История рода - история мира

Наша фамилия

Честно говоря, фамилия Бузни, хоть и старинная, но появилась случайно. Дело в том, что наш (нас было четверо детей в семье) далёкий пра-пра-пра-пра-прадед Констандиница Илия, родившийся в 1700 году, при женитьбе взял себе фамилию дочери Ключера Петрашки Бузне. А фамилия его выросла из прозвища, связанного с военными заслугами Петрашки, Бузни, что означает в переводе с молдавского «врывающийся, как ветер, внезапно входящий».

Всю свою историю Молдавия испытывала на себе влияние различных государств, объектом интересов которых она являлась. В пятнадцатом веке она попадает в вассальную зависимость от Турции. В конце шестнадцатого и начале семнадцатого веков её территорией заинтересовались Речь Посполитая, Священная Римская империя и Османская империя. Со всеми приходилось воевать. Петрашка обладал боярским чином ключера, то есть хранителя ключей от кладовых с продовольствием, но, видимо, ему приходилось и воевать. В 1711 году Молдавский Господарь Дмитрий Кантемир присягнул в Яссах на верность России. Однако в том же году Пётр I направил русские войска против Турок и, не смотря на помощь молдавских сил, потерпел поражение на реке Прут. Тогда ещё не родился военный гений Суворов. Господарь Кантемир вынужден был перебраться в Россию и стать советником русского царя. А Петрашка, обрёл за свою воинскую доблесть прозвище Бузни, даже не предполагая, что оно в будущем так понравится его зятю, что он возьмёт себе эту фамилию.

 У Илии было пятеро сыновей. Константин - мой предок, (родился в 1740-50, умер после 1821), Василий, Стефан (был фактором,  представителем Молдавского Дивана, при походном атамане Сулине (Русские войска, 1770 г.), Антон (боярское звание Шатрарь), Иоан (боярское звание Сардарь). Дочь Василия Мария – замужем за Николаем Черкезом, Великим ключером. Некоторые братья, включая Константина, принимали участие в 1-х дворянских выборах 1818 года, когда молдавское боярство переходило в русское дворянство. Занесены в 6-ю высшую часть Дворянской родословной книги по Бессарабской области. Кстати, Константин носил боярский чин Армаш (стрелец, стражник). Это высокая должность главного хранителя бунчуков молдавского господаря. В его ведении находились все тюрьмы молдавского господарства.

Так что в Архивном деле Бессарабского Губернского правления 1814 г. № 157 на странице семнадцатой записано, что «в 1821 г. комиссия представила доказательства на дворянство следующих лиц: … в том числе Бузневых Илью и Манолакия, Бузневых Иоанна и Константина», а ещё через десять страниц фамилия уточняется, когда говорится: «Во вторых выборах 1821 г. участвовали и подписали протокол собрания: в том числе Манолакий Бузни, Иоанн Бузни, Константин Бузни, Илья Бузни.

Тут нужно, чтобы читателю было понятно, рассказать немного из истории создания молдавского дворянства. Его в Молдавии не было до вхождения страны в состав России, что произошло после русско-турецкой войны 1806-1812 годов в результате Бухарестского мирного Договора, по которому к России отошла восточная часть Молдавского княжества, называемого потом Бессарабией. Тут же встал вопрос, кого из молдавских бояр принимать в привилегированное дворянское сословие, ставшее к тому времени в России заметной силой управления государством.

Почему из бояр? Да потому, что молдавские бояре тоже находились на государственной службе, получая определённые привилегии, и их титул состоятельных граждан передавался по наследству. Так что было решено жаловать потомственное дворянство, как пишется в главе книги Е.А. Румянцева «о генеалогии бессарабского дворянского рода Бузни», тем жителям Бессарабии, которые или предки которых имели следующие боярские чины: великий логофет, великий ворник, вистерник, хатман, постельник, камораш, ага, спатарь, бан, комис, каминарь, пахарник, сардарь, стольник, армаш, медельничер, ключер, сулджер, питарь, житничер, шатрарь, второй логофет, второй постельник, третий логофет. Всем этим чинам нашли аналогию в российской табели о рангах, и таким образом правила игры были определены». Бузни были бояре.

Но наша фамилия могла быть и другой, от более древнего предка - Яни.
Копаться в архивах очень интересно. Узнаёшь удивительные вещи из истории своего рода, которой можешь гордиться или нет, но всегда переживаешь, ощущая связь с далёким событиями и замечая удивительное сплетение судеб, в результате которого появился ты - человек сегодня, и как он продолжится этот род, во многом зависит от тебя.

Историю с паном Яни и некоторых других наших предков откопал не я, а мой троюродный брат, ленинградский писатель Дмитрий Каралис. Наши дедушки были родными братьями. Я очень благодарен Дмитрию за то, что он не поленился побывать в молдавских архивах, и искал предков даже в других странах, где встречалась наша фамилия.

Так вот о пане Яни. Родился он аж в 1530 году (подумать только, без малого пятьсот лет тому назад!) в княжестве Молдова, скорее всего в Яссах. Пан Яни многократно упоминается в Господарских грамотах 1570-х годов, в том числе и в качестве Вистерника, т.е. казначея, и в качестве Постельника (была такая боярская должность при государях, в обязанности которой входило следить за тем, чтобы постель государя была всегда в порядке). Являлся так же тестем Господаря Иона Мовилэ. Сын пана Яни по имени Нэдэбайко носил фамилию Постолаке, которая могла дойти и до меня, не случись истории с Бузни, и были бы мы сейчас с братом Постолаке Евгений и Артемий Николаевичи. Наш пращур имел боярский чин Спатаря, то есть меченосца, и некоторые другие боярские звания.

Родились у него три дочери. Теодора вышла замуж за сына господаря Мовилэ. А её дочь Илиана оказалась замужем за Мироном Костиным, ставшего известным молдавским летописцем, как впоследствии и их сын Николай Костин. Вторая дочь Постолаке – Ирина стала женой Константина Кешко, прямого предка Сербской королевы Наталии Обренович, а третья – Софта была замужем за Костаке Кристе.

Дед Илии Бузни - Великий Логофет Петрашко (с 1608 по 1611) при Господаре Константине Мовилэ. Прозвище Шолдан, Толстячок. Жил около 1570 – 1640 годы. Называл себя Нэдэбайкович. Великий Логофет – секретарь Господарской Канцелярии, министр иностранных дел, первый боярин в Княжестве Молдова после Господаря. Держал речь перед Господарем от имени бояр и распределял поручения между боярами. Ему, в частности, пожаловано село Димилень в Ботошанском уезде около города Дорохой. Собственник села Шолдэнэшть и многих других. Был послом в Трансильвании. Упоминается в документах с 1592 по 1622 годы.

Его сына Константина Ильича я уже упоминал. Не сказал только, что родился он в городе Сороки, а точнее в имении Кременчуг Сорокского уезда Бессарабской губернии, и был у него боярский чин Великий Армаш, то есть представлял из себя начальника телохранителей, пенициарной системы княжества и тубулхана (полковой музыки). Построил церковь Николая Чудотворца в одном из своих поместий Кременчуг. Жену себе взял Самаранду из древнего греческого рода, что не так удивительно. Известно, что при господаре Василии Лупу, правившем до1653 года в столице Молдавии Яссах были открыты греческая школа и греческая типография, а правителем было отдано распоряжение «прини¬мать во все большие монастыри греческих монахов для обучения юношей из благородных семей греческому письму и наукам», и фанариоты (влиятельные богатые греки) прибывали в Молдавию в сопровождении своих соплеменников, расставляя их на ключевые посты в государственном управлении.

В эти же годы, Молдавия, населённая в значительной степени (как минимум, третья часть) славянами, то есть руссами, стремилась присоединиться к великой России, чтобы избавиться от турецкого господства. И потому вполне понятно участие молдаван, да и греков, в русско-турецких войнах. В их числе был и брат нашего Константина  Стефан, принимавший участие в качестве представителя молдавского руководства в русских войсках во время знаменитой первой русско-турецкой войны, в результате которой Россия получила выход к Чёрному морю. В этот период, да и в следующей второй войне с турками в прославленном Рымникском сражении на территории Молдавии, и битве за Измаил войсками командовал Александр Суворов, с которым, очевидно, не раз входил в контакт Стефан и вполне допускаю, что и Константин, не просто как боярин, а Великий Армаш господаря Молдавии.

О великом полководце слагались легенды в Молдавии. Например, согласно одному сказанию, в 1789 г. русские взяли турецкую крепость Бендеры, потеряв всего одного солдата. Себя молдаване считали солдатами Суворова, о которых тот тоже отзывался весьма положительно, упоминая об их храбрости в своих рапортах.

В этом же имении Кременчуг в 1782 году, в самый разгар русско-турецкой войны, у Константина и Самаранды родился сын, имя которому дали Иоан, а по-простому Иван. В тридцать шесть лет был комиссаром Ясского Исправничества, а затем  занимал пост заседателя по выбору дворянства, в то же время являясь членом уездного суда и членом межевой конторы. С женой Марией Крушеван они родили семерых детей. Четвёртым в 1817 году за сто лет до Октябрьской революции родился наш с братом предок Николай Иванович.

Будучи комиссаром Исправничества, Иван Константинович бывал, разумеется, наездами в Кишенёве и, как богатый дворянин, при этом мог быть приглашаем на балы в дом вице-губернатора Тодора Крупенского. А мы знаем, что с 1820 по 1823 годы в Кишинёве отбывал ссылку на юг юный поэт Александр Пушкин. Литературного гения друзья ввели в высшее общество, познакомили с местными боярами, ставшими к тому времени российскими дворянами. Поэтому Пушкин тоже посещал балы дома Крупенского или местного откупщика, возглавлявшего денежную аристократию Кишинёва, Егора Варфоломея  и вполне мог там познакомиться с представителем рода Бузни Иваном Константиновичем. Словом, наш предок мог своими ушами слышать, как Пушкин читает только что написанное стихотворение «Узник» или «Цыганы» или «Гавриилиаду». (Пушкин написал в Молдавии около ста шестидесяти произведений).

Ещё больше возможности у нашего предка было встретиться с руководителем тайного Южного общества декабристов Павлом Пестелем, который тоже в это время был в Молдавии и непросто находился там, а принял близко к сердцу повстанческое движение молдавских греков, выступивших на борьбу за свободу Греции.

Сначала Пестель встретился с бежавшими от повстанцев из Ясс молдавскими боярами. Из беседы с одним из них Розетти-Рознаваном Пестель понял, что бояре боятся своих собственных крестьян больше, чем янычар турецкого султана. Тогда он, сменив военную форму на штатскую одежду, переходит через границу и пробирается к повстанцам в Яссы, где полицией командовал наш Иван Константинович, матерью которого, если читатель помнит, была гречанка Самаранда. Из этого следует, что положение у Бузни в Яссах было отнюдь не простым. Он должен был отстаивать интересы бояр, но и Грецию, с которой он был повенчан, не след было предавать.
Юрий Турусов так описал в книге «Каменное море» появление Пестеля в Яссах:
«На базарной площади, кривых улицах городка маршировали, поблескивая оружием, конные и пешие группы повстанцев. Над крышами саманных домишек вились галки, вспуганные выстрелами обучающихся стрельбе добровольцев. Возбужденные воинственным пылом повстанцы по несколько раз читали друг другу печатные прокламации Александра Ипсиланти, призывающие отдать жизнь в борьбе за свободу Греции.

      Здесь Пестель своими глазами увидел и три боевых повстанческих знамени Ипсиланти, развевающихся на весеннем ветру. Одно – трехцветное, другое – с вышитым золотым крестом, увитым лавром и надписью: «Сим победиши», и третье – с изображением возродившегося феникса. Он с волнением вспомнил строчку из прокламации: «Да воскреснет феникс Греции из пепла!» Вот она, воплощенная, наконец, из мечты в действительность свобода! Все три гордых знамени реяли над головами отрядов вооруженных всадников, которыми предводительствовал гарцевавший на белом жеребце, одетый в алую, украшенную золотым шитьем венгерку князь Александр Ипсиланти.

От всей его статной гибкой фигуры, крепко державшейся в седле, угловато приподнятого правого плеча (вследствие утраты руки в бою) и гордо вскинутой головы веяло какой-то юношеской лихостью. Тонкое с огромными глазами и черными усами лицо Ипсиланти дополняло его облик. Но он и весь его блестящий отряд производили впечатление чего-то очень уж хрупкого – театрального. Пестелю – ветерану Отечественной войны, побывавшему в огне такой битвы, как Бородинская, привыкшему трезвым умом оценивать всякий блеск, невозможно было не заметить слабой стороны этой парадности. Некоторые кавалеристы шатко держались в седлах, явно не умели управлять лошадьми. Вооружение тоже желало лучшего…

С болью отмечая эти недостатки, Пестель не мог всё же не поддаться восторгу. Перед ним наяву двигалась конница свободы! Настоящие вооружённые повстанцы! И Павел Иванович – один из руководителей тайного революционного общества России, сейчас невольно задавал себе вопрос: а увидит ли он у себя на родине когда-либо подобное зрелище? Доживёт ли он до того часа, когда в России доблестные рыцари свободы с оружием в руках двинутся на деспотизм?…»

Пестель мог присоединиться к восставшим, и его тянуло к ним, если бы не пересиливал другой долг – перед всей Россией, ради будущего которой он руководил тайным обществом.

И вот с таким человеком мог встретиться то ли по службе, то ли в простом общении Иван Константинович.

Однако это всё из области догадок. А что нам достоверно известно, так это то, что 1860 году, перед самым указом императора Александра II об отмене крепостного права в России,  наш прадед Николай Иванович продал свою земельную долю в Сорокском уезде и уехал с женой полячкой Альфонсиной в Каменец-Подольск. Один из их сыновей Александр записал в своём дневнике в 1910 году, что у него хранится цветной дагерротип, на котором его мать Альфонсина Викентьевна снята в 1844 в Варшаве со своими родителями совсем ещё юной девчонкой.

У нас этой фотографии нет, но зато есть фото нашего деда Ипполита Николаевича Бузни, родившегося в 1870 году в Каменец-Подольске, в компании со своей женой Анной, с моим совсем юным отцом гимназистом Николаем на переднем плане, а в центре фото внушительно восседает наш прадед, по правую руку от него другой сын Александр, а по левую его красавица жена Альфонсина.
 
Между прочим, Александр Николаевич Бузни, выпускник Киевского университета, примкнул к народовольцам, был сослан царским правительством в Сибирь, вернулся оттуда в Тамбов, где был надворным советником в 1907 году, служил по Акцизному ведомству и, как пишет Каралис в своей повести «Записки ретроразведчика», «построил на Астраханской улице дом, заведовал губернской химической лабораторией, растил детей и дружил с Иваном Владимировичем Мичуриным, обмениваясь с ним саженцами и научными идеями».

Тогда как судьба Ипполита Николаевича сложилась совсем иначе, и о нём у нас сохранилось немало документов. Воспитывался он в имении Янгуцы помещиков Казимиров (польский дворянский род, идущий от короля Польши из династии Вазов), с которыми род Бузни был в родственных отношениях. Восемнадцатилетним юношей поступил на службу табельщиком, как явствует из его трудового списка, а через три года был назначен помощником управляющего этого же имения. В возрасте двадцати четырёх лет был призван на действительную военную службу. Войн и крестьянских волнений в этот период ни в России, в составе которой находилась Бессарабия, ни в самой Молдавии не было, поэтому, отслужив два года, наш будущий дедушка спокойно возвратился к себе домой, где был назначен в этот раз управляющим имением. Шёл год 1895. Парень он был молодой. Пора пришла жениться. И тут я позволю себе перенестись  в другую страну и другое время, что, впрочем, тоже имеет отношение к нашему рассказу.
 
Дедушка и бабушка

После многовекового передела и захватов земель габсбургов в 1804 году императором Австрии был провозглашён Франц I, после чего началось эпоха национального возрождения для многих населявших её народов, в том числе для чехов, словаков и мораван, что послужило предпосылкой для создания впоследствии чехословацкого государства. Но в 1848 году в ходе австрийской революции, благодаря стечению обстоятельств, когда дядя отказался от престола, а отец отказался от прав наследования, восемнадцатилетний Франц Иосиф I оказался во главе многонациональной  страны. В результате неумелого правления империя вскоре потеряла Ломбардию, лишилась власти в Модене и Тоскане, затеяла войну с Пруссией, но после разгрома своей армии вынуждена была признать поражение. В 1871 году Австрия признаёт провозглашение Германской империи и вступает с ней в альянс, что заставило затем Австро-Венгрию принять участие в Первой мировой войне на стороне немцев.

Так вот именно в этот период на борьбу за независимость своего государства выступили патриоты-революционеры, среди которых оказался и наш прадед Антон Урбан. Вместе со своими соратниками по борьбе он писал на стенах домов яркой краской крамольные слова: «Король Австрийский - мышь немецкая». Естественно, полиция искала его и хотела арестовать, поэтому он бежал от преследования в Россию. Оказавшись вне опасности, занялся привычным для чехов делом - работал контролёром на пивоваренном заводе. Однако он был ещё молод и хотел жениться. В России много хороших девушек, но Александру хотелось иметь женой только соотечественницу. И тогда он написал письмо в одну из Пражских газет, которая поместила его объявление, приглашающее чешских девушек откликнуться на его предложение руки и сердца. Такая красавица по имени Анна нашлась. Недолго переписываясь, она приехала в Россию к своему избраннику, а девять месяцев спустя, как и положено природой,  в 1874 году у них в Киеве родилась дочь Анна.
Как она росла и как встретилась с будущим моим дедушкой, мне осталось неизвестным. Одно знаю, что они обвенчались, поженились и тем самым смешали в кровь будущего потомства молдавскую, греческую, польскую (читатель помнит Альфонсину Викентьевну) и теперь чешскую крови. Только четыре, да это пока. То ли ещё впереди?

Дедушка Ипполит вынужден был по причине продажи имения, в котором он был управляющим, поступить на работу конторщиком винзавода, затем должности менялись, как и места работы. В это время в семье появляется сначала сын Николай (1898) и следом  дочь Вера (1900). Снимок сделан в 1901 году явно в фотоателье, поскольку кадр хорошо выставлен: Ипполит с благообразной бородкой и усами сидит с сыном (нашим будущим отцом) у колен, жена красива в причёске с дочерью на руках, а рядом стоят её брат Владимир и сестра Евгения Урбаны. Жена уже четыре года носит фамилию Бузни. Всё идёт хорошо.

В 1910 году дедушка работает управляющим имением и винокуренным заводом в селе Янауцы Хотинского уезда. Ну, кто не знает, Хотин - это один из древнейших городов Западной Украины на берегу Днестра. И прожил бы он со своей растущей семьёй счастливо, да началась Первая мировая война. Европа бурлила. Немецкие и австро-венгерские войска, хоть и медленно, но продвигались на восточном направлении, захватив Варшаву, Львов, Пинск.

Ипполит Бузни не стал дожидаться прихода вражеских войск, а принимать участие в войне в сорок шесть лет он не собирался, и потому перебрался вместе с семьёй на постоянное жительство в Крым, где опять же стал работать управляющим теперь уже имения Пятаковых поблизости от Симферополя. Здесь его и застали революционные события в России, отразившиеся на нём самым непосредственным образом, поскольку бойцы революции на волне всеобщей борьбы с буржуями и помещиками арестовали и нашего деда, как угнетателя крестьян. И вот тут-то вышла такая история, что сами крестьяне имения Пятаковых выступили в защиту готовящегося к расстрелу бывшего управляющего и написали письмо, названное удостоверением, в котором писалось с буквой ять в конце слов буквально следующее:

« Январь 17, 1918
Удостоверение
Выдано нами, жителями д. Кара-Кият, управляющему Ипполиту Николаевичу Бузни в том, что он за всё время отбывания управляющим Имением ни в чём предосудительном не замечен; как с нами крестьянами, так и со служащими и рабочими обращался всегда очень хорошо и вежливо, выплачивал следующие рабочим деньги согласно договорам и постановлениям рабочих союзов вполне аккуратно и, как нам известно, выдавал казгодные; харчи рабочим выдавались очень свежие; работа производилась согласно постановлениям союзов, и за излишние часы уплачивалось отдельно; никаких претензий со стороны рабочих мы не слышали. Сам управляющий очень бедного состояния и никакого имущества не имеет, в чём подписуемся»
Дальше идут более пятидесяти подписей, включая тех, кто подписался за себя и за неграмотных, о чём также сообщалось.

Деда не расстреляли. Он вступил в профсоюз садоводческого товарищества, был назначен инструктором по садоводству, затем инспектором по огородничеству. Ему даже выдали мандат, который гласил:

«Предъявитель сего т. Бузни Ипполит Николаевич, как инструктор по садоводству и огородничеству, назначается для обследования садов и огородов, находящихся в черте гор. Симферополя.

Всем начальникам милицейских участков надлежит оказывать т. Бузни возможное содействие». И подписи члена Коллегии, заведующего отделом и делопроизводителя, скреплённые печатью.

Позже работал счетоводом, помощником бухгалтера, бухгалтером до 1932 года, когда врачебная комиссия признала его инвалидом третьей группы по причине болезни сердца. У нас сохранилось трогающее душу письмо деда в Райстрахкассу с просьбой о переосвидетельствовании. В нём писалось:

«Ввиду усилившегося порока сердца, в связи с чем я лишён возможности зарабатывать себе средства на существование и лишён возможности существовать без посторонней помощи и ухода, прошу Райстрахкассу назначить комиссию для переосвидетельствования состояния моего здоровья на предмет перевода меня в высшую группу инвалидов. Ввиду того, что я лишён возможности передвигаться с места на место в связи с тяжёлым состоянием своего здоровья, прошу комиссию назначить в Курмане, где я в настоящее время проживаю и нахожусь на лечении у врача Лысогорова».

Письмо написано 7 февраля 1933 года, а через месяц податель его умер, так что его теперь уже вдове Бузни Анне Александровне, которая никогда не работала, пришлось сразу же писать новое письмо в Райстрахкассу:

«Прошу назначить мне причитающуюся пенсию после смерти моего мужа, бывшего пенсионером 3 гр. Прилагаю необходимые документы» и перечисляет свидетельство о смерти, копи метрики о рождении, пенсионную книжку, справку об имуществе. Так и закончилась жизнь дворянина, подтверждением чему осталось у нас лишь Свидетельство о том, что «Дворянин Ипполит Николаевич Бузни приписан, по отбыванию воинской повинности к седьмому призывному участку Хотинского уезда». Выдан документ был в 1890 году, когда деду было 20 лет от роду.

А мы могли не родиться

Папа наш, Николай Ипполитович, после переезда родителей в Крым сразу же в 1915 году поступил учиться в Симферопольскую гимназию. В трудовом списке, заведенном в 1927 году наш будущий отец так описал начало своей трудовой деятельности:
«1917 г. Находился на обучении в средней школе (Симфероп. Гимназии), в летний период 1917 г. работал в имении Кара-Кият мотористом при моторе, качающим воду для огорода. Зимний период находился снова на обучении в 8 классе.

1918 г. Весной окончил гимназию и летом работал мотористом и табельщиком в том же Кара-Кияте, осенью поступил в Крымский университет на физико-математическое отделение, где обучался зиму и весну 1919 г., жил в общежитии на собственный заработок уроками.

1919 г. Весною вышел из университета ввиду отсутствия средств к существованию и летом работал на Бельбекской долине и Салгирской долине  садовым рабочим, а в д. Любимовке, кроме того, делопроизводителем инструктора по садоводству и огородничеству. Осенью был мобилизован белыми, как студент, и находился на военном обучении один месяц, когда, выхлопотав льготу первого разряда, как единственный сын, был освобождён от военной службы. На фронте не был. Осень и зиму 1919-20 г. был безработным.

1920. Весной и летом работал садовым рабочим на Альминской долине, на лесных разработках на перевале Таушак-Базар пильщиком со сдельным заработком до прихода сов. власти.

После прихода сов. власти был секретарём Ревкома в д. Кара-Кият Симферопольского района».

В этом довольно подробном описании в официальном документе наш папа, конечно, не мог упомянуть одну замечательную историю, которая произошла с ним и его товарищем. Он пишет, что побывал на военном обучении у белых и был освобождён как единственный сын в семье. А на самом деле он рассказывал нам вот что:

«В Симферополе было смутное время. В город приходили то красные, то белые, а то и зелёные были. И все призывали к себе на службу студентов. А воевать им вовсе не хотелось. Патриотизм в юных головах ещё не выработался, то есть он не был чётко выражен - за кого воевать. Белые, призвали, а куда деваться - пришлось идти. Только решили два парня, один из них наш Николай, сбежать от службы, и отправились они пешком в Севастополь. Старались не попадаться никому на глаза, да наткнулись неожиданно на солдат. Те арестовали беглецов, посадили в сарай, а на утро повели под ружьём на расстрел, как дезертиров.
 
И не родились бы мы четверо детей, если бы осуществился расстрел. Но в это время навстречу расстрельной процессии ехал на машине командир повстанческой армии, действовавшей в тылу у барона Врангеля, Мокроусов. Алексей Васильевич, так звали Мокроусова, хотя настоящее имя его было Фома Матвеевич, тут же узнал в конвоируемом  под ружьём Николая Бузни, в доме которого он бывал ещё в 1917, будучи членом Севастопольского Совета депутатов от партии анархистов. Теперь он сражался за большевиков, и это его солдаты вели двух студентов на расстрел, который он незамедлительно отменил, посадил юношей в свою машину и, смеясь, спросил Николая: «Ну, что, видел смерть в глаза?»

До рождения первого сына прошло десять лет, во время которых Николай Ипполитович работал счетоводом в разных местах, а больше всего в селе Кара-Кият, где жили его родители. И что интересно, о нём тоже писали письмо крестьяне, защищая его по какому-то поводу. Вот его содержание:

«Мы, нижеподписавшиеся, жители др. Кара-Кият Бахчи-Эльского с/с Симфер. р(айона) настоящим заявляем, что гр. Бузни Николай Ипполитович хорошо нам известный чл. к(ооператива), он большее время с 1915 г. по 1924 проживал в дер. Кара-Кият. Гр. Бузни сын б(ывшего) управляющего быв. имения Пятакова «Кара-Кият», на земле которого мы были скопщиками. Отец его в бытность свою управляющим никому из нас вреда не причинял, а наоборот помогал советами. По приходе же Соввласти в Крым помогал в организации совхозов и артелей в районе дер. Кара-Кият, а также был секретарём революционного комитета. Мы знаем также, что гр. Бузни Н.И. не воевал против Советской власти, не был ни на каких фронтах, а только в 1919 году на один месяц мобилизован белыми на военную подготовку, после чего был освобождён, как единственный сын, остальное время до прихода Соввласти он, как мы слышали, работал в Альминской долине по садам и огородам и короткое время был на лесных разработках. Гр. Бузни вполне можно считать пролетарием, так как в гимназии в 1917-1918 годах он в каникулярное время работал мотористом при искусственной поливке огорода, а когда организовалась в саду имен. «Кара-Кият» артель «Энергия» , то он стал членом ея и в продолжении трёх с лишним лет работал в саду и на огороде наравне с прочими членами артели.

Гр. Бузни был хорошим общественником, проводил культурную работу в деревне, он организовал в дер. драматический и хоровой кружок, активно в них участвуя, а также безвозмездно преподавал уроки пения нашим детям в Кара-Киятской школе, участвуя также по организации детских вечеров. В общем итого, нужно сказать, что гр. Бузни всегда был многим нам полезным. Поэтому у нас о нём сложилось за долгие годы совместной работы мнение как о честном работнике, товарищески относящемся к рабоче-крестьянскому классу и стремящемся к проведению идей Соввласти». Дальше идут 18 подписей.

Такую же примерно характеристику нашему будущему отцу дают в удостоверении от 8 мая 1926 года, выданном ему о том, что он избран на общем собрании секретарём рабочкома рабочих и служащих совхоза «Саи» Евпаторийского Райкома.

И, наконец, наш Николай встречается в Симферополе с девушкой на одиннадцать лет моложе его, Александрой или Шурой, и воспылал к ней настоящей любовью. При этом нельзя не сказать, что, несмотря на свою «сухую», казалось бы, работу счетовода и бухгалтера, Николай был по натуре очень романтической  и поэтической личностью, как и встретившаяся ему на жизненном пути юная красавица. Об этом можно судить хотя бы по письмам, бережно сохранёнными мамой. В одном из них он пишет своей невесте строки, которые, кажется, трудно ожидать от тридцатилетнего человека, окончившего только что бухгалтерские курсы:

«7/X-28 Какая дивная, тихая, звёздная ночь! Я совсем один, и мне так безумно хочется быть с моей милой, дорогой кисонькой, с моей ненаглядной крошкой.

Я хотел бы услышать, как радостно ты
Тихим смехом своим засмеёшься,
А горячие щёчки вдруг спрячешь в цветы
И к груди моей крепко прижмёшься.
И от счастья шепчу я: «Невеста моя,
Ненаглядная, милая детка,
Как я сильно люблю тебя, прелесть моя,
Как мне жаль, что мы видимся редко.

Гляди кось, я тоже кое-как рифмую. Это всё ты виновата, моя кошечка. Всё это - моя любовь к тебе, моё счастье.

Я очень часто стал задумываться, идя по улицам, никого не замечаю, и даже, когда окликнут, то отзываюсь не сразу, а потому надо мной смеются, говорят, что я похож на влюблённого. Я этого не отрицаю, ведь правда! Уж одни письма, что я так часто получаю от моей дорогой невесточки, говорят за это. Шурёночка, страшно хочется опять получить письмо от тебя, я так люблю читать твои письма.

Что то ты делаешь теперь? Вероятно спишь, детка? Или строишь планы будущего? Ты знаешь, мне снилось, что мы с тобой уже женаты и сидим у берега моря, и место как раз то, что я любил когда-то в деревне Любимовке. И будто мы сидим с тобой на берегу и бросаем в море камешки, а ты вдруг стала посыпать меня песком. Я это возьми да рассердись на тебя и в наказание поцеловал тебя в ушко. А ты давай хохотать и отбиваться от меня, и мы так расшалились, что чуть не упали в море, а тут подошла Л.А. и стала упрекать нас в шаловливости, называя проказниками и маленькими бездельниками.

От этого сна я проснулся и долго не мог уснуть, всё время думая о тебе, представляя картины нашей будущей счастливой жизни. Да, знаешь что я сделаю? У меня есть негативы снимков моих папы и мамы, я их отпечатаю, когда куплю фотобумагу в Симферополе, и дам тебе и Лидии Андреевне, чтобы она хотя бы на карточке познакомилась с моими родными. Что-то от них ещё ничего нет. Вероятно только успели получить моё письмо. Но знаешь ли, не смотря на то, что я скучаю, что мне очень хочется тебя видеть, я всё же целый день весел. Я снова пою «Снегурочку» и «Я помню вечер - мы с тобой на берегу сидели».

Шурочка, моя лучезарная деточка, ещё целая неделя до встречи. Как скучно. Целую мою дорогую крепко и жду письма. Привет всем. Коля»

А в следующем письме любимой, тоже со стихами и шутками, есть и более прагматичные строки о представляемой будущей жизни:

«Да, Шурёночка, здесь продаётся высокий, в мой рост, олеандр в цветочном вазоне за 3 руб. и два вазона тоже олеандра, но поменьше, тоже за 3 руб. Так вот как ты думаешь, стоит ли купить? Я сказал, что, возможно, куплю, посоветовавшись с тобой.

Как жаль, что ещё так далёк день нашей свадьбы, и что ещё всё так неопределённо, где мы будем жить и прочее. Вот видишь, прекрасный случай приобрести цветы, которые комнату делают такой уютной, и не решаешься из-за этой неопределённости. Непременно надо день свадьбы приблизить.

Я всё больше убеждаюсь в том, что из Джанкоя в теперешнее время мне нельзя уезжать, т.к. перспективы на будущее здесь гораздо лучше, чем в Симферополе. Мне ещё несколько землемеров предлагали взять меня весною к себе в партию, и обещают в одно лето сделать из меня землемера. А ведь это не дурно: без работы землемеры не бывают никогда, да и оплачивается их труд прекрасно, а материальная обеспеченность в нашей жизни играет громадную роль и в особенности нужна в семейной жизни, жизни, дающей новую жизнь. Ты знаешь, о чём я говорю?...
Я часто представляю себе картину, когда мы вечером, сидя в уютной комнатке, будем забавлять смеющегося, прелестного, всего в кружевах, малыша, а затем будем укладывать в люльке, освещённой мягким розовым светом, рассказывать ему сказки».

Землемером, правда, Николай Ипполитович не стал, хоть и работал в наркомземе главным бухгалтером, но любовь, дети и олеандры в квартире были.

А кем же явилась к нему его ненаглядная избранница?

История мамы

В давние-давние годы привезли в Россию из Турции мальчика. То ли воевали в те времена с турецким пашой, да оказался мальчонка без родителей и кто-то взял его с собой, то ли ещё почему, но дали мальчику фамилию Туркин. Вырос он и оженился на россиянке, которая родила ему в 1856 году девочку Машу. Она-то и стала нашей прабабушкой, когда вышла замуж за белоруса Андрея Егоровича Миронова, служившего канониром в русском воинстве, а потом писарем, хотя отец его был крепостным крестьянином, и родила нам будущую бабушку Лидию Андреевну. Её нам довелось хорошо знать и любить за удивительно добрый нрав учительницы гимназии.

А связала она свою судьбу с белорусом Владимиром Гущинским, матерью которого была полька Александра Ставрович, что добавило нам к турецкой, русской и белорусской крови ещё немного польской к той, что уже была. Поэтому, если говорить о кровном родстве, то я бы затруднился сказать, чьей крови в нас больше: чешской, молдавской, греческой, турецкой, русской, белорусской или польской. Всего понемногу в кровеносных сосудах.

Но вот я смотрю на фотографию большой семьи из тридцати четырёх человек (29 - взрослых и 15 - детей)  1912 года, и к ней у меня имеется интересный документ. Это приглашение родственников на празднование золотой свадьбы. Текст отпечатан на пишущей машинке с буквами ять и высокопарным слогом. Привожу его полностью:
«Милостивый Государь!

Свидетельствуя всем и всему Вашему семейству своё почтение, настоящим имею честь предложить Вам следующее: близким и родным по крови, как нам, так и Вам, дорогим нашим родственникам, Терентию Егоровичу Почкаеву и супруге его Ефросинии Сазоновне Почкаевой 29 апреля сего текущего года наступает 50-летие со дня их бракосочетания, что знаменует собой золотую свадьбу.

Желая почтить такую редкую совместную их жизнь, мы остановились на той мысли: пусть эта память 50-летия союза супружеской любви, верности останется светлым днём в сердцах всех близких и дальних их родственников, пусть послужит она руководящим примером единодушия в нашей же семейной жизни, а им на старости лет /обоим вместе 156 лет/ настоящим чествованием отраду и, быть может, последнюю для них в сей скорбной жизни радость.

Мы, представители сего чествования, крайне бы желали, к великой нашей радости, видеть всю собравшуюся на это чествование семью из фамилий Почкаевых, Красницких, Ставровичей и Гущинских в одном месте, помолиться о здравии наших дорогих юбиляров и собственном, и да послужит оно к сплочению всех этих отдельных самих по себе членов в такую массу, в которой мы, надо сознаться, нуждаемся, и от отсутствия которой /сплочённости/ страдаем во всех формах нашей земной жизни.

Мы надеемся, что Вы, Милостивый Государь, откликнитесь на этот душевный призыв, не считаясь с некоторыми, быть может, отрицательными для сего условиями и почтите с Вашим дорогим семейством пожаловать к нам к этому дню, в воскресенье 29 апреля на станцию, где будет всё подготовлено для приёма наших дорогих гостей.
О Вашем намерении покорнейше просим сообщить нас не позднее, как за три недели до наступления праздника».

К письму прилагался порядок чествования юбилея, включающий в себя присутствие в местной церкви на Божественной литургии и молебне, фотографирование всех родственников в доме, игру оркестра, с 4 до 6 вечера общее ознакомление всех с вопросами о семейной, религиозной и политической жизни, с 8 до 9 отдых и прогулка, ужин. От главы каждой семьи требовался определённый взнос, который включал стоимость фотографий, рассылавшиеся затем по почте. Ответ просили прислать на станцию Орша, туда, где родилась наша мама.

Этот снимок на юбилее я и рассматриваю. Слева на нём вижу гордую осанку красивой женщины с медальоном на груди. Это наша бабушка Лидия Андреевна. Неподалеку от неё с медалью на сюртуке сидит её отец, наш прадед Андрей Егорович Миронов с нашей трёхлетней мамой у его колен. По правую руку от него находится его жена Миронова (бывшая Туркина) Мария Александровна, а по левую руку с нашей будущей тётей Маней на руках торжественно восседает юбиляр Почкаев плечом к плечу со своей супругой, на коленях которой наш будущий дядя Тёма, впоследствии ставший страстным охотником и рыболовом. За спиной у бабушки стоит её муж Владимир Андреевич Гущинский. Но мы с ним знакомы только по фотографиям. На фото справа стоит, скрестив руки, бабушкина сестра Елена Андреевна, получившая после замужества фамилию Голенко, знаменитую уже тем, что её сын Георгий Борисович, наш двоюродный дядя, воевал на финском фронте, а после войны стал адмиралом военно-морского флота СССР, и мы были очень дружны и до сих пор не прерываем связи с семьёй его сына, нашего троюродного брата Андрея.

Но я уже забежал вперёд. После того, как наши будущие родители поженились, они сразу же позаботились об осуществлении папиной мечты, так что в 1930 году появился сын Рома, через семь лет дочь Галя, а спустя три года, накануне войны, родились и мы - близнецы - Женя и Тёма. Папа, хоть и был в солидном возрасте, ушёл на фронт, правда, служил, как грамотный человек, писарем в части (кому-то ж надо было выполнять и эту работу), а вся наша семья была в военные годы в эвакуации, о которой я вспоминал в своём стихотворении «Сорок первый»:

Нам повезло –
успели переправиться
туда,
куда снаряд не долетел.
И в детской памяти
прошла эвакуация
лишь голодом шатающихся тел.

Заключение

В нашем архиве сохранились и письма папы с войны, и письма мамы папе на фронт, и письма бабушки из Симферополя, когда она с нетерпением ждала нашего возвращения и всё высматривала любимый поезд, в котором надеялась увидеть дочь и внуков. Открытки от папы приходили иногда на фирменной бумаге с изображением в углу звезды с серпом и молотом посередине и надписью: «Красноармеец! Презрение к смерти рождает героев! Не знай страха в борьбе за нашу Родину, за наши города и сёла, за наших отцов, матерей, жён и детей». Вот, например его письмо, написанное 5 июля 1942 года на одной странице, которая складывалась втрое перед отправкой и заклеивалась:

«Дорогие! Пишу под впечатлением очень грустным. Пришлось нашим войскам отдать Севастополь, и пока что наши мечты об освобождении Крыма и возврата туда на старое место на некоторое время откладываются. Я думаю, что мы пойдём туда скоро, но пока об этом не слышно. Нахлынули воспоминания: как я в Симферополе в коляске возил по ул. Горького наших близнецов, как Галочка пела «Ой, пропали гуси, один серый, один белый», прогулки на ставок и рыбная ловля с Ромой, купание, катание в лодке, санаторий Кучук-Ламбат, курсы бухгалтерии и наши прогулки.

Читаете ли вы газеты? Почему не пишешь, получила ли справку, которую я послал заказным письмом. Очень мало вы мне пишете, я обижаюсь и сам перестану писать вам в наказание.  В последнем коротком письме было обещание подробного письма, и я его не имею, а беспокоюсь я ужасно, так как ты писала о том, что заболел Тёмик и ты не можешь достать для него Сульфедин. Сейчас лето - и желудочные болезни, как ты знаешь, очень опасны для ребят, тем более, если у них дизентерия или холера, сульфедин надо достать обязательно, я бы вероятно это сделал.
 
Шурочка, если ты мне пришлёшь от врача справку о серьёзности болезни Тёмика, то меня смогут отпустить в кратковременный отпуск, и я либо по дороге, либо в Степанакерте или в Тбилиси достану сульфедин с таким расчётом, чтобы хватило на будущее. Только с присылкой справки поспеши, очень уж хочется увидеть вас и помочь в ваших делах путём личного посещения Азторга, секретаря Райкома и вашего начальства. Это возможное дело, некоторые у нас уже побывали в отпуску.
Срочно пиши, как твои денежные дела. Если увидимся, поговорим многое, а когда пишешь, многое, о чём думал написать, забываешь в момент писания письма. Я живу по-старому, пишу день-деньской, жду новостей от вас и с фронтов. Целую вас всех крепко. Ваш Коля

От кого получаете письма? Не думаете ли ещё уезжать в деревню? Очень прошу, пиши чаще, если есть конверты, пришли. Как здоровье Юрика, мамы и Маруси? Как ведут себя Рома и Галя? Целуй их и наших близнецов».

Но если это письмо написано мелким убористым почерком, то письмо старшему сыну Роме (ему тогда уже исполнилось 12 лет) папа писал крупными буквами, чётким почерком:

«8/VI-1942 Дорогой Ромочка!

Хороший ты у меня сынок, что не забыл своего папку и написал ему несколько строк; когда вернусь домой, крепко расцелую тебя за это, ты представить себе не можешь, как я был рад твоему письму, хотя ты его и не закончил и не подписал, но это пустяки. Я хочу тебя просить об одном важном для меня деле, которое, я думаю, ты будешь выполнять, если меня любишь. Это вот какое дело: мама очень всегда занята работой в учреждении и дома и часто писать мне письма не может, поэтому я прошу тебя не реже, чем через 2-3 дня писать мне письма о том, как вы живёте подробно без прикрас и хорошее и плохое, какие успехи наших близнецов Жени и Тёмы, как поживает моя Галюська, как их кормят в яслях и детском саду, что вы достаёте для питания деток и что сами кушаете, как с хлебом, хороший или опять плохо выпеченный, регулярно его получаете, не болеете ли, читаете ли газеты, какая у вас погода, что есть на базаре и почём, как ты справляешься с домашними делами, читаешь ли книги и решаешь ли задачки, кто где спит и как спите, исчезли ли блохи?

Одним словом, пиши обо всём, не забудь написать, как живёт бабушка и Маруся с детками, как здоровье Юрика, от кого ещё получаете письма.

Мне живётся неплохо, работаю много, целыми днями пишу и пишу, недавно на три дня уходили в поход на учения.

Недельки через 2-4 поедем крушить своей артиллерией фашистов и освобождать от них нашу Родину и в частности наш Крым и Симферополь. Я здоров, только от недостатка витаминов имею на ноге фурункул.

Целую тебя, Галочку, Женюрку и Тёмочку несчётное число раз, очень по вас тоскующий папа».

Мы жили в Азербайджанском городе Агдам, а письма приходили из Тбилиси, где стояли наши войска. Отец служил в 5-й батарее артиллерийского полка. Он просил писать почаще. Не знаю, кому было труднее: ему на фронте или маме в тылу.

 Приведу одно письмо мамы, написанное сразу после отправки семьи в эвакуацию, точнее после прибытия на место в октябре 1941 года, когда отец был ещё в Крыму, а немецкие войска только подходили к нему. Письмо написано частично чернилами, а частью карандашом на старом бланке промыслово-кооперативного товарищества. Видимо, другой бумаги для письма не было. В нём писалось:

«Дорогой Коля!

Получили твою телеграмму 13-го, наверно в ответ на ту, что мама послала тоже. Ну, мы устроились в общем так. Живём в комнатушке при дет. площадке. Спим пока на полу. Сделают три топчана. Больше не станет. Маруся работает в кухне: копает картошку, жнёт коноплю. Мы с мамой помогаем дет. площадке кое-что. Хлеб и картошку получаем. Мама ездит на базар в Отрадное по воскресеньям, покупает яблоки, лекарства и что унесёт из продуктов: масло, сало. Здесь можно найти курицу за 8, гуся за 15 р., а вот муки нет. Купила мама глиняной посуды для молока. Съедаем 4-5 литров в день. В общем не голодаем, только не хватает овощей и фруктов. Семечек много. Табаку нет. Мама поневоле бросает курить. Рома пошёл в школу 4-летку. Нету книг. Если можно выслать бандеролью, пришли, Коля, его историю грамматики и достань остальные для 4 класса: географию, задачник, хрестоматию и др. Если можно, то присылай какие-нибудь журналы или книги для чтения. Это, если придётся здесь зимовать, помрёшь с тоски. Газету здесь видим редко, новостей не знаем. Не жалеешь ли, Коля, что отправил нас сюда? Галя каждый день спрашивает, когда папа за нами приедет. Далеко забрались, теперь хочешь - не хочешь, вернуться нельзя.
 
(Дальше письмо написано карандашом). 20/IX. Продолжаю. Посмотри, Коля, и напиши, дома ли мой жакет и детские пододеяльники. Матрацы ты, наверное, не положил. Ах, как плохо. Получили твою открытку; очень все обрадовались, так хочется домой, только скоро ли? Не хватает нам многого: диэтичного питания, одежды для детей, галош, света, кончаются свечи, керосина нету. По приезде дали лампу - уже выгорела. Галя и я страдаем желудками и кроме того меня зубы день и ночь не дают покоя. Сделали нам 2 топчана. На одном Маруся с Юрой, на другом я с одним и Галей. Другой малыш на детской раскладушке и Томила. Мама с Ромой пока без места, но будет и им. Купила тапочки вместо туфель. Из Темрюка послала тебе телеграмму. Разве не получил?

Как мы ехали, я пока тебе не пишу. Скверно приходилось. Не спали мы втроём взрослые почти все ночи. Малыши с голоду высохли. Теперь немножко отошли. Очень благодарна я только Мазур и Рае за помощь. Спасибо Евдокии Михайловне, что вернулась за чайничком. Как бы мы обошлись без него? Передай ей большое спасибо. Он нас выручал: хоть кипятку доставали в дороге. Напиши, Коля, как ты дежуришь. Я думаю, тебе не скучно с Александрой Ивановной, Муськой, Полей, словом, утешителей много. Ну, целую крепко. Пришли бумаги».

Такая была переписка. Шли годы войны с горечью поражений и радостью побед. После окончания войны мы вернулись из эвакуации в Симферополь. Жили на улице Дражинского в небольшой двухкомнатной полуподвальной квартике две семьи. Многие спали на полу. Тикали часы-ходики. Дядя тёма однажды во сне схватил рукой опустившуюся над ним гирю часов и оторвал её. Днём он пытался разорвать цепь руками и не смог, а во сне удалось.

Папа вернулся с фронта и устроился работать главным бухгалтером в Ялте сначала в санаторий «Нижняя Ореанда», а, спустя два года, перешёл на ту же должность на кинофабрику, ставшую потом киностудией художественных фильмов, откуда и ушёл на пенсию и дожил до девяноста пяти лет, исполняя обязанности добровольного дежурного в Ялтинском горно-лесном заповеднике. О том, что он потомственный дворянин мы никогда не вспоминали, потому что не было такой необходимости. Мама занималась в основном воспитанием детей, иногда подрабатывая счетоводом или бухгалтером в разных организациях, пока не вышла на пенсию.

Дети выросли. Старший брат работал на киностудии мастером звукоцеха. Киностудия сейчас влачит жалкое существование, а когда-то гремела своими фильмами. Сестра закончила сначала техникум, а потом Одесский технологический институт и устроилась на работу мастером Ялтинского рыбокомбината, выпускавшего известные на всю страну рыбные консервы с маркой «Рыбка под зонтиком», и проработала там до конца своей жизни. Сейчас от комбината не осталось даже стен.

 Мы с братом-близнецом теперь одни из ветеранов нашей семьи. Артемий учёный, доктор наук, преподаёт в Симферопольском университете. Я разъезжал в загранкомандировки в качестве переводчика, преподавал английский язык в институтах, пишу книги и статьи. Жена моя наполовину русская, наполовину карелка, чем добавила немного карельской крови в разнообразную кровь нашей дочери. Так складывалась история семьи Бузни, а как она пойдёт дальше - это уже другой рассказ. Но завершить историю я хочу своей поэмой, посвящённой этой же теме.

МОЯ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ - ЧЕЛОВЕК

Поэма о важном

                1

И в Тамбове я помнил про Крым,
но не тот, что в руках был Батыя,
а другой, что себе я открыл,
раздвигая небесные крылья...

Я родился под сердцем его,
беспокойным в чреде революций.
Моё детство счастливо легло
в колыбель симферопольских улиц.

Звёзды добрыми были в тот день,
как и тысячи звёздных лет прежде.
Я родился, и должен теперь
оправдать их большие надежды.

Через первые годы мои
говорливые воды Салгира
животворной струёй протекли,
открывая сокровища мира.

                2

Мой край, что опоясан пеной моря,
подарен мне пять тысяч лет назад.
Я скиф, я тавр,
и пусть со мной не спорят.
Не опровергнуть слов, что я сказал.

Мой слог пророс из хеттского наречья,
славянским распустившимся цветком.
Шумеры и аккады из Двуречья
не знали, но мечтали о таком.

Мои слова рождаются из песен,
назад пять тысяч лет напетых мне.
Кто знает все любви большой предтечи?
И на какой плывут они волне?

                3

Ещё тогда волна ласкала берега
горы, уснувшей возле моря, как медведь,
что б я сегодня к морю Чёрному шагал,
чтобы сегодня мог о Чёрном море петь.

Какие б ветры ни гуляли над тобой,
мой край любимый, где родился я и рос,
я крымский скиф и тавр, и я навеки твой,
и прорасту через тысячелетье гроз.

4

Я скиф, я тавр, я россиянин,
на русской крови я взращён,
на четверть чех и молдаванин,
поляк и белорус ещё.

А если глубже покопаться,
то мой прапрадед турок был.
Его в Россию взяли в рабство,
мальчонкой -
он смышлёным слыл.

В России вырос, оженился
на русской девице как раз.
И хоть давно сам обрусился,
но дочка Туркиной звалась.

А уж она, на белоруса
любви тенёта разбросав,
мне мать родила белорусскую,
вложив турецкие глаза.

5

Я не любитель наций никаких.
Ведь я родился интернациональным.
Не нужно говорить  мне «Ну и псих!».
Я русским вырос под звездой братанья.

Да, русские прошли через монголов,
оставив у себя следы татар
и поглотив их корни в русском слове,
как поглощает небо дым и пар.

И облака плывут и небо красят,
хоть небо хорошо само собой.
Впитали мы и англичан и басков,
французов, немцев, как никто другой.

Мы русские во всём гостеприимны.
Таков обычай на моей Руси.
Всех принимаем и в труде, и в гимне,
любовь ко всем с пелёнок мы растим.

Но все ли? Вот вопрос задам вначале.
Ответ не ляжет в строчку без печали.

6

Вопросами на площади палатки
у здания правительства стояли.
Татары крымские в руках кепчонки жали
и голосили, что не всё в порядке.

Их Сталин, мол, убрал совсем из Крыма
за чьи-то смерти, за предательства отдельных.
Плохих в любом народе меньше – верно.
Но истина не сразу всем открылась.

Когда Батый на Русь ордами двинул,
жёг сёла, русских женщин забирая,
копьём в чужую землю упираясь,
он не считал себя несправедливым.

Но то была пора средневековья.
Цивилизация пришла в народы.
В народе русском поговорка ходит:
Глаз вон тому, кто старое припомнит.

Крым русский ли, татарский, украинский?
Такой вопрос казался раньше детским.
Все знали лишь одно, что Крым советский.
И всем один закон был для прописки.

7

Прошли года, но память не уходит.
Прибалтика, Молдавия, Кавказ.
Весь мир перекосился, стал уродлив.
Рознь наций лопухами разрослась.

И листья лопухов, что глушат совесть,
врастают в улицы и транспорт городов,
в смертельный муджахеда прячась пояс,
выглядывая из парламентских домов.

Почто? Зачем? Кому всё это нужно?
Пройдут века, и больно будет всем
за это время жидкое, как лужи,
и грязное от мрази лживых дел.

Зачем живём?
Берёзы не ответят,
прошелестев стихами под рассвет.
Мы на земле все маленькие дети.
Купели нашей миллиарды лет.

Миг нашей жизни должен быть достойным,
зерном, проросшим колосом хлебов,
где каждый колос счастлив тем, что волен,
и для всемирной жатвы он готов.

8

Я скиф, я тавр, я киммериец,
я славянин и в чём-то грек.
Моя,
прошу вас, присмотритесь,
национальность – Человек!

И я пою мою поэму
национальности своей.
Иную веру не приемлю.
Я верю ценности людей.

Ни раса, ни национальность,
ни вера в чьё-то божество
не успокоит мир наш славный,
не даст нам счастья торжество.

Лишь только вера в человека,
лишь только вера в день-деньской,
когда нет наций, нет расцветок,
нам принесёт любовь с собой.

Я скиф, я тавр, я киммериец,
я славянин и в чём-то грек.
Моя,
прошу вас присмотритесь,
национальность – Человек!