Дом из лиственницы-28

Продолжение

28

После сватовства Фёдор долго думал, где бы провести с Машенькой первое свидание, и решил на этот счёт посоветоваться с Фёдором Мартинианычем. Тот сразу, без обиняков, предложил:
- Да в ресторан наш веди, куда ещё!
- Ну, не знаю. Она, знаешь, такая деликатная, такая застенчивая. Может и не пойти. И потом, они бедны, и платья у неё подходящего нет. Это я от Катерины Петровны знаю. И принимать такие подарки не умеет.
- Понятно. Но это дело мы решим тоже деликатно. Моя Машенька вполне может и платьем поделиться и придумать, как это лучше сделать, так сказать, не оскорбительным манером. Я тебе сегодня вечером доложу, как и что прошло. Не тушуйся. Поможем делу.

На обеде Фёдор Мартинианыч рассказал супруге и про сватовство Фёдора, и про невесту, и про их чувствительность и бедность.
- Но нужно всё сделать так, чтобы не обидеть их гордости, чтобы приняли.
- Ну, это можно…
И Мария Павловна позвала:
- Маняша, принеси-ка мне из гардероба платье салатовое с кружевным воротником и розовое с голубой атласной каймой, да шляпки к ним, да ридикюль белый, да полусапожки коричневые тоже, шнурованные которые, сюда присовокупи.

Пока супруги пили чай, Маняша всё принесла и развесила на стульях, а полусапожки уложила в коробку. Хозяйка одобрительно на всё это кивнула и сказала:
- Упакуй это всё в коробки положенные. Да собирайся, сейчас пойдёшь на Гороховую в дом почтмейстера. Там постучишься и, кто бы ни открыл, скажешь, мол, Мария Павловна велела прислать для Марии Павловны, избавляется от лишнего по причине беременности. Всё будет тесно, а потом, глядишь, и не в размер будет и не в моду. Чтобы не пропадать нарядам зря, пусть примет из уважения ко мне. Так и скажи: «из уважения ко мне». Поняла ли?

- А ты точно беременна? - изумлённо и радостно спросил Фёдор Мартинианыч.
- Точно, душа моя, точно. Сегодня и собиралась тебе сказать.
Фёдор встал, нежно обнял сидящую супругу и поцеловал её в макушку:
- Рад, Машенька моя, очень рад!

Через час Маняша уже стояла у крыльца дома почтмейстерской вдовы. Ей открыла Машенька.
- Я к Вам, барыня. Меня Мария Павловна прислали.
- Ну, проходите, - заинтересованно сказала Мария Павловна, услышав имя своей полной тёзки.

Когда Маняша прошла в дом и расположилась со своими коробками, Мария Павловна попросила её рассказать, кто она такая, и кто такая эта Мария Павловна. Узнав от Маняши, что та служит горничной в доме управляющего ресторана «Палкин» Фёдора Мартинианыча и что Мария Павловна – его супруга, что она беременна и избавляется от тесных нарядов. И если будет на то милость хозяйки, то просит принять в дар. Всё почти новое, считай, и не носилось. Только пару разочков и надёвано было. Огорчится очень, коли не примете. На этих словах Маняша принялась распаковывать коробки под взглядом улыбающейся Марии Павловны. Она уже догадалась, откуда дуют ветры, и понимала, что ей со всяческой деликатностью пытаются оказать помощь. Конечно, всё равно всё выглядело неуклюже, но то, что её благодетельница – тёзка и что о её супруге в высшей степени хорошо отзывались в городе. И ещё эта история, о которой тоже весь город был наслышан... Она бы тоже простила на месте Фёдора Мартинианыча и очень сильно поддерживала его милосердие, хотя мнения об этом среди знакомых были неоднозначные. И теперь отвергнуть подарок этой молодой, но уже столько пострадавшей женщины она не могла. Это было бы, на её взгляд, оскорбительно. А оскорблять она никого не хотела, да и всегда этого избегала.
- Благодарствую, дорогая Маняша. Передайте, пожалуйста, Марии Павловне, что сердечно благодарю, подарки принимаю и при первой возможности желаю взаимно отблагодарить.

Всё, принесённое Маняшей, оказалось точно впору, даже полусапожки. Теперь у Марии Павловны груз с сердца упал, в чём выйти на свидание к Фёдору.
Среда подошла совсем незаметно, и приглашение в ресторан было принято весьма благосклонно. Конечно, поначалу Мария Павловна робела среди этих белоснежных хрусталей и изящных официантов, но к середине ужина попривыкла и стала исподволь присматриваться к Фёдору.

Пасха в этом году была поздней. Благоухала середина мая, по городу цвела сирень, и её аромат, казалось, проникал в каждую щёлочку старинного деревянного города. Свадьбу назначили после Пасхальной седмицы, на Красную Горку. Молодые волновались, можно сказать, даже трепетали. За весь период знакомства они увидели друг в друге столько достоинств и так друг другом дорожили, что им даже не верилось в такое счастье. Казалось, что весь этот чудесный сон возьмёт и развеется от одного только дуновения весеннего ветра. У них даже были одинаковые страхи о том, что венчание не состоится, что вмешается чья-то злая сила и всё разрушит, сметёт их счастье.

К венчанию приехали все: и купчиха Куприянова, и Молотиловы, и, конечно, Серафима Матвеевна с Дуняшей, и Фёдор Мартинианыч с Марией Павловной. Мать невесты всё время платочком утирала слёзы и гладила по голове двух младшеньких, одетых в новые суконные костюмы, белые рубашки с галстуками бабочкой. Народу собралось много. Одни – знаемые и по родне, другие – просто из любопытства. Невеста была красоты неописуемой, в толпе только ахали, цокали языками, да приговаривали:
- Ой, невестушка, хороша!
- Повезло жениху!
- Да и жених не дурён!
- Всё теперь справно будет у вдовы-то. А то вон какую нищету несла.
- А ведь глянь, любят дружка дружку, сразу видать-то.

Купчиха Куприянова была в ярко-красном бархате с золотом, не изменяя своему пониманию красоты, и громогласно всеми командовала: кому куда встать, а кому – отойти. Венчание прошло хоть и в духоте, но парадно, как и положено. Правда, из всего этого молодые всё помнили смутно, как через пелену, всё из-за волнения и тревожных мыслей.
После венчания вся процессия пешком направилась в ресторан на свадебный обед, было недалеко, лишь улицу перейти. Однако молодых торжественно посадили в украшенный атласными лентами и цветами тарантас и подвезли к самому входу в ресторан.

Свадебный обед перешёл в ужин, народ как-то неприметно менялся, а потом снова подтягивались прежние. Вволю накричавшись "Горько" и надарив подарков и денег на блюдо с рюмочкой, молодых, совершенно изнурённых, отпустили через два часа, отправили их почивать в новый дом, который вскладчину был приобретён на свадьбу купцами в качестве свадебного подарка. А ближе к десяти вечера, когда спустились первые майские сумерки, загудел, заревел на каланче пожарный колокол. Все гости бросились на улицу узнавать, где пожар. Оказалось, за рекой, возле моста, где как раз дом молодых и был. Ничего потушить не успели, пока собирались да ехали. Сгорел дом как свечка, за полчаса всего.

Ревела белугой купчиха Куприянова, всё ещё надеясь, что молодые успели спастись, как-то выскочить. А уж когда к утру их нашли, то и совсем обессилела и была свезена в больницу, потому что отнялись у неё ноги.

Мария Павловна, забыв о супруге и ребёнке, неотрывно находилась у матери невесты, присматривая за младшими братишками и за ней самой. К полудню прибежала Маняша и сменила её. Мать Фёдора и Дуняша, как могли держались, но было видно, что это из последних сил. Их звал к себе Молотилов, уезжая с супругой домой, но они наотрез отказались, сказав, что Катерину Петровну ни за что одну в больнице не оставят.

Весь город только и говорил об этой трагедии как о страшном знамении: "Господь такую жертву забрал, не миновать беды".

Молодых схоронили в одной могиле. На похороны, как и на свадьбу, собралась тьма народу. Все неловко топтались, тихо и редко переговариваясь между собой, временами крестились или смахивали невольные слёзы. Отпевал молодых тот же митрофорный протоиерей, который их венчал. На отпевании и сам он не мог сдержать слёз, да ещё и предчувствие общей беды коснулось и его сердца. Чувствовал и он, что это было точно знамение. Давно уж видел, что оскудевает в людях вера православная, что всё больше они о мирском пекутся, отдавая всю жизнь свою на пустоту и развлечения.
- Может, оно и к лучшему, не увидят страшных времён... - Но, спохватившись, сразу отогнал от себя эту крамольную мысль и продолжил чин отпевания.

Продолжение следует.