Под Курском Воспоминания отца о войне

А было это, сынок, так. Наша рота в составе полка уже неделю находилась в обороне под Курском. Ждали   крупного   наступления   с   нашей стороны.     Немец     окопался.     И     вот     приказ: «Наступление начать 21-го в 5 утра. При поддержке танков     взять     передний     край     противника и наступление развивать дальше».
Ужинать не стали. По опыту уже знали, что при ранении   в  живот  оставался  живым  тот,  у  кого кишечник оказывался пустой.
Вот и туманное, пасмурное утро. Но что это, уже без четверти пять, а танков нет и нет! Невыполнение приказа - военный трибунал, а без поддержки танков в атаку - верная смерть. Тем не менее, звучит команда: «В атаку вперед марш!»
Когда до окопов противника оставалось совсем ничего, он открыл шквальный огонь. Посыпался, попадал наш брат-солдат справа и слева. Запнулся я о кого-то, упал в какую-то яму и слышу – пули, как осы, справа и слева свистят. Шлеп, шлеп по котелку, который в вещевом мешке. Глаза боюсь открыть. Тут-то и подоспели наши танки. Эх, милые, хотя бы на полчаса раньше! Но всё, уже утюжат окопы противника.
Немец  из   окопов   выскакивает.   Руки   кверху поднимает. Встал   я,  огляделся - из нашей роты больше никто не поднялся. Посмотрел  о кого это я запнулся, а это друг Серега из Иркутска. На рот рукой показывает, а у самого весь живот разорван, желудок, все повываливалось. Ниже грудной клетки не разберешь где что. Страшно смотреть.
 Понял я, что воды просит. Стал ему воду подавать, а у самого рука трясется. Глотка не успел сделать и умер мой друг Серега, с которым с начала войны под одной шинелью спали. Может быть ты, Серега, и жизнь мне спас. Вечная память тебе!
Слышу только,   кричат меня: «Эй, пехота, иди сюда!».
Это танкисты согнали в кучу немцев, окружили танками и разоружают. Затмила мой разум волна ненависти, передернул затвор, кричу:
-Отойдите, всех сук за Серегу перестреляю, за всё зло перестреляю! Вовремя танкисты ствол моего автомата    подняли.    Накрошил   бы    я    фрицев. Очередь вверх ушла.
- Остынь, служивый,- успокоили меня танкисты. - Нам некогда, дальше надо, а ты веди их в плен, да не вздумай самосуд учинить.
Ну, к тому времени уже кое-что из немецкого языка по нужде выучить пришлось. Подал команду: «Хенде хох! Шнель!» - и немцы с поднятыми руками километра три шли. Страху я на них нагнал...
Слушаю  на  завтра  сводку  радио  по  фронту. Диктор и объявляет. При взятии рубежа в Курском направлении из третьей роты тридцать седьмого полка остался в живых рядовой Гусляков Парфен Кириллович. Привел в плен тридцать два немца. 3а мужество  и  отвагу  представлен   к званию  Героя Советского Союза.
Отправили   меня   в   другой   полк.    Суматоха. Наступление  развивалось  стремительно.   Награда меня так и не догнала, видно, где-то затерялась. Да и не нужна она мне была тогда. Лишь бы только живым остаться. Ох как бы она сейчас пригодилась! Ну, да ладно...
И рассказчик мой улыбнулся. Так и осталась эта батянина улыбка в моей памяти. То ли озорная, то ли грустная. Скорее всего, грустная. Потому как, сдается мне, ни на один день не мог он забыть о своих погибших фронтов.