Два ключа

    Мой отец, в общем-то, всю свою (и часть моей - ту, что от моего рождения и до его смерти) жизнь находился под неусыпным оком «компетентных органов».  Проявлялось это самым различным образом – банальной слежкой на улице (как это было, например, в начале 50-х годов), постоянным контролем лекционных и семинарских занятий, систематической прослушкой телефонных разговоров …   Мы об этом знали, и изредка - опять и опять, уже вполне «поднаторев», натыкались на констатацию этого печального факта. И, в общем-то, к этому привыкли - просто опытным взглядом замечали и все, точка. Существенного влияния на нашу жизнь это уже не имело и, вообще говоря, в нашем поведении ничего не меняло.
      В связи с этим вспоминается один из самых ярких, по-особенному трагически памятный случай. По-особенному и трагически - потому, что он оказался последним в жизни моего отца, и я  отчетливо помню мысли и чувства, слова, интонации и движения происходившие тогда…
     Было это в самом конце 1982 года. «На носу» были очередные ноябрьские праздники, и конечно – демонстрация. Обычно, это были шумные, веселые сборы студентов и преподавателей университета  – все радовались солнцу, каникулам, возможности встретиться с друзьями, развлечься и отвлечься и то, что участие в демонстрации было в то время прямой обязанностью студентов и преподавателей, а неучастие каралось - ничуть не портило удовольствия…      Мы с моим папой любили ходить на эти демонстрации, происходившие на Майские и Ноябрьские праздники. Это всегда было ярко, весело, часто интересно. Я много фотографировала, вечерами печатала фотографии, и мы потом еще долго раздавали их друзьям. На демонстрацию же в ноябре 1982 года мы не пошли - папа себя плохо чувствовал.  Но совсем по-детски счастливо мы еще совершенно не понимали всей серьезности положения и чем это чревато…. 
    Но вот пролетело время непосещенной нами ноябрьской демонстрации, и в один  из холодных, почти зимних дней мы должны были с отцом встретиться вечером в университете рабкоров, что располагался в здании возле парка Шевченко. Мы любили там бывать - занятия для рабочих корреспондентов вели старейшие журналисты нашего города – почти все друзья отца, еще с их общей военной юности. Отец и сам частенько проводил здесь семинарские занятия по журналистике, читал лекции. Главным человеком здесь был особенно любимый папин друг, один из самых глубокоуважаемых, старейших и непререкаемых авторитетов среди журналистов нашего города, познакомились они с отцом еще в военные годы и всю жизнь очень дружили. Мне здесь все было интересно и, конечно, просто быть вместе с папой – уже само по себе всегда было для меня радостью.  Это я всегда понимала… В тот день я ушла утром, а папа из-за плохого самочувствия оставался весь день дома, вплоть до выхода вечером, прямо к рабкорам. Все шло как обычно, после занятий уже «на выходе» встретили старого папиного знакомого, назовем его, скажем, Григорий - тоже журналиста, и он, опять и опять, поднимая какие-то все новые вопросы, никак не мог с нами распроститься……  А папа устав, чувствовал себя все хуже и. конечно, мы были рады, когда наконец удалось «оторваться» от него и уйти домой.
    Уже почти возле нашего дома, всю дорогу молчавший папа расстроено сказал мне, что впервые, очевидно из-за своего болезненного состояния, забыл дома на своем столе второй ключ и потому закрыл нашу входную дверь только на один, из обычных двух, замок. (В то время у нас на нашей старой входной двери было два замка, и у каждого из нас соответственно было по два ключа. Мои оба были у меня в связке, на кольце. У папы обычно ключи, отдельно друг от друга, лежали на его письменном столе, и потом, уходя, он ими, тоже по отдельности закрывал дверь и, так же, по отдельности, они были у него в кармане, а потом, когда он приходил домой, опять возвращались на свое вполне конкретное место на столе.)  Папа всегда и во всем, в большом и малом, был очень аккуратен и никаких «историй с ключами» у нас никогда не возникало, во всяком случае с ним. И вдруг сейчас это - «забыл»… Только не папа – с его-то аккуратностью… Мы оба были удручены этим небывалым доселе, неприятным своим доказательным характером болезни, фактом…   С тяжелыми мыслями подошли к нашему дому, поднялись на наш 4 этаж – вот и знакомая дверь, наконец-то!… Папа своим, сейчас у него единственным ключом, открывает замок, подталкивает дверь… Я стою рядом, жду - вот сейчас мы войдем и будем уже дома. Но… кажется, дверь и не собирается распахиваться…   Мы удивлено переглядываемся и вот я уже достаю свои ключи и …. открываю второй, оказавшийся непонятно каким образом также запертым, замок.
Мы ошарашено смотрим друг на друга и медленно входим в только что открытую дверь к себе домой.
          - Я без тебя даже не смог бы открыть дверь…, - скорее печально, чем удивленно говорит мой папа.
           - Как Гриша не отставал, …как будто хотел нас задержать…, - помедлив, устало добавляет он.
         Нам было понятно, что у нас «были», возможно, для очередного контроля прослушки, что, «они» закрыли нашу дверь на два ключа - как обычно … Конечно, никто не мог знать, что всегда очень пунктуальный, очень точный мой папа в этот, единственный в нашей жизни раз, забудет закрыть дверь так, как он это делал изо дня в день все те годы, которые мы здесь жили…  И поэтому «они» закрыли дверь автоматически «как всегда»…
       Больше об этом мы с отцом не говорили.

        Через годы, когда уже много лет мне пришлось жить без папы,  я совершенно случайно узнала, что тот самый Григорий, что тогда, казалось, так случайно и совершенно неуместно, назойливо «привязался» - был многолетним штатным сотрудником тех самых «органов»…
       Меньше чем через два месяца моего папы не стало… 
Через несколько дней после похорон я по телефону говорила с близкими папиными друзьями, договорились встретиться, у них. Когда я вернулась домой, своими тогда вконец обостренными нервами, остро почувствовала – «были»… Подумала – «зачем теперь, когда папы уже нет?....».   Как всегда,  все было на своих местах, нетронуто. Лишь на папином письменном столе забыто откровенно лежали несколько огрызков проводов, да на полу я своим «отработанным» взглядом заметила закатившийся в угол одинокий,  почти незаметный винтик…
    -Ну вот, видимо уже все сняли, а со мной можно особо и неаккуратничать…, - равнодушно подумала я. Мне было все равно.
      Больше к нам, действительно, не приходили.

      Эта, выработанная за годы жизни с папой сноровка безошибочно чувствовать и обнаруживать «приходы» чужих людей к себе домой оказалась очень полезной и в моей жизни «уже без него». Конечно, к моему большому сожалению…
       Через десятки лет, когда у меня уже были свои дети, возвратившись домой и открыв дверь все той же, в этот субботний день пустой квартиры, я вспомнила это, казалось, давно забытое липкое ощущение – у нас «были»… Но теперь все было по-другому: вещи, книги, документы были без особой опаски пересмотрены, переложены и попросту брошены, но уже совершенно иной «организацией» и с совершенно иной целью – как говорится, у каждого времени свои герои и свои подлецы…  Однако, это, как говорится, уже совсем другая история и связана она с абсолютно другими людьми и обстоятельствами…