Ненавистный, любимый партнер

                Ненавистный, любимый партнер
                (рассказ)

Я была актриса, и по свидетельству современников, очень даже хорошая. Я с 20-ти лет работала в театре. И как раз в то время все спектакли играла с Савельевым. Он достаточно заурядный актер. Ему было под тридцать. Но наш режиссер видел в нем всех любовников и красавчиков. Зато, когда  мы играли, был полный аншлаг. Но я его ненавидела. Во-первых, не люблю мужчин ниже меня ростом. А он 168 сантиметров. Ненавидела его тон, которым он любил разговаривать со мной: какой-то фамильярно-шутливый.

Ему не суждено было стать моим любовником: я недавно рассталось с Жоржем и еще любила его. Я вынуждена  была еще полгода играть с Савельевым в одних постановках до конца моего контракта. Потом  я хотела уехать, надоело играть в провинции. Мы часто ругались с Савельевым, я любила смеяться над ним, а он надо мной. Какие мы тогда были глупые!

Однажды, во время «Ромео и Джульетты» Савельев забылся. Причем так здорово, что опомнился только после моих уже не первых пощечин. Хорошо, что это была репетиция! Савельев потом долго извинялся, и выходило это у него так натурально! Ну, он же актер. Однако я его не простила. Пожаловалась режиссеру. Тот заменил Савельева на Путова. Путов был старше меня на 10 лет, опытный актер. Савельев ходил как побитая собака, смотрел преданно в глаза. Я увидела тогда в его глазах не только раскаяние и извинение, но и желание овладеть мною. Признаться, я тогда испугалось. В следующем сезоне премьера «Бесприданницы», Савельев будет играть Паратова, а я Ларису Огудалову. Режиссер умолял меня сыграть 3 этих спектакля с ним. Я нехотя согласилась.

На последний мой спектакль приехал народный артист из столицы. Ему было 75 лет. Он был стар, но достаточно крепок. После просмотра, он подошел ко мне и предложил поехать с ним в столицу, обещая настоящее признание. Я, конечно, была удивлена, и обрадована: предложение появилась как раз кстати. Прощание с театром было легким, если не считать пылкого признания Савельева и моего твердого отказа: он убежал весь в слезах. Мне почему-то не было жаль его. Впереди, меня ждала новая жизнь.

В столице у меня действительно был неслыханный успех. Народный артист сделал мне предложение, хотя он женат, уехать в Париж и жить с ним там. Я бы отвергла его предложение сразу, но из моего театра посыпались тревожные вести. Мне писали, что Савельева еле спасли: вынули чуть живого из петли, что он страшно пьет, и собирается приехать сюда, чтобы увидеть меня. Пришлось согласиться на предложение народного артиста, как же я потом пожалела об этом!

В Париже тоже был успех. Я поняла, что к славе можно привыкнуть. Видела Жоржа. Он женился. С завистью смотрел на меня. Его жена уродина, зато богатая. Жорж предлагал мне возобновить наши отношения, но я отказалось. Не могла забыть Савельева. Даже не знала, жив ли он. За границей я прожила пять лет. Долгих пять лет, ни на минуту не забывая его. И вот, оттуда, из моего родного театра пришло письмо. Я думала, что от Савельева, но писал Путов. Еле дочитав письмо до конца, я сорвалась на Родину. Дело в том, что Путов писал мне, что Савельев умирает…

Савельев, как же я, оказывается, любила его! Только когда увидела знакомые черты и удивленные глаза его, поняла, что сломала и себе жизнь и ему. Он сказал тогда, что я изменилась, и просил прощения. Конечно, я его простила, но не простила себя, его ранняя смерть была на моей совести. Он умер на следующий день после моего посещения. Ему было всего 35 лет.

Не помню полгода после его смерти. Одно только отчетливо стояло у меня перед глазами: его извиняющееся и грустное лицо. Я тоже хотела умереть. Почему не сделала этого? Струсила. У меня была слава, были деньги, место в обществе, но всего этого мне было не надо, мне нужен был мой ненавистный, но такой любимый партнер…

Путов принес мне однажды связку писем Савельева, который так и не решился отправить мне их. Недели две я ходила как приведение и постарела года на три от осознания того, чего я себя лишила. А потом Путов умер, умер и народный артист, который вывел меня в свет. Я уже играла механически. А лет мне тогда было 35. В 35 лет я потеряла всех, кто был мне дорог, всех, кого я любила. Было невыносимо тяжело. Помогало осознание того, что я нужна людям, которые любят меня за мои роли.

Через 10 лет и этих людей не стало. Точнее они остались, это я умерла. Меня забыли. Перестали давать роли, увидев, что я старею, забывали про мои дни рождения, я чуть ли не осталось без денег. В поисках лучшего поехала в Париж. Но там меня ждало разочарование: меня тоже забыли. Жорж умер от наркотиков, оставив жену одну с тремя детьми. А у меня так и не было детей. Я променяла их на успех, славу, я отдала их толпе, которая теперь абсолютно не интересовалась моей судьбой. Появились новые актрисы, и материальные затруднения вынудили меня вернуться на Родину.

И вот сейчас, вспомнив все, я думаю: стоила ли слава таких жертв? Я чувствую такую бесцельность своего существования, разочарование и скуку, что живу с трудом. Мне всего-то под пятьдесят. Другие скажут, что это наоборот, самый лучший, зрелый возраст. А я хоть и артистка, но не заслуженная и не народная, хоть и человек, но никому не нужный, хоть и была красива, а теперь умерла. Духовная смерть хуже физической. Физически умираешь быстро, а духовно разлагаться можно десятилетиями, и никто не поможет, даже не, потому что никого нет, а потому, что все заняты только собой и попросту не могут повернуть головы и увидеть, заметить несчастие другого. В нашем мире нет совершенства. Но оно наверно есть, есть в смерти…