На донышке...

               

– Не могу я больше чувствовать этот запах тления, – с криком Наташа выбежала за двери.
– Все так будем лежать, – резонно заметила Ольга. – И что делать?
Пока больная Ася пыталась повернуться на бок, обе помощницы отработавшие своё время, ушли. Раньше за обслуживание и уход за женой платил её муж, Аркадий. Но он умер, а жена, часто болеющая, всю жизнь стонущая и жалующаяся, осталась жить. Только теперь она уже лежала, не могла вставать. Сначала сама садилась в инвалидное кресло на колёсиках, похваливала это чудо, была довольна, что может выехать на кухню, в туалет. Потом врачи стали появляться всё реже. Прежние доктора, знакомые Аркадия, которые упрямо не брали денег за услуги, теперь просто исчезли, сочтя больную безнадёжной. Кроме того, примешивалось чувство несправедливости и какой-то обиды – ведь Аркадий умер так неожиданно, он жил, работал, всё делал для больной супруги, а потом он внезапно скончался, а больная жена осталась. Правда, что это за жизнь?!
Вот и Наташа перестала приходить, никакие деньги не могли её заставить теперь посещать Асю. А платила помощницам уже Асина дочка. Когда нужно было срочно достать деньги, одалживала Асе одна из одноклассниц, привозил деньги её муж. Больная давно не читала, хотя раньше не отрывалась от книг, обожала Пушкина, разбиралась в литературных новинках. Книг в комнате было много. Один раз в 2-3 года из-за границы приезжала самая близкая подруга-одноклассница, она покупала на рынке недалеко от станции метро самые лучшие бананы, яблоки и топала вверх по крутой Татарской улице. 
Старый район «Татарка» преобразился. Вместо домишек и грязных тянущихся вверх улиц появились шикарные дома, магазины. В доме, где жила Ася, на первом этаже сидела консьержка. Квартира поражала, особенно тех, кто бывал у Аси в прежней коммуналке. Там в центре города были комнаты с высоченными потолками, но несколько соседей ютились на одной кухне, пользовались одним туалетом, где на гвоздике висели исписанные фиолетовыми чернилами тетрадные листки. Там, в прежней квартире большая комната была разгорожена огромным довоенным ковром на отсеки, Ася спала с мамой в одной кровати, а потом на раскладушке, когда была уже старшеклассницей.
А здесь было четыре комнаты, две ванные комнаты, два туалета с биде, огромный балкон, огибающий все четыре комнаты по кругу, из каждой был выход на балкон. Ася так и не смогла побывать на балконе, там высоко были сделаны замки, а у Аси не было возможности ни дотянуться до них, не было и сил открыть такой замок. Кроме того, это верхушка горы, там всегда бывали сильные ветры.
«Если бы кто-то мог меня вывести на улицу, хоть на полчаса», – мечтала она, понимая, что это только мечты. С каждым приездом подруга заставала новую стадию дряхления, Ася    стала совсем медленно говорить, оживлялась лишь тогда, когда вспоминала дочку, которая давненько жила за границей. Подруга подносила альбомы с последними фотографиями дочки к постели Аси. Мать улыбалась, казалась довольной, ведь так ей, её дочке, было хорошо, там она вышла замуж… Как-то подросшая дочка сказала матери: «С тех пор, как я уехала, я всегда счастлива». А что ещё нужно любящему сердцу? Тосковали ли она по дочке? Вряд ли.
Она полагала, что всё возможное для неё сделала, вырастила, хотя девочка появилась поздно, выучила. Отправила с помощью мужа доучиваться за границу, где уже взрослая девочка вышла замуж. Вот она смеётся на фото, и муж симпатичный, «он какой-то свой», – говорила Ася.
Она угасала, жизни осталось совсем немного, на донышке. Зная, что при диабете нельзя есть сладкое, она теперь позволяла себе это. «Если очень хочется, то можно», – научила Асю так говорить одна из помощниц. Наверное, она была права. В кои веки Ася могла есть и бананы, и пирожные.   Пережила Аркадия она на два с половиной года. Он тоже сделал для семьи всё, что мог, даже больше. Это он добился того, что выкупившая старую коммуналку американская  фирма вместо обычной квартиры дала семье нечто уникальное. С помощью суда Аркадий доказал, что семья, жившая в этой квартире до войны, имеет право на собственность этого названного властями «муниципального жилья». К тому времени многие соседи, жившие в этой квартире, ушли из жизни, некоторых с нижних этажей расселили. Хозяевами в квартире на четвёртом этаже оставались Ася с дочкой и мужем. Ещё тянула жизнь старая тётка, высохшая, капризная, манерная.  Ей было свыше 90 лет. Она ушла в мир иной уже с Татарской улицы, не любила грандиозную квартиру, тосковала по своему району и его обитателям, по знакомым улицам, магазинам… 
Я знала Асю молодой, но и тогда она говорила медленно, решала какие-то вопросы обстоятельно, её муж впоследствии говорил, что она на редкость здравомыслящая женщина. Он очень уважал её, сочувствовал, доставал особые лекарства из-за границы, приглашал знакомых врачей.
Ася любила говорить по душам, разбираться. Помню, она спрашивала меня: «А почему ты её любишь»? Она имела в виду свою маленькую пухленькую дочку. Я удивлялась, как не любить детей! Потом Ася решала вопрос, смогла бы она полюбить приёмного ребёнка. Нет, не смогла бы – решила она. А я наоборот. Вообще мы были такими разными, что совершенно непонятно было, что нас сблизило.
Ася отличница, немного медлительная, всегда умеющая доказать свою правоту, какая-то правильная, а я всё бегом, маленькая, летала по лестницам в школе. Когда спустя годы мы встретились с одноклассницами, я услыхала краем уха, как сказала красавица Алла Тарасова, держа в руках подаренные мной книжечки:  «Но Любка? Кто бы мог подумать?!» Она имела в виду книги, которые я дарила «девочкам». Вот так всегда – отличницы что-то могли уметь, а такие, средненькие, никому не были интересны… и не ожидали от них ничего хорошего. Кто бы мог подумать!
Такова «сельави». Ася уходила, казалось, что решены все вопросы, можно расслабиться, забыться и уйти. Силы таяли, множество принимаемых лекарств делали свою отрицательную работу по разрушению того, что ещё оставалось целым…
Я никак не могла приезжать издалека ежегодно. Ну, никак, то денег не было на билеты – самолёт, поезд и прочее, то неотложные дела задерживали.
Мне написали, когда уже похоронили Асю. Написали как-то туманно, что с ней что-то случилось, невозможно было понять,  что  именно. Она не тихо умерла в своей постели, хотя к этому всё шло…  Её нашла утром помощница в прихожей, совершенно раздетой. А ведь  она всегда спала в ночной рубашке. Она не вставала в последнее время, а тут было видно, что куда-то стремилась. Казалось, что Ася с кем-то боролась, хотя двери были заперты, а консьержка никого не впустила бы в квартиру…
Потом Ася долго ждала, лёжа в морге, когда приедет дочка из своей счастливой заграницы и похоронит её. Я перестала ездить в этот город.