Это важно всем

     В голове все эти дни был полный сумбур и неразбериха. Не буду врать, что все случилось совсем неожиданно. Маме было восемьдесят шесть лет и, кажется, не было уже болячек на свете, которых бы не было у нее. Очень болели суставы рук и ног. Любое движение, действие вызывало боль. Из дома она уже не выходила, но по дому с трудом передвигалась. Она всегда пыталась что - то делать. Помыть посуду за внуками, погладить белье, вымыть пол, ухаживать за цветами, заштопать дырки на одежде, на носках.
    Я ворчал на нее за это, говорил, чтоб она не мучилась. Получалось уже плохо. Глаза не видели, руки не слушались. Внуки сами уже совсем взрослые, а заштопанные вещи все равно никто носить не будет. Но понимала и она, и я, что делает мама это не столько для кого - то, хотя любому человеку необходимо чувствовать свою полезность, но больше для себя. Надо ей чем - то заниматься.
    Она вышла из того предвоенного поколения, на долю которого пришлось голодное, нищее детство. Тиф, дизентерия и другие болезни, которые буквально выкашивали их, слабых детей. Смерти соседей, подружек, брата - вот такие воспоминания остались у мамы о детстве. И, конечно, голод. Потом Великая война. На фронте, по-малолетству, не была, но  каторжный труд на полях, в бригадах таких же подростков, собиравших последнее для фронта, испытала в полной мере. И опять голод. Голод страшный. Она не могла без слез вспоминать. Семилетку заканчивала уже после Победы. Уже была за партой переростком, но учиться очень нравилось, а главное получалось. Посоветовали ехать в область, учиться на ветеринара. Для той глухой российской деревеньки, откуда была мама, это был предел мечтаний и верх образования. Поехала. Одна девочка восемнадцати лет, в чужом послевоенном городе, без помощи, без поддержки. Даже представить не могу, а  мои дети, тем более что ей пришлось пережить и испытать, пока училась. Но выучилась. Ровесницы давно повыходили замуж. А она только проходила обязательную тогда отработку после учебы, опять же вдали от дома, от родных.
    А еще, там, на практике, работая в больнице, видела работу врачей. В белых халатах, в стерильных повязках и перчатках, они казались крестьянской девушке небожителями, которые иногда опускаются на эту грешную землю, чтобы помочь людям. И зародилась мечта стать, как они. Теперь уже ни голод, ни страх, ни уговоры родителей, ничто не могло остановить. И снова подготовка, поступление и еще шесть лет учебы в медицинском институте. Когда закончила, ей было уже тридцать три. Возраст Христа. Только начинала жить. Познакомились с отцом. Поженились. У них удивительно схожие судьбы. Отец был постарше на три года. Тоже родом из глухой деревеньки в Курганской области. В 1943-м, семнадцатилетним, был призван на фронт. В 1945-м ранен под Кенигсбергом. После войны, уничтожив документы об инвалидности, потому что ему было всего двадцать лет, пошел служить в милицию. А что было делать еще? Образования не было, только и успел, что послужить. А война то закончилась. И неизвестно, что было бы дальше, но здоровье начало подводить. Ведь не было, практически, правого плеча целиком. Уволили. Задумался. И пошел на экономически факультет института. Работал и учился. В общем оба моих родителя свою судьбу сделали сами, своими руками. Маме было тридцать семь, отцу сорок, когда родился я.
    Жизнь так сложилась, что сразу после окончания школы, я уехал из родного города, от родителей и поступил в военное училище. На последнем курсе женился. И после выпуска, лейтенантом, уехал с женой к месту службы. Виделись мы с родителями редко, поэтому в отпуск ездили только на родину. И отец, и мама гордились мной, нашей семьей. Когда у нас родились дети, родители, конечно, помогали, как могли, но все же возраст и расстояние сделали свое дело. Деда внуки вообще не помнят. Он умер, когда старшему сыну было полтора годика, а младшего вообще еще не было. С бабушкой они стали общаться, когда мы вернулись в свой город после увольнения на пенсию. Все это время мама жила одна. А внуки уже выросли. Сами. Без нее. Уважать, конечно, уважали. А вот любви к бабушке уже не получилось... И никого мама не винила. Иногда вздыхала тяжело, опустив на колени свои натруженные, с вздутыми венами и распухшими суставами, руки.
    В тот день, жена возвращалась из отпуска, с юга. Я встретил её в аэропорту, привез домой. Все были рады. Немного возбуждены от встречи, но все было, как всегда. Бабушка наша тоже была веселая. Вечером мы все поужинали вместе, жена рассказывала, как отдохнула. Потом потихоньку разошлись по своим комнатам. Мы разговаривали, когда мама снова пошла на кухню. Было одиннадцать вечера. Захотелось ей арбуза. Жена сходила к ней, помогла отрезать кусок, что - то спросила, мама ей что - то ответила. Жена вернулась ко мне в спальню.
Потом звук глухого удара. Я пошел на кухню. Мама лежала на полу. Вдвоем с сыном мы усадили ее на стул, задавая какие - то вопросы, обнаружив большую гематому на голове. Прямо на стуле перенесли в ее комнату на кровать. Она еще была в сознании, пыталась отвечать на вопросы. Мы вызвали "скорую". Она долго не ехала. Речь мамы становилась все более невнятной. Если бы я мог знать, что это последнее, что я вообще от нее услышу… Наконец, она совсем потеряла сознание. Тело судорожно шевелилось: мышцы рук и ног конвульсивно сокращались. Что делать, было не ясно, "скорая" не ехала. Это были самые страшные минуты. Хорошо, что семья была рядом...
Дальше, как во сне. Какие - то невнятные действия врача и мальчика помощника со "скорой". Вызов "неотложки". Вынесли в машину. Я не знал, куда везут, и поехал следом. Они включили сирену. Я не отставал. Один перекресток "неотложка" проехала на желтый свет светофора. Я выскочил следом уже на красный свет. Дорогу переходила женщина, уже немолодая. Она вскрикнула от испуга и неожиданности, вскинула, защищаясь, вверх руки. Я чертыхнулся, уворачиваясь от столкновения... Успел… Больница, приемное отделение, первое обследование, диагноз - инсульт, реанимация. Не операбельна. Через сутки палата интенсивной терапии. Туда уже пустили. Инсульт головного мозга, кома, подключение к аппарату искусственного дыхания. Состояние тяжелое, но стабильное.
    Я молился. Врачи сказали, что так, как было, уже не будет. Здоровье не вернуть. Я молился, чтоб осталась жива. Молился Богородице. Ведь она тоже мать. Мо-лился Христу. У него ведь тоже была мать. Он все поймет. И поможет. Я заказывал заздравные службы каждый день, ставил свечи. Хорошо, что есть храмы. Один раз я очень торопился в больницу, но зашел в нашу местную часовню помолиться, поставить свечу, заказать службу. Очень хотелось привести в порядок мысли. В повседневной суете это не удавалось. Я стоял перед иконой Богородицы, крестился, а мысли разбегались, и я никак не мог сосредоточиться. Я думал о том, что я молюсь, чтоб мама была жива, осталась со мной. А она? Как будет ей? Я не мог отделаться от мыс-ли, что сам, я бы не хотел жить, прикованным болезнью к постели. Значит, для себя не хочу, а для мамы прошу. Расстроенный, торопясь, я пошел на выход. Механически достал из кармана оставшуюся мелочь, пересчитывал её, хватит ли на автобус до больницы и обратно. И здесь ко мне пристала попрошайка. Какая - то алкоголичка. Она была не трезвая. Врала без выдумки про пожар, про то, как детям нечего есть. По ней было явно видно, что кроме, как опохмелиться, ей больше давно уже ничего не надо. Вся какая - то мятая, неопрятная, с темными кругами под глазами и опухшим лицом. Лицо, кстати, показалось знакомым, но вспоминать было некогда. Я начал стыдить ее и со словами: "А ты знаешь, что у меня произошло? Ты думаешь, что только у тебя несчастье? Самому бы кто добавил"- пошел почти бегом на свою остановку.
    В больнице я проводил почти все время. Это совсем другая жизнь, но не мог по - другому. Я познакомился с персоналом больницы: врачами, медсестрами, санитарками. Я видел, как они "пашут". Не все конечно. Но большинство. Это адский труд. Конечно, они рады, когда за "лежачими" приходят ухаживать родственники. Ведь рук на всех не хватает. С нами в палате было ещё двое. Юноша таджик ухаживал за отцом. Инсульт у отца случился прямо во время рейса маршрутки, на которой он был водителем. Слава Богу, никто больше не пострадал. Нам, русским сложно жить на родине, но иностранцам в России не просто сложно, а фактически законно невозможно. Еще лежала женщина Татьяна. Любимая жена и мама, она приехала в наш город в гости к дочке. Коварная болезнь никого не жалеет. Прямо в гостях это и произошло. Ее инсульт осложнен диабетом. Дочь Марина взяла отпуск и неотлучно была с матерью днем. Вечером ее сменял отец Николай Григорьевич, и находился с женой до утра, пока его не сменяла опять дочка. Конечно, мы тоже, те, кто приходил ухаживать за своими близкими, быстро познакомились и помогали друг другу.
    А помогать надо. Поначалу, я вообще ничего не умел, не знал, не понимал. Но человек, если хочет, может всё. Марина, по основному образованию, была медсестрой, и вместе с местными медсестрами, они терпеливо разъясняли мне разные нюансы и тонкости. Как всем известно, именно в мелочах скрыто самое главное. Сложностей ухода за лежачими больными много.
    Когда человек без сознания, он как маленький ребенок. Мозг получил сильный удар и, чтобы сохранить главное - жизнь, "отключил" «второстепенные» функ-ции. Надо массировать язык, чтобы учиться глотать, чтобы потом научиться само-стоятельно кушать, чтобы потом учиться шевелить губами, чтобы потом учиться го-ворить, чтобы восстанавливались связи мозга, и мозг учился снова управлять орга-низмом. Это теория. На практике, когда человек не может сам дышать, сходить в туа-лет, вообще шевелиться, он без посторонней помощи просто умирает. Так уж мы, люди, устроены, что всю жизнь мечтаем полежать подольше, отдохнуть. Но лиши  нас движения, положи горизонтально, и мы сразу погибаем. Не работают мышцы, передавливаются нервные окончания, теряют проходимость сосуды, в том числе и мозга.
    Меня научили правильно мотать эластичными бинтами ноги против отеков. Менять "памперсы" и пеленки. Обрабатывать полость рта от инфекций, растрескивания и стоматита. Кормить через зонд, делать массаж рук и ног, каждого пальчика по-отдельности и всех вместе. Делать физические упражнения. Ухаживать за кожей, соблюдать гигиену и проводить противопролежневую обработку и мероприятия. А, думаете, повернуть на кровати полностью расслабление тело легко? А просто подтянуть наверх, если тело "сползло" вниз, и ноги упираются в спинку кровати? Уверяю Вас, какой бы силой Вы не обладали, в одиночку Вам это сделать очень нелегко. А это надо делать ну хотя бы каждые два часа. Я приходил утром, а вечером в девять - десять часов уходил. А с утра все снова. Но это надо делать. Я уверен, они чувствуют присутствие близких людей, что их не бросили, что их любят... И тогда, если Бог дает, идут на поправку. Татьяну положили на неделю раньше, а через неделю пребывания там мамы, я уже видел, как она разговаривала глазами с Мариной, отвечая на вопросы. Это подбадривало, придавало сил и оптимизма.
    Научили меня "присаживать" маму на кровати. Приходили врачи, и мы осторожно поднимали ее, придавая телу сидячие положение. Это очень важно для лежачих больных. Обычно, они именно в такие моменты собираются и показывают что-то новое. Мама открывала глаза и... Всё. Больше ничего. Но духом мы не падали. Я постоянно повторял, что я здесь, рядом с ней, что - то рассказывал, хвалил за успехи, убеждал, что все будет хорошо. Первый раз я услышал, что происходит какое - то чудо, когда однажды утром увидел маму отключенной от аппарата искусственного дыхания. Мама дышала. Сама! При этом насыщение крови кислородом было очень хорошим.
    В этот день я молился с хорошим настроением. Молился Богородице, и пер-вый раз попросил, не просто, чтоб мама была жива, а чтоб пришла в себя. Пусть многому надо будет учиться заново, но я смогу, я справлюсь. А вот вернуть сознание не в моих силах. И я просил о чуде...
    Через несколько дней я усвоил все уроки. Сестры считали меня уже опытной сиделкой, а санитарок я звал на помощь один - два раза в день, справляясь с остальным самостоятельно и помогая соседям. Присаживал я уже самостоятельно, по два - три раза в день, иногда обращаясь за помощью, чтобы лучше "отхлопать" спину или обработать от пролежней смесью из водки и шампуня. Я постоянно делал массаж языка и собирался уже с разрешения врачей подкармливать мясом, которое мама всегда любила.    Так прошли двенадцать дней, к концу которых я твердо верил, нет, я знал твердо, что всё будет хорошо.
    В тот день все было также. Занятый, я не заметил, как время уже подходило к двум часам дня. В это время надо перевернуть на другой бок. Я уже было собрался это сделать и убрать на это время с пальца датчик, но цифры на мониторе мне совсем не понравились. Я пошел позвать врача, но он был на обеде. Я сказал сестре, и по ее виду понял, что - то не так. Она попробовала откачать жидкость, но лучше не стало. Врача срочно разыскали. Меня и всех ухаживающих попросили покинуть палату.
    Что именно они делали, я, конечно, не знаю. Но когда разрешили войти, ма-ма снова была подключена к аппарату. Это был кризис. Меня позвали к врачам и сказали, что это конец. Что осталось буквально несколько часов, что надо позвать родных проститься. Я так и сделал. Но поверить врачам не мог. И остался на ночь. Пульс был слабый, около пятидесяти - шестидесяти ударов в минуту. Дыхание тяжелым. Насыщение крови кислородом плохое.
 Я держал маму за руку, не выпуская. Я говорил с ней, просил, чтобы она боролась, чтобы ничего не боялась, что я ее не брошу и еще что-то, чего я уже не могу вспомнить. Иногда, я плакал и говорил, что один я не смогу справиться, что мне очень нужна ее помощь. Просил прощения. Снова плакал и снова брал себя в руки. В другой руке у нее была любимая иконка Богородицы. Я не делал никаких упражнений, я просто гладил руку и молился.
    Около часа ночи я вздрогнул, почувствовав чей - то взгляд. Мама смотрела на меня и даже, как мне показалось, улыбалась. Я плакал, как маленький мальчик, я целовал мамины глаза, лицо, руки. И снова плакал. Я стал говорить, задавая вопросы. Мама отвечала, медленно закрывая глаза. Я спрашивал, что она чувствует. Что ее беспокоит, где болит, что она хочет. Я говорил, что очень люблю ее. И она закрывала глаза. Я просил простить меня за все, простить всех нас, и она снова закрывала глаза. Один раз она ответила "нет", не закрыла глаза, когда я спросил страшно ли ей. И посмотрела очень спокойно. Это было настоящее счастье пообщаться через столько дней. Счастье и чудо. Так прошло около получаса. Я видел, что мама устала. Я ей сказал, что она настоящий боец и молодчина. Что теперь мы будем общаться каждый день, и чтобы сейчас она отдыхала. Она закрыла глаза и заснула, как засыпает здоровый человек. Дыхание было ровным и спокойным. Пульс около девяноста ударов. Давление в норме. Я продолжал держать ее за руку и молиться. Но сейчас я просил о полном выздоровлении. Я просил Бога и Богородицу сделать настоящее чудо, подарить полное выздоровление, чтобы мама больше не страдала, чтобы прожила еще, сколько Бог даст, в окружении любви, заботы.
    Утром я опять услышал о чуде от медсестер, после того, как врачи сделали обход. Заниматься пока не рекомендовали, поэтому днем я съездил домой привести себя в порядок. Вечером тоже ничего нового не произошло. Врач, делающий массаж языка, очень удивилась тем хорошим изменениям, что произошли, и очень хвалила нас с мамой.
    Надо было обязательно поговорить с врачами. Что они думают, и что нам делать дальше. Утром я поехал в больницу раньше обычного, благо пропуск мне выдали круглосуточный. Было очень холодно. Порывы ветра были такие сильные, что не давали идти. Центральный вход был просто закрыт и, постучав и немного подождав для приличия, я рванул к приемному отделению. За первой аркой в лицо бросило снегом. Я очень удивился и не сразу вспомнил, что лето то давно прошло. На дворе октябрь. Кажется второе число. Второго октября раньше отмечали день рождения отца…  Одет я был, явно, не по погоде и припустил бегом. За поворотом здания чуть не наступил на спящего алкаша с костылем. Обалдеть! Тут трезвый не знаешь, за что хвататься, ничего не успеваешь, боишься заболеть, а он с самого утра уже принял и теперь валяется, на целый день свободен. И ведь ничего таким не делается! И, главное, под самыми окнами больничного приемника. Надо будет сказать им, на всякий случай. Но всякий случай сделал так, что через минуту я забыл обо всем. Объяснив дежурной в приемном отделении, что я к тяжелой больной, показав круглосуточный пропуск, я был послан ею далеко и надолго. После довольно громких разбирательств она послала меня искать охранника, который, якобы может решить проблему. Я кинулся искать охранника. Нашел его, хрен знает где, чтобы он рассказал мне, что это не его обязанность, а дежурной по приемному отделению. И наотрез отказался сходить со мной к этой дежурной. Тоже служивый в прошлом. Я начал закипать и багроветь. Видимо что - то было в моем взгляде, что заставило его пойти со мной и открыть дверь... Эх! Братья - славяне! Земляки! Нас приучили, что жизнь человека ничего не стоит. Мы не бережем друг друга, не ценим, не помогаем. До поры, пока не попадем к другим людям, с другим воспитанием, другими традициями, другим языком. Тогда отчетливо начинаем понимать, что именно мы не берегли и как, на самом деле, это важно...
    Данные монитора были хорошими. Я  успел поменять пеленки и памперсы, помассировать маме ноги и замотать их бинтами. Жена купила маме мясного детского питания, и я решил покормить ее сразу, не откладывая. Получилось не очень хорошо, первый блин всегда комом. Я не расстроился. Пришли врачи на обход. Узнать что - то новое не получилось. Они явно не могли объяснить происходящее, но придерживались осторожного оптимизма. Потом пришла наша массажистка. Я рассказал про кормление мясом. Мы решили попробовать вместе, и на этот раз получилось лучше. Нас с мамой снова хвалили, и уверенно было сказано, что скоро обязательно мама будет кушать. Сама. Обязательно будет. С "физруками" мы не занимались, поэтому только переворачивались с боку на бок. Я старался не выпускать маминой руки. Время до обеда прошло спокойно.         Выписали домой соседа таджика. Марина вышла на работу, Николай Григорьевич тоже вынужден был уехать домой по делам. Что поделаешь, жизнь ведь не остановишь. Я как будто остался без близких людей. Так я привык к ним. Общая беда быстро сближает людей. И вообще видно же какая это замечательная семья, и какие прекрасные люди. Накануне  Татьяне наняли сиделку. Мы познакомились. Опытная, конечно. Но, прости Боже, разве за деньги ухаживают также, как ухаживают, если любят человека?
    Внешне ничего не изменилось, но монитор стал показывать ухудшение. Я позвал врача. Врач покудесничал что-то с аппаратом. Параметры улучшились. За прошедшие дни я привык к деятельному уходу, нынешнее бездействие меня раздра-жало. Мне казалось, что перестав заниматься, мы невольно откатываемся назад. Я пошел поговорить об этом с врачом. Я спросил, можно ли начать снова присаживать. Она ответила, что можно, если хочется. И добавила, что, если я хочу, то маме можно все. Ответ мне не понравился. Не было в нем конкретности. Нельзя было составить план действий. План на будущее.
    Когда я вернулся в палату, монитор показывал черт знает что. И по виду было понятно, что дело плохо. Я опять рванул за врачом. Его на месте не оказалось. Я поднял на ноги начальника, медсестру... Когда мы вместе вбежали в палату, монитор монотонно и равнодушно подавал сигнал тревоги. Высвечивалась какая - то незнакомая надпись красным цветом. "Пульс не прослушивается"- разобрал я. Глаза сами остановились на часах. Четырнадцать часов пятнадцать минут.
    Дальше все смутно. Какие - то уколы, капельницы, притащили чемоданчик с электродами. Мне сказали выйти из палаты. Я стоял в коридоре. Мимо ходили люди, как всегда суетились, хлопотали, переживали. ЖИЛИ. Но я знал, что время - то уже пошло другое. Время БЕЗ мамы.
    Потом я увидел, как палата открылась, и из нее начали все выходить и выносить аппаратуру. Я зашел. Аппарата искусственного дыхания не было. Монитор был отключен. Видны были на теле следы попыток реанимирования и крови от убранных зондов, трахеоскопа и подключичной системы. Я закрыл маме глаза. Всё. Четырнадцать часов сорок пять минут...
   Зашли медсестры и санитарки. Стали готовить в морг ТЕЛО. Здесь я был уже не нужен. Позвонил жене, сказал про маму, попросил приехать. Врачи что-то говорили о справках. Голова не соображала. Ведь только недавно, сегодня, были какие - то планы, вопросы, надежды. И вдруг ВСЁ. Уже ничего этого не надо. Сходил в похоронную службу. Холодно. Жена задерживалась. Ноги привели в церквушку при больнице. Купил свечку. В церкви не было никого. Холодно и одиноко. Вдруг понял, что не знаю, что делать. Я же ставил маме свечи за здравие. Зажигал, ставил у иконы Богородицы и молился ей или Христу. Заказывал заздравные службы. Специально ездил в главный храм города поклониться привезенной Иконе Богородицы. У меня была надежда. А теперь как? И вообще, какой смысл молиться теперь? Чуда не произошло. Мамы нет. К этому надо еще привыкнуть. А все остальное не имеет значения.
    Так, в раздумьях, со свечой в руке, я прошел к стене и сел там на лавку. Сколько я так просидел не помню. Я просто ждал, когда приедет жена. А может, зай-дет кто-то из служителей и разъяснит мне, что надо делать. Но никого не было. И тут я увидел распятого Христа и зажженные свечи перед распятием. Они были в таком закутке за стеной, что я ни разу их не видел раньше. Да и сейчас не сразу заметил. Рука со свечой сама потянулась. В колеблющемся свете разглядел наклеенную на стене молитву:
Упокой, Господи, душу рабы  твоей...
И всех православных христиан,
Прости им все прегрешения вольные и невольные
И даруй царствие небесное.


Автоматически повторил несколько раз. Но мысли были где-то далеко. Зачем мне это? А маме зачем? Обманули в самых лучших чувствах. Да, никто ничего не обещал. Но ведь я хотел и просил. Мама боролась. Мы надеялись. Надеялись на чудо. А ничего не произошло. В чем смысл? Какая задумка у тебя, Господи?
    Вечер прошел в раздумьях и разговорах о предстоящих похоронах и звонках родственникам и знакомым. Заснул сразу, усталость прошедших дней сказалась.
    Утром без всякого желания я зашел в нашу часовню около дома. Людей было мало. Служба еще не началась. Наверно я надеялся встретить батюшку и поговорить с ним. Рассказать, что произошло, и какие меня одолевают мысли. Передо мной стояли мужчина и женщина. Лиц я не видел. Она стояла чуть впереди. Он на расстоянии руки сбоку и сзади. Я хотел было перекреститься, но так и замер с собранными в щепотку пальцами... Я вдруг услышал, что они говорят между собой. Но главное, я понял, что они говорят про меня. Я попробовал подойти к ним поближе. Зашел справа от мужчины. Я увидел его лицо. Мне оно было не знакомо. Мужчина стоял, почтительно склонив голову и закрыв глаза. Рот его был закрыт, губы не шевелились. Но я был уверен, что это именно он говорил в данную секунду женщине, стоящей впереди, очень неприятные слова, касающиеся именно меня.
- Зачем мы здесь? В этой маленькой часовне, посреди России?
- Друг мой, ты прекрасно знаешь, что величина храма и дальность расстояния до него не имеют значения для приобщения к Господу нашему.
- Не хочешь ли ты этим сказать, о пречистая, что мы здесь, чтобы заступиться за этого грубого толстяка, у которого вчера умерла мать?
- Да, именно для этого...
- О, пресвятая, скажи, чем этот маловер заслужил такую честь? Что сделал он такого, что заслужил твою защиту и заступничество перед  Всевышним? Твоя за-щита дорогого стоит. Сколько достойнейших людей в данный момент обращены к тебе и просят помочь донести их слабый голос до престола Господина нашего? А мы подадим твой голос за этого неприятного типа?
- Он любил свою мать...
- Боже мой, о великая, разве это заслуга? Это лишь одна из заповедей. Миллионы людей на Земле имеют это чувство. Больше того, самые большие злодеи, убийцы и богохульники, тем не менее, испытывают самые нежные чувства к своим матерям. Этот факт не может говорить в их пользу и служить им оправданием. Да и не был он хорошим сыном при ее жизни...
- Про что ты говоришь?
- Ей много досталось испытать... А его почти никогда не было рядом. А когда он оказался рядом, часто ворчал на нее, делал замечания, даже поучал иногда...
- А что думает его семья?
- Разное, о мудрейшая, но в основном, считают, хорошо, что она не мучилась, была без сознания...
    Я не мог пошевелиться. Хотел возражать и не мог. Эта женщина, кто она та-кая, почему хочет заступиться за меня и почему у нее такая власть? Был возмущен словами незнакомца и понимал, что он прав и, что он знает про меня все. Как будто книгу читает, или фильм про мою жизнь смотрит. Стало страшно... Кто они такие?
- Скажи, а была ли она счастлива с сыном? Защищал ли он ее? Помогал ли? Слова это важно, но старался ли он сделать ее счастливее? Как бы ей было лучше с ним или без него?
- Тут ты права, о великая, она сильно недомогала в последние годы. Больше всех заботился он. Одной ей тяжелее было бы.
- Вот видишь! А как он ухаживал в больнице, мы все видели...
- Так ведь это он вину свою заглаживал перед матерью, грехи свои замаливал...
- И он получил прощение. Получил прощение для себя и всей своей семьи. Получил от матери еще при ее жизни. Это свято, и не может сейчас быть оспорено ни тобой, ни кем-то другим. А значит, больше и говорить не о чем. Он слаб в вере в сына нашего, но ему известна Любовь. Я сама испытывала его дважды. И дважды он не прошел испытание...
- Величайшая, я взял на себя дерзость позвать его, и сейчас он слышит...
Она обернулась и посмотрела прямо на меня... Это лицо невозможно было не узнать. Это была точная копия маминой иконки... Красивые печальные глубокие глаза заглядывали в самую душу... Губы не шевелились, но слова, тихие и печальные звучали прямо в голове...
- Да, да... Первый раз, я переходила дорогу, когда ты мчался за машиной "скорой помощи" и чуть не сбил меня. Но ты не остановился, не помог мне. Ты промчался МИМО... Второй раз, я приходила к тебе, в образе пьянчужки и просила мелочь. Но ты был так занят, что снова убежал ОТ МЕНЯ и не помог. Молитвы твои были услышаны, мы с сыном говорили о Вас. И СЫН МОЙ хотел уже... но решил сам проверить тебя, в третий раз. Помнишь пьяницу с костылем? Ты не помог ему. Ты прошел мимо Самого... Мы не покидали Вас, мы постоянно были рядом, но ты сам отталкивал нас, маловерный...
    Она провела рукой в воздухе, описав крест, и оба исчезли. Я, наконец - то, осмелился дышать. Громко выдохнул и... проснулся...
    Голова была чистая, ясная. Все правильно, все справедливо. Как бы мне не жалко было маму, но земной, полный испытаний и бед, путь ее закончился. Закончились и страдания. Она сделала для меня все, что могла. А теперь она  со своими родителями, со всеми, кого когда-либо любила и схоронила, с моим отцом в его день рождения. Уже навсегда. Долг исполнен. Я, моя семья, мои дети росли в мире, не зная голода и войн. Это благодаря ей, и таким, как она. Она передала эстафету поколений. Прими, Господь наш, ее в царствие свое. Дальше все зависит от меня. У меня есть еще шанс. Мне дали еще шанс. Спасибо. Но дел много. Надо организовать похороны. Надо рассказать всем, особенно детям, об этом удивительном сне. Но сначала надо сходить в нашу часовенку...
Помолимся... Богоматери Заступнице и Великому Сыну ее...
-
21 - 26 Октябрь 2015