Вернуться живым

ВЕРНУТЬСЯ ЖИВЫМ

На снимках:
а) выпускники 10-Б класса Беловодской средней школы 1940 г., в среднем ряду справа второй М.Д.Щербак;
б) М.Д.Щербак, 2008 г.;
в) Мемориальный комплекс погибшим в годы Великой Отечественной войны беловодчанам.   

Из встреч со Щербаком Михаилом Дмитриевичем, 1921 года рождения, п. Беловодск

Слишком мало у нас осталось участников Великой Отечественной войны, истинных победителей фашизма. И тем дороже услышать их живую исповедь о днях минувших, вдуматься в оценку событий дня сегодняшнего.
Предлагаем рассказ о жителе поселка Беловодск участнике Великой Отечественной войны инвалиде войны I группы Щербаке Михаиле Дмитриевиче.
По окончании в 1940 году десятого класса Щербак поступает во 2-е Ленинградское краснознаменное артиллеристское училище. Великая Отечественная война застает курсантов в летних лагерях. Руководство училища получает приказ срочно передислоцироваться в Прибалтику для борьбы с диверсантами и националистами, которые с нападением немцев развернули подрывные действия в тылах Красной Армии, парализовав тем самым управление воинскими формированиями и их снабжение. С такими вооруженными группами гитлеровских пособников курсантам пришлось столкнуться уже Риге, где из окон домов по ним неоднократно палили из винтовок. А положение на фронте к тому времени катастрофически ухудшилось. Рижский залив был довольно надежно прикрыт Балтийской флотилией с моря, но немцы развернули наступление по суше, южнее Риги, заворачивая к северу. Наши войска, неся большие потери, отходили, многие соединения попадали в окружение. Подразделению, в котором воевал Михаил Дмитриевич, удалось прорваться к заливу. Лишь благодаря морякам, те, кто остался жив, были переправлены ими на другой берег. Затем была блокада в городе Талине. Выйти из окружения удалось ночью, лесами. Способствовало этому и то, утверждает ветеран, что в начальный период войны немцы придерживались правила: днем – воюют, ночью – отдыхают. С большими трудностями возвратились в Ленинград. Доучиваться было некогда. Им присваивают воинские звания, переодевают в офицерскую форму, зачитывают приказ Сталина и отправляют на фронт.
Щербак попадает в 233-й отдельный артиллеристский дивизион, развернутый чуть позже в 1116-й артполк РГК (резерв главного командования).
Рассказывает Михаил Дмитриевич:
– В звании лейтенанта я был назначен заместителем командира взвода. На первом этапе войны батарея состояла из двух взводов, в каждом по 25-30 человек, с четырьмя пушками. Мне приходилось стрелять из 100-мм, 122-мм, 152-мм (гаубица), 203-мм (гаубица) орудий. Сорокапятка брала только легкие немецкие танки, от брони тяжелых, «тигров» и «пантер», ее снаряды отскакивали, как горох. Касаясь более мощных орудий, самым результативным было, когда снаряд попадал между башней и основанием. Бывало, и башня слетала.
К концу лета 1941 года завоеватели приблизились к Ленинграду. И уже в начале сентября, обойдя его с востока вдоль Невы, вышли к Ладоге, захватив крепость Шлиссельбург. Ленинград оказался отрезан от страны. В сентябре 1941 года советским командованием предпринимается первая попытка прорвать блокаду.
 Ветеран вспоминает:
– В то время я находился на Волховском фронте. Нашей задачей было соединиться с окруженными войсками Ленинградского фронта. Бои разгорелись тяжелые, кровопролитные, но пройти вдоль побережья Ладожского озера и соединиться нам не удалось. Подкреплений поступало мало, потери были большие, и через месяц сражений наше контрнаступление захлебнулось. Чего мы добились, так это освободили город Тихвин, не дали немцам продвинуться дальше на восток, благодаря чему оставалась ниточка сообщения с Ленинградом через Ладожское озеро.
За Ленинградом фронт стабилизировался, – продолжает рассказчик. – С конца 1941-го до начала 1943 года сидели в Синявинских болотах. Донимала сырость. Выкопаешь окопчик, положишь чего-нибудь под себя, уснешь, просыпаешься – весь в воде. Земля от твоего веса просто садится. Перестрелки продолжались, но никаких наступательных действий ни немцами, ни нами не предпринималось. Там, на внутреннем кольце Ленинградского фронта, гитлеровцы периодически пытались безуспешно овладеть городом, но на большее их не хватало, как не хватало и нас.
В этот период у нас постепенно увеличивалось количество гаубиц, появились самоходные артиллерийские установки. Задача гаубицы – контрбатарейная борьба, обстрел позиций противника. Для борьбы с танками она не предназначена. В первую очередь из-за медлительности стрельбы. Даже при отменной слаженности и расторопности обслуживающего персонала время на ее зарядку составляет от трех до пяти минут. А это в условиях боя при быстром продвижении танков противника – недопустимо. Вес ее снаряда – порядка пятидесяти килограммов. Дальность стрельбы – до двадцати километров.
12 января 1943 года началась очередная операция по прорыву блокады Ленинграда. У нас в батарее на тот момент находились на вооружении 203-мм орудия (гаубицы). Помню, подошли мы к Шлиссельбургу и я получил приказ пробить прямой наводкой стену крепости. Расстояние – метров сто. Снаряды фугасные, вес одного – около ста килограммов. Штук десять положил я их в одну точку. Может, бетонобойными пробил бы и быстрей, у него заряд меньше, весит он около пятидесяти килограммов, но начальная скорость больше, он острее и эффект получается лучше. Тем не менее стену мы проломили, и туда рванулась пехота. Наступали наши и по льду Ладожского озера. Сколько людей там гибло... Не раз приходилось видеть, как уходили ребята под лед, как засасывало раненых в болота…
Ожесточенные бои продолжались больше недели. С той стороны войска Ленинградского фронта тоже пошли в наступление. Наконец соединились. Руководил всей операцией Жуков. Что меня тогда еще поразило, как быстро и четко работали строители по прокладке железной дороги вдоль побережья Ладоги к Ленинграду. Все это я видел своими глазами. Работали под огнем противника. И лишь прорвали блокаду, сразу же пошли в ту сторону поезда с продовольствием и медикаментами.
После прорыва блокады Ленинграда в конце января 1943 года нас как резерв ГК перебрасывают под Москву. И здесь перед самой посадкой в вагоны я получаю первое ранение. Идем мы, трое офицеров, вдруг – взрыв снаряда! Все падают на землю. Они поднимаются, а я лежу. Не знаю, чем меня по голове так, будто вскользь, зацепило... Потормошили они меня – пришел в сознание. Весь в крови... Перевязали, посадили в теплушку. В Подольске положили в госпиталь. Подлечили. Выписали быстро, рана была не глубокая, но «качало» меня ещё долго.
Попадаю я со своей частью на Брянский фронт. Это уж летом 1943 года. Ту битву позже назвали битвой на Курской дуге. Там повоевали, потеснили немцев, перебрасывают на юг, западнее Харькова. Стоял уж август 1943 года. И здесь, только мы разгрузились, начали разворачиваться, на нас пошли немецкие танки. Атаку отбили. Но мне досталось… От взрыва снаряда перебило тазобедренную кость, присыпало землей. Без сознания, истекая кровью, пролежал до вечера. Лишь когда проходила похоронная команда, «старички» лет по сорок с лишним, меня обнаружили. Наверное, издавал какие-то признаки жизни. Отправили в санроту. Оттуда в санбат. Потом попадаю в госпиталь города Дзержинск, что на Волге. Лишь там начал постепенно приходить в себя.
Сообщив родителям о своем ранении и получив ответ, Михаил Дмитриевич узнает, что домой пришло извещение, будто он пропал без вести. То есть получилось так, что к концу того злополучного дня его ни среди живых не оказалось, ни среди убитых; и писарь отправил домой извещение… Пришлось писать командиру полка рапорт о случившемся и своем местопребывании.
– Из госпиталя выписали 20 января 1944 года, – продолжает собеседник. –  Выписали рано. Передвигался с трудом, с помощью костыля. Нога болела. Сначала значился в списках для отправки на фронт, но медкомиссия «забраковала» и тогда определили инструктором по переобучению бывших политработников в артиллеристы. Пока добрался в 23-й учебный артдивизион, дислоцировавшийся тогда под Смоленском, раненая нога так распухла, что сапог с нее пришлось стаскивать втроем с неимоверной болью.
В артдивизионе для практического обучения имелась одна 107-мм пушка и та снятая с вооружения. Да и ученики были разные. В кого образование повыше, кто интересовался техникой, тот мог что-то освоить. Но встречались и такие, которые работы Ленина и Сталина знали хорошо, а в другой сфере ничего не смыслили. Что я смог, то им объяснил. Через некоторое время направляют дивизион на Белорусский фронт. Я еду с ребятами. Только добрались к месту дислокации, посыльный передает приказ: прибыть в штаб фронта. Там старший офицер спрашивает: «Кого из твоих курсантов можно назначить командиром батареи?» Что я мог ответить?.. Командир батареи – это не подносчик снарядов. Здесь математику надо знать, тригонометрию. Не смог я ему никого порекомендовать. «Раз так, – говорит,  –  мы вас задержим. К нам прибыл полк СУ-152, вы назначаетесь командиром батареи». СУ-152 – самоходная артиллерийская установка. Появилась она у нас на вооружении, насколько я знаю, в 1943 году. Хорошо зарекомендовавшая себя боевая машина. Немецкие танки не могли с ними соперничать. Хотя у них был свой аналог нашей самоходки – «фердинант», калибр пушки – 87 мм, ствол длиннее, чем у наших, отчего начальная скорость снаряда выше, а значит, и мощность заряда, и дальность стрельбы – больше. Т-34 на них напрямую не шли. С расстояния в полтора километра они башню нашего танка прошивали насквозь.
Стал я командовать батареей самоходок. А курсанты мои – все молодые, возрастом восемнадцати, в лучшем случае, двадцати лет. Объясняешь, что надо маскироваться, перед выездом на позиции не спешить, осмотреться. Все равно не понимают. Один высунулся впопыхах – сгорел вместе с экипажем.
Хочу особо сказать о младших офицерах Красной Армии. Попадались мне как-то данные, что за годы войны на фронте погибло около одного миллиона лейтенантов. Я думаю, в этом нет большого преувеличения. От командира взвода, роты полностью зависело выполнение боевого задания. Он первый поднимается в атаку, за ним – все остальные. Ему – первая очередь из автомата. В него целят вражеские снайперы. Если же не смог поднять взвод – идет под трибунал. В штрафбатах, как я знаю, главным образом воевали лейтенанты. Поэтому мне не раз приходилось видеть, как под огнем противника поднимается в атаку командир взвода, несколько человек коммунистов, а остальные лежат. Тогда лейтенант возвращается и с матами-перематами, угрозами начинает подымать взвод. Хотя и тех людей понять можно. Ведь атака – это смерть. Осколки разорвавшегося артиллерийского снаряда могут поразить человека на расстоянии до ста метров, осколки немецкой мины – до двадцати пяти метров. А еще бьют пулеметы, автоматы, винтовки. И пусть я воевал в артиллерии, но такие случаи были нередки и у нас. Начинает противник артобстрел – люди падают, прячутся. Надо стрелять, а все лежат. Уговоры, крики не помогают. Тогда подбегаешь и силой тащишь к орудию, а то и по морде вмажешь. Зато, когда закончится бой и все расслабятся, начинают друг друга обсуждать и смеяться, кто да как задницу прятал.
Поэтому хочу подчеркнуть: пройти войну от начала до конца рядовому или младшему офицеру и остаться в живых было почти нереальным. С войны вернулись лишь инвалиды да те, кто на передовой находились или мало, или вовсе не были. Огромнейшее большинство тех, кто воевал, погибли. Кто мог уцелеть? Смотрите: есть штабы. Это – штаб полка, дивизии, армии, фронта. В штабе полка – командир, замполит, несколько офицеров, связисты, писарь, охрана. В штабе дивизии – те же самые офицеры, солдаты, только в большем количестве, плюс там уже есть склады, столовая, прачечная. Везде люди. О штабе армии и фронта уж и говорить не приходится. Потом есть инженерные части. Они дороги, мосты в порядок приводят. Уже дальше от передовой. Есть механики, ремонтирующие технику. Есть люди, которые собирают, восстанавливают или передают на ремонт в тыл оружие. Есть водители, доставляющие из тыла боеприпасы, медикаменты, продукты, обмундирование. Дальше вглубь есть внутренние войска, задача которых охрана и сопровождение пленных. Есть и другие службы, о которых мы здесь не упомянули. Вот из этого контингента военнослужащих и могло больше уцелеть людей. Сейчас некоторые из них приписывают себе геройские поступки, никогда ими не совершаемые. В этих будто бы безобидных притязаниях кроется большой вред. Вот, мол, я был на войне, вернулся – ничего особенного. А особенное то, что из истинных героев вернулись очень немногие. Слишком жестокой была схватка с фашизмом… Поэтому я призываю настоящих патриотов своей Родины больше чтить память погибших на той войне.   
…Летом 1944 года в составе 3-го Белорусского фронта мы пошли в наступление. Поддерживали 5-ю танковую армию. Оборону прорвали. Немцы, не оказывая сильного сопротивления, отступили. Советские войска заняли Минск. Восточней него попала в окружение большая группировка противника. Недостатком тех боев я бы назвал то, что нам вовремя не придали автоматчиков прикрытия. Наши самоходки не были оборудованы пулеметами, так как по уставу им предписывалось стоять в обороне. К тому же у нас не было даже никакого стрелкового оружия. Перед тобой враг, а стрелять нечем. Лишь с опозданием эта ошибка была исправлена. Притом исправили ее белорусские партизаны – их командиры выделили нам своих людей.
И вот однажды, двигаясь колонной, обгоняет нас эскорт автомобилей в сопровождении мотоциклистов. Колону останавливают и тут же по радио передают: командирам батарей прибыть к командиру полка. Пока я со своей больной ногой вылез из машины, пока доскакал, все уже построились. Вижу, какое-то высокое начальство, возможно, генералы. Один из них сразу на меня: «Что это такое? Кто вас зачислил в артдивизион? Вы что, хотите, чтобы вся Европа смеялась, что в Красной Армии воюют одни калеки? Немедленно уволить!»
На том война для меня и закончилась. Прибыл я поездом на станцию Чертково. Поселок – весь в руинах. Сильные бои прошли там зимой 1942/43 годов. Пересек железную дорогу и на костылях (связи между районами на ту пору не было никакой) целую неделю добирался до Беловодска. Стал в военкомате на учет. Там же определили на должность председателя «Осавиахима». Проработал месяц, на районной комсомольской конференции избирают первым секретарем райкома комсомола. Я инвалид, с палочкой, мне передвигаться трудно, а там ведь работать надо. Не хотел, но людей не хватало, везде – одни женщины да подростки, пришлось соглашаться. А в те времена все должностные лица райкома партии и райкома комсомола назначались по колхозам уполномоченными. И длилось это круглый год: сенозаготовка, уборка, пахота, строительство и подготовка ферм к зиме, контроль за сдачей зерна, молока, мяса… Трудно было… Дома жил мало. Работы – невпроворот. А еще заседания, собрания, отчеты… 
В 1946 году был принят в ряды КПСС. Хочу сказать: никакими привилегиями коммунисты на ту пору не пользовались. Зарплата у меня составляла 900 рублей. В переводе на последние советские деньги – 90 рублей. Партийные взносы отчислялись в зависимости от зарплаты – 1,5%, 2,3%...  Львиную часть доходов поглощали государственные займы. Простые рабочие отчисляли месячный заработок, мы же, коммунисты, должны были показывать пример, поэтому с нас брали по два месячных оклада.
В 1947 году направили на учебу в партийную школу Донецка. Стипендию там платили, но не большую; в тоже время взносы и займы снимались и с нее.
По возвращении в Беловодск стал работать в отделе пропаганды и агитации райкома партии. Но поврежденная нога болела, передвигаться было трудно, да и контузия давала о себе знать: голова раскалывалась, без таблеток на работу не ходил. Поэтому в 1953 году попросил освободить от занимаемой должности. Просьбу удовлетворили. Поступил преподавателем в Беловодское СПТУ. Читал устройство сельхозмашин, организацию и технологию сельскохозяйственных работ. Тоже нелегко было. Летом подолгу находился с ребятами в поле: пахали, сеяли, пололи, убирали… 
Вот уже третий десяток лет на пенсии. Инвалид первой группы. Передвигаюсь по комнате на коляске, которая почему-то постоянно ломается. Живу один. Ни у сына, ни у дочери нет жилищных условий, позволяющих меня содержать. Готовить кушать и убирать приходит женщина из территориального центра. Большая часть пенсии уходит на медикаменты. При советской власти за хорошее лекарство я платил полцены. А в госпитале, больнице все было бесплатно. Сейчас же за настоящие импортные препараты платить надо полную их стоимость. Выживать очень трудно.
Закончил свой рассказ боевой офицер Красной Армии обращением к молодому поколению. Примерно это прозвучало так:
– Хочу вернуться к теме памяти о погибших советских солдатах и офицерах. Настали другие времена. К участникам Великой Отечественной войны руководством страны фактически приравнены бывшие пособники фашистов из ОУН-УПА. Все информационное пространство забито националистической пропагандой. Молодое поколение слепо верит нынешним правителям. По улицам Киева, нагло, маршируют молодчики с фашистской символикой. Рушатся памятники советской эпохи. Скоро начнут жечь неугодную им литературу. А наше поколение, поколение, отстоявшее независимость Отчизны, уходит. Оно уже бессильно. Поэтому всякому молодому человеку, которому дорога слава Родины, честь и достоинство его отцов и дедов, необходимо всеми силами бороться с искажением правды о Великой Отечественной войне. Да, были просчеты, были ошибки у советского руководства. Но надо четко понять одно: никакая другая власть гитлеровскую машину истребления народов победить бы не смогла.
В заключение добавим, у Щербака Михаила Дмитриевича из боевых наград – два ордена Отечественной войны I ст., орден Богдана Хмельницкого, медаль «За Отвагу». 

Июль, 2008 г.
Текст был представлен рассказчику для корректировки.