубахи, шаровары, юфтевые сапоги, пояс, кафтан, верхняя одежда – свита, шапка из овечьего меха с суконным верхом.
В 20 лет Иван Серко получил боевое крещение. Однажды к Серкам прибежал соседский мальчик, лет семи, со слезами сообщил, что он с сестренками пошел в луг за калиной. Когда он зашел в глубину зарослей, к лугу подъехали верхом татары. Они поймали его сестер, бросили наперевес на лошадь, и их обеих увезли.
В Мурафе был объявлен сбор казакам. Десять казаков во главе с Иваном Серко (отцу нездоровилось) бросились в погоню. Гнались за татарами не одну версту и настигли, когда татары остановились на привал. Шестеро из них лежали на земле, отдыхали, один из них рядом охранял лошадей. Девушки со связанными руками сидели возле отдыхающих. Татары, увидев приближающихся казаков, оставив на земле груз, бросились к своим лошадям. Казаки с Серко впереди бросились за татарами, врезались в пеших. Полетели татарские головы с татарских плеч. Девушки были отбиты.


III

После Даулинского перемирия России с Польшей казаки Польше уже были не нужны. Польский король предостерег казаков, чтобы они не шли ни на какие выдумки в отношении России и возвращались домой.
Оставив окончательно московскую землю, казаки теперь снова обратили свое внимание на низ Днепра и предприняли ряд набегов на татарские и турецкие владения, и на этот раз действовали совместно. В течение нескольких лет, как, собственно, запорожские, так и украинские городские казаки собирались в одно место, шли вместе в поход и опустошали европейское побережье Турции на Черном море.
В конце 1620-го года совместно с запорожскими казаками Мурафской сотни во главе с Иваном Серко принимали участие. На Черном море они взяли город Варну, потом ударились под Перекоп сухопутным путем.
В том же 1620-ом году поляки решили дать битву туркам под Цецерой на реке Прут. Польский гетман Жолкевский отказался от участия украинских казаков, сказав:
- Не хочу воевать с Грицками, пусть пасут свиней.
Турки разбили поляков, сам Жолкевский был убит, полный гетман Канецпольский был захвачены в плен, убиты тысячи поляков. Выяснилось, чего стоит польское войско без украинского казачества.
В том же году походы казаков закончились блестящей победой гетмана Петра Конашевича Сагайдачного над турками под Хотином.
Для этой решительной войны вышел сам султан Осман с полумиллионной армией,
готовясь раздавить Польшу и обратить ее в турецкую провинцию. Поляки
8

полумиллионной турецкой армии могли противопоставить лишь 57 тысяч человек под начальством королевича Владислава и коронного гетмана Хоткевича. Видя страшную грозу, Владислав, как и во время московского похода, лично обратился к Сагайдачному с просьбой о помощи. Но гетман не сразу исполнил просьбу королевича. Он поставил для этого следующие условия: во-первых, чтобы польское правительство официально признало власть казацкого гетмана на Украине, во-вторых, отменило все стеснительные распоряжения относительно казачества, в-третьих, не уничтожило бы должность казацкого старшего. Королевич на все это согласился и выдал Сагайдачному казацкого старшего Бородавку.
После этого Сагайдачный собрал армию в 40 тысяч человек и двинулся к Хортице. В походе участвовала Мурафская сотня во главе с Иваном Серко.
Перед началом битвы казаки заключили свое войско в обозы. Обозы обвели канавами, укрепили защитными валами.
Турки и татары приблизились к обозу 8-го сентября и бросились на этот обоз. Казаки допустили их приблизиться ко рву, но, разрешив взойти им на валы, дали такой сильный и меткий залп из своих мушкетов, что неприятель тот же час бросил свою позицию и отступил назад, оставив в ямах до 3 тысяч человек янычар.
Почти каждую ночь казаки врывались в турецкий лагерь и производили там большой переполох. Султан не только в бою потерял множество янычар, но и по болезни, это принудило его заключить с поляками мир, после чего он ушел восвояси.
Так казаки спасли Польшу от большого бедствия. Гетман П. Сагайдачный создал одно из лучших войск в Восточной Европе. Из 60 боев гетман не проиграл ни одного.
В битве под Хотином Сагайдачный был ранен отравленной стрелой, от которой он потом через год умер (10-го апреля 1622-го года), и был погребен в Киеве в Богоявленской церкви Братского монастыря.


IV

Вместо благодарности, которую казаки заслужили за поход под Хотин, на Хотинском мире Польша отказалась дать казакам выход в Черное море, за что султан обещал не пускать своих татар на польские украйны.
Но казаки, как и прежде, мало обращали внимания на то запрещение. Одновременно в действиях Сагайдачного под Хотином действовали, по крайне мере, 10 тысяч человек отважных запорожцев под предводительством молодого Богдана Зиновьевича Хмельницкого, спустившихся Днепром на своих “моноксилах” в открытое море в августе 1621-го года. Запорожцы разбили 12 турецких галер, а остальную турецкую флотилию преследовали до самого Константинополя, после чего захватив добычу и пленников, вернулись назад.




9


V

В том же 1621-ом году снова выплыли на лиман и в Черное море запорожские казаки. Но этот поход был самый печальный для казаков: “на Днепре, в числе восемнадцати чаек, были изловлены наместником Очакова Хусейном, а на Черном море в числе 200 человек, а у города Кафы в числе 300 человек взяты были капитан-пашой Халилем”.
В это время турецкий султан Осман II стоял у Исакчи на Дунае в связи с походом на Русь. Он приказал 200 пойманных казаков отдать солдатам на растерзание. Несчастные были преданы лютой смерти. Одни раздавлены ногами слонов, другие повешены на крюки, а третьи посажены на кол. Сам султан смотрел на эти казни, а иногда принимал в них даже активное участие: разъезжая на коне возле истязуемых казаков, он стрелял в них из лука, не делая почти никакого промаха, потому что был искусным стрелком своего времени, а головы убитых казаков солили и отправляли в Константинополь.
Несмотря на это, низовые казаки в 1622-ом году снова вышли на своих “моноксилах” в Черное море, захватили там несколько турецких кораблей, катарог и людей, и благополучно ушли назад.
В этом же году, в конце июля месяца, запорожские казаки вместе с донскими в числе 700 человек на 25 стругах под начальством запорожского атамана Шила ходили в открытое море и, не дойдя до самого Царьграда на расстоянии полутора дня, повоевали в царьградском (???) несколько сел и деревень, а также полонили много людей.
В Константинополе султан Мустафа объявил московским послам Козыреву и Бормасову о своем перемирии с поляками на тех условиях, что они будут удерживать казаков от походов на море. В противном случае, если хотя бы один струг казацкий покажется в море, то султан начнет с королем войну и даст о том известие в Москву.


VI

В 1623-ем году несколько тысяч человек казаков вторглись в Молдово-Валахию и подвергли ее разорении, чем вызвали месть со стороны мурзы Кантемира, опустошившего несколько селений и взявших с собой множество пленников.
В это же время в июле месяце казаки на 100 чайках с 50-ю человек и 20 гребцами в каждой выбрались из Запорожья и пустились в Черное море.
В то же время в крымском городе Кафе стоял турецкий флот с Калудан-пашой во главе, высланный туда для усмирения поднятого ханом Мухаммед-Гиреем восстания в Крыму против турецкого управления. Калудан-паша хотел посадить на крымский престол вместо Мухаммед-Гирея его брата Шагин-Гирея. Последним оказали помощь запорожские казаки. Они осадили в Кафе турок и принудили их войти в мирную сделку с Мухаммед-Гиреем.
Сделав свое дело в Кафе, казаки двинулись дальше по морю. И скоро добрались до

10

самого Константинополя. Весь день 21-го июля они простояли на виду столицы султана,
наводя страх на жителей ее, и повернули назад с тем, однако, чтобы через несколько дней снова явиться к стенам столицы падишаха. На этот раз они сожгли босфорский маяк, разорили несколько прибрежных селений и снова отошли в открытое море.
Спустя два месяца после этого, 7-го октября казаки опять явились в виду Константинополя. Они ворвались в самый Босфор, разгромили на берегу его селение Еникой, и после этого благополучно возвратились домой.


VII

В 1624-ом году 21-го июля низовые казаки снова очутились на Черном море. Они выплыли на 150 длинных, быстро несущихся на порогах и на веслах чайках, с десятью веслами, на каждом боку по два гребца на каждое весло. Кроме того, с 50 воинами, хорошо вооруженными саблями и ружьями. Чайки эти имели одинаково устроенные корму и нос и переносные кормила, и оттого могли, не поворачиваясь, плыть вперед и назад. Сидящие на этих чайках казаки, опустошили Европейский берег Турции, сожгли Буюк-даре, Зенике и Сдечну.
Навстречу и удержание казаков от дальнейших движений выскочили из гавани Константинополя до 500 больших и малых судов. Для защиты столицы от страшных хищников велено было отправить к слесарям Босфора большую железную цепь, некогда запиравшую Босфор и сохранившуюся еще со времени взятия у греков Константинополя, и ею запереть пролив от одного берега к другому. Казаки спокойно простояли весь день посреди канала, а с заходом солнца, нагрузившись богатой добычей, ушли в открытое море. Через некоторое время они снова и в гораздо большем количестве показались у начала Босфора, сожгли морской маяк, и после того с большой добычей и славой возвратились к своим берегам.


VIII

В 1625-ом году запорожские казаки в союзе с донскими снова повторили свой поход. Собравшись в числе 15 тысяч человек, они сели на 300 чаек, вооружили каждую чайку тремя или четырьмя фальконетами и пустились в море по направлению к городу Синопу и Трапезунду.
Против казаков вышел на 43 судах турецкий адмирал Редшил-паша и схватился с казаками на западном берегу Черного моря при Карагмене. Сражение было упорное и чрезвычайно кровопролитное. Сперва брали верх казаки над турками. Они с особенным ожесточением действовали возле адмиральской галеры, называемой башторгой. Им помогали гребцы-невольники тем, что, бросив весла, перестали управлять галерами. Но победа все-таки осталась на стороне турок, благодаря противостоявшему ветру, наконец, подувшему в глаза казакам: 270 казацких чаек было разбито, 780 человек казаков

11

попались в плен. Были скованы железами и посажены на туречные галеры в качестве вечных весельников.


IX

О действиях казаков на Черном море было донесено турецкому султану в Константинополе, и султан немедленно отправил в Краков посла с требованием обязательно укротить казаков, в противном случае грозил войной Польше. Дело касалось одинаково, как запорожских, так и украинских (городовых казаков).
Совместно с запорожскими казаками неоднократно ходили в поход украинские казаки, в частности, Кальницкого полка, в том числе мурафская сотня. В этих походах участвовал отец Серко в звании наказного полковника.


X

Однако, несмотря не реакцию Польши на жалобы Турции в связи с бесчинствами казаков на Черном море, казаки, в свою очередь, сами добивались в Польше своих требований. В 1625-ом году они отправили польскому правительству депутатов, через которых от лица всего казацкого сословия предъявляли такие требования:
- свободу православной церкви и уничтожение унии;
- свободное проживание казацкого сословия в коронных и дедичных имениях Киевского воеводства;
- казацкий самосуд и право передачи собственных имуществ по завещанию;
- свободное хождение на рыбные и звериные промыслы;
- право вступления на службу иностранных государей;
- прибавку войскового жалования;
- исключение Киевского воеводства от постоя жолнеров;
- выдачу привилегий на Киевское братство и юношеские школы;
- в случае преступления не раздавать имущество лицам не казачьего сословия;
Польское правительство вообще не стало вести диалог с казаками по этим требованиям.
Казаки тогда отправили в Москву посольство с просьбой о принятии казаков под покровительство царского величества. На эту просьбу в Москве ответили, что этого сделать нельзя, потому что запорожские казаки люди короля, а не московского государя, а между королем и государем заключено перемирие, и под свое покровительство царь их взять не может. Царь не может нарушать крестное целование.





12


XI

Вместо удовлетворения требований казаков, представленных польскому
правительству, король на казаков послал с 30-ю тысячным войском коронного гетмана Станислава Канецпольского с приказом усмирить “бунтовщиков” оружием. Теперь поляки не нуждались в казаках ни для походов в Россию и Ливонию, ни для войны Польши с турками и татарами, а потому в отношении “бунтовщиков” можно было применить другой тон - “призвать” их “к порядку”.
Канецпольский вышел в поход 5-го июля 1625-го года и, переправившись через Буг, пошел на Поволочье и реку Ростовицу, где с ним соединился подкомарий каменецкий Потоцкий: от Ростовицы гетман взял направление через речку Каменицу и мимо Белой Церкви, и остановился в одной миле от Канева. В это время к коронному гетману явились три посла от каневских казаков, извещая, что “гетман” их Жмайло находится на Запорожье и просит, чтобы поляки не делали нападение на казаков и дали бы им время безопасно собрать у себя раду и заключить с поляками мирный договор. Канецпольский исполнил просьбу казаков. Но, когда открылась рада и поднят был вопрос о том, как принять коронного гетмана, то есть, идти ли к нему с повинной или оставаться на месте, то после совета отделилось 3 тысячи человек казаков, которые ушли вон из города. На повинную никто не пришел. Гетман, узнав об этом, послал за ними в погоню 10 хоругвей с попом Одрживольским во главе. Одрживольский догнал казаков под речкой Мошной и сделал на них нападение, во время которого казаки поймали сына Четвертинского и держали его потом в течение всего похода. В помощь Одрживольскому гетман направил Юдицкого, Косаковского и Белецкого, но казаки в то время получили подкрепление, на помощь им подошел Мурафский отряд во главе с отцом Серко. Однако казаки отступили к Черкассам
Тогда к Черкассам двинулся и сам Канецпольский. Тут 17-го октября навстречу коронному гетману выехал казацкий посол с известием о своем гетмане Марке Жмайло, который уже вышел с артиллерией из Запорожья и спешил к казакам. 10-го и 23-го октября к коронному гетману явились новые послы от казаков с просьбой, чтобы он не наступал на них до тех пор, пока не придет из Запорожья гетман, который примет решение и придет к нему с повинной. Коронный гетман не послушал казацких послов, однако, снялся с места, дошел до Крылова и, вышедши из него, стал в миле за городом под речкой Цыбульником, где находились с местными казаками табора каневских казаков.
27-го октября казаки  известили Канецпольского о прибытии из Запорожья со своей артиллерией гетмана Марка Жмайло. Объединившись с казаками, Жмайло возглавил повстанческое войско, и тогда коронный гетман предложил казакам условия, которые они должны выполнить на будущее время, если хотят заслужить милость и прощение короля. Условия эти были изложены на бумаге по пунктам и переданы казакам через польских комиссаров. Казаки собрались по этому поводу и на раде нашли условия слишком тяжелыми для себя и потому отправили 13 человек депутатов к коронному гетману с объявлением, что ни одного из пунктов они исполнить не могут. Среди депутатов с другими полковниками был Дмитрий Серко.
13

Тогда коронный гетман задержал у себя казацких послов на всю ночь, а наутро, возвращая их в казацкий табор, сказал:
- Так как вы покорностно, как верные подданные, не хотели заслужить милосердия и благосклонности его королевского величества, то мы надеемся на Бога, что за непослушание и своевольство вы скоро испробуете наших сил. Кровопролитие, которое произойдет, падет на ваши души.
Вслед за тем Канецпольский отдал приказание своим войскам сняться с места и идти на казаков.
Решительная битва между казаками и поляками произошла 31-го октября у старого городища под Куруковым озером или Медвежьими лозами. Казаки были разбиты и попросили пощады у коронного гетмана.
3-го ноября между польскими и украинскими казаками открылись переговоры, во время которых поляки выставили перед казаками шесть обвинительных пунктов, из коих первые три касались одинаково, как украинских, так и запорожских казаков.  Эти обвинения состояли в следующем:
- казаков упрекали в самовольных выходах в Черное море;
- казаков упрекали в сношениях с московским царем и крымским ханом, с которыми они заключили союз и те помогали им людьми;
- казаков упрекали в принимании разных царьков, называвшихся то московскими, то валашскими господарями, а также других подозрительных и вредных для польской республики лиц.
На эти три обвинительных пункта казаки отвечали: в море они ходят, потому что нуждаются в деньгах, которых им не платило польское правительство, хотя и давало обещание в том. Делегатов казаки посылали в Москву, чтобы получить от царя казну. С крымским ханом у казаков завязались сношения случайно: казаки были прибиты волной к берегам Крыма и хан принял их к себе на службу, а потом отправил их в качестве посланцев на Украину и через них просил не делать нападение на Крым, на чем и заключили условие крымцы с казаками. Что касается разных царьков и других лиц, приходивших и приходящих на Запорожье, то выход из Запорожья всегда и всем был и будет волен. Желая обессилить казаков на будущее время, гетман Канецпольский потребовал, чтобы они подписали условия на законное существование всего лишь 6 тысяч человек казаков, внесенных в реестр, а также, чтобы казаки выдавали государственным властям преступников.
Казаки долго оспаривали эти главные требования и преуспели только в последнем: коронный гетман согласился оставить за казаками право не выдавать государственным властям преступников, а карать преступников через собственные старшины.
6-го ноября казаки свергли Жмайло, выбрали гетманом Михаила Дорошенко (деда в последующем гетмана Петра Дорошенко). После выборов нового гетмана казаки подписали договор в урочище Медвежьи лозы при Куруковом озере, и в лице своего гетмана М. Дорошенко присягнули на верность польской короне. Этот договор в целом его виде касался всех запорожцев, как для низовых (так и украинских) казаков важна была лишь одна статья.
По Куруковскому договору постановлено было по-прежнему оставить в реестре 6

14

тысяч человек казаков, остальных велено было вывести за реестр и лишить всех казацкого звания. Такие люди были названы выписчиками и составили огромное большинство против реестровых. Из 6 тысяч реестровых одна тысяча казаков должна была по очереди находиться за порогами Днепра и не допускать неприятеля к переправам Днепра и вторжению его в королевские земли. Всем казаки, безусловно, запрещается делать выходы в море, производить сухопутные набеги на земли мусульман и приказывалось сжечь морские лодки в присутствии польских комиссаров.


XII

Но, само собой разумеется, что подобное постановление выполнить невозможно и сама жизнь подводит к его нарушению, а для запорожских казаков к увеличению численности всего войска, так как большинство украинских казаков, выписчиков (не попавших в реестр) хлынули из Украины на Сечь и пополнили ряды низовых казаков. Вслед за этим уже тотчас после Куруковского договора 70 запорожских чаек снова явились на Черном море, но, к несчастью запорожцев, выход этот был одним из самых неудачных: запорожцы были наполовину изловлены турецкими галерами и доставлены в Константинополь.
В отместку за новый поход казаков несколько тысяч татар бросились в глубину Украины.
Татары были со своим ханом, и когда по требованию польского правительства против него вышел гетман М. Дорошенко, то хан через своего посланца напомнил гетману о заключенном между татарами и казаками мире, и Дорошенко повернул народ. Но часть бывших при нем запорожских  казаков с атаманом Олифером передались на сторону хана, и совместно с ним ходили войной на Польшу. После этого сам Дорошенко по просьбе изгнанного из Крыма Мухаммеда-Гирея ходил с казаками в Крым против соперника Мухаммеда Джанибек-Гирея, но в этой битве потерял свою голову, которая воткнута была на стенах Кафы.


XIII

После заключения мирного Куруковского договора, подписанного гетманом Дорошенко по требованию Канецпольского, все казаки возвратились домой за исключением старого гетмана Марка Жмайло. Последнего Канецпольский увез в Польшу для казни.
Дмитрий Серко вернулся домой в Мерефу. По дороге домой он заболел, дома болел неделю и умер.
В реестре состоял только отец, дети нет. Серко с братом уходят в Сечь и пополняют там число незарегистрированных казаков.


15


XIV

Запорожская Сечь к тому времени была уже готова к приему своего будущего героя Ивана Серко. Вторая половина 16-го века и весь 17-ый век – время наибольшего расцвета и развития казачьих сил. В эти полтораста лет казачество растет, крепнет, вырабатывает свой строй, завоевывает себе положение крупной государственной силы и совершает казачеству ту громадную боевую славу, которой оно будет пользоваться долгие годы.
Героическая отвага, бесшабашная удаль, безумная храбрость казачьих набегов 16-17-го веков превосходила невероятность. На своих челнах, имевших около семи метров в длину и около двух в ширину, казаки совершали лихие набеги на отдаленные берега Черного и Каспийского морей. Не страшили ни морские “хутины”, ни многопушечные турецкие корабли.
Вооруженные только ружьями и саблями, они смело налетали на турецкие “бусы-галеры”, большие военные корабли, ходившие на веслах – брали их на абордаж, истребляли всех сопротивляющихся, а томившихся на судах невольников-христиан отпускали на свободу. Все чаще и настойчивее слышатся жалобы турок, крымцев, ногайцев на казачьи набеги.
В бою не жалели казаки своих голов, но зато потоками лилась басурманская кровь. И только благодаря невероятной храбрости казаков, их бесшабашной удали создалась та слава казачья, которая заставляла врага дрожать уже при одном только имени казака. Казаки пришли – значит, все погибло, спасайся, кто может, а о сопротивлении нечего и думать. Кафа, Козлов, Очаков, Трапезунд, даже Стамбул вечно трепетали перед угрозой казачьих набегов.
Совершали казаки и сухим путем блестящие походы в глубину басурманского края. Особенно успешен был поход Богдана Ружинского и есаула Нечая в 1576-1578-ом годах, когда казачьи полки победоносно прошли сухим путем вокруг всего моря. Послав есаула Нечая на лодках с пятью тысячами запорожцев, гетман Богдан с остальным войском двинулся прямо на Крым. Разгоняя встречные передовые татарские отряды, он уже приближался к Перекопу, когда навстречу казакам выступил хан Давлет-Гирей со своими крымскими силами. Произошло жестокое кровопролитное сражение. Более часа шла орудийная стрельба. Татары пустили в дело свой резерв – панцирных всадников, но истощив все усилия, ничего не достигли. Казаки, ободренные неудачей противника, с новой решимостью ударили на врага, потеснили его и обратили в бегство. Разгромив крымцев, перебив и перетопив в морском заливе целые тысячи врагов, казаки подступили к стенам Перекопа. Конница обошла перекопские валы и рвы на воде с фланга, ударила в тыл. Гарнизон, упорно сопротивлявшийся, вырезали, укрепления разрушили, город предан пламени.
От Перекопа гетман поспешил идти против Кафы, которую уже обложил с моря Нечай. Недолго продержалась Кафа – решительным приступом казаки овладели городом, не ожидавшим опасности с суши.
Из Кафы казаки пошли на Бахчисарай и Козлов, куда двинулся морем и Нечай.
16

Видя неминуемую гибель, хан попросил мира. Гетман не стал бить лежачих. Освободив всех христиан, томившихся в крымской неволе, он с богатой добычей вернулся на Украину, чтобы на следующий год с новыми силами нанести удар уже самому оплоту мусульманства - Турции.
Отправив опять морем Нечая с тремя тысячами запорожцев, гетман Богдан с сухопутным и конным пешим войском прошел крымские степи, переправился через Кубань в земли черкесов, признававших над собой главенство Турции, и придал огню и мечу все черноморское побережье. Нечай деятельно содействовал с моря успеху сухопутным отрядом. Все сокрушая и опустошая на своем пути, казаки прошли Кавказ, разграбили цветущие поселения в окрестностях Трапезунд и Синопа и по всему побережью Анатолии до самого Константинополя. Казаки все-таки не решились штурмовать столицу мусульманского моря, ограничившись опустошением ее окрестностей, пошли даже через европейскую Турцию, радушно встречаемые единоверцами и единоплеменниками болгарами.  Уничтожая на всем пути турок, захватывая их крепости и города, казачье войско со славой и несметною добычею возвратилось к родным очагам.
И такой блестящий поход казаки совершили  в то время, когда вся Европа трепетала перед грозой непобедимого турецкого оружия. Уже одного этого подвига было бы достаточно, чтобы обессмертить казачью славу в памяти потомства, даже если бы казаки и не совершали остальных своих бесчисленных и беспрерывных побед.
Ежегодно, не сухим путем, так морем, ходили казаки, то побуждаемые нуждою великой, холодом и голодом, зипунов добыть, то достать “языка” – для подлинного ведомства и прямых вестей”, а то и просто ратному делу поучиться, “пороху понюхать”. Казачество само заботилось о развитии казачьей удали, силы и храбрости.
В 1629-ом году, выплыв на 300 лодках в море под предводительством Богдана Хмельницкого, будущего гетмана, казаки добрались до окрестностей Царьграда, мужественно коснулись самих стен Константинопольских, зажгли несколько окрестных с Константинополем селений и, окуривши их мушкетным дымом, задали султану и всем  обывателям столицы “превеликий страх и смятение”, а потом от турецкой столицы ударились на запад, взяли и разорили гавань в Кишиче, Измаиле, Бальчике, Варне, Сизболи. Против казаков вышел на 40 галерах Кскенаш-паша и открыл их близ какого-то острова монастыря, где казаки стояли со своими чайками и с добычей. Но из всех 300 чаек только 8 выступили в битву и все, кроме одной, были взяты пашой и отправлены в столицу, зато все остальные, избежавшие опасности, благополучно вернулись в Сечь.
Впервые в морском походе участвовал Иван Серко с отрядом казаков, прибывших с ним на Сечь из Кальницкого полка.


XV

В 1630-ом году, весной, запорожцы вновь выплыли на море. На этот раз против них вышел главный начальник турецкого флота Капутан-паша. Он настиг казаков под турецким городом Очаков и разбил их наголову, трофеями его победы были 55
17

запорожских чаек и 800 человек казаков, отправленных победителем в Константинополь.


XVI

После смерти М. Дорошенко на Украине оказалось два гетмана – Григорий Черный и Тарас Трясило, из них первый был сторонником поляков, а второй сторонником русских.
Вместо М. Дорошенко король назначил гетманом покорного ему Григория Черного. Он беспрекословно выполнял все требования магнатов, притесняя низшую братию запорожских казаков, не препятствовал подчинять их старостам и панам.
Казаки массами уходили их подведомственной полякам территории на низ и поэтому население сечевых земель в это время сильно приумножалось. Низ превращали в независимую республику.
Королевский ставленник не пришелся по вкусу народным массам. И в 1629-ом году запорожцы не признали гетманом Григория Черного и избрали гетманом Тараса Федоровича (Трясило).
Тарас Федорович по происхождению крещенный крымский татарин, Хасан Таралса. 1618-1625-ый годы – участник тринадцатилетней войны. 1625-1629-ый годы – Корсунский полковник. С 1629-го года – гетман запорожских казаков.
Григорий Черный не признавал вторым гетманом Трясило. Он попытался взять под свой контроль низовое казачество, призывал к очередному социальному взрыву. В марте 1629-го года отряд запорожцев взял Черкассы и двинулся на север, захватили Григория Черного, который был отвезен на Запорожье, там осужден и казнен.
После казни Григория Черного Трясило объявил себя гетманом Украины и предъявил требование полякам – вывести из Украины жолнеров, уничтожить Куруковский договор, ограничивавший численность казацкого сословия.
Против Трясило выступил коронный гетман Канецпольский. Он выслал впереди себя отряд под начальством коронного гетмана Станислава Канецпольского и человека-зверя, страшного развратника, Самуила Леща. Ни Бога не боявшегося, ни людей не стыдившегося, позорившего жен, бесчестившего девиц, немилосердно избивавший мужчин. Само собой разумеется, что от такого предводителя народ бежал в ужасе и искал себе защиты у Трясило.
С Т. Трясило было несколько запорожцев реестровых казаков и простых людей в общем числе 700 человек. Вся надежда Трясило была на запорожских и реестровых казаков. Противники сошлись под городом Переяславом, где произошла загадочная по своим последствиям битва между казаками и поляками, одинаково для той и другой стороны тяжелая. Т. Трясило потерял много казаков и сам попал в плен полякам, и был казнен ими в городе Варшаве.
После того боя гетман с казаками вступил в мировую. Канецпольский назначил им вместо Т. Трясило другого гетмана Тимоху Арендаренко.
Назначенный казакам гетман Арендаренко пришелся им не по нраву и в 1631-ом
году казаки выбрали сами на его место Ивана Прижицкого-Кулагу, не обращая внимания
18

на стеснение со стороны правительства Речи Посполитой, и по-прежнему громили
турецкие берега Черного моря.


XVII

В 1632-ом году в Польше умер король Сигизмунд III и собравшийся по этому поводу сейм приступил к избранию нового короля.
В это время на вольный сейм явились депутаты и от казаков. Впервые в составе депутатов был Иван Серко. Ссылаясь на то, что казаки составляют часть польского государства, потребовали от имени войска обеспечение православной веры и права голоса на выбор короля. На это требование  сенат Речи Посполитой дал такой ответ казакам, что хотя они и действительно составляют часть польского государства, но такую, как волосы и ногти в теле человека. Когда волосы и ногти отрастают, то их стригут. Так поступают и с казаками – когда их немного, то они могут служить защитой Речи Посполитой, а когда они размножаются, то делаются вредными для Польши. Относительно обеспечения православной веры казацким депутатам сказали, что этот вопрос рассмотрит будущий король Польши, а относительно избрания короля казакам отвечали, что на избрание короля имеет право сенат и земское собрание.


XVIII

Таким образом, представители казаков вернулись после “участия” в выборах короля на Украину в Запорожье ни с чем, и без их участия был выбран в короли сын Сигизмунда Владислав IV, который открыл войну с Россией, и ему для этой войны понадобились казаки, одинаково как украинские, так и низовые запорожские.
Запорожскими казаками в это время предводительствовал некто Арлам, называемый у историков кошевым атаманом.
Запорожцы, несмотря на недавно нанесенную им обиду от поляков на сейме, пошли в помощь королю под начальством атамана Гари Капивца. Но в 1633-ем году 17-го июля Капивец был убит в Новгородском уезде ратными государевыми людьми, предводимыми Наумом Пушкиным.
Зато оставшиеся в Сечи запорожские казаки вознаградили себя тем, что собравшиеся в числе нескольких сот человек под предводительством Сулимы, вышли в Черное море. Из Черного моря прошли в Азовское, а потом снова вернулись в Черное. Произвели погром турецких городов по берегам морей. Потом дошли до устьев Днестра и Дуная и тут разорили Анкерман, Килию, Измаил и несколько сел и деревень.





19


XIX

По причине постоянных набегов казаков на турецкие владения турки по договору с Россией решили ждать помощи от России, которая вела войну с Польшей. Турецкий султан двинул в Польшу войско под начальством Абас-паши. Однако войну эту султан скоро окончил и окончил по вине России. Россия, испытав неудачу в борьбе с поляками под Смоленском, поспешно заключила теперь с Речью Посполитой мир. Мир был подписан в местечке Поляновка в 1634-ом году.
При заключении этого мира между прочими статьями, предъявленными России, поляки потребовали от московского царя ежегодно жалованья запорожским казакам “как им на то грамота дана в прошлые годы”.
На то требование московские послы отвечали так: “Казакам запорожцам какое жалование и за какую службу давалось и какая у них грамота есть – того не упоминаем: думаем, однако, что то могло быть, когда запорожские казаки великим государям служили и теперь, если начнут служить, то им государево жалованье по службе будет”.
Вслед за русским царем поспешил заключить мир с Польшей и турецкий султан. По этому миру турецкий султан дал обещание удерживать татар от набегов на Украину, а польский король обязался изгнать всех казаков с днепровских островов, чтобы преградить им путь из Днепра в Черное море. Однако в это время 2-го ноября турецкий визирь доложил, что днепровские казаки в союзе с донскими приступили к Азову, громили его из пушек, во многих местах ему навредили и едва не овладели городом.
После заключения мира с турками польское правительство стало изыскивать меру к тому, чтобы так или иначе парализовать действия казаков против турок и тем обезопасить свои границы от набегов мусульман. Оно начало, прежде всего, с того, что решило разобщить Запорожье с населением Украины. Объявляя на собранном сейме о состоявшемся перемирии Речи Посполитой с Турцией, вельможные паны говорили, что желают, чтобы свет знал, как поляки держат верность в отношении своих врагов. Они принялись за искоренение казацкого своеволия и для этого твердо решили сделать следующее: воспретить казакам нарушать мир, как на воде, так и на суше, под страхом лишения всех вольностей и привилегий, данных им их правительством Речи Посполитой, не позволять им брать ни местных материалов, ни провизий, ни пороху, ни пуль, ничего другого, необходимого для военных экскурсий, вменить в обязанность отцам не пускать своих сыновей в войско запорожское, а также подвергать наказанию всех людей шляхетского сословия, которые будут применять, как раньше то было, участие в морских походах запорожцев или просто помогать им и делиться с ними добычей. Кроме того, для решительного прекращения морских экскурсий казацких во владения султана турецкого и для соблюдения только что заключенного мира, приказать инженерам осмотреть место у берега Днепра и, где положится удобным для коронного и польных гетманов, построить замок, снабдить его, как пешим, так и конной военной амуницией, для чего немедленно ассигновать 100 тысяч польских злотых.


20


XX

Для возведения крепости выбрано было место на правом берегу Днепра против устья речки Самары, острова Князева и первого поворота Казацкого: от порога крепость названа была Кодаком. Сооружение крепости поручено было французскому инженеру Боплану, вызванному в качестве строителя различных крепостей в Польшу. Крепость заложена была в присутствии гетмана Канецпольского и представляла собой вид редута бастионного укрепления, мерой 900 сажень, с высокими, более 10 сажень высоты валами и глубокими, “обрезными, набитые частоколом” рвами.
Командиром гарнизона в построенной крепости поставлен был французский полковник Марион. Марион оказался таким строгим начальником, что не только не пускал казаков на войну, а даже воспрещал им выплывать  в реку для ловли рыбы: он держал в крепости до 20 человек казаков, казавшихся ему подозрительными, и вовсе лишал их свободы. Однако строгость эта ни к чему не привела: в августе месяце 1635-го года возвращался из морского похода гетман Сулима с казаками и, увидев выросшую крепость, мало удивлялся ее появлению, а затем внезапно бросился на нее с казаками, польский гарнизон истребил, полковника Мариону зарезал, а крепость раскопал. Поднявшись от Кодака выше и дойдя до города, Сулима стал скликать к себе всех недовольных польским правительством и готовиться вместе с ними на борьбу с поляками, но скоро был схвачен обманным образом и отправлен в Варшаву.
В Варшаве в это время находились турецкие и татарские послы, которые заявили, что в текущем 1635-ом году казаки уже пять раз ходили на море, а потом последние потребовали немедленной казни над Сулимой и его четырьмя сподвижниками. Они были казнены отсечением головы.


XXI

После казни Сулимы гетманом украинских казаков оказался Василий Томиленко. При нем волнения среди украинских казаков усилились. Волнения эти шли, главным образом, от реестровых казаков, не получавших жалования от польского правительства, которые настойчиво добивались получить его и несколько раз намеревались уйти на Запорожье с целью предпринять поход на Черное море. Однако это мероприятие не могло состояться до тех пор, пока не открылась война у крымского хана с буджацкими татарами, и пока во главе казаков не стал некто Карпо Павлюк, по происхождению турок.
Возле Павлюка собрались выписчики и другие запорожцы, с которыми он и отправился (в начале 1637-го года) в помощь крымскому хану Батыр-Гирею против буджаков. Исход войны был в пользу хана, благодаря мужеству Павлюка и запорожцев, которые в малом числе победили и в прах обратили многочисленного неприятеля.



21


XII

В то время когда одна часть запорожцев действовала вместе с Павлюком в Крыму, другая часть казаков числом 4 тысячи человек под начальством Максима Татарикова, не вынесши польских притеснений, решила искать счастья в чужих странах, идти к персам и помогать им в войне против турок. Двинувшись через крымские и ногайские степи по направлению к Дону, часто сражаясь по пути с татарами, запорожцы неожиданно встретились с партией донских казаков в 3 тысячи человек.
Донцы, осведомившись, куда и зачем шли запорожские казаки, предложили им свою службу. Обсудив дальнейший поход, запорожцы с донцами изменили план и решили идти к турецкому городу Азову и овладеть этим ключом к Меотическому и Черному морям, где можно будет взять такую добычу, какой у персиян никогда не найти.
21-го апреля 1637-го года, в среду, на другой день после Светлого Воскресения, запорожцы и донцы в числе 4400 человек выступили в поход.
В Азове в то время было 4 тысячи турецких янычар, которые смеялись над предприятием казаков. Но казаки, подойдя к Азову, тотчас врылись в землю и, работая над этим день и ночь, несмотря на постоянную стрельбу со стороны янычар, вошли в город и принудили янычар отойти в замок. Испытывая большой страх, янычары скоро сдали казакам замок, несмотря на то, что казаки имели при себе всего лишь 4 фальконета, которыми не могли причинить серьезного повреждения замку
Азовскую крепость совместно казаки пограбили, после этого донцы остались в Азове, а запорожцы с добычей возвратились в Сечь. Отличился своей храбростью в этом походе сотня И. Серко.


XXIII

Между тем при отсутствии Павлюка, кошевого атамана, на Украине снова началось смятение, поднятое казаками по поводу неуплаты им польским правительством жалованья, а также вследствие отказа в просьбе пользоваться из казенных заводов запасами артиллерии. Сам гетман казацкий Томиленко был на стороне польского короля и приковал к пушке какого-то казака Грибовского, всех больше восставшего против распоряжений польского правительства. Но Грибовский успел отковаться от пушки и бежать на Запорожье. На Запорожье в это время прибыл из похода Павлюк. Узнавши о происшедшем на Украине, он бросился с казаками из Сечи на Черкассы, захватил там орудия и припасы и привез их в Сечь на Микитин Рот, говоря о том, что в Сечи, а не в Черкассах казацкий гетман Томиленко немедленно донес об этом коронному гетману Потоцкому, и вместе с тем послал казака к Павлюку с требованием возвратить взятые им орудия и покориться королю. На это требование Павлюк отвечал полным отказом. 16-го июня Павлюк написал письмо Томиленко и в том письме объявил, что как мертвого из гроба не возвращают, так и он не возвратит орудия, взятые им в Черкассах. Напротив

22

того, он считает нечестным держать казацкую армату в другом месте, кроме Запорожья, где предки казаков прославили своими подвигами. Павлюк призвал казаков к себе и они повалили на Сечь, особенно недовольные польским правительством. Реестровые казаки, упрекая своего гетмана Василия Томиленко в поддержке поляков, низложили его с гетманов и вместо него выбрали гетманом Савву Копоновича.
Однако и новый гетман Копонович начал действовать в духе польского правительство, и стал уговаривать восставших прекратить волнение. Узнав об этом перевороте, Павлюк немедленно вышел из Сечи и остановился кошем у Крылова, отправил от себя отряд казаков в Переяславль, где находился Савва Копонович. Савва Копонович был внезапно схвачен, привезен в Крылов, и тут вместе с раскольниками старшинами расстрелян, а вместо него гетманом был объявлен Карп Павлюк.
Выбранный в гетманы украинских казаков Павлюк 11-го октября 1637-го года написал универсал всему украинскому казачеству, мещанству и поспольству, призывая всех быть против неприятелей народа веры христианской и порядка казацкого, а сам, оставив вместо себя на Украине Карпа Скидана, ушел в Сечь. Находясь в Сечи, Павлюк завел сношения с крымским ханом, у которого просил помощи против поляков. Но хан не только не дал помощи Павлюку, а даже известил о его намерениях польского короля. Тогда Павлюку ничего не оставалось делать, как выйти из Запорожья на Украину. И он вышел: при нем были и запорожские казаки, в том числе и отряд Серко.
Вначале Павлюк пошел под Кулейки. Коренной гетман, чтобы потянуть время для сбора польских войск, пригласил к себе Павлюка “для объяснений”. Павлюк, знал, чем подобные приглашения заканчиваются, поляки могли пообещать, но затем свое “шляхетские слова” нарушить, он, естественно, не поехал, а потребовал прислать к себе гетмановские клейноды, признать его старшим казачьего войска. Тот оказал.
Однако время было упущено, и поляки успели собрать большое войско под руководством гетмана Н. Потоцкого. В декабре 1637-го года в битве у села Кулейки восставшие были разбиты.
После Кулейковского боя Павлюк с частью казаков отошел на нет, чтобы собрать подкрепление. Возле Боровичей (недалеко от Черкасс) отряд объединился с главными силами восставших под руководством Дмитрия Гуня. Потоцкий осадил восставших в Боровичах легким способом, так как то место не было укреплено, и так как оттуда спастись было невозможно, то по требованию Потоцкого казаки выдали ему своего гетмана, и в феврале 1638-го года он казнен в Варшаве посредством отсечения головы, а вместо него казацким гетманом объявлен был Ильяш Караимович. Сторонники Павлюка, Скидан и Чегуча, успели спастись бегством в Запорожье. Украинские казаки, вынужденные подписать под Боровичами условия, продиктованные поляками, между прочим, обязались по первому требованию гетманов коронных и комиссаров, идти походом на низ, сжечь там все челны и вывести оттуда всю лишнюю чернь, назначенную в виде стражи для охраны польских пределов против татар. Это обещание было принято поляками с особенной охотой, и когда потом в феврале собрался сейм в Варшаве, то на нем относительно Запорожья поставлены были, кроме того, следующие меры:
- правительство Речи Посполитой, ввиду предупреждения морских походов со стороны запорожцев и постоянно имея возмущение украинского населения, должно

23

завладеть всем Запорожьем и поставить там постоянную стражу;
- реестровые казаки, до двух полков, должны стоять на Запорожье и оберегать низ от чужих и своих, то есть татарам не позволять переправляться через Днепр, и вторгаться во владения Речи Посполитой, своевольным людям запрещать спускаться с городов на низ, составлять на низу ополчения и возвращаться для подавления бунтов на Украине. Назначенные полки с полковниками должны ходить на Запорожье попеременно для обережения тех мест и для запрещения татарам переправляться через Днепр, а также для предостережения, чтобы своеволие не укрывалось на островах и реках (низа) и не предпринимало оттуда никаких экспрессий на море, исключая тех казаков (городовых) без паспорта комиссара не должен ходить на Запорожье, и если такой был пойман казацким губернатором, то он должен быть казнен смертью;
Эти постановления подписаны были королем Владиславом IV, тем самым, который, очутившись в безвыходном положении в Московском государстве, взывал о помощи к казакам и был ими спасен, а потом вторично выручен был из беды гетманом Сагайдачным под турецкой крепостью Хотином. Впрочем, к решительным мерам против казаков побуждал польского короля, как турецкий султан, так и крымский хан. Султан требовал непременно свести казаков с днепровских островов, в противном случае грозил в прах обратить провинции и волости Речи Посполитой. Крымский хан извещал короля о том, что казаки вновь собираются на днепровских островах с целью нападения на татар. Советовал ему для полного согласия и дружбы с татарами истребить всех своевольников и для этого предлагал королю дать собственное войско. Но как бы ни были возмущены поляки своеволием казаков, однако не могли решиться на крайние меры против них, понимая, что с уничтожением казаков Польша будет открыта для нападения со стороны мусульман. Поляки хотели только прибрать к рукам Запорожье и владеть ими по собственному усмотрению.


XXIV

После окончания сейма в Запорожье были отправлены два полка, Чигиринский и Белоцерковский, с полковником Мелецким, которому приказано было сперва выгнать оттуда всех украинских беглецов (не регистрированных казаков), а потом расположиться до новой смены в казацкой вольности в качестве сторожевых полков. Мелецкий прибыл в Запорожье в половине марта 1638-го года, и остановился на границе казацких вольностей, послав к запорожцам своих казаков объявить им известие о королевской милости и требование сейма о выдаче Скидана и Чегучи. Но казаки на требование польского полковника не ответили, они заковали присланных к ним казаков-посланцев и оставили на берегу Днепра с каким-то “очень неутешительного содержания письмом”. Мелецкий хотел, было, действовать против запорожцев оружием, но, увидев, что это опасно для его жизни вследствие побега реестровых казаков в Сечь, решил покинуть Запорожье и поскорее вернуться в польские владения Украины.


24


XXV

В это время в Запорожье объявились еще два сподвижника казненного Павлюка: Дмитро Томашевич Гуня и Острянин или по казацкому произношению Остряница, родом из Полтавы.
Первый принял на себя звание казацкого гетмана в апреле 1638-го года и, пылая местью замученного поляками отца, выступил ярым врагом Речи Посполитой.
Второй проявил свое мужество и распорядительность еще под Кулейками, выходя вместе с Гуней против поляков, решил сперва заручиться союзом с крымскими татарами и донскими казаками, для чего и отправил к ним посланцев из Запорожья.
Еще в марте 1638-го года накануне похода Остряница, избранный гетманом, обратился с универсалом к народу, в котором извещал, что выступит с войском на Украину для освобождения православного народа от ярма порабощения и мучительства тиранского ляховства и для отмщения понесенных обид, разорений и мучительных ругательств всему поспольству рода Русского по обеим сторонам Днепра мешкающего, и призывал население присоединяться к повстанцам и остерегаться реестровцев. Листовки, распространяемые гетманом, расходились по всей Малороссии, доходя даже до Покутья. Их развозили и разносили старцы-бандуристы, подростки и, по словам Остряницы, даже монахи. Люди начали готовиться к восстанию: одни уходили в Запорожье, другие отправляли туда продовольствие, деньги, порох.
Не дождавшись ответа поддержки от хана и донских казаков, через некоторое время отряды повстанцев выступили из Запорожья, разделившись на три части. Первая из них во главе в Остряницей, продвигаясь по левому берегу Днепра, заняла Кременчуг и направилась к Хоролу и Омельнику. Запорожская флотилия, возглавляемая Гуней, на чайках поднялась по Днепру и заняла переправы в Кременчуге, Максимовке, Бужине и Чигирине. Серко и Скидан с остатком войска пошли по правому берегу Днепра на Чигирин и заняли его.
Первой целью, которую ставили себе повстанцы, было уничтожение той части коронного войска, которое располагалось на Левобережье под начальством Николая Потоцкого. Решение этой задачи взял на себя Остряница с основными силами повстанцев. Чтобы лишить противника возможности переправляться на правый берег, Гуня удерживал переправы. Задачей Скидана было сдерживание войск, которые предпримут попытку прийти на помощь Потоцкому.
Однако, несмотря на то, что Остряница двигался с большой осторожностью, Потоцкий получил известие о приближении повстанцев и отправился с войском им навстречу. С ним шел и Караимович с реестровцами. Силы Остряницы были пока недостаточно большими и он решил обороняться, заняв ближайший пригодный для того населенный пункт.
В начале мая повстанцы стали лагерем у местечка Голтва, принадлежавшего Иеремии Вишневецкому, использовав возвышенное место у впадения реки Голтвы в Псел. Город, огражденный частоколом, имел замок, от которого  к болотистому и лесистому правому берегу реки Псел тянулся узкий длинный мост. Повстанцы укрепили
25

Голтву и стали ожидать подкрепления.
Потоцкий в начале мая также занял позиции под Голтвой. Свой лагерь он обнес валом, который простирался между берегами рек. 25-го апреля Потоцкий отправил на правый берег Псела два полка иноземной пехоты и несколько тысяч реестровцев, и приказал занять замок на противоположной стороне реки. Остряница разгадал этот план и послал в тыл отряда значительные силы повстанцев. Переправившись через реку, Караимович намеревался подступить к замковым воротам, но был встречен сильным огнем. Потеряв многих солдат убитыми и ранеными (ранен был и сам Караимович), отряд попытался вернуться к переправе, чтобы отступить на левый берег. Однако повстанцы уже забаррикадировали дорогу, и открыли по отступавшим огонь. Польский отряд бросился искать спасение в лесном болоте, и был там почти целиком уничтожен.
Штурм повстанческого лагеря, начатый на следующий день Потоцким, был ознаменован большими потерями и успеха не принес. В тыл польскому войску ударила пехота повстанцев, которая была до этого послана в обход войска. Она отразила и конницу Потоцкого, когда та перекрыла ей дорогу. Потерпев поражение, Потоцкий 1-го мая отошел в Лубны, которые были весьма выгодным оборонительным пунктом, и послал гонцов в Бор к коронному гетману с просьбой о помощи. Остряница двинулся следом за Потоцким на Лубны, намереваясь разбить противника до получения им подкрепления. Сам он не терял надежды на прибытие новых повстанческих отрядов. И на самом деле, его войско к тому моменту выросло до 12 тысяч человек.
6-го мая под Лубнами между повстанцами и правительственным войском (около 6 тысяч человек) начался ожесточенный бой. Под вечер повстанцы решительным ударом принудили врага отступить. Войско Потоцкого бросилось на мост, который вел к Лубнам, но мост обрушился, похоронив под собой множество солдат и реестровцев. Битва ослабила обе стороны, не дав ни одной из них преимущества, но Потоцкий был все же в лучшем положении. Он заперся в Лубнах, а Остряница остался в поле. Поэтому последний начал отходить на северо-восток, а позже повернул на Миргород. Узнав, что на помощь Стефану Потоцкому уже вышли Николай Потоцкий и Иеремия Вишневецкий, Остряница обошел Лубны с юга и направился через Лукомль к Сленороду на дорогу, которая вела из Пирятина в Лубны Остряница выслал полк атамана Сокиревого с 1,5 тысячами человек с задачей ударить на Лубны в тот момент, когда на них он сам предпримет новое наступление. Но этому плану не удалось сбыться. В Лубны 29-го мая прибыл Вишневецкий с приблизительно 2 тысячами человек и 12 пушками. Когда Остряница подходил к Сленороду, на него обрушились со всеми силами Потоцкий и Вишневецкий. Тяжелый для казаков бой длился целый день. Ночью Остряница отошел к Лукомлю, а оттуда вдоль Сулы к ее устью на Жовин, где стал лагерем. Там повстанцы построили мощно укрепленный лагерь, и на протяжении июля героически оборонялись от врага.
13-го июля 1638-го года польско-шляхетское войско окружило повстанцев и напало на их лагерь. Проиграв Жовнинскую битву, Остряница с частью войска переправился через Сулу и отступил на Слободскую Украину под защиту русского государства. Оставшиеся повстанцы продолжали борьбу, избрав гетманом Дмитрия Гуню. Продолжение противостояния полякам с этого момента известно как восстание Гуни.

26

Казаки держали оборону до середины августа. Поляки взяли лагерь в осаду (не трогали их, надеясь договориться миром). В итоге, будучи лишенными помощи извне и испытывая острую нехватку в провианте, казаки были вынуждены капитулировать. Лишь части казаков во главе с Гуней удалось прорвать окружение и пробиться в Донскую землю, за пределы речи Посполитой. Карп Скидан, который в это время собирал подкрепление в Черкассах, вернувшись с подмогой в Жовнин на помощь восставшим, был ранен в бою против польско-шляхетского войска, захвачен в плен и в том же году казнен. Польская шляхта учинила беспощадную расправу над всеми его участниками, которые попали в плен.
Дмитрий Гуня в 1640-ом году совершил поход на турецкие земли, в которых погиб.


XXVI

Восстание Остряницы и Д. Гуни было жестоко подавлено. Оно привели к резкому ухудшению положения не только простых казаков и крестьян, но и реестровых казаков. В 1638-ом году польский сейм утвердил “ординацию”, согласно которой упразднялась должность гетмана, выборность есаулов и полковников.
Реестровое казачество под управлением комиссара, назначаемого польским сеймом, обязывалось пресекать любые выступления против польской власти. “Ординация” отменила Куруковское соглашение, оставила только 6 тысяч реестровых казаков – остальные должны были вернуться к панам. Отменялось казацкое судопроизводство, вместо казацкого гетмана должен был встать польский комиссар, назначенный сеймом по предложению коронного гетмана Польской Короны. На должность полковников и даже есаулов должны были назначаться только представители польской или ополчившейся шляхты. Под страхом смерти мещанам и крестьянам было запрещено вступать в казаки, запрещались даже браки с казаками. Путь на Запорожье посполитый мог совершить только с паспортом, подписанным польским комиссаром.
Представители реестрового казачества вынуждены были подписать эти условия. В числе этих представителей был (разжалованный с должности войскового писаря) Богдан Хмельницкий и подружившийся с ним сотник Серко. С этого времени впредь до 1648-го года установилось затишье (10 лет “золотого покоя”).
Восстание Остряницы и Гуни были предвестниками крупного восстания, охватившего всю Украину в 1648-1654-ом годах.


XXVII

Для запорожцев походы Остряницы и Гуни имели те последствия, что поляки вновь решили разобщить их с украинцами посредством сооружения крепости Кодак на прежнем его месте, против казацкого порога и устья реки Самары. Крепость по-прежнему возводилась инженером Бопланом, но на этот раз под непосредственным надзором

27

королевского гетмана Канецпольского.
Канецпольский отправился на место строения крепости с 4000 солдат и оставался там в течение одного месяца 1638-го года до окончания работ. Когда крепость была окончена, то гетман, осматривая ее, лукаво спросил бывшего при нем чигиринского сотника:
- Каков вам кажется Кодак?
- То, что руками создается, то руками и разрушается, - ответил гетману не менее лукаво чигиринский сотник Богдан Хмельницкий.
Построение крепости Кодак не удержало запорожских казаков от привычного похода в турецко-татарские земли. На этот раз запорожцы вышли в море в качестве союзников донских казаков: донские казаки вызваны были к походу по грамоте царя Михаила Федоровича. 22-го апреля 1638-го года царь Михаил Федорович известил донцев, что крымцы под начальством царевича Сафат-Гирея, мстя Москве за Азовское взятие, приходили на московское государство, ко многим городам приступали, много сел и деревень пожгли, много людей побили и в полон брали. Возвратившись же назад из набега, крымцы вновь собрались в какой-то поход, держа это в большой тайне. Обеспокоенный этим, московский царь наказал донцам всеми мерами наблюдать за действиями татар, войдя в сношения с запорожскими казаками, и пригласить их стоять заодно с донцами против крымцев и ногайских военных людей, чтобы в московские украйны их не допускать, и тем помочь московскому государству.
Нужно думать, что вследствие этой грамоты и состоялся поход донских и запорожских казаков в 1638-ом году. Они собрались в числе 1700 человек и, сев на 153 чайки, выплыли в Черное море. Но тот поход кончился полной неудачей для казаков. Турецкий султан Мурад IV послал против них пашу Кепутан-Роджана, который нанес им решительное поражение. Несмотря на это, оправившись от поражения, казаки занялись осадой Багдада, но тут снова потерпели поражение. Против них вышел сам Куайя, то есть начальник арсенала Пиале-ага с наместником или Беглер-беком (“князя князей” города Кафы) и захватил некоторую часть их флота вместе с арматой в свои руки.
Другая часть казацкой флотилии спаслась в дельте реки Кубани, но тут у мыса Чуке была окружена морскими и сухопутными силами татар и турок, пришедшими из Керчи, Очакова и Крыма, и потеряла 500 человек товарищей и 5 чаек, после чего поднялись еще выше по речке Кубани, спасаясь от мусульман. Но мусульмане, сев на отнятые у казаков лодки, снова бросились вслед за ними и сцепились в самой реке при Аляхуре. Большую часть из них убили, 250 человек и 30 чаек с собой взяли и в Царьград отправили. Мусульмане боролись с казаками в течение 7 дней и, наконец, успели прогнать их с успехом, когда они вместе с донцами…
Не довольствуясь таким успехом, султан Мурад IV отправил из Константинополя Пиале-агу в устье днепровского лимана к острову Тендре, где стояло 10 казацких чаек с турецкой добычей и пленными женщинами и детьми. Пиале внезапно напал на казацкие чайки, захватил их в свои руки и отправил в столицу, а женщин и детей на свободу.
Разгромив запорожцев на море, турки стали претендовать и на обладание всеми вольностями и в самом Запорожье.
Так в 1640-ом году 15-го февраля наместник Киевского митрополита Петра

28

Могилы, старец Игнатий, при расспросе в польском приказе в Москве показал, что в этом году крымские и ногайские татары с черкасскими людьми приходили в числе 70 тысяч человек на литовскую землю и взяли в плен 200 тысяч всяко звания хрестьян, кроме побитых людей до смерти, старых, неспособных и работных людей. “А началась та татарская война за то, что гетман Канецпольский поставил над Днепром на первом пороге, назвав его городом Кодак, и там турский султан присылал выговаривать Канецпольскому, чтобы он того городка не ставил, потому что де та земля его, турецкая, а не литовская, и гетман-де ему в том отказал с бесчестием, и турскому султану то стало досадно, что его гетман обесчестил и городок поставил на границе, и за то послал на Литовскую землю татар войною тайным обычаем”.


XXVIII

В 1641-ом году запорожские казаки, находясь в постоянной связи с Доном, ходили на помощь донцам к городу Азову против татар и турок, действовавших под начальством Дели-Хусайна-паши. Те и другие казаки показали здесь чудеса храбрости и, несмотря на огромные полчища своих противников (от 100 тысяч до 240 тысяч), заставили их отступить от Азова.


XXIX

Впрочем, запорожцы после страшного разгрома их на Черном море и на речке Кубани на время прекратили свои выходы в Черное море. По крайне мере, о последующих предприятиях их против турок известий не имеется. Зато с этого времени следы обнаруживаются в другом месте. Так в 1643-ем году запорожские герасы напали на речке Торе на турецких посланников, шедших из Москвы в Крым, и разгромили их.
Непассивную роль играли запорожские казаки, они в 1644-ом году участвовали во время похода коронного гетмана Канецпольского против татар. Этот поход был предпринят казаками в отмщение за набег татар в Заднепровск, сделанный ими в 1643-ем году. Собрав большое войско, Канецпольский отправил вперед себя воеводу Любомирского к местечку Ставище для наблюдения за татарами. В свою очередь Любомирский прибыл в Ставище, отправил от себя часть войска под начальством И. Вишневецкого к Днепру в местечко Мошны, и приказал ему строго следить за движением неприятелей на обоих берегах реки. Татары шли под начальством Тугай-бея, Муртазы-аги и Умар-аги, пользовавшихся репутацией в Крыму самых храбрых и дельных воинов. Последний, кроме того, известен был как лучший знаток, то есть проводил войска отлично, отлично знавший географическое расположение польско-украинских окрестностей.
3-го января таборы заняли переправу через Днепр, чтобы воевать против Польши с тем, чтобы вернуть свои стада, угнанные казаками. Гетман узнал обо всех движениях 

29

татар от беглых запорожских пленников, а также от чигиринского полковника, находившегося с полком в Запорожье и от пана Забужского, отправленного туда для разведок. Они сообщили гетману, что татары, не имея возможности переправиться через Днепр у Тавани вследствие обмерзлых берегов реки, безуспешно пытались сделать это у Копрской и Носоковской переправы, а потом поднялись вверх до Кичкаса. Тогда Вишневецкий передвинулся в Корсунь, а гетман из Бора спустился к Ставищам. Здесь было получено известие, что орда, выждав два дня у Кичкаса, пока не окреп лед, переправилась через реку Ингулец, Ингул и Вись. Тогда все польское войско согналось у Ахматова на речке Тикиче, и здесь 30-го января 1644-го года произошла битва между поляками и татарами. Битва окончилась для татар весьма печально: они были сломлены и бежали к Синим Водам, а оттуда, частью к Днепру, частью к Очакову, а частью в буджацкие степи.
Между поляками во время этой битвы находились и казаки, но их было всего лишь 400 человек и они поставлены были сзади всего войска.


XXX

В перечисленных походах и боях в должности сотника приобретал военный опыт.
Оставив свои набеги на Черное море, запорожские казаки принуждены были прекратить и свои сношения с Украиной. На юге их зорко стерегли турки, а на севере за ними бдительно следили поляки, засевшие в крепости Кодак, а также и в самой Сечи, куда посылалась особая залога, то есть гарнизон, частью из реестровых казаков, а частью и из поляков, находившихся под начальством особых офицеров. Сдавленные с обеих сторон, запорожцы не теряли, однако, надежды на то, чтобы вновь выскочить в широкое море и в угнетаемую панством и унией Украину.
Такой случай представился им в 1647-ом году, когда на историческую сцену Украины выступил знаменитый гетман Зиновий Богдан Хмельницкий.


XXXI

Поляки пришли к убеждению, что для укрощения страсти к мятежам, овладевшей казаками, надобно принимать самые строгие меры. За малейшую попытку к восстанию казнили самым варварским образом. “И мучительство фараоново, - говорит малорусская летопись, - ничто не значит против ляшского тиранства. Ляхи детей в котлах варили, женщинам выдавливали груди деревом и творили иные неисповедимые мучительства”. “Польские и литовские люди их христианскую веру нарушали и церкви их, людей сбирая в хоромы, пожигали, и пищальное зелье, насыпав им в пазуху, зажигали, и сосцы у жен их резали”.
Казакам уже трудно было начинать восстание. Сами реестровые казаки были почти обращены в холопов и работали панщину на своих начальников шляхетского звания.

30

Иной поворот событий дан был во дворце короля Владислава. Этот король, от природы умный и деятельный, тяготился своим положением, осуждавшим его на бездействие. Тяжела была ему анархия, господствовавшая в его королевстве. Его самолюбие постоянно терпело унижение от надменных панов. Королю хотелось начать войну с Турцией. По всеобщему мнению современников за этим желанием укрывалось другое: усилить посредством войны свою королевскую власть. Хотя нет никаких письменных признаний с его стороны в этом умысле, но все шляхетство от мала до велика было в том уверено и считало соумышленником короля канцлера Осолинского. Впрочем, последний, если и потакал замыслам короля, то вовсе не был надежным человеком для того, чтобы их исполнить. Это был роскошный, изнеженный, суетный, малодушный аристократ, умел красно говорить, но не в состоянии был бороться против неудач и, более всего заботясь о самом себе, ввиду опасности всегда готов был перейти на противоположную сторону.
В 1645-ом году прибыл в Польшу венецианский посланник Тьеполо побуждать Польшу вступить с Венецией в союз против турок: он обещал с венецианской стороны большие суммы денег и более всего домогался, чтобы польское правительство дозволило казакам начать свои морские походы на турецкие берега. Папский нунций также побуждал польского короля к войне. Надеялись на соучастие господарей молдавского и валашского, на седмиградского князя и на московского царя.
В начале 1646-го года польский король заключил с Венецией договор: “Тьеполо выдал король 20000 талеров на постройку казацких чаек”. Король пригласил в Варшаву четырех казацких старшин: Ильяша Караимовича, Барабаша, Богдана Хмельницкого и Нестеренко. Хмельницкий в то время был войсковым писарем.
Богдан Хмельницкий, как военный писарь Войска Запорожского, во время встречи в Варшаве с послом Франции графом де Бержи подписал договор о найме 2500 казаков в войско французского короля.
В это время шла тридцатилетняя франко-испанская война (1618-1648-ой годы). Франция, истощенная войной, попросила помощи у Польши, так как жена польского короля Владислава IV Мария-Людовика Ганзага происходила из французского рода Бурбонов.
Однако просителям посоветовали нанять для такого дела не поляков, а украинских казаков – им можно было меньше платить. Кроме того, казаки славились большой выносливостью в полевых условиях.
Согласно подписанному  Б. Хмельницким с французами договору в октябре 1645-го года казацкий отряд Балтийским морем прибыл во французский порт Кале. С 7-го сентября 1646-го года 2000 казаков под командованием Хмельницкого, Золотаренко и Серко, который командовал к этому времени, а также 3000 польских пехотинцев участвовали на стороне французов под общим командованием принца де Кунде в осаде крепости Дюнкерк, находившейся в руках испанцев. Ее неоднократно во время конфликтов пытались взять французы, но всегда безрезультатно. А украинцы захватили город за несколько дней. 11-го октября осажденная крепость сдалась.
Серко прослужил Фердинанду III Габсбургу 4 года (1642-1646-ой годы).


31


XXXII

Необходимо вспомнить, что когда казацкие старшины были в Варшаве, то король виделся с ними ночью, обласкал их, обещал увеличить число казаков до 20000, кроме реестровых, отдал приказание построить чайки и дал им 6000 талеров, обещая заплатить в течение 2-х лет 60000.
Богдан Хмельницкий пользовался уважением при дворе польского короля Владислава IV. Когда в 1645-ом году король  задумал без согласия сейма начать войну с Османской империей, он доверил свой план и Богдану Хмельницкому. Не один раз Хмельницкий входил в состав депутации для представления сейму и королю жалоб на писарей, которым подвергались казаки.
Все это делалось втайне, но не могло долго сохраняться в таком виде. Король выдал так называемые листы для вербовки войска за границей. Вербовка прошла сначала быстро. В Польшу начали прибывать немецкие солдаты, участвовавшие в тридцатилетней войне и не привыкшие сдерживать своего произвола. Шляхта, зорко смотревшая за неприкосновенностью своих привилегий, стала кричать против короля. Сенаторы также подняли ропот. Королю ничего не оставалось, как придать свои замыслы на обсуждение сейма.
В сентябре 1646-го года открылись предварительные сеймики по воеводствам. Шляхта повсюду оказалась не расположенною к войне, и толковала в самую дурную сторону королевские замыслы.
“Король, - кричали на сеймиках, - затевает войну, чтобы составить войско, взять себе его под начальство и посредством его укоротить шляхетские вольности. Он хочет обратить холопов в шляхту, а шляхту в холопов”. Возникали самые чудовищные выдумки: болтали, что король хочет устроить резню вроде Варфоломеевской ночи. Оссолинского обзывали изменником отечества.
В ноябре собрали сейм в Варшаве. Все единогласно закричали против войны. Королю пришлось покориться воле сейма и приказать распустить навербованных, а казакам запретить строить чайки. Короля обязали вперед не собирать войск и не выходить в союзы с иностранными державами без воли Речи Посполитой.
Королю стоило только подкупать несколько послов, чтобы созвать сейм, так как в Польше голос одного посла уничтожал решение целого сейма. Но король не решился на эту меру, потому что боялся междоусобий. Притом он старался поддерживать к себе расположение нации в надежде, что поляки со временем выберут на престол его сына.
Казацкие чиновники, Караимович и Барабаш, видя, что предприятие короля не удастся, припрятали королевскую грамоту, восстанавливающую казацкие права и привилегии на увеличение казацкого сословия и на постройку чаек.
Хмельницкий хитростью достал эту привилегию в свои руки. Рассказывают, что он пригласил в свой хутор Субботово казацкого старшого Барабаша и, напоивши его допьяна, взял у нег шапку и платок и отправил слугу своего к жене старшого за королевской грамотой, которую тот получил у короля. Признав вещи своего мужа, жена выдала важную бумагу.
32

Вслед за тем с Хмельницким произошло событие, вероятно, имевшее связь с похищением привилегий. Его хутор Субботово (в 8 верстах от Чигирина) был подарен отцу его прежним чигиринским старостою Данилевичем. В Чигирине был уже другой староста Александр Канецпольский, а у него подстаростою (управителем) шляхтич Чаплинский. Последний выпросил себе у Канецпольского Субботово, так как у Хмельницкого не было документов на владение. Получив согласие старосты Канецпольского, Чаплинский, по польскому обычаю, сделал поезда на Субботово в то время, когда Хмельницкий был в отсутствии. И когда десятилетний мальчик, сын Хмельницкого, ему сказал что-то грубое, то он приказал его высечь. Слуги так немилосердно исполнили это приказание, что дитя умерло на другой день. Кроме того, Чаплинский обвенчался по уставу римско-католической церкви с женщиной, которую любил Хмельницкий: некоторые говорят, что она уже тогда была его второй женою, которую Хмельницкий взял после смерти первой своей супруги Анны Самко.
Хмельницкий искал судом на Чаплинского, но не мог ничего сделать, потому что не имел письменных документов на имение. В польском суде того времени трудно было казаку тягаться со шляхтичем, покровительствуемым важным паном. Хмельницкому в суде ответили только насмешкой, возместив ему лишь 100 злотых (по оценкам историков сумма ущерба составила больше 2 тысяч злотых). Тогда он обратился к королю, который чувствуя себя бессильным перед сеймом, высказал ему:
- Вы воины и носите сабли: кто вам за себя станет запрещать?
Возвратившись из Варшавы, Хмельницкий решил прибегнуть к оружию


XXXIII

Тогда Хмельницкий собрал сходку до тридцати человек казаков и стал с ними советоваться, как бы воспользоваться привилегией, данной королем, восстановить силу казачеству, возвратить свободу православной веры и оградить украинский народ от своеволия польских панов. Один сотник, бывший на той сходке, сделал донос на Хмельницкого. Коронный гетман Потоцкий приказал арестовать Хмельницкого. Но переяславский полковник Кречовский, которому был отдан Хмельницкий под надзор, освободил арестованного. Хмельницкий верхом убежал степью в Запорожскую Сечь, которая была тогда на “Микитином Роге”. Здесь застал Хмельницкий не более трехсот удальцов, но они кликнули клич и стали собирать с разных днепровских островов и берегов проживавших там беглецов. Сам Хмельницкий отправился в Крым. Он показал привилегию короля Владислава IV хану. Хан Ислам-Гирей увидел ясные доказательства, что польский король затевал против Крыма и против Турции войну. Кроме того, хан был уже зол на короля за то, что несколько лет не получал из Польши обычных денег, которые поляки называли подарками, а татары считали данью. Представился татарам отличный и благовидный повод к приобретению добычи. Однако сам хан не двинулся на Польшу, хотя обещал сделать это со временем, но дозволил Хмельницкому пригласить с собою кого-нибудь из мурз. Хмельницкий позвал Тугай-бея, перекопского мурзу, славного наездами: у Тугай-бея было до четырех тысяч ногаев.
33

Это делалось зимою с 1647-го на 1648-ой год. Коронный гетман Н. Потоцкий и полный (его помощник) Мартин Калиновский собирали войско, приглашали панов являться к ним на помощь со своими отрядами, которые по тогдашнему обычаю паны держали у себя под названием подворных команд. Потоцкий пытался как-нибудь хитростью выманить Хмельницкого из Сечи, отправлял к нему письма в Сечу. Но попытки его в этом роде не удались.


XXXIV

Между тем украинский народ готовился к восстанию. Казаки, переодетые то нищими, то богомольцами, ходили по городам и селам и уговаривали жителей – то отворить казакам Хмельницкого ворота, то насыпать песку в польские пушки, то бежать в степь в ряды воинов запорожских. Поляки принимали строгие меры: запрещали ходить толпами по улицам, собираться в домах, забирали у жителей оружие или отвинчивали у их ружей замки, жестоко мучили и казнили тех, кого подозревали в соумышлении с Хмельницким. Потоцкий объявил своим универсалом, что всякий убежавший в Запорожье, отвечает жизнью своей жены и детей. Такие меры обратились во вред полякам и раздражали уже и без того ненавидевший их народ. С левой стороны Днепра убегать было удобнее, и толпы спешили оттуда к Хмельницкому. Весною у него образовалось тысяч до восьми. В апреле до предводителей польского войска дошел слух, чтоб идти до него всем своим войском, они отправили против него реестровых казаков с их начальниками по Днепру на байдарках (больших судах), а берегом небольшой отряд конницы Стефана с казацким комиссаром Шембером. “Стыдно, - говорил тогда коронный гетман, - посылать большое войско против какой-нибудь презренной шайки подлых холопов”.
Казаки, плывшие на байдарках по Днепру, достигли 2-го мая урочища, называемого “Каменным Затоном”, и остановились, ожидая идущего берегом польского отряда. Часть казаков вышла на берег. Ночью с 3-го на 4-ое мая явился к ним посланец Хмельницкого, казак Гонжа, и смелою речью воодушевил их, уже и без того расположенных к восстанию. Полковник Кречовский, находившийся в высланном реестровом войске, со своей стороны возбуждал за Хмельницкого казаков. Реестровые утопили своих шляхетских начальников, угодников панской власти. В числе их погибли Караимович и Барабаш. Утром все присоединились к Хмельницкому.
Усиливши реестровыми казаками свое войско, Хмельницкий разбил 5-го мая польский отряд у протока, называемого “Желтые Воды”. Сын коронного гетмана Стефан умер от ран, других панов взяли в плен. В числе пленных было тогда два знаменитых впоследствии человека: первый был Стефан Чарнецкий, которому суждено было сделаться искусным польским полководцем и свирепым мучителем народа. Второй был Иван Выговский, украинский шляхтич. Попавшись в плен, этот человек до того сумел подделаться к Хмельницкому, что в короткое время стал генеральным писарем и важнейшим писарем гетмана.

34


XXXV

Главное польское войско стояло близ Черкасс. Когда один раненый поляк принес туда известие о поражении высланного в степь отряда. Потоцкий и Калиновский не ладили друг с другом, делали распоряжения наперекор один другому. Согласились, однако, на том, что надобно им отступить  поближе к польским границам. Они двинулись от Черкасс и достигли города Корсуня, на реке Росси. Здесь они услыхали, что Хмельницкий уже недалеко и решили остановиться и дать сражение. Но 15-го мая появился Хмельницкий под Корсунем. Пойманные поляками казаки насказали им много преувеличенных известий о количестве и силе войска Хмельницкого. Калиновский готов был дать битву. Потоцкий не дозволил и велел уходить по такому пути, по которому удобно было бы ускользнуть от неприятеля. Поляки взяли себе в проводники одного украинского холопа, который, как видно, с намерением был подослан Хмельницким. Между тем, рассчитывая наперед, куда поляки пойдут, казацкий предводитель заранее услал своих казаков и приказал им при спуске с горы в долину, называемую “Кручная Балка”, обрезать гору и сделать обрыв, преграждающий путь возам и лошадям. План удался как нельзя лучше. Поляки со всем своим обозом наткнулись прямо на это роковое место, кругом поросшее тогда лесом, и в то же время на низ ударили со всех сторон казаки и татары. Их постигло полное поражение. Оба предводителя попались в плен. Вся артиллерия, все запасы и пожитки достались победителям. Шляхтичи, составлявшие войско, не спасли себя бегством. Холопы ловили их, убивали или приводили к казакам. Хмельницкий отдал польских предводителей в плен татарам с тем, чтобы заохотить их к дальнейшему сотрудничеству с казаками.
Корсунская победа была чрезвычайно важной еще небывалым в своем роде событием. Украинскому народу как бы разом открылись глаза. Он увидел и понял, что его поработители не так могучи и непобедимы. Панская гордыня пала под дружными ударами рабов, решившихся, наконец, сбросить с себя ярмо неволи.


XXXVI

После этой первой победы Хмельницкий приостановился и отправил в Варшаву казацких послов с жалобами и объяснениями. Но в это самое время короля Владислава постигла смерть в Мерече, подававшая повод к толкам об отраве. В Польше наступило бескоролевье, предстоял новый выбор короля.


XXXVII

По усиленной просьбе брацлавского воеводы Адама Киселя, хотевшего как-нибудь потянуть время, Хмельницкий согласился вступить в переговоры и до сентября не шел с

35

войском далее на Польшу. Но мало доверяя возможностям примирения с поляками, написал грамоту к царю Алексею Михайловичу, в которой изъявлял желание поступить под власть единого русского государя, чтоб исполнилась, как он выражался, “из давних лет глаголемое пророчество”. Он убеждал царя пользоваться временем и наступать на Польшу и Литву в то время, когда казаки будут напирать на ляхов с другой стороны. Московский царь не воспользовался тогда удобным случаем, а сам Хмельницкий напрасно потерял несколько месяцев в бесполезных переговорах с Киселем и его товарищами, обличенными званием комиссаров.


XXXVIII

Украинский народ смотрел совсем не так на обстоятельства, постигшие его. Как только разошлась весть о победе над польским войском, во всех пределах украинской земли, находившейся под Польшею, даже и в Белоруссии, более свыкшейся с порабощением, чем Южная Русь, вспыхнуло восстание. Холопы собирались в шайки, называемые тогда загонами, нападали на панские усадьбы, разоряли их, убивали владельцев и их дозорцев, истребляли католических духовных. Доставалось и униатам и всякому, кто только был подозреваемым в расположении к полякам.
Все польское, все шляхетское в Южной Руси несколько времени поражено было каким-то безумным страхом, не защищалось и бежало. Паны, имевшие у себя вооруженные команды, не в силах были и не решались противостоять народному восстанию. Только один из панов не потерял тогда присутствия духа: то был Иеремия Вишневецкий, сын Михаила и молдавской княжны из дома Могил. При начале восстания жил в Лубнах на левой стороне Днепра, где у него, как и на правой, были обширные владения. Он принужден был со своею командою, состоявшей из шляхты, содержащейся за его счет, перейти на правый берег и начал там собирать ополчение. Рядом с ним появились отряды во главе с такими полководцами, как: Домник Заславский, Александр Канецпольский (сын недавно умершего гетмана Станиславского) и Остророт.
Хмельницкий, пропустивши лето, в сентябре отправился против них.
Всего войска, выставленного против Хмельницкого, было 36 тысяч. Польское шляхетство в это время не отличалось воинственностью: в войске, выставленном против Хмельницкого, была большая часть, которая только в первый раз выходила на войну. Польский военный лагерь сделался сборным местом, куда поляки ехали не драться с неприятелем, а повеселиться и пощеголять.
20-го сентября приблизился Хмельницкий к этому роскошному польскому стану. Маленькая речка Пилявка отделяла казаков от поляков. После незначительной схватки пленные казаки напугали поляков, что у Хмельницкого идет большое войско, и он с часу на час дожидается хана с ордою. Это произвело всеобщий и внезапный страх, что ночью все побежали из лагеря, покинув свое имущество на волю неприятеля. Утром рано Хмельницкий ударил по бегущим. Тогда смятение удвоилось, поляки кидали оружие, каждый кричал: “Стойте”, а сам бежал. Покидали раненых и пленных. Иные погибли в толпе и давке. Победителю почти без выстрелов досталось 120 тысяч возов с лошадьми,
36

знамя, щиты, шлемы, серебряная посуда, собольи шубы, персидские ткани, рукомойники, постели, кушанья, сласти – все лежало в беспорядке. Вин и водки было так много, что при обыкновенном употреблении, стало бы их для всего войска на месяц. Холопы набросились на драгоценности, лакомства, вина – и это дало возможность полякам убежать во Львов.


XXXIX

Хмельницкий двинулся ко Львову, не стал добывать этого города приступом, а только истребовал от жителей откуп в 200 тысяч злотых для оплаты татарам, помогавшим казакам.
24-го октября из-под Львова двинулся Хмельницкий к Замостью, в глубину настоящей Польши. Под Замостьем стоял он до половины ноября.


XL

В Варшаве между тем происходило избрание нового короля. На этот раз близость казаков не позволила панам тянуть избрание целые месяцы, как прежде случалось: потребность главы государства слишком была очевидна, Хмельницкий со своей стороны отправил на сейм депутатов от казаков.
Было три кандидата на польский престол: седмиградский князь Ракочи и двое сыновей покойного короля Сигизмунда III. Ракочи был устранен прежде всех. Из двух братьев-королевичей верх брала партия Яна Казимира. Казацкие депутаты также стояли за него. Дело между двумя братьями уладилось тем, что Карл добровольно отказался от соискательства в пользу брата. Ян Казимир был избран королем, и получил от папы кардинальскую шляпу.
10-го ноября Хмельницкому привезли от короля письмо с приказанием прекратить войну и ожидать королевских комиссаров. Хмельницкий тотчас потянулся от Замостья со всем войском назад в Украину.


XLI

Хмельницкий, возвратившись из-под Замостья, прибыл, прежде всего, в Киев. При звоне колоколов и громе пушек он въехал в полуразрушенные Ярославы Золотые ворота и у стен святой Софии был приветствуем митрополитом Сильвестром Косовым, духовенством и киевскими гражданами. Бурсаки пели ему украинские и латинские песни, величали его спасителем народа, русским Моисеем. Здесь дожидал его дорогой гость Паисий, иерусалимский патриарх, ехавший в Москву. Он от лица православного мира на Востоке приносил Хмельницкому поздравления с победами, дал ему отпущение грехов,

37

возбуждал на новую войну против латинства.
Из Киева Хмельницкий уехал в Переяславль и там женился. Женою его сделалась Чаплинская, прежний ее муж был убит. Чаплинская была Хмельницкому кума, и патриарх Паисий разрешил Хмельницкому такой недозволенный брак. Чаплинская была не та женщина, которую в свое время Чаплинский увел от Хмельницкого, это была другая его жена после той увиденной.


XLII

В Переяславль съехались к Хмельницкому послы соседних государств, искавших своих выгод в связи с начинавшимся могуществом казаков. Турецкий посол предлагал Хмельницкому союз против Польши и заключение договора, по которому казакам предоставлялось свободное плаванье по Черному морю на сто лет. Казаки обязались не нападать на турецкие города и защищать их.
Седмиградский князь Ю. Ракочи предлагал Хмельницкому вступить в союз и двинуться вместе на Польшу, чтобы доставить корону Юрию. За это Юрий обещал во всех польских областях свободу православной вере, а самому Хмельницкому – удельное государство в Украине с Киевом. Прислали к Хмельницкому послов господари молдавский и валашский, также с предложением дружбы. Хмельницкий, узнавши, что у молдавского господаря есть дочь, просил руки ее для своего сына.
Прибыл посланник царя Алексея Михайловича. Унковский привез по обычаю в подарок меха и ласковое слово от царя. Но царь уклонялся от разрыва с Польшею и желал успеха казакам только в том случае, когда поводом к восстанию у них действительно была одна только вера.
Наконец, в феврале прибыли в Переяславль обещанные от короля комиссары: сенатор Адам Киселев, его племянник новгород-северский хорунжий Кисель, Захарий князь Четвертинский и Андрей Мястковский с их свитою.
Комиссары привезли Хмельницкому от короля грамоту на гетманство, булаву, осыпанную сапфирами, и красное знамя с изображением белого орла. Хмельницкий назначил им аудиенцию на площади, собрал казацкую раду. Здесь-то высказала народный взгляд, не хотевший никаких сделок, стремившийся к решительному разрешению вопроса между Русью и Польшею.
- Зачем вы, ляхи, принесли нам эти детские игрушки? – закричала толпа. – Вы хотите нас подманить, чтобы мы скинули панское ярмо, опять его надели? Пусть пропадут ваши льстивые дары! Не словами, а саблями расправимся. Владейте себе своей Польшею, а Украина пускай нам, казакам, остается.
Хмельницкий с сердцем останавливал народный говор. Но потом, за обедом, в разговорах с Адамом Киселем и его товарищами, подвыпивши, выразил такие задушевные чувства:
- Что толковать, – говорил он, - ничего не будет из вашей комиссии. Война должна начаться недели через две или четыре. Переверну я вас, ляхов, вверх ногами, а потом отдам вас в неволю турецкому царю. Пусть бы король был королем: чтобы король казнил
38

шляхту и дунов, и князей ваших. Учинит преступление князь, отруби ему голову, учинил преступление  казак – и ему тоже сделай. Вот будет правда! Я хоть себе и небольшой человек, так вот Бог мне так дал, что я теперь единовластный самодержавец украинский. Если король не хочет быть вольным королем, ну, как ему угодно.
Адам Кисель истощил перед казацким вождем все свое красноречие, обещал увеличить казацкое войско до 15, а может, и до 20 тысяч, наделенные его новыми землями, давал позволение казакам идти на неверных, но Хмельницкий на все это сказал ему:
- Напрасные речи! Было бы прежде со мною об этом говорить. Теперь я уже сделал то, о чем не думал. Сделаю то, что замыслил. Выбью из лядской неволи весь украинский народ. Прежде я воевал за прежнюю свою собственную обиду. Теперь буду воевать за православную веру. Весь черный народ поможет мне по Люблин и по Краков, а я от него не отступлю. У меня будет 200 тысяч, 300 тысяч войска. Орда уже стоит наготове. Не пойду войною за границу. Не подниму сабли на турок и татар. Будет с меня Украины, Подоли, Волыни. Довольно, достаточно нашего украинского княжества по Холм, Львов, Галич. Стану над Вислою и скажу тамошним ляхам: “Сидите, ляхи! Молчите, ляхи!” Всех тузов ваших, князе, туда загоню, а станут за Вислою кричать – я их и там найду! Не останется ни одного князя, ни шляхтишки на Украине: а кто из вас хочет с нами хлеб есть, тот пусть Войску Запорожскому будет послушен и не брыкает на короля.
Слушая эту речь, паны, как сами потом говорили, подеревенели от страха.
Окруживши Хмельницкого, полковники говорили:
- Уже прошли те времена, когда ляхи были нам страшны. Мы под Пилявцами испытали, что это уже не те ляхи, что прежде бывали. Это уже не Жолкевичи и Ходкевичи, это какие-то Торжевские да Засичковские (Харьковские от хорька, Зайцовские от зайца) дети, нарядившиеся в железо. Померли от страху, как только нас увидели.
Однако по усиленной просьбе польских комиссаров, Хмельницкий подал Адаму Киселю условия мира в таком смысле: по всей Украине уничтожить память и след унии. Униатским церквам не быть вовсе, а римским костелам оставаться только до времени. Киевскому митрополиту дать первое место в сенате после примаса польского, все чины и должности на Украине должны быть защищены православными. Казацкий гетман должен зависеть только от одного короля. Жидам не дозволять жительствовать на Украине. Наконец, в условие было включено, чтобы И. Вишневецкий не получал начальство над польским войском.
Комиссары отказались подписывать эти условия, в сущности, довольно умеренные, и уехали. Предложения Хмельницкого возбудили негодование в польском сенате.


XLIII

Поляки снова выставили войско под начальством трех предводителей: Лянскорожского, Фирлея и И. Вишневецкого. Сверх того, королю дали право на собрание посполитного рушенья, то есть всеобщего ополчения шляхты: мера эта предпринималась только тогда, когда отечеству угрожала крайняя опасность.
39

В Украине происходил сбор целого народа на войну. Пустели хутора, села, города. Поселяне брали свой плуг, надеясь пожить за счет панов, на которых прежде работали, ремесленники покидали свои мастерские, купцы свои лавки. Сапожники, партии, плотники, винокуры, пивовары, могильники (копатели сторожевых курганов), банники – бежали в казаки. В тех городах, где было магдебургское право, почтенные бурмистры, лайцы, войты и канцеляристы побросали свои уряды и пошли в казаки, обривши себе бороды (по обычаю того времени военные брили бороды).
Хмельницкий разделял их на полки, которые тогда составили 12 на правой стороне Днепра и 12 на левой. Полки разделились на сотни: сотня заключала в себе села и города и носила название по имени какого-нибудь значительного местечка. Иная сотня заключала в себе до тысячи человек, сотни делились на курени. Верховное место управления называлось войсковой канцелярией, там, вместе с гетманом, заседала генеральная или войсковая старшина, обозный (начальник артиллерии и лагерной постройки), есаул, писарь, судья и хорунжий (главный знаменосец). В каждом полку была полковая канцелярия и полковая старшина: полковник, обозный, писарь, судья и хорунжий.
В сотне была сотенная канцелярия и сотенная старшина. Куренями начальствовали атаманы. Чиновники избирались на радах и утверждались гетманами. Этот  порядок, в сущности, издавна велся в казацком войске, но при этом распространялся на целый народ, так что слово “казак” перенеслось на всю массу восставшего народа.
Но не все войско было с Хмельницким: он отправил часть его в Литву возмущать белорусских холопов.


XLIV

Хмельницкий выступил из Чигирина в мае и шел медленно, ожидая крымского хана. Ислам-Гирей соединился с ним в июне на Черном шляху. В его ополчении были крымские горцы, отличные стрелки из лука, степные ногаи в вывороченных шерстю вверх тулупах, питавшиеся кониною, согретою под седлом, буджацкие татары, сносившие с удивительным терпением жар и холод, изумлявшие своим знанием бесприметной степи, способные, как говорили о них, подолгу оставаться в воле. Были с ханом черкесы с бритыми головами и длинными чубами. Явились по зову Хмельницкого удальцы с Дона: никто не просил жалованья вперед. Каждый без торга шел на войну, надеясь разгромить богатую Речь Посполитую.
С Кальничским полком в звании наказного полковника прибыл и Иван Серко, который в этом году вернулся из-за границы. Богдан Хмельницкий любезно встретил своего сподвижника по тридцатилетней войне.
Хмельницкий со своим полчищем осадил польское войско под Збаражем 30-го июля и держал его в осаде, надеясь принудить к сдаче голодом и беспрестанною пальбою. Поляки заготовили себе так мало запасов, что через несколько недель у них сделался голод. Роскошные паны принуждены были питаться конским мясом. Простые жолнеры пожирали кошек, мышей, собак, а когда тех животных не хватало, то срывали кожу с возов и обуви и ели, разваривая в воде. Много умирало их: какие нарочно бросали в воду
40

трупы, чтобы изжарить их. Поляки доходили до такого положения, в каком были их отцы в Москве. Казаки насмехались над ними и кричали:
- Скоро ли, господа, вы будете оброк собирать с нас? Вот уже целый год, как мы вам ничего не платим. А может быть, вздумаете заказать нам какую-нибудь барщину?! Сдавайтесь-ка лучше! А то напрасно кунтуши свои испачкаете, лазаючи по шанцам. Ведь все это наше, да и сами вы попадете в добычу голодным татарам! Вот что наделали вам очковые, да панщины, да пересуды, да сухомещины! Хороша вам тогда была музыка, а теперь как славно вам  дудку заиграли казаки.
Окруженные смогли попросить помощь у короля. У короля было регулярного войска 120 тысяч. К нему присоединилось ополчение. Он двинулся к осажденным, но путь его был труден по причине дождей, испортивших дороги.
Хмельницкий знал о всех движениях своего неприятеля.
Король прибыл, наконец, к местечку Зборову, уже недалеко от Збаража. Збаровские мещане тут же дали знать Хмельницкому о королевском приходе и обещали помочь ему. Оставив пешим войско под Збаражем, Хмельницкий взял с собою конницу, и в сопровождении крымского хана и татар отправился к Зборову.
В воскресенье, 15-го августа, поляки начали переправляться через реку Стригу. День был пасмурный и дождливый. Казаки из леса видели, что делается у неприятеля. Когда половина посполитого рушения успела переправиться, а другая оставалась на другом берегу и шляхтичи, не ожидая нападения, расположились обедать – казаки и татары ударили на них и истребили всех до последнего из бывших на одной стороне реки. Вслед за тем началось сражение на противоположном берегу. Король проявил большую деятельность и подвергал себя опасности, но в сумерках казаки сбились в свой обоз и неприятель окружил их со всех сторон.
Ночью паны хотели вывести короля из обоза, но Ян Казимир отверг это постыдное предложение. Король написал крымскому хану письмо, предлагая ему дружбу, с тем, чтобы отвлечь его от Хмельницкого.
С солнечным восходом битва восстановилась. Казаки ударили на польский лагерь с двух сторон. Сражение было кровопролитное. Казаки ворвались в польский стан и достигли, было, уже до короля. Вдруг все изменилось. Из казацкого стана раздался крик:
- 3года. - Это означало, чтобы казаки прекратили бой. Хмельницкий видел свою победу.
Победители отступили. Нужно было уже, однако, еще много времени, чтобы унять рассвирепевших казаков.
Вслед за тем явился в польский стан татарин с письмом от крымского хана. Ислам-Гирей, желая польскому королю счастья и здоровья, изъявил огорчение за то, что король не известил его о своем вступлении на престол и выразился так: “Ты мое царство ни во что поставил и меня человеком не счел. Поэтому мы пришли зимовать в твои улусы, и по воле Господа Бога, останемся у тебя в гостях. Если угодно тебе потолковать с нами, то вышли своего канцлера, а я вышлю своего”.
Писал королю письмо и Хмельницкий, уверял, что он вовсе не мятежник и только прибегнул к великому хану крымскому, чтобы возвратить себе милость короля. “Вашему величеству, - писал Хмельницкий, - угодно было назначить вместо меня гетманом 

41

казацким пана Забусского. Извольте прислать его в войско, и тотчас отдам ему булаву и знамя. Я с войском запорожским при избрании вашем, желал и теперь желаю, чтобы вы были более могущественным королем, чем был блаженной памяти ваш брат”.


XLV

В тайне был заключен договор хана с королем. По договору польский король обязался платить крымскому хану 90000 злотых ежегодно и сверх того дать 200000 злотых единовременно. Предательство татар поставило Хмельнцкого в тяжелое положение. Вечером 19-го августа Хмельницкий согласился с условием Зборовского мирного договора. По этому договору войска казацкого положено было 40000, с правом записывать их из королевских и шляхетских имений на пространстве, занимаемом Киевским, Брацлавским и Черниговским воеводствами. В черте, где жить будут казаки, не позволяется квартировать коронному войску и проживать иудеям. Все должности и чины в означенных воеводствах будут даваться только православным. Иезуитам не дозволяется жить в Киеве и других местах, где будут украинские школы. Киевский митрополит будет заседать в сенате, а относительно уничтожения унии, как в Королевстве Польском, так и в Великом Княжестве Литовском будет сделано постановление. Обещана была полная амнистия за все прошлое.
После заключения договора Хмельницкий 23-го августа был допущен к королю (взявши, однако, заложников на то время, когда отправлялся в польский лагерь). Хмельницкий держал себя с достоинством, говорил почтительно, смело, изложил в кратком виде насилия и оскорбления, которые делали польские паны, чем и довели народ до восстания.
- Терпенье наше потерялось, - выразился Хмельницкий, - мы принуждены были признать чужеземцев против шляхетства. Нельзя нас осуждать за то, что мы защищали нашу жизнь и наше достояние! И скот бодается, если его мучить!
Литовский подканцлер Сапега от имени короля, тут же присутствовавшего, объявил ему забвение всего прошлого.
Мирный договор избавил остаток войска, погибавшего от голода под Збаражем. 23-го сентября была снята осада Збаража.


XLVI

Осенью 1649-го года Хмельницкий занялся составлением казацкого реестра. Оказалось, что количество его войска превышало установленные договором 40000 тысяч. Остальные повстанцы должны были снова сделаться крестьянами. Это вызвало большое недовольство в народе. Волнения усилились, когда польские паны стали возвращаться в свои имения и требовать от крестьян холопского повиновения. Крестьяне восставали против попов. Хмельницкий, решившийся твердо держаться Зборовского договора,

42

рассылал универсалы, требуя от крестьян повиновения панам, угрожая ослушников казнью.
Паны с толпами вооруженных слуг разыскивали и бесчеловечно наказывали зачинщиков мятежа. Ожесточение нарастало. Хмельницкий по жалобам помещиков вешал и сажал на кол виновных, и вообще, старался не нарушать договор. Между тем, поляки совсем не придавали серьезного значения Зборовскому договору. Когда киевский митрополит С. Коссов отправился в Варшаву, чтобы принять участие в заседаниях сейма, католическое духовенство стало протестовать против его участия, и митрополит вынужден был уехать из Варшавы. Польские военачальники, не стесняясь, переходили черту, за которой начиналась казацкая земля. Потоцкий, незадолго перед тем освободившийся из татарского плена, расположился в Подолии и занялся с исключительностью жестокостью истреблением повстанческих отрядов. Когда в ноябре 1650-го года в Варшаву приехали казацки послы и потребовали уничтожения унии в Украине и запрещение панам производить насилие над крестьянами, требования эти вызвали бурю на сейме. Несмотря на все усилия короля, Зборовский договор не был утвержден, шляхта решила продолжать войну с казаками.


XLVII

Неприятельские действия начались в феврале 1651-го года, неудачные для казаков. Коронный обозный гетман Калиновский в местечке Красном напал внезапно на полковника Д. Нечая и разбил его. Сам Нечай погиб в битве. Вслед за тем Калиновский разорил несколько подольских городов, но сам потерпел неудачу под Винницею против полковника Богуна, который приказал сделать на льду реки Буса проруби и покрыть их соломою. Поляки бросились на лед и во множестве утонули.
Между тем вся Польша вооружилась. Король назначил сборное место под Соколом и прибыл туда в мае.
Хмельницкий двинулся на Волынь и стал под Збаражем – один он не отваживался напасть на короля: он ждал хана и дал время своим неприятелям собраться. Кроме того, в его стане распространились повальные болезни, так что казаки в одно время вывезли из своего стана двести шестьдесят возов с больными и умершими.
Постоявши несколько недель под Соколом, поляки перенесли свой стан на реку Стырь, и избрали обширное поле под Берейечком.
Наконец, к Хмельницкому прибыл крымский хан Ислам-Гирей, но  на этот раз он пошел на войну поневоле, по приказанию турецкого султана.
19-го июня появились казаки и татары в виду польского войска. 30-го июня, в два часа полудня, началось сражение. И вдруг хан стремительно бросился в бегство: за ним побежали все мурзы и беи. Это бегство до того поразило всех татар, что они, не будучи никем преследуемы, побросали в беспамятстве свои арбы с женами и детьми, больных и даже мертвых, в противность алкорану, запрещавшему оставлять правоверных без погребения. Хмельницкий поручил начальство полковнику Джеджалыку, а сам погнался за ханом, думая остановить его. Хан, остановившись в трех верстах от поля битвы, сказал
43

Хмельницкому:
- На нас на всех страх напал. Теперь битвы не будет. Останься со мной, подумаем. Завтра я пошлю своих людей помогать казакам.
Но вместо того на другой день он двинулся к Вишневцу и потащил с собой Хмельницкого.
Писарь Выговский поехал просить хана освободить Хмельницкого. Хан и его задержал. Таким образом, гетман с писарем оказались в плену у хана.
Поляки заняли все поле, где стояли татары, и начали топить казаков. Джеджалык храбро отбивал натиски и отступил к реке Плешивой. Здесь казаки сбили свои возы в четырехугольник. С трех сторон сделали окопы, а с четвертой большое болото защищало их лагерь. Десять дней выдерживали они неприятельскую пальбу, вступали с поляками в переговоры, но соглашались мириться с ними не иначе, как только на условиях Зборовского договора. Поляки знать этого не хотели, требовали совершенной покорности. Между тем, в русском стане началась безурядица и смятение. Начальство перешло от Джаджалыка к полковнику Богуну. Между холопами на сходках начали ходить такие речи: татары разоряют край наш, выдадим королю старшин и будем свободны. Богун, услышавши эти толки, составил план устроить наскоро плотину и уйти с казаками. Ночью с 28-го на 29-ое казаки свозили на болото возы, кожухи, шатры, кунтуши, мешки, седла, устроили три плотины и стали уходить отрядами один за другим, незаметно ни для поляков, ни для толпы холопов в своем стане. 29-го июня, когда казаки стали завтракать, вдруг кто-то закричал:
- Братцы, все полковники ушли!
По всей массе внезапно пробежал страх, все бросились врассыпную. Плотины не выдержали и люди начали тонуть. Холопы метались в разные стороны и впопыхах стремглав бросались в реку. Поляки долго не понимали, в чем дело, и только спустя время, бросились в казацкий лагерь и стали добивать бегущих. Митрополит Иоасаф удерживал бегущих и был убит каким-то польским шляхтичем. Королю принесли его обличенье и освященный меч.
После разгрома казацкого лагеря король распустил посполитое рушенье и уехал в столицу, а регулярное (иначе кварцанное) войско двинулось в Украину уничтожать казачество.
Хан продержал Хмельницкого до конца июля под Вишневцом и отпустил, вероятно, взявши с него деньги в виде откупа. Хмельницкий, по своем освобождении, поехал прямо на Украину и, прибывши в местечко Поволочь, три дня и три ночи пил без просыпу. Тут начали сходиться к нему полковники с остатками своих полков. Но никогда не показал Хмельницкий такого присутствия духа, такого мужества, неутолимой деятельности и силы воли, как в то ужасное время. Народ взволновался, обвиняя его. В народе было много недовольных за прежнюю потачку панам. Сердились на него и за союз с татарами, которые разоряли край. В разных местах были мятежные сходбища, на которых думали выбирать иного гетмана. Хмельницкий на Масловом броде явился перед народным сборищем, успокоил толпу, уверял ее, что не все еще потеряно, что дело поправится: собирал, воодушевлял народ, пополнял полки, сносился снова с ханом, который опять обещал Украине помощь.

44


XLVIII

В то же время Хмельницкий продолжал сноситься с московским правительством. К нему беспрестанно ездили разные подьячие и дети барские. Всем он говорил одно и то же: о желании своем поступить под высокую руку православного государя. Но разом он угрожал Москве, говоря, что если царь не примет его под свою руку, то казаки поневоле поедут с поляками и крымцами на Московское государство. В минуты, когда гетман, любивший выпить, был навеселе, он говорил резко:
- Я к москалям с искренним сердцем, а они надо мною насмехаются. Пойду и разорю Москву хуже Польши.
В эти дни, к удивлению поляков, Хмельницкий вновь женился: третья жена его была Анна Золотаренко. Брат ее был нежинским полковником. Вторая жена Матрона (Елена Чаплинская) была казнена по распоряжению Хмельницкого за преступную связь с часовым мастером, приставшим к нему в 1648-ом году под Львовом, бывшим потом его долговым казначеем и обкрадывавшим гетмана.
Народ Украины, несмотря на понесенный удар и на новые усилия врагов покорить его, казался готовым лучше погибнуть, чем поступить в прежнее порабощение. Казацкие полки быстро пополнялись новыми охотниками. Жители поголовно вооружались, за недостатком оружия, косами и палками.
Польское войско вступило в Украину и встретило сильное единодушное сопротивление. 13-го августа пришли к местечку Трилисье.
  С северной стороны нахлынула на Украину другая военная сила: предводитель литовского войска Радзивилла послал отряд против Черниговского полка, которому Хмельницкий поручил беречь границу. По причине оплошности черниговского полковника Небабы казаки потерпели поражение. Радзивилл занял Чернигов, а потом, в последних числах июля, подступил к Киеву. Киевский полковник Жданович вышел из города в надежде напасть на литовцев, когда последние будут находиться в Киеве. Город был занят литовцами 6-го августа. Казаки с двух сторон, сухопутьем от Лободы и на судах по Днепру, стали приближаться к городу. Тут киевские мещане сами зажгли город, чтобы произвести в литовском войске замешательство и тем пособить нападавшим на него казакам. Но корсунский полковник Мозыра не послушался Ждановича, начал давать не в пору огнем сигналы плывшим по Днепру, и тем испортил план Ждановича. Литовцы не могли быть застигнутыми врасплох и отбили нападение. Киев сильно пострадал от пожара. После этого Радзивилл снесся с Потоцким, и оба войска по состоящему между их предводителями договору с двух противоположных концов в конце августа сошлись под Белою Церковью, близ которой находился Хмельницкий со своим войском.
Хмельницкий предложил мир. Они шли до 16-го октября. В результате заключения мира у Хмельницкого вместо трех воеводств осталось одно Киевское, и число реестровых казаков уменьшилось до двадцати тысяч. Шляхетство вступало в свои владения с прежним правом: жиды тоже могли жить везде. Само собой разумеется, что такой мир не мог продержаться долго. Жители Украины, не желая быть в порабощении у панов, во множестве бежали в Московское государство на слободы. В полгода появились в
45

пограничных областях малорусские слободы, из которых некоторые дали начало значительным городам. Так основаны были: Сумы, Короча, Белополье, Ахтырка, Лебедин.
Вместе с тем и оставшийся народ на территории Украины тоже и не думал повиноваться. Весною 1652-го года вся Украины была уже в огне. Возмущения были, как против поляков, так и против гетмана. Хмельницкий не был безопасен в собственном Чигирине.


XLIX

Гетман Хмельницкий обратился опять к царю Алексею Михайловичу, умолял принять его с казаками под свою руку. Царь на этот раз, хотя все еще не дал своего согласия, но отвечал, что принимает на себя посредничество примирить польского короля с Хмельницким.
20-го июля явился в Польшу царский посланник боярин Репнин-Оболенский с товарищами, припомнил прежнее требование о наказании лиц, делавших ошибки в царском титуле, и объявил, что царь простит виновных в этом, если поляки со своей стороны помирятся с Хмельницким на основании Зборовского договора и уничтожат унию.
Паны на это отвечали, что уничтожить унию невозможно, что это требование равняется тому, если бы поляки требовали уничтожить в Московском государстве греческую веру, что греческая вера никогда не была понимаема в Польше, а с Хмельницким они не станут мириться не только по Зборовскому, но даже и по Белоцерковскому договору, и приведут казаков к тому положению, в каком они находились до начала междоусобия.


L

Поляки, считая себя победителями татар под Берестечком, перестали ему платить сумму, поставленную под Зборовом. Хан захотел возвратить себе этот доход.
В то время сын Хмельницкого Тимофей женился на дочери молдавского господаря Василия Лопул. После женитьбы Розанды и Тимофея его тесть воспользовался казацким войском для борьбы против валахов, однако объединенная молдавско-казацкая армия потерпела поражение под Финтай от валахов и поддержавших их поляков и трансильванцев, а позже оказалась окружена в крепости Сучова, где 12-го октября 1653-го года Тимофей погиб. После снятия осады 9-го октября казаки, выговорив себе свободный проход на Украину с телом Тимофея Хмельницкого.
Когда Богдан Хмельницкий узнал, что объединенным войскам тяжело в Сучовской крепости, лично сам пошел на помощь сыну.
Тело сына он встретил по дороге, приказал везти тело на погребение в Чигирин, а сам пошел на поляков. На помощь Хмельницкому пришли татары.

46

Враги встретились на берегу Днестра под Жванцом, в пятнадцати верстах от Каменца, против Хотина. Была уже поздняя осень. Положение поляков было печально. Войско их, состоящее из непривычных к ратному делу воинов, разбежалось. Но хан наблюдал только одну свою выгоду и предложил полякам мир с условием, если ему заплатят одновременно сто тысяч червонных, а потом станут платить ежегодно на основании Зборовского договора и вдобавок дадут татарам право на обратном пути брать сколько угодно пленников в польских областях.
Каким ни диким казалось последнее требование, но поляки согласились и на него, выговоривши себе только то условие, чтобы татары брали в плен в продолжении сорока одних украинцев и не трогали поляков.
Ханский визирь договорился с поляками, что с этих пор хан отступит от казаков. Однако реально он уходить домой не торопился, грабил Южную часть Украины и при необходимости помогал не только уходить татарам с территории Украины, а бежать заставил отряд Ивана Серко.
Отряд Серко, догнав бывших союзников Богдана Хмельницкого – крымских татар – наголову разбил их, освободив “ясырь”, пленников-подолян.


LI

Еще, когда Богдан Хмельницкий собирался идти выручать сына Тимофея, он известил русского царя, что поляки идут на поругание веры и святых церквей, и прибавил:
- Турецкий царь прислал к нам в обоз в Барки своего посланца и приглашает к себе в подданство. Если ваше царское величество не сжалится над православными христианами и не примет под свою высокую руку, то иноверцы  подобьют нас, и мы будем чинить их волю. А с польским королем у нас мира не будет ни за что.
Наконец, московское правительство приступило к решительному шагу. Оставаться зрителями того, что делалось по совету, далее было невозможно: представлялась опасность, что казаки отдадутся Турции и вместе с крымскими татарами начнут делать опустошения в пределах Московского государства.
Дело было первой важности, и царь Алексей Михайлович 1-го октября 1653-го года созвал земский собор всех чинов Московского государства в Грановитой палате.
Думный дьяк изложил все дело о пропусках в титуле и бесчестных книгах, о том, как гетман Богдан Хмельницкий много лет просил государя принять его под державную руку, о том, как царь предложил полякам прощение виновных в оскорблении царской чести с тем, чтобы поляки отказались от унии и перестали преследовать православную веру, и как поляки отвергли это понятие. Извещалось, наконец, что турецкий царь зовет казаков под свою власть. Потом отбирался ответ на вопрос: принимать ли гетмана Богдана Хмельницкого со всем Войском Запорожским под царскую руку?
Бояре дали такое мнение: Ян Казимир при избрании на королевство присягал остерегать и защищать всех христиан, которых исповедование отлично от римско-католического, не притеснять никого за веру и другим мне позволять, а если своей присяги не сдержит, то в таком случае подданные его освобождаются от верности ему и
47

послушания. Ян Казимир присяги своей не сдержал, восстал на христианскую веру, разорил многие церкви, обратив в униатские. Стало быть, Хмельницкий и все Войско Запорожское после нарушения королевской присяги – вольные люди от своей присяги свободны.
А потому, чтобы не допустить их отдаться в подданство турецкому султану или королевскому хану, следует принять гетмана Богдана Хмельницкого со всем Войском Запорожским, со всеми городами и землями под высокую государеву руку.
После такого земского приговора царь послал в Переяславль боярина Бутурлина, окольничего Алферьева и думного дьяка Лопухина принять Украину под высокую руку государя. Послы эти прибыли на место 31-го декабря 1653-го года. Гостей принял переяславский полковник Павел Тетеря.
1-го января прибыл в Переяславль гетман. Съехались все полковники, старшины и множество казаков. 8-го января, после предварительного тайного совещания со старшиною, в 11 часов утра гетман вышел на площадь, где была собрана переяславская рада. Гетман говорил:
- Господа полковники, есаулы, сотники, все Войско Запорожское! Бог освободил нас из рук врагов нашего восточного православия, хотевших искоренить нас так, чтоб и имя русского не упоминалось в нашей земле. Но нам нельзя более жить без государя. Мы собрали сегодня явную всему народу раду, чтобы вы избрали из четырех государей себе государя. Первый – царь турецкий, который много раз позывал нас под свою власть. Второй – хан крымский. Третий – король польский, четвертый – православной Великой Руси царь восточный. Турецкий царь басурман, и сами знаете, какие утеснения терпят братья наши христиане от неверных. Крымский хан тоже басурман. Мы по нужде свели, было, с ними дружбу и через то приняли нестерпимые беды, пленение и нещадное пролитие христианской крови. Об утеснениях от польских панов и вспоминать не надобно. Сами знаете, что они почитали жида и собаку лучше нашего брата-христиана. А православный  христианский царь восточный – одного с нами греческого благочестия, мы с православием Великой Руси единое тело церкви, имущее главою Иисуса Христа. Этот великий царь христианский, сжалившись над нетерпимым озлоблением православной церкви в Малой Руси, не презрел наших шестилетних молений, склонил к нам милостивое свое царское сердце и прислал к нам ближних людей с царскою милостью. Возлюбим его с усердием. Кроме царской высокой руки мы не найдем благотеснейшего пристанища. А буде кто с нами теперь не в совете, тот кудахчет: вольная дорога!
Раздались восклицания:
- Валим под царя восточного! Лучше нам умереть в нашей благочестивой вере, нежели доставаться ненавистнику Христову, поганому.
Тогда переяславский полковник начал обходить казаков и спрашивал:
- Все ли такое соизволяете?
- Все! – отвечали казаки.
- Боже утверди, Боже укрепи, чтобы мы навеки были едины!
Прочитаны были условия договора. Смысл его был таков: вся Украина, казацкая земля (приблизительно в границах Зборовского договора, занимавшая нынешние губернии: Полтавскую, Киевскую, Черниговскую, большую часть Волынской и

48

Подольской) присоединялась под именем Малой Руси к Московскому государству с правом сохранять свой особый суд, управление, выбор гетмана вольными людьми, право последнего принимать послов и сноситься с иностранными государствами (кроме крымского хана и польского короля), неприкосновенность прав шляхетского, духовного и мещанского сословия. Дань (налоги) государю должно платиться без вмешательства московских сборщиков. Число реестровых казаков увеличивалось до 60000 тысяч, но дозволялось иметь и более охочих казаков. Когда приходилось присягать, гетман и казацкие старшины домогались, чтобы московские послы присягнули за своего государя так, как всегда делали польские короли при избрании своем на престол. Но московские послы уперлись, приводя, что “Польские короли неверные, не самодержавные, не хранят своей присяги, а слово государево не бывает временно”, и не присягнули.
Когда после того и приехавшие с ними стольники и стряпчие поехали по городам для приведения к присяге жителей, малороссийское духовенство неохотно соглашалось поступать под власть московского государя. Сам митрополит Сильвестр Коссов, хотя и встречал за городом московских послов, но внутренне не был расположен к Москве. Духовенство не только не присягнуло, но и не согласилось посылать к присяге шляхтичей, служивших при митрополите и других духовных особах, монастырских слуг и вообще людей из всех имений, принадлежащих церквам и монастырям. Духовенство смотрело на московских русских, как на народ грубый, и даже насчет подданства своей веры с московской происходили у них сомнения. Некоторым даже приходила мысль, что москали велят перекрещиваться. Народ присягал без сопротивления, однако и не без недоверия: малорусы боялись, что москали станут принуждать их к усвоению московских обычаев, запретят носить сапоги и черевики и заставят надевать лапти. Что касается казацкой старшины и приставших к казакам русских шляхтичей, то они вообще, скрипя сердце, только по крайней нужде отдавались под власть московского государя. В их голове составился идеал независимого государства из Малороссии.
Выступил Иван Серко вместе с Иваном Богуном и Петром Дорошенко против Переяславской рады, отказывается от присяги московскому царю Алексею, после чего удалился к себе в Запорожье.


LII

Хмельницкий отправил своих послов в Москву в составе П. Тетери и С. Зрудного, где они были приняты с большим почетом, получили от царя Алексея Михайловича документ, определивший статус Украины и ее отношения с московским царством – “Статьи Богдана Хмельницкого”. Из 23 пунктов проекта договора Москва в лице царя и боярской Думы утвердила”.
Украина осталась отдельным государством под верховным протекторатом царя. Но Москва постоянно старалась расширить свою власть на Украине.



49


LIII

Московское правительство объявило Польше войну. Она вспыхнула разом и в Украине, и в Литве.
Весною 1654-го года польское войско вступило в Подол и начало производить убийственную резню. Город Немиров был истреблен до основания, 3000 жителей столпились в большом каменном погребе. Поляки стали их выкуривать оттуда дымом, предлагали пощаду, если выдадут старших. Никто не был выдан, и все задохнулись в дыму. Отсюда поляки пошли разными путями, и где только встречали местечко, деревню, истребляли там и старого, и малого, а жилища сжигали. Везде украинцы защищались отчаянно косам, дубьем, колодами. Все решались лучше погибнуть, чем покориться ляхам.
В Литве дела пошли счастливее для русских. Царь разослал грамоту ко всем православным Польского королевства и Великого княжества Литовского, убеждал отделиться от поляков, обещал сохранить их дома и достояние от воинского разорения. В грамоте уговаривали православных постричь на головах хохлы, которые носили по польскому обычаю: так много придавали в Москве значение внешним признакам. Едва ли эта грамота имела большое влияние: гораздо более помогали успехам царя чувство единства веры и сознание русского единородства. Могилев, Потоцк, Витебск сами добровольно отворяли ворота и признавали власть царя. Смоленск держался упорнее, 12-го августа был разбит наголову князем Трубецким и казацким полковником Золотаренко. Смоленск держался еще до конца сентября. Наконец, воевода Филипп Обухович, видя, что ему неоткуда ждать помощи, которые были проделаны поляками из церквей.
Между тем поляки нашли себе союзников в крымцах. Ислам-Гирея уже не было на свете: одна малороссиянка, взятая в его гарем, отравила его в отмщение за измену ее отечеству. Новый хан Махмет-Гирей, ненавистник Москвы, заключил договор с поляками. Зимою в ожидании вспомогательных татарских сил, поляки опять ворвались в Подол и начали резать русское местечко Буша, недавно испытавшее их месть. В этом местечке, расположенном на высокой горе и хорошо укрепленном, столпилось до 12 тысяч жителей обоего пола. Никакие убеждения польских военачальников, Чернецкого и Лянскоронского, не подействовали, и когда, наконец, поляки отвели воду из пруда и напали на слабое место, русские, видя, что ничего не сделают против них, сами зажгли свои дома и начали убивать друг друга. Женщины кидали своих детей в колодцы и сами бросались за ними.
Вслед за тем прибыла к полякам на помощь крымская орда, и они вместе с татарами двинулись далее вглубь Украины. Полковники Богун и Серко отбили их от Умани. Поляки с татарами пошли на Хмельницкого, который с боярами Батурлиным и Шереметьевым стоял под Белою Церковью. Взявши с собой Шереметьева, Хмельницкий пошел навстречу неприятелю. Близ деревни Бавлы встретились неприятельские войска: оказалось, что у Хмельницкого и Шереметьева войска было меньше. Русские отступили, но чрезвычайно храбро и стойко отбились от преследовавших их поляков и татар. Не отваживаясь нападать на русский обоз под Белою Церковью, поляки опять пустились
50

разорять украинские села и местечки.
Но вслед за тем в 1655-ом году московские русские получили чрезвычайный успех в Литве. Они взяли Минск, Ковно, наконец, Вильно. Алексей Михайлович въехал в столицу Ягелонов и повелел называть себя великим князем литовским. Города сдавались за городами, большей частью без всякого сопротивления. Мещане и шляхтичи, сохранившие православие, а еще больше угнетенные владычеством панов поселяне принимали московских людей как освободителей.


LIV

В то время, когда уже вся Литва была в руках московского царя, Польшу наводнили шведы. Уже несколько лет Хмельницкий сносился со шведами и побуждал их к союзу против поляков.
В 1652-ом году вместе с Хмельницким действовал с этой же целью изменник, польский канцлер Радзиевский, но пока царствовала королева Христина, предпочитавшая классическую литературу и словесность военной славе, трудно было впутать шведов в войну. В 1654-ом году она отреклась от престола: племянник и приемник ее Карл X объявил Польше войну за присвоение польским королем титула шведского короля. Летом 1655-го года он вступил в Польшу. Познань, а потом Варшава сдались без боя. Краков, защищаемый Чернецким, держался до 7-го октября и все-таки сдался. Король Ян Казимир убежал в Силезию. В это время Хмельницкий с Батурлиным двинулся в Червонную Русь, и разбили польское войско под Гродно, осадили Львов. Но этот город, несмотря ни на какие убеждения, не хотел нарушить верности Яну Казимиру и присягнуть Алексею Михайловичу. Между казацкими вождями и московскими боярами тоже происходили уже недоразумения. Хмельницкий ни за что не дозволял брать штурмом Львова.
Здесь явился к Хмельницкому 29-го октября посланец от Яна Казимира. Станислав Любовицкий, давний знакомый Хмельницкого, привез от своего короля письмо, исполненное самых лестных и даже униженных комплиментов, хотя у Любовицкого было в это время другое письмо, к татарскому хану, враждебное Хмельницкому. Беседа с Любовицким в высшей степени замечательна по духу времени.
- Любезный кум, - сказал ему Хмельницкий, - вспомните, что вы нам обещали, и что мы от вас получили? Все обещания ваши давались по науке иезуитов, которые говорят: не следует держать слова, данного схизматиком. Вы называли нас холопами, били нагайками, отнимали наше достояние, и когда мы, не терпя ваших насилий, убегали и покидали жен наших, вы насиловали жен наших  и сжигали бедные наши хаты, иногда вместе с детьми, сажали на колья, в мешках бросали в воду, показывали ненависть к русским и презрение к их бессилию. Но что всего оскорбительнее – вы ругались над верою нашею, мучили священников наших. Столько претерпевши от вас, столько раз бывши вами обмануты, мы принуждены были искать, для облегчения нашей участи, такого средства, какого никаким образом нельзя оставить. Поздно искать помощи нашей. Поздно думать о примирении казаков с поляками.
Любовицкий, подделываясь к Хмельницкому, стал бранить польское шляхетство за
51

то, что оно оставило короля своего в беде, и сказал:
- Теперь король будет признавать  благородными не тех, которые ведут длинный ряд генеалогии от дедов, а тех, которые окажут помощь отечеству. Забудьте все прошедшее, помогите помазаннику Божьему. Вы будете не казаками, а друзьями короля. Вам будут даны достоинства, коронные имения: король уже не позволит нарушать спокойствия этим собакам, которые теперь разбежались и покинули своего господина.
- Господин посол, - сказал Хмельницкий, поговоривши с казацкими старшинами, - садитесь и слушайте. Я вам скажу побасенку. В старину жил у нас поселянин, такой зажиточный, что все завидовали ему. У него был домашний уж, который никого не кусал. Хозяева ставили ему молоко, и он часто ползал между семьею. Однажды хозяйскому сыну дали молока. Приполз уж и стал хлебать молоко. Мальчик ударил ужа ложкою по голове, а уж укусил мальчика. Хозяин хотел убить ужа, но он уже всунул голову в нору, и хозяин отрубил только хвост. Мальчик умер от укуса. Уж уже не вылазил после того из норы. С тех пор хозяин начал беднеть и обратился к знахарям узнать причину этому. Ему отвечали: в прошлые годы ты хорошо обходился с ужом, и уж принимал на себя все грозящие тебе несчастья, а тебя оставлял свободным от них. Теперь, когда между вами  стала вражда, все бедствия обрушились на тебя. Если хочешь прежнего благополучия, примирись с ужом. Хозяин стал приглашать ужа, заключать с ним прежнюю дружбу, а уж сказал ему: напрасно хлопочешь, чтобы между нами была такая дружба, как прежде. Как только я посмотрю на свой хвост, тотчас ко мне возвращается досада, а ты, как только вспомнишь сына – тотчас в тебе закипает отцовское негодование, и ты готов размозжить мне голову. Поэтому достаточно будет дружбы между нами, если ты будешь жить в твоем доме, как тебе угодно, а я в своей норе, и будем помогать друг другу. То же самое, господин посол, произошло между поляками и украинцами. Было время, когда мы вместе наслаждались счастьем, радовались общим успехам. Казаки отклоняли от королевства грозящие ему опасности и сами принимали на себя удары варваров. Тогда никто не брал добычи из Польского королевства. Польские войска совместно с казацкими везде торжествовали. Но поляки, называвшие себя детьми королевства Польского, начали нарушать свободу украинцев, а украинцы, когда им сделалось больно, стали кусаться. Случилось, что у украинцев большая часть отсечена и сынов королевства немало пропало с тех пор, как этому народу придут на память бедствия, нанесенные друг другу, тотчас возникнет досада и, хотя начнут мириться, а дела не доведут до конца. Мудрейший из смертных не может восстановить между нами твердого и прочного мира, как только вот так: пусть королевство Польское откажется от всего, что принадлежало княжествам земли украинской, пусть уступит казакам всю Русь до Владимира, Львов, Ярославль, Перемышль, а мы, сидя себе на своей Руси, будем отклонять врагов от королевства Польского. Но я знаю, если бы в целом королевстве осталось только сто панов, и тогда бы они не согласились на это. А казаки пока станут владеть оружием, также не отстанут от этих условий. Потому прощайте.
Любовицкий передал Хмельницкому украшения с драгоценным камнем, подарок жене Хмельницкого от польской королевы Марии–Людвиги.
- Боже Всемогущий, - воскликнул Хмельницкий, - что я значу перед лицом твоим, но как возвысила меня милость твоя, что к моей Ганке наияснейшая королева польска

52

пишет письмо и просит у нее заступничество передо мной! – Однако, обратившись к Любовицкому, Хмельницкий сказал: - Не могу исполнить желание  ее величества. Не могу нарушать тесного договора с русскими и шведами.
Взявши со Львова небольшую сумму в 60000 злотых, Хмельницкий отступил от этого города под предлогом, что татары разоряют Украину, но кажется, к отступлению расположило его тайное посольство шведского короля, который обещал ему Украинские земли, когда утвердится в Польше. Московские войска вместе с казацкими взяли Люблин. Этот город присягнул Алексею Михайловичу. Вскоре потом присягнул шведскому королю, а затем прежнему своему государю Яну Казимиру.
Весною 1656-го года поляки снова попытались примириться с Хмельницким и просили помощи против шведов. С этой целью приехал к Хмельницкому пан Лаперонский.
Хмельницкий отвечал:
- Полно, господа, обманывать нас и считать глупцами. Полякам за их всегдашнее вероломство никто в мире не верит. Было время, мы соглашались на мир в угождение  королю. А король таил в душе противное тому, что показывал на вид. Мы не войдем с Польшею ни в какие договоры, пока она не откажется от целой Руси. Пусть поляки формально объявят украинцев свободными, подобно тому, как испанский король признал свободными гольдцев. Тогда мы будем жить с вами, как друзья и соседи, а не как подданные и рабы ваши. Тогда напишем договор на вечных скрижалях. Но этому не быть, пока в Польше властвуют паны. Не быть миру между поляками и украинцами.


LV

Поляки успешнее обустроили свои дела в Москве, чем в Чигирине. Посланник кельского императора Алегретти, природный славянин, знавший по-русски, прибывши в Москву, умел расположить к миру с Польшею бояр и духовных, указывал надежду обратить оружие всех христианских государей против неверных. Патриарх Никон убеждал царя помириться с поляками и обратить оружие против шведов, чтобы отнять у них земли, принадлежащие Великому Новгороду. Царь прельстился возможностью сделаться королем польским мирным образом. Царь отправил своих уполномоченных в Вильно, где после многих споров и толков с уполномоченными Речи Посполитой в октябре 1656-го года заключен был договор, по которому поляки обязывались после смерти Яна Казимира избрать на польский престол Алексея Михайловича. Алексей Михайлович, с одной стороны, обещал защищать Польшу против ее врагов и обратить оружие на шведов.
Хмельницкий, узнавши, что в Вильно собираются уполномоченные для восстановления мира, отправил туда своих посланников. Но московские послы напомнили им, что Хмельницкий и казаки – дармовые, а потому не должны подавать голоса там, где решают их судьбу послы государей. Казацкие посланники, воротившись в Украину, в присутствии всей старшины говорили гетману:
- Царские послы нас в посольский шатер не пустили. Мало того, до шатра издалека
53

не пускали, словно псов в церковь Божию. А ляхи нам по совету сказывали, что у них учинен мир на том, чтобы всей Украине быть по-прежнему во власти у ляхов. Если же Войско Запорожское со всею Украиною не будет у ляхов в послушании, то царское величество будет помогать ляхам ратью своею бить казаков.
Хмельницкий, услышавши это, пришел в умоисступление.
- Дитки, - сказал он, - треба отступити от царя, пойдем туда, куда велит Вышний Владыка! Будем под басурманским государем, не то что под царским.
Успокоившись от первого волнения, Хмельницкий написал царю письмо, и высказал ему правду так: “Ляхи этого договора никогда не сдержат. Они и заключили его только для того, чтобы немного отдохнув, уговориться с султаном турецким, татарами и другими и опять воевать против царского величества. Если они в самом деле искренне выбрали ваше царское величество на престол, то зачем они посылали послов к цезарю римскому просить на престол его родного брата? Мы ляхам верить ни в чем не можем. Мы подлинно знаем, что они добра нашему русскому народу не хотят. Единый государь, единый православный царь в подсолнечной! Вторично молим тебя: не доверяй ляхам, не отдавай православного русского народа на поругание”.


LVI

Но Москва была глуха к этим советам. Хмельницкий видел, что пропускается удобный случай освободить русские земли из-под польской власти. А между тем, не только одна Москва, но и другие соседи мешкали его намерением. Немецкий император с угрозами требовал от Хмельницкого мира с Польшею, крымский хан и турецкий султан были в союзе с Польшею и не боялись его трактатов с Москвою, зная, что со стороны поляков это не более как обман. Напротив, им страшнее были успехи Хмельницкого, которые вели к объединению и усилению русской державы. Хмельницкий впал в тоску, в уныние и, наконец, в болезнь. Он видел в будущем прежнее порабощение Украины ляхами и прибегал к последним мерам, чтобы предупредить его. В начале 1657-го года Хмельницкий заключил тайный договор со шведским королем Карлом X и семиградским князем Ракочи о разделе Польши. По этому договору королю шведскому должны были достаться Великая Польша, Ливония и Гданьск с приморскими окрестностями. Ракочи – Малая Польша, Великое княжество Литовское, княжество Мазовецкое и часть Червонной Руси. Украина же с остальными южнорусскими землями должна быть признана навсегда отделенною от Польши.


LVII

Сообразно с этим договором Хмельницкий послал на помощь Ракочи 12000 казаков под главным начальством киевского полковника Ждановича. Ян Казимир дал знать о кознях Хмельницкого московскому государю. Договор, заключенный гетманом с

54

венграми и шведами, стал подлинно известен в Москве, и царь снарядил в посольство окольничего Федора Батурлина и дьяка Василия Михайлова со строгим выговором Хмельницкому. Прежде чем это посольство достигло Чигирина, Хмельницкий, чувствуя, что его здоровье день ото дня слабеет, собрал раду и предложил казакам избрать себе преемника. Казаки из любви к гетману, и притом желая сделать ему угодное, избрали его шестнадцатилетнего сына Юрия Хмельницкого, хотя сначала он отговаривал их, указывая на его молодость, но потом согласился. Это было величайшей ошибкой Хмельницкого.


LVIII

В начале июня прибыл царский посол с выговором и застал гетмана до того  ослабевшего, что он едва мог вставать с постели. Послы добились свидания и набросились на него с упреками. Хмельницкий  не послушал послов, но, тем не менее, отряд  (12000 казаков), посланный на помощь союзникам, узнав, что поход несанкционирован царем Алексеем Михайловичем, вернулся обратно.
Казаки взбунтовались, заявив старшинам: ”как де вам было от ляхов тесно, в те поры вы приклонились к государю. А как де увидели из-за государева просмотра в государевой обороне, де хотите самовластными панами быть”. После по царскому приказанию сказали ему, что он забыл страх Божий и присягу, дружась со шведами и Ракочи. Хмельницкий отвечал в таком смысле:
- У нас давняя дружба со шведами, и я никогда не нарушу ее. Шведы – люди правдивые: держат свое слово. А царское величество помирился с поляками, хотел нас отдать им в руки, и теперь до нас слух доходит, что он послал свое войско на помощь полякам против нас, шведского короля и Ракочи. Мы еще не были в подданстве у царского величества, а ему служили и добра хотели. Я девять лет не допускал крымского хана разорять украинские города царские. И ныне мы не отступаем от высокой руки его, как верные подданные, и пойдем на царских неприятелей басурманов, хотя бы мне в нынешней болезни дорогою и смерть приключилась – и гроб повезу с собой. Его царскому величеству во всем воля. Только мне дивно то, что бояре ему ничего доброго не посоветуют: короною польскою не овладели, мира не довершили, а с другим государством, со Швециею войну начали.
Выслушавши новые упреки от царского посла, Хмельницкий не стал отвечать, извиняясь болезнью, а в другой день, 13-го июня, Хмельницкий, призвавши к себе послов, сказал:
- Пусть его царское величество непременно помирится со шведами. Следует привести к концу начатое дело с ляхами. Наступим на них с двух сторон: с одной стороны войска его царского величества, с другой – войска шведского короля. Будем бить ляхов, чтобы их до конца искоренить и не дать им соединиться с посторонними государствами против нас. Хотя они и выбрали нашего государя на польское королевство, но это только на словах, а на деле того никогда не будет. Они это затеяли по лукавому умыслу для своего успокоения. Есть свидетельства, обличающие их лукавство. Я прихватил их письмо к турецкому цезарю и отправил его к царскому величеству со своим посланцем.
55


LIX

Тем не менее, Хмельницкий, по требованию царских послов, выдал приказ Ждановичу оставить Ракочи. Это повредило последнему. Успевши уже завоевать Краков и Варшаву, Ракочи был побежден поляками и отказался от своих притязаний.
Ян Казимир попытался еще раз сойтись с Хмельницким и отправил к нему пана Белевского.
- Что мешает вам, гетман, - говорил Хмельницкому польский посланник, - сбросить московскую протекцию? Московский царь никогда не будет польским королем. Соединяйтесь с нами, старыми соотечественниками, как равные с равными, вольные с вольными.
- Я одной ногой стою в могиле, - отвечал Хмельницкий, - и на закате дней не прогневаю Бога нарушениями обета царю московскому. Раз я поклялся ему в верности, сохраню ее до последней минуты. Если мой сын Юрий будет гетманом, никто не сможет помешать ему заслужить военными подвигами и преданностью благосклонность его величества, но только без вреда московскому царю, потому что как мы, так и вы, избравши его публично своим государем, обязаны ему сохранять постоянную верность.


LX

Скоро после того скончался Хмельницкий от кровоизлияния в головной мозг (инсульта) в Чигирине. В письме писаря Выговского день его смерти означен 27-го июля.
23-го августа тело Хмельницкого было погребено по его завещанию в Субботово, в каменной Ильинской церкви, им построенной.
Польский полководец С. Чарнецкий в 1664-ом году, захвативши Субботово, приказал выбросить на поругание кости человека, так упорно борющегося против шляхетского своеволия.


LXI

Серко выступил против  Переяславской рады, как и большинство запорожцев отказался от присяги московскому царю Алексею, после чего удалился в Запорожье, где пребывал в неизвестности до 1658-го года.







56


Г л а в а   в т о р а я

I

Богдан Хмельницкий назначил своим приемником своего сына, совершенно неспособного юношу. Только из угождения к нему, да из привычки повиноваться его воле, казаки ему не перечили в этом. Но такое избрание было новостью в казацком обществе. У них в гетманы выбирали людей, прежде чем-нибудь заслуживших уважение. Тогда между казацкими старшинами первое место занимал писарь Хмельницкого Выговский. Он находился в родстве с Хмельницким, так как брат его, Данило, был женат на дочери Хмельницкого. Казацкие старшины и половинки уговорили несовершеннолетнего Юрия отказаться от гетманства до времени и выбрали гетманом Выговского.
Иван Выговский происходил из овручской шляхты. Его отец Евстафьев был наместником киевского замка у воеводы Адама Киселя, владельцем владения Глаголево. Выговский закончил Киевско-могилевскую академию, служил в польской армии в чине поручика, позже стал наместником луцкого подстаросты, где служил в 1629-1636-ом годах. Тогда же Иван женился на княжне Солимирецкой.
После разгрома польской армии под Желтыми Водами, раненый, Выговский был выкуплен Хмельницким у татар и до смерти гетмана оставался одним из его ближайших помощников, проявив, в частности, незаурядный дипломатический талант. Выговский организовал большую канцелярию и собрал в ней ряд талантливых сотрудников – должность войскового писаря стала главной, ведущей среди генеральной старшины. Выговский имел большое влияние на Богдана Хмельницкого, который считался с ним, его предложениями.
Когда хотели что-то решить или попросить у гетмана, посредником выбирали Выговского.
После смерти Богдана Хмельницкого Выговский стал опекуном его сына Юрия, которого отправили для обучения в Киевскую духовную академию. Выговский, исполняя обязанности опекуна, вместе с этим нес обязанности гетмана. Выговский, как человек хитрый и честолюбивый, наконец, перешел от роли опекуна к роли практического обладателя гетманской булавы. В 1657-ом году 26-го августа на собранной в Чигирине раде он был выбран, вопреки протесту большинства городового значного казачества, гетманом Украины. На раде отсутствовали многие из полковников, масса простых казаков, что придавало этой раде незаконное действие. Само место, где произошла рада, Чигирин, считалось также незаконным местом для избрания гетмана. Богдан Хмельницкий был выбран в Сечи. И там должен был избираться и его преемник. Оттого, как бы чувствуя свою виновность перед запорожцами, на имя кошевого атамана новый атаман через 22 дня после своего избрания отправил письмо в Запорожье, и в нем известил о своем избрании в гетманы Украины. Высказывая сожаление о потери Хмельницкого и о смутном времени, наставшем после его смерти, Выговский сообщил, что вся старшина и чернь войска Малороссийского единодушно избрала его в гетманы
57

Украины. Но он хотя и принял это избрание, однако, без воли и концесса братии, всего низового Запорожского Войска на том гетманском уряде утвердиться не желает.
Выговский понимал, что он был гетманом “на тот час”, а ему нужно было сделаться гетманом навсегда. Поэтому он приказал собраться новой раде и назначил город Корсунь. Рада состоялась 30-го сентября 1657-го года при множестве казаков и “черни”, при послах, шведском Ю. Немыриче, польском Казимире Бенезском и московском боярине А. Матвееве. Но снова запорожские казаки своих представителей не прислали.
Разыгрывая роль человека равнодушного к власти, Выговский положил свою булаву на стол и стал отказываться от гетманства, мотивируя свой отказ тем, что будто бы в присланных пунктах гетману царем отсутствовали прежние вольности у казаков, а он, гетман, в неволе быть не хочет. Но убежденные судьи и полковники заставили Выговского вновь взять в руки булаву и стать на гетманское господарство.
Были отправлены в Москву послы Выговского Юрий Маневский и Ефим Коробка хлопотать об утверждении царем выбранного народом гетмана.
Так как в это время шли на Выговского жалобы, царь воздержался временно утверждать Выговского.
Особенно сильной была оппозиция со стороны Запорожской Сечи. Уже в октябре 1657-го года запорожцы во главе с кошевым атаманом Яковом Барабашем открыто выступили против нового гетмана, отказавшись признать его власть. Их не устраивало то, что он был избран без согласия Запорожской Сечи. Восставшие обвинили Выговского в измене за его сношение с Польшей и Крымом. Встретив противодействие со стороны Сечи, Выговский перешел к решительным действиям. Он сумел организовать экономическую блокаду Сечи и добиться отставки Барабаша. Несмотря на отставку, Выговский выставил запорожцам жесткие требования выдать ему Барабаша. Это было связано с тем, что к этому времени стало известно про отправку казаками послов в Москву с жалобами на гетмана. Посольство казаков во главе с Михаилом Стринджетом прибыло в Москву 3-го декабря 1657-го года.
Среди требований казаков на первый план выступил вопрос о жаловании. Этот вопрос возник еще при жизни Хмельницкого Согласно Переяславских статей Войску Запорожскому за службу должно было выплачивать жалованье, которое должно было отличаться от сборов с казацкого населения.
Один раз из Москвы были направлены 60000 злотых на выплату жалования, но казакам эти деньги не поступили. Дальше отправка денег на Украину не производилась, так как никаких доходов в Москву от Украины не перечислялось. Предполагалось, что гетман сам будет выплачивать жалование из собираемых доходов. На жалования казакам не поступали. В связи с таким положением казаки просили назначить расследование и выяснить, куда делись деньги, которые собирались на Украине четыре года, но в казну царского величества не доходили и Войску Запорожскому по привилегии царского величества на жалование не давались. Царские посланники должны были вернуть пропавшие деньги и выплатить Войску жалование. Для недопущения повторения такой ситуации запорожцы готовы были принять в городах царских воевод, которые должны были осуществлять организацию сбора налогов и выплачивать Войску жалование.
Запорожские послы добились от царя созыва рады, в котором должна была принять

58

участие вся “чернь” Войска Запорожского, как с “вольности”, так и из Сечи. На раде гетман и полковники должны были снять с себя полномочия, и на их место рада должна была избрать новых людей. Выговского казаки требовали посадить в тюрьму или выгнать из страны.
Для оправдания таких требований казаки выдвинули в адрес обличение в измене. В доказательство посланцы Сечи передали в Москве перехваченные письма Выговского к крымскому хану и его визирю Сефер-гары.
В это время Выговский приехал в Переяславль, где стоял корпус князя Г. Ромодановского. В беседе с князем Выговский выдвинул встречные обвинения в адрес запорожцев. Он уверил князя, что запорожцы хотят старшин своих побить и поддаться крымскому хану. Гетман просил князя не распускать войска, перейти Днепр и, соединившись с Уманским, Белоцерковским и Братиславским полками встать заслоном от полков, пока гетман не повлияет смуту в Войске. Из Переяславля Выговский направил в Москву письмо с просьбой не верить запорожцам и за самовольство арестовать их и наказать.
Сложившаяся ситуация требовала быстрого решения. И такое решение было принято. На Украину был отправлен пользовавшийся большим доверием царя окольничий Богдан Хитрово. Гетманским послам была вручена грамота, в которой сообщалось, что к Войску царь посылает “ближнего” своего человека, который примет присягу избранного Войском Запорожским гетмана.
Одновременно царь не стал выполнять просьбу гетмана арестовывать посланцев. Вместо этого на Сечь была отправлена царская грамота, в которой сообщалось, что царь созывает раду в Переяславле, чтобы советом всего Запорожского Войска все дела исполнить, чтобы впредь меж всеми был совет и соединение, а розней не было никаких.


III

Пока Хитрово добирался до Переяславля, ситуация в Войске резко обострилась. Несмотря на то, что новый кошевой Пашко заявил, что Сечь подчиняется гетману, волнения не прекратились.
Полтавщина почти не была разорена освободительной войной, там не было разрухи, экономика успешно развивалась, население практически не знало голода и грабежей. На юге и востоке Полтавщины бурно осваивались земли, появлялись новые города, местечки, села. Население чувствовало себя свободно и независимо. Выговский стал давать полтавские земли своей старшине, новая шляхта пошла на Полтавщину и, как на всей Украине, обложил поспольство большой данью и повинностями, вплоть до введения крепостничества. Население поднялось на новых панов – началось восстание, лозунгом которого стали возвращение казацких вольностей, свободная охота и рыбная ловля, свободное “варение горилки”, выборы гетмана Черной радой.
В декабре 1657-го года полтавский полковник Мартин Пушкарь, поддерживаемый восстанием Сечи, начал восстание на территории своего полка. Пушкарь распространил письма, в которых говорил, что царь Алексей Михайлович объявляет ему свою
59

поддержку, дал пушки и знамя, и что на поддержку восставшим идет царское войско.
Недовольные политикой гетмана запорожцы, городовые казаки и “чернь” стекались в Полтаву под начало Пушкаря. Из “черни” образовали полк “дейнеков”. Полк этот возглавил Иван Донец. Полк, правда, был слабо вооружен.
Гетман Выговский послал на Полтаву войско во главе с полковником Богуном.
В сражении под Полтавой 25-го января 1658-го года войско Богуна было разбито Пушкарем и отступило.


IV

Заявление восставших о царской поддержке вызвало серьезную обеспокоенность Выговского. 17-го января 1658-го года Выговский встретился с путивльским воеводой боярином Н. Зюзиным. На встрече с воеводой, кроме гетмана, присутствовали и такие влиятельные в Войске полковники, как Г. Лесницкий и Н. Богун. Гетман настойчиво заявлял воеводе, что нет никаких причин для того, чтобы царь гневался на гетмана, который был верен прежде и верен царю и теперь. Гетман объявлял, что во время поездки в Москву он давал тайные советы царю и патриарху, как подчинить Войско Запорожское. Обещал склонить шведского короля к миру. Гетман приглашал царя Алексея Михайловича и патриарха посетить Киев. Такая позиция гетмана давала миссии Хитрово шансы на успех.
28-го января 1658-го года Хитрово прибыл в Переяславль.
Первой и самой главной задачей для Хитрово являлось проведение процедуры официального утверждения гетмана от имени верховного сюзерена царя Алексея Михайловича. 7-го февраля 1658-го года в Переяславле состоялась рада. На раду прибыли гетман Выговский, судьи, полковники, большое количество казаков и митрополит Киевский Дионисий Балабан. В присутствии полковников И. Выговский отдал гетманскую булаву посланнику царя. В ответ Хитрово вернул булаву гетману и публично заявил, что царь жалует Ивана Выговского булавой и гетманством. Войску Запорожскому была выдана новая жалованная грамота, и Выговский получил подтверждение своего права на власть. Гетман заявил, что Войско Запорожское готово участвовать в войне с Речью Посполитой, и он уже приказал рассылать “универсалы”, чтобы казаки готовились к войне. Объявлялось, что Войско Запорожское готово принять участие в войне со Швецией и с каждым неприятелем царя. На переговорах было дано принципиальное согласие на присылку в города Малой России воевод. Конкретное решение должно было состояться во время посещения гетманом Москвы.


V

После этого перед Хитрово встала другая задача, связанная с тем, что, несмотря на приглашение Пушкаря на раду, в Переяславль он не явился. Хитрово обещал на раде, что сам склонит Пушкаря к миру, даже если для этого придется применить силу. Положение
60

Хитрово осложнялось, когда Пушкарь заявил, что отказывается признать решение рады и созывает новую раду в Лубнах. 26-го февраля Хитрово прибыл в Лубны, где прилуцкий полковник Петр Дорошенко принес новую присягу царю. Царского окольничего сопровождали Ирклиевский и Прилуцкий полки. Таким образом, созыв рады в Лубнах был сорван.
В результате Хитрово удалось погасить конфликт мирным путем. 5-го марта Пушкарь прибыл в Лубны, принес публичную присягу царю и “своевольное войско распустил”. Цели миссии Хитрово были достигнуты. Князь Ромодановский, стоявший в Переяславле, получил приказ распустить войска.


VI

Вскоре выяснилась непрочность достигнутых соглашений. Пушкарь хоть и распустил войско, но гетману не подчинился и удерживал ранее занятые земли Чигиринского полка. В то же время к Пушкарю присоединяется Миргородский полк. 8-го марта казаки полка созвали раду, отстранили назначенного полковника Л. Козака, избрали полковником С. Довгаля и постановили не подчиняться полковнику Г. Лесницкому. В это время на Украину прибыл новый посланник от царя Ф. Байбаков, который ехал к Пушкарю с царским посланием. Алексей Михайлович требовал от полковника подчиниться власти Выговского, избранного по “единому образу всем войском” и распустить казаков по домам. Но встретиться с Пушкарем Байбаков не успел. Гетман выслал против восставших наказного гетмана Г. Гуленицкого с Нежинским, Прилуцким и Черниговским полками, которые осадили Лохвицу, и Пушкарь объявил мобилизацию.
Осада шла неудачно для Гуленицкого, казаки не хотели воевать с казаками, а часть сотен собственного полка Гуленицкого – Нежинского пыталась перейти на сторону Пушкаря.
В результате 18-го марта наказной гетман снял осаду и отступил.


VII

В конце марта 1657-го года запорожцы снова избирают Я Барабаша кошевым. В конце марта в Путивль прибыло посольство Пушкаря во главе с И. Искрой и с сыном Пушкаря Марком. В Путивле посольство встретилось с Байбаковым. На этот раз восставшие могли подтвердить свои обвинения в адрес гетмана конкретными данными. Искра сообщил, что под Канев уже пришли крымские татары и что гетман Выговский послал полковника П. Тетерю к полякам призвать ляхов на разорение Малой России его великого государя черниговские города.
Активные приготовления гетмана с представителями Речи Посполитой начались в марте 1658-го года, когда П. Тетеря встретился с С. Беневским. На этих переговорах, прежде всего, обсуждался план действий против России. Вместе с тем Беневский, который

61

в письме королю высказал уверенность в верности П. Тетери, и решился высказать также уверенность в адрес гетмана.
Царь Алексей Михайлович не верил Пушкарю, доверяя гетману, и пытался примирить стороны, указывая Пушкарю, что он должен подчиниться власти Выговского.
Алексей Михайлович также указал и гетману, чтобы он с татарами не его государевы черкасские города.


VIII

20-го марта в Киев прибыл отец Выговского Остафий, который встретился с киевским воеводой А. Батуриным. Остафий сообщил, что гетман созвал раду, которая постановила просить царя, чтобы он прислал в Малую Россию ратных людей для укрепления казацких полков.
В Москву от гетмана был послан Г. Лесницкий, который должен был объяснить царю причины, по которым гетман заключил соглашение с татарами.


IX

Пока продолжались переговоры в Москве, конфликт на Украине продолжался. Когда в конце в Чигирин прибыл посланец царя стольник И. Анухутин, гетман уже определился в решении подавить восстание с помощью Крыма. Для подавления оппозиции Выговский призвал два полка на помощь крымских татар, расплачиваясь с ним живым товаром (ясырем).
Соединившись с ордой 4-го 1658-го года, Выговский выступил к Полтаве и запер там Пушкаря. Осада затягивалась, а тут еще на сторону восставших перешел пользовавшийся большим уважением соратник Б. Хмельницкого полковник Ф. Джеджакий. Он стоял у самых истоков восстания Хмельницкого реестровых казаков. Джеджакий условился с Пушкарем, что ночью восставшие нападут на лагерь Выговского, и он перейдет на сторону Пушкаря.
Когда 11-го июня 1658-го года Пушкарь сделал вылазку с большим отрядом, Джеджакий со своими казаками присоединился к нему, и вместе они напали на шатер Выговского. Но оказалось, что гетман знал о нападении и был наготове. Он спал, не раздеваясь, и, услышав шум, бросился бежать, схватил коня и ускакал к татарам, стоявшим в миле от лагеря Пушкаря. Обнаружено отсутствие Выговского в шатре. Пушкарь в этом обвинил Джеджакия в измене и тут же убил его.
В это время Выговский с татарами напали на Пушкаря.
Несколько недель бои велись под Полтавой, которую не могли взять до середины июня. В кровопролитных боях погиб полтавский полковник М. Пушкарь и 100 украинских казаков с обеих сторон – слава Богу, что Б. Хмельницкий этого уже не видел.
Татары с казаками Выговского взяли штурмом Лубны и Гадяч. Тысячи русских и

62

сельских жителей “с женами и детьми” с согласия гетмана были уведены ордынцами в Крым и проданы в рабство на невольничьих рынках.


X

Покончив с одним из своих противников Пушкарем, Выговский должен был разделаться с другим заклятым врагом Барабашем. Я. Барабаш постоянно действовал против Выговского с Пушкарем. Вместе с последним он участвовал в боях под Полтавой. После поражения Пушкаря Я. Барабаш ушел в Сечь и долго оставался в Запорожье. Собрав там много людей, он в конце июля месяца отправился к воеводе князю Г. Ромодановскому в Белгород. Князь велел ему распустить людей, а самому быть  в его полку.
Вместе с Барабашом остались только полковник Довгаль и какой-то Лукаш, оба тоже заклятые враги Выговского.
Барабаш написал несколько универсалов к украинскому населению, в которых предостерегал всех от измены Выговского русскому царю, приглашал держаться стороны Ромодановского и подписался гетманом Войска Запорожского.
Выговский знал обо всем этом, потребовал от воеводы, чтобы он прислал к нему Барабаша, Лукаша и Довгаля, но князь отказал в этом гетману, ссылаясь на то, что без воли государя он сделать того не может. Тогда гетман воспользовался этим отказом для продолжения враждебных действий против русских в Малой России.
Теперь он, победив своих врагов, совершенно изменил против русских тон. Видя то, что неприятелей ему не выдают, гетман Выговский положил себе, будто то делается по указу великого государя. Кроме того, гетману Выговскому стало известно, что князь Ромодановский, придя под черкасский городок Лубны привел в свой полк и Барабаша. И гетман подумал, что князь хочет учинить Барабаша гетманом над Войском Запорожским. Тогда гетман взял с собою полковников Чигиринского, Корсунского, Ирклеевского полков и пошел за Днепр, и за Днепром собрал полковников заднепровских полков, и с ними пошел на Ромодановского для того, чтобы он выдал гетману Барабаша и чтобы великого государя воеводам в черкасских городах не быть, а если Барабаша не выдаст и в городах воеводы будут, то он, гетман, в города воевод не велит пускать и начнет биться.
Но князь Ромодановский и после этого Барабаша не выдал гетману. Гетман тогда обратился с тем же к царю Алексею Михайловичу, и царь велел отправить Барабаша в Киев к боярину В. Шереметьеву для отдачи виновного на войсковой суд.
Чтобы доставить Барабаша в целостности в Киев, велено было отправить его в сопровождении 40 человек боярских детей, драгун и казаков под начальством Я. Левшина, Ю. Понта и М. Картавцева, которым был отдан приказ зорко следить за арестованным, чтобы он никак не убежал с пути.
14-го августа Левшин с товарищами благополучно выехал из Белгорода и через десять дней был у местечка Глаголево, местности гетманского отца Выговского. Тут на Левшина и его охрану выскочила тысяча человек казаков под начальством гетманского брата Я. Выговского-Кривого. Схватили Барабаша вместе с его охранителями и доставили
63

его гетману. Тогда гетман, судья, полковники и вся старшина подвергли репрессиям и тяжким пыткам Барабаша, по чьему приказу он назвал себя и писался гетманом, и не было ему на то повеления от московского царя. Барабаш отвечал, что повеления ему такого не было, и назывался он гетманом “сам собою, желал отведать счастья своего”. Под пытками Барабаш показал, будто в Киев его послали не за тем, чтобы отдать на войсковой суд, а за тем, чтобы вызвать в Киев самого гетмана Выговского “приманить к своим рукам и там ухватить его”. Это показание бывший тут царский посол В. Кикин, однако, отверг, говоря, что Барабаш своими словами затевал лишь одну ссору и хотел только милости царского величества в отлучении гетмана. Впрочем, и сам Барабаш отказался потом от такого показания, так как оно было выдумано.
В присутствии Кикина Барабаш был прикован к пушке, а сам гетман Выговский стал спрашивать Барабаша, что он делал в Белгороде, много ли там при князе ратных людей и всех царских воевод. На что Барабаш отвечал, что ратных людей при князе много, а в Белгороде подготовлено 130 воевод, которым быть в городах малой России. На это царский посол В. Кикин снова возразил, что в Белгороде 130 воевод нет и не бывало, а прислано всего лишь десять человек. Допрос происходил до 4-го сентября, а 11-го октября Барабаша привезли скованным в Чигирин, и сидел он там “за приставом у капитолия”. Дальнейшая его судьба неизвестна.


XI

После подавления восстания весной-летом 1658-го года гетман Выговский начал репрессии против старшины. 8-го июня 1658-го года по приказу гетмана был убит переяславский полковник Иван Сулима, через несколько месяцев лишился головы новый переяславский полковник Колюба, расстреляли корсунского полковника Т. Ошкиенко, а вместе с полковником были казнены 12 сотников разных полков. Спасаясь от гетмана, на Сечь бежали уманский полковник Иван Беспалов, поволоцкий полковник Михаил Сулич и генеральный есаул Иван Ковалевский. Яким Самко бежал на Дон.
Иван Выговский думал, что победил, но это было началом его конца – правителю Украины нельзя безнаказанно уничтожать собственный свободолюбивый народ. Украинец потому и украинец, что у него всегда на боку сабля, даже если она ему и не нужна.


XII

После Полтавской победы гетман решил, что сможет разорвать союз с Московским царством.
18-го сентября 1658-го года в Гадяче был подписан польско-литовско-украинский договор – Польша, Литва и Украина создают федерацию равноправных государств, к которой может присоединиться и Россия. В состав Украины, получившей название “Великое княжество Русское”, с князем Иваном Выговским, должны были войти

64

воеводства Киевское, Брацлавское и Черниговское и сама Украина в качестве автономии
возвращалась под верховную власть Польши. В Украине работают свои министерства, находится казна, чеканится монета – по образцу Великого Литовского княжества. Законодательная власть на Украине должна принадлежать Национальному Собранию, исполнительная – гетману, которого выбирает все население и утверждает король Польши. Войско Украинское должно составлять 30000 тысяч воинов и 10000 наемников. Польские войска не имеют права переходить украинскую границу, а если переходят, то подчиняются гетману. Римско-католическая и православная религии признаются равноправными. На украинских землях основываются два университета, другие учебные заведения, типографии.
Однако Гадячский договор не был ни принят, ни реализован. Зато московский царь, узнав о Гадячском мире, уже 24-го сентября прислал на Украину свою грамоту, в которой назвал Выговского клятвопреступником и предателем, призвал украинский народ восстать против него.


XIII

С этих пор возникли у гетмана Выговского нескончаемые пререкания с московским правительством. Выговский в разговоре с московскими  гонцами упрекал Москву, будто она тайно поджигала против Пушкаря и снова поддерживает волнения между посполитыми, кричал вместе со своими полковниками, что ни за что не допустит введения воевод, и прямо выразился, что под польским королем казакам было лучше. Между тем в Киев вместо Батурлина прибыл другой воевода В.Б. Шереметьев, человек подозрительный, склонный видеть во всем измену, он начал сажать в тюрьму киевских казаков и мещан. Это подало новый повод ропота. Поляки, увидевши, что между казаками не ладно, послали к Выговскому ловкого попа Беневского, который всеми способами вооружал казаков против Москвы и судил им большие блага, если они соединятся с Польшею. Ему помог тогда живший на Украине человек, приобретший большое влияние и над гетманом Выговским, и над старшиной – Юрий Немирич. Он принадлежал к древней русской фамилии, и был хорошо образован. В молодости он написал сочинение, за которое его обвинили в арианстве, уехал за границу и лет десять пробыл в Голландии. Возвратившись в отечество во время восстания Хмельницкого, он пристал к казакам, сблизился с Богданом, а после его смерти стал руководить Выговским. В бытность свою в Голландии Немирич усвоил тамошние республиканские понятия, составил себе идеал федеративного союза республик и хотел применить его к своему отечеству. Под его влиянием у Выговского и у старшин составился план соединить Украину с Польшею на федеративных основаниях, сохранивши для Украины права собственного управления. К этому шагу побуждали тамошние отношения между Польшею и Московским государством.



65


XIV

Вопрос о соединении Польши с Москвою оставался еще не решенным. Так или иначе, обе стороны думали покончить соединением. В июле 1658-го года собирали в Польше сейм о расширенном намерении утвердить дружественную связь с московским народом. Король, призывая чины Речи Посполитой на этот сейм, писал заранее в своем универсале, что предстоит важный вопрос: образовать вечный мир, связь и союз непоколебимого единства поляками и москвитянами, двумя соседними народами, происходившими от одного источника славянской крови и мало различными по вере, языку и нравам. Ввиду такого великого предприятия Украине предстояла важная задача. Так или иначе, для нее близка была возможность быть соединенною с Польшею, а потому всего лучше казалось заранее предупредить грядущее соединение с Польшею на правах свободного государства, так что если Польша устроит свое соединение с Московским государством, Украина войдет в этот союз особым государственным телом. Витковский дал тайно согласие принять королевских комиссаров, которые прибудут в Украину для переговоров, но прежде чем они прибыли в августе, Выговский уже начал неприязненные действия выгнать Шереметьева из Киева с частью войск с братом Данилом. Предприятие это не удалось, казаки были отбиты. Шереметьев начал казнить виновных и подозрительных.
С другой частью войск гетман пошел к московской границе, где стояло войско под начальством боярина Ромодановского.
Весной 1659-го года московское войско князя Трубецкого осадило Конотоп. Город взять не смогли – к Конотопу подошел гетман с казаками, татарами и поляками. После нескольких боев 8-го июля 1658-го года у села Сосновка произошло кровавое сражение. Московские воеводы, как обычно, назначенные не на то войско и не по их таланту, а по близости к царю, почти повторили сценарий Оршанской битвы 1514-го года, в котором военачальник Великого княжества Литовского Константин Острожский во главе 30-тысячной армии буквально разнес 80-тысячную московскую армию во главе с боярином Челядниковым, по своему обыкновению, необоснованно презиравшего противника.
К переправе через реку у села Сосновка  первыми подошли отряды Выговского, при этом большая часть татарской конницы, отделившись от гетманского войска, переправилась через реку южнее Сосновки и зашла в тыл россиянам, ожидая там разгара сражения.
Первой начала атаку московская кавалерия, ударившая в лоб казацко-татарских войск. Под натиском противника Выговский начал отступать вдоль болотистого русла реки по направлению к городищу Пустое Торговище.
Это отступление частей Выговского, которое на самом деле было притворным бегством союзников, стало переломным во всей битве. В запале царские войска начали переправу через речку. До того украинцы успели разрушить переправу и ниже ее запрудить реку, что сделало невозможным возвращение российской конницы на свои исходные позиции. Тяжелая царская кавалерия застряла в топких местах реки, “настоящих конотопах”. Отряды крымчаков во главе с ханом, улучив благоприятный момент,
66

бросились на россиян с тыла. Московское войско оказалось в западне: от Конотопа его отделяла заболоченная местность, а спереди и сзади были казаки и татары. Деморализованные ударом с тыла, россияне начали убегать и стали легкой добычей татарской конницы и казацкой пехоты. Из 50-тысячной армии Выговского погибло 10 тысяч воинов, а из более чем 100-тысячной армии русских погибло 30 тысяч и 10 тысяч попало в плен.  Большинство незнатных пленных, за которых нельзя было получить выкуп, были зарезаны. Сам Трубецкой с остатками ушел в Путивль.
Цвет московской конницы погиб в один день. Никогда позже московский царь не мог более вывести в поле такое сильное войско. В траурной одежде вышел Алексей Михайлович к народу. Москву охватила тревога. Удар был таким тяжелым, потому что произошел совершенно неожиданно. Еще недавно Долгорукий привел в Москву пленного литовского гетмана, ведшего радостные разговоры о победах Хованского. Теперь Трубецкой, на которого надеялись больше всех, “муж благовейный и изящный в воинстве счастливый и недругам страшный” погубил такое большое войско! По взятии городов, по взятии литовской столицы царский город испугался, в августе по приказу царя люди всех чинов начали земляные работы по укреплению Москвы. Сам царь с боярами часто присутствовал на работах. Окрестные жители с семьями и имуществом заполнили Москву. Шли слухи о том, что царь собирается перебраться за Волгу в Ярославль и что Выговский наступает прямо на Москву.


XV

Вслед за тем Выговский готовился напасть снова на Шереметьева, а вместе с тем посылал в Москву письма, в которых уверял царя в своей верности.
Но ему больше не верили. В ноябре Ромодановский вступил в Малороссию с войском. Посполитые, хотевшие быть казаками, ополчились и пристали к нему. Ромодановский выбрал другого временного гетмана, Беспалова. На левой стороне Днепра началось междоусобие, продолжавшееся все лето и весну 1659-го года. На помощь Ромодановскому весною прибыло новое войско под начальством Трубецкого и целых два месяца осаждало в Кологонском замке нежинского полковника Гуляницкого. Тем временем Выговский пригласил крымского хана, и с его помощью напал 28-го июня на Трубецкого и разбил его наголову. Трубецкой ушел, а другой воевода, Семен Пожарский, потерявши все свое войско, был взят в плен, приведен к хану, бесстрашно обругал хана по-московски и плюнул ему в глаза. Хан приказал изрубить его. Таким образом, остался только Шереметьев, который в отмщение приказал варварски истреблять местечки и села около Киева, не щадя ни старого, ни малого. Трубецкой некоторое время после своего поражения не мог двинуться в Малороссию. В войске его сделался бунт, насилу укрощенный при содействии Артамона Матвеева.
Дело Выговского оказалось непрочным не от московских войск, а от народного несочувствия.


67


XVI

Поляки не хотели мириться с мыслью о потере Малороссии после Б. Хмельницкого. Они тоже взялись за оружие с целью вновь присоединить Украину к Речи Посполитой на условиях короля. Они нашли себе союзников: крымского хана и изменившего русскому царю гетмана малороссийских казаков Выговского.
Против поляков, татар и Выговского действовали русские под начальством боярина В. Шереметьева и князя А. Трубецкого, малороссийские казаки под начальством наказного гетмана Ивана Беспалова, а заодно с ним и полковника Ивана Серко.
Еще в 1654-ом году Серко был противником Москвы и ушел за пороги.
В 1658-ом году Иван Серко был избран полковником Кальницкого (Винницкого полка). В 1659-ом году его избирают кошевым Сечи. Теперь он стал на стороне русского царя, против гетмана И. Выговского, сторонника польского короля. В этом году он организовывает войсковой поход к турецкому городу Анкерман и к ногайским улусам, кочевавшим близ Самамрынков. Там он истребил много людей, много литовских полоняников отгромил, двух мурз и несколько крымского ясыря в плен взял. Этот поход ускорил распад украинско-польско-татарской коалиции.


XVII

После того похода он направился под город Киев на помощь боярину Шереметьеву. Но тут гетман Выговский выслал против него “для перейму” своего полковника Тимоша и приказал ему не допустить Серко к Киеву. Серко проведал о том, внезапно напал на Тимоша со всем его войском и нанес ему такое поражение, что Тимоша едва успел уйти к Выговскому.


XVIII

Когда русско-казацкое войско под начальством князя А. Трубецкого и наказного гетмана И. Беспалова не устояло в борьбе с Выговским, поляками и их союзниками татарами с 19-го апреля по 27-ое июня 1659-го года под Конотопом, оно сделало отступление в Путивль. Желая обессилить Выговского, Трубецкой и Беспалов стали писать Ивану Серко в Запорожье, чтобы чинить промысел над крымскими улусами и тем отвлечь татар от союза с Выговским и поляками. И Серко не остался глухим к просьбам Трубецкого и Беспалого.
И. Серко, посадив на лодки большое число казаков, вышел на них  из Запорожья, и поплыл вверх по Бугу до городка Умани. Против Умани выгребся на сушу, прибрал к себе много войска, разгромил татарские улусы и открыл войну против Выговского. 17-го августа И. Беспалов отправил из Путивля своих посланцев к царю и велел сообщить

68

государю, что ныне Серко с войском стоит на реке Буг на Андрусовском острове и там ожидает милости великого государя, и над неприятелями государевыми промыслы и ныне чинит.
В награду за подвиги Серко царь грамотой от 14-го декабря прислал Киевскому воеводе В.Б. Шереметьеву выдать полковнику Серко 200 злотых да соболей на триста рублей.


XIX

Украина узнала о том, что Выговский продался полякам. Начались народные восстания – украинцы далее слышать не хотели о Польше, войска которой Выговский размещал на Украине.
Одновременно с Серко действовал против татар и молодой Юрий Хмельницкий: собрав отряд запорожцев, он ходил под Крым, разгромил там четыре ногайских улуса и захватил несколько пленников, возвратился назад, грозя хану и гетману вновь…


XX

Еще в мае 1659-го года, в Варшаве на сейме, король и все чины Речи Посполитой утвердили присягой Гадячский договор, а казацкие посланники, приехавшие для того дела, были возведены в шляхетское достоинство. В какой степени тогдашние чины Посполитой под влиянием иезуитского учения не стеснялись произнесением ложной присяги показывает то, что известно польским историкам. Беневский, заключивший Гадячский договор, уговорил сенаторов согласиться на него, в виду крайней необходимости, с намерением его нарушить, как только Польша оправится от понесенных ударов и приберет Украину к рукам. Украинский народ не прельстился этим договором: всякое соединение с Польшею, под каким бы видом оно ни было, стало для него омерзительным. Вспыхнуло восстание в Нежине под руководством протопопа Филопонова и полковника Золотаренко, потом – в Переяславле под начальством полковника Т. Цыдуры и Самко. Затем в Остре, в Чернигове и в других городах. Юрий Немирич принял, было, начальство над регулярным войском, состоявшим из поляков, немцев и казаков. Взволнованный народ перебил все его войско. Немирича догнали и изрубили в куски.
Под давлением низовых казаков Выговский назначил черную раду под местечком Германовкою. Туда же его полковники привели Юрия Хмельницкого. Выговский приказал, было, на этой раде читать Гадячский договор, но казаки подняли крик, шум. Старшины увидели, что им не сдобровать и пристали к большинству. Чтецов договора изрубили в куски. Выговский едва бежал.



69


XXI

Прямо с Андрусовского острова, где Серко с казаками промышлял над татарами, он прибыл 9-го октября на Переяславскую раду, на которой избирался новый гетман вместо И. Выговского.
В избрании нового гетмана особенно старался свойственник умершего гетмана Б. Хмельницкого Яким Самко. Еще накануне Переяславской рады, собранной у местечка Германовка, Яким Самко надеялся получить гетмановскую булаву в собственные руки. Однако уже тогда полковники на раде выдвинули в гетманы Юрия Хмельницкого.
На раде при избрании нового гетмана в Переяславле был наказной гетман Иван Беспалов, вся старшина и все низовое казачество левой стороны Днепра во главе с И. Серко.
На раде Юрий Хмельницкий объявлен был гетманом Левобережной Украины под протекцией московского царя.
Юрий Хмельницкий уже давно хлопотал о возвращении себе гетманской булавы и, находясь в Киевской духовной академии на обучении, отправил от себя в Запорожье бывшую “подножку” своего отца и собственного слугу Ивана Брюховецкого с целью апеллировать в свою пользу низовых казаков и через них добиваться своих прав. Брюховецкий, явившись в Сечь, изложил жалобу от имени Хмельницкого на гетмана Выговского за то, что тот обманным образом отнял у Юрия булаву, захватил войсковую казну, много сделал зла Украине и, в конце концов, передался Польше. Запорожцы заслушали жалобу Ю. Хмельницкого и решили поддержать его в искании гетманской булавы.
Прежде всего, Серко и запорожцы отправили в Чигирин казаков отобрать войсковые клейноды, на что Выговский согласился только с большим трудом, и то после черной рады.
Затем запорожцы и Серко стали хлопотать о том, чтобы вместо Выговского избрать в гетманы Ю. Хмельницкого. Благодаря их стараниям на Переяславской раде 9-го октября 1659-го года был избран Ю. Хмельницкий гетманом Украины в присутствии князя А. Трубецкого, боярина Б. Шереметьева, князя Г. Ромодановского, думных дьяков И. Лопухина и Ф. Грибоедова.
На раде Ю. Хмельницкий присягнул русскому царю, целовал крест. На раде присягнула гетману казацкая старшина, в том числе и кальницкий полковник И. Серко.


XXII

Тотчас после избрания в гетманы Ю. Хмельницкого, имея под рукой 5 тысяч человек запорожцев, И. Серко бросился к городу Чигирину, столице Выговского и, не застав там самого гетмана, а лишь пехотный казацкий полк под командой С. Гуляницкого, полк тот восстал и вместе с полковником ушел в Субботово, забрал там скарб гетмана

70

Выговского и его брата Данила Выговского, и оттуда ушли в город Хмельник Брацлавского полка и, оставив ни с чем жену Ивана Выговского Елену Хмельницкую.
Приняв на себя звание гетмана, Ю. Хмельницкий должен был вместе с тем принять участие в борьбе России с Польшей за обладание Малороссией, о которой поляки сожалели, точно о золотом яблоке, и хотели, во что бы то ни стало оторвать ее от московской державы, вновь присоединить к собственной короне.


XXIII

После утверждения Ю. Хмельницкого в сане гетмана Украины он был приглашен в лагерь войск, которыми командовал Трубецкой, для пересмотра соглашения между его отцом и царем. Ю. Хмельницкому были предложены ограничения против прежнего договора: гетман не имел право принимать иноземных послов; вступать с кем-либо в войну без воли государя; не мог назначать в полковники иначе, как с совета всей казацкой черни. Казацкие старшины всеми силами старались избежать этих поправок, но не могли преодолеть настойчивости московского военного начальника и его товарищей. Казацкие старшины сильно домогались, чтобы никому из малороссиян не позволялось сноситься с Москвою помимо гетмана, и на это не согласились: право сноситься прямо с Москвою давало возможность недругам гетмана и старшин прямо посылать доносы в московские приказы, а московское правительство через то могло иметь тайный надзор за делами Малороссии. Московские воеводы были посажены в нескольких малороссийских городах: Киеве, Переяславле, Нежине, Чернигове, Брацлаве и Умани. Для посполитого народа, который так усердно противодействовал козням Выговского в пользу Москвы, не сделали ничего. Напротив, освободивши казаков от постоя и подвод, наложили эти повинности на посполитых и лишили их права производства напитков, которые предоставлялись казакам.
Этот новый договор с Москвой, естественно, не был по сердцу старшине и значным казакам, которые видели, что Москва прибирает их к рукам. Не мог он довольствовать и массу народа, который опять увидел свои надежды на уравнение прав разрушенными. Договор этот был приятен только для отдельных лиц, которые могли обращаться прямо в Москву и выпрашивать себе разные льготы и пожалования: кто на грунт, кто на дом, кто на мельницу. Ездили в Москву полковники со своею полковою старшиной. Ездили духовные, ездили войты с мещанами, все получали разные милости и подачки: соболи, кубки и прочее. Приезжих малороссиян в Москве обыкновенно расспрашивали и записывали их расспросные речи. Смекнувши, что таким путем можно получить выгоды, малороссы повадились писать в Москву друг на друга доносы: себя выхваляли, других чернили.
Так как это был еще более неравноправный договор с Кремлем, Серко отказался ставить свою подпись даже в присутствии гетмана Ю. Хмельницкого под этими так называемыми Переяславскими статьями. Также кошевой выступал и против Гадячского соглашения 1658-го года между Речью Посполитой и Гетманской Украиной.

71


XXIV

После того, как Серко стал промышлять над татарами, Караг-бей бросил Выговского и ушел домой, грабя и разоряя все на своем пути. Военная ситуация резко изменилась, Выговский был вынужден уйти с Левого берега Днепра.
Поляков, как наемников гетмана, уничтожали повсеместно. Против поляков поднялись почти все старые полковники Б. Хмельницкого. Они открывали ворота полкам Ромодановского и приносили присягу царю и признавали гетманом Ю. Хмельницкого, которому шел восемнадцатый год.


XXV

Еще в первые дни сентября 1659-го года сошлись и стали друг против друга под местечком Германовкой два войска: Ю. Хмельницкий со своими старшинами и И. Выговский со своими. Тут большое число казаков покинуло Выговского и пришло к Хмельницкому. Слухи, что Выговский отдает Украину полякам обратно, погубило его дело. С Выговским осталось только его наемное войско и поляки. Войско собралось на раду и на ней заявило, что не желает подданства Польше, не хочет воевать с Москвою.
Ярость украинского казачества на раде около Белой Церкви 21-го сентября 1659-го года была такова, что Выговский покинул ее под охраной наемников и поляков, боясь за свою жизнь.
Под напором казаков Хмельницкого и московского войска наемники и поляки после бегства Выговского отошли на Дубно, и ушли в Чигирин. Объявившийся там Выговский был объявлен польским сенатором и Киевским воеводою. Он и в дальнейшем пытался участвовать в политической жизни, в 1644-ом году был объявлен поляками в тайных переговорах с Москвой и убит без суда и следствия. Нельзя было бороться за независимость Украины, не считаясь со своим народом, и уже тем более нельзя было это делать в союзе с Польшей.
17-го октября 1659-го года Ю. Хмельницкий подписал новый договор между Гетманщиной и Московским царством. Хотя старый договор значительно ограничивал автономию казацкой державы, Ю. Хмельницкий подписал его,  так как испугался силы российского войска и угроз Трубецкого. Подписав договор, Ю. Хмельницкий допустил первую из многих политических ошибок.


XXVI

Польша оправилась. Королю Яну Казимиру удалось заключить мир со Швецией и, заручившись союзом Крымского хана, двинуть огромное войско на Украину. Крымский же хан, желая ослабить силы казаков, приказал перекопскому бею, Караг-бею, особо идти

72

против запорожцев и удерживать их в Сечи. Запорожцы отправили своего посланца к донским казакам и через них просили донцев соединиться с частью запорожских казаков и чинить промысел над крымцами. Донцы извещены были о том же самом особыми грамотами и от царя, приказывавшего им ссылаться с гетманом Хмельницким и запорожским кошевым Брюховецким, верно служившим царю в государских делах. В самую же Сечь гетман послал черкасский и каневский полки в помощь казакам, но и у самих запорожцев было на эту пору около 10000 готовых к бою человек. Кроме того, особо от гетмана было отправлено по письму к запорожцам две пушки, да бочка пороху. Нежинский полковник В. Золотаренко для промысла над крымскими городами, которые были поставлены по Днепру.
Получив запасы, одна часть казаков под начальством И. Серко, перед Пасхой 1660-го года ходила из Запорожья под Очаков, вырубили в нем посад и взяли много людей в плен. Другая часть ходила под город Арслань, взяли его, и много жителей изрубили, много в плен увели и продали в Переяславле и других украинских городах. Поляки шли отбирать от Москвы Украину. Главный предводитель московских войск в Украине Шереметьев по совету переяславского полковника Цецуры задумал опередить поляков и решил идти на Волынь в польские владения. С ним должен был идти Ю. Хмельницкий с казаками. Шереметьев, человек высокомерный и суровый, успел настроить против себя и казаков, и духовных и, наконец, самого Хмельницкого своими резкими выходками и спесивостью.
- Этому гетманушке, - сказал о Хмельницком Шереметьев, - идти лучше гусей пасти, чем гетманствовать.
Во второй половине сентября 1660-го года двинулось по направлению к Волыни московское войско. Хмельницкий с казаками шел по другой дороге. Поляки под начальством Любомирского и Чернецкого напали на московское войско, нанесли ему поражение и осадили под местечком Чудновом. Потом поляки вместе с татарами 7-го октября напали на казацкий обоз под местечком Слободищем за несколько верст от Чуднова. Ю. Хмельницкий пришел в такой страх, что тогда же дал обещание пойти в чернецы. В казацком лагере произошла безлюдица. Многие старшины сердились за стеснение их прав по договору, заключенному в Переяславле. Не хотели служить Москве, злились на Шереметьева и говорили, что лучше помириться с поляками. В польский лагерь отправился послом от войска Петр Дорошенко, который умел замечательно сохранять свое достоинство перед поляками. Предлагая Любомирскому мир, он не позволил польскому пану кричать на себя и сказал:
- Мы добровольно предлагаем вам мир, забудьте старую ненависть, а не то - у нас есть самопалы и сабли.
Приглашение было отправлено поляками Хмельницкому явиться лично в польский стан и принести присягу королю. Через два дня 8-го октября гетман малороссийский приехал. Поляки изумились, увидев наследника страшного для них имени. Это был черноватый, осьмадцатилетний мальчик, скромный, неловкий, молчаливый, смотревшийся послушником монастырским, а не гетманом казацким и сыном знаменитого Хмеля.
9-го числа Юрий присягнул на условиях Гадячского трактата королю и вечером

73

того же дня отправил письмо в русский стан к Цецуре с объявлением, что мир с Польшею заключен и чтобы полковник следовал примеру гетмана, переходил на польскую сторону. 11-го октября Цецура отвечал, что отделится от москалей, как скоро удостоверится в присутствии своего гетмана у поляков, и вот Хмельницкий является на холме под бунчуком. При этом виде Цецура с 2000 казаков (другие остаются в стане) рванулся из табора. Татары бросаются на них, думая, что вылазка, поляки спешат защитить перебежчиков, около 200 казаков гибнет от татар, другие цепляются за польских всадников и достигают табора. Цецура произвел здесь совершенно иное впечатление, чем Хмельницкий. Он был приземист, крепок, приятной наружности, в глазах горела отвага, движения тела изобличали подвижность духа. Побег Цецуры был окончательным ударом для Шереметьева, о помощи нечего было и думать, а между тем “от пушечной и гранатной стрельбы теснота была великая, с голоду ратные люди ели палых лошадей и мерли, пороху и свинца у них не стало”. В таком отчаянном положении Шереметьев пробыл еще 11 дней и 23-го октября решился вступить в переговоры с поляками. Поляки заключили с ним договор, подобный тому, какой некогда заключили с Крымом. Московское войско выпускалось с условием положить оружие к ногам польских панов, а потом – ручное оружие им возвращалось. Сверх того, Шереметьев обязывался вывести русские войска из всех малороссийских городов.
Но когда русские сложили оружие, поляки отдали их на разгромление и резню татар. Самого Шереметьева выдали татарскому предводителю султану Нуреддину в плен. Шереметьев был отправлен в Крым, где сначала сидел три месяца в оковах в ханском дворце, потом по ходатайству Сефергазы-аги кандалы с него сняли и послали в жидовский городок. Здесь он имел при себе священника, толмача, мог писать в Москву грамоты и воспользоваться этим, чтобы отомстить Борятинскому, сложившему на него всю вину чудовского несчастья: “Я и гетман писали к нему (Борятинский стоял тогда под Киевом), чтобы шел нам помогать. Он, было, и выступил и отошел от Киева верст с 70, но, не дойдя до нас, поворотил назад. Пограбил много местечек и деревень, а гетману, который все ждал помощи, не дал ее”.
Других великорусских предводителей увели в Польшу, где они томились в неволе 20 лет.
Таким образом, вся казацкая сторона правого берега Днепра опять подчинилась Польше, на левой стороне Полтавский, Прилуцкий и Миргородский полки также не хотели подчиняться Москве. Но полковники – переяславский Самко и нежинский Золотаренко стояли за царя, и в короткое время привели к послушанию всю Левобережную Украину. Ю. Хмельницкий несколько раз пытался проникнуть на левый берег, го был отбиваем Самко, который сделался наказным гетманом.


XXVII

С тех пор на обеих сторонах Днепра происходили смуты. На правой – народ ненавидел поляков и склонялся к подданству царя, старшина и полковники колебались. Молодой гетман не в состоянии был ладить с подчиненными. Наконец, чувствуя и
74

осознавая свою неспособность, он созвал казаков и объявил, что не в силах управлять казаками, что Бог не дал ему отцовского счастья и поэтому он хочет удалиться от мира: 6-го января 1663-го года Хмельницкий постригся. Вместо него получил гетманство путем интриг и подкупа Павел Тетеря, бывший при Хмельницком переяславским полковником, двоедушный эгоист, думавший только о своей наживе, прежде в Москве выставлявший свою верность царю, а теперь ставший сторонником поляков, потому что увидел силу на их стороне. Он женился на дочери Хмельницкого Стефаниде, вдове Данилы Выговского. Этот брак дал ему значение и вместе с тем большие денежные средства.
На левой стороне Днепра Самко добивался гетманства. И Золотаренко хотел его достать себе. Друг на друга писали они в Москву доносы, и в Москве не знали, кому верить. У Золотаренко явился тогда ловкий и сильный помощник. Протопоп М. Филимонов много раз уже писал в Москву, и так умел подделаться к боярину Ртищеву, что, принявши монашество, был посвящен при содействии этого боярина в сан епископа мстиславского и оршинского под именем Мефодия и даже назначен был блюстителем митрополичьего престола, несмотря на то, что тогда еще жив был митрополит Дионисий Балабан. Московское правительство не хотело признавать Дионисия в его сане за то, что Дионисий в сане митрополита Киевского не хотел принимать благословение от московского патриарха.


XXVIII

Вслед за тем в Малороссии явился третий искатель гетманства: то был Иван Мартынович Брюховецкий, некогда бывший слугою у Хмельницкого и сделавшийся кошевым атаманом в Запорожской Сечи. Он приобрел большую любовь запорожцев и получил новый, еще небывалый чин – кошевого гетмана. Этот ловкий и пронырливый человек избрал самые удачные пути для достижения первенства. С одной стороны он писал в Москву, что если он сделается гетманом, то подчинит Малороссию также московской власти. Вместе с тем он расположил к себе Мефодия. С другой стороны, Брюховецкий показывал себя сторонником простых бедных казаков и посполитого народа.
Вместо не поддержавшего русского царя гетмана Ю. Хмельницкого на левом берегу Днепра явились новые претенденты на гетманскую булаву: переяславский полковник Я. Самко и нежинский полковник В. Золотаренко. Золотаренко, однако, не имел таких шансов, как Самко, состоявший в свойстве с Б. Хмельницким, и потому в 1660-ом году на раде в Козельце наказным гетманом объявлен был Я. Самко. Знатный и богатый казак, переяславский купец. Но вслед за Самко выступил третий соискатель гетманства, Иван Брюховецкий, тот самый, который послан был Ю. Хмельницким в Запорожье с жалобой на Выговского.
Сделав свое дело, Брюховецкий не вернулся к Хмельницкому, а остался в Сечи и там он отличился в высшей степени качествами человека вкрадчивого, хитрого и пронырливого, то скоро овладел симпатиями запорожцев и сделался в Сечи кошевым атаманом. Но атаманская булава не была его конечной целью. Он был так честолюбив:
75

ему страстно хотелось завладеть булавой гетмана, и он начал действовать крайне осторожно и как бы себе в руку.
В качестве кошевого атамана Брюховецкий ездил в Москву, вскоре после отказа от гетманства Ю. Хмельницкого, и там успел посеять подозрение на наказного гетмана Я. Самко. Как дядя Юрия “Яким Самко царскому величеству верен ли? – про то я не знаю. А гетману Ю. Хмельницкому он дядя родной. Только ему Самко недруг И. Выговский, и прежде он от Выговского отбегал. И жил на Донце, а в войске при нем жить не смел”.
Действуя крайне осторожно, Брюховецкий больше всего подчеркивал измену Хмельницкого, что было на устах казаков и против чего особенно возмущается И.Серко. Серко, лишь только узнав об измене Хмельницкого, начал действовать во вред ему. 30-го апреля 1661-го года посланцы наказного гетмана Я. Самко, выехавшие из Переяславля, 9-го апреля сообщили в Москве, что Серко находится в Запорожье, верно служит государю и во всем согласен с Я. Самко и В. Золотаренко, что Серко посылал своих посланцев к Ю. Хмельницкому с листом, а в листе писал, что тот от царского величества никуда не отступил, а Хмельницкий тех посланцев посадил в тюрьму, но затем отпустил их снова к Серко.
15-го мая сообщали в Москву, что И. Серко вышел из Сечи, был в Торговище, а потом оставил Торговище, пошел для добычи на Буг и расположился на Андрусовском острове, где и стоит со своим войском до прихода татарского. А Садкой атаман стоит в Запорожье, в Сечи с большим запорожским войском и с Серко они сходятся для порядка в великих воинских делах, но ни к кому не приклоняются: ни к государевой стороне, ни к польскому королю.
Уже в то время украинские атаманы понимали, что Серко, хотя и не был еще кошевым, но представляет собою крупную и ни от кого независимую силу.
Теперь поляки хлопотали, как бы в другой раз не выпустить из своих рук Войска Запорожского. Здесь опять явился главным действующим лицом известный Беневский, польский посланец к Хмельницкому. Юрий дал ему знать, что он собрал раду в Корсуне и пригласил его на ней присутствовать. Беневский немедленно отправился и узнал на месте, что Хмельницкий непременно хочет сложить булаву, что некоторые под личиною дружбы к нему уговаривают его отказаться от гетманства, проча булаву кому-то другому.
Но Беневский опасался от этого другой беды для республики, начал хлопотать, чтобы булава осталась за Хмельницким, который по слабости своей как нельзя лучше приходится для Польши. Ночью он свиделся с Хмельницким и стал расспрашивать его, что за причины, по которым он непременно хочет сложить булаву.
- Я болен, несчастлив, болен (падучей болезнью и грыжею), - отвечал Юрий, насказал и много других важных причин.
Беневский, разумеется, прежде всего, присоветовал не покидать гетманство, потом, так как Юрий по молодости и нездоровью нуждался в помощнике, Беневский присоветовал ему взять на писарство Тетерю, чем приобретет доверенность короля и республики, потому что писарь, Семен Глуховский, предан царю и царем поставлен. Хмельницкий на все согласился, требуя одного, чтоб Беневский оставался ему другом и добрым советником.
10-го ноября собралась рада из одной старшины на дворе гетманском. Беневский

76

начал первый говорить, объявил, что ни одно из царских распоряжений не может иметь больше силы, и от имени королевского вручил булаву Хмельницкому при всеобщем восторге, как будто бы никогда не думали ни о ком другом. Но к вечеру торжество Беневского было нарушено: ему дали знать, что чернь бунтует. Зачем рада была в избе не по старине, подозревают тут злой умысел против Войска.
Беневский послал сказать гетману, чтобы на второй день созвал раду и на ней снова принял от него булаву.
Хмельницкому не хотелось созывать черни… Не один Хмельницкий, все старшие казаки, все домашние Беневского были против черной рады, но воевода был непреклонен и Хмельницкий, раскаиваясь, что обещал его слушаться, велел повестить раду. 11-го ноября площадь у церкви св. Спаса шумела глухим шумом. Стояло тысяч двадцать черни, а гетмановский двор был назаперти. Там тихо сидели перетрусившие полковники и гетман, дождались, пока приедет на раду Беневский: что-то будет, как-то примет его чернь.
Но вот начал широкую речь Беневский об отеческом милосердии короля. Кончил тем, что король прощает всем их вины. В ответ раздались крики:
- Благодарим Бога и короля, это все старшие нас обманывали для своего лакомства. Если теперь кто вздумает бунтовать против короля, того сами побьем, не пощадим и отца родного.
Когда подустали кричать, Беневский подошел к булаве, поднял ее и от королевского имени передал Хмельницкому. Тут же Носач объявлен был обозным. Раздались новые крики в честь Хмельницкого, и толпа двинулась в церковь присягать королю. Вечером гетманский дом заблистал яркими огнями, гремели пушки, шел роскошный, польский пир. Подвыпившие казаки особенно расхваливали королеву, только и слышалось:
- Мать наша.
На другой день новой рады читали гадяцкие привилегии Войску Запорожскому. Все были очень довольны и ругали Выговского: “Если бы он, такой и такой, прочел нам эти привилегии, то ничего бы дурного не случилось”.
На третьей раде отдана была печать войсковая Тетере…


XXX

В то время как в Корсуне происходили эти чувствительные сцены, в то время как в здешней соборной церкви казаки присягали королю, на другой стороне Днепра, в Переяславле, также толпился народ в соборной церкви: дядя Хмельницкого, полковник Яким Самко вместе с казаками, горожанами и духовенством клялся умирать за великого государя, за церкви Божии и за веру православную, городов малороссийских врагам не сдавать, против неприятелей стоять и отпор давать…
Выбранный наказным гетманом Самко в начале декабря прислал сказать в Москву о своей верности и что боярин Шереметьев выдал Войско Запорожское, при нем бывшее, в неволю татарам. Ему, разумеется, отвечали, что во всем виноват Хмельницкий, а не
77

Шереметьев.


XXXI

Запорожье было также за царя, Запорожье, пустившее от себя отпрыск: лихой казак Серко.


XXXII

Но в Литве и Белоруссии не прекращались наступательные действия врагов, которым Москва, при тогдашнем положении России, истощениях в людях и казне не могла дать успешного отпора. При этом Малороссия не хотела понимать затруднительного положения Великой России и беспрестанно докучала просьбами о присылке войск, которых негде было взять царю. Самко жаловался, что кроме небольшого (2500 человек) отряда Б.Е. Мышнецкого, он не имел никакой помощи от царских воевод. Несмотря, однако, на такую беспомощность, он, Самко, не только давал отпор неприятелю, но и сам ходил на него: в Терехтемирове громил татар, под Стайками – ляхов, под Козловом – изменника Сулиму…
В мае приехали посланцы и объявили, что третье воскресенье после Пасхи была у них рада в поле, в Быхове, в миле от Нежина. Был на раде князь Г.Г. Ромодановский со своими ратными людьми, стольник С. Змеев, наказной гетман Я. Самко, нежинский полковник Золотаренко, полковники: прилуцкий, лубенский, миргородский, из Полтавского полка сотники тех городов, которые великому государю били челом и все войско тех полков, которые при Я. Самко. Все выбирали в гетманы Я. Самко, одни нежинцы хотели выбрать своего полковника Золотаренко и приговорили на раде всем войском отдать гетманское избрание на волю государского величества, кого он, великий государь, пожалует в гетманы. Государь отвечал, что о гетманском избрании будет указ вперед. Указ замедлился в Москве, потому что здесь видели новую смуту в Малороссии, вследствие соперничества Самко и Золотаренко. В Москве не хотели спешить с выборами и потому, что являлась надежда без кровопролития подчинить себе и западную сторону Днепра.


XXXIII

Юрий Хмельницкий, оставленный поляками и татарами, прислал в Москву с объявлением, что он в Слободищах должен был перейти на королевскую сторону поневоле. Вследствие присылки Хмельницкого 26-го июля выехал в Малороссию дворянин Протасов.
11-го июля Протасов приехал в Переяславль. Здесь воевода князь Волконский

78

объявил ему, что Самко великому государю верен, в переяславских казаках и мещанах до сих пор никакой шатости нет.
Получивши эти сведения, посланник обратился к Самко с требованием, чтоб тот по указу царскому завел сношение с Хмельницким. Сам наказной гетман, по крайней мере, по-видимому, отчаявшись быть настоящим гетманом, относился по царскому приказанию с Ю. Хмельницким и давал советы Москве, как поступить.
- Надобно, - говорил Самко, - крепить  здешнюю сторону Днепра тем, что по Днепру поставить городки и в них поставить людей, да за Днепром занять городок Канев, чем освободится водяной путь до Переяславля и дальше, а больше того в государеву сторону ничего не надо. Если Ю. Хмельницкий поддастся по-прежнему, то ему бы над полковниками быть. При гетмане непременно должен быть человек, присланный из Москвы для того, если полковник затеет что-то недоброе, то его наказать тайно, если не уймется, то казнить смертно, а без присланного из Москвы человека быть нельзя.
Таким образом, наказной гетман запорожский сам указывал на условия мира с Польшею, по которым западная сторона Днепра должна быть уступлена королю (мы увидим, это будет использовано в Андрусове). Сам наказной гетман указывал на необходимость присутствия великороссийского чиновника при гетмане (это и будет при Петре Великом).


XXXIV

В то время как раздоры между Самко, Золотаренко и Брюховецким волновали восточную сторону Днепра, на западной Ю. Хмельницкий собрался с силами и, подкрепленный поляками и татарами, начал наступательные действия. 12-го июля казаки западной стороны с поляками и татарами, в числе 6000 напали внезапно на Самко, стоявшего табором в трех верстах от Переяславля. Битва длилась с полудня до ночи, и Самко отбился. К нему на выручку прислал князь Волконский из Переяславля московских ратных людей, которые и дали ему возможность отступить в Переяславль. Хмельницкий осадил его здесь. 8-ое июля Самко с Москвою и казаками вышел на вылазку и поразил неприятеля, который отступал к Каневу. Ромодановский с главными силами с Золотаренко вступил в Переяславль, соединился здесь с Самко и 16-го июля напал на таборы Хмельницкого, который потерпел совершенное поражение. Канев и Черкассы были заняты царскими войсками.
Но скоро счастье переменилось: Хмельницкому с татарами удалось разбить под Бужином московский отряд, бывший под начальством стольника Приклонского и прогнать его за Днепр (3-го августа). По донесению Хмельницкого королю, 1-го августа под Крымовым истреблено было больше 3000 царского войска: под Бужином погибло 10000 человек, казаки и татары взяли семь царских пушек, множество знамен, барабанов и разных военных снарядов. После этого Ромодановский тотчас велел отступать, бросая тяжести. Но султан Махмед-Гирей, переправившись со своими татарами через Сулу, настиг Ромодановского, разбил его, взял 18 пушек и весь лагерь.
Но Хмельницкий, донося об этих успехах королю, умоляет прислать поскорее
79

помощь, жалуется на свое бессилие, на невозможность удержать в повиновении украинский народ, шатающийся от малейшего ветра…
В октябре явился к королю Грицко Лесницкий с просьбой от Хмельницкого, чтоб король позволил ему сложить гетманство, ибо он не в состоянии более нести эту трудную должность, будучи молод и разорен подарками, которые должен был давать татарам и
которые простираются до миллиона…


XXXV

Тетеря доносил, что войско не терпит Хмельницкого, требует его смены и что едва он, Тетеря, успел уговорить казаков успокоиться. Для этого он употребил угрозу, что если они обидят Хмельницкого, то этот богач наймет татар и опустошит Украину. Мы не знаем, действительно ли Тетеря уговаривал казаков не сменять Хмельницкого. Знаем только, что последний в конце 1662-го года сам отказался от гетманства и поступил в монахи, а Тетеря избран был на его место.


XXXVI

В то время как западная сторона переменила гетмана, на восточной по-прежнему продолжалась борьба между соискателями на гетманство, борьба, ведшаяся доносами в Москву. Самко бил челом, чтоб государь отставил его от старшинства, потому что нежинский полковник его слушаться не хочет и доносы на него наносит. Жаловался, что в Малороссии трое гетманов, кроме него, еще Золотаренко и Брюховецкий. Брюховецкий писал, что Самко изменник, потому что хулит московские серебряные копейки, велел спалить суда, которыми царь пожаловал Войско низовое, Кодак уступил татарам, Кременчуг, сговорясь с Хмельницким, сжег, верных государю людей отослал к Хмельницкому, который, по его письмам, переказнил их.


XXXVII

При Брюховецком Запорожье стал притоном тех, которые, не будучи записанными в казацкий реестр, хотели быть казаками. Его запорожские агенты рассеялись по Малороссии, натравливали народ в его пользу, уверяли, что  с его гетманством настанет всеобщее казачество, возбуждали чернь против значных: их достояние считали плодом обдирательства народа. Явилось требование, чтобы нового гетмана выбрали на так называемой “черной раде”, то есть на такой, где бы участвовала вся громада народа. Мефодий, прежде друживший с Золотаренко, открыто перешел на сторону Брюховецкого, и старался за него перед московскими боярами. Тогда Золотаренко, видя, что ему не быть гетманом, помирился с Самко и начал заодно с другими полковниками стараться о том,

80

чтобы на предстоящей раде был выбран Самко. Но было уже поздно. Примирение это не помогло партии значных. Мефодий усиленно действовал в Москве за Брюховецкого, представлял Самко и Золотаренко тайными сторонниками поляков и уверял, что если выберут Самко, то последует измена. Притом же сам Самко не полюбился Москве, потому что постоянно жаловался на обиды, причиняемые великорусскими ратными 
людьми малорусам, и вообще, перед царскими посланцами держал себя вольным человеком.
Московское правительство решило собрать всенародную или черную раду и утвердить гетманом того, кого на ней выберут. С этой целью был в Малороссию отправлен князь Великогагин.
Рада назначена была в июне в Нежине. Брюховецкий через своих запорожцев нагнал туда огромные толпы черного народа, шедшего с ненавистью к богатым и значным и с надеждою грабить. Мефодий находился неотлучно при царском посланнике. Московское войско, состоявшее главным образом из иностранцев, прибыло также на раду. 17-го июня, на восходе солнца, открылась рада чтением царской грамоты.
Не успел князь Великогагин окончить чтение, как поднялось смятение. Одни провозглашали гетманом Самко, другие Брюховецкого. Дело дошло до драки. Тогда московский полковник, немец Страсбург, разогнал дерущихся, пустивши в них ручные гранаты. За Брюховецкого было большинство. Убежал народ, бросился на возы старшин и значных казаков и ограбил их. Самко и другие полковники и старшины числом до 50 человек спаслись от народной злобы тем, что прибегли к помощи князя Великогагина и московский боярин отправил их под стражею в нежинский замок.


XXXVIII

На другой день князь Великогагин утвердил Брюховецкоог гетманом. Три дня с ведома Брюховецкого продолжались насилия, безобразное пьянство, грабежи. Худо приходилось всякому, кто только носил красный кармазиновый жупан. Многие только тем и спаслись, что оделись в сермяг. По истечении трех льготных дней Брюховецкий приказал прекратить бесчинства, но они еще долго проявлялись по разным местам.


XXXIX

С утверждением Брюховецкого в гетманском достоинстве все старшины и полковники были новые. Каждому полковнику дана была особая стража. На Украине настало господство людей прежде бедных, ничтожных. Теперь они вдруг сделались господами и, упоенные непривычным достоинством, не знали меры своей прихоти и самоуправству.
Народ, обольщенный мечтою казацкого равенства, был жестоко обманут. Те, которые кричали против значных и богатых, сделавшись сами значными и богатыми,

81

налегли на громаду народа еще с большею тягостью, чем прежние значные.
Новый гетман представил правительству своих низверженных противников царскими изменниками. Их приказано судить войсковым судом. Но судьями были враги подсудимых.
18-го сентября в Борзне отрубили голову Самко, Золотаренко и еще нескольким
человекам. Других отправили в оковах в Москву, а оттуда в Сибирь. Это были первые
малорусы, сосланные в Сибирь.


XL

С тех пор в Малороссии сделалось разъединение на два гетманства, продолжавшееся до падения казачества на правой стороне Днепра. Оно временно отразилось и на церковном строе. Дионисий Балабан умер в Чигирине, где была столица гетманства правой стороны Днепра. На его место был избран Иосиф Нелюбович-Тукольский, епископ могилевский. Московское правительство не признавало его, продолжал именовать блюстителем митрополии Мефодия, и хлопотало о возведении последнего в сан митрополита, но константинопольский патриарх не соглашался на это.


XLI

Успехи поляков в войне с Московским государством побудили короля Яна Казимира сделать покушение на подчинение себе и Украины левого берега Днепра. В январе 1664-го года он двинулся через Днепр. С ним должны были идти и казаки под начальством своего гетмана Тетери и союзные татары. Города сдавались на левой стороне. Только местечко Салтыкова Девица оборонялось отчаянно, и все жители были истреблены. Король  дошел до Глухова, стоял под ним пять недель и не мог взять его. Здесь в польском лагере был расстрелян по подозрению в измене казацкий полковник Иван Богун, один из храбрейших сподвижников Б. Хмельницкого. Между тем, запорожцы под начальством Серко и Сулимы, бывшие в тылу короля, начали отбирать казацкие города правой стороны Днепра. Это побудило короля удалиться на правый берег Днепра.
Польский полковник Чернецкий разбил Сулиму, а польский полковник Моховский схватил бывшего гетмана Выговского, носившего звание киевского воеводы и расстрелял его по наущению Тетери, обвинявшего Выговского в намерении передаться Москве. По всему видно, что Выговский действительно был в соумышлении с Серко. Раздраженный против Москвы, страшась от нее порабощения для Малороссии, он примирился с поляками в надежде дать своей родине независимость и свободу в том виде, в каком она была доступна его понятиям, но был жестоко обманут. Собственное возвышение не удовлетворяло его. И вот он еще раз отважился на восстание и преждевременно погиб, не успевши ничего сделать.
Не ограничиваясь этим, Тетеря обвинил в измене митрополита Иосифа

82

Тукальского и своего шурина Ю. Хмельницкого. Королю приказал отправить обоих в Мариенбургскую крепость, где они просидели два года.


XLII

Брюховецкий по уходе короля сам перешел Днепр, взял Киев, Черкассы, но потом отступил назад, а Чернецкий опять принудил к повиновению отпавшие от Польши города
и местечки, вошел в Субботово и выбросил из могилы кости Б. Хмельницкого. Вскоре сам
Чернецкий был ранен в одной стычке и сошел с поля действий.
Гетман Тетеря скоро убедился, что ему не сладить с казаками и не удержать Украины под властью Польши. Он поспешил забрать войсковую казну и бежал с женою в Польшу, но дорогою Серко отбил у него казну. На его место в Украине одна партия, при помощи татарской орды, избрала Стефана Опару.


XLIII

В 1663-ем году в Запорожье избрали кошевым гетманом Ивана Серко. Обличенный высшим чином в Запорожье, Серко в тот же год узнал, что в Сечи это звание нисколько не гарантирует и от смертной казни, если только того пожелает низовое товарищество. Дело в том, что вскоре после возвращения из Перекопа запорожцев, часть казаков взволнована была “прелестными листами” сторонника польского короля гетмана П. Тетери, отправившего в Запорожье своих посланников, чтобы склонить “молодцев” к Польше. “Польский король желает отобрать у московского короля сегобочную Украину и сковать гетмана Брюховецкого, чтобы поставить гетманом обоих сторон П. Тетерю”. На листы Тетери одна часть запорожцев ответила полным согласием, другая отказалась, желая быть за Москвою. Заодно с последней был и Серко.
Тогда противная сторона подняла возмущение и грозила убить Серко вместе с Косачовым, если только украинские города сдадутся Польше и Тетеря подойдет к Сечи. “Коль только черкасские города сдадутся, то и Запорожье сдастся королю”.
Положение Серко становилось еще более затруднительным, так как гетман И. Брюховецкий предписал ему, Серко, в это время идти с калмыками и запорожцами к Чигирину для отпора общих врагов, польского короля и крымского хана.


XLIV

Однако беда скоро миновала. В это время полонники, вышедшие из Крыма в Запорожье, принесли новую весть, что вследствие просьбы польского короля Яна Казимира крымский хан хочет идти на соединение с королем, чтобы общими силами ударить на Украину. Тогда Серко с Косачовым и калмыцким мурзою Эркет-Артунаем,

83

имевшим под рукою 60 человек калмыков, пошел под Перекоп, чтобы помешать хану в его походе и добыть языков. Союзники добрались в Куты на стороне Перекопа над Черным морем, разграбили там немало татарских селений, захватили несколько человек
татар, отбили 100 человек русских пленников.
Тогда против запорожцев, калмыков и русских ратных людей вышел переяславский хан Караг-бей и напал на них. Союзники отступили от него на пространство двух миль к речке Каланчарке. Тут кошевой Серко и стряпчий Косачов устроили против татар из коней кош и начали с неприятелем бой. Несмотря на то, что татар было 1000 человек и
ими предводительствовал знаменитый Караг-бей и, несмотря на то, что у Серко и Косачова было всего 90 человек запорожцев, 60 человек калмыков, до 30 человек донцев, победа все-таки осталась за казаками. Убиты были Караг-бей, его брат, племянник и все татары, кроме одного единственного турчина Махмета. Калмыки не позволяли брать живыми татар и всех их старались колоть. Оставшийся в живых турчин сообщил Серко, что польский король постоянно шлет крымскому хану посланцев и просит хана прислать ему орду на помощь. Хан отвечал ему, что за казаками, калмыками да ратными московскими людьми выйти ему из Крыма невозможно. В действительности хан был напуган успехами запорожцев под Перекопом и смертью Караг-бея.
Вышедший из татарского плена в Запорожье князь В. Шереметьев с рейтаром И. Калугиным подтвердил, что действительно хан так напуган запорожцами, что даже отправил посланца своего к королю польскому с отказом ему в своей помощи.
Обезопасив Сечь со стороны нападения от татар, Серко решил идти на запад к Бугу и Днепру для добывания языков. Его сторонник пока оставался в Сечи. В Сечи вместо Серко оставался наказной кошевой Пилипчати. С собой Серко взял несколько сот человек запорожцев и тридцать человек донцев.
Серко сдал свое кошевое атаманство Пилипчати 8-го января 1664-го года. В этот же день он вышел с запорожцами из Сечи. План Серко состоял в том, чтобы действовать в тылу у поляков и разъединить от них их сильных союзников татар: в главный же центр военных действий, Украину левого берега Днепра, в помощь Брюховецкому отправлен был запорожский ватаж Чугуй.


XLV

Между тем Левобережной Украине и гетману Брюховецкому грозила большая опасность оттого, что в нее шел сам король Ян Казимир с большим войском из поляков, литовцев, татар и немцев. Дойдя до приднепровского городка переяславского полка Воронкова, король стал переправляться здесь с правого берега на левый. Тут на него напал запорожский ватаж Чугуй и причинил ему большую “шкоду”, отступил назад, поспешил к Брюховецкому. От Воронкова король Ян Казимир прошел на город Остер, а из Остра на Глухов.
В это время гетман Брюховецкий, собрав войско и соединившись с князем Г. Ромодановским, поспешил к Глухову и прибыл туда 30-го января. Результатом этого движения было поспешное отступление короля от Глухова и торжество гетмана. Поляки
84

вместе с королем, не стерпевшие казацкого штурма, ушли из-под Глухова в Новгород-Северский, под которым при селе Пироговке были настигнуты ими.
Разбив короля под Новгород-Северским, но, не причинив никакого вреда П. Тетере,
который опоздал своим прибытием к Глухову и тем избежал страшного погрома, гетман Брюховецкий решил сам внести войну своим противникам и двинулся с войском к столице Тетери городу Чигирину.


XLVI

С таким же успехом действовал в тылу поляков и кошевой И. Серко. Уже вскоре после отхода Серко из Сечи, а именно 20-го февраля, Косачову и наказному гетману Пилипчати через некоторых выходцев из Брацлавского полка и полоняников Миргородского полка стало известно, что хан, устрашенный запорожцами и калмыками, решил в течение всей зимы не двигаться никуда из Крыма, что орда, которую он вел, вышедши из Крыма, стоит на этой стороне Перекопа и охраняет его от запорожцев и калмыков, а гетман Тетеря ушел с женой и детьми из Чигирина в Польшу. Жители же казачьих городов Тетерина уряда побили жидов, а торголицкий полковник Степан Сулиймка по совету Серко взял пушки Тетери из Лысянки и пошел на ляхов. Воевода Г. Косачов все еще пока сидел в Запорожье и жаловался на отсутствие ратников, разбежавшихся по домам, и невозможность через то чинить промыслы над изменниками.
В то время, пока Косачов оставался в Сечи, Серко, поднявшись выше Тягина, разорил здесь несколько турецких селений и взял большую добычу, а потом пошел вдоль Буга на черкасские городки. Жители города Брацлав, Кальника, Могидена, Рашково и Умани, услышав о движении Серко, стали бить ляхов и жидов, открыто заявив себя на стороне Серко и московского царя. Из всех заднепровских городов не поддавался Серко только Чигирин да Белая Церковь, и Серко, став недалеко от Чигирина, писал оттуда Косачову письмо с просьбой идти на помощь.
Косачов, получив все эти известия, немедленно послал к калмыцким татарам просить у них помощи, потому что сам по-прежнему не имел рати и терпел большой недостаток в деньгах и съестных припасах. Только в конце марта он двинулся в помощь Серко, а после него, вследствие открывшегося в Запорожье мирового поветрия в апреле, вышел на Украину и наказной кошевой Сашка Туровец, очевидно, сменивший собой наказного кошевого Пилипчати.


XLVII

Сам Брюховецкий, спустя некоторое время после глуховского дела, двинулся из Переяславля к Черкассам, чтобы добыть там Тетерю с поляками. НоТетеря, услыхав о движении Брюховецкого, забрав все войсковые скарбы и клейноды, оставленные Б. Хмельницким и его преемниками, а также захватив стада и рогатый скот, ушел с женой из

85

Чигирина в Брацлав, из Брацлава в Польшу, хотя, торопясь с отходом, оставил в Брацлаве все еще очень много денег и серебра.
Брюховецкий, между тем, переправившись через Днепр у Сокирной, подступил, тотчас после праздника Христова Воскресения на проводы к Чигирину. Но в это время
Тетеря уже успел собрать татар и призвать 2000 человек конницы польского воеводу С. Чернецкого.
Тогда Брюховецкий, встретив сильное сопротивление под Чигирином, повернул назад, по пути сжег Черкассы и направился к городу Каневу, где у него был гарнизон.
В местечке Крылове Серко соединился с Косачовым и Туровцом и стал общими силами истреблять сторонников Польши и Тетери. Поднявшись выше Крылова, Серко 7-го апреля 1664-го года столкнулся у Бужина с польским полковником Чернецким, располагавшем у себя 2000 человек конницы. Тут между противниками произошел жестокий бой, во время которого польский воевода лишился многих своих воинов после жаркой схватки с Чернецким у Бужина. Серко поднялся выше по Днепру и успел без вреда для себя выйти в город Черкассы.
Чернецкий последовал за отступающими к Черкассам. Продержав, однако, город Черкассы в осаде с 7-го по 18-ое апреля, Чернецкий отступил от него. Серко вышел из Черкасс и направился в Смелую. Но тут на него снова напал Чернецкий, на этот раз вместе с Тетерей и татарами, хотя нападение это было очень неудачно для Чернецкого и особенно для татар. Они потерпели большой урон от Серко в Капустиной Долине. В этой битве погиб один из братьев Серко. Поляки отрубили у убитого голову и, воткнувши на запорожское знамя, передали Серко.
Оставив Смелую, Серко и Косачов повернули назад к Каменке. Из Каменки Косачов перешел на левую сторону Днепра, откуда намеревался ехать к князю Г. Ромодановскому с просьбой о помощи.
На левой стороне Днепра соединился с калмыками и полуполковником Х. Гогольшихтом, пришедшим из Белгорода по просьбе Косачова и по приказу царя. 2000 человек ратных людей ушли в Запорожье. Соединившись с калмыками и ратными московскими людьми, Серко и Косачов переправились обратно с левого берега Днепра на правый, и пошли на Канев на помощь гетману Брюховецкому, но не дошли до Киева. Косачов 31-го марта получил под Миргородом письмо от князя Ромодановского, который полуполковнику Гогольшихту в Канев идти не велел.
Положение Серко и Косачова было более чем затруднительно. Но теснее всех приходилось наказному кошевому атамана Сашку Туровцу, сидевшему в городе Умани. Ему угрожали П. Тетеря и С. Чернецкий, которые пошли к Умани и Днепру, чтоб воспрепятствовать жителям уманского и брацлавского полков собрать хлеб в поле за то, что они подержались московскому царю.
В это же время он отправил “прелестное письмо” Сашку Туровцу и Остапу Гоголю, брацлавскому полковнику, склонял их к польскому королю. Но С. Туровец пребывал верным московскому царю. Жители Умани также не изменили царю. Они с нетерпением ждали к себе на помощь калмыков и русских ратных людей, без помощи которых боялись, что не устоят против своих врагов.
Туровец со дня на день ожидал к себе польского воеводу Чернецкого с его

86

союзниками. Но Чернецкий был занят пока Каневом, где сидел гетман Брюховецкий. Польский воевода несколько раз осаждал вместе с коренным хорунжим Собеским, полковником Маховецким и гетманом Тетерей город Канев и несколько раз отступал от него и под конец должен был совсем покинуть его. 2-го июня, оставив под Каневом
небольшой отряд конных людей, Чернецкий пошел к Корсуню, и после Корсуня намеревался идти к Лысянке, а П. Тетеря двинулся к Белой Церкви. Лысянка привлекала Чернецкого, потому что в ней стояли два полковника гетмана Брюховецкого, захватившие здесь обоз племянника Чернецкого.
Чернецкий-племянник послан был своим дядей с поляками и татарами на Украину против С. Туровца. Спеша исполнить приказание дяди, оставив свои обозы и войсковые деньги в Лысянке, сам двинулся к Умани. Но тут на оставленные поляками запасы и деньги напали полковники гетмана Брюховецкого Шульга и Стрела. Побив поляков, они забрали обозы и сами засели в Лысянке. Поэтому-то Чернецкий и взял немецкие отряды идти к Лысянке. От Лысянки он предполагал ударить на С. Туровца в Умани. Это было в начале июня, и чем кончилось намерение, в точности неизвестно. Есть сведения, что идти к Лысянке отказались польские жолнеры, прося у Чернецкого, прежде всего, денежной платы. Денег они не получили, поэтому на Лысянка, ни Умань не были взяты Чернецким.


XLVIII

20-го июня Серко и Косачов с запорожцами, московскими ратными людьми и калмыками пошли к Корсуню для промысла над Городищем. Серко напал на татар, шедших по найму к Чернецкому, и разбил их наголову. После того Серко свернул на Медведовку и пошел в Чигирин, где забрал остатки скарба Тетери, и из Чигирина вместе с Косачовым направился к Умани, чтобы привести Брюховецкому поднестровских полковников Уманского, Брацлавского и Кальницкого полков, сопровождаемых большим числом подданных московского царя. Ниже Умани Серко снова встретил татар и снова побил их. В Брацлаве Серко захватил деньги и серебро Тетери и после всего этого, соединившись с поднестровскими полковниками, повернул назад к Корсуню, где стоял Чернецкий со своим табором. Но на этот раз между противниками до битвы дело не дошло, и Чернецкий отступил к Брацлаву, а Серко спустился в Торговище.
Находясь в Торговищах, Серко и Косачов получили приказание от царя Алексея Михайловича идти под Канев на соединение с гетманом И. Брюховецким. На это приказание Серко отвечал 25-го июля, что соединиться с гетманом он не может до тех пор, пока неприятель не отступит к западным границам Украины, в противном случае может быть побитым от ляхов и татар, беспрестанно скитающихся в разных местах возле станов кошевого и гетмана. Как бы в оправдание слов Серко, в это самое время произошло поражение отрядов русских ратников, отделенных от Серко и посланных к Корсуню, были разбиты еще здесь поляками и жаловался в Москву на недостаток войск и продовольствия. Его жалобу подтвердил и Серко. Тогда из Москвы сделан был запрос гетману Брюховецкому о продовольствии казаков и русских ратников. Брюховецкий отвечал, что хлебный запас он аккуратно роздал московским ратникам и запорожским
87

казакам в Сечи, но что московские ратные люди, получив хлебный запас, продали его и сами разбежались со службы. Что же касается запорожцев, то они должны быть довольны гетманом, в особенности кошевой И. Серко. “Видит Бог, что не от меня войско было сыто. Кроме других знатных даров, я дал, было, ему мельницу и дом с засеками, также и брату
его мельница дана была. Не ведаю, чего еще от меня хотел, бесчестья и обиды от меня никаких нет”. Несмотря на это, Серко вовсе отказался действовать заодно с гетманом
Брюховецким.
Оставив Торговище, Серко вместе с калмыками пошел в Белгородщину на Буджак, разгромил там несколько татарских селений и повернул назад. Но в это время на него под городом Гараджином напал польский полковник Маховский и разбил калмыков. Вместе с калмыками погибли и несколько казаков. Сам Серко с остатком войска спасся и ушел в Запорожье, а из Запорожья в Харьков.


XLIX

Тем временем Г. Косачов, покинутый Серко, понес поражение от поляков. 1-го августа, вблизи Корсуня, где его ждал гетман Брюховецкий, который по-прежнему стоял в Каневе и никуда не двигался.
Также печально было положение и третьего союзника Москвы, наказного кошевого атамана С. Туровца, все еще стоявшего в Умани.
2-го сентября Туровец отправил И. Брюховецкому посланца Гаркушу и через него сообщил гетману, что если он не пришлет ему в Умань помощи, то город изменит царю, потому что в нем очень мало осталось запорожских казаков. С Туровцом стоял и майор М. Свиньин, у которого было всего лишь 100 человек ратников. Но и сам располагал таким малым числом войска, что подать Туровцу не мог.


L

В начале сентября стало известно, что П. Тетеря заручился союзником, брацлавским полковником О. Глаголем, вновь предавшимся заднепровскому гетману. Что Ставище терпели осаду от Чернецкого и татар и просили помощи у С. Туровца, а С. Туровец ждал помощи от Косачова. Сам Косачов в это время стоял в Каневе и жаловался царю на свое бедственное положение, писал о набегах на него ратных людей, как русских, так и слободско-украинских. Из них некоторые, забрав жалованье и хлеб, бежали еще в Сечи, другие уже из Канева. Жаловался он по-прежнему и на недостаток продовольственных запасов. Посланный им в Ахтырку за хлебом рейтар Сукачев за одну осьмачку муки платил  13 алтын и 3 деньги, да и то мука та не доставлена в Запорожье.
Несмотря на все это, царь, понимая, насколько опасно положение Умани, приказал Г. Косачову идти в помощь С. Туровцу. Косачов 21-го сентября двинулся к Умани, но Чернецкий и Тетеря, узнав о том, не допустили его до Умани, напали на него в

88

Медведовке и продержали в осаде в течение трех недель, делая “жестокие приступы” к местечку.
После этого Чернецкий и Тетеря, видя урон в своих людях, от Медвина и Лысянки отступили, а Косачов двинулся к Каневу, но по дороге 12-го сентября под Староборьем
сошелся с изменниками, корсунскими черкасами и поляками, и побил их, после чего пошел в Канев. В Каневе он сдал всех ратных людей воеводе Федору Протасову, а сам уехал в Белгород.


LI

После съезда Косачова в Белгород положение запорожцев и ратных московских людей в Умани стало совсем безнадежным. Тогда на выручку им гетман Брюховецкий послал двух полковников, Андрея Богомаза и Ивана Чепеля, с двумя пушками и двумя бочками пороха. Богомаз и Чепель, прибыв в Умань, нашли, однако, город уже свободным от врагов, так как последнее донесение о движении казацкого отряда, посланные Брюховецким, бежали. Жители Умани сдали город полковникам, и последние освободили запорожцев и московских ратных людей из тюрьмы, где они сидели закованные в кандалах. Освободив Умань, Богомаз и Чепель ушли далее против поляков.


LII

И в походе на Умань, и в деле под Медведовкой и Староборьем Косачов действовал один без кошевого Серко. Очевидно, Серко, вернувшись из-под Гараджана в Сечь, все время оставался в Запорожье. Он был недоволен на гетмана Брюховецкого и поэтому сидел в Сечи.
В ответ на многочисленные настояния из Москвы о необходимости совместных действий запорожцев с гетманом И. Брюховецким, Серко писал царю, что он гетману не верит и действовать с ним заодно не желает. В этом отказе оставался он непреклонен и после разговора с посланным к нему доверенным царя Репниным. Упорство это объясняется отчасти чисто личным, считали Серко с Брюховецким, более же тем, что Серко, ценивший выше всего вольности запорожского войска и независимость собственных действий, не мог быть доволен слишком большею предупредительностью гетмана к Москве. С кем бы ни воевал Серко, и с кем бы ни был в союзе, он ревниво оберегал свою самостоятельность, в то время как Брюховецкий за получение боярского сана бил челом царю всеми украинскими городами и пошлинами с них в цареву казну – вплоть до согласия на московских воевод по главным местам Малороссии. Когда Брюховецкий изменил Москве, стал сноситься с П. Дорошенко, желавшим отдать Украину под руку крымскому хану, Серко остался верен московскому царю и в 1667-ом году по собственному почину пошел на крымских татар – союзников Дорошенко. Хан, в это время воевавший с Яном Собеским, поспешно заключил с последим перемирие, и

89

обратился против Серко.
Под Перекопом произошел бой, завершившийся разгромом крымцев. Более недели опустошали запорожцы татарские села и в Сечь возвратились с огромной добычей. От царя за это время Серко получил похвальный лист.
Еще в июле 1664-го года у Серко произошла размолвка с Брюховецким. Раздор Серко с Брюховецким произошел, по-видимому, из-за того, что гетман вступил в сношения с крымским ханом, не предупредив о том кошевого.
В октябре Серко из Запорожья ездил в Белгород и объявил воеводе города, князю
Б. Репнину Оболенскому, что пред его отъездом из Сечи прибыл туда один, а потом и другие посланцы гетмана Брюховецкого, ехавшие через Запорожье в Крым с листами и предложениями мира от гетмана хану. Запорожцы первых посланцев отпустили в Крым, а вторых воротили назад к гетману. Из Белгорода Серко вернулся в Харьков, и князь Репнин немедленно сообщил о том царю. Царь особой грамотой велел Репнину объявить Серко, что гетман сносился с Крымом не без повеления государя и приказал внушить кошевому, чтобы он вернулся в Запорожье и служил бы по-прежнему государю, промышляя, сколько Бог поможет, над неприятелем, а жену бы свою оставил, где захочет, в одном из городов великого государя. Репнин сообщил содержание грамоты Серко и просил его приехать вновь в Белгород. Серко лично к князю не поехал, а вместо себя отправил ему письмо, в котором писал, что из Запорожья в Харьков к нему прибыло 47 человек казаков, и сообщил ему о грозящей беде черкасским городкам со стороны турок и татар. В первых числах ноября перед выездом посланцев из Сечи запорожские казаки захватили на Днепре села и взяли в полон несколько человек турок и волохов, выходивших из городка Аслама на четырех судах (в каждом судне по 30 человек) для добычи на реку. Тридцать человек из пленных казаков оставили на Запорожье, а трех отправили к гетману Брюховецкому. В расспросе пленные турки показали, что турецкий султан примирился на 7 лет с германским цесарем, и белгородские таборы в числе 5000 человек пошли в заднепровские черкасские городки.
10-го декабря, наконец, и сам Серко приехал в Белгород из Харькова. Явившись к князю Репнину-Оболенскому, он объявил, что служит великому государю и готов не только ехать - ему без государева листа и указа в Запорожье нельзя. Только получив государев лист, он может вернуться назад, да и то тотчас нужно объявить о том, что ссылка Брюховецкого с ханом сделана по государеву указу. Без государева листа запорожские казаки вернуться в Крым или пойдут на хана. Самого гетмана также нужно известить о том, что Серко едет в Запорожье по воле царя.
Успокаивая Серко, царь Алексей Михайлович вместе с тем успокаивал и гетмана Брюховецкого: Брюховецкому велено было сказать, что его посланцев, отправленных через Запорожье в Крым, запорожцы не пропустили по своему неведению: “Запорожцы склонили то неведением, потому что им великого государя указ неведом был, и он бы гетман того себе ни в какое сомнение не ставил”.
Несмотря на все убеждения со стороны князя Репнина-Оболенского вернуться в Сечь и по-прежнему служить царю, Серко остался непреклонен, и если вернулся из Белгорода, то как можно думать ехать в Харьков, а не в Запорожье.


90


LIII

Еще в 1664-ом году И. Серко избирают полковником Харьковского слободского
казачьего полка. В 1664-ом году он снова командует харьковским полком.
В это время он перевозит свою родню в слободу Мерефа в Харьковской области в дом, который получил от гетмана И. Брюховецкого. Помимо дома он получил закрома и мельницу.
Оттуда он поддерживал связь с предводителем крестьянской войны в Московщине С. Разиным. Зиму 1667-1668-го годов он провел с семьей в слободе Артемовцы (поблизости Мерефы), где жили его жена София с сыновьями Петром и Романом и двумя дочерьми.
В Слободе и дошла до него весть о народном восстании против царских воевод. Он сразу же создает небольшой отряд, с которым идет на объединение с повстанцами, а затем возглавляет их.
В 1688-ом году Серко оказывается против Москвы в союзе с Дорошенко.
Известно, что в это время он не был кошевым и жил в слободской Украине, где состоял полковником в Змиеве и заведовал казаками слобод Мерефа и Печенеги. Что именно вооружило Серко против Москвы, несправедливость московских воевод и бояр на Украине или какие-либо личные счеты – остается невыясненным. В это время он действовал против крымских татар и наказного гетмана правой стороны Петра Дорошенко: заодно с Серко действовали левобережный гетман, бывший кошевой, а также стряпчий Г. Косачов, присланный с донскими казаками 9-го апреля из Москвы в Белгород, а из Белгорода по распоряжению боярина Г. Ромодановского отправленный в Сечь для совместной с запорожскими казаками обороны против татар.
14-го июня в Запорожье приехали калмыки, которых призвали к участию в исторических событиях Украины. Калмыки был народ воинственный, с копьем он садился на коня, вооружен был калганами, большими стрелами, широкими металлическими стрелами, но все больше владевший копьями. Некоторые имели панцири, а некоторые шли на войну и пеша. По характеру своему это люди мужественные, отважные, по виду черные, стриженные, они занимались чарами, болванохвальством. В пищу употребляли великих зверей и все, что есть на свете: мышей, лягушек, свиней, и ели только одних раков.


LIV

По дороге в Запорожье Косачов встретил несколько препятствий скорейшего своего прибытия в Сечь. Во-первых, жители крепости Переволочны изменили русскому царю и перешли на сторону гетмана П. Тетери.
Крепость эта стояла при впадении речки Ворсклы в реку Днепр, и потому пройти мимо нее по Днепру на Запорожье с запасами, судами ратным людям не было никакой возможности. Кроме Переволочны, изменили царю города Кременчуг и Поток. Поэтому
91

гетман И. Брюховецкий предписал Косачову 7-го июня идти с московскими ратными людьми в Омельник и чинить промысел – над изменившими царю городами, составлявшими великую помеху на пути в Запорожье. Но Косачов не смог это сделать без царского указа, ждал на то государево приказание. Когда же царское приказание
последовало, то Косачов вступил в бой с изменниками. 20-го июля он подошел к городу Каменка, у речки Орели, и отсюда послал посланцев в Переволочну к ее жителям с требованием виниться перед царем и бить ему челом. На следующий день после этого к Косачову явились переволочный поп Павел да атаман В. Алекценко с 16 человеками
товарищей и перед гетманом поклялись в верности московскому государю.
А через три дня после этого из-за речки Ворсклы к Каменке внезапно прискакали татары и много казаков. Это наказной гетман правой стороны, который сидел в Кременчуге П. Дорошенко, узнавши, что в Запорожье пробирается московский отряд, Дорошенко в июле месяце послал проведать о нем двести казаков и сотню татар, которые столкнулись с людьми Косогорова под Кишенкою и были побиты. Переволочане опять поддались великому государю. Косогоров второй раз побил татарских загонщиков под Кишенкою и, соединившись с запорожцами и калмыками, отправился в сентябре за Днепр. Здесь выжгли они ханские села, много в них побили армян и волохов, и 20-го сентября возвратились в Сечь все в целости.
На другой день, 21--го числа, явилось в Сечь 1200 запорожцев, которые ходили на моря, пришли они пешком и рассказали кошевому своему И. Серко и Косачову, что настигли их на море турецкие суда, бились с ними три дня и две ночи, на третью ночь казаки убежали от турок к берегу, изрубили свои суда и полем пустились домой. 2-го октября Серко и Косачов выступили под Перекоп: 11-го числа ночью Серко с пешими черкасами и солдатами вошел в Перекопский посад с крымской стороны – Косачов с конными черкасами и русскими людьми пришел к воротам перекопским с русской стороны. Большой каменный город был взят, но малого русские взять не могли и ушли, зажегши большой город. Янычары и татары преследовали их верст с пять. Татары во главе с султаном Нуреддином, выскочив из Перекопа, догнали казаков, стали биться с ними, имея даже пушки. Но казаки и здесь имели перевес над татарами, причинив им большой вред выстрелами из пушек и ружей. В том бою взяты были в плен таванский воевода Умар-ага и 27 татар.
Из Сечи высланы были с известием об успехах оружия казаков и русских ратников к царю бывший полковник Иван Гладкий, Роман Кныш, да прапорщик Степан Зибров. Все трое участники перекопского дела. Прибывши в Москву, они сообщили, что Серко и Косачов шли из Запорожья к Перекопу с крымской стороны от Черкасского (Черного моря) в течение недели: в Перекопе они оградились земляным валом до большого каменного городка, а к меньшему городку за наступлением дня не приступали. Действовали они одни, без калмыков. В Перекопе оставались одни дети, а назад шли три дня, мирового поветрия в Перекопе при них, послах – не было: слышно было, что оно свирепствовало там раньше их прихода. В Запорожье же у казаков все благополучно. Если же кошевой атаман Серко писал к Брюховецкому о мировом поветрии у татар, то нужно думать, он делал это просто от стыда, потому что, “будучи в раздоре, казаки изрубили всех пленных татар и некого им было послать к гетману за языка”. Изложив все это,

92

посланцы жаловались на трудности и продолжительность своего пути, во время которого им пришлось распродать рухлядь и лошадей и на полученные деньги покупать себе харчи.
16-го октября Косачов и Серко возвратились в Сечь. Из отряда Косачова было убито только десять человек. Пленных в Сечь не привел, порубили, не пощадив ни жен, ни детей.


LV

Косачов доносил царю в Москву, что 28-го октября пришли из Крыма в Сечь черкасские посланники и сообщили кошевому Серко о намерении крымского хана идти на Русь войной. Кроме того, со слов кошевого Серко, судей и обозного запорожских казаков Косачов извещал царя, что Тетеря вместе с поляками хочет идти на Кодак и взять его. В Кодаке на ту пору было всего лишь 20 человек казаков, и если Тетеря возьмет эту крепость, то это послужит в большой вред, как запорожским казакам, так и российскому войску. Кодак стоит на самом проходе по Днепру, и когда им завладеют враги, то неоткуда будет доставить запасов в Запорожье. Послать туда людей из Запорожья некого, потому что у самой Сечи их осталось очень мало – все они разошлись вследствие зимнего времени в города по домам.
В ноябре этого 1663-го года Косачов доносил воеводе князю Г. Ромодановскому и через него царю Алексею Михайловичу, что хан крымский со своею ордою и султан Нуреддин уже стоят у Перекопа, что татары до Черного моря, по рву, сделали каменную стену и намереваются, соединившись с польским королем, идти на черкасские и русские города, что хан с ордою, полками и изменниками черкасами вместе с тем пойдет и в Запорожье. В Запорожье совсем малолюдно. Из ратных людей, бывших там, осталось только 200 человек, остальные все разбежались, да столько же запорожских казаков, а может быть, и меньше того, остальные все разошлись по городам.
В случае прихода врагов Запорожской Сечи и русского городка удержать будет нельзя. Оставшиеся запорожцы или уйдут в днепровские займища, или сдадутся.
Ратные же люди, покрав у запорожских казаков, да у своей же братии, лошадей, ушли из Сечи в Белгород. Бежали они не от голода и нужды, а от страха, слыша, что поляки, татары и черкасы идут на Запорожье. В заключение Косачов просил князя Ромодановского выслать к нему в Сечь всех беглецов, чтобы Запорожье вследствие своего малолюдства не отступало из подданства великого государя и чтобы не пропали остальные великого государя ратные люди, казна, порох и всякие запасы. Донося об этом же самом царю, Косачов писал, что князь Г. Ромодановский не велел высылать к нему беглецов московской рати, и что между запорожскими казаками является много шатости. И тут же вместе с этим он сообщал, что 20-го ноября в Сечь из Крыма пришли новые входцы – полоняники и рассказали, что у села Бустручея у крымского хана с мурзами была рада, после рады хан распустил орду по домам, но с началом лета приказал явиться с запасами и лошадьми. Из Перекопа он намеревался идти в заднепровские городки к полякам, сойтись с поляками и черкасами, предлагал отправиться на черкасские городки великого государя.
93

Хан уже послал пушки с татарами в городок Аслан раньше своего прихода. Заднепровские черкасы тоже подпались заодно с татарами. Везде по запорожской дороге большое воровство, проезжих людей грабят и избивают.
К этому бедствию присоединился недостаток в съестных припасах. В Запорожье осмачка ржаной муки продавалась по 5 рублей, а пшена и овса добыть нельзя.
Посполитные люди в Ахтырку не могли доставить, потому что не на чем было
привезти. Теперь московские люди стали бежать из Запорожья еще и от голода.
Но все же, и при всем этом, положение И. Серко и Г. Косачова в Сечи не было так опасно до тех пор, пока Тетеря не присылал в Сечь своих “прелестных писем” к запорожским казакам. Тетеря был убежденным в своих политических воззрениях человек: он старался душой и сердцем за свою родину и искал способы поставить все на путь самостоятельной и независимой жизни. Но его взгляды были полярно противоположны взглядам запорожских казаков и всей массе населения малороссийских городов. Запорожцы видели залог для свободного украинского народа в русском православном царе, гетман Тетеря видел его в польском католическом короле. Он приводил в своем письме к запорожцам исторические традиции, о связи их с Польшей, ставил на вид ненадежность союза с Москвой, опасность от крымского хана и, наконец, свою бескорыстную преданность запорожским казакам.
Уже вскоре после возвращения запорожцев из-под Перекопа П. Тетеря отправил в Запорожье своих посланцев с “прелестными письмами”, в которых старался склонить молодцев на сторону Польши. Польский король Ян Казимир, желая оторвать у московского царя слободскую Украину и сковать гетмана Брюховецкого, решил поставить для обеих малороссийских сторон одного гетмана П. Тетерю.


LVI

От гетмана правой стороны Днепра сначала приходили хорошие вести. Осенью 1666-го года, 15-го октября, Брюховецкий дал знать царю, что генеральный есаул взял приступом город Поток. 23-го воевода Хлопов дал знать, что они с гетманом ходили под Кременчуг и взяли его со всеми людьми, народом и знаменами. В это время приезжает в Малороссию для переговоров с гетманом государевых тайных дел дьяк Д.М. Башмаков, привозит старшине соболей на 1700 рублей. Толкуя с царским дьяком, гетман постоянно напоминал, что неприятель над головами и, наконец, гроза разразилась: король перешел на восточную сторону. Чтоб привлечь к себе малороссиян, он выкупил у татар русских пленников и отпустил их по домам. Ратным людям запрещено было что-либо отбирать силою у жителей и три шляхтича были повешены за нарушение этого предписания.
Король надеялся, что одного его появления достаточно, чтобы вырвать восточную сторону из рук царя, и сначала действительно успех порадовал его: тринадцать городов отворили ворота полякам. Но потом дела пошли наоборот. Надо было останавливаться под огородами, тратить время и людей. Лохвице не сдавалось, и было взято только жестоким приступом, на котором осаждающие потеряли много народа. Но сдался и Гадяч: к нему подошел Тетеря с ляхами и казаками, изготовил уже приступные вымыслы, но
94

отошел прочь, услышав о движении калмыков и князя Г. Ромодановского. Сам король потерпел неудачу под Глуховом и должен был вывести за Днепр свое голодное войско. Только оплошность царского воеводы князя Черкасского спасла поляков от страшного истребления.


LVII

Неуспех Яна Казимира поддержал спокойствие в Запорожье. Серко и Косачов остались целы и невредимы, и не сидели праздно в Сечи. 6-го декабря вместе с калмыками они отправились обратно под Перекоп, чтобы мешать хану идти на помощь королю и взять языков. Они спокойно жгли татарские села в Кутах над Черным морем, отгромили русского и черкасского полона больше ста человек, как 1-го декабря напали на них татарские толпы из Перекопа. Русские и калмыки отбивались, отступили две мили к реке Колончак, здесь устроили кош, учинили бой, перекопскую орду побили и рубили татар до самой Перекопи, живых брать в плен калмыки не дали, в руках кололи.
В январе 1664-го года Серко отправился за две реки – за Буг и за Днепр, где, напавши на турецкие села повыше Тягина, много басурман побил и добычу великую взял. Из-под Тягина пошел на черкасские города, лежащие по Бугу. Жители этих городов, как только заслышали о приходе Серко, так тотчас же начали ляхов и жидов жечь и рубить. Брацлавский полк и Кальницкий, Могилев (по Днепру), Рашков, Уманский поддались московскому царю.


LVIII

Дружелюбные отношения запорожских казаков к гетману неожиданно перешли во враждебные, и в этом случае виновником открывшейся вражды был сам Брюховецкий.
Брюховецкий извещал царя о подвигах запорожских казаков, вместе с этим высказывал мысль о подсылке в Запорожье в виде постоянных управлений московских воевод. Для опыта он советовал, прежде всего, послать воеводу в город Кодак. Эту меру, то есть назначение московских воевод, он хотел применить и ко всей Малороссии с целью усилить через них гетманскую власть. Царь вполне одобрил эту меру и в Запорожье отправлен был думный дворянин Я.Г. Хитрово.
Известие об этом встречено было в Запорожье с открытым негодованием, и когда туда прибыл вновь посланный для войны с татарами и поляками Г. Косачов, то встречен был враждебно низовым войском.
В марте 1665-го года Косачов писал письмо из Запорожья гетману Брюховецкому и в нем представил картину хаотического состояния Запорожья и свое отчаянное положение среди запорожцев. “Уже раньше я писал к тебе, государю моему, о настроении запорожском, о противности запорожцев к тебе и о нелюбви их к ратным великого государя людям. И ныне, государь, все по-прежнему. Живу я здесь, не зная в качестве

95

кого, невольника или надзорца. Вестей, которые к нам приходят, мне не объявляют никаких, ни о чем со мною о промысле неприятельском не советуются, и ходить добрым людям, которые верно служат великому государю и хотят твою милость, не позволяют. Если не веришь мне, то изволь обо всем том расспросить П. Рябуху и особо товарища его Павлюка. Началось, государь, недоброе: первее всего, запорожцы скинули с кошевства Шкуру, за то, что он приходил ко мне и к воеводе Я. Г. Хитрово и советовался с нами о
том, как строить дело государя, а также и за то, что калмыки не допустили их громить. А на место Шкуры заднепряне выбрали, было, злохитрого И. Курилова, всем единодушно похвалимого на раде за то, что он когда-то громил казну великого государя.
Другое вот что: лаяли П. Рябуху за то, что от казны государевой, посланных в Крым к хану соболей с подьячим и толмачами, не громил. О том и сам скажет тебе, государю моему, если спросишь. Третье, следующее: послали запорожцы на Кодак казаков и не велели пускать в него великого государя московских людей для того, чтобы заднепровским изменникам черкасским, крыловцам и другим, которых без Днепра быть нельзя дорога была часть Днепра.
Боюсь, государь, чтобы изменники не были впущены в Кодак замыслами злохитрыми. Сами кодачане прислали к войску с жалобой посланца на недостаток борошна (хлеба) у них и с заявлением, что если ты выскажешь им гнев, и не пришлешь им  борошна в Кодак, они покинут его.
1-го марта пришел в Сечь из Перекопа Бут, житель Ново-Константиновки, но его ко мне для знания вестей не прислали и что он говорил, мне знать не дали. Но 2-го марта любовью добрых людей я свиделся с тем Бутом, и он мне сказал, что пять недель назад орда в немногом числе пошла на Русь. И. Волошенко, идя из полона, видел ту орду на реке Ингулец. До того же Бут говорил, что Нечай с улусами выпущен из Крыма кочевать в поле и, по одним, пошел подле Гнилого (Азовского) моря, а по другим – подле Черного моря, на Стрельце. И я не знаю, как мне быть: слыша их дурные похвальбы, опасаясь с ними (запорожцами) идти, людей же ратных при мне немного, в поход с таким числом опасно, в городках оставить малое число тоже худо. Был у меня небольшой умысел, государь, а ныне стала опасность, так как много больших и беспорядочных бедствий. Умилостивись, государь мой, письмами прикажи вселять ратным людям московского государя, чтобы они не вопили. Ратных людей изволь к боярину князю Б. Репнину в Белгород отписать. К тому же ему и указ великого государя послать, с приказанием выслать в Запорожье ратных людей.
Были направлены в Сечь около 300 человек ратных людей, но от них только один с бумагой дошел, а остальные разбежались по дороге, а на Запорожье большая надобность государя в ратных людях”.
И точно, в Запорожье ощущалась большая нужда в ратных людях: с одной стороны, угрожала большая опасность городу Кодаку, где сидел московский воевода и на который делали нападения, грабя рыбные снасти и тайно в него входя, черкассцы, отправлявшиеся за добычей на пороги Днепра. С другой стороны, большая опасность была и самой Украине от татар, которые, вышедши из своих степей, бросились на речку Самара и хотели что-нибудь отхватить от городов, которые над Ворсклой рекой.
Всему говоря, мог бы помочь мужественный и в военных делах опытный И. Серко,

96

но он по-прежнему отстранялся от дел и в конце апреля 1665-го года явился к князю Репнину-Оболенскому с просьбой о дозволении пропустить его в Москву.


LIX

На слезную просьбу Косачова царь приказал Брюховецкому отделить несколько ратных людей воеводы Ф. Протасова и послать их с полковником Силий Петровичем в Запорожье.
Но против этого взмолился гетман Брюховецкий, просивший много раз помощи себе из Москвы против татар и ляхов.
И просьбы Брюховецкого были не безосновательны: враги московского царя поднимались отовсюду, а отражать их было некому. Так в это время выступил на сцену новый противник Москвы полковник С. Опара.
С. Опара сотник Медведовской сотни Чигиринского полка. Во время службы у гетмана Б. Хмельницкого выполнял его поручения в Варшаве.
Во время восстания против П. Тетери 11-го июня 1665-го года с двумя полками заднепровских казаков Опара захватил при помощи татар Умань и самозвано провозгласил себя гетманом Правобережной Украины. Опара пытался заключить договор с кошевым атаманом Запорожской Сечи И. Серко и брацлавским полковником В. Дроздом для совместной борьбы с Крымским ханством и Польшей. Гетманский пост Опара занимал всего 2 месяца.
18-го августа 1665-го года около Богуслава его и несколько представителей казацкой старшины захватили татары и выдали полякам. Опара был заключен в Мариенбургскую крепость.
В октябре 1665-го года Опару казнили в Варшаве.


LX

Но с июня месяца положение дел на Украине стало меняться к лучшему. В это время запорожцы и калмыки (последние в числе 10 тысяч человек) вышли из Сечи и удалились под Перекоп и побили там около 10 тысяч татар, после чего собирались идти в помощь гетману, и в то же время пришел царский приказ князю Репнину-Оболенскому отпустить из Белгорода в полк 2500 человек Г. Косачову и отвезти в Запорожье хлебный запас.
В начале августа в Сечи оказался уже сам Серко. При нем было несколько тысяч человек калмыков. Гетман Брюховецкий, стоявший в то время в Гадяче, отправил в Запорожье посланца за калмыками, приглашая их идти к Гадячу. Калмыки сначала послушались, было, гетмана, но потом, оставшись недовольными на него, вернулись в Сечь и оттуда вместе с Серко и запорожцами ходили на татар.


97


LXI

11-го сентября 1665-го года подъезжал к Москве небывалый гость, гетман запорожский со старшиною. 13-го сентября гетман со всеми своими спутниками представился государю. Прием был обычный польский, все целовали государеву руку и спрошены были о здоровье. Брюховецкий представил подарки: пушку полковую, медную, взятую у изменников-казаков, булаву серебряную изменника наказного гетмана Яненко, жеребца арабского, 40 волов.
15-го сентября гости били челом, чтоб великий государь пожаловал их, велел малороссийские города со всеми принадлежащими к ним местами принять и с них денежные и всякие доходы собирать в свою государеву казну, и послать в города своих воевод и ратных людей.
Государь велел сказать гетману, чтоб он написал об этом статьи, однако Брюховецкий подал на письме свои требования. Статьи были приняты.
Брюховецкий был принят с большим почетом, пожалован боярином, женился на боярской дочери окольничего князя Д.А. Долгорукова и получил богатую вотчину от царя близ Стародуба, сотню шептаковскую, занимавшую много сел и деревень, а приехавшие с ним полковники пожалованы в дворяне. Желая угодить Москве, Брюховецкий сам изъявлял желание уничтожить местные привилегии края. Так, например, он подавал совет уничтожить привилегии малороссийских городов, уверял, что мещане тянут на польскую сторону, что между ними бедные истощаются от поборов и подвод, а купцы и богатые за счет бедных наживаются, предложил умножить великорусских воевод, ввести кабацкую продажу вина, сделать перепись народа, установить по великорусскому образцу целовальников и пригласить митрополита из Москвы вместо выборного вольными голосами. Через все это, по возвращении на Украину, в начале 1666-го года, Брюховецкий оказался в неприязненном отношении на всей Малороссии. Казакам не нравилось производство его в бояре.
- У нас прежде бояр не бывало, - говорили они, - через него у нас все вольности отходят.
Полковники, пожалованные в дворяне, боялись показать перед казаками, что дорожат званием. Один из них говорил:
- Мне дворянство не надобно: я по-старому казак!
Епископ Мефодий был раздражен предложением посылать митрополита из Москвы. Малороссийское духовенство разделяло его недовольство.
Раздражение усилилось, когда приехали новые московские воеводы во все значительные города и с ними ратные люди. Брюховецкий хлопотал, чтобы их было поболее. Приехали переписчики, стали переписывать всех людей по городам и селам и облагать данью. В городах из мещан установили целовальников для сбора царских доходов. Великороссияне начали дурно обращаться с жителями. “Полтавский воевода, - жаловались казаки, - бранит нас скверными словами (что особенно раздражало малороссиян). Когда кто придет к нему – плюет на того, велит денщикам выталкивать взашей”. Во многих местах жаловались на большие поборы, на наглость и грабеж, на
98

оскорбление женщин и детей и т.п. Сам гетман был чрезвычайно корыстолюбив, жесток и, надеясь на покровительство Москвы, не знал пределов своему произволу. Его полковники также отличались наглостью и грабительствами. Терпение народа было продолжительно. Возмущение вспыхнуло разом в нескольких городах, начали убивать московских ратных людей. В Переяславле убили казацкого полковника Ермоленко, сожгли город, перебили ратных людей. Сам царский воевода едва спасся. Брюховецкий возбуждал к себе общее омерзение. Распространилось желание поступить под власть Дорошенко.


XLII

И.М. Брюховецкий еще находился в Москве, как из Малороссии дурные вести и требование скорого возвращения гетмана. После отъезда Тетери в Польшу на западном берегу Днепра выдвигается на первый план П. Дорошенко. Видя, что ни Москва, ни поляки не могут взять решительного верха на Украине, которая опустошается вконец и союзниками, и врагами, Дорошенко решился поддаться туркам, чтоб с их помощью вытеснить из Украины и Москву, и поляков, и быть единственным гетманом на обоих берегах.


XLIII

После бунта в Переяславле и сообщении в Москву о шатости казаков в Каневе Шереметьев и Брюховецкий немедленно приняли решительные меры: с двух сторон, из Киева и Гадяча, двинулись войска к Переяславлю, и здесь бунт был задавлен. Но некоторые городки на восточной стороне Днепра поддались полякам. В Москве распорядились так, чтоб перехваченные заводчики переяславского бунта были казнены в один день, в Гадяче у Брюховецкого, и в Киеве у Шереметьева.


XLIV

В таком положении находились дела по обе стороны Днепра, когда пришла весть о заключении перемирия России с Польшею.
1-го июня 1664-го года в Дуровичах, между Красным и Зверовичами начались съезд. Шесть съездов прошло в вычетах и переговорах, кто виноват в нарушении вечного мира – Москва или Польша? На седьмом съезде, 30-го июня московские уполномоченные сказали: “Все эти вычеты обеим сторонам известны, пора уже их оставить и говорить о том, как все ссоры успокоить и вечный мир заключить…” Пошли споры об уступке земель: поляки требовали возвращения всего завоеванного и 10 млн. злотых польских за убытки и разорения. Царские уполномоченные уступили им все, что только могли по 

99

наказу, уступили Полоцк и Дипибурт. Но польские комиссары не хотели ни о чем слышать, кроме всего завоеванного… Комиссары ни на что не согласились и разъехались в сентябре, положено начать новые съезды не ранее июня 1665-го года после сейма. Так окончилось посольское дело…
Прошел 1664-ый год, приближался уже июнь 1665-го года, а о новых посольских съездах не было слуха… Мир между Москвою и Польшею был возможен только в том случае, когда новый какой-нибудь удар настигал то или иное другое государство, и заставлял его спешить с миром с тяжелыми для себя пожертвованиями. Такой именно удар постиг Польшу. Поляки перестали хвастаться своим выгодным положением, ибо внутри у них поднялась смута, а извне хан крымский вместо союзника становился врагом, и готовилась страшная война турецкая.
Новые съезды Москвы с поляками начались 30-го апреля в деревне Андрусово, под рекою Городнею, между Смоленском и Мстиславским уездами. Поляки пошли на большие уступки требованиям, сделанным в Дуровичах, но никак не хотели уступить Украины. И только после 30 съездов русские комиссары уступили, наконец, всю восточную сторону Днепра, но Киева еще не уступали. Наконец, комиссары согласились уступить Киев на два года. Виновником этой уступчивости был Дорошенко.
Еще 20-го февраля 1666-го года под городом Лысянкою Дорошенко предложил старшине (без черни) всех ляхов выслать из Украины в Польшу, самим со всеми заднепровскими городами приклониться к хану крымскому, и по весне идти с ордою на восточную сторону. Если ляхи не пойдут добровольно, то бить их, потому что поляки берут станцию многую и налоги чинят великие, а от московских ратных людей и от восточных казаков не запрещают. Станций и хлеба на западной стороне давать нечего: уже три года хлеба не сеяли.
Поднялся крик от старшины Серценева полка на Дорошенко:
- Ты татарский гетман, татарами поставлен, а не Войском выбран. Мы все поедем к королю.
- Хоть сейчас поезжайте к королю, - отвечал Дорошенко, - вы мне не угрожайте, я вас не боюсь. Вы меня называете не гетманом: для чего же станции у меня просите?
При этих словах Дорошенко положил булаву в знак, что отказывается от гетманства, и пошел в город. Но полковники и старшина догнали его, привели в раду и по-прежнему провозгласили гетманом.
Дорошенко дал знать в Крым и Константинополь, что Украина в воле султана и хана, и вот пришел приказ из Константинополя новому крымскому хану Адиль-Гирею (сменившему Махмед-Гирея весною 1666-го года), чтоб шел воевать короля польского. В сентябре толпы татар нагрянули на Украину под начальством Нуреддина Давлет-Гирея. Царевич остановился под Крыловом, и отсюда разогнал загоны за Днепр под Переяславль, Нежин и другие черкасские города и вывел пленных с тысяч пять. Схвативши эту добычу с восточного царского берега, Нуреддин отошел под Умань, два месяца кормил здесь лошадей, соединился с казаками и двинулся на короля.
Под Межибожьем встретил он полковников польских Маховского и Красовского с 2000 гусар, рейтар, шляхты и драгунов: все это полегло на месте или было взято в плен. Маховского в оковах привезли в Крым. После победы татары и казаки рассыпались за

100

добычею под Львовом, Люблином, Каменцом, побрали в плен шляхту, жен и детей, подданных их и жидов до ста тысяч, а по рассказам польских пленников 40 тысяч.
После этого Дорошенко уже не было возврата к королю. Чтоб не бояться мести от поляков, он хотел сдавать их с двух сторон: в Крым явились от него посланники - брацлавский полковник М. Зеленский и Данила, сын Грицка Лесницкого, хлопотать, чтоб Адиль-Гирей помирился с государем московским, не допускал его до мира с польским королем, чтоб воевать Польшу вместе с Москвою. Но если Дорошенко хлопотал о том, чтоб не допустить царя до мира с Польшею, то поляки должны были хлопотать о противном, и благодаря этому, Киев остался за Москвою.
13-го января, на 31-ом съезде, написаны договорные статьи: заключалось перемирие на 13 лет, до июня месяца 1680-го года. В это время уполномоченные с обеих сторон должны трижды съезжаться для постановления вечного мира, причем третья комиссия должна быть уже с посредниками. В королевскую сторону отходят города: Витебск и Полоцк с уездами, Динабурт, Любин, Резине, Мариенбург и вся Ливония, также Украина на западной стороне Днепра, но из Киева вывод московских ратных людей отлагается до 5–го апреля 1669-го года. В эти два года окрестности Киева на милю расстояния остаются во владении царском.
Запорожские казаки остаются в обороне и под послушанием обоих государств, должны быть одинаково готовы на службу против неприятелей королевских и царских. Но оба государя должны запретить им, как и вообще всем черкасам, выходить на Черное море и нарушать мир с турками.
В сторону царского величества отходят: воеводство Смоленское со всеми уездами и городами, повет Стародубский, воеводство Черниговское и вся Украина с путивльской стороны по Днепру, причем католики, здесь остающиеся, будут беспрепятственно отправлять свое богослужение в домах. Шляхта, мещане, татары и жиды имеют право продать здесь свои имения и уйти в королевскую сторону.
Для подтверждения перемирия в Москву приехали королевские послы. 21-го октября в ответе с Ордыном-Нащокиным они сказали:
- У королевского величества и Речи Посполитой теперь болезнь большая. На королевство Польское встал великий неприятель всеми своими басурманскими силами, так надобно обоим великим монархам против басурманских войск вместе стоять. Есть еще и другая у короля и Речи Посполитой болезнь, внутренняя, которую, прежде всего, надобно исцелить, чтоб больше турецкой войны, мира не разорвала. Надобно удовольствовать шляхту, выгнанную из уступленной Украины и Северщины, потому что от нее беспрестанная докука и вопль…
После долгих разговоров Нащокин объявил, наконец, что государь жалует шляхте 500000 злотых польских, разложив на сроки. Послы отвечали, что этих бедных изгнанников удовольствовать нечем, изволил бы великий государь пожаловать их не скудно, чтобы они, бедные, за его царское величество были вечно благодарны… После этого предисловия, послы, наконец, высказали свое требование, чтоб государь на каждый перемирный год давал шляхте по 3 млн. Нащокин пошел доложить об этом государю и, возвратясь, объявил послам, что государь позволил прибавить еще 300000 злотых польских.

101

Статья о шляхте была порешена: оставалась другая, о союзе против турок и Крыма… Наконец, договорились, что царское величество отправит на помощь королю против татар и непокорных казаков 5000 конницы и 20000 пехоты, которые должны соединиться с королевскими войсками между Днепром и Днестром, а для отвлечения сил неприятельских калмыки и донские казаки будут воевать Крым.
Так окончилась в Восточной Европе опустошительная тринадцатилетняя война, по важности причин и следствий своих соответствующая тридцатилетней войне и вообще религиозной борьбе, потрясавшей Среднюю и Западную Европу в XVI и XVII столетиях.
Перемирие состоялось. Это перемирие с первого взгляда могло называться очень ненадежным: Киев был уступлен Москве только на два года, а между тем было видно, что он очень дорог Москве, что Москва употребит все усилия оставить его за собой.

































102


Г л а в а     т р е т ь я

I

Извещая царя о своем успехе против татар, запорожцы, однако, не то имели в своем уме: их тяготила мысль о введении на Украину и Запорожье московских воевод.
И как ни задаривал гетман Брюховецкий запорожцев, как ни сходил к ним “милостивый” царь Алексей Михайлович, а все-таки народное неудовольствие на Украине и Запорожье вносило разлад, а с ним росло открытое возмущение против московских бояр и воевод.
С самого возвращения Брюховецкого из Москвы народ не хотел платить податей и разных пошлин, введенных на великороссийский образец. Казаки грабили и били сборщиков, но в то же время, и между малорусами была безладица: мещане и крестьяне дрались с казаками, которых по приказанию гетмана и полковников собирали для поборов. Все, тем не менее, сходились в том, что не терпели гетмана.
Второй причиной недовольства казаков московскими властями было разделение Украины без ведома ее гетманов между Польшей и Россией в соответствии с Андрусовским договором, который был подписан 30-го января 1667-го года А. Ордын-Нащокиным и Е. Глебовичем в деревне Андрусово под Смоленском. Казацких послов на подписание договора не пустили.
Заключив Андрусовский договор, Россия окончательно отказалась от всех обязательств 1654-го года об оказании помощи Украине в борьбе с Речью Посполитой. Однако Андрусовский договор был лишь правовым оформлением территориальных и политических реалий, которые в результате войны в Гетманщине уже имели место с начала 1660-х годов. Казацкая старшина Правобережной Украины в борьбе с Речью Посполитой уже не помышляла вернуться на коне соглашательных Гадячского (1658) и Слободищенского (1660) договоров, нарушивших уставы Переяславской рады еще ранее. Окончательное разделение было утверждено Вечным миром между Польшей и Россией.
Итоги перемирия были ударом для казачества, юридическое подтверждение фактического разделения украинских земель произошло без их участия. Условия договора вызвали раздоры среди казацкой старшины, что привело к измене гетмана И. Брюховецкого.


II

В конце января 1667-го года посланцы Войска Запорожского кошевой полковник Я. Лизогуб и канцелярист К. Мокриевич подал царю информацию от боярина и гетмана И.М. Брюховецкого. По-прежнему боярин и гетман просит помощи против неприятелей и тогобочных изменников и объявлял свое плохое и недостойное разумение, чтоб не принимать просьбы крымского хана о мире.
103

В апреле месяце переправился за Днепр стольник Ладыжинский, ехавший в Крым вместе с ханскими гонцами. На дороге пристало к ним человек полтораста запорожцев, которые зимовали в малороссийских городах, ночевали две ночи спокойно, но на третий день напали на татар и перерезали их, имение пограбили и скрылись. Приехавши в Запорожье, Ладыжинский обратился к кошевому Рогу с требованием, чтобы велел сыскать злодеев, а его стольника проводить до первого крымского городка. “Воры учинили это злое дело без нашего ведома, - отвечал кошевой, - в Сечу к нам не объявились, и сыскать их негде”. Через несколько дней собралась рада, после которой казаки захватили у Ладыжинского все бумаги и казну, пересмотрели и спрятали в Сечи, а Ладыжинскому объявили, что его отпустят, потому что к ним нет громад ни от государя, ни от гетмана…
12-го мая зашумела новая рада в Запорожье: скинули с атаманства Ж. Рога, выбрали на его место Остапа Васютенко и начали толковать об отпуске Ладыжинского: решили отпустить. Сам кошевой Остап Васютенко с 40 казаками отправился провожать Ладыжинского вниз по Днепру, но едва они отъехали от Сечи версты с две, как нагнали их казаки на судах и велели пристать к берегу. Москвичи повиновались. Казаки раздели несчастных донага, поставили их на берегу, окружили с пищалями и велели бежать в Днепр, но только те побежали, как вслед за ними раздался залп из пищалей. Смертельно раненый Ладыжинский пошел ко дну. Других пули не догнали, и они были уже близко к другому берегу, но убийцы пустились за ними в лодках, захватили и перебили.
Объявивши таким запорожским способом войну Москве, казаки начали толковать, чтобы быть в соединении с Дорошенко и выгонять московских ратных людей из малороссийских городов, не давать московскому царю никаких поборов с отцов своих и родичей.
Гетману Брюховецкому дал знать об убийстве Ладыжинского сам кошевой Васютенко. Для разведывания об убийстве Ладыжинского Брюховецкий отправил есаула Федора Донца. Донец возвратился к Брюховецкому с грамотою от кошевого, в которой тот писал, что запорожцы сами рады бы были казнить преступников, совершивших такое зло, но их до сих пор в коше нет. В заключение кошевой просил, чтобы царь простил запорожцев за убийство татар и Ладыжинского, обещая за это стоять мужественно против всякого неприятеля. Донец рассказывал, что кошевой прямо ему говорил: “Если государь нас простит, то мы рады ему вперед служить, если же будет гневаться, то у нас положено, сложась с Дорошенко и татарами, пойдем воевать в государевы украинские города”.
В Москве сочли за нужное отправить увещательную царскую грамоту ко всем полкам Войска Запорожского. Московское правительство со своей стороны выпустило из плена брата Дорошенко, Григория, за что гетман Петр в ноябре прислал царю благодарственную грамоту. Киевский воевода Шереметьев послал сказать ему, чтобы он доказал благодарность свою на деле, отстал от татар, обратился к христианству и служил обоим великим государям – московскому и польскому.
Боярский посланец требовал у Дорошенко, чтобы он не пускал татар за Днепр на государевы малороссийские города. Посланец виделся и с митрополитом И. Тукальским, и с монахом Гедеоном. Юрий Хмельницкий говорил им, чтоб они отвадили Дорошенко от татар. Оба обещали. Шереметьев не жалел подарков, чтобы только задобрить опасного Дорошенко, от которого теперь зависело спокойствие Восточной Украины, именем

104

которого волновались запорожцы.
В Москве Ордын-Нащокин зорко следил за Чигирином. Он отправил в Переяславль стряпчего Тяпкина для свидания с П. Дорошенко, для склонения гетмана Петра отстать от татар и быть под рукою великого государя, ибо соединение с Польшею для него более уже невозможно. 1-го января 1668-го года П. Дорошенко написал Тяпкину резкое письмо, что не может поддаться царю. Причины к отказу можно было бы найти, но Дорошенко наполнил письмо лживыми клеветами. Б. Хмельницкий, по словам Дорошенко, отдал Москве не только Белую Русь, но и всю Литву с Волынью. Во Львов (!) и Люблин царских ратных людей ввел и многою казною учредил. Послов гетманских московских комиссаров в Вильно к переговорам не допустили. В Андрусовском договоре оба монарха усоветовали смирать, то есть искоренять казаков. Дорошенко решился даже упрекнуть московское правительство за возвращение Польше Белоруссии, вследствие чего здесь опять началось гонение католиков на церкви православные.
Дерзость Дорошенко перешла, наконец, пределы, перешла в смешное, в шутовство, он спрашивает у Тяпкина:
- На каком основании без нас решили одни города оставить, другие отдать, так как вы их приобрели не своею силою, но Божию помощью и нашим мужеством.
П. Дорошенко не отставал от брата в вымышлении вин московского правительства относительно казаков.
Дерзость, упреки сменялись робостью, просьбами, наконец. П. Дорошенко объявил Тяпкину тайную статью:
- Под высокодержавною рукою царского величества быть хотим, только бы у нас в городах, местечках воевод, ратных людей и всяких начальников московских не было, вольности наши казацкие и права были бы не нарушены и гетманом бы на обеих сторонах Днепра быть П. Дорошенко, поборов и всяких податей с мещан и со всяких тяглых людей никаких не брать.
Но, выговаривая себе у Москвы гетманство на обеих сторонах Днепра, Дорошенко вместе с Тукальским хлопотал об этом другим путем, поднимая восстание против Москвы и на восточном берегу, обманом побуждая к восстанию и самого Брюховецкого.
Легко было понять, какое впечатление должно было произвести в Москве известие об убийстве крымских гонцов и потом об убийстве Ладыжинского и о волнениях в целой Украине, а Брюховецкий писал, чтобы великий государь простил запорожцев, иначе будет плохо. Понятно, что после этого в Москве могли встречать казацких посланцев с улыбающимся лицом и распростертыми объятиями. Так, присланный гетманом бунчужный пробыл в Москве только три дня, государевых очей не видел, отпущен ни с чем и, возвратясь, рассказывал, будто Ордын-Нащокин, отпуская его, сказал:
- Пора уже вас к Богу отпущать.


III

Враг Брюховецкого, епископ Мефодий, находился в Москве в 1666-ом и начале
1667-го годов по Никонову делу. Поведение Мефодия в Киеве по вопросу о митрополите
105

и ожесточенная его вражда к гетману столь противная спокойствию Малороссии и государственным в ней интересам, не могли не ослабить того расположения, каким прежде пользовался епископ в Москве. Мефодий увидел перемену, чести ему прежней не было, попросил он однажды соболей – соболей не дали, при отпуске в Малороссию строго наказали: не продолжать смуты, помириться с гетманом.
В сильном раздражении выехал преосвященный из Москвы, направляя путь в Гадяч, столицу гетманскую. Боярин и гетман напрасно беспокоились: Мефодий сам явился к нему со словом примирения, все старое было забыто, кроме старой дружбы, бывшей до 1665-го года. И в знак новой дружбы дочь епископа сосватана была за племянника гетманского. Но гетман и епископ подружились и породнились не для того, чтобы чистыми сердцами работать царскому величеству: Мефодий передал свату все свое неудовольствие против неблагодарной Москвы, передал ему свои наблюдения, свои страхи, что Москва готовит недоброе для Малороссии.
Мефодий писал Брюховецкому: ”Ради того не оплошайся. Чаять того, что честный Нащокин к тому привел и приводит, чтобы вас с нами, взяв за шею, выдать ляхам. Почем знать, не на том ли присягнули друг другу: много знаков, что от нас торгуются. В великом остерегательстве живи, а запорожцев всячески ласкай, сколько их вышло, или укрепляйся, да и города порубежные людьми своими досмотри, чтобы Москва больше не засела. Мне своя отчизна мила: сохрани Бог, как возьмут нас за шею и отдадут ляхам или в Москву повезут. Будь осторожен, чтобы и тебя, как покойного Барабаша, в казенную телегу замкнув, вместо подарка ляхам не отослали!..”
И вот гетман шлет за полковниками, зовет их на тайную раду. В Гадяч съехались: нежинский полковник А. Мартынов, возведенный на место сверженного Брюховецким Гвинтовки, черниговский И. Самойлович (будущий гетман), полковник П. Кутлицкий, переяславский Д. Райча, миргородский Г. Апостоленко, прилуцкий Л. Горленко, киевский В. Дворецкий. Была рада о том, какими мерами дело начать, как выжить Москву из малороссийских городов? Сначала полковники слушали Брюховецкого, подозрительно думали, что он этими словами искушает их. Брюховецкий заметил это и поцеловал крест, и полковники ему поцеловали.


IV

Уже в конце 1667-го года между казаками пущена была весть, что Брюховецкий больше не желает быть подножкой царского престола, и начались волнения. В Батуринском и Батманском уездах казаки Переяславского полка начали разорять крестьян, бить их, мучить, править деньги и всякие поборы, вследствие чего уездные люди перестали давать деньги и хлеб в казну царскую.





106


V

В январе месяце 1668-го года, после праздника Богоявления, в городе Гадяч
собрана была рада и на ней объявлено было, что запорожцы “переняли” царские листы к крымскому хану, в которых будто бы условлено было сообща с польским королем и ханом разорить Украину и старших людей ее в полон побрать. После этого решено было побить московских воевод со всеми ратными людьми в малороссийских городах и отдаться в подданство турецкому султану, но с условием только подать ему дань и пользоваться самостоятельной жизнью, как делает валашский государь.
Вслед за тем в Чигирине была другая рада, и на ней присутствовали посланцы от запорожских казаков, которые принесли присягу Дорошенко быть у него под властью всем запорожцам.
Почти к открытому бунту подали запорожцы с полковником И. Сохой, явившегося на Украину в начале января. В пригородах и местечках миргородского полка были ранды на откуп, запорожцы перебили откупщиков, разорили ранды и погреба, пограбили вино и сделали так, что те ранды стали пустыми. В городе Яресках и в местечке Устевище запорожцы подняли бунты, а в селе Мтенивка отрезали содержательные ранды, мещанину Остатке, бороду по самое мясо и пограбили денежную казну около 300 рублей, после этого многие мещане тех мест по велению полковника Сохи стали писаться в казаки и также начали заводить бунты. Тот же полковник  Соха схватил нежинского протопопа Симеона за его донос об “измене” епископа Мефодия и, отобрав у него имущество, а самого измучив, отдал гетману Брюховецкому.
В начале февраля пришел из Глухова запорожский полковник Урбанович с полутора тысячью конных и пехотных казаков, отбил у ворот городских караульщиков и поставил собственных караульщиков, запорожских казаков.
Воевода же Мирон Коногрива, стоявший с государственными ратными людьми в малом городке Глуховске, пригласил к себе стоявших в уезде для прокорма запорожских казаков и решил добром выдвориться из городка, а в случае его сопротивления определил доставать город боем и приступами.
Те же пехотные запорожцы, стоявшие в глуховском уезде, напали на какого-то русского человека Проньку Калину в Крапивне и, раздев его донага, стали обыскивать у него письма, подняв над его головой топор:
- Если найдем у тебя письмо, голову отсечем. – Не нашли.
После обыска казаки начали допрашивать Калину, не идут ли из Москвы ратники, и тут же Калина узнал, что запорожцы за тем на Украину пришли, чтобы в малороссийских городах воевод и ратных людей побить.


VI

Обо всем происходящем на Украине немедленно было донесено царю, и царь

107

поспешил отправить большую грамоту на имя гетмана Брюховецкого с приказанием, чтобы он сдерживал казаков в их своевольстве и убеждал их быть верными государю. Относительно запорожцев в этой грамоте сказано было, что туда по царскому указу посланы Я.Т. Хитрово и генерал Ф. фон Букович с начальными людьми и со многими пешими и конными ратниками для похода на крымские улусы против нового крымского хана и помочь прежнему, если новый хан не согласится принять состоявшегося между московским царем и польским королем мира. А что до жалобы запорожцев на то, будто царь только на письма объявляет им свою милость, в действительности вовсе забывает о них, то запорожцы, если они пребудут в христианской твердости, щедро одарены будут царским жалованием, и если им нужно входить какими-то доходами или местами в малороссийских городах, пусть присылают к государю своих челобитчиков, и им вскоре будет дан царский милостивый указ.
Но царская грамота не имела никакого действия, так как 11-го февраля стало известно об измене гетмана Брюховецкого.
Брюховецкий уже отправил воззвание к донским казакам, пользуясь волнением подавшихся на Дон, и в этом воззвании писал, что Москва, побратавшись с ляхами, решила всех живущих на Украине православных христиан, от старых до младенцев, истребить мечом или в Сибирь загнать славное Запорожье и Дон, и вконец истребить, чтобы те места, где обитаются славянские Войско Запорожское и Донское, в дикие поля для звериных жилищ обратить, или иноземцами осадить. Москва хочет сперва Украину смирить, а потом искоренить Запорожье и Дона промышлять будет, чего ей Боже не поможет.


VII

В Москве пошли нужным, прежде всего, послать запорожцам жалованье в 2000 рублей и 100 связок сукон немецких разных цветов, ценой по 300 рублей. Царская грамота об этом отправлена 8-го марта на имя кошевого атамана И. Белевского. В ней говорилось о богоотступном и не христианском деле Брюховецкого, о его наговорах, будто бы русское войско послано в Запорожье не за тем, чтобы держать басурман от набегов на Украину, а затем, чтобы проливать кровь украинского населения. Затем говорилось об отправке к запорожцам еще в январе месяце поручика Сухорукова, о проезде его через Полтаву и безызвестном исчезновении его неведомо куда. Наконец, внушалась мысль наперед, промышлять для обороны Украины и приводить отступников от царя к послушанию, за что обещалась непременная от царя милость.


VIII

Однако ни жалование, ни грамота не произвели своего действия, и на Украине открылся всеобщий бунт - во всех городах и домах стали бить, грабить бояр и воевод, и

108

выгонять московских ратных людей. В это время запорожские казаки, соединившись с мещанами, взяли приступом замки сосницкого, новгородского и старобудского воеводств, там находившихся перебили до смерти.
Когда обо всем этом получена была весть в Москве, то царь приказал белгородскому воеводе князю Г. Ромодановскому весной этого же года (как только подрастет трава) двинуться с войсками на Украину. Ромодановский, получив царский указ, пошел на Котельву и Опошню Гадячского полка. В это время гетман Брюховецкий все больше и больше ожесточаясь в кровавых расправах против москвичей и своих личных врагов, дошел до того, что даже приказал сжечь живым за какую-то вину гадячского полковника Острою. Этот жестокий поступок с женщиной возмутил даже запорожцев, и они снеслись с Дорошенко. Дорошенко, получив весть обо всем происшедшем на Левобережной Украине и о движении князя Ромодановского, призвал к себе орду, и стал готовиться к отпору против русских.


IX

Петро Дорошенко был, бесспорно, человек выдающихся способностей и своеобразных идей. Он выступил с совершенно новыми мыслями, чем его предшественник. Объявив себя гетманом обеих сторон Днепра, он решил отдать всю Украину под власть турецкого султана. Дорошенко видел, что Полтава не дала счастья Украине, но, в то же время, он предвидел, что и от Москвы Украина не ждет поблажки. Он полагал, что, в конце концов, малороссияне, имеющие одну веру и почти один и тот же язык с русскими, потеряют свою политическую автономию и сольются безраздельно с великороссами. Поэтому если отдаться вместо московского царя турецкому султану, то при разности языка и веры можно рассчитывать, что Украина навсегда может сохранить свою самостоятельность. Впрочем, к этим мыслям Дорошенко пришел не сразу, а постепенно. Свои выводы он и притворял в жизнь.


X

В январе 1688-го года в Миргороде многие мещане записались в казаки и отказались платить подати в казну. Приехал челядин Брюховецкого и запретил мещанам давать в казну хлеб. В Соснице нечего было взять с мещан и крестьян, которые от казацкого разорения или разбрелись, или сами записались в казаки. То же самое произошло в Козелецком уезде.
В конце января Шереметьеву в Киеве дали знать, что в Чигирине была рада, сошлись – Дорошенко, митрополит Тукальский, Гедеон Хмельницкий, полковник, вся старшина, послы крымские, монах, присланный от Мефодия и посол от Брюховецкого. Дорошенко со своею старшиною утвердил: по обе стороны Днепра жителям быть в соединении, жить особо и давать дань турецкому султану и крымскому хану, как дает

109

волошский князь. Турки и татары будут защищать казаков и вместе с ними ходить на
московские украины. Послышался голос монаха Хмельницкого:
- Я вам отцовские скарбы откопаю и татарам плату дам, лишь только не быть под рукою московского царя и короля польского. Хочу я монашеское платье сложить и быть мирским человеком.
На той же раде положили в малороссийских городах царских воевод из ратных людей побить. Были на раде и послы из Запорожья, они присягнули за свою братию быть под властью Дорошенко. Татары уже стояли под Черным лесом: Дорошенко хотел часть их отправить с братом в Польшу, а с другою частью идти самому на московские украйны.
Когда в Москве из отписок Шереметьева узнали о волнениях в Малороссии, то к Брюховецкому в начале февраля пошла царская грамота. 6-го февраля написана была эта грамота. 8-го боярин и гетман уже начал свое дело в Гадяче. В половину обедни Брюховецкий присылает за полковником Яганом Гульцом и говорит ему:
- Пришли ко мне из Запорожья кошевого атамана да полковника Соху с казаками и стали говорить, что не любо, что царские воеводы в малороссийских городах чинят многие налоги и обиды. Я им пообещал, что русских ратных людей будем выводить из городов.
Гульц отправился к воеводе и объявил ему о своем разговоре с гетманом. Воевода пошел к Брюховецкому, тот сначала долго не выходил, наконец, вышел, и стал говорить, чтоб выбирались вон из города. Огарев объявил своим ратным людям, что надобно выходить, потому что против казаков стоять не с кем, всего московских людей с 700 человек, и крепости в городе никакой нет. Русские люди собрались и пошли, подходят к воротам – заперты, стоят у них казаки. Гульца с начальными людьми выпустили, но стрельцов, солдат и воеводу остановили. И. Бугай бросился на Огарева, казаки на ратных людей.
Воевода с немногими людьми пробился, было, за город, но казаки догнали его, догнали и Гульца с товарищами. Те отбивались, сколько было сил, но казаки одолели: 70 человек стрельцов и 50 солдат пало под ножами убийц. Человек 30 стрельцов успели уйти из города, но перемерзли по дороге, 13- начальных и лучших служилых людей было захвачено казаками в плен, воевода Огарев ранен в голову и положен лечиться, лекарем был цирюльник. Не пощадили и жену воеводы. В одной рубашке водили ее простоволосую по городу и, отрезав одну грудь, отдали в богадельню.


XI

Покончив с Москвою у себя в Гадяче, Брюховецкий разослал листы по всем другим городам с увещанием последовать его примеру. Пошла из Гадяча грамота и на Дон. Дон не откликнулся на призывы Брюховецкого, ибо, к счастью для Москвы, силы голытьбы с господином Стенькою были отвлечены на восток. Но казачество малорусской Украины поднялось против государевых ратных людей. Еще 25-го января черниговский полковник Иван Самойлович (будущий гетман) с казаками и мещанами осадил в малом городе царского воеводу А. Толстого, покопав кругом шанцы. 1-го февраля к Толстому явился
110

священник с предложением от Самойловича выйти из города, потому что гетман
Брюховецкий со всею Украиною отложился от государя, присягнул хану крымскому и Дорошенко, побил много осаждающих и взял знамя.
16-го февраля воеводе подали грамоту от самого гетмана. Боярин и гетман царского величества писал приятелю своему Толстому, что все верное Войско Запорожское и весь мир украинский умыслили изо всех городов выпроводить государевых ратных людей, потому что они жителям великие кривды и несносные обиды чинили. Брюховецкий предлагал также приятелю своему выйти из Чернигова, оставивши наряд, по примеру воевод – гадяцкого, полтавского и миргородского. Толстой не принял приятельского предложения. Воеводы: сосницкий Лихачев, прилуцкий Загряжский, батуринский Клокачев, глуховский Кологривов – были взяты казаками. В Стародубе погиб воевода И. Волконский, когда город был взят казацкими полковниками – Сохою и Бороною.
В Новгород-Северске сидел воевода И. Квашнин. Несколько раз присылали к нему казаки с предложением выйти из города. “Умру, а города не отдам”, - отвечал воевода. 29-го февраля на рассвете явились к нему три сотника с тем же предложением. Квашнин велел убить посланных. Рассвирепевшие казаки полезли на приступ и взяли город, но воевода, прежде чем сам был сражен пулею из мушкета, отправил на тот свет более десяти казаков, рассказывали, что Квашнин хотел убить свою жену, ударил ее саблею по уху и по плечу, но удар не был смертельный: судьба жены воеводской в Гадяче объясняет поступок от Квашнина.


XII

В это время в Варшаве находился московский помощник Аксидов. Узнав о малороссийских событиях, он потребовал у сенаторов, чтоб король выслал свое войско на бунтовщиков на помощь войскам царским. Все ограничилось одними обещаниями со стороны Польши. Надобно было управляться своими силами.
В апреле царские воеводы князь К. Щербатый и И. Лихачев поразили казаков под Почепом, в июне под Новгород-Северском и на возвратном пути к Трубецкому разорили много сел и деревень, верст до двадцати около дороги. Князь Г. Ромодановский окружил своими войсками города Котельву и Опошню. Что же Брюховецкий? Ему было не до Ромодановского. Полковники восточной стороны не любили его и прежде, а теперь еще более возненавидели, потому что он окружил себя запорожскою чернью и дал ей волю: запорожцы что хотели по городам, то и творили. Полковники признали Дорошенко. Тот вместе с Тукальским и послал сказать Брюховецкому, чтоб привез свою булаву к нему и поклонился, и себе взял бы Гадяч с пригородами. Рассвирепел обманутый Брюховецкий, сейчас же порвал все сношения с Чигирином, начал хватать дорошенковских казаков и отправил посланцев в Константинополь, поддаваясь султану. 2-го апреля прислали в Андрианополь, где жил тогда султан Магомет, полковника Г. Гамалию, писаря Лавриненко, обозного Беспалого и били челом, что гетману Брюховецкому и всем черкасам быть под султановою рукою в вечном подданстве, только бы с черкас никаких 
111

поборов не брать, да указал бы султан оберегать их от царя московского и от короля
польского. В Гадяч явилась толпа татар под началом Челибея для принятия присяги. Брюховецкий должен был дать гостям 7000 злотых червонных, а Челибею подарил рыдван с конями и коврами, да двух девок русских.
Вместе с татарами выступил и Брюховецкий из Гадяча против государевых ратных людей и остановился под Диканькою, уживаясь с полками своими, как вдруг пришла весть о приближении Дорошенко. Кручина взяла Ивана Мартыновича. Он стал просить татар, чтобы велели Дорошенко удалиться на свою сторону. Но татары не вступились в дело и спокойно дожидались, чем оно кончится.
Сперва явились к Брюховецкому десять сотников с прежним предложением от Дорошенко - отдать добровольно булаву, знамя, бунчук и наряд. Брюховецкий перебил сотников, сковал и отослал в Гадяч. Но на другой день показались полки Дорошенко, и как скоро казаки обеих сторон соединились, раздался крик между старшиною и чернью:
- Мы за гетманство биться не будем. Брюховецкий нам доброго не сделал, только войну и кровопролитие начал.
И тотчас побежали грабить возы восточного гетмана.


XIII

Дорошенко послал сотника Дрозденко схватить Брюховецкого и привести к себе. И. Мартынович сидел в своей палатке, в креслах, когда вошел Дрозденко и взял гетмана под руку, но тут запорожский полковник И. Чигуй, верный приятель Брюховецкого, безотлучно находившийся при нем с начала его гетманства, ударил Дрозденко мушкетным дулом в бок так, что тот упал на землю. Это, однако, не спасло Брюховецкого: толпы казаков восточной стороны с криками и ругательствами ворвались в шатер, схватили гетмана и потащили к Дорошенко.
- Ты зачем так жестоко писал мне  и не хотел доброю волею отдать булавы? - спросил его Дорошенко.
Брюховецкий, не промолвив ни слова, не добавил никакого ответа. Дорошенко дал знак рукою, и толпа бросилась на несчастного – начали резать на нем платье, бить охлопьем, дулами, чеками, рогатинами, убили как бешеную собаку и бросили нагого. Чугуй храбро защищал его и тут не мог сделать один с немногими товарищами. Дорошенко уверял Чугуя, что вовсе не желал смерти Брюховецкого. Его самого чуть не постигла та же участь: вечером казаки обеих сторон, подпивши, зашумели, начали кричать, что надобно убить Дорошенко, тот едва утешил их, выкатив несколько  бочек горилки, а ночью со всею старшиною выехал для осторожности на край обоза. Тело Брюховецкого велел он похоронить в Гадяче, в построенной им церкви (июнь 1668-ой год).
Запорожцы, захватив с собой царскую бумагу, данную Брюховецкому, и бунчук, возвратились в Сечь.


112


XIV

Покончив с соперником и провозгласивши себя гетманом обеих сторон Днепра, Дорошенко двинулся к Котельве, которую осаждал боярин князь Г.Г. Ромодановский. Воевода отступил, Дорошенко его не преследовал и возвратился в Чигирин, взявши имение Брюховецкого и армату войсковую (десять пушек), пограбивши всех, на которых ему указали, как на богатых людей. Москва вследствие измены Брюховецкого потеряла 48 городов и местечек, занятых Дорошенко, 144000 рублей денег, 141000 четверти хлебных запасов, 284 пищали, 183 пушки, 32000 ядер, пожитков воеводских и ратных людей на 74000 рублей.


XV

Народ слышать не хотел о Польше, бранил москалей за их насилия и изъявил  предпочтение турецкой власти.
После того, как Дорошенко заставил отступить Ромодановского, теперь вся Малороссия была в руках Дорошенко. Ему осталось упрочить свою власть, но тут, на беду, пришла к нему весть из Чигирина об измене жены. Он ушел за Днепр, забравши с собой пленных великорусских начальных людей и епископа Мефодия, а начальство над левою стороною Днепра поручил своему генеральному есаулу Демьяну Многогрешному.
Вслед за уходом Дорошенко Ромодановский двинулся в Малороссию и занял Нежин. Многогрешный вместо того, чтобы биться с ним, изъявил желание покориться царю, надеясь, что его сделают гетманом. Тогда ходатаем за казаков явился черниговский архиепископ Лазарь Баранович. Он просил письменно у царя прощения народу, но умолял, чтобы в Малороссию не посылать воевод. О том же просил Многогрешный и представлял, что вся беда сделалась от насилия со стороны воевод да от козней епископа Мефодия. Толки об избрании нового гетмана шли несколько месяцев, а тем временем московское правительство сносилось с Дорошенко. Царские посланцы уговаривали Дорошенко отступить от басурман и быть покорным Польше. Дорошенко стоял на одном, что он со своими казаками ни за что не хочет быть под властью Польши, потому что с поляками, по их непостоянству, нельзя заключить никакого крепкого договора. Уверял, что он вовсе не враг Москвы, что желает со всею Украиною быть под властью великого государя, однако не иначе, как тогда, когда государь примет под свою власть обе стороны Днепра, не будет посылать воевод и не станет нарушать казацких прав. Одним словом чтобы все было так, как постановлено по первому договору, заключенному Б. Хмельницким, иначе Дорошенко ни за что не хотел покидать мысли о подданстве Турции. Само собой разумеется, что московское правительство, находясь в перемирии с Польшею, не могло прибегнуть к такому шагу, какого требовал Дорошенко.
В марте 1669-го года в городе Глухове была собрана рада, и на ней был избран в гетманы левого берега Днепра Демьян Многогрешный. Все старания нового гетмана,

113

архиепископа Лазаря и старшин об освобождении Малороссии от воеводского управления, остались напрасны, тем более что и теперь как прежде, между малороссиянами были искатели собственной карьеры, которые писали в Москву противное тому, что просило малороссийское начальство, и уверяли, что народ более желает воеводского, чем казацкого управления. Первым из таких был С. Адамович, нежинский протопоп, думавший, как видно, идти по следам Мефодия. По договору, заключенному в это время, воеводы были оставлены только в некоторых городах. Реестровых казаков положено только 30000, которые должны были содержаться поборами со всех местностей, кроме, монастырских и церковных. Разоренным городам дана льгота на 10 лет, гетманы будут избираться вперед на раде, и утверждаться царем, и не должны сноситься с иностранными государями. Тогда было замечено на раде казаками, что все междоусобия в Малороссии происходят оттого, что пехотные мужики самовольно хотят называться казаками и поднимают смуты, а тем самым – прямым казакам чинят бесчестия. Для предотвращения этого положено устроить особый казацкий полк в 1000 человек, обязанность которого будет состоять в том, чтоб замечать, где начинаются бунты и укрощать их в начале. Этот полк называется компанейским. Таким образом, важнейший сакральный вопрос, волновавший Малороссию с самого казацкого восстания против Польши, московское правительство решало теперь в виде возвышения исключительного привилегированного сословия в ущерб стремлению народа к уравнению своих прав.
Новый гетман Левобережной Украины, Многогрешный, не отличался дарованием, не был любим в народе, притом был предан пьянству и в пьяном виде делал всякие бесчинства. Его родной брат, Василий, назначенный черниговским полковником, был также человек буйный, необузданный, известный тем, что загнал свою жену в гроб побоями, за что носил на себе церковное запрещение. Власть гетмана Демьяна, не простиралась на все края Украины, долженствовавшей состоять под его начальством. Полки – Лубенский, Гадяцкий, Прилуцкий – упорно стояли за Дорошенко. Переяславский полк был также с ним заодно, но потом полковник Д. Райча, молдавский выходец, пристал со своим полком к Многогрешному. Дорошенко силился, во что бы то ни стало, удержать всю Украину под своею властью, писал беспрестанно универсалы, убеждал малороссиян прекратить всякие ссоры и стоять для погибающего отечества. Между тем, продолжал относиться дружелюбно к Москве, освободил по царской просьбе великорусских пленников, беспрестанно сносился то с Москвою посредством посланцев, то с киевским воеводою. Постоянно была у него одна и та же речь, хотя и в разных видах. Смысл ее был таков: пусть московский государь возьмет всю Украину под свою верховную власть, выводит своих воевод и оставит казаков обеих сторон Днепра под начальством одного гетмана. Вместе с тем Дорошенко прямо высказывался перед царскими посланцами, что он по необходимости отдастся султану и приведет турецкие силы на поляков. Московское правительство, соблюдая договор с Польшей, уговаривало Дорошенко оставаться в  верности Польше. Таким образом, оно поддерживало то самое раздвоение Украины, против которого так ополчался Дорошенко.




114


XVI

Гибель Брюховецкого неминуемо влекла за собою беду Мефодию: ибо если Дорошенко не мог терпеть подле себя Брюховецкого, то Иосиф Тукальский не мог терпеть Мефодия. Сперва держали его за караулом в разных местах на восточном берегу. Затем перевезли за Днепр и посадили в Чигиринском монастыре. Сюда прислал к нему Тукальский отобрать архиерейскую мантию. Из Чигиринского перевезли его в Уманский монастырь, но здесь он напоил караульных монахов и уехал в Киев. Шереметьев признал за лучшее отправить Мефодия в Москву, а то, пожалуй, он и в Киеве какие-нибудь бунты заведет… В Москве на все обвинения епископ отвечал одно, что он об измене И. Брюховецкого не ведал до тех пор, как государевы люди были побиты в Гадяче. Его оставили в Московском Новоспасском монастыре под стражею. Здесь он и умер.
Дорого поплатились сваты – Брюховецкий и Мефодий – за смуты. Недолго торжествовал и славный ее виновник – Дорошенко. Татары не мешали ему разделаться с Брюховецким. Но скоро пришла к нему страшная весть – татары поставили в Запорожье другого гетмана.


XVII

После убийства гетмана И. Брюховецкого Дорошенко в местечке Опошне (в июне месяце) запорожцы не желали пристать к Дорошенко, возвратились в Сечь и отсюда отправились к крымскому хану. Хан очень обрадовался приходу запорожцев, принял их с большой приязнью и, узнав, что они разошлись с Дорошенко, посоветовал им выбрать самостоятельно гетмана в самом Запорожье. Сперва охотников на это гетманство не оказалось, но потом на него изъявил свое согласие бывший писарь Запорожского Войска Петр Суховей или Суховеенко, молодой человек 23 лет, досужий и ученый, был посылаем в Крым для договоров и так там успел всем понравиться, что писали оттуда в Запорожье:  “Вы бы и впредь присылали к нам таких же досужих людей, а прежде вы таких умных людей к нам не присылали”. Этого-то досужего и умного человека татары провозгласили гетманом казацким. Дорошенко скрежетал зубами.
- Не я буду, если, - говорил он, - своею саблею не оберну Крым вверх ногами.
П. Суховей, родственник Брюховецкого, находясь в числе посланцев, лично встретился с ханом. Хан его принял очень милостиво, и дал ему войско с Калгой и Нуреддином, приказал Дорошенко вместе с Суховеем идти против князя Г. Ромодановского, выступившего на Украину для борьбы с Дорошенко и со всей казацкой старшиною, избившей московских бояр и воевод. Дорошенко, видя, что орда больше “прихильна” к запорожцам, сам уклонился от похода с Суховеем, и послал в помощь последнему и татарам своего брата Г. Дорошенко. Ромодановский выслал против татар и Дорошенко своего сына Андрея. В произошедшей битве возле городка Гайвороны татары разбили Андрея Ромодановского и пленили его.

115

После этого Суховей, желая доставить добычу своим союзникам татарам, бросился из Левобережной Украины в Правобережную, где считал себя под защитой Дорошенко. Видя такой оборот дел, Дорошенко разослал всем заднепровским жителям приказания прятать свои пожитки от Суховея и ничего не оставлять ему.
Жители в точности выполнили приказания своего гетмана и Суховей действительно не нашел никакой добычи в Заднепровской Украине, а татары требовали от него вознаграждения и не получили от Суховея ничего. Тогда татары решили поделить между собой добро Суховея, а его самого с запорожцами взять в полон. Предвидя это, Суховей обезопасил себя через послов, известил о своих плохих делах запорожцев.
На ту пору кошевым был в Сечи слабый, но храбрый Иван Белковский. За него дела делал сам кош. Кош послал для выручки Суховея двух своих полковников И. Серко и Игната Ульяновского. Полковники прибыли в тогобочную Украину вовремя. Видя это, Нуреддин не осмелился напасть на Суховея и, опасаясь И. Серко и И. Ульяновского, скоро убрался в Крым, а Суховей вместе со своими избавителями вернулся в Сечь.


XVIII

Недолго, однако, Серко стоял за Суховея: будучи еще так недавно на его стороне, Серко теперь выступил за Дорошенко. Тогда Суховей снова ушел к татарам, с которыми он настолько сошелся, что даже побасурманился и принял имя Ашнать-мурзы, при нем было всего лишь около 300 запорожцев.
Но и сам Серко, спустя некоторое время, тоже оставил Сечь и убыл в Слободскую Украину. Став полковником Слободской Украины, Серко лично убедился в несправедливых действиях московских воевод и бояр на Украине и потому, снесшись с Дорошенко, выступил на защиту казацких прав Слободской Украины против Москвы.
4-го марта 1668-го года в слободе Красном Куте и на Тарских озерах вспыхнул бунт. Скоро этот бунт отозвался в городе Змиеве: змиевские казаки выбрали своим полковником И. Серко.
11-го марта Серко вместе с казаками из Змиева бросился к Харькову, имея целью поднять и харьковчан против московских бояр и воевод. В это время харьковским воеводой был Лев Сытнич, который доносил Ромодановскому “марта 11-го пришел под Харьков изменник Ивашка Серко с изменниками черкасами, собравшись со многими людьми, и перешли реку Уды в 2-х верстах от Харькова, и хотел идти под Чугуев”.
Харьковчане отказались действовать заодно с Серко. Тогда Серко решил силою заставить их. Чугуевский воевода сообщил об этом также белгородскому воеводе князю Ромодановскому, извещая его, будто харьковчане уже изменили царю. Но Ромодановский уверял чугуевского воеводу, что харьковчане остались верны великому государю, и приказал ему: ссылаясь с харьковским воеводою Сытиным однолично над изменниками черкасами промысел и поиск чинить и полон иметь, и села и деревни жечь, сколько Бог милосердный поможет”.
После этого Серко вынужден был покинуть Харьков. Покидая Харьков, он в апреле
того же года, разорил село Боровое, в мае ограбил слободы Колонтаев и Мартовую. И
116

после этого поспешил удалиться за Днепр к Петру Дорошенко.


XIX

Серко, увлеченный всеобщим течением ненависти против московских бояр и воевод, управлявшими делами Украины, разом объявил себя сторонником Дорошенко и противником русского царя. В Чигирине у Дорошенко Серко был недолго, и снова возвратился в Сечь, собрав там войско, и с ним ходил на украинские города против бояр и воевод. Серко был не против того, чтобы воеводы и ратные люди не были в украинских городах, и чтобы они не были над украинцами, вместо них по старому украинскому обычаю поставлены были полковниками сотники и войты.
Выйдя из Сечи на Украину, Серко бился с царскими полками под Ахтыркой, но после того отступил в Кишенку, а из Кишенки двинулся на Торговицу.
25-го октября Серко уже начал жалеть, что отступился от московского царя, и басурманам он тоже не присягал.
Кроме Ахтырки, Серко был еще под Полтавой, где он из-за спешного отхода закопал пушки, которые потом выкопали полтавские казаки, ходившие под город Валки.


XX

Успешным окончанием Глуховской рады беспокойства московского правительства насчет Малороссии далеко не прекращались. Новый гетман дал знать в Москву, что 1-го июля 1669-го года Суховей с запорожцами и с крымским султаном Нураддином пришел под Киев и стал на Рассове, с ним запорожцев 30000, да татар 100000. Полки Уманский, Корсунский и Кальницкий поддались Суховею, отстав от Дорошенко. Что Дорошенко с митрополитом Тукальским упросил Ю. Хмельницкого оставить монашество: они хотят сделать его гетманом. Только в таком случае Дорошенко надеется на жизнь, потому что если выберут в гетманы Суховея, то ему не быть живу: Суховей отомстит ему за потопление своих людей под Переволочною. 6-го июля пришел в Киев и Дорошенко, и разослал универсалы, приглашая полковников на раду.
В сентябре явился в Москву посланец от Л. Барановича и уведомил, что гетман в Смелой между Путивлем и Ромнами, при  нем царские войска нежинской пехоты 300 человек, да казацкие полки: Нежинский, Черниговский, Переяславский, Прилуцкий, Стародубский, при нем и Мурашка. К Смелой пошел гетман против Гамалии и орды, потому что в Малороссии села и деревни жгут, людей перебивают и в плен татарам отдают. С Гамалиею три полка – Миргородский, Полтавский, Лубенский, да при нем же 3000 татар. Гетман черкас и татар многих побил, но с другой стороны, Дорошенко собирается многим собранием, и орда пришла к нему многая, пришли турки, валахи и молдаване.


117


XXI

В октябре 1667-го года Серко вместе с кошевым И. Роган ходил в Крым воевать татар. Кошевой и полковник, чтобы успешно действовать против врагов, решили идти на Крым двумя отрядами: Рог пошел к Альбатурку, а Серко зашел от Кафы (Феодосии) на шереметьевские улусы, где разрушил несколько деревень, побил много татар и освободил 2000 человек русских полоняников.
В октябре же месяце выходец из Крыма рассказывал в Киеве киевскому наместнику П. Шереметьеву, что Серко по царскому указу с калмыками, донскими запорожскими казаками три раза ходил в Крым, и в третьем походе побил около 3000 татар, да около 500 взял в плен, а после третьего похода совершил четвертый на город Бахчисарай с пушками. Серко в Крым посылал Дорошенко с ратными людьми, которые при нем были для того, чтобы учинить в Крыму промысел, причинить большой вред татарам в Крыму за выставленного ими гетмана Суховея. Дорошенко стал сноситься с татарами с целью “быть по-прежнему в миру с ними”, но с непременным условием выдачи ему Суховея. Татары отвечали Дорошенко готовностью на мир, но с условием, что они выдадут Суховея, если Дорошенко отдаст им Серко. Конечно, мира на этом не могло состояться.
Но Серко и запорожцы скоро оставили Крым, они должны были поспешить в Запорожье и на Украину, куда призвали их неотложные дела. Гетман Дорошенко, истребив Брюховецкого и удалившись в Чигирин, не нашел там полного спокойствия и очутился в таком шатком и тревожном положении, что должен был лавировать между Москвой, Турцией, Крымом и Польшей и сноситься с ними, обещая каждой из них верность и ни одной не исполняя своего обещания. Прежде всего, Дорошенко нашел затруднения в Левобережной Украине: оставив там наказным гетманом Д. Многогрешного, Дорошенко не мог подать ему вовремя помощи против русских и Многогрешный вошел в сношение с князем Г. Ромодановским, изъявив ему свое желание перейти к московскому царю. Тогда Дорошенко снесся в сентябре с турецким султаном и выразил готовность быть у него в подчинении.
Султан на это предложение потребовал, чтобы Дорошенко посадил в Чигирине и в крепости Кодак по 1000 человек янычар. Дорошенко стал выговаривать себе Чигирин и решил на том, чтобы посадить в Кодаке 3000 янычар, но Чигирин сделать свободной столицей гетмана.
В это же время Дорошенко написал письмо крымскому хану и потребовал от него, чтобы он укротил запорожских казаков, которые, ходя в разных числах из Запорожья на крымские улусы, большие убытки и разорения татарам чинили и чтобы гетман сделал сыск, возвратил все награбленное запорожцами. Но Дорошенко, написав о  том запорожцам, получил от них такой ответ, что они имеют своего кошевого и Дорошенко за гетмана не считают.



118


XXII

В последних числах сентября запорожцы объявили гетманом Степана Вдовченко, бывшего генерального писаря из Запорожья.
Когда Вдовченко выбрали гетманом, в то время были и крымского хана посланцы,  и запорожцы учинили перед ними присягу на том, чтобы вольностям татарским быть около Запорожья, так было при старом Хмельницком, а татарам прислать за то 80 тысяч человек в помощь запорожцам.
Новому гетману Вдовченко поддались города Полтава, Гадяч, Лубны и другие, и Дорошенко должен был послать за Днепр против сдавшихся Вдовченко городов своего брата Г. Дорошенко. Тогда Вдовченко три раза посылал к Дорошенко листы, в которых просил его прийти в Запорожье на черную раду и ждать там, кого запорожцы выберут в гетманы, а кто окажется выбранным, тому булаву и бунчук дадут. Дорошенко согласился на то, но предварительно послал от себя в Запорожье лазутчиков: лазутчики донесли Дорошенко, что в Запорожье его убьют, и тогда он засел в Чигирине и не стал никуда выезжать оттуда.
После этого Вдовченко назывался гетманом и вернул бы булаву и бунчук, а запорожцы с татарами стали воевать города Дорошенко, разорять и жечь села и деревни, людей сечь и в полон брать.
Но и этим дело для Дорошенко не кончилось.


XXIII

19-го января 1669-го года киевский воевода П.В.. Шереметьев доносил в Москву, что около города Полтавы “стоять 5000 человек казаков разных полков, ожидающих весны: если Серко по-прежнему пойдет на Крым, то и они пойдут с ним”.
Но Серко на этот раз в Крым не пошел. Он действовал заодно с Дорошенко против татар и Суховея в самой Украине. В половине января 1669-го года гетман П. Дорошенко извещал своего брата А. Дорошенко и всех гадячских обывателей о том, что охотный полковник Серко послал им с конным и пешим войсками против крымского хана Батырчи и Суховея, и Божию помощью отважно и дружно разгромил их во многих местах, в особенности страшно побил под местечком Ольговцем. Суховей понес здесь страшный урон: он ушел с поля битвы с семнадцатью казаками к союзникам, находящимся верстах в 30 от Переяславля, а потом в город Торговцу и оттуда в Крым. Побитых татар было 4000 человек, при Серко находился запорожский полковник Улановский. После этой битвы все казаки, державшиеся стороны Суховея, перешли на сторону Серко.





119


XXIV

Начало 1669-го года ознаменовалось в истории малороссийских казаков выбором
(3-го марта) нового гетмана Д. Многогрешного.
Многогрешный сперва отказался от гетманства, “як старая дивка от жениха”, но потом согласился и отправил от себя в Москву послов с поклоном царю.
Запорожские казаки, также как и большинство малороссиян, не признавали гетманом Д. Многогрешного, решили собраться на общую раду и выбрать одного, ни от кого независимого гетмана.
21-го мая 1669-го года приехавшие в Киев греки показали, что они видели во время своего пути полковника Серко с 50 конными казаками. Со слов самого Серко они узнали, что он едет в Ладыжин, и что у запорожских и украинских казаков предполагается всеобщая рада для выбора на ней нового гетмана.
Это известие потом подтвердилось. Место рады сперва назначалось в урочище Цыбульник, под городом Крыловым, а потом на речке Росава, под городом Каневом. А гетманом предполагалось избрать Ю. Хмельницкого, которому особенно помогали турки и татары. На этом стояли, как Серко, так и Суховей и Дорошенко. Выбрать гетмана, а потом они предполагали идти на государевы малороссийские города и на города польского короля, а для этого они послали послов за помощью к турецкому султану. Узнав обо всем этом, царь Алексей Михайлович написал Дорошенко, чтобы он воевал своих казаков, а вместе с ними и казаков Серко с этой стороны Днепра на правую, так как по Андрусовскому миру, состоявшемуся в 1667-ом году между Польшей и Россией, левобережные города Украины отошли от Польши и России и Дорошенко, как преданный польского короля, должен оставить Левобережную Украину.


XXV
От царя на Запорожье по этому поводу посланы грамоты и определена низовому войску плата на прокормление.
Но Дорошенко в это время был занят более существенным для него вопросом. Он хотел получить утверждение на свое гетманство от турецкого султана.
Султан, найдя, что гетман Дорошенко слишком непостоянен в своих обещаниях, и что он уже успел изменить и Москве, и Польше, и Турции, отправил от себя послов в малороссийский город Корсунь и велел им выбрать нового гетмана для Заднепровской Украины. Турецкие послы явились в Корсунь в первых числах марта 1669-го года и открыли там раду. Рада тянулась в течение десяти дней. От П. Суховея на эту раду прислан был полковник Нос с 70-ю казаками сечевого товариства. Через полковника Носа Суховей послал Дорошенко письмо, в котором писал, чтобы Дорошенко отнюдь не мирился ни с турками, ни с татарами, и шел бы в поле на раду, куда прибудет и он, Суховей, с запорожцами, в противном случае Суховей грозил Дорошенко, что он выгонит его из Чигирина.

120

Но Дорошенко не обратил внимания на заявление Суховея, и рада в Корсуне состоялась. На ней был предложен турками в гетманы снова Ю. Хмельницкий. Но сам Хмельницкий отвечал на это отказом. Он объявил, что никакого гетманства не желает, и если его выберут против его воли, то он против ратных людей московского государства биться не будет и на украинские города не пойдет, потому что на том присягал великому государю, а сойдет в Запорожье и будет воевать против татар. После такого заявления со стороны Хмельницкого турецким послам ничего не оставалось, как остановиться на прежнем гетмане и они волей неволей выбрали “совершенным” гетманом Дорошенко.
В это время, когда происходила эта рада, запорожцы в числе 70 человек стояли поодаль от города, а потом совсем оставили Корсунь и вернулись в Запорожье. Однако Дорошенко удалось захватить из них 40 человек вместе с полковником Носом и оковать их цепями. Рада окончилась 14-го марта, и после этого Дорошенко отправил от себя около 15 человек посланцев в Запорожье с листами к П. Суховею. Суховей принял 4 человек из Дорошенковых посланцев отпустил назад, а 11 человек оковал цепями и из них одних приказал повесить поперек по вербам, а других послал к хану. Дорошенко, узнав об этом, отпустил на волю 40 человек запорожцев вместе с полковником Носом и позволил им идти, куда захотят. Из них выбрал трех человек и, дав им по коню, плети и ружью, гетман отправил с листами в Запорожье. Но запорожцы и этим смягчились, и по Украине пронесся слух, будто они хотят выбрать собственного гетмана, если не запорожца Саввочку, то Д. Многогрешного, но только не Дорошенко и даже не Суховея. Тотчас после праздника Пасхи, на Фомину неделю, донской казак Обросим Телешов случайно повстречал в 15 верстах от Чигирина, под Медведовкою, полковника И. Серко, который ехал сам в Чигирин. В разговорах с Телешовым Серко высказался против татар и объявил, что он всегда был брат православным христианам и сын восточной церкви, что великого государя хлеба-соли он довеку не забудет, и что с басурманами он братства никогда не будет иметь. Сам от себя Телешов передал в Москве, что при нем Серко на Страстной неделе Великой Пасхи прислал в Чигирин 3 человека татарских языков: он громил на Поднестровье, где встречался с ними в то время, когда они шли из Польши с королем.


XXVI

В конце апреля П. Суховей из коша на Чертомлык послал письмо переяславскому полковнику Д. Райче, и в нем, прежде всего, извещал своего приятеля о том, что в апреле месяце запорожцы выбрали его, Суховея, на постоянное гетманство. Затем сообщил, что после избрания на гетманство он держал совет со всею старшиною и младшим товариществом Войска Запорожского, и решил радеть и промышлять об успокоении отчизны и о соединении обеих сторон Днепра под единою властью, вследствие чего приглашал Райча не идти к Дорошенко, а идти к нему, Суховею.
Далее Суховей сообщал о том, что Райча скоро услышит о пребывании его, Суховея, с запорожцами и крымским ханом под Чигирином, и что он уже разослал приказание всем полковникам правой и левой стороны Днепра собраться в Цыбульник. Почти в таких же словах и о том же самом писал П. Суховей и к прилуцкому полковнику
121

после Святой недели идти к Чигирину, и приглашал полковника идти против Дорошенко. Об избрании П. Суховея в гетманы и о его намерении идти на Чигирин с запорожцами и ордой тому же Мазепе сообщал из коша на Чертомлыке и бывший прилуцкий полковник Л. Горленко, друг и кум Мазепы. Горленко одобрял намерение Мазепы оставить Дорошенко и поддержать Многогрешного.
Намерение свое Суховей действительно не замедлил исполнить: собрав запорожцев и 40 тысяч татарской орды он “по траве”, тотчас после великодненского праздника вышел в Черный лес, расположился в 30 верстах от Чигирина, и более трех раз подбегал с запорожцами к Чигирину, Жаботину и другим местам правой стороны Днепра, причинив жителям огромные убытки в рогатом скоте, лошадях и захватывая много людей в неволю.


XXVII

Крымский хан и ногайский мурза отложились от турецкого хана и вопреки его запрещению сдружились с Суховеем и с запорожскими казаками. Хан прислал всяких запасов и сукна на кафтаны запорожцам. Союзники решили простоять все лето возле Чигирина и добывать его. При Суховее был и И. Серко. В это время стали поглядывать на Суховееву руку и три полка: Полтавский, Миргородский и Лубенский, и даже склонны были отправить от себя посланцев в Запорожье.
10-го мая киевскому воеводе князю Г. Козловскому доносили, что Дорошенко назначил в Чигирине новую раду и на той раде хочет сдать свое гетманство, а крымские татары в числе 20 тысяч с запорожцами стоят в 20 верстах от Чигирина на речке Цыбульнике и ожидают хана. Когда хан придет, то таборы и запорожцы будут чинить промыслы над Дорошенко, а летом пойдут к Киеву и к другим городам Заднепровской Украины. Вслед за тем о намерениях запорожцев получил весть нежинский воевода И. Ржевский. Ему сообщили, что в Чигирине в малом городке засел какой-то запорожский полковник (нужно думать Серко) с казаками, которых не пускал к себе Дорошенко, что сам Дорошенко сидит в большом городе и находится в беспрерывной тревоге от татар, и что Суховей отовсюду зазывал татар, чтобы окончательно ударить на Дорошенко. Но в тот же день воевода Ржевский получил и другую весть, что Дорошенко вошел в мировую с Суховеем и Серко и, соединившись с ними, задумал перейти на левую сторону Днепра, чтобы добыть государевы города. Весть эта потом подтвердилась и 11-го мая в Киеве стало известно, что Дорошенко и Серко уже даже послали на переяславскую сторону два казацких пехотных полка, чтобы они заступили близкие к Днепру города, Золотоношу и Лубны. Полковники посланных полков Головченко и Монжас переправились через Днепр под Оржищевым и ждали, пока Дорошенко и Серко поднимут орду, и всею силою пойдут на поляков и на малороссийские города левой стороны Днепра. Они отправили послов к турецкому султану с просьбой о принятии в подданство Дорошенко и объявили приказ всем казакам и крестьянам заднепровской и киевской стороны быть наготове.
Сам Суховей в это время был в Запорожье, где стоял кошевым атаманом казаков, и приглашал Дорошенко на раду. Но Дорошенко по-прежнему ему в том отказал. Особо от Монжаса и Головченко стояли полковники И. Малютенко в Воронкове и И. Гладкий в
122

Остре с 700 человек запорожцев.
Видя приближающуюся угрозу со стороны Дорошенко и Серко, гетман Д. Многогрешный послал из Батурина 10-го мая увещательное письмо в Запорожье на имя кошевого атамана П. Суховея и всего славного рыцарства низового, на коше, на лугах и полях обретающегося. В этом письме Многогрешный, прежде всего, сообщал запорожцам о том, что он много раз писал им раньше означенного времени, но письма эти, вероятно, не доходили к ним, в чем он видел действие козней безбожного и не любящего добра лубенского полковника Г. Гамалии, сторонника Дорошенко. Затем он раскрыл и все неблаговидные поступки П. Дорошенко, которому он никогда не повиновался, как старшему, надеясь, что он будет промышлять об общем деле и доставит народу мир и тишину. В действительности же Дорошенко забрал скарб и арматы убитого Брюховецкого и переправивши все это за Днепр, покинул на произвол судьбы города левой стороны Днепра и его самого, наказного гетмана Д. Многогрешного, объявив ему, чтобы он, Многогрешный, сам оборонялся от московских войск. Тогда ему, Многогрешному, ничего не оставалось делать больше, как “договориться” с его царским пресветлым величеством на статьях, на каких договорился славной памяти Б. Хмельницкий. Заканчивая свое письмо, Многогрешный молит запорожцев оставить хана и склониться к православному монарху, так как московский государь уже даровал свободу всем им украинцам, которых позасылал  Брюховецкий в Москву и другие города, а крымский хан едва ли и одной душе христианской даст свободу.
Вероятно, это письмо или вновь не дошло, или слишком поздно в Сечь пришло. По крайней мере, посланцы самого же Д. Многогрешного, бывши в Москве в самом конце мая, рассказывали там, что запорожцы не имели ни царского величества грамот, ни от гетмана Многогрешного письма.
Дошло ли письмо гетмана Многогрешного до Суховея или нет, во всяком случае, Суховей далек был от мысли держать сторону Москвы.
Суховей и крымский хан Адыль-Гирей, находясь по-прежнему в мире, решили действовать заодно и постановили на следующем между собою договор: Адыль-Гирей посредством орды и казаков освободится от турецкого ига, а Суховей с запорожцами посредством орды освободится от Польши и Москвы, на том Суховей и Адыль-Гирей написали письмо Дорошенко и пригласили его примкнуть к ним. Но Дорошенко, получив об этом известие, отверг предложение и написал турецкому султану письмо с жалобой на хана и с просьбой низвергнуть его с трона и вместо него назначить другого, согласного во всем с Дорошенко человека. Узнав об этом, хан Адыль-Гирей и Суховей решили идти к Чигирину и захватить там в руки Дорошенко со всей его старшиною.
В свою очередь, Дорошенко, узнав о решении Суховея и Адыль-Гирея, пошел на хитрость. Он стал склонять на свою сторону Суховея и предлагал ему в жены собственную дочь, желая тем выиграть время и укрепиться турецкими силами.
Благодаря этой уловке до открытого действия между противниками дело не дошло, и оба они опять заговорили о новой раде и о выборе нового и единого гетмана вместо их обоих. 21-го мая ехавшие через Киев греческие купцы показали воеводе князю Г. Козловскому, что во время своего пути они видели полковника И. Серко с 50-ю конными казаками, со слов самого Серко они узнали, что он едет в Ладыжин за П. Дорошенко, где с

123

ним было 2000 человек казаков. В Ладыжине же купцы слыхали, что у Дорошенко имеет быть вскоре рада, и на той раде казаки будут выбирать нового гетмана и с новым гетманом пойдут на малороссийские города московского государя.
От П. Суховея князь Козловский получил весть, что он стоял в 30 верстах от города Кодак с 2000 казаков и 10000 татар и из места своей стоянки отправил 8 человек добровольцев посланцев к Дорошенко, прося его явиться на раду под город Крылов, на урочище Цыбульник для выбора нового гетмана. Дождавшись Дорошенко и примирившись с ним, Суховей с татарами и запорожцами также предлагал идти на малороссийские города.


XXVIII

Москве все эти вести пока были неизвестны, и царь Алексей Михайлович 11-го июня написал письмо на имя кошевого атамана (без фамилии) и его войска к запорожским казакам с увещанием, не прельщаться никакими прелестностями склонять других к царскому величеству и быть в послушании у гетмана Д. Многогрешного.
Из самого письма видно, что царь был введен в заблуждение известием гетмана Многогрешного о готовности кошевого атамана и всего низового войска своеобразно прежнему своему обещанию служить верно великому государю, его царскому величеству.
Между тем гетман Дорошенко, согласно просьбе Суховея, вышел 6-го июня из Чигирина с казаками и направился к урочищу Цыбульник, имея твердое намерение сдать свое гетманство другому лицу. Услышав о движении Дорошенко, полковники полтавский, миргородский, гадячский и лубенский, каждый со своим войском, потянули в Ромны, где стоял высланный раньше того Дорошенко полковник Монжас.
Гетман Д. Многогрешный, предвидя беду, послал к царю лист с просьбой о скорейшей высылке на Украину московских ратных людей ввиду наступления отовсюду внутренних и внешних врагов.
Но опасность Многогрешного на этом была напрасна: Дорошенко, вышедший из Чигирина для рады на урочище Цыбульник, потерял доверие со стороны населения и должен был вернуться в Чигирин. Это объясняется выходом из Запорожья Суховея с татарами, султаном и с Ю. Хмельницким, которого татары хотели видеть единым гетманом вместо Дорошенко.
При Суховее было 200 человек конных и 300 пеших запорожцев, да несколько тысяч татар, с которыми он расположился в 160 верстах от Киева под Тясмином. Суховей и татары потребовали, чтобы Дорошенко шел на раду к реке Росова вместо Цыбульника. Дорошенко и на этот раз изъявил свое согласие и двинулся к назначенному месту, но за ним последовали только три полка: Чигиринский, Черкасский, Серденяцкий. Остальные полки – Уманский, Корецкий, Поволоченский и Торговецкий – перешли и поддались Суховею. Вероятно, это обстоятельство заставило Дорошенко вновь вернуться назад в Чигирин и отказаться от участия на раде. Недовольные этим, Суховей с татарским султаном решили идти к Чигирину и добывать там Дорошенко. Для полного успеха хан прислал в Запорожье 1 тысячу коней, чтобы давать возможность идти в поход и тем
124

казакам, которые за неимением лошадей не могли выбраться из Сечи. Но запорожцы взяли из присланной 1 тысячи лошадей только пятьдесят, на которых и пошли под Чигирин, а остальных отослали назад.


XXIX

В течение июня Суховей с запорожцами и султан с татарами были уже возле Чигирина. Они хватали там стада и уже намеревались сделать общий приступ на город, но в это время пришло тревожное известие из Сечи, которое заставило Суховея и запорожцев бросить Чигирин и с поспешностью возвратиться в Запорожье. Дело состояло в том, что в отсутствие Суховея крымский хан отправил на Запорожье 1 тысячу человек татар и приказал им “засесть” в Сечи и вырубить оставшихся в ней запорожцев.
Но коварный замысел татар не удался им: оставшийся в Сечи бывший кошевой атаман Курило собрал всех запорожцев, находящихся налицо и бывших в лугах на промыслах, и с ними “отсел” Сечу, многих татар побил, многих потопил, многих прочь прогнал. Из последних некоторые бежали к крымским мурзам, которые были с Суховеем под Чигирином, и сообщили им обо всем случившемся в Сечи. Суховей после большой ссоры с мурзами оставил Чигирин и вернулся в Сечь.
Так рассказывали об этом деле в Москве нежинские обыватели, писарь Филипп Константинов и бурмистр Яков Жданов. Сам гетман Многогрешный излагал царю в письме, что на Сечь напали не татары, присланные ханом, а янычары, присланные турецким султаном, и выбил их не кошевой Курило, а сам Суховей, поспешивший вернуться в Сечь. После истребления янычар, последний остался в Сечи с татарами, бывшими при нем, и больше не помышлял пока о походе к Чигирину.


XXX

Московский царь Алексей Михайлович требовал от Дорошенко оставить Левый берег Днепра, так как здесь земля великого государя по Андрусовскому договору, а уходил на Правый берег Днепра, там земля польского короля, и он, Дорошенко, тоже польский подданный. Но Дорошенко не послушал приказания московского царя, и когда план об избрании Ю. Хмельницкого гетманом для городов обеих сторон Днепра не состоялся, то Дорошенко решил добиваться этой должности для себя. На этот раз он привлек на свою сторону крымского хана, получив от него помощь и послал на левую сторону Днепра полковника Г. Гамалию с казаками и татарами против наказного гетмана К.Стриевского, сторонника Д. Многогрешного. Стриевский вышел из города навстречу Гамалии, но был разбит и навсегда оставил поле сражения, а остаток его войск перешел к Дорошенко.
В борьбе Д. Многогрешного принимали участие и запорожские казаки вместе с П. Суховеем, и на этот раз Суховей потерпел неудачу и бежал в Запорожье. На ту пору в

125

Запорожье был кошевым атаман Лукаш Мартынович. Узнав о решительных намерениях Дорошенко воевать Левобережную Украину, Лукаш Мартынович и все низовое войско написали ему письмо, в котором упрекали его в том, что он, будучи сыном Украины, не по-сыновьи, однако, поступает с ней и, желая достичь гетманства на обеих сторонах Днепра, призвал к себе из Крыма басурман и проливает с ними  кровь христианскую, делая это не для общего дела благо, а для собственных “властных приват”.
В заключение письма запорожцы “пылко” просили Дорошенко прекратить дальнейшее кровопролитие и разделение отчизны и отстать от своих “широких” замыслов, причем напоминали ему евангельский текст о человеке, весь мир приобретшем, но забывшем о душе своей. Тон этого письма сильно не понравился Дорошенко, не скрывавшего своего нерасположения ко всему запорожскому войску.
15-го января 1670-го года запорожские казаки отправили 7 человек посланцев к гетману Д. Многогрешному и через него стали бить челом великому государю.
В свою очередь и гетман П. Дорошенко отправил к Д. Многогрешному послов, и через них просил Левобережного гетмана быть в единой дружбе с ним. Причина этой просьбы объяснялась тем, что Дорошенко стали известны намерения запорожцев, соединившихся с татарами идти “войной” против него и разорить его города. Сам польский король прислал Дорошенко посланцев и через них советовал гетману быть с запорожцами в согласии: поляки опасались, чтобы через Дорошенко на Польшу не поднялись турки и не причинили бы ей беды. Король грозил, что если Дорошенко не сладит с запорожцами, то Польша заодно с русскими и запорожцами пойдет на него войной и разорит все его города до основания, чтобы через него впредь не было ссор между великими государями.
Решение запорожцев воевать против Дорошенко было твердое и единодушное: 5-го мая у них собрана была рада, на этот раз рада в присутствии кошевого атамана Михаила Ханенко, читаны были листы, которые запорожцы имели через Суховея в Крым. В этих листах писано было к хану, чтобы он не ходил войной против польского короля, у которого заключен вечный мир с московским государем: в противном случае запорожцы грозили хану обратиться с просьбой к царскому величеству о помощи и вместе с русскими стоять головами против татар.
По прочтении писем, адресованных хану, запорожцы на той же раде написали письмо гетману Дорошенко в подданстве у великих государей, царя московского и короля польского быть и за христианскую веру сообща со всеми твердо против наступающих наших врагов стоять.
После такого решения тот же кошевой атаман М. Ханенко отправил в Москву письмо из Кана на Чертомлык, на имя стольника А. Матвеева, с известием о единодушном желании всех запорожцев идти войной против турок и с просьбой к царю принять низовое войско “под крыло” высококрепкой царской руки, а потом выслать в Сечь запасы пороху, а также денег на постройку судов.





126


XXXI

Обо всем происшедшем в Сечи Д. Многогрешный узнал от своего родного брата Василия и поспешил сообщить царю о намерении запорожцев отправить в Москву послов.
Между тем, запорожцы, как бы в доказательство своей готовности служить царю и воевать против врагов православной веры, отправили отряд молодцев на низ против турецких городков под начальством И. Серко.
20-го июня И. Серко ходил в Очаков и, ставши вблизи самого города, захватил много добычи, скота, взял в полон несколько турок, татар, волохов, а весь город сжег. Об этом И. Серко сам доложил князю Г. Ромодановскому, воеводе белгородскому из коша на Чертомлыке, называя себя кошевым атаманом низового войска, и просил донести царскому величеству просьбу запорожцев прислать им пушек и гранат с ранцами для “зубрения” татарских и турецких городков, чтобы сделать свободный морской путь.
20-го июля у запорожских казаков был кошевым уже не И. Серко, а Михайло Ханенко. Что произошло между запорожцами и их бывшим кошевым И. Серко, неизвестно, в какой день стал кошевым М. Ханенко. Но став кошевым атаманом, М. Ханенко написал царю Алексею Михайловичу лист и отправил его в Москву через полковника Степана Обиду с товарищами.
В своем письме Ханенко сообщал государю, что в Сечь дошла весть относительно союза московского царя с польским королем, и что Ханенко и “северный” гетман Многогрешный, обрадовавшись этой вести, учредили между собой раду и решили ударить челом государю с целью испросить у него милостивое к себе внимание и выразить искреннее желание царскому и королевскому величествам счастливых успехов в борьбе с воюющим с христианами неприятелем.
Несмотря на полную готовность всего низового войска служить московскому государю, Многогрешный, узнав об отправке в Москву послов с С. Обидой с товарищами, сам написал письмо стольнику А. Матвееву с жалобой на то, что они по слухам хотят выбрать гетмана в самом Запорожье, так как выбранного в городах не считают гетманом. Вследствие этого Многогрешный просил стольника Матвеева не верить искренности полковника Обиды и всего низового войска.
Царь на этот лист Ханенко отвечал грамотой, написанной 29-го июня. В этой грамоте сказано было, что запорожцы учинили противность царскому величеству и убили в Запорожье безвинного посла, стольника Ефима Ладыжинского и других, с ним бывших людей, чем нарушили свою клятву в верности перед святым Евангелием и забыли государскую милость. Но царское величество все вины запорожских казаков, как учиненные ими нерассудных и легкомысленных людей, отпускает и на будущие времена предает забвению. Зато приказывает казакам, чтобы они впредь не называли гетмана Д. Многогрешного “северным” гетманом, как они называли его в своем письме, а именовали гетманом Запорожским и жили с ним в любви и совете. В заключении царской грамоты было прописано, что царь приказал прислать в Запорожское войско две пушки, свинец, порох и сукна для войска, кроме полковнику Обиде и его товарищам.

127


XXXII

Отправив запорожцам грамоту, через месяц после этого царь отправил на Украину к гетману Д. Многогрешному подьячего Михаила Савина “для дел великого государя”. Приехавшему в город Гадяч Савину Многогрешный сообщил свежие вести о том, что Дорошенко и его города правой стороны Днепра собрались вместе с крымским ханом войной против левой стороны Днепра. А также уже идет на города левой стороны Ю. Хмельницкий с Калгой Нураддином, что хан хочет сделать Ю. Хмельницкого гетманом обеих сторон Днепра. Что сами запорожцы ссылаются с известным вором Стенькой Разиным и приглашают его идти безопасно на низовые города, объявляя ему, будто гетман Многогрешный не состоит в подданстве у великого государя и потому не стоит чинить над ним промысел.
В это время самому Многогрешному из верных источников донесли, что подлинно Ю. Хмельницкий, поставленный гетманом от турецкого султана, вышел на судах из Царьграда с 60 тысячами янычар и прибыл в город Тавань, что к нему хочет идти сам хан. Хан послал известие через послов о выходе Хмельницкого и татарских орд к запорожским казакам, а запорожские казаки отправили от себя хану собственных послов: Василия Завалия и Федора Хребтака, благодарить хана за известие и проведать о подлинных вестях.
Впрочем, те же запорожцы еще за две недели до поднятия с места орды, у себя на раде высказывали злые мысли против Хмельницкого, говоря, что пусть только выйдет Хмельницкий с ордами, то они дадут ему гетманство, под Заборою на Чертомлыке сложит весь наряд, и в Сечи сделаны все приготовления, и все войско негодует на гетмана, чтобы он не выходил на Русь и сидел бы на коше, потому что и без него было много таких, которые производили бунт. Тому же Многогрешному известно было и то, что татары решили действовать в двух пунктах. С одной стороны под Чигирином, с другой – под Полтавой.


XXXIII

Теснее всех от союза запорожцев с татарами пришлось Дорошенко. Кроме татар на Дорошенко шли также М. Ханенко и П. Суховей. Многогрешный рассчитывал, что Дорошенко будет разбит его противниками, и поэтому послал в Москву, чтобы в случае его бегства на Левобережную Украину приказано было не принимать ни в городах, ни в селах.
Положение Дорошенко действительно критическое. Он не имел у себя никаких союзников, кроме белогородских татар, повиновавшихся в то время силийстрийскому паше и не признававших власть ни турецкого султана, ни крымского хана.
Союзники стеснили Дорошенко в Стеблево, и ему бы пришлось очень плохо, если бы не в самую решительную для него минуту не пришла помощь от запорожцев. Запорожцы на приглашения Ю. Хмельницкого идти против Дорошенко отвечали, что они
128

у турецкого султана в подданстве не желают быть, и если Хмельницкий есть некое дело, то пусть идет в Запорожье и там казаки учинят раду для того. Спасителем Дорошенко был, собственно, И. Серко, который вовремя подал помощь Дорошенко, и его враги бежали: сперва крымская орда, потом Ханенко, Суховей и Хмельницкий.


XXXIV

Серко питал вражду против Ханенко и Суховея и, кроме того, не знал еще доподлинно о переходе Дорошенко к турецкому султану, и поэтому взял сторону стесненного со всех сторон гетмана. Но вернее будет сказать, что это произошло оттого, что было в правилах Серко.
Так или иначе, но после дела в Стеблево П. Суховей сдал свои притязания на гетманство М. Ханенко, и оба они вернулись в Сечь. Чувствуя себя бессильным, Ханенко решил войти в сношение с польским королем Михаилом III и через него укрепиться на гетманство правой стороны Днепра. Король принял эту просьбу, но с условием, если Ханенко отдаст города своего регимента Польше. Ханенко согласился на это, в чем находил себе сочувствие и в простом населении Правобережной Украины: простолюдины видели в Дорошенко губителя православной веры и решили, что лучше им стоять под Польшею, все же христианским королем, нежели под турецким, неверным царем. М. Ханенко вел переговоры с польским королем через особых послов самого кошевого гетмана Т. Палеха, Василия Завалия и других старшин.


XXXV

Для избрания гетмана собраны были в Умане представители от трех самых западных казацких полков, которые признавали М. Ханенко в гетманском звании Правобережной Украины.
Вслед за тем М. Ханенко приказано было выслать в город Острог комиссаров для “укомплектования войска казаками”. Комиссары были отправлены в числе 50 человек с войсковым судьей Семеном Бочаченко и отпущены были назад 2-го сентября. Пять человек из этих комиссаров с Василием Алекшином возвращались назад через города Д. Многогрешного, и взяли с собой какой-то замечательный от короля лист к крымскому хану, о чем гетман Многогрешный немедленно сообщил царю. Из остальных комиссаров 40 человек вместе с Бочаченко задержали на некоторое время в Остроге.
Для получения клейнодов войсковых и возвратились через города Многогрешного в конце сентября. Они прибыли на низ со знаменами и лаврами для нового гетмана Ханенко и с письмом Многогрешному от польского короля.
В том письме король упрекал Левобережного гетмана за то, что он задержал одного из запорожских послов Василия Завалия, шедшего вместе с кошевым Г. Палехом в посольстве к королю. И отослал его в города московского государства. Король хлопотал

129

о том, чтобы вернуть Завалия в Запорожье и написал о том московскому царю.
Многогрешный обо всем этом известил царя, и в свое оправдание по поводу В. Завалия сообщил, что запорожские послы, когда еще Палех ехал к королю, сами оставили Завалия в Батурине для возвращения его с письмом, тут же написанным в Сечу к казакам, но он после их отъезда тот же час возвратился в Запорожье. Сообщая об этом царю, Многогрешный в это время сообщал и о том, что прибывшие к нему послы с С. Бочаченко с товарищами избрали путь по городам левой стороны Днепра, избегая гетмана Дорошенко. Что шесть человек из их числа остались еще при королевском величестве на сейме для получения булавы, и также будут возвращаться городами левой стороны Днепра. По этому поводу Многогрешный задержал у себя послов Ханенко и спрашивал у царя разрешения на то, можно ли ему пропускать их через малороссийские города вотчину царского величества. Письмо Многогрешного к царю оканчивалось известием о возвращении его родного брата Василия из Запорожья и о поступлении его на службу белогородскому воеводе князю Г. Ромодановскому, к которому гетман отправил часть своего войска против “клятвопроклятого вора” С. Разина.
Вслед за письмом царю гетман послал письмо к А. Матвееву, в котором изъяснял боярину, что вследствие своей рабской готовности все время остерегать престол царского величества, он сообщает о проезде через город Батурин королевского стольника Андрея Жалского Ивана Завиши, Стефана Белого да Василия Завалия с данными им от короля знаменем, булавой и бунчуком для Войска Запорожского.


XXXVI

Вероятно, от этого же излишнего усердия “к престолу царского величества” гетман Многогрешный стал запрещать свободный отход украинских казаков запорожских, бывших на Украине, “возвращавшихся в Сечь”, некоторых из них приказывал даже хватать и в тюрьмы бросать. М. Ханенко, узнав о том, писал Многогрешному, что такого порядка от древних лет на Украине не бывало. Прежде по одному или по два человека, но целыми полками казаки из городов в Запорожье ходили, и ни от кого в том запрещения не имели. Ханенко просил Многогрешного через письмо, посланное запорожцем Иваном Шилом, прекратить такое распоряжение, возвратить все добро запорожским товарищам, попавшим, было, в тюрьму в Миргороде и ушедшим оттуда в Запорожье, а также выправить деньги от П. Суховея, который, никому не сказавшись, хитростью унес от запорожских казаков и захватил с собою из скарба 170 ефимков войсковых.
Так или иначе, но М. Ханенко достиг своей цели и объявлен был гетманом Правобережной Украины в противность Дорошенко. В этом он обязан был всецело в Запорожье, и через запорожских комиссаров он вел все свои переговоры с польским королем. Результаты переговоров запорожцев с поляками были опробованы королем и подтверждены сеймовою комиссией 22-го декабря 1670-го года и касались не только городового, но и низового или запорожского войска, “находившегося на Низу в Сечи”.
Все дело было сделано в городе Остроге 2-го сентября, но подтверждено комиссией 22-го декабря. В комиссии от запорожцев были С. Бочаченко, Я. Ярошенко, Р.
130

Малюк, И. Полтавец, И. Завиша, С. Белый, В. Алекшин с товарищами, а также войсковой
запорожский писарь А. Тарасенко, подписавшийся собственной рукою от имени всего низового его королевского величества Запорожского Войска.
По универсалу король обещал сохранить древние вольности запорожских казаков и веру греческой церкви, взамен чего требовал от запорожцев прекратить всякие в Сечи и в вольностях бунты собственными силами, не давая распространяться этому злу, и всякому, кто будет противиться такому постановлению, воевать и карать противника. Сам Ханенко признает гетманом на основании гадячских (несколько измененных) статей и принес на том присягу королю и Речи Посполитой, взамен чего получил булаву, бунчук и печать.
В Острожском договоре запорожцев с поляками И. Серко не участвовал. Все это было сделано заступившим его место М. Ханенко и главным вожаком самого  товарищества.
Острожский договор запорожских казаков с польским королем не был изменой низового войска русскому царю, так как по установленному Андрусовскому перемирию России и Польши, Запорожье в одинаковой мере принадлежало как России, так и Польше.
Московский царь не мог официально объявить запорожцев изменниками и имел право претендовать только на то, что условие острожской комиссии между казаками и поляками были сделаны без его ведома и без присутствия московских полномочных представителей. Но сами запорожцы не считали себя изменниками русскому царю и могли в этом случае выставить на вид то, что они делали благое дело, одинаково полезное как для Польши, так и для России – взяли на себя задачу успокоить раздираемую бунтами Украину и защитить ее от злейших ее врагов: татар и турок.
Но в Москве иначе посмотрели на дело условий, заключенных запорожцами с польским королем, и если не объявили запорожцев именем изменников явно, то признали их таковыми тайно.


XXXVII

Гетман Дорошенко, узнав о договоре запорожцев с польским королем и имея двух противников себе: одного Многогрешного в Батурине, а другого Ханенко в Умани, написал запорожцам на имя кошевого атамана Лукаша Мартыновича обширное письмо, в котором, оправдывая себя, говорил, что он принял турецкую протекцию не по легкомыслию своему, а по великой нужде и именно потому, что вся Заднепровская Украина по Андрусовскому трактату очутилась вновь в руках поляков, выторговавших ее себе у Московского царя подобно тому, как торгуют бессловесным и ничего не смыслящим скотом, ввергнувших ее в первобытное лядское иго и выбравши на погибель Украине к двум гетманам еще и третьего. Письмо это вызвало у запорожских казаков различные ощущения. Одни слушали его и плакали, другие слушали его и поносили и лаяли Дорошенко. Кошевой атаман Л. Мартынович хотел, было, отвечать на него, но ему не позволила этого сделать “запорожская халастра”. Дорошенко же, долго ждавший ответа от запорожцев и не дождавшись его, увидел в том сам пренебрежение к себе и снова стал питать ненависть к запорожцам.
131

Объявив М. Ханенко гетманом Правобережной Украины, польское правительство стало собираться к борьбе с Дорошенко, и обратились по этому поводу за помощью к московскому царю. Московский царь отправил в Польшу своих послов и передал через
них отказ в просьбе короля, а вместе с тем выразил свое неудовольствие польскому правительству вследствие отправки посла А. Жолского с войсковыми клейнодами и с запорожцами Завыщей, Белым и Завалием. Царское величество того королевского посланного велел возвратить в Польшу, а запорожских посланцев отпустить в Запорожье, потому что королевское величество и Речь Посполитая поступили не по Андрусовскому договору – в Андрусовском договоре сказано, что запорожцы с Тамановскими островами и населением должны состоять в послушании обоих великих государей, а королевское величество, не обославшись с царским величеством, самолично отправил посла в Запорожье.
Несмотря на отказ московского царя в помощи Польше войском против гетмана Дорошенко, положение последнего все-таки оказалось незавидное, и он, предупреждая опасность, вновь заговорил о своем желании поддаться московскому государю и хлопотать о том, чтобы царь приказал гетману Д. Многогрешному не пропускать из Сечи к польскому королю запорожских послов и не давать им ни корма, ни питья. Дорошенко доказывал, что все ссоры на Украине происходят из-за запорожцев и всячески старался о том, чтобы царь ни в чем не велел им и написал бы свой указ ко всему украинскому населению не слушать запорожцев ни в чем.
Но в Москве к донесению Дорошенко относились также отрицательно, как и к просьбе польского короля, и Дорошенко принужден был бороться со своими противниками собственными средствами и средствами крымского хана, с которым он вошел в союз. Весной 1611-го года Дорошенко отправил на Украину родного брата своего Г. Дорошенко, чем стал “причинять Украине большую шкоду”. Эта шкода была так велика, что против Г. Дорошенко поднялись польские гетманы, коронный Ян Собеский и польский князь Д. Вишневецкий. Видя, однако, “великую докуку” от татар, гетманы отправили на Запорожье послов, приглашая через них запорожское войско идти на помощь полякам против татар к Медвежину.
Собеский и Вишневецкий стояли в это время на Глиняном поле возле Бора. Г. Дорошенко с 6 тысячами белогородских татар – на границе в местечке Стеш, а сам П. Дорошенко расположился под Белой Церковью с одними казацкими полками без татар, но в ожидании к себе крымского хана. К хану он послал Кальницкий полк для охранения татарских улусов от запорожцев. Сами запорожцы и И. Серко с М. Ханенко только что вернулись из похода под турецкий Аслан-город и Джа-Кармень. Последний они взяли приступом. Стада, находившиеся возле него, захватили с собой. Когда Серко вернулся в Сечь, то казаки приняли его с большой благодарностью, приказали выдать ему из войскового скарба платье и просили принять на себя звание ватага и готовиться к походу в поле. В Сечи был М. Ханенко. Казаки решили общей радой отправить за калмыками, так как они разорвали мирные отношения с татарами.
Как раз в это время прибыл к запорожцам посол от поляков. С послом было отправлено несколько панов, но их схватила стража Дорошенко и только одному с листами удалось добраться в Сечь.

132

Прочитав лист, привезенный польским послом, Серко и Ханенко взяли с собой 6 тысяч человек самых отборных казаков и с ними двинулись на подмогу польским гетманам. К тому времени Дорошенко оставил Белую Церковь и сошел в Стовище, где ждал к себе двигавшегося из Крыма хана. С татарами Серко и Ханенко, услышав о движении татар, залегли на переправах дорогу хану, бились с ним три дня и немало татарских голов положили, а после боя помирились с ханом и сделали с ним договор идти вместе войной на Дорошенко. В это же время белогородская орда, бывшая вместе с Дорошенко, была разбита польскими гетманами под Брацлавом, оставила Украину и ушла в свои земли. То же сделал и Кальницкий полк, который находился по приказанию Дорошенко в Крыму для защиты татар от запорожцев, вернулся в Крым и пристал к Ханенко.
К Серко с Ханенко прибыл слуга князя Вишневецкого Ковальский и указал, куда последним идти на соединение с поляками. Серко с Ханенко двинулись на соединение с поляками в Бершадь. Из Бершадя они двинулись на Ладыжин.
Дорошенко, было, пошел вслед за Серко и Ханенко. Дошел до реки Буга, но из-за большой воды не мог переправить ни пехоты, ни конницы через реку, сколько ни старался в том и, потерпев на бродах большой урон в людях, повернул назад в Чигирин с “оскуделым в запасах и голодным войском”, где ждал до 29-го сентября Нураддин-султана с татарами и пашу с белогородской ордой.
Между тем Серко и Ханенко, счастливо ушедшие от Дорошенко, пришли в Ладыжин. К приходу Серко и Ханенко польские гетманы успели уже побить татар под Брацлавом и заняли его своими войсками. Сделавши раду в Ладыжине, Серко и Ханенко пошли под Кальник, который не хотел сдаваться польским гетманам. У Кальника казаки и жолнеры простояли две недели, занятые добыванием его. Но взяв Кальник, казаки и поляки отступили к Брацлаву и отсюда в октябре месяце разослали гарнизоны в сдавшиеся польскому королю замки: Могилев (на Днестре), Немиров, Ладыжин, Стеню, Рашков и самый Брацлав. Войскам всех замков польские гетманы отдали приказание повиноваться гетману Ханенко и прислали ему в помощники рейментаря Вежицкого. Сам Ханенко с Серко, казаками и жолнерами расположились в Ладыжине, где казаков запорожских кормили люди, а “жолнеры питались с гроша”.
6-го октября польский гетман князь Д. Вишневецкий стоял уже с польскими войсками под Кальником, откуда собирался перейти в Белую Церковь, а коронный гетман Ян Собеский – в Лысянку. При них же были Серко и Ханенко.
В это время Дорошенко отправил под Кальник против Ханенко, Серко и Собеского подъезд из выборных казаков и татар, и тут между противниками произошел бой. Коронный гетман наголову побил казаков и татар Дорошенко, многих из татар взял в полон и отправил королю в Краков. С польскими гетманами было много войска и потому Дорошенко приходилось от них очень тяжело. Казаки Дорошенко постоянно перебегали к Серко и Ханенко, и Дорошенко готовился отступить в Корсунь, для этого приказал укрепить его войсками. После этого боя запорожцы и поляки оставили Кальник и двинулись ближе к Днепру. 24-го октября у запорожцев и поляков в местечке Ильинцы, в 50 верстах от Умани, была рада в присутствии польских гетманов. И на этой раде Серко и Ханенко с запорожскими казаками присягнули быть в вечном подданстве у польского

133

короля и стоять заодно против общих неприятелей. Взамен того польские гетманы присягнули Серко, Ханенко и всем запорожским казакам не отнимать у них стародавних привилегий и вольностей. Вероятно, в это время запорожцам определены были “его королевская милость”, жалованы деньгами и сукнами, а Серко и Ханенко прислано было и шелк, и одежду.


XXXVIII

После рады под Ильинцами коронный гетман пошел в Белую Церковь, полный гетман с Ханенко двинулся к Ставищам, а Серко пошел вместе с поляками и запорожцами, конными и пешими, на татар и в 15 верстах от Ильинцев побил их около 2 тысяч человек, а после боя с татарами спустился в Рашков и оттуда с 500 человек пошел в Белую Родчику.
Гетман Дорошенко в свою очередь послал подъезд из татар и казаков под город Немиров, где стояла королевская казна с деньгами и сукнами, которая была вывезена из Польши на жалованье казакам Ханенко. Подъезд осадил город Немиров, затем Пятигоры, где стояли польские гетманы с войском. Последние, постояв в Пятигорах, спустились к Днестру, и тут один из гетманов стал у Рашкова, другой в Могилеве, а Ханенко поставили в Ладыжине. При них было очень много войска – казаков, поляков, наемных немцев. Они заняли все города от Днестра до Буга, в некоторых из них занимали замки, и располагались в них на зимнюю стоянку. Ханенко имел у себя два полка или 2000 человек казаков и до 1000 поляков. Из Ладыжина он послал на левую сторону Буга, под Зиньковцы, где стояли 30 тысяч человек белогородской и крымской орды и янычар, войскового есаула Ивана Шика с семьюдесятью человеками запорожской пехоты. Запорожцы перешли Буг, и нашли в Подворках 500 человек татар и побили их. Но в это время на запорожцев налетела орда и в свою очередь разгромила их. С Ханенко был в Ладыжине и Серко, который, впрочем, скоро оставил Ладыжин и спустился в Чичельник.


XXXIX

7-го ноября Ханенко принял посланные ему от польского короля клейноды, бунчук и булаву в местечке Млинках, в двух милях от Кальника. Из своих стоянок Ханенко и Серко идти в Крым против татар, чтобы не пропустить их помощь к Дорошенко. Последний по-прежнему стоял в Лысянке и взывал о помощи крымскому хану, но хан пока отказывался в помощи своему союзнику, так как боялся прихода на свои города и улицы Ханенко и Серко.
Серко и Ханенко действительно снялись со своих мест и удалились в Белогородчину и Валашскую землю. Тут они разгромили три села, из которых одно называлось Чабурго, и взяли статку 4 тысячи рублей, но когда повернули, то на них напал султан Нураддин с ордой, янычарами и с пушками, вышедши в числе 10 тысяч из Очакова. Настигнув их в урочищах Куяльник, в степи, хан стал по ним стрелять из пушек, 
134

но пушки эти разорвались и никакого ущерба запорожцам не причинили. Когда Ханенко и Серко пришли к реке Бугу, то здесь их встретил королевский посол с обещаниями, что если запорожцы пойдут к королевским украинским городам, то получат от короля плату. Серко и Ханенко поверили этому, и пошли к польским городам, и в конце ноября были уже в Ладыжине.
Между тем сам Нураддин-султан поспешил к Дорошенко. Прибыв к Дорошенко, он потребовал к себе Магомет-пашу с белогородской ордой и с отрядом турецкого войска 2,5 тысячи человек, стоявшим у Каменец-Подольского для сбережения от поляков. Турки и белогородские татары в числе коих был мурза Тенмамбет, пошли на помощь к Нураддину и встретились с ним вблизи Умани.


XL

Таким образом, Дорошенко, усилившись татарами и турками, 24-го ноября двинулся из Лысянки против своих врагов. Дорошенко зазывали к себе сами ладыжинцы, обещая ему выдать Ханенко с запорожскими казаками. Услышав об этом, польские гетманы отправили послов к Дорошенко в Лысянку с предложением помириться, не пустошить земли и быть по-прежнему при своих вольностях в подданстве у польского короля. Но Дорошенко и белогородский паша отказали в том гетманам, объявив, что они помирятся с казаками под Львовом, а не в черкасских городах. Гетман Дорошенко рассчитывал, расправившись с поляками, идти на города левой стороны Днепра. Выйдя из Лысянки с пашой и Нураддином с казацким и татарским войсками, он приблизился к Ладыжину, но здесь вместо того, чтобы действовать против запорожцев и поляков всеми силами, начал посылать набеги.
Такое действие Дорошенко объяснилось тем, что он не имел у себя пушек, которыми мог бы обстреливать со всех сторон Ладыжин. Запорожцы и поляки против войска Дорошенко делали удачные вылазки, нанося многим татарам смертельные раны, не причинив никакого вреда Ладыжину.
Дорошенко отошел от него, взял черкасский городок над Бугом, перебив в нем много людей и побрав животину, в самой крепости этого городка также не приступом.
После этого похода Дорошенко с казаками и татарами повернули назад к Днепру. Тут Нураддин стал в Корсуне, белогородцы и с ними Тенман бет-мурза близ Киева и Канева. Турецкий паша вернулся в Белгород, а сам Дорошенко расположился в Чигирине. Нураддин султан, пробыв с Дорошенко четыре месяца и отпраздновав свой байрам, снялся со своим войском и пошел из Канева в Хорошев.


XLI

В Москве, по всей видимости, не были довольны действиями запорожцев за союз
их с поляками. Больше всего, конечно, не могло понравиться царю известие о присяге

135

низового войска на верность польскому королю и этим можно объяснить отправку царской грамоты 19-го декабря гетману Д. Многогрешному о пропуске торговых людей с хлебными запасами на Запорожье. В этой грамоте писалось, что к царю дошли подлинные известия о тайном проходе людей из новых слобод Белогородского полка и из города близ Тора и из самого Тора с хлебными запасами в Запорожье и Сечь, а также о перспективах из городов Полтавского полка украинских казаков через реку Орел и Самару близ устья их. Не желая, чтобы повторялось будущее царя, царь послал там грамоту белогородскому воеводе Г. Ромодановскому со строгим наказом отнюдь никого не пропускать в Запорожье с хлебными запасами и ни с чем другим, и велел за посланной грамотой к князю послать о том же грамоту и гетману.


XLII

Положение Дорошенко удручалось, помощь татар была слабая, но спасала Дорошенко неопределенность польских гетманов ввиду приближавшегося сейма в Варшаве. Этот сейм заставил поляков снова войти в мирные переговоры с Дорошенко. После праздника Рождества Христова к Дорошенко отправлены были королевские послы, “для того чтобы Дорошенко был в соединении с королевским величеством”. Но Дорошенко этим послам отвечал, что он может помириться с поляками только тогда, когда сначала ему выдадут Серко и Ханенко, то он с ними мириться не станет, и весной будет воевать поляков с турками и ордами.
А Ханенко в это время стоял в Ладыжине и имел при себе 6 тысяч запорожцев, Серко же пошел в Чичельник с 500 запорожцами. Оба держались стороны польского короля и оба собирались идти на Лысянку и Чигирин.
Впрочем, сами запорожцы уже недовольны были польским правительством, которое обещало им жалованье, если только они придут в украинские польские города, “и хотя запорожцы пришли в города королевского величества, но все так платы им от короля ничего не дано, и как будет вина, то они от Серко и Ханенко все думают разойтись по городам”. Изуверившись в польском правительстве, запорожцы вновь хотели стоять под великодержавную и непобедимую руку царского пресветлого величества в вечном подданстве”. На том порешили просить ходатайство у гетмана Д. Многогрешного через своих послов: “И только великому государю его царскому величеству запорожцы будут годны, то он, гетман, будет призывать, чтобы они были под рукою царского величества в вечном подданстве”. Так доносил в Москву стрелецкий полуголова А. Танеев, бывший у гетмана Многогрешного 7-го февраля 1672-го года по делам великого государя и с милостивым словом к гетману. Очевидно, желая расположить к себе Многогрешного, запорожские послы тут же сообщили ему о том, что к Дорошенко уже посылает послов с разными подарками литовский гетман Казимир Пац и склоняет его к миру с поляками, но Дорошенко отказывает Пацу и собирается идти на города Украины левой стороны Днепра.
Но Дорошенко на города левой стороны Днепра не пошел, так как он лишился
главных своих сторонников: Нураддина-солтана и Тенмамбет-мурзу. Нураддин и
136

Тенмамбет, выйдя из зимних стоянок, пошли под город Хорошев, а из-под Хорошева Нураддин-солтан направился в Крым, а Тенмамбет – в Белгород на Днепре. Последний, разлучившись с Нураддином-солтаном, пройдя некоторое расстояние, вследствие того, что у него пристали лошади, должен был остановиться на реке Курильнике, между Днепром и Днестром, близко белогородского рубежа. Когда Тенмамбет стал кормить лошадей, то тут на него наскочили Серко с запорожцами и, перебив несколько человек татар, трех взял живыми в плен и с ними самого Тенмамбета-мурзу.
Отход Нураддина-солтана и пленение Тенмамбет-мурзы ничего хорошего не обещали гетману Дорошенко, и потому он на время смолк, выжидая благоприятных обстоятельств.


XLIII

24-го января государь велел боярину Хитрово поговорить с малороссийским посланцами Забелою и Гвинтовкою. Хитрово объявил им, что все дела должны быть решены на раде, на которую отправляется боярин князь Г.Г. Ромодановский, стольник А. Матвеев и дьяк Богданов. Хитрово объявил также, что государь велел отпустить малороссийских посланцев 161 человек, и спрашивал, где пристойнее быть раде. Посланцы настаивали, чтобы раде быть в Батурине, но государь решил быть ей в Глухове – для ближайшего привоза из городов людских запасов и конских кормов, и решил, чтобы рада была черневая.
1-го марта приехал Ромодановский с товарищами в Глухов, 3-го приехал А. Баранович, и в тот же день боярин созвал раду у себя на дворе. Народу не было много, потому что из казаков и мещан были только выборные люди. Ромодановский объявил, что царское величество указал им, по их правам и вольностям, выбрать гетмана, кого они излюбят: все отвечали, что выбирают Демьяна Игнатовича.
Наступило дело потруднее: начали читать статью, что в Переяславле, Нежине, Чернигове и Остре быть воеводам и ратным людям. Поднялся шум:
- Мы били челом, чтобы воеводам не быть на этой стороне!
5-го марта был новый съезд. Ромодановский начал тем, что вывод воевод делал на схожее.
- Но воеводы, - отвечал гетман, - казакам и жилецким людям обиды многие нестерпимые чинили, в дела вступались, нас убытчили: служивые люди казаков бесчестили, лаяли, мужиками называли, воровства от них частые и поджоги. В том бы великий государь был на нас надежен, стали бы служить верно, безо всякой шатости, изменять никогда не будем.
- Вы о выводе ратных людей из городов и не думайте, какую вы дадите поруку, что вперед измены никакой не будет?
Гетман и старшины молчали. Боярин продолжал:
- И прежде были договоры, перед святым Евангелием душами своими их крепили, и что же? Соблюли их И. Выговский, Ю. Хмельницкий, И. Брюховецкий? Видя с вашей
стороны такие измены, чему верить? Чтоб больше об этом деле и помину не было.
137

6-го марта рано утром съехались все и подписали статьи согласно воле великого государя. В статьях договорились: быть воеводам и ратным людям в городах Киеве, Переяславле, Нежине, Чернигове и Остре. Жителям воеводам не ведать, иметь начальство только под своими ратными людьми. Поборы собирать, как написано в статьях Б. Хмельницкого. Реестровым казакам быть в числе 30000. Ратным людям по казацким дворам не становиться, становиться у мещан и мужиков. Казаков изменниками и мужиками не называть, беглецов выдавать. Как будет съезд с польскими комиссарами, то будут на него приглашенные и малороссийские выборные, только эти посланцы с послами и комиссарами сидеть не будут для избежания ссоры, а тогда начнутся разговоры о делах малороссийских, то бояре призовут посланцев и объявят им, о чем идет дело, если призовут их царские послы и польские комиссары в заседание, то им говорить о благочестивой вере и о других своих делах, только без всяких ссор, тихими и приличными разговорами (казаки никак не согласились на это, чтоб посланцам их не сидеть с послами и комиссарами). Гетман жить будет в Батурине.
Подписавши статьи, пошли на площадь перед соборною церковью: здесь опять боярин спросил, кого хотят в гетманы? Раздался крик:
- Демьяна Игнатова!
Обозный и полковники поднесли Демьяну булаву. Боярин вручил новому гетману подтвердительные царские грамоты, после чего все пошли в церковь и принесли присягу.


XLIV

В августе король Ян Казимир отрекся от престола, и начались выборы. Архиепископ Примас, гетман Пац и референдарь Бростовский присылали к Нащокину с объяснением, что царевич Алексей Алексеевич наречен кандидатом и что успех дела несомненен, но и вместе  с тем им хотелось выведать у Нащокина, согласится ли царь послать к ним сына на их условиях? Согласились, что съезд русских и польских уполномоченных опять будет в Андрусове, и с русской стороны назначен был тот же Ордын-Нащокин, с польской – Ян Глинский, воевода келтминский. Нащокин возвратился в Москву. Но весною 16769-го года он уже опять ехал на съезд, ехал на последнюю службу.
Уже в Варшаве был избран новый король – Михаил князь Вишневецкий, сын знаменитого Иеремии, который вел ожесточенную борьбу с казаками, а съезды все велись. Поляки никак не хотели передавать Москве Киев, и в этих переговорах прошло 2 месяца.
На девятом съезде, 29-го ноября, комиссары объявили, что им велено подтвердить договор о соединении войск, договор о вечном мире был отложен, но комиссары упорно стояли, чтоб назначен был срок сдачи Киева. Это упорство затянуло переговоры до 7-го марта 1670-го года, когда поляки, наконец, перестали толковать о Киеве. Постановили, что первый Андрусовский договор сохранился во всех статьях, запятых и точках, равно и постановление о союзе против басурман.


138


XLV

Летом 1671-го года на западной стороне Днепра началась война: с одной стороны Дорошенко с турками и татарами, с другой – поляки пустошили несчастную страну. Ханенко и Серко были на стороне польской.
Но и восточная сторона не была спокойна. В конце 1671-го года в Москве узнали,  что гетман Многогрешный обнаруживает сильное неудовольствие, вследствие неопределения границ между Малороссией и Литвою по реке Соже. “Если царское величество, - говорит гетман царскому посланцу, подьячему Савину, - изволил земли наши отдавать королю польскому, то уже изволил бы и всех нас отдать, король будет нам рад! Но у вас на этой стороне войска тысяч сто будет обороняться, а земли своей не уступим”.
Все это говорил гетман с сердцем, и тотчас же поехал с челядью своею в поле и тамошние люди Савину сказывали: когда гетман сердит или в каком сумнительстве, то все ездит по полям и думает про всякие дела.
Для объяснений по делам польским в январе 1672-го года к Демьяну в Батурин явился стрелецкий полуголова Танеев. В Батурине при гетмане жил в то время голова московских стрельцов Г. Неелов, он порассказал Танееву много новостей.
“Ездил нежинский протопоп в Новгород-Северский, к архиепископу Л. Барановичу заехал, по дороге в Батурин, был у гетмана и там начал ему говорить:
- Я узнал, что государь указал быть на мое место гетманом киевскому полковнику Константину Солонине, а меня оставить.
Протопоп отвечал ему, что не верит таким словам, государь его жалует и никогда не переменит. Гетман осерчал, и хотел своими руками отсечь протопопу голову саблею у себя в светлице, и бранил его всячески, кричал:
- Ты заодно с москалями много торгуешь!
Когда пронесся слух о смене Демьяна Солониною, то гетман пил непомерно и сердит был многое время. С Нееловым не говорил ничего и к себе не призывал. Пьяный изрубил саблею переяславского полковника Д. Райчу, так что тот слег от ран. В другой раз, напившись, бил по щекам и пинками, и хотел рубить саблею судью И. Домонова, насилу Неелов отнял у него саблю, за что Демьян бранил его москалем.
- Но когда гетман не пьет, - говорил Неелову Танеев, - то у него все рассмотрительно: теперь вся старшина боится его взгляда, и говорить ни о каких делах не смеют, потому что гетман стал к ним непомерно жесток.
Однажды говорил со мною гетман: как бы царское величество изволил той стороны Днепра гетмана П. Дорошенко принять под свою высокую руку, то он бы, Дорошенко, был бы на той стороне Днепра гетманом, а я на этой стороне. Дорошенко бы ту сторону от неприятельских людей оберегал, а эта сторона была бы в мире и тишине, на сю сторону Дорошенко неприятелей бы не пускал”.
Неелов объяснил и причину такой внезапной перемены в отношениях Многогрешного к Дорошенко: “Гетман, - говорил он, - ссылается тайно и беспрестанно с
Дорошенко, на банкетах пьет, Дорошенко и меня пить заставляет.
139

Поскакал в Батурин Малороссийского приказа переводчик Г. Колчинский с царскою грамотою к гетману. Государь писал: “Нашего указа не бывало, чтобы Солонине быть гетманом. Мы никогда не назначим гетманом без челобитья всего Войска Запорожского и без рады войсковой даже и по смерти твоей. Солонина удержан в Москве для переговоров с польскими посланниками”.
В Батурин опять поскакал Танеев. Выслушав успокоительную царскую грамоту, гетман долго молчал, потом начал:
- Как мне, начальным людям и всему Войску Запорожскому не иметь опасения, видя, что великий государь Киев и эту сторону Днепра отдает ляхам в вечную нестерпимую неволю, посрамление и бесчестие, церкви Божии на унию, разорение и запустение отдает тайно, потому что во время переговоров в Москве нашим посланцам не позволили сидеть в посольской избе и вольных голосов иметь, держат их на Москве, как невольников, отговариваются тем, будто королевские послы этого не хотят, называя их своими холопами. А великий государь город Киев и все малороссийские города не саблею взял – поддались мы добровольно для единой православной веры. Если Киев и все малороссийские города и все Войско Запорожское великому государю не надобны, отдаст королю, то он бы воевод своих из этих городов велел вывести, мы сыщем себе другого государя”.


XLVI

Вместо заточенного в Новоспасский монастырь в Москве Мефодия назначили другого блюстителя митрополичьего престола, черниговского архиепископа Лазаря Барановича. Между тем на правом берегу Днепра проживал освободившийся из мариенбургского заключения митрополит И. Тукальский, посвященный и признаваемый константинопольским патриархом. В Москве не доверяли ему, как благоприятелю Дорошенко и стороннику целости и независимости Малороссии. Митрополит Иосиф, живя в Чигирине, близ Дорошенко, исходатайствовал у константинопольского патриарха нахождения проклятия на Д. Многогрешного за его измену Дорошенко. Это сильно тревожило Многогрешного, особенно когда он, поскользнувшись, упал и расшибся. Многогрешный считал это для себя знаком Божьего наказания, и убедительно просил царя исходатайствовать ему решение от патриарха. Царь отправил к патриарху Мефодию просьбу о Многогрешном. Патриарх был  в затруднении: ему хотелось исполнить просьбу царя, но он боялся турецкого правительства, которое покровительствовало Дорошенко и Иосифу. Патриарх, наконец, дал разрешение, но с тем, чтобы оно было тайное.
Скоро, однако, после того обстоятельства наставили Многогрешного в недружелюбные отношения с Москвою. Воеводское управление было до крайности несносно для Малороссии. Посполитые по-прежнему порывались казаковать: компанейцы, усмиряя их, причиняли им всякого рода обиды. Вспышки народного негодования начали проявляться. Многогрешный, подобно своему предшественнику, ожидал всеобщего бунта, который был там возможнее, что Дорошенко то и дело рассылал своих агентов увещевать левобережных малороссиян действовать заодно с ними при
140

турецкой помощи для возвращения свободы и целости своему отечеству. Некоторые полки открыто стояли за Дорошенко. Малороссиян раздражало еще и то, что вовремя переговоров, бывших между Нащокиным и комиссарами о подтверждении Андрусовского договора, малороссийских посланцев не допустили до участия в этих переговорах. Ожидаемая отдача Киева со всею его святынею оскорбляла народное чувство. Многогрешный в своих письмах к А.С. Матвееву убеждал московское правительство избавить Малороссию от воеводского управления и суда: об этом же просил и Л. Баранович. Но в Москву приходили письма и нежинского протопопа С. Адамовича, который то и делал, что отговаривал Барановича от Многогрешного, хотя в то же время прикидывался другом последнего. В своих письмах, посылаемых в Москву, он уверял, что Малороссия только и держится присутствием воевод и ратных людей и немедленно взбунтуется, как только их выведут. Московское правительство, направляемое такими доносами, не выводило воевод и приказывало наблюдать и над самим гетманом. В гетманской столице Батурине находился стрелецкий голова Г. Неелов, сообщавший в Москву о поступках гетмана. Напиваясь допьяна, Многогрешный отпускал оскорбительные замечания и похвалялся над Москвою. Дорошенко вступил с ним в сношение и убеждал его действовать заодно с ним. Неизвестно, до какой степени Многогрешный решился быть союзником Дорошенко и начал неприязненные действия против Москвы, но Многогрешный высказал сам великороссийскому гонцу Танееву намерение ни за что не отдавать Киева полякам и вместе с Дорошенко воевать Польшу.


XLVII

Прежде чем московское правительство решало, как поступать с доносами на Многогрешного, против последнего составился заговор, руководителем его был обозный П. Забела. Он склонил на свою сторону писаря Мокриевича, судей: Домонтова, Самойловича и переяславского полковника Д. Райчу.
Ночью на 8-ое марта Танеев и Неелов отправились к Петру Забеле в стрелецких зипунах с банделярами и бердышами. Там, кроме хозяина, были те же: судьи И. Домонтович и И. Самойлович, а также Д. Райча. Как увидели старшины московских людей, залились слезами и повели жалобную речь: “По наученью дьявольскому, по прелести Дорошенковой гетман, забыв страх Божий и суд его праведный, царскую милость и жалованье великому государю изменил, соединился с Дорошенко под державу турецкого султана”.
Старшины просили, чтобы Танеев передал все это Матвееву, а тот бы доложил государю, чтобы великий государь не отдал отчины своей злохищенному волку в разоренье, изволил в Путивль прислать наспех своих выборных конных людей, человек 400 или 500, а к ним прислать свою милостивную обнадежительную грамоту. Они и Неелов дадут ратным людям знать, чтобы прибежали в Батурин наспех. Можно на Конотоп послать об одну ночь, но еще до их приезда они свяжут волка и отдадут Неелову, а когда приедут ратные люди, отошлют с ним в Путивль и, написав все его измены, повезут к государю сами. Забела с товарищами исполнил свое обещание. В марте,
141

в ночь, заговорщики схватили Многогрешного и отправили в Москву с писарем Мокриевичем. В Москве Матвеев подверг Многогрешного допросу и пытке. Демьян отвергал обвинения в измене, но сознался, что в пьяном виде говорил “неистовые речи”. Старшины, от имени всего малороссийского народа, просили смерти бывшего гетмана и его брата Василия.
14-го апреля бояре и думные люди съехались в Посольский приказ расспрашивать Демку Игнатова об его измене и кто с ним в той измене советовал.
- Я великому государю изменить не хотел, - отвечал Демьян, - служил я ему верно, за Сожу не заезжал, полковников переманивал по совету всей старшины, в Киев хотел ехать по письму печерского архимандрита, что от ляхов насилие и разорение. Я посылал в Киев к воеводе князю Козловскому, чтобы он оборонил печерских людей от поляков, но писарь Карл присоветовал мне самому идти в Киев обозом. С Дорошенко ссылался я о том, чтобы он на этой стороне обид не делал. К Соже я посылал по совету полковников и всех начальных людей, а больше писаря Карла Мокреева. Я хотел одного – сделать рубеж по Сожу.
Бояре начали расспрашивать с великими пристрастиями, чтобы Демка свою вину принес, сказал правду, как с Дорошенко об измене ссылался, кто про их совет ведал и на чем у них положено. Если же не скажет, то будут пытать. Демьян повторил, что никогда не думал об измене, с Дорошенко ссылался о любви и дружбе, чтобы тот не приходил войной на этот берег, и Дорошенко его к турскому не подговаривал. Сделан был новый расспрос и пытки, и тот же ответ, что измены никакой не мыслил. На второй пытке Демьян говорил те же речи.
6-го мая А. Матвеев и думный дьяк Богданов расспрашивали гетманова брата Василия Многогрешного, есаула П. Грибовича и Дорошенковых посланцев. В. Многогрешный отвечал, что ничего не знает.


XLVIII

28-го мая на болоте за кузнецами поставили плаху – будут казнить гетмана Демку Многогрешного и брата его Ваську.
Привезли преступников и начали читать им вины, то есть все поданные на них обвинения: “… Бояре и думные люди, слушав ваших расспросных речей, приговорили вас, Демку и Ваську, казнить смертью, отсечь головы”. Демку и Ваську положили на плаху, но бежит гонец и объявляет, что великий государь, по упрошению детей своих, пожаловал, казнить Демку и Ваську не велел, а указал сослать в дальние сибирские города на вечное житье. Бояре приговорили сослать к ним жен и детей.
Демка был сослан в Тобольск с женою Анастасиею, детьми, братом Василием и племянником. Сослали в Сибирь и друзей его: нежинского полковника Гвинтовку и есаула Грибовича. Последний убежал из Сибири, а остальные, сосланные по этой же  причине, содержались некоторое время в оковах, отправлены подальше и поверстаны на службу.

142


XLIX

В Тобольске велено держать ссыльных за крепким караулом скованных, а из Тобольска разослать по разным острогам в пешую казачью службу.
Участь ссыльных была отягчена вследствие бегства Грибовича. Тогда Многогрешного с товарищами, вместо того послать по острогам в казачью службу, велено держать скованных в тюрьмах, “для того, говорилось в указе, что они забыли страх Божий и нашу государеву милость товарищ их П. Грибович из Сибири бежал”.


L

3-го мая 1672-го года приехал в Москву старый черниговский полковник Лысенко и привез грамоту: старшина писали, что во время праздников воскресных полковники, сотники и атаманы, будучи в Батурине, приговорили быть раде в Конотопе, чтобы князю Ромодановскому с товарищами недалеко было идти, и на раде быть полковникам, сотникам, старшине войсковой и начальным лицам, не собирая всего войска, чтобы не стало смятение в многочисленных толпах. Старшине давали также знать, что И. Серко, отделясь от Ханенко, гетмана королевской милости, приехал в Полтавский полк и там был арестован, тот, кого не могли выловить турки, татары, шляхта… это удалось сделать своим: в апреле 1672-го года И. Серко коварно схватил, заковал в кандалы и выдал царским властям полтавский полковник Федор Жученко, который с несколькими генеральными старшинами выдвинул лживые обвинения против прославленного запорожского полководца.
Мотив этого вероломства известен – борьба старшинских группировок за власть. Федор Жученко и его единомышленники, сместив с гетманства Д. Многогрешного, желали видеть на его месте И. Самойловича. Поэтому они не желали допустить на избирательный совет ни широкие массы казачества, ни тем более запорожцев, возглавленных Серко, которые имели огромный авторитет и могли решительно повлиять на ход совета в нежелательном для этой старшины направлении. Именно из-за подстрекательства Самойловича, который очень боялся, чтобы вместо него гетманом не избрали Ивана Дмитриевича, из Батурина Серко сначала отвезли в Москву, а дальше царское правительство без суда и следствия заслало “державного злочинца” Серко в Сибирь, в Тобольск. Москва не желала иметь в Украине гетманом такого энергичного, беспокойного, популярного человека. Не забыли Серко и руководство восстанием против воевод.


LI

Ромодановский и Ржевский двинулись к Конотопу и 15-го июля верстах в трех от

143

Казачьей Дубравы встретили их старшина и говорили, чтобы великий государь пожаловал, велел им сделать раду, не ходя в Конотоп, в Казачьей Дубраве, на речке Крассене, потому что под Конотопом стояли казацкие войска и конские кормы потравлены около города верст по десяти и больше. Ромодановский стал по одну сторону Крассени, старшина по другую.
Старшина вошли в государев шатер, потом отобрали половину казаков, бывших при старшине, и велели им идти на раду: когда казаки собрались в шатер и к шатру, боярин объявил верющую грамоту и спросил старшину о здоровье, объявил, что государь милостиво поздравляет их за неучастие в измене Демки и жалует прежними правами и вольностями.
Начал читать Глуховские прежние и новые статьи вслух, а писарь Карл Мокреев смотрел статьи по тетрадям по своему белорусскому письму. Но вдруг чтец замолк: в шатер вошел царский посланный, жилец Г. Синявин. “Боярин и воевода князь Григорий Григорьевич, - сказал он Ромодановскому. – Объявляю тебе великого государя радость: мая 30-го, за молитвами святого отца, даровал Бог царскому величеству сына, а нам великого государя царевича и великого князя Петра Алексеевича, всея Великая, и Малыя, и Белыя России!” Старшины встали и начали поздравлять боярина. Чтение снова началось…


LII

17-го июня, часу в третьем дня, приехал в обоз Л. Баранович, архиепископ черниговский, за ним пришел голова стрельцов московских Г. Неелов, приехали генеральная и войсковая старшина и казаки, а перед старшиною несли государево жалованье: войсковые клейноды – булаву, знамя, бунчук, литавры. Перед шатром в обозе устроили место, поставили на аналое Спасов образ, булаву положили на стол, знамя и бунчук поставили у стола. Вольные и тихие голоса провозгласили гетманом генерального судью И. Самойловича. Полковники Райча и Солонина взяли избранного под руки и поставили на стол, обозный Забела и другие полковники поднесли ему булаву, укрыли знаменами и бунчуком и Иван принял булаву, после чего все двинулись в шатер, отслужили молебен, и Л. Баранович привел нового гетмана к присяге.
Новый гетман Иван Самойлович был сын священника с западной стороны Днепра. Когда жители этой стороны толпами переходили на восточную сторону, как более спокойную, перешел и Самойлович с отцом своим и начали жить в городе Старом Колядине. Молодой И. Самойлович человек был грамотный, умен, хорош собой, ко всем ласков и услужлив и потому скоро был поставлен в том Колядине писарем сотенным, приобрел расположение генерального писаря при Брюховецком, Гречаного, и был сделан сотником в Варшаве. Из сотников по просьбе того Гречаного поставлен наказным полковником черниговским и, наконец, на Глуховской раде при избрании Многогрешного в гетманы Самойлович сделался генеральным судьею войсковым… Он заслужил расположение старшины чрезвычайной услужливостью и ласковым обращением. Они выбрали его в надежде иметь в нем покорное себе орудие.
144


LIII

Переворот на левой стороне Днепра происходил в то время, когда на правой Дорошенко прибегнул к отчаянному и решительному средству. 300 тысяч турецкого войска двинулось к нему на помощь. Сам падишах Магомет IV предводительствовал этими силами.
Передовой отряд, состоявший из 40 тысяч татар, ворвался в Подолию и на берегах Буга, при Батоге, встретил поляков, бывших под начальством Лужецкого, каштеляна подлесского, при котором находился и Ханенко со своими казаками. Всех же поляков и казаков было не более 6 тысяч. Несмотря на это, они опрокинули и втоптали в реку татар. Надменный успехом, Лужецкий решил гнаться за татарами за реку. Тщетно удерживал его Ханенко. Лужецкий не хотел ничего слушать… Ханенко остался и немедленно огородился обозом, а Лужецкий бросился в Буг, истомил коней, подмочил огнестрельное оружие.
В таком положении он не мог удержаться со своею горстью людей на противоположном берегу, толпы татар охватили его со всех сторон и заставили обратиться назад в реку. Лужецкий едва спасся сам, потерявши много своих убитыми и пленными. Беглецы нашли спасение в таборе Ханенко. Как скоро все поляки вбежали в табор, он начал двигаться назад. Татары напирали с тыла и с боков. Но казаки успешно отстреливались из пушек и ружей, и движущийся вал достиг Ладыжина. Татары осадили город, но не могли взять.
Турки и татары бросились на Каменную, где в то время был незначительный польский гарнизон.
Каменец окружило все турецкое войско под начальством самого султана. Измученные работами над укреплениями, осажденные не имели свободной минуты поесть и уснуть. Турки взяли новый замок и подвели мину в окопе под воротами старого замка, после чего пошли на приступ, но были отбиты, потерявши 200 человек. Осажденные видели, однако, что долго нельзя держаться и вывесили белое знамя.
Осажденные вступили в переговоры и сдали город с условием выпустить из города гарнизон и жителей по их желанию, а остальным жителям, которые захотят остаться, предоставить безопасность жизни, их достояния и несколько церквей для свободного богослужения. Турки приказали превратить в мечети церкви, в том числе собор, оставивши для христиан православных, католиков и армян по одной церкви. 19-го сентября Магомет IV с торжеством въехал в город прямо к главной мечети, бывшей соборной церковью, и в знак победы ислама над христианством приказал класть образа святых на грязных местах улиц, когда он проезжал. Жителей пощадили. Однако взяли в гаремы падишаха и его пашей красивейших девиц. В мечети перед Магометом IV обрезали осьмилетнего христианского мальчика.
Страшное впечатление произвела в Москве весть о взятии Каменца, этого оплота Польши с юга, подобно которому не имела Россия… Давали знать, что визирь, хан и Дорошенко хвалятся идти под Киев. Киевский воевода князь Козловский писал, что в Киеве, Переяславле и Остре мало людей. В Киеве чинили город беспрестанно: где
145

осыпалось на валу, зарубали лесом и крепили, только вала валить было нельзя, потому что место песчаное и дерну близко нет. Царь призвал на совет высшее духовенство, бояр и думных людей, объявил им об успехах султана, о замыслах его идти весною под Киев на малороссийские города и Северскую Украину и спрашивал, что делать…
Боялись весны, ибо относительно зимы скоро пришел успокоительный слух: султан пошел за Дунай на зимовку, хан в Крым, Дорошенко – в Чигирин, и татар осталось у него немного.
Поляки были до крайности поражены этим событием, и слабый польский король Михаил поспешил просить у турецкого императора мира. Мир был заключен под Бугачом в Галиции. Поляки уступили туркам Подол и Украину и, кроме того, обязались платить ежегодно 22000 червонцев.
Таким образом, тяжесть новой турецкой войны грозила обрушиться на одну Москву, и все внимание ее правительства обращено было на юг.


LIV

Жестоко промахнулся Дорошенко. Турки не думали восстанавливать единства на Украине, а между тем Дорошенко, сделавшись турецким подданным, возбуждал против себя и свой народ, и христианских соседей. Мир между Польшей и Турцией не мог быть продолжителен. Заодно с Польшею готовилась действовать против нее Москва. Дорошенко, союзник турок, должен был первый принять на себя удары врагов ислама. Между тем силы его умалялись. Народ, как и прежде переходивший с правой стороны Днепра на левую, теперь бежал туда большими толпами. Значительная часть перебежчиков двигалась на восток и привольные степи южных городов Московского государства (Харьковской, Воронежской, Курской и Екатеринославской губерний). Правая сторона Днепра все более и более безлюдела. Дорошенко и Ханенко приходилось властвовать над бедными остатками каждый день уменьшающегося народонаселения, бороться чужими силами за опустелую землю.


LV

В то время для запорожских казаков арест и ссылка любимого полководца были тяжелым ударом. Сечь сразу же начала беспокоиться о возвращении своего атамана – специальное посольство отбыло в Москву. “Полевой наш вождь добрый правитель, басурман страшный воин должен быть отпущен, - писали в своей челобитной запорожцы, - для того, что у нас второго такого полевого воина и басурман гонителя нет”. Запорожцы сообщали: когда в Крыму узнали что “страшного в Крыму промышленника и счастливого победителя, который их всех поражал и побивал, и христиан из неволи освобождал”, знаменитого Серко забрали из Украины, то татарские мурзы все чаще стали нападать на Сечь. Вмешался в это дело коронный гетман Ян Собеский, который настаивал на

146

освобождении Ивана Серко, указывая царю на возросшую угрозу России и Польши со стороны Османской империи.
Московский царь Алексей внял голосу разума и приказал снова доставить Серко в Москву, где заставил экс-атамана принести личную присягу на верность в царских палатах, да еще в присутствии патриарха всея Руси Питирима. Но и после этого старый “ “лис” Серко не переставал плутовать и до самой смерти вел сложные политические игры. Единственным постоянным пунктом в “программе” И. Серко была защита православной веры. И в этом пункте, бывало, он доходил до крайней жестокости.


LVI

В Москве, зная постоянную измену гетманов царю, придумали средство залога верности И. Самойловича царю.
В марте 1673-го года протопоп Адамович приехал в Москву, и с ним два сына гетманских, Семен и Григорий, с начальником своим Батуринского монастыря наместником Исааком, учителем Павлом Ясилковским, для верности подданства и службы его гетманской, чтобы царскому величеству служба его гетманская была во всем верна. Адамович бил челом от имени Самойловича, чтобы государь приказал князю Ромодановскому и ему, гетману, идти войною на Крым или на Дорошенко, и для этого похода прислал пушек полковых, легких пороха и свинца, прислал еще ратных людей в малороссийские города.
Государь обещал отправить в Киев большое войско с боярином князем Ю.П. Трубецким. Действительно, в начале 1673-го года Трубецкой двинулся в Малороссию. В десяти верстах от Сосницы встретил его гетман со старшиною и до Сосницы сидел с боярином на санях у щита на облучине. В феврале Трубецкой вступил в Киев.
В 1673-ем году Серко возглавляет поход запорожских казаков против турецкой крепости на Днепре – Аслан-Кермень, а затем – против турецкой крепости Очаков. Едва завершив один поход, он выступил в другой. Окруженный ореолом непобедимости, славный кошевой вызывал у врагов страх. Существует легенда, что султан выдал специальный фирман, в котором распорядился молиться в мечетях за гибель Серко, а татары, напуганные его храбростью, называли его “шайтаном”.
Однако наклонные лета и старые раны давали о себе знать. К тому же в одном из боев во время похода в Крым в 1673-ем году погиб сын Ивана Серко – Петр.
1-го июня объединенный отряд из ратных людей и казаков Самойленко был отправлен за Днепр под Канев с предложением Дорошенко и Лизогубу поддаться великому государю. Но Дорошенко, Лизогуб и каневцы отказали, что они в подданстве у великого государя быть никогда не хотят. Отряд переправился назад, за Днепр, а между тем на восточной стороне появились татарские толпы. Ромодановский послал за ними харьковского полковника. Под Калымыком встретился он с татарами, бился целый день и едва ушел. Это заставило Ромодановского и гетмана из-под Лубен отступить назад к Белгороду (до этого объединенные войска, ратные люди русских и казаки находились у Лебединских озер еще 22-го мая).
147

В Малороссии требовали царских войск, но в то время проход войск в стране сопровождался жалобами на них. Полковник Солонина жаловался: “Воеводы и головы стрелецкие, идучи дорогою, под Киевом брали подводы многие, из этих подвод больше половины распропала. Людей, которые за подводами шли, стрельцы били, за хохлы драли и скверными словами бесчестили,  у бедных людей дворы и огороды пожгли, разорили, сено все потравили, крали и силою отнимали. Такой налоги бедным людям еще не бывало. Не знаю я, как и назвать. Нежели это христиане к христианам пришли на защиту?”
Не понравился и сам Трубецкой с товарищами своими: знатные малороссияне жаловались, что боярин и воеводы неприступны, ласки к ним не держат. Трубецкой  к полковникам на двор и со двора ездить не велит, не то что боярин Г. Ромодановский: кто бы из малороссиян к нему ни пришел, и он со всяким обходится как с равным, зато все его любят.


LVII

В начале 1674-го года Самойлович получил приказание из Москвы соединиться с Ромодановским и двинуться против Дорошенко, с которым не прекращались бесполезные переговоры о подданстве. Дорошенко требовал, чтобы Киев отдан был казакам, чтобы царь вывел из него своих людей, а казаки за то позволят царю, в каком городе угодно, занять крепость своими войсками. Дорошенко требовал, чтобы на обеих сторонах Днепра был один гетман, который владел бы войсками и посполитством, как господарь, как теперь за Днепром, чтобы все его слушались. Гетман с Украиною не на время признает царское величество дедичным государем. Так, чтобы и гетман на всю жизнь был утвержден, особенно, чтобы вольности казацкие в целости пребывали. Касательно рубежа польского в состав Украины должны входить три прежние воеводства: Киевское, Брацлавское и Черниговское. Чтобы царь оборонял Украину и всю наступательную войну против басурман.
Самойлович платил Дорошенко этой же монетой: писал в Москве, что Дорошенко с Тукальским о том только и думают, как властвовать на обеих сторонах с помощью турок. Что он, Самойлович, не хочет иметь с ними никаких сношений, что Дорошенко вредит ему самым нехристианским образом, присылает зажигателей на восточную сторону, и целые города горят. Царь успокаивал гетмана, приказывал к нему, что Дорошенко принят будет в подданство только под условием оставаться гетманом на одной западной стороне.
Чтобы покончить это и заставить Дорошенко поддаться на всей воле великого государя или свергнуть его с гетманства, Самойловичу и Ромодановскому надобно было двинуться за Днепр. 31-го декабря Самойлович рушился из Батурина и 8-го января 1674-го года достиг Гадяча. Сюда 12-го числа пришел князь Ромодановский. Переговоривши обо всем, 14-го оба полководца выступили к Днепру, имея вместе тысяч 80 войска. 27-го января сдался Крылов. 31-го января товарищ Ромодановского, Скуратов, с русскими и казацкими полками пошел под Чигирин, выжег все посады, побил Дорошенковых людей и преследовал их до городской стены. 4-го февраля Ромодановский и Самойлович заняли Черкассы. 9-го февраля только что Ромодановский и Самойлович подошли к Каневу.
148

Находившийся тут Дорошенков генеральный есаул Яков Лизогуб и каневский полковник Гурский со всею старшиною явились в табор к соединенным полководцам и били челом о подданстве царскому величеству, все каневцы были приведены к присяге.
2-го марта московский полковник Цеев с копейщиками, рейтарами, драгунами и солдатами, да генеральный есаул Лысенко схватились с Дорошенковым братом Григорием и с татарами за 15 верст от Лысянки, но были захвачены здесь, с помощью жителей попался в плен Григорий Дорошенко.
Узнавши об этом поражении, Гамалия и А. Дорошенко, бросились из Корсуня в Чигирин. Оставшиеся в Корсуне полковники – корсунские, брацлавские, уманские, кальницкие, подольские – добили челом великому государю в подданстве. 4-го марта Ханенко написал киевскому воеводе Трубецкому следующее письмо: “Покорно молю, исходатайствуй, чтобы его царское величество, как отец щедрый, пожаловал мне милости. Обещаю быть в подданстве его царского величества”. Ханенко не ограничился одним заявлением, но явился с 2000 казаков в полк к Ромодановскому и Самойловичу.
17-го марта, в день именин царских, собралась в Переяславле рада. Собрались полковники восточной стороны: киевский Солонина, переяславский Райча, нежинский Уманец, стародубский Рославец, черниговский Бирюковский, прилуцкий Горленко, лубенский Сербин. С западной стороны: генеральный есаул Лизогуб, обозный Гурик, судья Петров, полковники – каневский Гурский, корсунский Соловей, белоцерковский Бутенко, уманский Белогруд, торговицкий Щербина, брацлавский Лисица, поволоцкий Мигалевский. Перед началом рады Ханенко со всем товариществом своим положил клейноды: булаву и бунчук, полученные от короля.
Ромодановский объявил, так как войско западной стороны учинилось у великого государя в вечном подданстве, то по царскому указу выбрали бы себе на свою сторону гетмана. Старшины и войско отвечали, что им многие гетманы не надобны, от многих гетманов они разорились, пожаловал бы великий государь, велел бы быть на обеих сторонах одному гетману, Ивану Самойловичу. Самойлович стал, было, отговариваться, но поднялся крик, что им люб, старшины схватили его, поставили на скамью и покрыли бунчуком, причем изодрали платье на гетмане.
Старшина была утверждена старая, и били челом, чтобы гетману Самойловичу жить в Чигирине или Каневе, а если нельзя на западной стороне, то, по крайней мере, в Переяславле. Потом били челом, чтобы государь велел в Чигирине и Каневе быть своим ратным людям. Ханенко сделали уманским полковником.
После рады пошли все обедать к князю Ромодановскому, все уверяли, что вседушно рады служить великому государю и промышлять над басурманами. В самый обед доложили князю, что приехал посланец от Дорошенко. Не предчувствовал новый гетман обеих сторон Днепра И. Самойлович, что в этом посланце Дорошенковском готовился его преемник: то был генеральный писарь Иван Степанович Мазепа.
Мазепа начал перед князем смиренную речь: “Обещался Дорошенко, целовал образ Спасов и Пресвятой Богородицы, что быть ему в подданстве под высокою царскою рукою со всем Войском Запорожским той стороны: великий государь пожаловал бы, велел его принять и боярин князь Григорий Григорьевич, взял бы его на свою душу, чтобы ему никакой беды не было”. “Скажи Петру Дорошенко, - отвечал боярин, - чтобы он, надеясь

149

на милость государя, ехал ко мне в полк безо всякого опасения”.


LVIII

Дорошенко постоянно обращался в Москву, просил его принять в подданство, но все-таки не иначе как на тех условиях, какие предлагал прежде: чтобы Украина была едина и свободна.
- У меня детей нет, - говорил он. – Я о себе не хлопочу, но дело идет о людях наших.
Но Москва не могла этого сделать, он просил за западную сторону Днепра, а она принадлежала по Андрусовскому договору Польше.
Теперь, после того как поляки сами уступивши Турции Украину, отказались от господства над этою землею, удобно стало соглашаться с Дорошенко насчет единства обеих сторон Днепра. Но Самойлович боялся, чтоб его не лишили гетманства, передавши Дорошенко, а потому старался вооружить Москву против Дорошенко и советовал не доверять ему. Вместо примирения с Дорошенко послано было против него казацкое и московское войско под начальством Ромодановского. Это войско не сделало ничего важного, но Ханенко, а с ним несколько полковников правого берега Днепра явились на раду в Переяславль. Ханенко положил гетманскую булаву, и бывшие с ним правобережные полковники избрали гетманом Самойловича. Теперь Дорошенко был не конкурент в гетманы обеих сторон Днепра.
Значительная часть южной Руси правого берега Днепра переходила снова под власть русского государя. Оставалось только покориться самому Дорошенко. Действительно, чигиринский гетман отправил к Ромодановскому генерального писаря Мазепу и объявлял, как это он делал много раз прежде, что он желает быть в подданстве великого государя.
Но Дорошенко ни за что не хотел, чтобы ненавистный и презираемый им поповский сын Самойлович был гетманом над обеими сторонами Днепра, тем более что сам Дорошенко боялся за собственную жизнь и ожидал, что если он сдастся, то Самойлович казнит его, как Брюховецкий казнил Самко. Притом оставшиеся ему верными старшины и полковники боялись того же и предпочитали еще раз попытаться удержать независимость при турецкой помощи. Дорошенко колебался и, уверившись, что враг его Самойлович крепок и пользуется царскою милостью, еще раз пригласил на помощь турок и татар. Это значило, как говорится, поставить на карту последнее достояние.


LIX

В начале зимы гетман Самойлович дал знать, что в Запорожье приехал человек – хорош и тонок, долголиц, не черен и не рус, немного смугловат, по лицу трудно сказать

150

лета. Казаки угадывали, что лет 15-ти, молчалив, два знамени у него. На знаменах написаны орлы и сабли кривые, с ним восемь человек донской породы, надет на нем кафтан зеленый, лисицами подшит, а под исподом кафтанец червчатый китайковый, называется царевичем Симеоном Алексеевичем. Вож его, казак Миюский, говорил судье запорожскому, будто у этого царевича на правом плече и на руке есть знамя видением царского венца.
Порадовали Москву вести из Переяславля, но беспокоило Запорожье. 1-го мая явился в Москву запорожский посланец Прокопий Семенов с товарищами и подал грамоту. Серко объявлял в грамоте о приезде к ним молодого человека, называющего себя царевичем Симеоном, излагал рассказ самозванца о своих похождениях. Посланцы подали и письмо к царю от мнимого сына его: “Когда, батюшко мой, сам своими очима меня увидишь и веры поймешь, когда я перед твоим царским лицом стану и к ногам паду, тогда правду мою познаешь, Бог всемочий вся весть…”
“Этот лист, - отвечал царь Серко, - нашему царскому величеству ныне и никогда непотребен. Сын наш царевич Симеон, скончался 18-го июня 1669-го года, мощи его погребены в церкви архистратига Михаила при нас, при александрийском патриархе Паисии и московском Ноасафе. И вам бы, кошевому атаману, свое обещание помнить. Самозванца и Миюску прислать к нам, скованных за самым крепким караулом, а пока не пришлете, посланцы ваши будут оставаться в Москве. Чайки (лодки) и пушки пришлем, сукна и золотые посланы, но удержаны в Севске, пока вора пришлете”. 12-го августа Серко дал знать Ромодановскому, что он отправил вора к великому государю.
17-го сентября у земляного города против Смоленских ворот стоял целый приказ московских стрельцов с головою Яковом, принимали вора и самозванца, ставили на ту самую телегу, на которой везли Стеньку Разина, приковывали руки к дыбе и за шею. Кончивши эту церемонию, повезли Тверскою улицей в Земский приказ. В тот же день все бояре, окольничьи и думные люди собрались на земский двор для розыска.
Того же числа великий государь указал, и святой патриарх Иоаким, бояре, окольничьи и думные люди приговорили вора и самозванца казнить такою же смертью, какою казнили Стеньку Разина. Приговор был исполнен в тот же день: на Красной площади самозванец казнен и на колья разбит, а на другой день перенесен на болота и поставлен со Стенькою Разиным.
И пожаловал государь кошевого атамана И. Серко, велел послать два сорока соболей, по 50 рублей сорок по две пары, по семи рублей пара. Серко бил челом: “Устарел я на воинских службах, а нигде вольного житья с женою, только у царского величества: пожаловал бы великий государь, велел дать в Полтавском полку под Днепром городок Келеберду”. Городок атаману и Переволоченский перевоз войску были даны.


LX

В мае 1674-го года по просьбе Дорошенко ему на помощь пришли татары в числе 4000 и вместе с чигиринскими казаками осадили Черкассы, где сидел московский воевода Иван Вердеревский: осажденные отбили неприятеля и гоняли его на пространстве 15
151

верст до реки Тясмина. Брат Дорошенко Андрей с казаками серделатами и черемисами взял обманом местечко Орловку и Балаклею, сказавшись царским подданным. Жители были отведены в плен татарами, а старшине буравом глаза вывертывали, других повесили. Но жители Смелого не дались в обман, разбили Андрея и гнали его до Чигирина.
По этим вестям Ромодановский и Самойлович отпустили за Днепр рейтарского полковника Беклемишева да переяславского полковника Дмитрашку Райчу с 5 казацкими полками. 9-го июня у речки Ташлык между городками Смелый и Балаклея, Беклемишев и Райча сошлись с неприятелем и поразили его: много мурз полегло на месте, Андрей Дорошенко ушел раненый.
Чтобы получить поскорее новую помощь от татар и турок, Дорошенко отправил к хану и султану уже знакомого нам Ивана Мазепу с 15 невольниками, казаками восточной стороны, в подарок. Но Серко перехватил Мазепу, задержал его у себя, а грамоты переслал к Самойловичу, который перепроводил их в Москву. Серко сделал еще больше: по первому требованию Ромодановского прислал к нему самого Мазепу, но при этом Серко писал Самойловичу, прося прилежно со всем войском, чтобы его никуда не засылали. Самойлович дал слово и просил царя отпустить Мазепу назад, а то войско и так уже попрекает, гетману, будто он посылает людей на заточение.


LXI

Самойлович бил челом, чтобы государь отпустил к нему сыновей его. “Твои дети, - был ответ, - пребывают при его царском величестве в премногой милости, которая никогда отменена не будет. Отпустить же их к тебе за нынешними украинским смутами невозможно, чтобы украинские народы непокорные не подумали, что гетманские дети высланы из Москвы по немилости”. Предлог отказа был очень искусно придуман, но пример четырех гетманов заставил Москву быть подозрительною.
Между тем военные действия продолжались на западной стороне. 23-го июля Ромодановский и Самойлович подошли к Чигирину, проделали шанцы и начали бесстрашную стрельбу в город. Много домов было разбито, много казаков и горожан перебито и переранено. Дом Тукальского тоже был разбит гранатами. Митрополит ушел в верхний город и там заболел от страха. Крымский хан прислал своего доктора лечить его.
В конце июля московские войска под начальством Копейного и рейтарского строя полковники Сасова и других чинов начальных людей, а малороссийские под начальством бунчужного Леонтия Полуботка и черниговского полковника Барковского отправились под Чигирин с крымской стороны. В двух верстах от города встретил их брат гетманский Андрей Дорошенко, который был разбит, победители преследовали его до городской стены, и истребили весь хлеб в окрестностях Чигирина, потерявши только шесть человек убитыми и одного прапорщика, взятого в плен.
Но в то же время пришла весть, что крымский хан переправился через Днепр под Сорокою, где строят мост для переправы самому султану, со всем турецким войском, которое движется в Умань, а из Умани прямо под Киев. 6-го августа турецкий отряд явился под Ладыжин. Здесь сидел известный своими партизанскими подвигами против
152

татар и турок грек Анастас Дмитриев, из купца ставший начальником вольной сборной казацко-польской волошской дружины. С Анастасом заперлись в Ладыжине полковник Мурашко и Савва. Ратных людей было 2500 человек, да мещан с женами и детьми с 20000, из них боевых людей 4000, пушка одна, и та испорчена, вал худой, запасов никаких.
80 турецких пушек загремели против города. Мурашко с протопопом и сотником перебежали в неприятельский стан. Но защитники Ладыжина выбрали в полковники Анастаса, чтоб биться до смерти. Отбивши пять приступов, ладыжинцы отчаялись, сдались и были все объявлены пленными. Анастас переодетый, пошел за простого мужика, и успел потом освободиться из плена. Мурашко взяло раскаяние: стал он браниться, называл визиря и султана воришками, проклинал Магомета и потерял голову.
Из-под Ладыжина турки двинулись под Умань. Уманцы сдались: турки, оставив залог в их городе, двинулись далее по киевской дороге. Но уманцы, раздраженные насилием турецкого гарнизона, перерезали его и заперлись в городе. Визирь и хан, услышав об этом, возвратились и взорвали город подкопом.
С другой стороны татары пошли освобождать Чигирин. Но как скоро, 9-го августа, появились они под городом, Ромодановский и Самойлович отступили к Черкассам, куда пришли 12-го августа. На другой день явились к Черкассам и хан с Дорошенко. От второго часа дня до вечера был бой. Государевы люди, как доносили воеводы, много татар и казаков побили и пришли в обоз в целости. Но выходцы из неприятельских полков объявили, что хан и Дорошенко переправляются на восточную сторону Днепра, а турецкий визирь от Ладыжина прямо идет на Черкассы. По этим вестям Ромодановский и Самойлович сожгли Черкассы, оставленные еще прежде жителями, переправились на восточную сторону и стали против Канева.
В то же время татары явились с азовской стороны. Подошли под степные города Змиев и Мерефу и побрали много жителей в плен, но харьковский полковник Г. Донец выступил против них, настиг за Торцом, на речке Бычок, побил наголову, освободил всех пленников, захватил мурзу татарского и одного знатного турка.
Страх, нагнанный на Украину турецким и татарским нашествием, не был, однако, продолжителен: в первых числах сентября турки были уже на дороге в свою землю. Хан с Дорошенко, проводя султана до Днестра, повернули назад. Сначала, казалось, имели намерение перейти на восточную сторону Днепра: загоны их уже явились здесь, но были побиты и 8-го октября хан отправился в Крым.


LXII

Турки удалились. Тогда Дорошенко совершенно уже потерял к себе расположение народа. Остатки правобережного населения толпами стремились на левую сторону Днепра. Черкассы, Лысянка, Мошны, Богуслав, Корсунь совершенно опустели. Пример одних увлекал других. Поселенцы часто оставались в землях левобережных полков, но несравненно большее число их удалялись на слободы, далее к востоку.
На турок надежды уже не было: два раза приходили они на помощь Дорошенко и
153

не принесли никакой пользы, а только разорили край.


LXIII

Гетман Самойлович отправился в Батурин отдохнуть от трудов военных. Но внутренние враги не хотели дать ему отдыха, и опять пошли старые слухи, что государь хочет возвратить Многогрешного из ссылки и поручить ему часть войска. В начале 1675-го года царь должен был в своей грамоте уверять Самойловича, что этого никогда не будет и требовать казни плевосеятельным людям. Схвачен был в Нежине, отослан к гетману и казнен им плевосеятель, толковавший об измене и в восточной Украине.
В мае явились в Москву запорожские посланцы с грамотами от Серко. Кошевой писал, что король польский зовет их на службу к себе, но что они не могут двинуться без указа царского. Просил, чтобы гетман Самойлович шел вместе с ними на Крым и тем отвлек хана от оказания помощи султану, жаловался, что перевоз на Переволочне не отдан им, просил, чтобы отданы были на Запорожье клейноды, бывшие у Ханенко. Серко отвечали, чтобы к польскому королю не ходил, а шел один со своими запорожцами на море. Клейноды отдать нельзя, потому что они вручены Ханенко королем Михаилом, а Ханенко отдал их гетману Самойловичу. О перевозе послан указ гетману. Этот указ в том, чтобы гетман учинил по своему рассмотрению.


LXIV

С весны 1675-го года начали думать о возобновлении военных действий. 26-го апреля государь послал Ромодановскому и Самойловичу приказ собраться с Белгородским и Севским полками и с казаками и двинуться к Днепру к тем местам, в которых Днепр удобен для переправы. А пришедши к Днепру, писать к коронным и литовским гетманам, чтоб они, согласясь между собой, шли к Днепру же в ближайшие места.
Самойлович объявил царскому посланцу, что готов исполнить указ великого государя, но что надобно только ограничиться прогнанием татар, а не соединяться с поляками: “Ни на один час нельзя соединяться с поляками! Полякам всего досаднее, что на этой стороне малороссийские люди живут под царскою рукою во всяких вольностях, покое и многолюдстве. Полякам непременно хочется, чтобы какою-нибудь хитростью эту сторону в свои руки прибрать и так же, как ту сторону, разорить и людей погубить. Особенно этого добиваются коронный гетман, князь Д. Вишневецкий, потому что на этой стороне их местности были. А присяга их известна: боярина Шереметьева за присягою в Крым отдали! Теперь короля своего на Украине покинули и разошлись по домам”.
Русские и поляки собирались совместными силами наказать Дорошенко, но не сошлись между собою. Все еще думая удержать за собою казаков, польский король вместо передавшегося России Ханенко назначил гетманом бывшего подольского Гоголя. С малою горстью этот предводитель держался на Полесье. Гетман Самойлович отклонял

154

московское правительство от посылки военных сил вместе с польскими  на Украину, представляя, что как только казаки будут вместе с поляками, тотчас задерутся между собою.
Соединение русских войск с польскими было решительно отвергнуто, и в начале осени началось отдельное движение русских войск. Ромодановский и Самойлович сошлись у Обечевской гребли, между рекою Галицею и Прилуками, в 5 верстах от Монастырища и в 50-ти от Днепра. Заслышав о приближении этого войска, два полка Дорошенковых сердюков бросили города Корсунь, Богуслав, Черкассы, Мошны и другие и ушли в Чигирин. Жители также покинули свои города, села и деревни и перешли на восточную сторону. Это движение нагнало сильный страх на Дорошенко, который тщетно просил помощи у турок и татар, занятых войною с поляками, и хотя Ромодановский с гетманом, не предпринявши ничего важного разошлись – один в Курск, а другой в Батурин – однако, положение Дорошенко не улучшилось.


LXV

Ненависть к Дорошенко была возбуждена сильная, потому что подданство султану сказалось в последнее время всею своею черною стороною для Украины. Чигирин, по свидетельству самовидцев, превратился в невольничий рынок, всюду по улицам татары выставляли и продавали ясырь (пленных), даже под самими окнами Дорошенкового дома. Если кто из чигиринских жителей по христианству хотел выкупить земляка, то навлекал на себя подозрение в неприязни к покровителям Украйны – туркам и татарам.
Дорошенко решился обратиться к Серко: нельзя ли посредством Запорожья как-нибудь продержаться, получить выгодные условия от царя, остаться гетманом.
В конце сентября Серко дал в Москву о своей верной службе: по царскому указу пришли в Запорожье князь Каспулат Муцалевич Черкасский, стольник Леонтьев, стрелецкий голова Лукошкин, Мазин-мурза с калмыками, атаман Фрол Минеев с донскими казаками. Серко соединился с ними, и 17-го сентября все пошли чинить военный промысел над крымскими улусами. За Перекопью разбили татарскую заставу, села попалили, много полону побрали и христианских душ много освободили, и все здоровые назад пришли.
При этом Серко бил челом: “Многое время, не щадя головы своей, промышлял я над неприятелем, а теперь я устарел от великих волокит, от частых походов и от ран изувечен. Жена моя и дети в украинском городе Мерефе скитаются без приюта, от татар лошадьми и животиною разорились, а мне, Ивану, теперь полевая служба стала невмочь, присмотреть за стариком и успокоить его некому. Милосердный государь! Вели мне, холопу своему, с женкою и детишками в домишке пожить, чтобы, живучи порознь, вконец не разориться, и при старости бесприютно не умереть. Вели дать свою грамоту, чтобы мне, живучи в домишке своем, утеснения ни от кого не было”. – “Не время теперь, - отвечал царь, - жить тебе в доме с женою и детьми, а когда будет время и воинские дела станут приходить к успокоению, тогда мы тебе пожалуем, в доме жить позволим и нашею царскою грамотой обнадежим”.
155


LXVI

В октябре Дорошенко, уже готовый отдаться Москве, попытался это сделать так, чтобы миновать Самойловича. Он пригласил на раду кошевого Серко с запорожцами. Сюда же прибыли и донцы под начальством Фрола Минеева. Дорошенко в присутствии духовенства присягнул на Евангелии на вечное подданство царю, просил запорожцев и донцев ходатайствовать, чтоб царь оставил его со всем “товариством” в своей милости и оборонял своими войсками от татар, турок и ляхов, чтоб правая сторона Днепра находилась под рукою царскою, опять была населена людьми.
Об этом, от 15-го октября, кошевой атаман донес в Москву. Этот запорожский поступок, нарушивший порядок, установленный на последней Переяславской раде, сильно не понравился в Москве. Ромодановский наравне с гетманом был оскорблен поступком Дорошенко, который от 12-го октября уведомил его о своей присяге перед Серко и Фролом Минеевым, и просил прислать в Чигирин добрых людей “для достовернейшего разговора”. Ромодановский отвечал: “Если ты вправду поддался царскому величеству, то приезжай ко мне и к гетману Ивану Самойловичу и присягни перед нами”.
Однако Самойлович и теперь боялся, чтобы таким образом не составилась сильная партия и не лишила его гетманства в пользу Дорошенко. При помощи Ромодановского он успешно действовал в Москве, оговорил и Дорошенко, и Серко, и представлял, что такой поступок – нарушение его прав как гетмана. Царь приказал объявить выговор Серко за то, что устраивает он такие дела мимо гетмана Самойловича, потому что ему, гетману, а не кому-нибудь иному, поручено уладить с Дорошенко.


LXVII

В январе 1676-го года, в последние дни жизни Алексея Михайловича, прибыл в Москву тесть Дорошенко Павел Яненко-Хмельницкий и привез турецкое “санжани”: бунчук и два знамени тафтяные, означавшие прежнее подданство Дорошенко Турции, от которого теперь совершенно отрекается. На спрос, зачем приехали послы, объявили: “Приказал нам Петр Дорошенко у великого государя милости просить, чтобы царское величество пожаловал, вины его изволил простить и принять под свою великую руку и позволил остаться ему в прежнем чине, гетманом, и войсковые прежние клейноды были при нем. А он, Дорошенко, служить будет вовек, не щадя здоровья своего. Впрочем, гетманский чин в воле великого государя. Бьет челом Петр Дорошенко, чтобы великий государь пожаловал его, сродников его и все поспольство, указал им жить по-прежнему на той стороне Днепра в старых своих поселениях, при пожитках своих и вольностях, как живут во всяких покоях и вольностях на этой стороне Днепра малороссийские жители, чтобы на той стороне церкви Божии не разорились, а им на сей стороне между дворами не волочиться. Слухи у нас носятся, что заставляют нас покинуть дома, сжечь города и

156

перейти на сю сторону”.
На челобитье Дорошенко, объявленное послами, был дан указ: “За подданство и присылку санджаков великий государь милостиво похваляет. Присяга перед Серко и вправду не вменяется, присяга должна быть прежнею перед князем Ромодановским и гетманом Самойловичем. Все прежние преступления прощаются. На обеих сторонах быть единому гетману – Ивану Самойловичу. Городом Чигирином и всеми поселениями жалует государь Петра Дорошенко присягой на вечное подданство перед боярином и гетманом. Жить Дорошенко Григорий будет освобожден и отослан к боярину и гетману”.


LXVIII

Царь Алексей Михайлович умер. Прошел еще год. Самойлович старался всеми силами очернить перед московским правительством Дорошенко и Серко. Он чувствовал, что в Малороссии не любили его за высокомерие и алчность, он боялся, что полковники составят против него заговор. Самойлович домогался всеми силами, чтобы Дорошенко был в немилости у Москвы и не мог бы стать ему на дороге.
Еще в январе 1676-го года Дорошенко дал знать князю Ромодановскому, что он уже присягнул великому государю перед запорожским кошевым и донскими казаками, и в другой раз не только перед боярином и гетманом, и перед самим царским величеством присягать не станет
В Москву теперь ехать никак нельзя, потому что ежечасно ожидает приход под Чигирин неприятелей, турок и татар, озлобленных на него за присягу великому государю. Булавы он не посылает, потому что булаву дали ему войском, войском пусть и возьмут. Где булава, тут и голова, из давних лет. Из давних лет Чигирин при булаве, и без гетмана в Чигирине по сие время не бывало. В государственной грамоте написано, что жить ему там, где родился и вырос, то есть в Чигирине.
Между тем Самойлович действовал, чтобы ускорить развязку тяжелого для него дела. Он двинул к Днепру войско с семью полковниками. Из них чигиринский В. Бурковский переправился через Днепр с выборными от всех полков людьми, и 18-го марта приблизился к Чигирину. Дорошенко вышел из города, окруженный своею пехотою, и послал спросить, зачем пришли и по чьему указу? “Государь требует и все войско тебя увещевает: принеси присягу и сложи начальство, - отвечал Бурковский”. Выслушав ответ, Дорошенко воротился в город, а полковнику послал сказать, что никакого дела не может начать без согласия всего Войска Запорожского низового…
Самойлович должен был ограничиться одними угрозами, потому что к нему пришел царский указ: обнадеживать Дорошенко царскою милостью, перезывать его всякими мерами на эту сторону, но задоров с ним не делать, если с его стороны не окажется ничего противного. Вследствие этого Бурковский с товарищами по указу гетманскому отошел от Чигирина и распустил войско по домам.



157


LXIX

С другой стороны, беспокоил Самойловича Серко. Серко досадовал на Самойловича, что тот не присылает в Сечь клейнодов, которые взял у Ханенко, не пропускает хлебных запасов на Запорожье, запорожцев из городов велел выбивать, царского жалованья, Переволоченского перевоза и местечка Келеберды не дал, не позволил стаду запорожскому зимовать в полтавском полку. В Москве уже сделан был выбор между постоянным до сих пор гетманом и издавна шатким кошевым: все дела по жалобам Серко отданы были на рассмотрение гетмана, только велено ему было безусловно не задерживать хлебных запасов, идущих в Сечь, чтоб не отлучить запорожцев от царской милости.
Ходили слухи, что Дорошенко собирается уйти на Запорожье. Но он хотел сдержать свое слово – оставаться там, где родился и воспитан был, сидел в Чигирине, и Самойлович по-прежнему посылал в Москву известия о его поведении. Самойлович просил указа идти на Дорошенко, пока не пришли к нему турки и татары на помощь.
Между тем весну и лето ходили слухи, что султан собирается под Киев. Для подкрепления Ромодановского и Самойловича двинулся в Путивль боярин князь В.В. Голицын. Ромодановский и Самойлович получили указ давать отпор неприятелю, если же турки и татары под Киев и на восточную сторону не придут, то идти к Днепру и за Днепр промышлять над Чигирином и Дорошенко, прижимаясь к прежним указам царя Алексея Михайловича и смотря по тамошнему делу. О турках не было слышно и Ромодановский с Самойловичем двинулись к Днепру. Не доходя ста верст до реки, они отправили вперед стольника Г. Косачова с 15000 московского войска и бунчужного Л. Полуботка с четырьмя полками. Увидев царское войско, прибрежные места, зависевшие от Чигирина, начали поддаваться…
На этот раз Дорошенко ничего больше не оставалось, как исполнить царское требование. Священники с крестьянами, старшина и чигиринские жители явились в обоз к осажденным на речке Янычар, в трех верстах от города, и принесли присягу. Дорошенко отправил своего двоюродного брата Кондрата Тарасенко и писаря Вуеховича к Ромодановскому и Самойловичу с просьбой, чтобы прежние обещания, ему данные насчет сохранения здоровья и имущества, были исполнены, И когда воевода и гетман уверили его в этом, он приехал к ним в сопровождении 2000 человек и положил перед ними клейноды и булаву, знамя и бунчук. Чигирин “великому государю и всей Украины надобный город”, был занят царскими войсками, пополам московскими и малороссийскими.
С торжеством возвращался Самойлович от Днепра. Но прежде надобно было решить важный вопрос: что делать с Дорошенко? Где ему жить? Дорошенко вначале поместили в Соснице.
В это время в Малороссии открылся заговор против Самойловича. Руководители его были стародубский полковник Рославец и протопоп Адамович. Рославец склонил некоторых смещенных Самойловичем полковников к мысли низложить Самойловича и признать гетманом Дорошенко. Тогда Дорошенко потребовали в Москву будто бы для
158

того, что царь хочет держать его при себе для совета о важных делах. Самойлович был очень этим недоволен, потому что при сдаче Дорошенко он дал ему обещание оставить его на жительстве в Украине и, может быть, боялся, чтобы Дорошенко не вошел в Москве в милость и не повредил бы ему. Несмотря на свои старания, Самойлович никак не мог помешать вызову своего соперника.
Рославец и Адамович были присуждены войсковым судом к смертной казни, Мокриевич – к изгнанию, а прочим сделано было только внушение, чтобы они присягнули в верности гетману. Царь Федор помиловал осужденных на смерть. Адамович постригся, но Самойлович все-таки настоял, чтобы Рославец и Адамович были сосланы в Сибирь. Дорошенко, как не участвовавший в заговоре, не подвергался за него гонению.
Однако в Москве продолжали думать, что старый чигиринский гетман будет гораздо безвреднее здесь, чем в Малороссии, и в феврале стольник С. Алмазов поехал опять в Батурин с требованием высылки Дорошенко. Дорошенко, однако, сильно встревожился, когда Алмазов приехал за ним и вдруг неожиданно. “Кого и к смерти приговаривают и тому о том заранее дают знать, - говорил он, - Бог судит гетмана, что меня не уведомил”. Но делать нечего, поехал, 20-го марта Дорошенко видел государевы очи: думный дьяк говорил ему речь, объявил, что все вины его прощаются и никогда не будут вспомянуты, государь указал быть ему при своей милости в Москве для способов воинских против неприятельского наступления турок и татар на Украину. В надежду своей государской милости, по челобитью гетмана Самойловича, царское величество велел брата его, Дорошенкова, Григория, расковать и ходить ему за караулом к гетманскому Семену, а теперь, по гетманскому челобитью, велено Григория отпустить в малороссийские города.
Дорошенко было слишком тяжело переселяться в Москву. По его словам, он ехал в Москву, как на смертную казнь. Он уже не вернулся в Малороссию. Московское правительство решило держать его в Великороссии и потребовало присылки из Малороссии его жены и дочери.


LXX

Турки сильно досадовали, узнавши, что Дорошенко, считаемый турецким подданным, отдался Москве. С целью удержать власть над Украиною, султан велел освободить из заточения Ю. Хмельницкого, провозгласил его гетманом и князем малороссийской Украины и планировал его отправить с турецким войском добывать отцовского наследия.
Самойлович опять начал доносить в Москву на Серко, что последний с ханом крымским  заключил перемирие, что к Хмельницкому часто посылает и совершенно уже склоняется… С 4-го августа Ибрагим-паша с Хмельницким уже стояли под Чигирином, ожидая хана. Хмельницкий величал себя князем сарматским, прислал требование, чтобы сдали ему столичный город, которым Дорошенко не имел права распоряжаться. Воеводою в Чигирине был генерал-майор Трауэрнихт. 7-го августа ночью он сделал удачную вылазку и схватил 11 человек языков. Турки повели, было, подкоп к верхнему замку, но
159

остановились рыть, встретив дикий камень.
10-го августа Самойлович соединился с Ромодановским, и 17-го числа из-под Снитино отправили к Чигирину полк пехоты сердюков и 1000 человек драгунов с приказанием спешить днем и ночью. Посланные исполнили приказание, перебрались на правый берег Днепра, ночью прокрались через неприятельские полки и явились в Чигирин к неописанной радости осажденных, которые уже истомились и упали духом, не имея известий о своих, а к туркам пришел хан с ордою.
25-го августа явились к Днепру против Чигирина, у Бужинской пристани, князь Ромодановский и гетман Самойлович. На противоположной стороне Днепра уже стоял хан со своими татарами и частью турецкого войска. Неприятель занял остров на Днепре. Чтобы не допустить русских к переправе, он был выбит. Русские с острова перебрались на западный берег. 28-го августа схватились с неприятелем, поразили его и гнали пять верст от берега. Испуганные турки и татары на другой же день ушли от Чигирина, покинув запасы и пушки и оставив под городом 4000 янычарских трупов. Самойлович возвратился с торжеством, потому что по его настоянию московское правительство решило держаться в Чигирине.


LXXI

Надобно было приготавливаться к тяжелой войне с разных сторон. Зиму и весну 1678-го года приходили постоянно вести, что турки с огромными силами нагрянут под Чигирин с тем, чтобы непременно взять этот город. Визирь Мустафа явился осаждать этот город только 9-го июля с турецким войском и Ю. Хмельницким.
В Чигирине в это время был уже другой воевода – Иван Ржевский. На этот раз турки и татары повели упорную осаду. Ржевский был убит на городской стене неприятельскою гранатой. Ромодановский и Самойлович стояли у Днепра, у Бужинской пристани в первых числах июля, и 6-го числа начали переправлять войска свои на правую сторону. Переправа шла очень медленно, большая часть войска находилась еще на левом берегу, когда 10-го числа татары переправились на этот берег тайком у Крылова, подкрались и ударили на русские обозы, но были прогнаны с уроном. Так же неудачно кончилось нападение неприятелей 11-го числа на те передовые русские полки, которые уже переправились на правую сторону. 12-го июля все русские войска стояли на правой стороне на Бужинских полях и на другой день выдержали бой с пятью пашами турецкими и ханом крымским.
С тех пор бои не прерывались, потому что турки, пришедши из-под Чигирина через Крылов, расположились обозом в 7 верстах от русских, и делали на их таборы беспрестанные наезды. 29-го июля к русским на подмогу явился князь К.М. Черкасский с калмыками и татарами, и принимал деятельное участие в боях. 3 и 4-го августа, после упорных битв, русские овладели важным пунктом – Стрельниковою горою, приблизились к Чигирину и вступили с ним в сообщение.
Турки вели три подкопа под нижний большой город. 11-го августа подкопы взорвали у реки Тесмины близ домов, которые загорелись. Осажденные, видя пожар,
160

побежали в обоз к своим через московский мост, но турки зажгли мост, он обрушился, и много русских погибло, в том числе гадячский полковник Крыницкий. Много казаков погибло также от подкопов. Ночью пришел к ним приказ от Ромодановского с Самойловичем зажечь город и выходить к ним в обозы, что и было исполнено, а на рассвете поднялись и Ромодановский с гетманом к Днепру, покинув навсегда курящиеся развалины несчастной столицы Хмельницкого. Неприятель преследовал отступавших, но без успеха, и 20-го числа под Чигирином не было более турок.
Малороссияне говорили, будто Ромодановский нарочно не подоспел на выручку Чигирина, потому что сын его был в плену у турок, будто ему дали знать турки, что сына его освободят, если он допустит турок взять Чигирин. В противном случае пошлет ему вместо сына кожу его, набитую сеном. Как бы то ни было, Ромодановский не вступил в битву с турками и ушел на левый берег Днепра (и в Москве ставили Ромодановскому в вину это бездействие, сдачу Чигирина припомнили ему тогда, когда он погиб жертвою народной злобы во время стрелецкого бунта в 1682-ом году).
Но уходом визиря из-под Чигирина беда не кончилась: Хмельницкий с татарами остался на западной стороне, занял Немиров, Корсунь, Черкассы, Жаботин, Канев и другие города.
В Киеве жители заперлись в каменной церкви. Турки обложили ее соломой и зажгли. Все задохнулись в дыму. Турки и татары, захватив большой ясырь, отправились домой. Юрий утвердил свое местопребывание в Немирове и принял небывалый титул князя Сарматского. Юрий подписывался Гедеон-Георгий-Венжик Хмельницкий, князь сарматский и гетман Запорожский. Силу его составляли оставшиеся на Украине татары и турки. Из Немирова он подался на восточную сторону. Вся осень и зима прошли в тревогах, а на лето опять ждали самого султана на Украину.
В начале 1679-го года Хмельницкий покусился, было, напасть на левый берег Украины, но ему помешали большие снега. Весною он повторил нападение, но безуспешно. Самойлович вслед за ним перешел на левый берег и отобрал городки, недавно покоренные Юрием. Тогда Самойлович приказывал умышленно сжигать все города и села на правой стороне Днепра и заставлял всех оставшихся там жителей переселяться на левую сторону.


LXXII

Вторым неудачным чигиринским походом князь Ромодановский окончил свое продолжительное военное поприще. Он был отозван в Москву. Гетман Самойлович один продолжал военные поиски на западной стороне. Он дал знать государю, что послал сына своего Семена с войском на западный берег, и жители Ржищева, Канева, Корсуня, Черкасс и других городов при виде государева войска из-под султановой выступили и добили челом царскому величеству, гетманский сын выжег все города, местечки, села и деревни на западной стороне, чтоб впредь неприятельским людям пристанища не было.


161


LXXIII

В это время менялись отношения Москвы с Польшей. Русским резидентом в Польше оставался Тяпкин. Когда Тяпкин объявил королю о подданстве Дорошенко, то Собеский очень удивился. Резидент заметил по лицу, что весть эта не очень приятна его королевскому величеству. Паны говорили между собою: “Вот вам дружба и помощь царская. Отобрал у нас всю Украину!” Но другие утешали себя тем, что теперь вся злоба султана и хана обратится на Москву, и царь поневоле будет более усердным союзником Польше.
Наконец, поляки заключили мир с турками, необходимость которого давно уже была провозглашена. Мир был заключен в октябре под городом Журавином: Подолия была уступлена султану. Украина оставлена за казаками по старым рубежам, кроме Белой Церкви и Поволочи, которые отошли к Польше.
В начале 1678-го года поляки заключили в Москве договор – быть перемирию еще тридцать лет, считая с июня месяца 1680-го года и в то время иметь радение с постановлением вечного мира. При этом договоре с русской стороны уступлены города Невель, Себеж и Велиж с уездами и, кроме того, заплачено 200000 рублей московских – все за Киев. Шли переговоры о совместных действиях против турок.


LXXIV

Малороссия была в тревоге: ожидали нового нашествия турок с Ю. Хмельницким, носился слух, что направление нападения - Киев.
Принялись наскоро укреплять Киев на всех пунктах. Самойлович положил основание крепости около Печерского монастыря, но турки не явились.


LXXV

В декабре 1678-го года отправили из Москвы в Константинополь дворянина Даудова с грамотою, в которой царь предлагал султану восстановление прежних дружеских отношений между Россией и Портою, указывая на исконные права русских государей на всю Малороссию.
В это время Константинополь был тоже за мир, потому что война оказалась вовсе не прибыльной.
Султан дал поручение валахскому господарю Иоанну Дидке быть посредником при заключении мира между Россией и Портой. В мае 1679-го года валахский посланник капитан Белевич имел разговор с думными дьяками, объявил, что султан желает мира и требует только части Украины, где бы жить Юрию Хмельницкому, иначе будет стыдно – ведя такую долгую войну, помириться без всякой выгоды. Белевич объявил условия мира:

162

граница между обоими государствами должна быть Днепр. Султан, раз взявши Дорошенко в свое подданство, не может отказаться от земель, находившихся под управлением Дорошенко.
Для окончания переговоров в августе 1680-го года поехали в Крым стольник В. Тяпкин и дьяк Н. Зотов вместе с малороссийским писарем С. Раковичем.
25-го октября приехали на реку Альму на посольский стан, и, первое, что их поразило – бедность строения на посольском дворе. Четыре пунишки складены из дикого нетесаного камня, смазаны скаредным навозом, без потолков, без полов, без лавок, без дверей, для света сделано по одному окну.
Тяпкин отправился к Ахмет-аге и, вошедши, поздоровался с ним, “а басурман, надувшись поганою своею гордостью, сидел на коврах, облокотившись на бархатные золотые подушки”, поздоровался сидя, и велел посланнику сесть подле себя. После торжественного приема у хана начались переговоры, при которых присутствовал и пленный боярин В.Б. Шереметьев.
Тщетно посланники склоняли ближних людей “всякими приятными разговорами”, государевым жалованьем обнадеживали, иным и давали: татары стояли на своем, что, кроме Днепра, другой границы не будет до тех мест, где нога войск султановых заступила, по мусульманскому закону уступки тут быть не может. Видя упорство посланников, хан велел их постращать земляною ямою, где не было ни печи, ни лавок, ни пола, ни потолка.
И действительно, посланников посадили на запор, не велели пускать к ним купцов со съестными правами. Посланники уступили и подали хану следующие статьи:
1)  перемирию быть на 20 лет (начиная с 3-го января 1684-го года), рубежу быть по реке Днепру. Ханову величеству будет дана казна за прошлые три года, и потом будет присылаться каждый год по старым росписям;
2)  в перемирие 20лет от реки Буга до реки Днепр султанову и ханову величествам вновь своих городов не ставить и старых казацких разоренных городов и местечек не починивать. Никакого поселения на упомянутых казацких землях не заводить, оставить их впусте;
3)  крымским, очаковским и белгородским татарам вольно по обе стороны Днепра кочевать. А со стороны царского величества казакам войска запорожского, промышленным людям плавать Днепром и ездить вольно к Черному морю;
4)  Киев с монастырями и городами, местечками и селами всего своего старого уезда, то есть ниже Киева, Васильков, Триполья, Стайки с селами, да выше Киева два местечка – Дедовщина и Радомышль остаются в стороне царского величества;
5)  запорожские казаки также остаются в стороне царского величества, султану и хану до них дела нет, под свою державу их не перезывают;
6)  титул царского величества писать сполна, как он сам его описывает. Пленники, боярин Шереметьев, стольник князь Ромодановский и все другие отпускаются на откуп и на размену;
7)  султан и хан не должны помогать неприятелям царским;
Хан, выслушав статьи, сказал, что они написаны разумно и ему годны. Поехал гонец в Константинополь и привез согласие султана на условия. 4-го марта близ Бахчисарая на поле в шатрах Тяпкин и Зотов были на отпуску у хана. Посланники

163

поклонились хану до земли, благодаря за жалованье. Когда вышли из шатра, провожали их до лошадей беи, акрачеи и мурзы, и прощались любовно. Множество христиан и басурман, заслышав о заключении мира, толпились у шатра и провожали посланников
радостными восклицаниями.
Если в Крыму так радовались заключению мира, то еще больше радовались в России, и особенно в Малороссии. Во всех городах малороссийских, через которые проезжали посланники, их торжественно встречали духовенство с крестами и святою водою, полковники, сотники и есаулы с конным войском, со знаменами, трубами и литаврами, сердюцкая пехота с баранами, мещане с хлебом, солью и нажитками. Везде принимали с радостью, любовью и слезами, благодаря Бога за мирное постановление, кормили, поили, давали подводы. В Батурине Иван Самойлович обнял посланников отечески, с великой любовью и радостными  слезами, благодарил за любовь и совет к писарю его Семену Раковичу, особенно благодарил и кланялся за то, что к нему заехали и тем честь его гетманскую в малороссийском народе прославили. На радостях гетман задал большой пир. Перед замком во время тостов гремели пушки, музыка играла во весь обед…


LXXVI

В 1678-ом году низовое войско Запорожское под предводительством Ивана Серко пошло “на Буг к турскому мосту и заставе”. Казаки сожгли турецкие мосты, уничтожили стражу, захватили много подвод с запасами, направляющихся в Чигирин. Казаки действуют под предводительством Серко под Лиманом. Они пропустили турецкие корабли с продовольствием в Днепр, и с тыла ударили по туркам, уничтожив врага в коротком бою. Было взято 55 пленных, а также захвачено 5 пушек, 20 знамен и все продовольствие. Для турецкого войска, которое и до того страдало от недостатка продовольствия и фуража, это было тяжелой потерей.
1679-ый год Серко начал с похода на днепровские вражеские крепости Кизикермень и Тавань. Его успешные действия вынудили турков пойти на Сечь. Но узнав о походе Кара-Мухамед-паши, Серко с войском вышли из Сечи и спрятались на островах. Искать там казаков было безнадежно, поэтому турки повернули назад.
Узнав о наступлении турецких войск, царь Федор отправил на Сечь войско под командованием Карецкого. Серко было послано 10 тысяч “московского люду” (российского войска), которое стояло в Конотопе, и два левобережных полка – Полтавский и Миргородский, а также 500 калмыков.
В это время авторитет Серко был очень сильным не только в Сечи, но и на Левобережной Украине. Ему удалось добиться материальной поддержки и поставок продовольствия от Москвы.
Недовольство народа политикой Самойловича росло, казаки требовали, чтобы он сложил булаву, но тот отвечал, что получил булаву не от них, а по царской милости. В сообщении из Белой Церкви от 19-го марта 1680-го года говорится, что Серко отправил своих послов к московскому царю, чтобы передать ему: в случае, если нынешний гетман
164

Самойлович не будет смещен, то он (Серко) перейдет под протекцию и охрану султана. Бывший запорожский писарь Быховец тайно свидетельствовал в Москве уже после смерти кошевого атамана: “Мы с судьей Яковом Константиновым хорошо послужили Богу и
великому государю, к злому поступку Серко не допустили, не дали ему с Крымом договориться, чтобы быть под властью турецкого султана. С того времени Серко разочаровался, что не мог осуществить свои замыслы, заболел у него левый бок, отчего чрезвычайно похудел”. Но можно предположить, что в этом случае мы имеем дело с обычным доносом. На протяжении всей своей жизни Серко был непримиримым борцом и с турками, и с Крымом, вряд ли бы он изменил своим убеждениям на закате лет. Важно и то, что Москва не предприняла никаких действия против Серко, несмотря на приписываемое ему желание перейти на сторону исконного врага, что странно вдвойне, учитывая влияние кошевого атамана на Украине. Так что, скорее всего, никаких договоров с турками в реальности не было.
Последнее военное предприятие Серко – поход 1680-го года. Накануне кошевой атаман отправил обращение к донскому казачеству, приглашая побратимов в совместный поход на Крымское ханство. Это был последний документ Серко.




























165


З а к л ю ч е н и е

I

В Москве были очень довольны, избавивишись от тяжелой и опасной войны с пожертвованием голой степи, ибо такой вид имело тогда уступленное турками Заднепровье. Виновник этого опустошения западной Украины, виновник отдачи ее туркам, Дорошенко, жил спокойно в Москве.
В октябре 1679-го года приезжал к нему дьяк Бабинин с милостивым государевым указом: “Известно великому государю, что ему, Петру, в кормах и питье, и в конском корму скудость, и потому великий государь пожаловал его, указал ему быть на Устюге Великом воеводою…” Дорошенко взял вятское воеводство. Оставаясь в Великороссии, Дорошенко был назначаем воеводою, и получил в вотчину тысячу дворов в селе Ярополче Волоколамского уезда. С тех пор он исчез для истории. Он умер в преклонной старости в своем имении и, верный данному слову, не вмешивался более в малороссийские дела.


II

Другая казацкая знаменитость скоро также сошла со сцены. В сентябре 1680-го года приехали в Москву запорожские посланцы, полевой полковник Щербиновский и войсковой писарь Быховецкий. Они привезли известие, что Иван Серко умер 1-го августа и на его место выбрали Ивана Стягайло. Быховецкий в тайном расспросе сказал: “Серко не хотел добра великому государю, во-первых, за то, что был в ссылке в Сибири, во-вторых, злобился на гетмана за то, что жене его и детям была великая теснота и обида за то, что отнял у Запорожья старинные местности и промыслы и не присылал запасов…” С этих пор Серко пришел в отчаяние, что не мог исполнить свое намерение и начал хворать, заболел у него левый бок, от чего стал чрезмерно худ. Во время болезни войском не занимался, а постоянно жил на пасеке своей, которая от Сечи в десяти верстах в Днепровых заливах со всякими крепостями. Незадолго перед смертью Серко велел сделать гроб и в него ложился, говорил, что прежнего себе здоровья не чает, и 1-го августа умер на своей пасеке.


III

Поляки продолжали воевать с турками и в эту войну они сильно добивались втянуть Россию, но Россия долго не поддавалась их советам, благодаря настойчивости Самойловича, который неустанно представлял, что полякам ни в чем нельзя верить, что они искони вероломные враги русского народа, что гораздо полезнее быть в дружбе в
турками. Несмотря, однако, на все старания Самойловича, жившего вдалеке от Москвы,
166

он не мог следить за тамошними делами. Могучий в то время боярин друг Софьи В.В. Голицын, поддался убеждениям польских послов, ходатайству папы и Австрии, и 21-го апреля 1686-го года был заключен в Москве польскими послами, Гримултовским и князем Огинским, вечный мир между Россией и Польшею. Киев с Васильковым, Трипольем и Стайками был уступлен России, а Россия обязалась заплатить за это 146000 рублей. Обе державы обязались вместе воевать против турок и татар.
Самойлович был до крайности недоволен этим миром, но еще более раздражался, когда ему приказали готовиться в поход против татар. Он продолжал посылать в Москву свои представления против союза с Польшею и войны с турками, пока, наконец, получил выговор за свое “противенство”. Гетмана многие не любили в Малороссии, а он между тем своими смелыми суждениями подавал повод врагам к обвинению в неблагожелательстве к Москве. “Купила себе Москва лиха за свои гроши, ляхам данные. Жалели малой дачи татарам давать, будут большую казну давать, какую походят татары”, - так говорил он в кругу своих приближенных. Ему приходилось выступать в поле, а он называл предпринимаемую войну “чертовскою, гнусною”, величал Москву глупою: “Хочет дурна Москва покорить государство крымское, а сама себя не может оборонить”. Враги Самойловича с жадностью ловили и подмечали такие выражения.
Весною 1687-го года сто тысяч великорусского войска двинулось в южные степи. Предводительствовал ими князь В.В. Голицын, друг царевны Софьи, носивший чин дворового воеводы большого полка и большие печати и государственных великих дел посольских сберегателя. К нему присоединился на Самаре гетман Самойлович со всеми своими полками. Казаков было до 15-ти тысяч. 14-го июня перешло войско через реку Конку, прошло Великий Луч и, дошедши до речки Карачакрана, встретилось с нежданным препятствием. Вся степь была выжжена, травы не было, продовольствия для лошадей не везли с собой, не было дров, русские лошади стали падать. Люди страдали от недостатка пищи и безводья. Слышно было, что впереди до самого полуострова все таким образом выжжено. Идти дальше оказалось невозможно. Военный совет предводителей решил отправить берегом вниз по Днепру отряд  в тысяч двадцать. К ним Самойлович присоединил три казацких полка под начальством своего сына. Этот отряд должен был прикрывать отступление остальной армии, а если будет возможно, то сделать нападение на турецкие крепости, построенные на Днепре. Затем все остальное войско двинулось назад.
Тогда сильное подозрение у великороссиян пало на гетмана и вообще на казаков: не по их ли предостережению и наущению татары сожгли степь, чтобы помешать успехам русского войска.
Враги Самойловича воспользовались неудачею похода. Они поняли, что Голицыну будет приятно свернуть на гетмана стыд неудавшегося предприятия. Возвращаясь назад, Самойлович, как видно, не сдерживал своего языка и отпускал едкие замечания насчет тогдашних дел. “Не сказывал ли я, - говорил он, - что Москва ничего Крыму не сделает? Се ныне так и есть. И надобно будет вперед гораздо им от крымцев отдыматись”.
7-го июля в обозе старшина Войска Запорожского обозный В. Бурковский, судья М. Вуехович, писарь С. Прокопов, Я. Лизогуб, С Забела, Г. Гамалия подали Голицыну
донос на Самойловича. Голицын отослал донос в Москву и до получения царского указа,

167

разумеется, не мог приступить ни к чему, ни в пользу гетмана, ни против него.
Войско продолжало двигаться назад, теряя много офицеров и солдат. 21-го войска переправились через реку Коломак, недалеко от Полтавы и раскинули стан. Сюда пришел гонец из Москвы к Голицыну с указом созвать старшину и сказать ей, что “великие государи, по тому их челобитью, Ивану Самойлову, буде он им, старшине и всему войску малороссийскому, негоден, быть гетманом не указали и указали, у него великих государей знамя и булаву, и всякие войсковые клейноды отобрав, послать его в великороссийские города за крепкою стражею, а на его место гетманом учинить, кого они, старшина, со всем войском малороссийским излюбят…”
Голицын знал, что казаки не терпели Самойловича и боялся, чтобы они, как узнают, что гетман сменяется, не начали своевольствовать и расправляться с теми, которые разбудили около себя их злобу. Он призвал к себе своих московских полковников, приказал им объявить старшине о содержании царского указа, и самим распорядиться, чтобы Самойлович мог быть схвачен без всякого шума. Для этого было приказано вечером запереть обоз. Шатер гетмана и его пожитки находились внутри обоза. Велено было незаметно для гетмана окружить его со всех сторон возами. Как ни тихо это делалось, но некоторые благоприятели гетмана смекнули, что затевается недоброе и известили Самойловича. Самойлович был уверен, что обвинить его в измене нельзя, и не надеялся, чтобы кто-нибудь решился на это. Он подозревал, что если последовала на него жалоба, то за его управление, которое, как он хорошо сознавал, было для многих несносно. Но в этом он надеялся отговориться и оправдаться, тем более что никак не мог допустить, чтобы московское правительство, зная его верную службу, лишало его гетманства.
Запершись в своем шатре, ночью гетман писал оправдание своих поступков и отправил написанное полковникам. Ему не отвечали. Вокруг его ставки на некотором расстоянии был поставлен караул. В полночь генеральный писарь В. Кочубей явился к Голицыну, известил, что все готово, все сделано тихо, гетман под караулом, и просил приказания, что делать дальше. Голицын приказал на рассвете привести к нему гетмана вместе с его сыном, а между тем держать под караулом расположенных к гетману лиц, чтобы не дали в пору знать другому его сыну, которого ждали из похода к днепровским низовьям.
Но на рассвете Самойлович отправился в церковь к заутрене. Старшины не решались входить в церковь и нарушать богослужения. Они дожидались его у входа в церковь. Как только, отслушавши заутреню, гетман вышел из церкви, бывший полковник переяславский Д. Райча схватил его за руку и сказал:
- Иди другой дорогой!
Гетман не показал ни малейшего удивления и сказал:
- Я хочу говорить с московскими полковниками.
Тут подошли полковники и вели арестованного гетманского сына Якова, который на рассвете хотел прорваться сквозь обоз и был схвачен. С гетманом не стали говорить, посадили его на дрянной воз, а сына его на клячу без седла и повели обоих к Голицыну.
Голицын и с ним военачальники и полковники московского войска сидели на
стульях на открытом месте. Гетмана с сыном поставили возле приказного шатра.

168

Старшина, обвинители, по требованию Голицына, явились перед советом военачальников и в короткий речи повторили сущность тех обвинений, которые изложили в своей челобитной, а в заключение просили оказать правосудие над гетманом. Все сидевшие встали. Голицын сказал:
- Не подали ли вы на гетмана жалобу, по не дружбе, по злобе или по какому-нибудь оскорблению, которое можно удовлетворить…
Казаки отвечали:
- Велики были оскорбления, нанесенные гетманом всему народу, а многим из нас наипаче. Но мы бы не наложили руки на его особу, если б не его измена. Об этом нельзя было нам молчать. Гетман всеми ненавидим. И так много труда стоило удерживать народ. Он бы разорвал всех на клочки!
Голицын велел позвать гетмана.
Самойлович пришел, опираясь на палку с серебряным набалдашником. Его голова была обвязана мокрым платком, он страдал головными и глазными болями. Боярин изложил ему коротко, в чем его обвиняли. Самойлович отверг все возводимое на него и стал оправдываться. Но тут на него накинулись полковники: Солонина, Райча, Гамалия. Завязался горячий спор, полковники рассвирепели до того, что готовы были поколотить гетмана, но Голицын не допустил их до этого и велел увести обвиненного.
Голицын объявил, что теперь они могут выбирать нового гетмана, а для этого нужно созвать духовенство и знатнейших казаков со всех полков.
Немедленно был отправлен гонец к окольничему Неплюеву, начальствовавшему над отрядом, посланным в днепровские низовья. Неплюеву приказали арестовать сына гетмана Григория, его друга переяславского полковника Л. Полуботка и других и препроводили их к Голицыну.
На другой день после низложения Самойловича Голицыну подали статьи, по которым должен быть избран новый гетман. Казаки на этот раз пытались расширить права отдельного самоуправления Малороссии и просили, чтобы гетману дозволено было сноситься с иноземными державами, но это не было принято. Но были включены другие статьи, например, гетману и старшине вменялось в обязанность соединять малороссийский народ с великороссийским как посредством супружеств и другими путями, чтобы никто не говорил, что малороссийский народ гетманского регимента (правления) и чтобы единолично все считали малороссиян с великороссиянами за единый народ.
Старшины, постановляя статьи, дали понять Голицыну, они выберут в гетманы из своей среды того, на кого он укажет. Боярин назвал Мазепу, который умел ему понравиться.
На другой день, 25-го июля, открылась рада. Совершено было молебствие в походной церкви, находившейся в шатре. Вынесли знаки гетманского достоинства и положили на стол, покрытый ковром. Боярин спросил собравшихся казаков, кого желают они выбрать в гетманы.
Закричали:  “Мазепу!”
Несколько голосов, не знавших, что дело об избрании уже заранее решено
сильнейшими людьми, произнесли, было, имя обозного Борковского, но сторонники

169

Мазепы тотчас заглушили их.
Мазепа был избран и утвержден, а Голицын получил от него десять тысяч рублей в поминок.
Бывший гетман с сыном Яковом отправлен в Сибирь. Другой сын Григорий казнен в Севске. Жены Самойловичей оставлены были в Малороссии на скудном содержании, оставленном им по царской милости из богатства их мужей.
Имущество Самойловича было описано, половина взята на государя, половина отдана на войсковую казну.


IV

Тело Ивана Серко после его кончины доставили на Запорожье и похоронили со всеми почестями, но согласно легенде, гроб с телом Серко пять лет хранился на Запорожье и его даже возили в военные походы, поскольку умершего считали “характорником”, то есть казацким колдуном, хранившим Сечь от военных неудач и после физической смерти. Затем все-таки предали земле, но перед этим отрубили правую руку, которая продолжала присутствовать в военных компаниях, сохраняя “дух Серко”.
Известно, что после неудачной попытки гетмана Ивана Мазепы получить для Украины независимость в 1709-ом году, российский царь Петр I приказал разрушить Сечь. Тогда же разорили кладбище. Развалили кресты. Со свежих могил вытягивали казацкие тела, отрубали им головы, вешали. Россияне хотели поглумиться и с Иваном Серко, но капуляне (селяне, возле села которого располагалась могила Ивана Серко) спасли тело. Напоили карателей. Украли труп атамана и перехоронили его в Руче. В 1732-ом году казаки выкупили у капуливского деда Мазая кусок земли и перенесли могилу Серко. То же самое произошло и при окончательной ликвидации Сечи по приказу Екатерины II. В обоих случаях была осквернена могила Серко. Но местные жители каждый раз сохраняли останки легендарного атамана и снова предавали их земле.
Могила простояла до 1967-го года, пока Каховское водохранилище не подступило  к ней впритык. В результате строительства Днепрогэс и создания Каховского водохранилища был уничтожен так называемый Великий Луг, огромные земельные массивы, сердце казацкого края покрыла вода. Могила Серко оказалась прямо на крутом берегу рукотворного “моря”.
Перенесение праха народного вожака планировалось на остров Хортицу, но руководители Никопольского района перезахоронили останки Серко на Бабьем кургане поблизости села Капуливка. При этом были нарушены элементарные правила раскопок, а также требования к перенесению захоронений.
- Курган разрыли при свете фар и фонариков, - вспоминают старожилы. – Повредили бульдозером гроб. Кости атамана переложили в простой сосновый гроб и похоронили на нынешнем месте.
Положили Серко в чужой курган – в могилу какого-то скифского царя. Голову отправили в Москву, чтобы там сделали скульптурный портрет.
Эксгумированные останки Ивана Серко после долгой волокиты и отчаянного
170

письма национально настроенной интеллигенции за подписью самого Олеся Гончара (украинского писателя) перезахоронили у села Капуливка, а череп Серко… доставили в Москву, в мастерскую известного академика Герасимова, занимавшегося реконструкцией портретов исторических личностей по их черепам и костным останкам. Академик сделал свое дело, а безголовые останки Серко продолжали лежать на берегу речки Чертомлык, поскольку никто не думал возвращать череп украинского героя в предназначенное ему место.
Свыше 20 лет череп национального героя оставался в фондах Института этнографии Академии наук СССР в Москве. Никто из организаторов перезахоронения не позаботился о перенесении его в Украину. Это были десятилетия, которые теперь называют застойными, когда на казацкую тематику вообще было положено табу.
После этого череп Серко вернули на Украину в 1990-ом году перед празднованием 500-летия украинского казачества при содействии украинского антрополога С.П. Сегеды. Однако после празднования юбилея череп Ивана Серко попал в сейф начальника местного отдела культуры, где он пролежал еще семь лет, пока его не передали в Днепропетровский исторический музей. Летом 2000-го года, после многочисленных обращений историков, было решение о дозахоронении черепа атамана Ивана Серко вместе с другими останками в кургане Баба-могилы, находящегося в Никопольском районе близ города Орджоникидзе.
К гробу пришлось подбираться сбоку, так как сверху этому мешали бетонные стенки и гранитные плиты. Археолог в специальном костюме биологической защиты долго шарил в дыре, проделанной в гробу, после чего смущенно развел руками и произнес:
- Похоже, здесь ноги.
Дело в том, что по-христианскому обычаю покойников хоронят головой на запад. Но при предыдущем захоронении в 1967-ом году этот обычай был нарушен, что и ввело в заблуждение эксгуматоров. Только теперь было решено извлечь гроб целиком и сделать все, как положено. Так, в очередной раз, уже в 2000-ом году обрел покой легендарный атаман И. Серко. Хотелось бы верить, что навсегда.
Ведь по еще одной легенде смута и беда будут на Украине, пока не успокоится православная душа атамана.














171


О г л а в л е н и е


П р е д и с л о в и е      _____________________________________        3

П е р в а я   г л а в а     _______________________________________     5

В т о р а я   г л а в а    _______________________________________    56

Т р е т ь я   г л а в а    _______________________________________   102

З а к л ю ч е н и е       _______________________________________   165

О г л а в л е н и е        _______________________________________   171






























Рецензии