Палки и камни, любовь. Часть I

Ира сидела в туалетной кабинке, наклонив голову вниз так, что кончики ее волос лежали во рвоте. Музыка просачивалась сквозь тонкие стены клуба. Обрывки басов входили в реакцию с алкоголем, и ее тошнило еще больше. Всю эту ядерную смесь звуков блюющей беременной девушки и разрывающихся от передозировки динамиков прервал стук в дверь кабинки.
- Эй! Ты там долго еще? Я ссать хочу…
- Сейчас, секунду… - она потянулась за туалетной бумагой чтобы вытереть рот, но новый приступ тошноты настиг ее внезапно и, немного промазав, она нашла ободок толчка в качестве опоры -…секунду!
- Бог мой, ты что же, блюешь там?
- Да, подожди.
Ира вышла немного покашливая. Продолжая вытирать рот, она подошла к умывальнику.
– Я немного освежусь.
- Да что с тобой, Ира?
- Я…я беременна. Я не знаю…что мне делать…
Покрасневшие глаза и капли слез на щеках подтверждали всю серьезность сказанного и не вызывали сомнений у «немного» шокированной, подвыпившей подружки беременной. Она, естественно, узнала об этом немного раньше, чем решила свалить эту новость на голову своей подруге, которой, к сожалению, было абсолютно насрать на ее проблемы.
***
- Спасибо! Спасибо вам ребята, у вас правда классно, мы приедем еще.
Толпа фанатов прыгала в качестве благодарности группе, которая два часа к ряду рвала глотки и сухожилья на сцене. Уставшие, потные музыканты выглядели менее привлекательней чем в начале концерта, но, тем не менее, атмосфера, которой они наполнили зал, все еще витала где-то под потолком, и пока эмоции слушателей все еще окрашивали тех же музыкантов какой-то аурой, в своей степени аурой «крутости», она делала их особенными, всем хотелось им что-то сказать, как-то подбодрить и показать свою преданность. Как жаль, что по приходу домой вся эта преданность испарится, особенно при прослушивании нового альбома своего рок-идола, но, вы ребята старайтесь, вы таланты, и я конечно так считаю…нет, это не связанно с тем, что, если вы вдруг станете знаменитыми, вы заметите меня в первых рядах, и, может быть мы с вами бухнем. И да, я прошел в клуб по знакомству, извините, я ничего не платил…нет, ну правда, вы же мне ничего не дали…не обижайтесь.
***
Все разошлись. Я скручивал шнуры и помогал организатору немного прибраться, пока коллеги с моей и других групп пили виски за одним из столов. Я попытался завести с этим парнем разговор, но все оказалось довольно банальным, даже не знаю, стоит ли об этом повествовать, но, может, кто-нибудь да найдет родственную душу приняв этого второстепенного героя за себя.
- И как тебе эта работа? – спросил я бесцеремонно.
- Как и все остальные.
- То есть? Ты только вечером работаешь?
Может показаться, что я высасываю эти вопросы с пальца, но на самом деле мне было интересно, так как я сам подыскивал работу.
- Ну, в принципе да.
- Это неплохо, так ведь?
- Да, неплохо. Правда, с коллективом тут напряг. Я обычно остаюсь допоздна, все остальные уходят раньше. Тем более, я не лезу в дела других, а они в мои. Это вроде как паб, музыка и все такое, а я единственный в этой коробке кто в ней хоть что-нибудь понимает, как белая ворона. Хотя, музыканты меня тоже за своего не держат, я ведь как лакей…а почему как? Так оно и есть. Обычно, когда я заканчиваю смену, тут остается только бармен и сторож, и то, бармен не всегда. Правда, если все-таки остается, то может налить мне бесплатный стаканчик виски, и мы с ним пропустим по сто грамм. 
- И ты говоришь, что это неплохо? - спросил я.
- Я живу сам, ну, с кошкой разве что, и общением не одарен, только если по работе, я уже молчу про женскую ласку там вообще лес без деревьев. Да, у меня нет друзей, я музыкальный задрот, целыми днями слушаю музыку, пишу стихи и…
- Дашь почитать?
Я просто закрыл пробку в ванной где загрязненная кусочками его затхлой, вонявшей трупом вода, пыталась вылиться хоть куда-то, хотя бы в сточную канаву, где она объединилась бы с ей подобными, и превратилась в эссенцию с говна и разлагающихся мыслей одинокого парня. Мне было интересно только то, что появилось первым, его уродская душа или одиночество, хотя, я думаю, ответ очевиден. Я знаю, я грубый, но только внутри. Я просто понимал, что если дам ему продолжить, то следующие двадцать минут стенаний выведут меня, и весь гной который он попытается передать мне словами засядет у меня в глотке, и к концу беседы вырвется потоком сквернословия, а нервы свои я портить не хочу, да и парня жалко, но это пока он не начал ныть.
- У меня нет с собой.
- Ну, сайт или страничка в социальной сети?
Мне нафиг не сдались его стихи. Представляю, о чем он может писать. У таких людей, кроме любви к своим страданиям отсутствует даже капля здравого рассудка, или же, я ошибаюсь? 
- Нет, я не публикую их нигде.
- О чем хотя бы пишешь? – выдержав паузу пока он был в раздумье, я задал еще один вопрос – Так, а зачем ты пишешь? Просто? Без цели?
- У меня девушка когда-то давно была, она забеременела от меня, я забоялся и бросил ее, хотя очень сильно любил, и сейчас люблю…интересно, что с ней…
- А цель?
 Он все-таки рассказал мне, о чем он пишет. Я уже чувствую, как в моих ушах бурлит кровь, сейчас польется.
- А цель…нет цели. – он улыбнулся – Как говорил мой дедушка, «бесцельный человек – счастливый человек.» Я так себя и воспитывал. И я начал понимать почему он так говорил, если бы у меня она была, я как минимум был бы озадачен ее достижением, был бы недовольным и расстроенным из-за преград, которые препятствуют исполнению этой цели. Если сравнить в процентах, то я на 100% доволен всем, поскольку нет в чем разочаровываться, а так, я был бы счастлив только на 50%, остальные пятьдесят забирало бы отсутствие желаемого.
- То есть, нет чему радоваться, нет чему огорчаться?
- Если не пытаться доплыть до берега, можно подумать, что течение тебе помогает…
***
Мы шли домой. После разговора с такого типа людьми, настроение, мягко говоря, сжимается до размеров смятого листка бумаги, содержание которого составляют мысли, изначально обреченные на провал, но все же написанные и выброшенные в урну. Если они не стираются с головы, если мы не можем выбросить их в нематериальном виде, тогда отлично, мы избавимся от них, когда они будут менее уязвимы.
Ребята немного выпили, и по пути домой решили "срезать" путь через кабак. Как я помню, он назывался "Шоколадка". Конечно, приключения полупьяных музыкантов заканчиваются либо в борделе, либо в луже собственной блевотины. Поскольку борделя у нас не было, оставалось только последнее.
- Эй, пацаны, я походу в гавно вступил, ни у кого нет салфетки? - Спросил раздосадованный Игорь.
- На, браток, держи. - Сказал ему Дима.
Протянув руку, Игорь забрал салфетку, наклонился, и стал вытирать кроссовки.
Дима был ударником, Игорь - гитаристом. Обычно по именам их никто не называл, у них были свои подпольные клички. Поскольку они были братьями, но с совершенно разной внешностью, их еще с детства прозвали "Белый" и "Черный", в принципе, по понятным причинам. Игорь был брюнетом, волосы его были темны как ночь, иногда он и сам говорил, что в детстве упал в чан с машинным маслом, и, мол, тело смогли отмыть, а темные волосы так и остались. Мы все смеялись над глупостью этой шутки, а он обижался и силился нас уверовать в том, что это правда, ему мама так говорила. Дима был больше русым, нежели черным, поэтому его звали "Белый".
- Ребята, смотрите-ка чего я нашел.
Всем стало интересно, и мы обернулись посмотреть на Игоря, который, кстати, таки нашел...
- Ух ты...да это же... - удивленно сказал Дима приложив руку ко рту.
- Камень. - с абсолютно безразличной интонацией прервал его я.
- Да, это камень, - продолжил Игорь - но, угадайте что я с ним буду делать?
- Не знаю.
- А брошу-ка я его вон в ту вывеску...
- Лучше бы ты бросил эту затею. - Отозвался последний из нас.
Это был Саша, но, судьба быть заклейменным каким-нибудь прозвищем не миновала и его. Он редко разговаривал и был каким-то отчужденным, поэтому, когда Дима впервые прочитал единственную за свою жизнь книгу "Сто лет одиночества", которую, кстати, я ему посоветовал, он довольный выбежал из дома и стал именовать нашего отреченного Сашу - Хосе Буэндиа. Кличка в ходе эволюции принимала разные формы, но в итоге она закаменела, и все твердо стали называть его " Буэндиа", хотя некоторые старые знакомые продолжали звать его "Хосе", и он привык отзываться и на первое, и на второе имя. - Мы же не панки, нам нет смысла вести себя так. - Но, остановить Черного, было непосильным трудом, особенно для маловлиятельного Саши.
- Угомонись, Хосе... - сказал Игорь и запулил камень в вывеску.
Разлетевшуюся на осколки газовую рекламу сопровождал грохот, расплывающийся словно туман, обхватывающий закоулки улиц и доносящийся в окна сонных квартир.
Ссущий за углом мужик выбежал, и, крича нам вслед, начал за нами гнаться. Мы дали на пяту. Игорь смеялся, Дима пытался подражать его хохоту, но издавал звуки, больше похожие на крики испуганно хомячка. Саня обогнал нас всех метров на сто и бежал не останавливаясь. От этого смеху прибавилось. Через пять минут мы были уже у бара, и бегущий за нами мудак, слился с невидимой линией горизонта, словно его стер ластиком страдающий похмельем художник. Возле входа стояла толпа людей, которая так и норовила продемонстрировать нам свои бойцовские способности, и дать нам пару раз по рылу так, чтобы домой мы дошли только завтра. Вошли мы гладко, и острые иголки местных задир остались торчать на улице. Тем не менее, взгляды сидящих сковывали меня и не давали расслабиться, а вот Белый с Черным чувствовали себя уютно, казалось, что они даже пытались вести себя более вызывающе, чем раньше. Саня, подрагивая, осматривал помещение; он здесь впервые.
- Эй, красотка, иди-ка сюда! – Выкрикнул Игорь, что избавило меня от давления, и глаза, смотрящие мне в спину, сошлись на одной персоне.
Обслуживание желало оставаться лучшим, и официантка, которую еще несколько раз позвал Черный, то говорила со своей подругой, то мило ворковала с какими-то мужиками, явно закаленными боксерами или каратистами. Определить это можно было по их лицам: подбитые глаза, сломанные носы, распухшие щеки, и взгляды, взгляды как у убийц. Я уверен, что каждое из этих рыл живет на шее у родителей, и перед выходом уламывает маму дать ему на бутылочку пива, под предлогом: «Машке из соседнего подъезда цветы куплю». Или после окончания ПТУ (в лучшем случае), идет на низкооплачиваемую работу, чтобы прокормить ту же Машку из соседнего подъезда, которая, естественно, от него залетела. Нет, я все понимаю, но в тридцать лет задираться к малолеткам, и втроем бить ногами лежащего на полу собутыльника, это уж слишком. Кстати, это то, чем они на данный момент занимаются. Я хоть и не трус, но мне стало страшновато за свою шкуру. 
Официантка все-таки соизволила спуститься с сияющего интеллектом корабля бесед, и принять у нас заказ. Эх, как она на нас смотрела, бедная «Золушка», истерзанная тяжелой судьбой, расстроилась из-за того, что мы заказали всего три пива. Интересно, здесь обычно заказывают больше?
- Что будем делать, когда станем знаменитыми? – Спросил у всех Дима.
- Как The Beatles? – Уточнил Саша.
- Да, прямо как The Beatles!
- Вот будешь играть как Ринго, тогда и поговорим. - Я попытался опустить их на землю, но не тут-то было.
- Ой, да что там играть. Я только палочки в руки взял, и уже играл лучше, чем он. Ой, что там играть… - Дима парировал мой ответ, и в диалог вступил Игорь.
- Если бы только палочки не ронял.
- Йоу, это один раз было…
Это было обидно, и даже наш железный человек со своими острыми шуточками, опустил голову, как пристыженное дитя, которого вот-вот отругала за непослушание мама.
- Нет, ну а действительно, вдруг у нас получится. Только представьте, куча денег, девушки толпами вьются у наших ног, выбирай и выбрасывай, выбирай и выбрасывай, хоть плюй на них, они все равно будут лезть, цепляться, будут умолять чтобы мы забрали их к себе. В квартирах висят наши плакаты, все узнают нас на улице, мы собираем миллионные концерты. Ах, вот бы жизнь была. – Размечтался Черный.
Я было подумал обрушить на него всю серьезность своей гнойной сущности, всю пессимистичность своего окропленного злобой характера, но, решил оставить хорошее настроение при нем, и лишь сказал:
- Да, было бы прекрасно.
Хотя, я хотел вовсе не этого, мне бы лишь капельку признания.
После, мы заказали еще немного дешевого коньяка, потом немного водки, и по стакану виски с колой. Недовольство официантки можно было понять, конечно, она наверняка была уверена, что обслуживает педиков. Нет спортивных штанов? Нет разбитой и распухшей от алкоголя морды? Не мужик.
В помещении очень сильно воняло копченой рыбой, но, дымящийся табак оказался неплохим освежителем воздуха, поэтому сигареты со рта никто не вынимал, и пепельница была забита доверху. Нам приходилось раскладывать салфетки и класть туда окурки, чтобы не бросать их прямо на пол. Стулья были продавлены и в один момент мне показалось, что я и вовсе проваливаюсь. Мое полусонное состояние на ряду с выпитым алкоголем делали из меня желейную массу, способную только на нелепую болтовню, жестикуляцию как у мальчика, который стащил и съел две пачки успокоительного, и смех как у психа, у которого это успокоительное стащили. Мои вялые мышцы приводились в движение только тогда, когда мне надо было справиться по нужде. Моя плоть уже начинала потихоньку гнить. Дым. Везде дым. Голова. Кругом.
***
Я уснул сидя на стуле. Спустя час или два меня разбудили, и сказали, что мы уходим. Сильным иммунитетом к алкоголю я не обладал, и меня как обычно покосило первого. Черный и Белый еще кое-как держались, а Сашу, как обычно, из-за отсутствия признаков жизни в трезвом состоянии (кроме рефлекса ходить и играть на гитаре), было не отличить от пьяного.
Официантка вытирала столы и задвигала стулья. В баре буквально никого не было, и мне показалось, что путь чист, и сегодня обойдется без мордобоев. Но, я немного ошибся. Вся бушующая компашка вышла на улицу, они курили, хлопая выпученными друг на друга глазами, а иногда пытались говорить. Мы почти прошли мимо, но в последний момент какой-то громила дал Хосе подсрачник, и тот, сделав вид, что споткнулся, не обращая внимания пошагал дальше. Выражение Черного говорило лишь о сожалении, он тихо сказал: «Хосе хоть за что?», а вот Белый - долго думать не стал (не привык), он быстро кинул палочки на пол и понесся к обидчикам с кулаками. Преимущественное количество противников его ничуть не смутило, и он накинулся на первого попавшегося. Хуком справа он задел челюсть мужика, и тот немного отошел; было видно, что для него это не больше чем пощечина, которую он никак не ожидал получить. Стоявший рядом алкаш подпрыгнул, зарядил Диме в ухо ногой и упал вместе с ним. В это время я и Черный скинули гитары и ринулись в бой. Саня стоял в ступоре, и когда нам тоже хорошенько дали по рылу, он решил подключиться.  Пока Белый пытался подняться, его неплохо поколотили ногами. Я подбежал сзади, обхватил громилу руками и оттащил от Димы; помог, так сказать. Саня отмахивался от кулаков, траектории которых никак нельзя было предугадать, и парочка ударов пьяных мастеров таки достигли цели, но Хосе – фрукт еще тот, ярость позволила ему войти в раж, он начал бросаться на мужиков и неистово лупить их всем чем только можно, от такого поворота событий те пошли на попятную. Саня не растерялся, он погнался за ними, и я упустил его из виду, что случилось с ним потом, я не знаю. Я на секунду притупил, и это было моей фатальной ошибкой, меня угрели сзади по голове, все закружилось, в глазах потемнело, и я упал. Здесь все понятно, нам надрали задницу. Когда я оклемался, я постарался как можно быстрее подняться. Я побежал к гитарам, схватив свою и Хосе я крикнул: «Уходим!». Остальные тоже начали бежать. Палочки никто поднимать не стал, иначе нас бы быстро догнали и еще раз отмудохали. Последнее, что я увидел перед тем, как мы удрали, было шокированное от подобного эксцесса лицо официантки, которая никак не ожидала от нас такого. «Не педики!», очевидно, воскликнула она где-то в глубине своего стянутого от рутинной, серой жизни сознания.  Саню так никто и не обнаружил, мы пробежали по окрестностям и проверили почти все закоулки, но ни его, ни мужиков, за которыми он погнался, мы не нашли. 
Уже светало. Окна многоэтажек отражали встающее из-за горизонта солнце, окрашивая улицы ярко-оранжевым цветом, пьяное, сонное забытье и рассвет, придавали этому утру некую сказочность, но боль под левым глазом и в затылке, превращала мою гармонию с природой в нечто. В то нечто, о котором не пишут в сказках, и о котором я бы тоже не написал. Нечто, где всегда что-то болит, и как только ты глушишь эту боль алкоголем или мнимым, искусственно созданным счастьем, она снова настигает тебя в самый неподходящий момент. Она никогда не стучится, и ей не нужны причины для визита. Просто, двери на распашку. «Здравствуй!» - тихо и покорно говорит она. Именно она - самая бесполезная вещь которая мне принадлежит, она – как знания, я не ношу ее за спиной, но на череп она давит неплохо. Нет, она – анти-знания, она появляется по причине накопившегося большого количества вопросов, и отсутствия на них должных ответов. Я зову ее Эрис. Я робко начинаю диалог, и он распаляется в большой пожар, языки пламени лижут самые укромные места моей душонки, и мы вместе погружаемся в наше забвение, погружаемся в звуки будничных стенаний и откровений, и на протяжении всей ночи монотонно секретничаем. Она слушает, я говорю. Вместе с ней я схожу с ума. Надеюсь, она доведет меня до ближайшей психиатрической больницы.
Я пришел домой. Уснул.
***
Утром зазвенел телефон, вместе с ним и голова. Я поднял трубку и услышал мною любимый голос. Все бы ничего, но моя башка раскалывалась на вчерашний и на сегодняшний день, а мое тело было где-то между ними, где-то посредине.
- Доброе утро, милый!
- Ира, а сколько сейчас времени? – сквозь боль в скулах прошептал я.
- Восемь утра, а что? Что с тобой, ты не рад меня слышать? – возмутилась она.
- Рад, просто…- я секунду помолчал, собрался с силами и выдавил из себя последнее, что мог – я еще посплю.
- Где ты вчера был? Я не могла дозвониться, ни тебе, ни твоей матери. – уже возмущаясь сказала она.
- Ты не звонила. – ответил я ей, орудуя только шевелящимися губами, поскольку отодвинуть челюсть я уже не мог.
- Что ты сказал?
- …
Я понял, что дело пахнет чем-то жареным, и не чем-то, а моей задницей, которую вот-вот приставят к накалившемуся металлу ее нервов, и самым умным решением на тот момент, было промолчать. Я так и сделал.
- Ладно, спи, но не забывай, сегодня на пять!
Она бросила трубку, и я как никогда был доволен, что могу еще немножко поспать. Вот только, куда на пять? Что на пять? Хочу есть.
***
В обед меня разбудил запах кофе и шорох в соседней комнате. Голова продолжала болеть, и мой истощенный, высушенный алкоголем желудок заставил меня сойти с пирса сновидений, и прыгнуть в водоворот ежедневных банальностей. Я скинул ноги с кровати, - сперва правую - и одел свои домашние тапочки. Для удовлетворения моих инстинктов, нащупать твердую почву было мало, мне еще предстояло поднять свое мертвецки-неподвижное, побитое тело, которое словно приколотили к постели свинцовыми гвоздями. "Ладно, посижу пока" - подумал я, и посмотрел на стоящую напротив меня книжную полку. Генри Миллер, Чарльз Буковски, Герман Гессе, Кен Кизи, и т.д. М-да, сколько всего полезного, и ничего, что могло бы избавить меня от похмелья. Похмелье – вторая сторона пьянства. Корни начали прорастать сквозь тканевую обшивку, затем поролоновую подкладку, пропитанную сонным потом и всяческими, - какими только можно - разлитыми на нее спиртными напитками, и наконец, медленно, но уверено, достигли деревянного каркаса. Еще секунда, и мои пожилые соседи снизу, мирно смотрящие передачу " Что делать если ваш сосед наркоман?" - а наркоман, естественно - я, а моя девушка - спидозная шлюха - увидят как их новые натяжные потолки, под давлением моих  деревянных корней, с треском повалятся на их поганый телевизор, где крутят только рекламу, отечественные сериалы, и программы для тех, кому в жизни не хватает душевных проблем, и они заимствуют их у героинь телепередач, у которых, как принято, украли ребенка, или сказали что он умер, а он оказался жив, или...в общем, что-то в этом роде.
Я поднялся, и немного пошатываясь пошагал к шкафу, достал свой любимый красный халат, ели поднял руку чтобы накинуть его на свое голое тело. Вяло перебирая ногами, я кое-как добрался до кухни, где Игорь разговаривал с моей мамой, а когда я вошел, они замолчали и перевели взгляд на меня. Черный - на удивление, был довольно таки бодрячком, я бы вообще не сказал, что он вчера пил. Мама наверняка так же подумала, а Игорь - гад, не признался, поэтому она так мило к нему: "Игорь, будешь чай?", " Игорь, сколько тебе ложечек сахара?", " Игорь, а может еще кусочек тортика? Будешь?", "ИГОРЬ, ИГОРЬ, ИГОРЬ, ИГОРЬ!". А вот ко мне немного иначе:
- Где ты вчера был, и зачем ты так напился? - холодно сказал она, продолжая колотить чай и смотреть в окно не оборачиваясь.
- Для того чтобы напиться, особых причин не надо.
Ответил я ей, и покинул свое бездыханное тело на стуле, оставив с ним болезнь, а сам улетел в астрал вместе со всеми своими раздумьями, размышлениями и бедами, освободившись от оболочки отягощающую мне жизнь своим весом и уязвимостью к боли и к прочим внешним вредителям. Все, что дает мне мое тело, это предвзятость и притязательность окружающий. Ты такой, а значит так.
- И все-таки, зачем? - переспросила она, в надежде услышать вразумительный ответ, но что я мог придумать без головы?   
- Мне никто не мешал.
Как только я ответил, случилось неминуемое, обернувшись, она заметила мой запухший после драки глаз, который я и сам-то не успел разглядеть, разве что немного болело.
- О боже! - воскликнула она - что с твоим лицом? Ты что, подрался вчера?
Она скорчила мину, которая отражала все, что творилось у нее внутри, а именно: сочувствие, жалость, презрение, и отвращение; как будто я умер от передозировки, и меня нашли в общественном туалете. Да что там, я - общественный туалет.
- Нет, Мам. Мы были на дне рождения, и когда я спускался по лестнице, упал и ударился о перила...когда поднимался еще раз ударился...и потом о двери в подъезде, тоже ударился. - это все на что хватило моей фантазии.
Все это время Черный делал вид, что пьет чай, а сам тихо посмеивался, хлюпая водой и прикрываясь чашкой. Но, когда мама сказала: "Ага, у кого-то явно перила побольше были!", он прыснул от смеха, и начал заливисто хохотать. Чай разлетелся по всей кухне, и я на него неодобрительно посмотрел, но ему было все равно, он смелся и демонстративно держался за живот. В маленьких, блестящих на солнце капельках чая, падающих на пол, я увидел радугу.
- Игорь, а почему ты смеешься? Ты знаешь, что вчера было?
Первые подозрение не заставили себя долго ждать.
- Нет, нет. Я это...просто смешно это все как-то звучит, он ведь врет, ты врешь?
 Вот подлец. Такого я от него не ожидал. Мало того, что ему как с гуся вода, так он еще и меня подставляет. И почему на нем ни ссадин, ни царапин? Одному мне досталось?
- Ладно, - тихо промямлил я - мне на пять.
- Куда на пять? - спросил Черный.
- А вот этого уже я, голубчик, никак знать не могу.
Я развернулся и удалился в ванную комнату. Сняв халат, я посмотрел на себя в зеркало. Не очень красиво - подумал я, рассматривая свой подбитый глаз, но что случилось, то случилось, тут уже ничего не поделаешь. Я включил душ перепутав холодную воду с горячей; это немного ободрило. Мне было лень думать, вообще о чем-либо. Стоило мне только попытаться сосредоточиться, меня сразу же начинало тошнить, и вся моя озабоченность ставала мне комом в горле, а если бы я продолжал думать, то этот маленький, безобидный ком, превратился бы в большой, несмываемый – а может и смываемый - позор.
Как только я вышел, на всю квартиру раздался хриплый звук нашего, почти живого дверного звонка. Я попросил открыть, а сам копался в шкафу, перебирая вещи и бросая их на кровать. Подождав с минуту, и догадавшись, что моя просьба была проигнорирована, я в припрыжку побежал к двери.
Белый стоял в позе «бэдбой 80-х», скорчив серьезное лицо, и запихнув руки в карманы. Как жаль, что на нем были очки, которые портили весь его пафос. Он скорее был похож на посмешище, нежели на крутого парня. Очки, которые он, видимо, одолжил у отца, были ему совсем не к лицу. Хотя, я думаю, он надел их с целью спрятать свой фингал, что не очень-то и хорошо получилось. Синяк словно пытался вырваться за рамки затемненного стекла, и его контуры четко описывали раму очков, знаете, будто бы грудь с маленького лифчика вываливается. Меня это рассмешило, сначала я выпускал воздух порциями и выдерживая паузы, позже паузы стали короче, и я дал смеху на все легкие, задействовав мышцы груди и живота. Он поднял брови и стал вопросительно на меня смотреть, что вызвало еще больше смеха. Я жестом сказал ему чтобы он проходил, а сам оперся о стену и пытался отдышаться. Он разулся и сразу пошел на голос Черного, я последовал за ним. Когда его увидела мама, она даже не удивилась, лишь со смирением произнесла: «И ты туда же?». Глаза он спрятал, а вот стыд прямо вырывался через его покрасневшие щеки, крича и громко заявляя о своей неуместности. Дима замешкался не зная куда отвести взгляд, и на что такое посмотреть, лишь бы никто не увидел его вчерашнюю оплошность, но было уже поздно. В это время Игорь пил чай выставив мизинчик, создавая видимость непричастности к происходящему, и чтобы отвести от себя малейшие подозрения, или даже намеки на них, он поддержал маму, с наивным, детским интересом спросив:
- Дима, что с тобой? Неужели ты снова угодил в пьяную потасовку? 
Маме это понравилось. Она улыбнулась, не открывая глаз от плиты, на которой что-то кипело.
- Да брось ты уже, вы же братья.
 Я тяжело вздохнул, и откинув голову продолжил – ты должен знать.
- Нет, ничего не знаю! – сказал Черный – и слышать ничего не хочу.
- Кстати, кто-нибудь звонил Хосе? Кто-нибудь вообще хоть знает где он? – постарался перевести тему Белый.
- Ты так говоришь, будто бы ты знаешь! – язвительно отозвался я.
- Нет, я тоже не знаю…нормально я говорю.
- Нет, не нормально!
- Я звонил ему сегодня утром, с ним не было связи. Я думал вы, ребята, знаете. – сказал Игорь, надеясь, что мы все-таки знаем.
- Нет, никто не в курсе. – с ноткой печали в голосе ответил Дима.
- Ладно, пойдем к Хосе, разузнаем все, и замнем это дело.
Глухое согласие. Натягивая по пути свои курточки, все поковыляли к выходу. Я захватил с собой гитару Хосе, проскочил сквозь дверной проем и выскочил в подъезд, оставив свое похмелье одиноко скучать по пьяному страннику, что в день изо дня приходил на ночлег, а утром покидал свою обитель снов и уходил туда, где заканчивались ее границы, туда, где жизнь в сопротивлении ветру притязательности прохожих и их мнений, меняется. Хоть бы не просквозило, этим чужим мнением.
***
Три дурных тела бежали по душному подъезду, соревнуясь в скорости и выносливости. Они смеялись, хватали друг друга за рукава, плечи, длинные плащи, за все, что только можно, тянули друг друга вниз, вырываясь вперед, опережая оппонентов, а через время снова оказываясь на две ступени ниже. Смех вперемешку с грохотом вынуждал людей подняться со своих стульев, кроватей, бросить свои дела и подойти к двери. Немного ее приоткрыв, они всматривались через витающие в воздухе пылинки, которые, утопая в солнечном свете, переливаясь золотистым цветом, оставляя после себя маленькие, ничем не примечательные блики, дающие атмосферу детской свободы…так мне казалось.
- Ну что, в какой квартире он живет? – спросил Черный, помотав головой по сторонам.
- Ты что, у него дома ни разу не был? – удивился я.
- Я тоже не знаю. – вмешался Белый – Не, ну, я помню, что на пятом, а какая именно…
- Ох уже.
Я нажал на кнопку звонка, и услышал, как кто-то лениво перебирая ногами, подошел к двери. Задергалась ручка, и мы услышали добрый, женский голос, который с кротостью произнес:
- Кто там?
- Мы друзья Хосе. – жадно глотая воздух произнес Черный.
- Саши…мы друзья Саши. – так же задыхаясь поправил его я.
Дверь отворилась, и мы увидели маму Хосе. Все несколько удивились, никто и представить не мог, что его мама выглядит моложе, чем сестра Димы, которой вот-вот исполнится двадцать. Вполне возможно, что привлекательности ей прибавлял халат надетый в спешке, нежно свисающий с плеч, лоснящийся и переливающийся пурпурным цветом. Свободно, лишь для формальности завязанный пояс, прикрывающий только самое важное и сокровенное, что могла спрятать женщина. Ее сильно молодили растрепанные подушкой рыжие волосы, еще не принявшие положенный для общественности вид, хотя казалось, что должно быть наоборот. Ее нетронутое косметикой сонное лицо, вялые движения и еще не проснувшееся сознание, зачаровывало всех стоящих у двери, шокированных увиденным и ждущих приглашения. Их энергия на какое-то время испарилась, но, как только она сказала: «Проходите», все снова приобрели прежний, бодрый вид, прошли за ней в квартиру, кинувшись быстро разуваться. Минув коридор, мы оказались в просторной зале с высокими потолками. Черный и Белый сразу уселись на диван рядом с журнальным столиком. Я упал в здоровенное кресло и стал смотреть в потолок. Стуча ладошками по подлокотникам, я отбивал ритм, тихонько напевая Hey Jude.  Остальные в немой покорности ждали свой кофе; кроме Игоря, он не пьет кофе, только зеленый чай.
- Четвертая чашка за утро. – сказал Черный.
- Смирись с этим.
Когда в комнату вошла мама Хосе, все снова замолчали, наблюдая как она аккуратно расставляет чашки.
- Сейчас я позову Сашу. – сказала она, и удалилась.
Мы обменялись взглядами, и нам стало смешно от того, какой важности мы набрались, когда нас обслужили, как важных гостей. Через несколько минут, мы услышали шарканье тапочек по полу, и перед нами явился Хосе. Облокотившись о стену, Саня стал рассматривать нас издалека, мы в свою очередь сделали то же, так продолжалось пока дело дошло до неловкости. Я махнул ему рукой, как бы приглашая его, и он подошел к нам. «Привет!» - сказали все по очереди, и Хосе сел на пуфик. Не смотря на его томный вид и осевшее тело, он не смог скрыть своего удивления от происходящего; гостей он принимал не часто. 
- Молодо твоя мама выглядит. – сразу выпалил Дима.
- Это моя сестра.
Игорь, словно распылитель, выплюнул чай обрызгав меня и Саню, за что получил оплеуху.
- Второй раз за утро, чаем плююсь.
Чем дольше Хосе молчал, тем больше распалялся интерес у жаждущих услышать еще одну историю, с радостью добавив ее в свой архив, где пылится уйма таких же, похожих историй. Они иногда вытаскивают по одной, с задорным голосом рассказывая про свои подвиги, хмельную смелость, беззаботность, молодость, насыщенную опрометчивыми поступками и не тронутую взрослыми заботами жизнь.
По ходу истории выяснилось, что все было не настолько круто, как нам казалось. Пока Хосе бежал за обидчиками, его стошнило, а те, вырвавшись далеко вперед скрылись из виду. Он кое-как доковылял до ближайшей остановки, сел в маршрутку и поехал домой, не предупредив нас, и забыв, за кем и зачем он гнался. Услышав все это, парням ничего не оставалось как тяжело вздохнуть, кинув обвиняющий взгляд в сторону Саши. Тот же, даже не думал останавливаться, он, размашисто жестикулируя, повторяясь и запинаясь от восторга, пытался рассказать нам все как можно детальней, но деталей, к сожалению, оказалось не много. Первый и последний раз я видел его таким. Заметив лица Игоря и Димы, что выражали лишь неодобрение и полнейшую безразличность, он приутих, приуныл, а вскоре и вовсе замолчал.
"А про гитару, я вижу, ты не очень беспокоился?" - спросил Белый.
Когда я напиваюсь до беспамятства, то думаю лишь о том, как бы мне выпить еще. Все остальное просто теряет важность, тускнеет на фоне отражающей искусственный свет рюмки, что блестит все сильнее с каждым выпитым граммом. С каждым следующим тостом становится веселей, с каждым опрокидыванием руки все сильнее тянет на беспутство и бессодержательные разговоры, с каждой сигаретой, все сильнее тянет полежать. Когда я слишком закладываю за галстук, весь мир играет со мной в собачки. Он передает кость, бросая ее, то одному, то другому, он хитрит и жульничает, а когда я начинаю силиться над попытками достать свою кость, как только я загоняю свою цель в угол, изо всех сил стараюсь не дать ей уйти, входя в раж от возможной победы, ломая мышцами кости, он проделывает свой маленький, невинный трюк. Еще одна рокировка, и в самый неподходящий момент астения берет надо мной верх, я падаю, не могу никак подняться. Все ржут и тычут в меня своими грязными, гнилыми пальцами, смотрят, закатывая со смеху газа, истерично хохоча; на перегонки, вперемешку со смехом, сами себя перебивая хихиканьем, не могут договорить лишь одну фразу: «…ха-ха-ха…какая…», «…ты только посмотри…», «…прыгает-прыгает, а цепь то, коротковата…». Я знаю, что они хотят сказать. Какая там гитара…
Испортив себе настроение, я решил, что хочу выпить чего-нибудь покрепче, и сообщил всем, что мне пора. На Сашин вопрос: «Куда?», ответил, что иду к Ире, хотя было еще рано. Сидя на корточках в коридоре, завязывая шнурки, я услышал, как Дима решил обнародовать нашу идею. Озвучив ее, он попытался этим доказать всю серьезность наших с ним намерений. Повысив тон, ободрившись этой мыслю, он радостно заявил: «Едем в Европу!»