Абсолютный ноль. Глава 11

Вернувшись с работы, я нашел в почтовом ящике лист бумаги. Записка. От Саши. Мило, старомодно и ясно без труда – это хороший знак. Всего пара строчек.
«Вернусь из редакции в девять и сразу к тебе. Интересно как ты живешь. И, купил бы ты себе телефон. »
Телефона не было, зато, имелись книги и музыка. Буду выезжать на чистом искусстве, простоте, толике небрежности, выпивке и сигаретах: этакий, эстетствующий маргинал.
Саша почему-то доверяла мне. Не передать, насколько это неожиданно и приятно. Я чувствовал себя реконструируемым зданием: внутри все гудело, вибрировало, рушилось и возрождалось заново. В животе поселились не бабочки, а скорее — бригада рабочих, которая орудовала там строительными миксерами. А в голове, похоже, производили подрывные работы, чтобы потом, на буровых сваях возвести мое обновленное сознание. Руки немного тряслись, сигареты падали, зажигалка падала, колени не сгибались, зубы постукивали друг о друга. Один словом не человек, — а эпицентр землетрясения. Любовь, оскалив пасть, как огромная псина, сбила меня с ног, и я, приготовился к боли, но она принялась вылизывать мое лицо. Невротический восторг.
Как мне быть с собой, человеком, прячущимся за шторами в солнечный день и не решающимся проявить здоровые эмоции. Боюсь, Саша намучается со мной, как с поломанным механизмом и в итоге, оставит на растерзание коррозии.
Времени совершенно не было. Взгляд обратился к часам. 18:30.

Половица заскрипела под моим весом, я сел на пол и зажег сигарету. Оглянувшись, я ухмыльнулся бардаку и добавил к нему дым. Куда бы я ни смотрел здесь, но главным героем неминуемо являлся одутловатый холодильник «Москва ЗИЛ». Эта модель склонялась к гигантизму, будто она вымирающий, биологический вид. Стоя в углу, он не скромно съедал под собой слишком большое пространство для такой маленькой комнаты.

Никого не удивлю, если поясню, что холодильник был пуст и выключен. Все что я ел, не хранилось в холодильнике просто потому, что я покупал всегда не больше, чем мог съесть за раз. Еще я экономил на электричестве. Если я когда-нибудь переду в нормальное жилье я, конечно, не заберу этого белого кита с собой. Зачем же я держу его? Я не мог позволить себе большую машину или просторный дом, высокую и стройную жену, длинные сигары: ничто их того списка, снижающего градус беспомощности. Ничто из того гребаного списка самоудовлетворения. Эти явления и вещи, чем они больше и красивее, тем продолжительнее и ощутимей кажется жизнь и тем рациональней быт, в котором они прописались. Глядя на внедорожник или длинные женские ноги, мне почему-то приходит на ум слово «защищенность». Сытая защищенность.

По определению женщину защищает мужчина. Но кто защитит мужчину? За меня всегда заступалась бутылка вина. Лишь она укрепляла мой тыл. А этот холодильник представляется вечным. Он тоже мой защитник. Годы перемалывают меня, но холодильник в ответ перемалывает годы. Стены моей комнаты могут истончиться, да хоть истереться в пыль, а в моем холодильнике будет как прежде читаться матовый лоск.

Я ждал Сашу, а на самом деле ждал, когда пройдут эти несколько часов, я снова останусь один, завернусь в одеяло, поставлю на пол пол бутылки красного вина и примусь описывать нашу встречу. Мне уже казалось, что я в вихре какого-то невероятно бурного романа. Я обгонял будущее, нарочно преувеличивал значение ожидания; в голове моей мы уже стали женаты и Саша, встретит меня на пороге поцелуем, затем примется готовить нам ужин, а я подойду сзади со стаканом горячительной жидкости и прижмусь к ее попке. Затем камера откатится от нас, поднимается вверх, медленно переходя в панорамный режим съемки. Мы снова целуемся, я сзади нее, а она в пол оборота, я ставлю стакан на барную стойку, разворачиваю ее к себе, а камера уже берет вид улицы, наблюдая за нами с темного двора, уходит дальше, к деревьям, а нас с Сашей уже нет одежды и вскоре зритель видит только огни и дороги уплывающего города, почти стерся из виду мой дом, а дальше титры, все. «Всем спасибо за работу. Последний дубль снят, отдыхайте, кто, как может, мы завершили огромную работу. Мы сняли не только фильм, но включили новый оттенок в историю человека, осветив его прожекторами, передав его на словах в диалогах». Так скажет режиссер и все разойдутся пьянствовать на совместную вечеринку, где кого-то нелепо выебут, а кто-то чересчур много выпьет, и тем и другим будет стыдно, они станут корить себя, ведь, черт возьми, снимая фильмы о любви, как ни как, ищешь соответствия с собой, становишься подвержен всей киношной философии в рамках жанра и печаль не сходит, ибо твой личный результат не тот.

Я, думая об этом, заглядывая в возможное будущее, выглядел идеалистом, но не таким как Саша; ей эти взгляды стоили жизни, я же насмотрелся пафосных романтических комедий. Я сам не тот. Боже, я изменчив и лжив и на словах и в мыслях. Думая, я уже себе изменяю. «***ня. Не трать жизнь поиск соответствий, бро. Хлебни еще.» Я послушался себя, хлебнул, и проглотил тупую надежду, эту расплывчатую киношную муть, которая провалилась в желудок, предварительно обернувшись комком в горле, словно как, если ты больше не можешь двигаться любимым маршрутом, потому, что рабочие разрыли дорогу; я запил эту гадость, по сути, эту отраву восприятия. Да, что ни говори, человек и ни такое переварит.