Рута майя 2012, или конец света отменяется 26

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
БОНАМПАК

– Нас постигла тяжелая и невосполнимая утрата, – траурным голосом заявил Беловежский, выйдя из ванной и тряся влажной головой, как отряхивается мокрый пес.
– Что еще случилось? – мрачно спросила Томина.
– Наш черный приятель с волосатыми ногами почил в бозе, угас во цвете лет.
– Паук? – догадалась Марина. – Ты шутишь?
– Ни в коем разе. Он либо спит в неудобной позе, либо случилось непоправимое.
– Не могу сказать, что я очень жажду увидеть его еще раз, но все же трудно поверить, и пойду посмотрю.
Она вернулась через минуту:
– Похоже, он утонул или захлебнулся. Не в добрый час заглянул он к нам в ванну на огонек.
– Думаю, о нем позаботятся, и организация похорон пройдет без нашего участия.
– Тьфу на тебя! – грустно засмеялась Марина. – Не нравятся мне эти шуточки с утра пораньше.

– Жизнь продолжается. Вперед, навстречу с завтраком! – подбодрил Александр.
– Надеюсь, нас покормят, наконец.
К счастью, несмотря на раннее утро, ресторан был готов предложить им завтрак.
– За ночь куры нанесли яиц, поросенок предоставил бока для бекона, наросла фасоль и поспела кукуруза, – усмехнулся Саша, когда им подали неизменную в качестве традиционного мексиканского завтрака яичницу с беконом и темной фасолью с горячими тортильями.
– Ура, даже кофе дают! Это важно, – порадовалась Марина.

За обещанные 70 песо с носа на такси им удалось проникнуть на предусмотрительно перекрытую шлагбаумом лесную каменистую дорогу, отделявшую несколькими километрами поселок от археологического памятника.
Бонампак стоил всех этих приключений. И вот они ступают на постриженную лужайку, отвоеванную у джунглей и облагороженную человеком, и за деревьями маячит залитая солнцем площадь, ограниченная сооружением наподобие амфитеатра с неловко примостившимися на разных его уровнях руинами нескольких небольших храмов. Вершина этого акрополя утонула в густых зарослях.

– Здесь уже сельва дает о себе знать. Даже на этом, отнятом у леса и ухоженном пространстве видна прожорливая сущность джунглей. Все растет на всем. – И Беловежский обратил Маринино внимание на те немногие деревья, что украшали площадь городища. Их ветки были сплошь покрыты разнокалиберными растениями-паразитами. Они либо изящно и бесцеремонно устроились на изгибах древесины, либо свисали бесстыжими толстыми как палки лианами, либо торчали наглыми беспорядочными пучками мха.

Внезапно тишину и умиротворение ясного солнечного  утра разорвал донесшийся из зарослей где-то совсем близко леденящий душу звук: ужасающий рык какого-то страшного зверя. Он надрывался в своей агрессивной злобе и приближался. Его перекрывал громкий отрывистый собачий лай, словно свора собак шла по следу этого монстра.  И снова этот раскатистый рев. Он длился долго и переходил в устрашающий вой, как будто огромные псы все же настигли его и ранили.

– Господи! – Марина побелела. – Что это? Да оно приближается! Саша! Бежим! Скорее! Оно же сейчас выскочит…
Она схватила Беловежского за руку и пыталась тянуть его в сторону акрополя. И опять этот выворачивающий душу наизнанку рык. Саша почувствовал, что Маринина хватка ослабла. Ее парализовал страх. Белая как полотно, она начала оседать, вот-вот рухнет оземь.
– Марина, Мариночка, ну, что ты?

Саша обнял ее за плечи, прижал к груди, держал крепко, ласково гладил по темным блестящим волосам и успокаивающе шептал:
– Ну, что ты, глупенькая! Крысы и тарантула не побоялась, а обезьян-ревунов так сильно испугалась.
Обхватив ее за талию, он осторожно повел ее к ближайшему небольшому строению, усадил на ступеньки, сел рядом и, обняв, положил ее голову себе на плечо.
– Это же обезьяны-ревуны, совершенно безобидные создания, – продолжал уговаривать он. – Шуму много, а толку нет. Лазают себе по веткам в джунглях и орут, что есть мочи.

Так, сжимая ее в объятиях, слегка целуя в макушку и ощущая тонкий, еле заметный запах ее духов, Саша вдруг осознал, насколько уже дорога ему эта девушка, случайно встретившаяся на его пути в этой далекой стране и неожиданно составившая ему компанию в таком непростом путешествии. Конечно, она давно пришла в себя и успокоилась. Саша с удовольствием отметил, что она не отстраняется и принимает его невольно выплеснувшуюся нежность. Но злоупотреблять ее состоянием было бы не разумно, и он решил сам положить конец этому эпизоду. Он протянул ей воду и участливо спросил:
– Ты нормально?

Она кивнула и слегка, с благодарностью сжала его руку, прошептав «спасибо».
Беловежский поднялся и помог ей встать.
– Не знаю, что на меня нашло. Вообще-то я не трусиха вроде, – оправдывалась Томина.
– Вообще-то обезьяны-ревуны не для слабонервных, если уж на то пошло. Я и сам услышал их впервые и в первую минуту тоже обомлел. Но просто я про них знал. Осведомлен, значит, вооружен.
Марина засмеялась. Напряжение спало.

Они вскарабкались на акрополь, заглянули во все маленькие храмики и пробрались к джунглям, поглотившим вершину пирамиды. Здесь обнаружились пожранные джунглями не раскопанные сооружения. Получалось, что до верхушки пирамиды еще копать и копать. Высоченные деревья тяжелой, цепкой поступью, вгрызаясь в ступени корнями, по-хозяйски шествовали вверх по древней лестнице.
– Ого! – изумилась Марина. – Сколько тут еще копать. Как ты думаешь, будут дальше раскапывать?
– Наверно, когда-нибудь и будут. Однако главная достопримечательность этого города уже открыта для осмотра.
– Фрески?
– Откуда ты знаешь?
– Я умею читать, – пошутила Марина. – Расскажи мне это городище.

Беловежский на секунду задумался и заговорил:
– О Бонампаке мне известно не много. Находится на реке Лаканха, притоке великой Усумасинты.
– Усумасинта, где Йашчилан? Куда сегодня поедем?
– Именно. Его расцвет приходится на седьмой-восьмой века, когда он стал одним из самых мощных городов царства Шукальнах. Это самый разгар поздне-классического периода истории цивилизации майя.

– Почему называется Бонампак?
– На юкатекском это означает «расписанные стены». Так окрестили этот памятник, когда обнаружили фрески.
– Когда же?
– Эти руины были давно известны майя-лакандонам. В 40-е годы прошлого века они показали это место одному американскому режиссеру Джайлсу Хили, вероятно, искавшему подходящую площадку для съемок. Он-то и обнаружил, что в одном из строений сохранилась настенная роспись. Началось тщательное изучение фресок, их осмысление и реставрация.
– И где же фрески? – нетерпеливо поинтересовалась Марина.
– Думаю, в том длинном здании под тентом в правой части акрополя, – предположил Александр.

– Здесь так любовно все объекты укрыты тентами, – восхитилась девушка.
– Поэтому все стелы и памятники такие белоснежные. Видимо, их недавно чистили.
Беловежский погрузился в размышления. Его внимание было привлекла одна из стел, о которых он только что рассуждал. Но рассматривая и фотографируя ее, он поймал себя на том, что думает он о Марине. Изменилось ли что-нибудь в их взаимоотношениях, а точнее, в ее отношении к нему, после истории с обезьянами-ревунами? Томина тоже какое-то время молчала: то ли переваривала информацию, то ли впитывала окружающую экзотику, то ли… Из задумчивости их вывел очередной оглушительный рев. Они многозначительно переглянулись. Саша подбадривающе кивнул, Марина смущенно опустила глаза.

Они приближались к строению  под тентом, верх которого по всей длине был отделан штуковым фризом.
– Очевидно, фрески здесь, – Александр нарушил молчание. – Кстати, до открытия этих росписей, еще оставалась вера в то, что майя – миролюбивая, высокодуховная цивилизация астрономов, философов, поэтов, музыкантов, иногда участвовавшая в войнах по необходимости.
– Разве это не так?
– Сейчас увидишь. Впрочем, ты уже побывала в Тонине и видела, что от количества пленников зависит величие правителя, видела, как с ними обращались, и знаешь, что принесение их в жертву обеспечивало благосклонность богов и возвышало города-государства.
– Да, конечно. Но так обидно расставаться с красивыми иллюзиями, – призналась Марина. – Люди всегда мечтали о какой-нибудь высокой цивилизации вроде Атлантиды.
– Согласен. Но правда, увы, иная.

Войдя в первое помещение, они застыли в изумлении. Они очутились внутри небольшой комнаты, будто внутри шкатулки с вытянутой углом крышкой. На самом деле это был заштукатуренный майяский свод. По периметру трех стен протянулась широкая каменная лавка, оставляя лишь маленький прямоугольный пятачок для желающих обозревать внутреннее убранство. Вся поверхность стен этой каморки была покрыта несколькими ярусами росписей. Время их не пощадило, однако яркость и разнообразие красок были очевидны.

Беловежский задрал голову вверх и старательно вглядывался в многочисленные фигуры, протянувшиеся по всему широкому верхнему ярусу стены, вероятно, основному в сюжетном отношении. Одетые в разнообразные одеяния с причудливыми головными уборами и в белых накидках, люди скорее всего являлись участниками какой-то церемонии. Средний узкий ярус был покрыт иероглифами, и Александр погрузился в их созерцание.

– Ну вот, а ты говоришь, они не музыканты! – вскричала Томина. – Да тут целая процессия музыкантов! Вижу трубачей и людей с большими погремушками. Похоже, тут разворачивается какое-то театральное действо. Эти ребята в немыслимых костюмах: кто-то с огромными клешнями, кто-то с мордой крокодила, двое с птичьими мордами. Классно!

– Да, в этом зале явно отображено какое-то торжество или церемония, отсюда и музыканты и одетые богами актеры, – и Саша приобщился к изучению нижнего яруса, на который указывала его спутница. – Эх, жаль, иероглифы трудно различимы! Но, насколько мне известно, праздник здесь не вечен. Пойдем дальше.
В другом зальчике сохранность фресок оставляла желать лучшего. Вся стена напротив входа изобиловала едва различимым мессивом силуэтов в темных тонах. Смутность происходящего усугублялась черными махровыми пятнами плесени, поразившими истинные краски.

Марина охнула и пролепетала:
– Что это?
– А-а, то-то, я предупреждал, что зрелище здесь не из приятных, – злорадно ухмыльнулся Беловежский.
На стене над входом вполне ясно просматривалась жуткая сцена. Согбенные люди с искаженными от страданий лицами сидели на ступенях и держали на весу руки, с которых обильно стекала кровь. Другие протягивали руки в мольбе, обращаясь к величественной фигуре в богатых одеждах, стоящей на ступенях выше.
– А вот и ахав, судя по шкуре ягуара, – радостно возопил Саша.
– Ахав?
– Правитель. Царь Бонампака  – Яахав Чан Муван II. И перед ним простерлись пленники с выдранными ногтями.
– Ужас! – поморщилась Марина. – Откуда тебе известно, что это именно тот правитель? Как ты его назвал?
– Яахав Чан Муван II. В 787 году он одержал победу над соседним царством. Это запечатлено на стеле   в Бонампаке, даже, по-моему, не одной, – объяснил Саша. – Скорее всего, этот зал как раз посвящен самой битве  и грандиозной победе, где было захвачено множество пленников.

– Известна настолько точная дата? – изумилась Томина.
– Именно. Ты же помнишь, как майя относились ко времени, с какой скрупулезностью они фиксировали события? К счастью, мы понемногу учимся разбирать иероглифы и постигать их даты. Со временем будет восполняться неведомая история майя.
В последнем зале удалось рассмотреть еще одно торжество: снова люди в белых накидках, музыканты и танцоры в неправдоподобных костюмах.
– Здесь, наверно, празднество по случаю победы и прославление царя-победителя, – предположил Александр.

– Это что-то потрясающее! – Марина стояла в проеме на выходе, задрав голову вверх.
– Ух ты! Какие притолоки! – с восторгом присвистнул Саша. – Притолоки – особый вид искусства и передачи информации, точнее, способ запечатлеть важные события. Видишь, здесь и надпись есть.
Широкая притолока была украшена детальным изощренным барельефом воина, занесшего копье над поверженным врагом. Что самое удивительное, на ней сохранилась голубая краска фона и немного кроваво-красной охры, обрамлявшей всю притолоку.
– Придется мне пробежаться по всем проемам. Это важно. Я быстро, – крикнул Саша.
– Погоди, смотри, кто это там ходит? Мы здесь были одни. – Марина с тревогой указала на человека, будто прятавшегося за деревьями.
– Может, еще какого туриста привезли, это же туристическое место, – Саша пригляделся. – Да это же наш водитель. Уже вернулся и пришел за нами? Странно, вроде у нас еще минут десять есть.
– Наверно, вернулся порожняком и решил побродить по древним камням, – успокоилась Марина.
– Ты спускайся  потихоньку, а я мигом. – И Беловежский нырнул в соседний проем.

Томина собирала вещи, а Беловежский относил их в машину. Они собирались сдать номер и направиться во Фронтеру-Коросаль, когда возле их машины возник небольшого роста мужичок и спросил:
– Вы едете в Йашчилан?
– А что? – Александр втаскивал чемодан в багажник и не был расположен к любезности.
– Во Фронтере до Йашчилана вам придется взять ланчу…,– начал мексиканец.
– Что за ланча такая? – полюбопытствовала Марина.
– Это лодка с мотором, на которой вы поплывете в Йашчилан.
– Мы не поплывем, – Саша счел разговор оконченным.
Они с Мариной вошли в номер за очередной порцией вещей.
– Не нравится мне этот тип, – пожаловалась девушка.
– Он, наверно, ушел, – откликнулся Саша.

Однако мексиканец не ушел. Он сидел на скамеечке прямо возле их номера и терпеливо ждал.
– Послушайте, – он опять потянулся за Беловежским к машине.
– Что вы хотите? – по слогам спросил тот.
– Ланча во Фронтере обойдется вам в 1500 песо: 750 – туда и столько же обратно. Я предлагаю вам свою ланчу за 1000 песо, – мужичонка заговорил быстро, боясь, что его снова прервут и не дадут договорить.
– Что-что? Сколько что? – переспросила Марина: она из-за скорости его речи перестала улавливать смысл.
Он медленно повторил и добавил:
– У меня во Фронтере есть своя ланча. Мы поедем туда вместе, и я за 1000 песо готов отвезти вас с Йашчилан.
– На чем мы поедем вместе? – Беловежский резко разогнулся от багажника, повернулся к мужичку и воззрился на него сверху вниз.
– На вашем автомобиле, конечно, – невозмутимо ответил тот.
– Ах, на нашем, – хмыкнул Саша.

Он снова скрылся в номере и обратился к Марине:
– Что скажешь?
– Не нравится мне этот тип, – повторила она.
– Ну, если честно, я не вижу тут никакого злого умысла, кроме желания заработать и стремления втюхать грингам-туристам услугу…
– Безусловно, но, во-первых, я не люблю, когда мне что-то тюхают, и ты это уже знаешь…
– Еще как знаю, – засмеялся Саша, вспомнив происшествие с детьми и веревкой из колючек.
– Тем более, – продолжила Марина серьезно, почти сердито. – А во-вторых, мы не знаем, сколько эта ланча стоит на самом деле во Фронтере-Коросаль.
– Верно. Да ты гений практичности! – несмотря на свою шутливую иронию, он сейчас изнывал от желания заключить в объятия эту сердитую девчонку, и вдруг сказал: – А ты мне нравишься, когда злишься!
– Я и не злюсь вовсе. Так вот, в-третьих, мне совсем не улыбается брать этого мужичонку в нашу машину, – продолжила девушка.
– И мне это совсем не импонирует. Итого, что делаем?
– Говорим, что не едем в Йашчилан.
– Хотя, думаю, он ушел, наверно.
– Это вряд ли.

Мексиканец не ушел. Он топтался возле машины.
– Сеньор, мы не едем в Йашчилан. Спасибо за предложенную помощь и скидку, – вежливо, но решительно произнес Беловежский, садясь в машину.
Марина завела мотор.
– А куда вы едете? – с отчаянной настырностью вдогонку крикнул мужичок и тут же спохватился: – Может, вы хотя бы подбросите меня до Фронтеры-Коросаль. Я вам заплачу.
Марина взяла ситуацию в свои руки. Она открыла окно и с капризным женским очарованием доверительно поделилась:
– Сеньор, мы повздорили  и теперь сами еще не знаем, куда едем.
Она закрыла окно и надавила на газ. Саша посмотрел на нее в восхищении.

***
– Альтисимо!
– Педро?
– Они в Бонампаке. Я дал указание проверить их вещи. Пока ничего не нашли.
– Какого черта? Вы рылись в их вещах? Это опасно!
– Говорят, все оставили, как было. И ничего не нашли.
– Так рано еще. Что за самовольство?
– Простите, Альтисимо!
– Что дальше?
– Сопроводить русских в Йашчилан не удалось. Куда они едут, неизвестно. Следовать за ними было не на чем.
– ;Puta madre! Ладно. Развилку Бонампак–Паленке они не минуют, куда бы ни ехали. Установить там круглосуточное дежурство. Их надо найти!