Глава 2. Пальто жалко!

Триста четырнадцать ступеней с горы. Восемь, потом площадка, снова восемь...
Они возвращались из садика.
Борька, лучший друг, опережал Генчика почти на два пролета. Конечно, ему папа купил новые кирзовые сапоги, да еще и подковки железные набил. А потому Борька лихо съезжает по раскатанным сбоку лестницы ледяным дорожкам. А Генчик в своих валеночках отстает.

Везет же Борьке! У него папа военком, офицер, а у Генки юрист. К тому же папа болеет и уже давно не работает. Генка за ним ухаживает, потому что маме некогда. Она тоже юрист - адвокат. Мама все время в разъездах по колхозам и шахтам. Или сидит в своей юрконсультации.

Однажды мама Белла взяла с собой Генальку на выездную сессию суда в колхоз. Генке запомнился дом культуры, выкрашенный голубым, и красный уголок, который был почему-то не красным, а желтым. Все его стены были увешаны портретами. На самом большом - страшный бородатый дядька с огромной кучерявой шевелюрой, похожий на Карабаса Барабаса. Рядом лысый дядечка, похожий на Дуремара. И еще много других.
Генка полчаса сидел тихо, пытаясь выяснить, кто из какой сказки.

Потом портреты ему надоели, и он стал разглядывать зал. В зале сидели обыкновенные тетечки и дядечки. Тетечки с сумками, в деревенских платочках. Дядечки в серых и черных мятых пиджаках, покуривали в рукав. Противно пахло папиросами.
На сцене сидел важный дядя в странной одежде, сбоку стояла лавка, и там сидел грустный человек. Рядом стояли два милиционера. В Генкином садике воспитательница Анванна* всегда ставила провинившихся детей в угол. Генке тоже доводилось там стоять. Чаще всего за то, что он всегда и везде опаздывал. Наверное, милиционеры тоже провинились. Потому что все сидели, а они стояли.

Генчику надоело сидеть. Хотелось подойти к маме, которая сидела в переднем ряду, почти рядом с грустным дядечкой. Но мама так шикнула на него, что Гена понял - нельзя. Заняться было решительно нечем, и поэтому Генка начал крутиться и мучиться. И вдруг он увидел пианино. Оно стояло за занавесом сбоку сцены, только черный уголок выглядывал. Генчик встал и, прижимаясь к стеночке, шажок за шажком стал продвигаться к сцене. Вот он уже рядом, поднимается по ступенькам, проходит за занавес и осторожно поднимает крышку пианино. Уф! Никто не кричит. Генка трогает клавиши пальчиком. Тихонько-тихонько. Потом еще раз. И начинает петь любимую папину песню:
-Ах, зачем эта ночь так была хороша?
Не болела бы грудь, не страдала б душа.
И вдруг понимает, что поет во весь голос. Потому что зал грохочет. Хохот стоит вперемешку с икотой. Мама Белла выводит его со сцены за ухо. Обидно!
Слезы готовы брызнуть из глаз.
***
Борька уже на три пролета опережает Генчика. А еще друг называется! Но Бориска оглядывается и понимает, что Гек, как он его называет, обиделся, а потому останавливается и возвращается к другу. Обиды забыты, они обнимаются и начинают горланить "По долинам и па-а взго-о-рьям, шла дивизия впе-е-ред".
 
Ну вот и окончен спуск. Лестница уперлась в мостик, переброшенный через овраг. По дну оврага тянутся рельсы. Справа бункеры шахты 9-бис, под которыми стоит товарный поезд. Уже загружается последний вагон. Можно, конечно, безопасно перейти пути по мостику, но Бек и Гек, взявшись за руки, разгоняются и, нарочно упав на спину, съезжают к рельсам, там вскакивают и на четвереньках, как два медвежонка, вскарабкиваются по скользкому противоположному склону, оглядываясь на готовый тронуться поезд.

Дальше дорога ведет мимо шахтоуправления, но Бек предлагает:
- Гешечка, а давай мы через шахтный двор. Так короче.
Генка шмыгает замерзшим носом, важно кивает, соглашаясь:
- Давай. Тогда пошли через бассейны. Чур, я первый проедусь!
 
Бассейны - это отстойники шахтной воды. Там рядом есть что-то похожее на высоченную беседку, а в ней душ из множества труб и трубочек. Зимой там фантастически красиво. Пар стоит густой, как сметана, а сквозь него то тут, то там проглядывают огромные, полуметровой толщины сосульки. Все трубы, трубки и трубочки в пушистом с виду, но колючем на ощупь, сверкающем всеми цветами радуги, инее.
- Ладно, так и быть. Только тогда будем соревноваться, кто дальше по бассейну прокатится.

Вот и бассейны. Четыре длинных, метров по двадцать, прямоугольника. Шириной метров по четыре. Один, самый горячий и никогда не замерзающий, укрыт паром. Второй и третий покрыты льдом с проталинами. Последний, как ледяное зеркало.
Генчик, как более тяжелый, осторожно спустился на лед у кромки четвертого бассейна. Постоял. Потом слегка попрыгал. Все нормально. Прыгнул изо всей силы - ничего.
- У-р-р-р-р-аааа! Давай! Как договорились, я первый.
Он выбрался на берег, разогнался и вж-ж-ж-ж. Проехал метров десять, почти до середины бассейна.
- Давай, Бек!
Теперь Борик отошел в два раза дальше, чем Генка и тоже - вз-з-з-з-з. Звук другой из-за подковок на сапогах, и Генка снова почувствовал легкий укол зависти.

Вдруг звук изменился, в него вмешался какой-то свист, сменившийся легким потрескиванием. Генка с ужасом увидел, как поверх льда выступила чернильного цвета вода, и Борькины новые сапоги все глубже стали погружаться в эту черноту. Трах! Трах! Треееессь! Лед разломался на куски, и Борька по шею оказался в воде. Его пальто вздулось пузырем и удержало детскую голову на поверхности.

Генчик хотел закричать, но горло перехватило, и он не смог выдавить из себя ни звука. Зато над шахтным двором повис Борькин крик. Сполошное а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Этот крик подхлестнул Генку, и он заметался вдоль берега бассейна. Нет, ни с одного берега он не мог достать до друга.
- Боречка, Бек, миленький! Не тони, держись! Я сейчас.
Генка оглянулся в поисках хоть чего-нибудь, чем можно было бы дотянуться до Бориса, но вокруг расстилалась белая, будто подметенная, гладь слегка уже покрытого ледяной корочкой снега. Нет ничего!
 
Генка не замечал, что плачет. Только вокруг все стало расплываться перед глазами, превращаясь в дымку. И тогда он решился. От взрослых слышал, или в каком-то фильме видел, как поступают в таких случаях. Расстегнул негнущимися замерзшими пальчиками пуговицы пальто и лихорадочно, подпрыгивая от нетерпения, стал стаскивать его с себя. Пальто стягивалось с трудом, но он все же вывернулся из него и бросил на лед.

Было жутко. Сердце дико билось где-то у горла. Но рядом тонул друг, и он решительно, но осторожно лег на пальто. Оттолкнулся от берега и сдвинулся вместе с пальто на несколько сантиметров. Потом еще. И еще. Лед прогибался к центру, где Борькина голова то исчезала, то появлялась. Борька пытался ухватиться за край льда, но руки соскальзывали, и тогда он вновь погружался прямо с головой. Генка смотрел в его огромные от ужаса глаза, и повторял:
- Я уже, я сейчас, потерпи минуточку.
Как будто Борька действительно мог потерпеть.

Еще сантиметр, еще. Пальто под Генкой стало намокать, но он не замечал этого. Он видел только Борькины глаза. Уже оставалось сантиметров тридцать, сорок. Он протянул руку, но дотянуться не смог. Тогда Генка сполз с пальто немного назад, и осторожно вытянув его из-под себя, подтолкнул вперед. Борька тут же уцепился за один из рукавов. Генка отполз еще немного и потянул пальто на себя. Лед возле Борьки снова проломился, но зато он стал на несколько сантиметров ближе к берегу. Генка повторил маневр. И снова Борька приблизился к берегу.
Какие-то полтора метра до берега казались километрами. Но вот Генка ногами натолкнулся на твердое. Теперь дело пошло быстрее. Еще минута, и он на берегу.
Самым трудным оказалось вытащить Бека на берег. Он весил целую тонну. Особенно его одежда. Но они справились.

В Генке проснулись родительские чувства. Он сейчас был Борькиной мамой и Борькиным папой. Непререкаемым голосом приказал:
- Раздевайся!
Помог стащить мокрые вещи, потому что Борькины пальчики не слушались. И вот лучший друг голенький, посиневший, скорчившийся, со стучащими зубами, стоит на берегу снежной равнины, рядом с черной, проломленной его телом, дорожкой во льду. Схватив широкий шарф, связанный мамой, Генка принялся растирать это беззащитное, дрожащее тельце. Потом стащил с себя куртку от лыжного костюма, натянул её на Борьку.
 
- Бек! Бежим!
Схватив того за руку, потянул за собой. Сначала медленно, потом все быстрее, согреваясь от бега, две нелепые полуголые детские фигурки мчались по пустым улочкам городка Снежное.
 
До дома они добежали за несколько минут. Папа лежал в своей комнате и потому не заметил как дети пробрались в ванную.Генка напустил в ванну почти кипяток. Благо у них над печкой был приварен железный бак, труба из которого проходила прямо сквозь плиту. Если печка топилась, в баке всегда была горячая вода. Они влезли вдвоем в ванну, как были, один в куртке, а другой в штанах, обнялись и так сидели по подбородок в воде.
И только сейчас Борька вдруг заговорил:
- Пальто жалко! Из-за тебя всё! Мы же оба пальто там оставили. Меня теперь папа убьет за него!
А Генка ответил:
- Не трусь. Я же сын юристов. Моя мама адвокат. Это значит защитник. Она пойдет к твоему папе и защитит нас.
* Анванна - Анна Ивановна.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/04/1278