Берёза Хмуровича

Далеко в темноте показался рой жёлтых дрожащих пятнышек. Они постепенно приближались, увеличивались, и вот уже сбоку промелькнул один дом с освещёнными окнами, второй, третий. Прозвучал короткий гудок, и поезд стал замедлять ход. Ну, что, кажется, приехал. Хмурович потянулся, глянул на свои часы. Ровно девять. Хмурович прикинул: сойти, значит, в этих Коршуках с поезда, податься на автобусную остановку, несколько минут там подождать, затем в автобус, полчаса до Мисюкович езды, и не позже десяти они, все, жена, дочуля, сынок…
Нетерпеливо Хмурович зашевелился. Хоть и привольно было в том санатории, хоть за месяц и отдохнул, и зубы наконец смог подлечить, и бутылку не одну повалил, и … а родной дом всё же лучше. Они в это время, наверно, все трое смотрят телевизор. Или, может, ко сну готовятся. И вот он приезжает, открывает дверь… Малые к нему… Скорее бы уже!..
Хмурович поднялся с сидения, застегнул пальто, поправил на голове шапку и, взяв портфель, вышел в тамбур. Спустившись затем на платформу, он подивился тому, что, кроме него, с поезда сошло только (он подсчитал) пять человек. А он хорошо знал, что раньше в этот день, в пятницу, из городов – областного и районного, через которые пролегала железная дорога – ехало в деревни много народа, и в Коршуках, деревне крупной, всегда вываливала из поезда толпа.
Плохая погода, потому и мало приехало, подумал Хмурович, идя на автобусную остановку.
Март заканчивался; снег почти уже весь растаял; под ногами хлюпала грязь. Уличные фонари слабо светили в густом тумане. Изредка где-нибудь во дворе лаяла собака. Прохожих не попадалось.
Да, потому и не едут из города, уже убеждённо подумал Хмурович. Нечего здесь делать в такую слякоть.
Вот и, с яркой лампочкой над входной дверью, дом быта,- напротив него остановка. Хмурович ступил на крыльцо, постучал об него, чтобы сбить грязь, туфлями. Вышли из тумана две сгорбленные женщины с объёмными мешками на плечах, прошлёпали молча мимо и снова пропали в тумане. Ехали в поезде, вспомнил Хмурович. Что-то в городе закупили. Никто уже, наверно, не подойдёт. Одному доведётся ехать. И он начал ждать автобус. Коршуки были конечным пунктом движения автобуса; здесь он разворачивался и катил назад через Мисюковичи и другие деревни в райцентр. По расписанию автобус должен был подъезжать на остановку через десять минут после того, как сюда соберутся с поезда люди. Прошло же десять минут, двадцать, затем полчаса, а автобуса всё не было; Хмурович, разволновавшись, уже решил, что надо зайти к кому-нибудь в дом и узнать о причине, как услышал чавканье; из тумана, тихо разговаривая, показались парень с девушкой. Хмурович подождал, когда они подойдут к крыльцу, и проговорил:
- Что с автобусом, не скажете? Пришёл с поезда, стою, а что-то нет.
Те остановились.
- И не будет,- сказал парень. - Неделю не ходят. Видишь, распустило как.
- Ааа… Я-то думаю… И что, совсем нельзя проехать?
- Легковая какая-то позавчера за Коршуками в грязь засела, так трактором вытаскивали. Тракторы только и ездят. А автобусы нет.
Хмурович удрученно покачал головой.
- Далеко тебе? - спросил парень.
- В Мисюковичи.
- Ого!.. Что же ты теперь будешь делать?
- И я об этом думаю… Заехал… Ни взад, ни вперёд…
- Так, так… заехал так заехал… - сказал парень. - Слушай, если хочешь, иди к нам переночуй,- сказал он, подумав немного. – Хата большая, места хватит. В отдельной комнате будешь. А днём завтра доберёшься.
Может, правда заночевать, подумал Хмурович. Но тут же отогнал эту мысль: так сильно соскучился он по семье, родным, что оттянуть встречу с ними хотя бы и на одну ночь показалось ему невыносимым.
- Спасибо. Как-нибудь, понемногу, добреду.
- Зачем себя напрасно мучить. Подождите утра,- произнесла девушка.
По тону и поведению собеседников Хмурович почувствовал – доброжелательство их не показное. Хмуровичу стало неловко от такой простой, быстрой готовности этих незнакомых ему людей помочь ему.
- Нет, нет, пойду,- проговорил он торопливо. – Месяц дома не был. К часу-второму ночи справлюсь. Ничего. Спасибо.
- Что же, смотри. Наше дело предложить,- сказал парень.
Они пошли дальше, а Хмурович несколько ещё минут мялся на крыльце. Путь, длиною в пятнадцать километров, который должен он был преодолеть, немного пугал его. Однажды он уже ходил этой путевиной. Было это хоть и тоже ночью, однако зимней, морозной, с луной. По укатанной снежной колее дотопал он тогда без особенных жертв. Теперь ситуация складывалась иначе. Туман с темнотой, бездорожь. Хоть бы какой фонарик имелся. Но, раз уже надумал идти, нужно идти. Хмурович подкатал штанины, ухватил сильнее за ручку портфель, помедлил несколько мгновений – и двинул.
Коршуки вскоре остались сзади. Не доносился уже оттуда лай. Вокруг, кроме чавканья собственных туфель по грязи, не раздавалось ни звука. Одиноким и заброшенным почувствовал себя Хмурович.
Дорога еле просматривалась; не сбиться с неё помогало твёрдое знание того, что дорога здесь, среди этого огромного поля, есть, что она всё время тянется прямо и, значит, он тоже должен двигаться только прямо.
Вначале всё представлялось, будто перемещается он в какой-то глухой пещере, и нужно остерегаться, чтобы не зацепить головой низкий свод или не полететь в провал. Хмурович пригибал голову и вытаращивал, чтобы лучше видеть, глаза,- однако постоянно забредал в лужу или в жижу; туфли его уже сразу за околицей промокли и потяжелели.
Усложняло поход и толстое пальто с меховым воротником. Было тепло, безветрено, и Хмурович быстро вспотел. Пальто довелось расстегнуть, а шарф снять и сунуть в портфель; да пальто чем дальше, тем казалось более веским; воротник угнетал шею и ключицы так, будто не каракулевый он был, а какой-нибудь каменный.
Жить долго на всём готовом, в чистоте, уюте, палец о палец не ударить – и сразу попасть в такую пертурбацию!.. Хмурович клял дорогу и не переставал корить себя за свою беззаботность. Всегда знал, что дороги в марте в их краях становятся непроезжими, а здесь не подумал, попёр на ночь глядя и влипнул в историю. Точнее, влипнул в грязь, и расплачиваться теперь за это должны ноги. Вот уже действительно: из-за дурной головы ногам заботы. Чтобы только не думать о своих вдруг возникших невзгодах, снова Хмурович начал вспоминать семью. Это, однако, ему только мешало, потому что он забывался и попадал в мокрое. Полностью он сосредоточился на ходьбе.

Час понадобился Хмуровичу, чтобы дойти до первой из двух деревень, лежащих на его пути. Здесь в конце деревни глотнул он из колодца с «журавлём» воды, присел на сруб, вытер ладонью потный лоб. Третья часть дороги сзади, подумал он – и повеселел. Вон уже насколько ближе к дому! Отдохнув немного, Хмурович поднялся, прошёл дальше по улице, миновал последние дома и снова оказался в полевой тиши и темноте.
До следующей деревни было километров пять. Где-то на их середине слева от дороги встала более тёмная чем вся видимая окрестность стена,- это лес примыкал сюда ольховыми зарослями. Хмурович шёл вдоль зарослей, как вдруг прямо перед ним, метрах в трёх, две тени появились, очертаниями каждая с крупную собаку, и начали неслышно вокруг него кружить. Сердце Хмуровича дёрнулось. «Что? Волки?» - подумал Хмурович, ещё надеясь, что это ему только привиделось; но одна из теней остановилась против него. Хмурович увидел два близко поставленные, кругленькие светлячки; волосы зашевелились и приподнялись у него под шапкой. Он замер и, едва дыша, уставился широко раскрытыми глазами перед собой.
Возле двух светлячков обозначилась ещё пара. Что-то делать, подумалось Хмуровичу, и он, махнув на волков портфелем, крикнул прерывающимся голосом:
-Гись!.. Гись! Пошел!.. Гись!..
Короткий не то вой, не то лай раздался; ноги Хмуровича ослабли; если бы волк ещё раз отозвался, то Хмурович, возможно, упал бы. Но волки бесшумно обежали Хмуровича и оказались сзади. Тут же, боясь, что волки могут броситься ему на спину, Хмурович развернулся к ним лицом и изо всей силы замахал портфелем.
- Пшёл!.. Ых!.. Гись! Гись!.. Пшёл!..
Свтлячки перемещались туда-сюда так быстро, что он не успевал за ними уследить. На него прыгнули. Зубы вцепились в горло. Повалился, захрипел. Терзают… Видения эти мгновенно пронеслись в голове Хмуровича; содрогнувшись, он прикрыл левою рукой горло и закричал:
- Уииххх!.. Гись! Гись! Вон!..
Всё равно светлячки летали; он тогда отщелкнул портфель, выхватил свою электробритву в футляре и швырнул перед собой; там всплеснуло. Хмурович снова открыл рот, и с него вырвался уже не крик, а вой, отчаянный, надрывный, вызванный всё нарастающим ужасом и подсознательной надеждой, что воем этим ему удастся волков отпугнуть.

Светлячки вдруг исчезли. Так же беззвучно, как и появились. Хмурович смолк и, не веря ещё в избавление, осмотрелся.
НИКОГО. ПУСТО.
Оцепенело он стоял несколько минут – и словно подтолкнули его: не разбирая дороги, спотыкаясь, бросился он прочь с этого страшного места. Быстрей, быстрей, быстрей отсюда! Раз он за что-то зацепил ногой и, не успев вытянуть вперёд руки, полетел и ударился лицом в колейную жижу; из незакрытого портфеля выпала коробка с шоколадными конфетами; Хмурович тут же о конфетах забыл, подхватился, провёл рукавом по лицу, защелкнул портфель и заспешил дальше.
От непривычки бегать он быстро выдохся и перешёл на ходьбу. Страх не покидал его. Иногда, застыв на месте, напряженно вслушивался он в темноту. Порою представлялось ему, что волки не исчезли, что они скрытно сопровождают его где-то рядом и только выбирают удобный момент, чтобы напасть,- и он снова рвался вперёд. Чавканье туфель, которое до встречи с волками он почти не замечал, теперь казалось слишком громким и терзало нервы. Больше всего на свете ему хотелось теперь дойти в следующую деревню. Оказавшись наконец там, почувствовал он огромное облегчение. Расслабленно, смакуя каждый миг безопасного нахождения среди этих вот заборов, домов, огородов, брел он по улице. Но за околицей его снова охватила жуть. Волки, если они ещё где-то поблизости, могут собрать стаю. В стае они смелейшие и точно уже тогда на него нападут. Хмурович в нерешительности остановился. Может, всё же вернуться назад и попроситься к кому-нибудь переночевать?.. Это, конечно, было бы спокойнее. Однако Мисюковичи совсем уже близко! Час ходьбы, и там.  Надо идти. Вперед.
 
Новые две неприятности ждали Хмуровича на подступах к родной деревне – сплошная грязь и лес, который вплотную стоял здесь с обеих сторон возле дороги. Хмурович принудил себя зайти в придорожный древостой  и, вогнув голову, чтобы не поранить о сук лицо, стал наощупь пробираться по чему-то зыбкому, которое едва его держало. Казалось ему, что кто-то вот-вот упадёт на него сверху, вцепится в шею; и он поднял воротник пальто. Раз сбоку он увидел светляки, и ноги его вздрогнули; он закрыл глаза, а когда снова открыл, светляков не было, и он понял, что они ему примерещились (если же и не примерещились, то это были именно светляки, а не…) Наконец он выбрался назад на дорогу. Мисюковичи были совсем близко. Светились там-сям окна, фонари, перекликались собачки. Хмурович повеселел, заусмехался. Приключение, чёрт подери! Будет что рассказать дома. Он ускорил шаги.

Окна дома были тёмные. Что же, время позднее (Хмурович глянул на свои старые, с фосфорным циферблатом часы – половина второй), они там, конечно, спят. На входной двери, однако, висел замок. Хмурович недоуменно потрогал его. Где они? Пошли куда-нибудь? А чего? Что за дела по ночам?..
На столе в прихожей лежала бумага. Ага, записка жены. «Поехала с детьми к маме. Передали, что мама заболела, лежит в больнице. Ешь что есть. Жди нас. Скотину договорилась чтобы присматривала Налецкая.» Дата под написанным была вчерашняя.
Большое разочарование охватило Хмуровича после прочтения записки. Такие были переживания в этот вечер, так хотелось увидеть, рассказать, поразить, сочувственное, может быть, слово услышать – и вот, пусто. Полетела. А на чём? Детей с собой потянула. Мама, конечно, стара.  Но, скорее всего, ничего серьёзного. Как и прошлый раз. Ну, пусть. Сегодня-завтра вернутся. А пока… ждать утра… 
Хмурович очистил от грязи одежду, обувь, помылся, поел и лёг в постель. Гудели натруженные дорогой ноги; заснуть всё не удавалось. Новые и новые воспоминания всплывали о недавнем приключении. Вспомнился и один леспромхозовский разговор. Толковали как раз о серых, и Шилко, напарник по кузнице, залихватски был заявил: ха, подумаешь, волк! Схватил его, тисканул за шею – и откидывай дохлого в сторону… Вместе со всеми Хмурович охотно тогда посмеялся. Теперь же в словах Шилко он усмотрел что-то издевательское для себя и оскорбительное. «Тисканул! Откидывай!» Если так рассуждать, то можно подумать, что волки уже и не волки, а какие-то телята, беспомощные существа. И Хмурович, значит, свои страхи себе просто-напросто вообразил. А вообразив, соответственно себя вёл. И Хмурович, значит, трус?!.
Раздражение и досада охватили Хмуровича; он пожалел, что не было с ним в дороге человека, который мог бы подтвердить всё то, что он пережил. Люди не очень склонны верить в то, что с их знакомыми бывают какие-то особенные происшествия; думают, что их дурят, обманывают; фомы такие неверующие; поэтому, когда завтра… нет, уже сегодня… стану рассказывать, не лишним будет то-сё от себя добавить; только разумно; правде это не повредит… Наконец Хмурович заснул, а когда проснулся, было уже солнце, день. Сразу вспомнилось ему вчерашнее; и радость нахлынула на него. Из такого переплёта живой, целый выскочил! Подъём чувств был необычайный. Тянуло на улицу. В общество. К магазину. Общество любит собираться там.

Ещё издалека увидел Хмурович на магазинном крыльце сутулую фигуру Ковширки. Сизоносый пенсионер Ковширко был известен в Мисюковичах и окрестностях тем, что умел, на зависть другим выпивохам, едва не каждый день заиметь стакан-другой счастья за чужие деньги; сам в это счастье он вкладывал копейки весьма скромные. Ковширка тоже заметил Хмуровича; встрепенувшись, как птица на колу, он живо сошёл с крыльца и подался со светлой усмешечкой навстречу.
- Женик! Ого! Появился! Долго, долго… Там уже без тебя вся работа в леспромхозе остановилась… Как там?.. Поправился… хе-хе-хе… щечки… Когда приехал?..
- Вот, сегодня, считай, только…- начал было Хмурович.
- Ясно, всё ясненько нам! – Ковширко схватил обеими руками руку Хмуровича и с запалом её затряс. – А я гляжу – Женя идёт! Как там отдохнул, рассказывай. Похороводил там какую-нибудь? Хе-хе. Тогда с тебя бутылка, братец. Возвращение твоё замочим.
Вот, пинтюх, ему одно в голове, подумал Хмурович. – Не хочется пока… успею…- проворчал он. – Да и какая замочка,- продолжал он со значительным, нахмуренным лицом,- когда волкам чуть не попался… Не до замочки тут…- И уже в следующее мгновение увидел, что Ковширку слова его таки зацепили.
- Ты что?! Волкам?!. Каким?!.
- Каким… Серым, каким же…- произнёс, пасмурно усмехнувшись, Хмурович, и уже собрался рассказывать, как сзади кто-то чувствительно ударил ладонью ему по плечу. Хмурович оглянулся – стоял Шилко.
- Здорово, отпускник… Что, отгулял?.. Давно дома?..
- А вот, утром только…
Они пожали один одному руку. С вытаращенными глазами влез между ними Ковширка.
- Лёнька, ты слышал, что он?.. Волкам еле не попался… Вот, сам только что говорил…
Шилко с интересом и сомнением посмотрел на Хмуровича.
- Волкам?.. Ну-у, неправда… Не может быть… Выдумывает… А, Хмурый?..
- Лёня, честно. Ты что? Мне не веришь? Разве обманывал я тебя когда-нибудь?.. Был бы передо мной кто другой, так, может… А зачем мне тебе… вам…
- Хм… Ну, давай, давай… Послушаем, что ж…
Поведывал Хмурович обстоятельно. Как приехал в Коршуки, как ждал автобус, как двинул потом в дорогу, как грязь месил, как приблизился наконец к тому месту.
- И вот здесь, братцы, слышу: «У-у-у! – раздаётся за спиной. – У-у-у!» Волки!.. Штук семь, восемь… в темноте же не разберёшь… Я бегом бежать, а они следом, не отстают… Вижу, концы мне наступают. Хвать я тогда на ходу из портфеля электробритву свою и запустил в них. И попал в одного, потому что, слышу, заскулил. И то ли от того, что бритвой их отпугнул, то ли от скуления этого, но они остановились, отстали немного…
Шилко, а глянув на него, и Ковширко,- оба начали хитро усмехаться. Однако же не верят, подумал Хмурович.
- Вот это меня, мужики, и спасло,- продолжал он, выпучив для большей убедительности глаза и заворочав ими. – Пока они что-то там мерекали, я быстрей к берёзе… стояла там недалеко от дороги… и скок на неё! В один момент на неё вскарабкался, хоть она и ничего, ладная такая. Только залез – а тут банда эта накатилась. Достать не могут, суетятся там внизу, и всё зубами своими – клац! клац! И воют. Фу-у! Уцепился я ногами и руками в ствол и торчу, как блоха на волосинке. А вокруг ни машины, ни души, ни огонька… И просидел я на берёзе так всю ночь, браточки… А спать всё же хочется, особенно под утро, так я вытянул из брюк ремень и к ветви… толстая там… себя прищепил, чтобы как не слететь прямо в пасти этим… Ну, а они внизу всё копошились, морды свои вздымали…
- Я думаю. Такой смачный кусочек,- произнёс Шилко.
- А потом светать начало. Вижу, один к лесу потрухал, другой… И все разбежались…Посидел я ещё для страховки час, слез, схватил портфель и ходу оттуда без оглядки… Вот, хлопцы, как…
Хмурович внушительно посмотрел перед собой, помолчал, затем поднял руку и рубанул воздух.
- Ну, что, теперь верите?
Оба слушатели Хмуровича в неопределённости потоптались на месте.
- Кто его знает… Может, и так…- сказал Шилко. – Но что-то не видно, чтобы ты на дереве всю ночь куковал… Свежий какой-то, гладкий…
- Да правда! – воскликнул Хмурович. – Было! Что я, врать буду в сорок лет, как идиот… «Гладкий»… Я же уже поспал. Три часа хватило… Не до сна, когда с тобой такие штуки вытворяются…- обиженно произнёс он и, посколько возле него возник сосед, начал толковать и соседу.
Подтянулось ещё несколько человек. Вскорости (день выходной был) возле магазина собралась гурьба. Было шумно. Обсуждали Хмуровича и волков. Оно правда, сказал между прочим кто-то, волков теперь много развелось. И наглыми сделались, на людей нападают. Об этом и в газетах пишут. Другой сообщил, что неделю назад волки ночью забрались в сарай его тещи и зарезали козу с козлёнком. Третий вспомнил, что когда недавно проезжал на тракторе мимо тех зарослей, то тоже заметил там что-то весьма похожее на волков.
Были в гурьбе охотники; одновременно они заволновались, загомонили.
- Поехали на волков! Эй!.. Махнач вот есть, довезёт… Нужно их немного проредить… А то скоро от них прохода не будет…
- Ага! Так уже и поехали… Сидят они там, ждут тебя… Не так же это делается…
- Да знаю… Для интереса… Здесь же близко… Всё равно грязь, дома ничего не сделаешь… А так развеемся… Может, и бабахнем куда…    
- А что, правда… Всё лучше, чем возле магазина околачиваться… Бутылку с собой прихватим… А? Кто?..

Через некоторое время колёсный трактор с прицепом, на котором, ухватившись руками за борта, моталось полдюжины охотников (и Хмурович тоже), выволокся из Мисюкович. Сяк-так перетерпели дорогу, а метро за сто от зарослей крикнули Махначу остановиться, слезли в грязкое подприцепное месиво, поснимали с плеч ружья… и замялись. Каждый, в общем-то, понимал бессмысленность и безнадежность охоты, затеянной ими. Но! На свете, действительно, чего только не бывает. Кто-то вдруг вскрикнул и показал пальцем; все глянули – среди зарослей мелькало что-то тёмное, приближалось к лесу.
Содрогнули воздух выстрелы. Потом все бросились туда.
Волк лежал в неестественно мирном положении – на брюхе, задние лапы поджав под себя, а на передние опустив морду, словно дремал. Красное пятно было на левом боку. Острые белые зубы виднелись в пасти.
- А, зверюга. Отбегал своё,- вымолвил один из охотников.
Начали выяснять автора этого удачного выстрела. Хмурович, пока остальные горячились, высмотрел полусухую, искривленную берёзу (ещё прошлым летом на ней было гнездо аиста; под осень её снесло грозой), затем, когда после долгих препираний волка признали общим трофеем, попросил охотников к ней.
- Вот, братцы, она, та самая берёза… Помните, аисты на ней жили?..
Охотники глянули, покивали головами, и один, показывая на развилку, что была в нескольких метрах от земли, спросил:
- Там сидел?
- Та-ам!.. Уцепился – и торчу. А эти бесятся внизу… Вот же подловили!..
- Это ещё хорошо,- отметил другой,- что волки по деревьях лазить не умеют… А если б медведь – и всё тут!
- Медведь! Ого! Медведь! Он не волк! Он на любую берёзу тебе влезет…
- Так и я же об этом…
И разговор уже начал переключаться на медведей. Хмурович поспешил всех перебить.
- Бритва же где-то ещё должна валяться! Пошли, поищем.
Найденная в луже электробритва, а затем и коробка со множеством конфет около неё,- всё вещественно подтверждало происшествие, и если до этого у кого из охотников были сомнения насчёт того, говорит ли Хмурович правду, то теперь они развеялись. С уважением и значительностью посматривали на Хмуровича охотники.

В Мисюковичах зверя опустили на землю возле магазина. Поглядеть его прибыло много народа. Великими знатоками волчьей жизни показали себя мужчины. Сдержанно переговаривались, рассматривая хищника, женщины. Вертелись между взрослыми дети. Прихромал откуда-то живой осколок прошлого, коренастый старик с богатой жёлтой бородой, прикинул оком и, разочарованно скривившись, просипел, а, глупость, ничего особенного, обычный волк, не такой уж здоровенный. Вот, детки, помню…
К вечеру всей деревне стала известной история Хмуровича. Он сам, не отходя от магазина, уже много раз её излагал; но появлялись новые люди и просили рассказать ещё. Хмурович с утомлённым лицом махал рукой, как бы говоря: «Вы что, не видите, не до того мне. Здесь не то что рассказывать – вспоминать о том не хочется», однако потом вздыхал и рассказывал снова. Берёзу ту, благодаря прежнему гнезду аистов, знали едва ли не все. За один день Хмурович в глазах земляков стал героем и мучеником.
Вечером, когда Хмурович был дома, возвратилась жена с детьми. Кто-то их уже оповестил; прямо с порога он бросились к Хмуровичу, начали обнимать, ужасаться. Потом захотели послушать его самого. Хмурович повествовал и по напряжённых, трепещущих лицах родных видел, что сделался для них после этого случая ещё более близким, более дорогим. И он думал: «Как хорошо!» В этот вечер он был почти счастлив.

Через несколько лет Хмурович со своею семьёй перебрался жить в другой район. Однако в Мисюковичах о происшествии с ним долго не забывали. Когда мимо берёзы проходили или проезжали люди, и между ними находился осведомлённый человек, то он показывал рукой, говорил: «А знаете, вот это берёза Хмуровича…» - и начинал рассказывать. 
                1986г.
                Авторский перевод с белорусского