Случайный вальс

          Известие, которое принёс писарь строевого отдела рядовой Айдаргазин, всполошило весь личный состав батальона. Появившись в казарме после дежурства в штабе, он с порога радостно оповестил всех сослуживцев о снятии карантина, который был введён в нашем гарнизоне год назад, запретивший танцы, увольнения солдатам и сержантам из расположения воинской части, а также посещения гарнизона девушками.
         
          Служить ребятам без общения с представительницами прекрасного пола стало «в разы» тяжелее. Не обошлось без самовольных отлучек солдат к девушкам, с которыми они успели подружиться до введения карантина.
          Первое время возник такой «всплеск» нарушений воинской дисциплины, что нарушителям стало не хватать места на гауптвахте и командованию пришлось соорудить дополнительное помещение.
          Помню пламенную речь заместителя командира батальона по технической части майора Попрыжко перед солдатами на плацу: "Поздравляю всех нарушителей воинской дисциплины с открытием нового помещения гауптвахты. Но стремиться посетить его я никому не пожелаю, осмотрел его лично и уверяю вас, что это не Мацеста". Сравнение гауптвахты с курортной местностью в Сочи на Черноморском побережье Кавказа вызвало в строю солдат дружный и громкий смех.
          Зампотеху всегда очень нравилось выступать перед строем, а солдатам слушать его речи, похожие на монологи юмористов-сатириков. Особенно веселились солдаты, когда товарищ майор, увлечённо углубляясь в критику нарушителей Устава гарнизонной службы, «виртуозно» применял «не нормативную лексику». Это было одним из не многих развлечений в гарнизоне.

          Нашему призыву (сотне бойцов из Казахстана) не грозило попасть в «Мацесту» за «самоволку», так как карантин вступил в силу перед нашим прибытием в часть, поэтому мы не успели обзавестись девушками, на свидание к которым нас, тоже, бы неудержимо тянуло.
          Каждый солдат в тайне от всех мечтал хотя бы один вечерок погулять в Белорусском лесу с нежным и ласковым созданием в коротком платьице без рукавов. Можно в кофточке и юбочке, желательно в туфельках, только на не слишком высоком каблучке (который портит фигуру). Одним словом, мы так истосковались по «милой гражданке» (я имею в виду гражданскую жизнь), в которой, когда нам этого хотелось, могли свободно пойти на танцы и, если повезёт, найти себе подругу.

          Поэтому, услышав о долгожданной отмене карантина, и об организации танцев в воскресный день, из уст нашего дорогого земляка Айдаргазина Шамшутдина, мы схватили его, подняли на руки и стали подкидывать вверх.
          Шамшутдин имел средний рост, был стройным, спортивным и подтянутым парнем. Меня удивляло его умение носить военную форму. Любая форма, будь то Парадно-выходная или повседневная ХБ с безупречно чистым подворотничком сидела на нём с той особой щеголеватостью, которая даётся не каждому. Сапоги и солдатский ремень всегда были до блеска начищены. Вот и сейчас, когда мы вволю нарезвившись оставили его в покое, он ловкими движениями заправил гимнастёрку под ремень и моментально обрёл вид образцового солдата с гордой, свойственной джигиту, осанкой.

          Глядя на него нам тоже захотелось заняться подготовкой своей военной формы к предстоящим в выходной день танцам в солдатском клубе, мечтая лишь об одном: не загреметь в наряд в день их проведения.
          Эта неделя для меня выдалась трудной. В наряды я ходил через день, перекрыв все нормативы, поэтому надеялся, что мои командиры учтут это и предоставят мне отдых в воскресенье.
          С детства я очень любил музыку и танцы. В третьем классе родители купили мне баян и отвели в Душанбинский Дом Офицеров Советской Армии (так как в то время наша семья проживала в Таджикистане). В нём было много различных кружков и курсов, по окончанию которых выдавались настоящие дипломы и сертификаты.

          Учился играть на баяне я с большим удовольствием, принося в жертву занятия футболом, баскетболом и просто возню с пацанами во дворе. Девчонки в этом возрасте держались обособленно от нас, со стороны любуясь самыми ловкими, сильными и смелыми мальчуганами, заранее подбирая себе спутников жизни.
          Каждый из нас, догадываясь об этом, «лез из кожи», чтобы отличиться перед своей «Дамой сердца». На футбольном поле пацаны отчаянно рвались к воротам соперников в стремлении забить самый красивый гол. «Ломали» свои головы над классическими дебютами на шахматной доске… А, когда «Дама» покоряла сердца двух и более «рыцарей», они вступали в схватки за обладание её «руки и сердца», чаще всего это были кулачные бои до первой крови (побеждал тот, кто первым разбивал нос сопернику).

          Первый физический контакт с девчатами, как правило, осуществлялся во время танцев на школьных вечерах.
Помню школьный актовый зал (а в это время мы уже жили в моём родном городе Павлодаре) подготовленный для танцев под духовой оркестр, в составе которого были три ученика из нашего класса. Толик Храпов играл на трубе, Витёк Николайчук на кларнете, а очень симпатичный парень «Жорик» или «Жорж» (так мы любили называть Володю Журавкова) играл на ударном инструменте.
          В душе я им по-хорошему завидовал, хотя сам играл на баяне в оркестре русских народных инструментов, которым руководил прекраснейшей души человек - Герлейн Иосиф Давыдович.  Он организовывал выступления нашего оркестра на радио и в Дворцах культуры. Репертуар подбирал самый различный. Особенно я любил свою партию в полонезе № 13 ля минор «Прощание с Родиной», более известный как «Полонез Огинского», написанный польским композитором Михаилом Клеофасом Огинским в 1794 году.

          Иосиф Давыдович доверял мне короткую сольную партию: красивый перебор во второй части произведения. Как волшебник мановением своей дирижёрской палочки он мгновенно останавливал звуки, издаваемые всеми оркестрантами, и, той же волшебной палочкой, выводил меня из состояния мучительного ожидания момента начала своего сольного исполнения.
В это время я испытывал огромную ответственность, на мой взгляд, сопоставимую с действиями минёра, который, как всем известно, ошибается только один раз в жизни. Если бы мои пальцы споткнулись о клавиши при проигрывании перебора, я подвёл бы весь наш оркестр и глубоко уважаемого мной руководителя-дирижёра Иосифа Давыдовича.

          Мой первый подход к школьнице, для приглашения её на танец, навсегда сохранился в моей, как сейчас говорит "продвинутая" молодёжь, «memory» (памяти). Духовой оркестр исполнял уже третье произведение из жанра танцевальной музыки, а все парни и девушки продолжали сиротливо прижиматься к стенам зала. Оркестранты старались изо всех сил дуть в мундштуки своих инструментов. Руководитель оркестра - солидный мужчина, не удержался и, тоже, принялся старательно играть на трубе.
          «Барышни» томились в ожидании приглашения на танец и были не виноваты в том, что в школьную программу не были включены уроки танца, на ровне с уроками пения.

          Парней худо-бедно, хоть немножко, научили брать ноты голосом, а, вот, танцоры мы были совсем «никакие». Поэтому «кавалеры» в нерешительности бросали короткие взгляды на своих "дам" с удивлением, впервые, замечая, как же они прекрасны!!!
          Девушки, конечно, очень постарались понравиться нам, сделав «неуставные» красивые причёски, подкрасив реснички и губки, одев модные платья и туфли на каблучках. Я не знал кого мне было жалко больше их или музыкантов, уставших и покрасневших от натуги. Мне казалось, что труднее всех было парню, который вёл свою партию на самой большой и тяжёлой медной трубе, называющейся «баритон», несмотря на то, что своими габаритами он очень походил на Портоса из «Трёх мушкетёров».

          Наш симпатяга ударник Жорж был, как говорится, «в ударе». На своей ударной установке он вытворял чудеса. Управляя ножной педалью неистово бил в большой барабан, а палочками виртуозно обслуживал барабаны поменьше. В конце каждой сольной партии Жорик эффектно подбрасывал вверх и ловил свои барабанные палочки, вызывая восторженные взгляды и возгласы у всех присутствующих в зале.
          Мои глаза отыскивали девушку по красивее, а чувство самосохранения твердило: «По Сеньке шапка» - красавица тебе может отказать «и пойдёшь ты солнцем палимый», как у Николая Алексеевича Некрасова из стихотворения «Размышления у парадного подъезда» (1858 г.).
      И захлопнулась дверь. Постояв,
      Развязали кошли пилигримы,
      Но швейцар не пустил, скудной лепты не взяв,
      И пошли они солнцем палимы,
      Повторяя: «Суди его Бог!»,
      Разводя безнадёжно руками,
      И, покуда я видеть их мог,
      С непокрытыми шли головами…
Иносказательно о тех, чьи расчёты не оправдались, кто своих целей не добился, ушёл несолоно хлебавши (шутливо, иронично).

          Все мои надежды на то, что первым осмелиться пригласить девушку кто-то, а не я, улетучились. Поборов робость, большим усилием воли, заставил себя направиться к девушкам. Ощущения были схожие с теми, которые я испытал стоя на краю десятиметровой вышки в плавательном бассейне, перед первым прыжком в воду.

          Подойдя к ним, с удивлением заметил необыкновенную, обаятельную девушку, с длинными пушистыми ресницами. Едва опомнившись от её «колдовских чар», сорвавшимся от волнения голосом, попросил у неё разрешение пригласить на танец. Девушка опустила свои очаровательные реснички и отрицательно покачала головкой.
          Картина маслом! "Девятый вал" Ивана Константиновича Айвазовского. Холст 221*332 см.1850 год.
Кроме шуток, я реально почувствовал себя находящимся среди этой горстки несчастных людей, оказавшихся на обломках мачты, посреди гигантских волн в океане.

          «Не надо было гнаться за красотой», - с огорчением подумал я, но в это время услышал, как подруга красавицы стала упрекать её за отказ мне:
         - Ритка, ты что?.. Глупая!.. Выйди с ним… а то никто из ребят больше не решится пригласить нас на танец, так и простоим весь вечер у стеночки! Ритка, в нерешительности, часто захлопала ресницами, а я, неожиданно для самого себя, проявив не свойственные мне настойчивость и решимость в общении с девушками, схватил Ритку за руку и молча повёл её на середину танцевального зала, приятно ощущая в своей мозолистой от турника и гантелий ладони восхитительно нежную бархатистую девичью кожу. Оказавшись у всех на виду она, оживилась, повернулась ко мне лицом, положила руки на мои плечи, а я положил свои на её тонкую, гибкую талию, и мы начали танцевать.

          Несмотря на то, что расстояние между нами было «комсомольским», то есть не менее 15-ти сантиметров от волнения, вызванного близостью представительницы противоположного пола, путались все мысли.
          В начале я был скован и не уверенно топтался на месте. Выручили мои любимые занятия спортом и музыкой, которые помогли мне сконцентрировать волю и внимание на то, как плавно и размеренно в такт музыки совершает движения моя очаровательная партнёрша. Я, как на тренировке, стал копировать её действия и, вскоре попав в такт, ощутил огромное удовольствие от совместного синхронного передвижения по залу в паре с красивой девушкой, принимая это как награду за проявленную смелость и находчивость.
          В пылу приятных переживаний я даже не заметил «группу поддержки», образовавшуюся из нескольких, танцующих возле нас, пар. Проводив девушку после танца, с чувством искренней благодарности посмотрел на её подругу, которая смогла поддержать меня в трудную минуту. Она окинула меня таким грустным взглядом, что я решил пригласить на следующий танец её.

          Но, как только зазвучала музыка, я увидел парнишку из нашего дома прямиком направлявшегося ко мне и с огорчением подумал, что он послан за мной, а это означало окончание моего присутствия на танцах. Так оно и вышло. Запыхавшийся от бега Андрюха рассказал мне, что ребята нашего двора не поделили что-то с «Алюминьстроевскими» на их катке и зовут меня на подмогу. К началу разразившейся на «чужом» катке драки я постарался успеть, чтобы не прослыть трусом.
          Нас было меньше, и всем досталось сполна синяков и шишек, которые щедро раздавались на этом мероприятии. И, всё же, мы остались очень горды тем, что не дрогнули, не разбежались и даже пробудили чувство большого уважения у своих противников, поэтому они предложили нам пойти на мировую и, конечно же, это дело хорошенько обмыть!

          Разногласия, вылившиеся в такую крупную ссору, были тут же урегулированы, собраны вскладчину денежные знаки и незамедлительно посланы Гонцы в ближайший магазин. Так я попал, как говорится, «С корабля на бал» или «Из огня да в полымя» в глубине души понимая, что за драки, тем более групповые нас могут привлечь к серьёзной ответственности, но что же делать, когда тебя зовут на помощь твои друзья? Ведь не разделив с ними беду ты можешь потерять их навсегда. На этот раз, слава Богу, всё обошлось без тяжёлых травм и вмешательства «блюстителей порядка», да и наша дружба после такой «Баталии» заметно окрепла.
         
          Мой смелый выход на танец обсуждала вся школа. «Победителей не судят», поэтому мне приписывали умение хорошо танцевать. На самом деле оказалось, что я пригласил на танец девушку, которая занималась в танцевальном кружке, поэтому мне удалось так легко и быстро научиться повторять за ней азы танго.

          Всю неделю после танцев и ударов, полученных на катке, я был не в состоянии воспринимать материал, преподаваемый учителями на уроках и, когда они замечали мой отсутствующий взгляд, делал заинтересованное лицо. А мысли мои, словно кони на карусели так и кружились вокруг яркой Ритки и её подруги, обыкновенной, но с загадочной изюминкой, девушки.
         
          Мне удалось найти кружок танцев, в котором занималась Ритка, но её там не оказалось. Я походил немного в этот кружок и случайно, из разговора двух танцовщиц узнал, что её отца, подполковника УВД, перевели на службу в город Гурьев. Она уехала вместе с родителями, даже не успев попрощаться с коллективом.

          У меня не было возможности заниматься одновременно спортом и танцами, поэтому хорошо освоив вальс, который мне очень хотелось научиться танцевать, поблагодарил руководителя кружка, извинился, объяснил ему причину своего ухода и целиком и полностью отдал себя спорту.
         
          Все эти воспоминания вихрем пронеслись в моём воображении, как в современном клипе, приведя меня в состояние приятного ожидания, предстоящего вечера танцев с девушками…
          Мой парадно-выходной мундир был безупречно отглажен, обувь и солдатский ремень блестели так, что в них можно было смотреться как в зеркало.

          И вот настало долгожданное воскресенье! На утреннем построении перед солдатами выступил заместитель командира батальона по политчасти майор Сметанкин. Он официально (под одобрительный рёв всего личного состава) объявил о предстоящем появлении девушек в нашей части и призвал бойцов, в обращении с ними, быть корректными, не уронить высокого звания воинов Советской Армии.
          Затем был оглашён список военнослужащих, заступающих в суточный наряд после ужина, как раз перед началом танцев. Я чуть было не запрыгал от счастья, как ребёнок, когда среди всех перечисленных фамилий, несчастных лишившихся возможности попасть на танцы ребят, моей не оказалось.

          Но незадолго до начала долгожданного мероприятия, общаясь на крыльце казармы со своими земляками, заметил, что из штаба вышел и направился в нашу сторону рядовой Батырханов. Вспомнив о том, что он находится в наряде в качестве посыльного, почему-то решил: «это по мою душу». Предчувствие сбылось. Посыльный подошёл именно ко мне и начал докладывать:
         - Товарищ младший сержант…
         - Вольно… вольно, Данабек! В чём дело? Объясни мне пожалуйста!
         - Вас вызывает дежурный по штабу капитан Аверин.
         - Понятно, земляк… иду… - ответил я, сердясь на себя за то, что проявил нетерпение, не корректно прервав доклад посыльного.

          Капитан Аверин «обрадовал» известием о том, что я заступаю в наряд начальником патруля вместо внезапно заболевшего прапорщика Меженина. В голове почему-то возникли слова песни «Стоят девчонки»: «Сегодня пусть не повезло девчонкам отчего-то. Они статистике назло опять придут в субботу».
          «А, в прочем, так и есть, - подумал я. - Не повезло девчонкам. Такого кавалера - любителя вальса не досчитаются девушки сегодня на танцах». Было очень обидно, что в самый последний момент я, всё-таки, угодил в наряд.
          После ужина все назначенные в суточный наряд солдаты, сержанты, прапорщики и офицеры собрались на плацу для проверки внешнего вида, и знаний «Устава гарнизонной и караульной служб Вооружённых Сил СССР».
          Дежурный по части старший лейтенант Дубинка приказал мне выйти из строя и проверил мои знания обязанностей начальника патруля.
          Хорошо, что перед заступлением в наряд у меня нашлось пятнадцать минут для прочтения касающихся меня обязанностей, поэтому рассказал их без запинки.

          Затем он поставил задачу патрулю не заглядываться на девушек, которые небольшими группами уже начали подтягиваться к солдатскому клубу, бдительно нести службу, наблюдать за поведением военнослужащих, содействовать начальникам и старшим в восстановлении порядка и по их требованию доставлять в военную комендатуру гарнизона военнослужащих, нарушающих воинскую дисциплину.

          После окончания инструктажа, началась наша служба в качестве блюстителей порядка. И, рассматривать мы, к сожалению, должны были не то, как и в чём одеты девушки, а следить за соблюдением правил ношения уставной формы одежды военнослужащими.
          Вскоре до нас донеслись первые звуки танцевальной музыки, возбудив во мне огромное желание очутиться на танцах.

          Чтобы победить соблазн посетить клуб, я повёл патруль подальше от него, но все дорожки гарнизона были пусты и только через открытые двери солдатских казарм были видны дневальные, сиротливо стоящие на посту возле тумбочек с телефонами.
          Музыка слышна была везде. Она звучала всё призывнее и ноги сами понесли патруль к солдатскому клубу. Патрульные были назначены из числа физически развитых солдат, но имеющих вредную привычку. Поэтому, подойдя к беседке для курения возле клуба, они попросили разрешения покурить. Мне пришла в голову крамольная мысль: хотя бы одним глазком взглянуть на танцы.

          Разрешив патрульным сделать небольшой перекур, отстегнул от ремня ножны в которых был штык-нож, снял нарукавную повязку, передал всё это рядовому Жусупову и, назначив его старшим патруля, приказал: никуда не отлучаться из курилки, при возникновении внештатной ситуации немедленно вызвать меня из клуба для принятия мер по устранению нарушения воинской дисциплины.
          Открыв дверь в клуб, битком набитый солдатами и девушками, первым делом заметил прелестное создание, одиноко стоявшее на сцене. Для девчат за кулисами организовали помещение, где они могли бы переодеться и покрасоваться перед большим зеркалом.

          Эта девушка, видимо, немного задержалась и не успела спуститься в зал, как к сцене подошли и встали спиной к ней десятки солдат, преградив ей дорогу. Из-за громко звучащей музыки и сильного шума обратить на себя их внимание она могла не иначе, как только дотронувшись до кого ни будь из них рукой, но не решалась на это и была в полной растерянности.
          Испугавшись, что кто-то сможет опередить меня, кинулся к ней, бесцеремонно расталкивая ребят. Едва не сбив кого-то с ног, протиснулся к самому краю сцены и, оказавшись перед девушкой, протянул к ней руки.

          Принимая мою помощь, она, приветливо улыбаясь, положила свои руки мне на погоны, доверчиво позволила взять её за талию и снять со сцены.
          За эти прекрасные мгновения успел заметить: - «как девушка хороша собой!» У неё «точёная» фигура, очень стройные ножки, красиво уложенные светлые волосы. Поэтому в коротеньком голубом платьице и в красивых беленьких туфельках она была просто не отразима. Я уже не говорю о её приятном лице, выразительных голубых глазах и очаровательной улыбке.
          До чего же мне захотелось станцевать с ней хотя бы один танец, но я прекрасно знал, что во время несения службы во главе патруля мне запрещается вступать в посторонние разговоры и иным образом отвлекаться от выполнения своих обязанностей. Необходимо было, как можно быстрее, вернуться к своим бойцам, но в это время в мощных динамиках зазвучал голос ведущего, объявляющего конкурс на лучшее исполнение вальса.

          Соблазна сильнее чем пригласить эту милую барышню на вальс в данный момент невозможно было придумать. Поэтому, забыв про ответственность, потеряв чувство страха быть уличённым в нарушении Устава и наказанным, рискнул предложить девушке принять участие в конкурсе в паре со мной. Я почувствовал себя на седьмом небе от счастья, когда в знак согласия она улыбнулась и, взяв меня под руку, как своего парня, вышла вместе со мной на середину зала. Только там я заметил, что на танцевальной площадке мы с ней оказались одни под прицелом сотни пар глаз.
          По всей вероятности, парни просто ещё не успели выбрать себе девушек, у меня это получилось спонтанно.
          Голос в динамиках зазвучал настойчивее, призывая присутствующих своими аплодисментами поддержать нашу пару и пригласить новые для конкуренции.

          Вскоре, возле нас, появилось ещё несколько пар, желающих побороться за приз, и зазвучало одно из самых изысканных и величавых произведений австрийского композитора Франца Петера Шуберта «Венский вальс». Наслаждаясь плавным и нежным звучанием музыки, неторопливо увлёк свою великолепную партнёршу в правый поворот по большому кругу.      

          Танцевать с ней было легко. Меня восхищала её способность угадывать мои желания. Волшебная музыка девятнадцатого века как будто бы лилась с небес, переводя нас с «вращения» на «квадратик с шагом» или «глиссад». Темп чудесно звучащей музыки возрос, и мы завращались среди пар, участвующих в конкурсе, с охватившим нас спортивным азартом.

          Лицо девушки освещала улыбка, в глазах горел озорной огонёк. Я вводил её то в правый, то в левый поворот, стараясь не останавливаться перед возникающими на нашем пути соперниками. Как лётчик-перехватчик крутил головой, чтобы не налететь на них, пытаясь проскочить между парами там, где образовывался достаточно широкий проход. Окончание танца зрители встретили восторженными возгласами и аплодисментами.

          Ведущий распорядился, чтобы танцоры не расходились и устроил прямое голосование зрителей, представляя им по паре участников конкурса: - «Кто голосует за пару – старший сержант с девушкой в кремовом платье прошу поднять руку!.. Так… так!.. Восемь голосов… Принято!». В зале прозвучали аплодисменты в честь названной пары. «Кто голосует за пару – сержант с девушкой в сиреневом платье прошу поднять руку!.. Так, идёт подсчёт… Принято семь голосов за эту пару!». Зал также дружно зааплодировал и в их честь тоже. «Кто голосует за пару – младший сержант с девушкой в голубом платье…».
          Рёв и громкие аплодисменты солдат заглушили звучащий в динамиках голос ведущего. Увидев лес рук, взметнувшихся вверх мы радостно взглянули друг на друга, ощущая себя победителями, до вынесения вердикта.

          Когда шум в зале утих, ведущий объявил нас победителями и пригласил подойти к нему для вручения приза. Тишина в зале вновь взорвалась восторженными возгласами и аплодисментами в нашу честь.
          Но в это мгновение я перестал как бы «летать в облаках, спустился на землю» и вспомнив о том, что совершаю тяжкий грех покинув свой пост захотел, как можно быстрее, оказаться там, где оставил ребят из вверенного мне патруля.

          Поблагодарив девушку, и, поздравив её с нашей блестящей победой, сказал, что по долгу службы мне необходимо немедленно покинуть танцы. Попросил её без меня получить приз и забрать его себе, так как на службе нам не разрешается иметь неуставные предметы и вещи. В ответ моя партнёрша запротестовала и возмущённо заявила, что приз мы завоевали вдвоём и получать его она пойдёт только вместе со мной. С этими словами девушка крепко вцепилась в мою руку и с гордым видом потянула меня к ведущему. Подойдя к нему, я весь похолодел от ужаса, узнав в ведущем комсорга батальона старшего лейтенанта Дубинка, дежурного по части, который наверняка вспомнил, что я в данное время должен был патрулировать территорию нашего гарнизона.

          Ведущий поздравил нас с убедительной победой на конкурсе, вручил нам в качестве приза две небольшие вазочки и, строго взглянув на меня, произнёс:
         - А с товарищем младшим сержантом у меня будет особый разговор!
         - Простите, товарищ старший лейтенант, меня уже здесь нет, - ответил я и, сунув свою часть приза в руки опешившей девушке, быстро покинул клуб.
          За этот прекрасный случайный вальс пришлось заплатить немалую цену, так как до конца службы командование части не присвоило мне очередное воинское звание, каждый раз ссылаясь на отвод комсорга батальона старшего лейтенанта Дубинка.

          Всю следующую неделю меня тянуло на танцы ещё с большей силой, теплилась надежда, что удастся ещё раз станцевать с этой стройной удивительной девушкой. Мы с ней были так увлечены конкурсом и всем тем, что происходило в тот вечер в клубе, что не успели познакомиться, и расстались, даже не назвав друг другу своих имён.

          Но на этот раз предусмотрительные командиры занарядили меня в караул за три километра от клуба, поэтому я не имел возможность снова заглянуть к девчатам на танцы.
          Зато на этот танцевальный вечер удалось попасть моему другу, коренному москвичу, рядовому Архипову. Юрий Архипов был наслышан о том «шорохе», который я навёл на танцах в клубе став «Королём вальса» - этот титул присвоил мне он сам. В клубе ему удалось познакомился с «Королевой вальса», с ней он провёл весь вечер и до самого отбоя «провожал» её после танцев.

          Слушая его подробный рассказ об этом событии я понял, что «Королева», а звали её Тамарой, серьёзно его «зацепила», несмотря на то, что он с первого класса был влюблён в свою Ларису, девушку, ждавшую его возвращения из Армии в Москве.
         Тамара оказалась дочерью офицера лётного полка нашего гарнизона, подполковника, военного лётчика-истребителя. Она студентка первого курса, учится в Москве, любит лыжи, стрельбу и танцы, мастер спорта по биатлону. Через два дня Тамара возвращается на учёбу в Москву…

          Уловив мой вопросительный и немного расстроенный взгляд, он, как мне показалось, грустно усмехнулся и произнёс:
         - А о тебе, Мишель, вообще, даже не было и речи.
          Чтобы преодолеть неловкость и недосказанность между нами, немного перефразируя известную русскую пословицу, я произнёс:
         - Эх, до чего же хороша Маша, да не наша.
          После этой фразы, уняв свои переживания, мы оба весело рассмеялись…