БИЧ

БИЧ


Виктор Васильевич Лисицин родился в 1924 году в городе Свердловске в интеллигентной семье. О том, что семья его была интеллигентной, он сам рассказывал спустя сорок лет. Думается, что раньше он говорил иначе, например, рабоче-крестьянской, потому что это было созвучно революционному духу и времени, когда рождалась новая эпоха на руинах падшей империи. И этому есть объяснение. Отец его, Василий Андреевич, был обычным служащим в железнодорожной конторе, выбившийся из простой крестьянской семьи. Кем уж он там приходился на службе, доподлинно было не известно, но свою должность любил и гордился, относя себя к разряду людей умственного труда, поэтому может быть спустя годы его сын посчитал, что семья его принадлежала к интеллигенции, где и отец его, и мать были ее яркими представители. Мама, Раиса Аркадьевна, была простой домохозяйкой, хотя свой трудовой путь начинала с учительницы младших классов, но после рождения сына, самолично занялась его воспитанием и начальным обучением. А вот ее родители, давненько, как раз, проживали уже в городе, работая еще при царском режиме на разных маленьких государственных должностях. Они не принадлежали к сословию дворян, поэтому захлестнувшая страну красная чума, обошла их стороной, но о них можно было сказать с вероятной доли уверенности, что они люди интеллигентные, потому что начитанные, а от того и воспитанные в духе просвещения. Мама Виктора Васильевича рассказывала сыну, что отец его поначалу сторонился русской классической литературы, нагромоздив полки сочинениями Ленина, Карла Маркса и Фридриха Энгельса, а позднее и Сталина. Он все кричал, что в дореволюционной литературе много излишней праздности, а потому вроде как ее и стыдно, и не нужно читать человеку, вышедшему из простого люда, хотя сам мало что успел прочесть или вовсе судил по чужим словам, не прикоснувшись к самому непосредственному чтению.  Но постепенно жена его переубедила и на книжных полках их квартиры, появились многие знаменитые произведения мировых классиков. Когда на свете родился Виктор Васильевич, то его мама стала наполнять их библиотеку еще и детской литературой, где первое место отводилось русским народным сказкам, а также произведениям  зарубежных авторов, к примеру, как Г. Х. Андерсену, а так же многим другим. Мама Виктора Васильевича всегда посмеивалась, рассказывая, как ее муж все никак не мог определиться на какую полку ставить книги. Все дело в том, что вся их библиотека хранилась в пристенном шкафу в одной из  комнат. Сначала три из восьми полок были заняты литературой  революционных деятелей. Они стояли в самом  центре шкафа и отец Виктора Васильевича всегда с гордостью показывал свою коллекцию книг гостям. Когда в доме стали появляться книги русских писателей, не запрещенных властвующей элитой, но еще с опаской к ним относящихся людей, фанатично преданных идеалам коммунизма, встал вопрос: где разместить эти книги? Может все это показаться смешным, но родитель Виктора Васильевича на полном серьезе призадумался: поставить ли книги произведения Толстого, Пушкина, Лермонтова, Чехова, и других, над произведениями социалистов-коммунистов или поставить под ними.
Что ты все маешься — не об этом голова должна болеть у тебя! - ворчала мать Виктора Васильевича. Нет разницы в том, кто, где на полке разместится!
Ты ничего в этом не понимаешь! - кричал в ответ Василий Андреевич. Нет — есть разница! Вот придут ко мне мои товарищи, и я им начну свою библиотеку показывать, а там товарищ Сталин, где то там в верху, а не по центру. Другое дело, если поставить Толстого сверху, а Сталина по середине, то получается Толстой, как бы над ним стоит, а значит его учение куда важнее учения вождя. Поставлю я всех этих наших народных мыслителей лучше внизу, хотя...
Что хотя?
Скажут опять, что учения наших отцов революционеров строилось, на учении того же Толстого, Некрасова, Пушкина.
Так и есть в какой-то части!
Молчи дура! - злился Василий Аркадьевич. - Откуда нам людям маленьким знать это! - Надо в другое место их всех разместить. В шкафу пусть остаются произведения тогда Иосифа Виссарионовича, Ленина, Маркса, а всех остальных разместим на полках, которые я к стене примощу.
Опять у тебя оказия выйдет, - подтрунивала Раиса Аркадьевна. - Большевики у тебя пылится будут в шкафу, что ли?
Точно! Вот черт! - Тогда на оборот!
А с другой стороны, кто-нибудь случайно с полки уронит книгу, а она упадет и порвется, что тогда! - мать Виктора Васильевича подсмеивалась над своим незадачливым мужем, хотя на вид выглядела и говорила совершенно серьезно, но внутри смеялась от души.
О...! Вот задачка-то! И зачем я книги эти припер в дом?!
А как ты хотел? Нам, что завещал товарищ Ленин?
Учиться, и еще раз учиться! - буркнул наизусть, известную фразу мужчина в ответ.
То-то  же! И Витеньке нашему в школе пригодится! Оставь, все, как есть! Неважно где «Война и мир» стоять будет, над или под Марксом и Лениным, тем более первый старше того же Толстого, - между прочим заметила женщина! - Никто на это внимание не обратит, а если и обратит, то сказать вслух побоится! - убедительно заключила жена. Так и порешили по итогу. Сталин с Лениным и немецкими мыслителями по середине остались, а все остальные книги, какие-то снизу, а какие-то сверху были расставлены, включая детские книги, изрядно увеличившееся в своем количестве.
    Виктор Васильевич с самого раннего детства был окружен чрезмерной любовь и заботой, настолько чрезмерной, что рос он чуть ли не в полной изолированности от остального мира, бурлящего своими всевозможными событиями, больше драматичными. До первого класса он получал воспитание и обучение сугубо в домашних условиях. Со сверстниками почти не играл, потому что не давали родители, больше, наверно, мама его, которая души в нем не чаяла, а оттого смертельно боялась, что с ее ребенком что-то произойдет ужасное. Она была женщиной начитанной и в ее голове легко рождались разные художественные образы, где чаще всего краски были черноватыми, может быть по причине неспокойного времени. Отец же потакал ей по-началу, а когда спохватился, что сын-то излишне изнеженным растет, было уже поздно. Сам он захворал и вскоре умер. Виктору Васильевичу в ту пору было еще лет десять. И остались они вдвоем  с мамой. Рос он слабым ребенком, но учился на отлично! Преуспевал он во всех предметах, но больше ему нравилось черчение и рисование, а потому выбор профессии, опять таки, по настоянию его матери,  пал в пользу архитекторы. На фронт он не попал, хотя и рвался, как и большинство юношей, но та же заботливая мама его принудительно отговорила, а раз он еще один у нее был, да и еще хворала она, то остался он в тылу на вполне законных основаниях. После школы успел поработать в одной писарской конторе, пока шла война, а потом поступил в институт, который с отличием и закончил. После получения специальности устроился на предприятие, где и проработал лет двадцать, квалифицированным специалистом в отделе архитектуры и градостроительства, при городском совете. За свою жизнь ничего выдающегося не создал, хотя работал усердно, но в глубине души хотел, наверно, воплотить в жизнь шедевр архитектурной мысли, как сам мечтал по-началу, но боялся быть высмеянным, не понятым, а потому оставил такие идеи в стороне, а потом за долгие годы рутиной работы желание притупилось и вовсе улетучилось. Женился он после института, на женщине старше себя на несколько лет, миловидной, но властной и к тому же крепкой телом, от чего от нее ее муж не раз за их совместную жизнь получал тумаков за разные незначительные провинности.  Ему было даже страшно себе представить, если бы он натворил чего-то более серьезного и разгневал бы свою Галину Игоревну. Его мама ни в какую не хотела отдавать его в руки той, при которой, на ее взгляд, он бы был предоставлен сам себе! То есть, ни он должен был заботиться и защищать семью, как и должно быть, а его спутница, должна была быть той, чья женская мудрость оберегла бы его самого. Мать Виктора Васильевича понимала, что переусердствовала со своим сыном по женской линии, но считала уже поздно, что либо менять, а нужно было считаться с тем, что есть! Она и подыскала себе подходящую замену, хотя сама она была куда по своей природе мягче и женственней, чем будущая жена сына, но за годы проведенные без мужа и в ней многое чего поменялось: все-таки ей пришлось примерить и «рубашку мужчины», за отсутствием такого-го в ее жизни после смерти мужа.
   Сам же Виктор Васильевич еще с юности был влюблен в свою одноклассницу по имени Зоя, жившую к тому же в соседнем дворе. Веселая белокурая девчушка с голубыми глазами. В отличие от него над ней никто не пекся, потому что родилась и росла она в многодетной семье (было пятеро сестер и шесть братьев). Отец работал слесарем на заводе, а мать сидела с детьми. Пили родители безбожно, поэтому им дело больно не было до воспитания своих отпрысков. Училась Зоя неважно, но в классе была одной из заводил. Если Виктор Васильевич был самым тихоней, хоть и отличником, то его одноклассница в точности да наоборот. Она в восемнадцать лет ушла медсестрой на фронт, вернулась с войны целехонькой. Ей бы жить и радоваться, за муж выйти, но видимо гены родителей дали о себе знать. Запила она, пристрастившись к спирту еще на фронте, на гражданке пагубная привычка только лишь более усугубилась. Учиться она не пошла дальше и так осталась медсестрой при местной больнице. Замужем побывала, но  не родила, потом развилась и время от времени сожительствовала то с одним, а то с другим, таким же, как она, человеком неравнодушным к напиткам крепким. То, что Виктор Васильевич был влюблен в Зою, осталась его тайной за семью печатями, об этом он ни с кем не делился, да и с кем было-то делиться!? Друзей у него не было, а с мамой он боялся и стеснялся о таких вещах говорить. Признаться самой девушке не хватило храбрости. В общем жил Виктор Васильевич в условиях стерильно-декоративных, заранее расписанных по некоему плану, а потому на первый взгляд предсказуемых отчего жизнь была у него тоскливой и пасмурной. И сын у него был, очень на своего отца похожим, но только еще больше закомплексованным, потому что жена его, женщина сильная, при слабом мужчине, невольно и на сыне отпечаток своего женского каблука поставила. Друзей, как и раньше у него не было, в гости они не куда не ходили, за исключением одной семьи, которая жила в соседнем подъезде.
    Речь шла об одной женщине, годов тех же, что и жена Виктора Васильевича. У нее еще был сынишка по имени Толя, подросток, рано оставшийся без отца, как сам когда-то Виктор Васильевич. Шустрый такой мальчишка, подвижный и смышленый. И в школе учиться успевал и в мяч погонять летом, и в хоккей поиграть. Виктору Васильевичу, пока жена его лясы точила на кухне с соседкой, приятно было с этим мальчиком посидеть, потолковать, словно они сверстники. Он ему бывало и в домашнем задании чего подскажет, а Толя ему взахлеб про хоккей и футбол расскажет. Виктор Васильевич далек был настолько от спорта, что ни правил не знал, да и вообще не посмотрел ни одной игры в жизни, и не читал, тем более, ничего! А тут, послушав ребенка и потихоньку начал разбираться и вспомнил, что, а ведь он тоже когда-то мечтал со сверстниками и мяч гонять, и на коньках покататься, но мама его от всего этого отгородила, запрещая ему. Сейчас же слушая восторженные отзывы мальчика о том или ином матче, он как будто сбрасывал с себя годков так тридцать, чувствуя себя, хотя бы короткое время, данное ему его деспотичной женой, по-настоящему счастливым человеком. Непроизвольно он представлял себя мальчишкой, бегущем по зеленой траве с мячом, а зрители так и кричали ему вдогонку: «Витька забей гол! Витька  - гол!».
Ну все Витюша идем домой, - обрывал внезапно грудной голос жены. - Идем домой! - повторяла она более строже, как учительница ученику, если муж сразу не реагировал, увлекшись разговорами с мальчишкой. За ней плелся их сын Костя, долговязый юноша немногим старше Толи, в очках, с обильными прыщиками на лице. Копия самого Виктора Васильевича, когда-то в молодости. Он всюду следовал за своей мамой, как хвостик. С отцом  и Толей он не сидел в комнате, не проявляя абсолютно никакого интереса к их разговорам.
Иду, иду — дорогая! - лепетал в ответ Виктор Васильевич и как по команде поднимался со стула и шел в прихожую, на ходу, прощаясь с забавным парнишкой, с заметной грустью в глазах, словно он маленький мальчик из далекого детства, которого строгая мама отрывала от игры с друзьями.
  Вот такой и была жизнь нашего героя, пасмурная и унылая, как природа на среднем Урале, когда низкие серые облака и моросящий дождь, так надолго, порой, прятали солнце, что казалось и нет в этих краях света белого совсем, а лишь бледное его отражение, отпечатавшееся своим некогда ярким цветом, создав всего лишь печатную иллюзию на небесном полотне!
   Но, так или иначе, потихонечку двигалась вперед жизнь Виктора Васильевича и тут, на тебе, вдруг, в свои сорок пять лет, Виктор Васильевич сильно занемог. Смерть даже, можно сказать, облизнула его, предвкушая забрать его  с собой, в таком еще далеко не пожилом возрасте. У него стал частенько болеть желудок, на что внимание Виктор Васильевич первое время не заострял, но боли участились и стали острее. Его жена настояла, как всегда, чтобы он обратился к врачу. Сам же он не любил докторов или боялся, как и всего остального. Но терпеть стало уже невыносимо и он направился к врачу. Его осмотрели, заверив, что ничего страшного нет, и скорее всего гастрит. Но, когда пришли результаты анализов, вердикт оказался ужасным: рак прямой кишки! В доме Лисициных началась настоящая паника. Никто не ждал прихода в их дом такого горя. Жена его враз скинула с себя весь командный вид, съежилась, скрючилась, словно испуганная девочка. Каким бы тихоней и незаметным человечком не был Виктор Васильевич, но зарплату получал хорошую, а поэтому семья жила в сытости и достатке. Жена же его тоже работала при городском совете, но в отделе, не имеющего сколько-нибудь важное значение, из чего следовало, что и оплата труда была куда более скромнее, чем в архитектурном отделе, который выполнял значимые функции, преобразовывая город в духе социалистических перемен.
   Побежала она с мужем по разным докторам и больницам. До Москвы даже дошли, где вроде как договорились сделать операцию, но увы, врачи отказались в конце, сославшись на большой риск, к тому же стадия была та, когда шансов практически никаких не было.
Езжай те домой и м..., - хотел добавить - «молитесь», старенький доктор, заведующий хирургического отделения, но сдержался. - Ждите и надейтесь, а вдруг чудо произойдет!? Не сдавайтесь, одним словом! - напутствовал доктор Виктора Васильевича и его жену, которую словно подменили последнее время. Она только и плакала и причитала. Проснулся в ней обычный человек, пинком под зад, выгнавший из нее деспотичную особу.
    Жизнь Виктора Васильевича клонилась к закату и солнце уже не казалось ярко-желтым, а таким красноватым, когда вот-вот должна была придти ночь. Они вернулись в Свердловск и мужчина продолжил принимать, выписанные пилюли, которые по всей видимости совсем не помогали, а принимал он их, больше, из-за веры, которая уже ослабла сильно, но человек жизнь любит и цепляется за нее из последних сил. Он похудел, осунулся, а лицо совсем каким-то черным стало, а последние искры в глазах, погасли. Жаль ему было очень за то, что жизнь свою, можно сказать, по дурости погубил. Всю жизнь он боялся всего на свете: войны, чумы, начальника на работе, маму, жену — всего и всех! Берег себя, тешил в глубине души надеждой, что вот-вот все изменится и жизнь его станет полна разного рода интересными событиями, но как оказалось — зря! Видимо думал он, что проживет лет сто, но оказалось всего-то навсего сорок с хвостиком лет.
    Виктор Васильевич с женой и сыном проживал в двухкомнатной квартире в самом центре города. Ему ее, как хорошему специалисту, выделили ее от работы, тем более он был одним из тех, кто принимал непосредственное участие в проектировании подобных сооружений, как многоквартирные жилые дома и вообще внешнего вида города. Проекты не были новаторскими, но молодежь вносила свои идеи, старшее поколение же их немного охлаждало своим стариковским пессимизмом и реализмом, но получалось довольно неплохо в концовке, в стиле некоего неоклассицизма. Такие дома, где получил квартиру Виктор Васильевич еще называли «Сталинки». Дом, где имелась квартира Лисицыных, был пятиэтажным, двух-подъездным строением. На каждой лестничной площадке имелось по четыре квартиры, итого значит в доме было сорок квартир. Подъезды были довольно огромными с широкими лестничными маршами, высоченные потолки, украшенные гипсовой лепниной для декорации плинтуса, как и сами квартиры, где были длинные коридоры, объемные комнаты и кухни — все это говорило о том, что в таких домах должны были проживать передовики социалистической гонки, что по-началу так и было. В первое время в каждой квартире была установлена небольшая печка, благодаря которой квартиранты и отапливались зимой, но позже пустили газ, что засвидетельствовало внедрение в городскую жизнь полного комфорта! В доме том был, конечно, еще и подвал, где кроме помещений сугубо технического назначения имелась еще и малюсенькая служебная квартирка  дворника. Дворником в то время работала тридцатилетняя женщина Нюра, проживающая там с сыном, возраста, наверно, как Толя, парнишка, с которым у Виктора Васильевича завязались дружеские отношения. Женщина приехала в город из деревни пару лет тому назад и в понимание городского жителя была немного странноватой и необразованной, поэтому ее не то, чтобы сторонились, но здоровались и общались с неким оттенком пренебрежения. Она же не обижалась, потому что уже привыкать стала к городской жизни, где для нее, в свою очередь, тоже было странно замечать, что даже соседи по лестничной площадке живут, как бы по мягче сказать: удаленно друг от друга! В гости взрослые почти не ходят друг к другу, так изредка, а лишь их детишки бегают по соседям туда-сюда, которым из-за малолетнего возраста не возбранялось. И в остальном люди городские казались ей чересчур уставшими, а потому может быть и угрюмыми, и не приветливыми. Галина Игоревна не была исключением и вела себя с Нюрой также, как и остальные, т. е. конечно же здоровалась, но разговоры длинные и душевные о жизни не заводила, показывая всем своим видом, что она тоже слишком занята, как и все городские обитатели. С Нюрой вообще общались лишь старушки, которым от нечего делать было совсем безразлично с кем разговаривать, поэтому они заняв поутру дворовые лавки и перекидывались словечками с Нюрой, рассказывая наперебой друг перед другом, разные сплетни, делясь ими с молодой простодушной женщиной из деревни. Молодежи-то городской не больно-то хотелось слушать старческие рассказы, а Нюра по своей деревенской простоте и одиночеству, с удовольствием вступала в разговоры, слушая, и  делясь своими историями. Когда же беда в семью Лисициных пришла, Галина Игоревна переменилась. С одной стороны она сильно сдала и погрустнела, а с другой, стала очень приветливой и добродушной. Как встретит Нюру, так могла теперь час с ней проговорить о том о сем и конечно-же пожаловаться на свою тяжелую долю, которая нежданно-негаданно на нее свалилась. Нюра слушала, вздыхала неподдельно, и слезу пускала, потому что в ней хоть и не было того самого образования и воспитания, когда бы она могла себя обозвать человеком интеллигентным, но зато чувства человеческие остались в ней совершенно искренними. Если радость к ней в дом стучалась, то она и радовалась, как ребенок хлопая в ладоши, а если беда, то изводилась горючими слезами, как тот же ребенок махонький. Не было в ней никакой фальши, ни в словах, ни  в чувствах, ни в поступках. Она, как-то и подсказала Галине Игоревне, однажды, один народный способ, как побороть рак кишки. Откуда она узнала об этом, и кто ее надоумил посоветовать, не ведомо, но Галина Игоревна решила, чем черт не шутит, попробовать, тем более терять все равно было уже нечего, раз доктора отвернулись от них, а смерть уже совсем обступила Виктора Васильевича, который уже не работал, а лежал целыми днями дома. Не ел он почти, исхудал совсем, превратившись почти в дистрофика. Он и так-то имел фигуру дряблую и худенькую, а тут совсем сдал.
    Способ был до ужаса прост: нужно было всего лишь ежедневно принимать по сто грамм спирта чистого медицинского, а там глядишь и кишка бы и вылечилась. Ходит же поверье в русском народе, что спирт от всякой заразы излечить может, поэтому ничего выдающегося Нюра не поведала, скорее всего Галина Игоревна не верила до поры до времени во все эти сказки, но время пришло страшное — пришлось поверить!
    Виктор Васильевич в начале отнесся к решению жены, начать поить его чистым спиртом, как-то совсем не серьезно и скептически — не похожа это было на нее, но увидев в ее взгляде очевидную решимость —  поступить именно так, сдался на милость сильной женщины. И началось народное лечение!
      Никаких специальных рекомендаций на этот счет не имелось в распоряжении Галины Игоревны, поэтому лечение шло методом тыка. Утром пятьдесят грамм спирта и вечером столько же. Виктор Васильевич до этого никогда много не пил. Не разрешалось ему, а потому был он не привыкшим к столь крепкому зелью и сходу, можно сказать, пьянел, причем по два раз в день. Жена его заблаговременно запасалась спиртом, чтобы на всю неделю хватало ибо нельзя было ни в коем разе прерывать курс лечения, со слов Нюры.
   Прошло два месяца. Галина Игоревна стала замечать, что спирта стало не хватать, а сам Виктор Васильевич преобразился. То, что он чаще всего навеселе был последнее время, радовало домочадцев. И к еде он стал чаще прикасаться и вроде даже поправился, но спирта стало уходить все больше и больше. Еще через месяц муж Галины Игоревны запросился на улицу, словно кот домашний, которого долго держали взаперти. Он действительно давно уже не видел света белого, сидя в четырех стенах, поэтому первая прогулка состоялась, и довольно успешно, если не считать, что он быстро запыхался, но в этом ничего удивительного не было. Виктор Васильевич месяц в постели пробыл и вставать начал не сразу, а спустя несколько недель с того момента, как принудительно был подвергнут лечебному пьянству.
  На первую прогулку они пошли вместе. У жены Виктора Васильевича поднялось настроение от того, что ее муж вроде, как и поправлялся, хотя она пока не собиралась идти в больницу и заново сдавать анализы, потому что боялась, что диагноз снова подтвердится, а сейчас, раз на лицо были видны улучшения, то пусть хотя бы так, а дальше видно будет. Несмотря на видимый прогресс, Галина Дмитриевна заметила и иные изменения, которые ее наоборот стали расстраивать. Виктор Васильевич, словно поменял характер, - это может показаться странным но он расправил плечи, несмотря на свой недуг, в его голосе стали проскальзывать нотки раздражения, когда что-то становилось не по нему. Сперва женщина не стала на этом акцентировать свое внимание, потому что человеку все же было плохо, и раком не каждый день болеют, и чаще всего не вылечиваются. Но, когда проявились улучшения, она отчетливо заметила, что ее муж пытался командовать, а точнее все меньше и меньше стал ее слушаться. Женщина привыкла, что в семье она была на первом месте и ее слово считалось законом, а тут явно на корабле намечался бунт, но хуже всего, что вся эта ситуация с раком ее вымотала и она действительно потеряла некоторые свои руководящие способности — это в первую очередь: все и вся держать под контролем. Одним словом она подобрела и в какой-то части поглупела, если сравнивать ее с прежней, когда она ловко управлялась со своими мужичками, выставляя на показ здравый и холодный расчет, и свою «женскую плеть», которой она, как дрессировщик могла щелкнуть по воздуху для усмирения своих «зверюшек». Но одному зверьку видно наскучило бояться, в чем без сомнения помогло волшебное лекарство, начав пить которое, он перестал много чего воспринимать со страхом. Когда же алкогольные пары улетучивались, Виктор Васильевич немедленно их старался восполнить, не желая выходить из состояния вечного веселья. Отныне Виктор Васильевич со всеми здоровался, заговаривал о разной всячине, не стесняясь, как раньше, когда от людей он больше шарахался, чем с ними сближался. Улыбка же со всем перестала сходить с его лица. Он даже покрикивал на свою жену с улыбкой. Все это казалось сначала забавным, но потом Галина Игоревна стала побаиваться, что это «веселье» может превратиться в диагноз под названием «Алкоголизм». Он теперь стал уже самостоятельно выходить гулять и гулял, надо сказать, по-долгу. Дружки какие-то подозрительные стали вокруг него виться, а еще она заметила, что деньги вроде, как стали пропадать из дома. Она решила, что ей показалось, но когда она пересчитала семейный денежный фонд более внимательно, то так и есть — была недостача. Подозрения сразу же пали на ее мужа, который и не стал отпираться, заявив следующее, чем чуть не довел ее до инфаркта:
Я на пиво взял себе! Разве не имею права?
    Женщина забила тревогу. Она кое как уговорила сходить мужа в больницу, потому что на приказы он больше не реагировал. Галина Игоревна хотела быстрее понять: болен ли ее муж еще или произошло чудо и он выздоровел и тогда нужно было немедленно прекратить это народное лечение.
Да я и так себя отлично чувствую, - кричал Виктор Васильевич! - Я этот рак спиртом в унитаз слил, черт побери! - ржал, как конь муж Галины Игоревны.
Витя, ну нужно сходить! Пожалуйста родной! - умоляла жена его, исполняя непривычную ей роль, когда чуть ли не впервые в своей семейной жизни, просила, а не требовала.
    Мужчина наконец-то, как это не покажется странным, сжалился над женой, и они навестили докторов, которые, признаться были настолько удивлены и ошеломлены, что поверить не могли, что тяжело-больной человек, который должен был уже давно умереть — выздоровел полностью, словно и не было никакого рака, а анализы предыдущие были ошибочными! Галине Игоревне и радоваться бы, что болезнь отступила, а ей новая напасть!
 Доктор, ну прошу вас, помогите! - умоляла Галина Игоревна пожилого мужчину с беленькой козьей бородкой и в больших очках с круглой оправой.
Чем же я вам голубушка могу помочь?
Вылечите его от этой заразы!
Вы имеете в виду алкоголизм?
Я даже не знаю, как это слово произнести в слух! Никогда не думала, что ко мне в дом придет эта чума!
Одну чуму вы уже победили! Она куда страшнее, чем то, о чем вы боитесь в слух сказать!
Эх..., - вздохнула женщина. - Так, как мне посоветуете быть?
Я ведь не по наркологии специалист, а желудочно-кишечному тракту, поэтому одно могу посоветовать: обратитесь к специалисту!
      К наркологу Галина Игоревна повести мужа не успела. Когда она вышла из кабинета доктора, Виктора Васильевича уже и след простыл. Она его оставила на скамеечке в коридоре дожидаться, а он, словно чувствуя неладное, пустился наутек. Вернулся же домой поздно вечером, напившийся до беспамятства.
Имею права! - крикнул он с порога, видя мутный силуэт жены, и рухнул в переднюю, добавив, заплетающимся языком, перед тем, как совсем вырубиться, - Проща..ние с рак..ом с дру...зьями отмечаали!
     На работу Виктор Васильевич не вернулся, хоть и получил от врачей справку о полном выздоровлении. Запил он совсем безбожно! Каким образом ему удалось избежать наказания за тунеядство и злоупотребление спиртными напитками, непонятно: возможно, в память о прошлых трудовых заслугах его не стали привлекать к ответственности, а может быть Галина Игоревна каким-то образом сумела уберечь его и свою семью от позора. Если вкратце, то у Виктора Васильевича началась совершенно новая жизнь, ничем не похожая на его старую, тихую и безмятежную, серую и унылую. Теперь его жизнь, была пестра яркими красками, как он сам выражался, затыкая в прямом смысле слова, рот, Галине Игоревне. Теперь он был похож на гулящего пьяного кота, коих в природе видимо был только он один. Такой же изодранный и облезлый, с подбитым глазом, но в отличие от настоящих котов, веселый и вечно пьяный. Виктор Васильевич перестал быть Виктором Васильевичем, в в свои сорок шесть лет стал для всех его новых дружков Васькой Архитектором, где чаще всего имя собственное опускалось! Загулы у него продолжались от суток до двух недель. В кругу его друзей-собутыльников, разного местного сброда полным-полно было, а еще баба одна по имени Зойка, та самая которую он когда-то в тайне любил! От ее красоты былой правда ничего не осталось, ни кожи белоснежной, ни зубов белых, а только лишь глаза голубые, но видимо ему этого в пьяном угаре достаточно было, раз он без всякого стыда ходил с ней в обнимку, целуя при всяком удобном случае. Галина Игоревна вместе с сыном, совсем из сил выбилась, ища мужа по всем подворотням немаленького, надо сказать, города. Бывало он сам приходил, бывало она его каким-то немыслимым образом домой уводила. Отмывала, латала всякие рынки и царапины, которых у него сполна было и на лице, и на теле. Отлеживался он пару дней, как все тот же кот, чуточку жирка скопит, желудок свой продуктами снабдит и шасть за дверь незаметно, по пути ухватив пятерочку или вещицу какую-нибудь, если деньги не найдет и ищи его, как звали. Поиски Виктора Васильевича или Архитектора  возобновлялись заново (Галине Игоревне пришлось частенько так и называть мужа своего, когда она искала его, ведя диалог с людьми, похожими на его новое окружение, и не знавшие ее мужа по имени отчеству) .
   Вот в таком в суматошном ритме и прожила семья Лисициных три года....
Толька, дружище, привет! - Раздался громкий хрипловатый, до боли знакомый, голос. Молодой человек лет восемнадцати, поджидающий на остановке трамвай, резко обернулся.
Дядя Витя! Здравствуйте! - откликнулся юноша на голос Виктора Васильевича. Молодым человеком оказался повзрослевший Толя. Они  раньше частенько общались, но потом по причине болезни и запойного поведения Виктора Васильевича, общение было прервано, хотя они и виделись, как соседи порой, но очень-очень редко.
     Стоял февраль, но на улице было не холодно, градусов пять мороза. Виктор Васильевич одет был чересчур неряшливо: грязноватые боты, с расстегнутыми наполовину замками, мятые штаны, по всей видимости от строгого костюма, облезлая шубейка и кроличья плешивая шапка с опущенными ушами. Толя же в отличие от своего соседа, был одет подобающим образом для студента, в строгом костюме и сером хорошеньком пальтишке. Он как раз собрался ехать в институт, куда он в прошлом году и поступил после школы.
Ты куда так вырядился Толька?
В институт поехал!
Ты уже в институте учишься? - удивленно вытаращил глаза Виктор Васильевич.
Конечно! В горном!
Вот времечко-то летит! - покачал головой Виктор Васильевич.
     Он был не один. С ним еще было человек пять, таких же небрежно одетых мужчин и еще одна женщина замотанная в шаль из под которой торчали растрепанные белокурые волосы с заметной сединой. Некоторые клочки волос были точно склеены между собой. Они скорее всего от грязи слиплись. Она и все остальные держались поодаль от того места, где стоял Толя и еще несколько человек, как и он, ожидающие трамвая. Было видно, что компания  поджидает своего друга, отлучившегося, чтобы поздороваться со старым приятелем.
Так время уже вроде обед, скоро?
Первой пары у нас не было!
А! - по-деловому произнес мужчина, сам когда-то грызший гранит науки в архитектурном институте. - Ну как живешь?
Хорошо! А вы?
А я просто восхитительно! - чуть ли не торжественно произнес Виктор Васильевич. Говорил он громко, а еще размахивал руками, словно дирижер, никого не стесняясь. Люди, стоявшие на остановке то и дело оборачивались в их сторону, но тут же отворачивались, не смея задерживать своих взглядов на  воинственном бродяге, который мог, не дай Бог, и к ним пристать, как обычно водилось за разными пьяницами, которые под действием алкоголя не чувствовали ни стыда, ни страха. - Я теперь свободный человек от всяких предрассудков. Пошло в ж...вся моя прошлая жизнь, - выругался Виктор Васильевич, не обращая ни на кого своего внимания. - Ты кстати видел, как вчера ЦСКА сыграл?
Нет!
Да ты что!
Вы же не смотрели хоккей никогда...?
Раньше не смотрел! Теперь и футбол, и хоккей не пропускаю! Я теперь ничего не пропускаю! Эх Толька! - похлопал он по плечу парня. Я только недавно понял, что сорок лет своей жизни я можно сказать коту под хвост бросил! Сорок лет, представляешь! - повторил мужчина. - Всю жизнь меня от всего оберегали, как домашнее растение, а ведь я хотел, как и ты жить полной жизнью, а не смотреть на нее из окна квартиры, завидуя мальчишкам, вроде тебя, когда они в мяч и в шайбу гоняли, девчонок за косички хватали, на фронт уходили..., -  он даже слезинку пустил, но тут же смахнул ее.
Что вы, что вы, дядя Витя, - Толя попытался немного успокоить, не на шутку, разгорячившегося соседа.
Да брось ты! Со мной все хорошо! Сейчас все хорошо, а раньше было просто ужасно! На...мне вся это архитектура  нужна была:  не пойму? Столько лет под чужую дудку плясал, а я ведь мог художником стать! Я знаешь, как рисовать мог! Мог бы шедевр написать, а вместо этого железобетонные углы двадцать лет чертил! Тьфу, - смачно плюнул Виктор Васильевич на тротуар. Но теперь все! Душа моя отныне поет, а не спит. Хочу жить, хочу любить! Вон видишь женщина красивая, - указал Виктор Васильевич на свою замызганную Зойку. Это моя единственная любовь! Я ее любил еще с подросткового возраста, но боялся...Понимаешь боялся! Я всю жизнь боялся, Толька! Всю свою жизнь! А теперь словно проснулся и понял, как я заблуждался. Она немного постарела, как и я, но я смотрю на нее и вижу ту самую молоденькую Зоиньку по которой все во круге парни с ума сходили и я в их числе. Я поверить не могу, что наконец-то могу ее обнять поцеловать?! И наплевать мне, кто, что говорит, но красивей женщины моей Зои — нет, на всем белом свете! Я люблю тебя! - совсем громко крикнул Виктор Васильевич, чем привлек внимание своих дружков и его спутницы, которая помахала своей ободранной рукавичкой ему.
Архитектор ты скоро? - донеслось в ответ.
Ну мне пора идти! - весело произнес Виктор Васильевич. А, кстати! Займи три рубля!? Эти гады (он видимо имел в виду жену с сыном) все от меня попрятали, а мне так надо, понимаешь? Я как трезветь начинаю, так словно в свою старую ненавистную жизнь возвращаюсь, а я так не хочу! Только имей  виду: я тебе не отдам! - последние слова рассмешили молодого человека.
Да, конечно, дядя Витя, берите!
     С этими словами Толя достал из внутреннего кармана три бумажные купюры и протянул их Виктору Васильевичу.
Ну ты богатей, однако! - состроил удивленную гримасу Виктор Васильевич, скорее всего не ожидающий такого подарка.
Да нет, что вы! - скромно заметил Толя.
Спасибо дружище! Знаешь Толька, а я тебе завидую! У тебя вся жизнь впереди! Не про... ее только! - вновь выругался Виктор Васильевич, но брань не смущала его молодого приятеля. - Живи на всю катушку! Пей лишь в меру, не бери с меня пример! Мне просто видимо нельзя уже иначе, - на этот раз он вздохнул, первый, наверно, раз, за все время пока с ним стоял. Меня просто достали этими интеллигентными нравоучениями за всю мою жизнь! Отец все меня заставлял Ленина зубрить со Сталиным, а мать Толстого с Чеховым! И каждый гнул упорно свою линию, а мне блин Есенин нравился, во мужик был! - поднял он большой палец вверх. - На всю катушку гулял и всех посылал к такой-то матери! А стихи — чума просто! - из Виктора Васильевича вылетали совсем несвойственные ему слова, которыми он обильно пополнил свой словарный запас, почерпнув его по всей видимости на улице. - Держи нож в правой руке, а вилку в левой! Тьфу! А я может руками есть хочу и пальцы облизывать после, еда куда от этого вкуснее кажется! Слова не коверкай, знаки препинания ставь, где надо, ударение...Да пошло все в ж...! Все это как-то лживо, понимаешь! Обволокли мы себя всякими правилами лишними, как одеждой слащавой, а ведь мы в раю совсем голышом ходили, понимаешь меня!?
Да! - кивнул в ответ Толя, но лишь для того, чтобы попросту не перечить Виктору Васильевичу, хотя про рай он знал куда меньше и то, как про сказку, чем про коммунистическую доктрину, которую тоже считал со временем сказкой, но хотя бы про последнюю разговоры его учителей и преподавателей велись на полном серьезе, и неверие могло бы быть плохо воспринято ими, как и наоборот вера в рай!
То-то же! Всю жизнь меня обзывали интеллигентным человеком отчего меня тошнило даже! Никто точно не знает откуда это определение пошло, словно все остальные люди тупицы!? Но ведь это не так! Может быть они и есть эти интеллигенты - заблудшие овцы, за которыми Пастух не углядел!? Нарядили себя и свое «Я» в черт знает что, и вознесли себя на пьедестал! Тьфу! Срам один и не более, махнул рукой Виктор Васильевич, чуть, тем самым, не задев, проходящую мимо молоденькую девушку, которая даже отпрянула. - Пардон! извинился Виктор Васильевич с улыбкой и продолжил. - Но теперь я со всей ответственностью заявляю: Я Бывший Интеллигентный Человек! БИЧ!!! Вот так!
Архитектор идем скорей! - донеслось вновь.
Иду, иду! Крикнул он обернувшись к своим дружкам. - Ну, мне пора! Бывай друг, с Богом! - Виктор Васильевич попрощался с парнем, обняв и расцеловав его на прощание и быстрым, слегка шатающимся шагом, двинулся в сторону своей компании.
     Толя обернулся ему в след и некоторое время стоял и смотрел, улыбаясь, как он со своей веселенькой ватагой направился к ближайшему гастроному. Свою Зойку он обнимал за талию и было видно, что они изредка целовались, как молоденькие влюбленные. Вскоре подошел трамвай и Толя, сев в него, поехал набираться знаний в Горный институт. Больше они никогда не виделись, потому что семья Лисициных вскоре съехала со своей квартиры и отбыла в неизвестном направлении. Ходили слухи, что Галина Игоревна, отчаявшись вытащить мужа из непробудного пьянства, куда он по воле случая попал, перевелась на работу в один закрытый военный городок. Мужа своего она тоже увезла с собой, каким-то чудом заманив его в свою женскую западню, где дверца, как в клетке в зоопарке, захлопнулась, и дикий, но счастливый зверек оказался снова в золотой и интеллигентной клетке....