Бедная Настя

Я, одетая в легкий  халатик и домашние тапки, увязая в снежном киселе дороги,  бреду наугад, пытаясь отыскать дорогу домой. Я не могу сориентироваться, не могу понять, где нахожусь. На меня обращают внимание прохожие, укутанные по-зимнему. Они в недоумении, они оглядываются мне вслед.

Я высока, стройна, привлекательна,  мне привычно внимание людей и я не удивлена, что могу вызвать интерес  даже в затрапезной домашней одежде. Тапки промокли,  и, кажется, закоченели ноги. Не обращая внимания на маленькие неудобства,  продолжаю искать  свой дом, четко осознавая, что утром я ушла из него. Я живу с мужем в Московской квартире.  Насколько я счастлива в браке понять сложно, но если я  в студеный вечер хожу по улице одна, значит,  я нелюбима и брак мой не совсем удачен.

Родилась  я в  Калининграде, там же училась, поступила в институт.  Любовь меня настигла в Коктебеле, куда  мы  с мамой частенько ездили отдыхать. Лавина пылкой тяги к симпатичному москвичу, проникнув в каждый атом неискушенного сердечка, с огромной скоростью перенесла меня в столицу в статусе замужней дамы. Но сейчас теплый шлейф приятных воспоминаний  едва касался задворков памяти, а внешность мужа стала безликой, она расплылась в моем воображении, как бензиновое пятно на воде.   

В голове сумбур, но, пробиваясь через его дебри, припоминаю, что утром я, стильно одетая, ушла из дома по каким-то важным делам, но, заплутав  в переулках  грязного района, неожиданно попала в родительский дом. Меня не смутило появление родного Калининградского дома в Москве, ведь жизненные повороты непредсказуемы и  сюрпризны.  На стук в дверь реакции не последовало, видимо, из-за отсутствия родителей.  Можно было, конечно, зайти в другой раз, но усталость спеленала ноги и непреодолимое  желание отдохнуть,  заставило выбить камнем стекло оконного проема и через образовавшийся лаз забраться  в дом. Странно, оказывается мама, любитель кардинальных перемен,  успела заменить  мебель и  обои. Хуже не стало, уют нарушен не был.  Я сняла сапоги на высоченном каблуке, загрузила ноги в уютные тапочки, переоделась в домашний халатик и прилегла отдохнуть.

Проснулась от голода. В холодильнике  еды было достаточно. Перекусив, я решила, что навещу родителей в другой раз, и отправилась домой, забыв надеть пальто и сапоги.

Можно, конечно,  спросить прохожих, куда мне идти, но лица чужих людей были так безразличны и равнодушны, что и спрашивать-то отбило охоту. Иду вперед, никуда не сворачивая.  Хотя дорога мне кажется знакомой, определиться с местом моего нахождения не получается. Пытаюсь сосредоточиться, но паутина мыслей настолько замысловата, что не хватает сил распутать ажур их хитрых переплетений.

Брела по вечерней  Москве наугад, пока не стемнело. Онемевшее от холода тело  постепенно превращалось в льдинку, оно становилось непослушным и покачивалось в разные стороны от порывов студеного ветра. Боковым зрением уловила размытый в сумерках мужской силуэт. Мужчина немного странно себя вел, размахивал  руками и, перепахивая  снег обочины, пытался выбраться на дорожку.  Утопая  по колено в снегу,  он  приближался  определенно ко мне.
- Настя, милая, почему ты здесь? Где ты была? Перепугала до смерти! Я уже не знал, что думать!-

Мужчина торопливо стащил с плеч куртку, запеленал  меня  в нее, взял на руки, как младенца, и понес. От мужчины исходил знакомый запах, наверное, это  мой муж. Мужчина был силен и высок, нес меня бережно, прижимая к себе. Память вернула мне отголосок  былого счастливого состояния, когда мой жених после регистрации нашего брака также бережно и осторожно нес меня на руках по мостику через речушку парка. Подол свадебного  платья развевался белой кипенью и от порывов шаловливого июньского ветерка иногда прикрывал лицо жениха прозрачной тканью. Все были счастливы, всем было весело. Мои родители иногда смахивали слезу с сияющих глаз, но эта нечаянно набегающая влага была символом  прощания с юным птенцом,  всташим на крыло и самостоятельно вылетевшим из гнезда.

Я прижимаюсь к груди  мужчины, впитывая приятное тепло его  разгоряченного тела, не сопротивляюсь, когда он усаживает на сиденье машины. Теплый салон машины вдруг вызывает чудовищный озноб, посиневшее от переохлаждения тело охватывает  устойчивая судорога, сводившая зубы до скрежета.

Откинувшись на спинку сиденья и продолжая сотрясаться в ознобе, я вдруг почувствовала неудобство в области спины. Странные уплотнения на уровне лопаток упирались в мягкую ткань обшивы салона и нестерпимо зудели. Плотно упакованная в кокон куртки я не имела возможности дотянуться рукой до спины, чтобы частично унять невыносимый зуд. Понимая, что помочь себе никак не смогу, я расплакалась. Слезы текли из глаз, растворяя тушь на ресницах, и вызывая жжение век. Это немного отвлекало от нестерпимого зуда в спине, становилось легче дышать и терпеть.

Мужчина на руках внес меня в квартиру, раздел и погрузил в теплую ванну. Ощущение комфорта и покоя обволокло все тело, захотелось спать, и я почти уснула, как вдруг странные ощущения  в спине слизнули дремоту с век и бешеный поток энергии подбросил меня к потолку. Мягко погружаясь в ванну  после прыжка, я заметила странный белый пух на зеркале воды. Рассмотрев внимательно пушинки, я с восторгом поняла, что это пух от крыльев, моих крыльев, прорезавшихся на спине под лопатками.   Ощущение значимости и исключительности переполнили мое сознание высокой миссией земного существования.  Быть может я птица, быть может,  я ангел? Боже мой! Какое сказочное упоение овладело всем моим существом! Каким счастливым человеком я стала в одночасье!

В ванную вошел мой спаситель. Он вынес меня в комнату, укутав пушистым полотенцем. Промокая мне спину, он задел крылья, причинив мне боль. Это мои крылья, непосвященные в высокую тайну не имеют права даже касаться их, это великое преступление, это недопустимая вольность. Я освобождаю руки из-под полотенца и длинными ногтями процарапываю мужчине лицо, шею, поросшую пушком грудь, не испытывая сострадания. Так я молча демонстрирую месть от насилия над своим божественным началом.  От порезов на теле мужчины проступают кровавые дорожки, но он молча терпит, продолжая гладить меня по голове и спине, создавая болезненный дискомфорт.

Уложив меня в постель под теплое одеяло, мужчина уходит на кухню согреть чай. Я остаюсь одна. Стараясь не скрипеть пружинами кровати, отбрасываю одеяло и спускаю ноги на пол. На цыпочках подхожу к окну, распахиваю его настежь, забираюсь на подоконник и расправляю крылья. Какой простор под моими ногами, какая высь, какой восторг! Крылья вибрируют, сердце разрывается от страстного желания оттолкнуться от подоконника, как от трамплина, и воспарить к манящей звездности. Я непроизвольно поднимаю руки вверх и, слегка согнув колени, пытаюсь оторваться от этого странного мира, где мне тошно, где мне тесно,  где мне непонятна  даже я сама.

Звон разбитого стекла заставляет меня оглянуться. В дверном проеме комнаты, побелевший от ужаса, стоял мужчина. Разлетевшаяся  на куски  чашка истекала остатками чая.
 Мужчина преодолел свой ступор быстрее, чем я сообразила продолжить прерванный полет. Подлетев к окну, он схватил  меня за подол рубашки и резко сдернул с подоконника, упав на пол вместе со мной. Отползая от мужчины на коленях, я ощутила нестерпимую боль в спине и увидела размазанный по полу кровавый след.  Холодея от ужаса,  понимаю, что при падении я надломила свои волшебные крылья,  и места разрывов кровоточат и причиняют мне невероятные душевные страдания, наделяя полной опустошенностью.

Я закричала от переполняющего себя гнева. Сорвав голосовые связки в истеричном вопле, обессиленная от разрушенных иллюзий, я продолжала отстаивать свои права на исключительность, завывая и отбивая руки об пол.

На дрожащие щеки мужчины стекали слезы абсолютного бессилия перед  увиденным. В разъяренной, всклокоченной женщине, выплевывающей ярость в оскорблениях и воплях, он не узнавал свою Настю. Нежную, трепетную, прекрасную Настю, которую любил больше жизни, для которой был  готов на любые глупости. Что могло спровоцировать превращение утонченного, великолепно образованного, доброго существа в одичавшего звереныша с яростным оскалом перекошенного, злобного лица, полностью оторванного от действительности. Настя явно не признавала в мужчине мужа, она видела в нем только врага и насильника.

Вопли и стоны не прекращались ни на минуту, Настя вырывалась из рук мужчины, раздирая его лицо в кровь, когда тот пытался привлечь к себе жену, обнять и  успокоить. Кровь дикой тигрицы пробудилась в хрупкой Насте и выплескивала сопротивление с такой бешеной энергией, что мужчина, обессиленный в своих попытках успокоить жену, прекратил свои старания, понимая, что его бедная Настя пребывает в иной плоскости существования, в которой ему нет места.

Тем временем вопли Насти, рвущие барабанные перепонки, перешли в дикий, необузданный хохот, и это было еще чудовищней и страшней. Осознав окончательно, что навалившуюся  беду в одиночку не одолеть, муж  подошел к телефону.

 Экипаж неотложки выставил мужчину  из комнаты, закрыл дверь и остался наедине с больной.  Муж прислушивался к доносящимся из комнаты звукам, отмечая, что на смену утихающим крикам пришло бессвязное бормотание, прерываемое всхлипываниями.

«Срочная госпитализация», - сказал врач, выходя из комнаты - «Требуется серьезное лечение, собирайтесь, едем в психбольницу».

Я не могла отличить явь от кошмарного  сновидения. Мощные, грубые руки санитаров  спеленали мое несчастное тело, отломав остатки крылатых рудиментов, и привязали к больничной кровати так туго, что я могла лишь дышать. Сияние от белого кафеля стен слепило глаза,  и я старалась их открывать реже. В вену обнаженной руки, прикрученной к прикроватному столику, постоянно вонзались иглы, вливающие в мою физиологию лечебные снадобья.

Истязание  распятием длилось бесконечно. Благодаря милосердию врачей, эта продолжительная пытка  смягчалась снотворным, и я больше спала, нежели бодрствовала. В своих ярких сновидениях я всегда свободно парила  в высотах, где полыхало причудливое сияние,   и куда не долетали  даже самые смелые пернатые. Я была единственным, царственным и прекрасным крылатым созданием в волшебном поднебесье.  Душа ликовала и пела, сердечко щекотал адреналин, пульс отбивал бравурные ритмы, утверждающие мое превосходство над земным существованием.

Пробуждение же всегда приносило саднящую сердце досаду, иссекающую  рыдания и слезы, и только уход в сонное зазеркалье возвращал мне состояние, достойное высокого сана.

Трепетная эйфория от новизны полетов в своих причудливых сновидениях вскоре трансформировалась в опасения  за жизнь. Я кожей чувствовала возникавшее иногда строптивое неповиновение  волшебных крыльев, которые временами отказывались улавливать воздушные потоки и бесцеремонно прекращали парение на запредельных высотах.  От неизбежного падения на землю меня спасало пробуждение, и я радовалась ему, как радуется человек нечаянным солнечным лучам, пробившим  кромешную тьму.

Непроницаемая вуаль, отгородившая мое сознание от окружающего мира,  становилась прозрачнее день ото дня, и, когда наступил день посещения, разрешенного врачами, я испытала забытое волнение девчонки  перед первым свиданием. Мужа я узнала сразу, это был мой любимый москвич, высокий, мужественный и сильный. Я вспомнила аромат  парфюма, запах нежности и страсти, выносливости и стойкости. Единственное, что меня болезненно удивило, это полузажившие царапины и ссадины на лице, шее и руках. Расспрашивать не стала, растворившись в спасительном круге  его объятий. 

Уютное  тепло, как касание лисьего меха, растекалось по телу от близости  любимого, покой обволакивал душу, отфильтровывая  негатив  досадного сумбура  и обрывки грустных  воспоминаний.

 Ежедневные визиты мужа постоянно сопровождались гастрономическими изысками, которые скармливались мне с ложечки, ласково по-отечески и предупредительно по-джентельменски. В один из его визитов, глядя на еду, я вдруг почувствовала не испытываемый ранее приступ дурноты, вызвавший тошноту. Стало не по себе от мысли, что медленно отступающая  болезнь, измучившая мои мозги, приобретает иные, более изощренные  формы.  Настороженность мужа, испуганного странными симптомами, уплотнили волны страха, и почудилось на мгновение, что мой затянувшийся сон наяву, завершится пикирующим падением с небесной выси, и не спасет меня от гибели внезапное пробуждение.

Беседа с врачом ввергла мужа в ступорное оцепенение: в измученном Настином теле,  вопреки всем напастям  и бедам, формировалась новая жизнь, появление которой всецело зависело от решения мужчины. Ссутулились плечи великана от непосильного бремени  ответственности, липкий пот пропитал насквозь рубашку, чехарда сомнений и опасений сразу за две жизни мгновенно состарили молодого парня на десятилетие. Глубокая морщина перерезала лоб мужчины, пролегли тени под глазами, посерели щеки. Как решить уравнение с неимоверным количеством неизвестных величин и безошибочно  просчитать  правильный ответ? Ответа не было. Тупик.

Невольным свидетелем многих семейных драм  стал  врач женской психиатрии, прослуживший на этом поприще не один десяток лет.  Каждая третья  семья распадалась после пребывания жен в его отделении. Жестокое испытание на прочность и верность своим избранницам оказывались не по плечу сильной половине. Для кого-то уход из семей был продиктован страхом за нестабильную психику  жен, кого-то пугала дурная  наследственность, третьей категории мужчин не позволял идти по жизни с непрестижной спутницей снобистский имидж.

 Парень, сидящий перед ним,  был иным. Этот крупный мужчина принадлежал к  редкой породе однолюбов.  Врач невольно любовался неброской красотой Настиного мужа, читал в его глазах страх, не за себя, за Настю, вспоминал с нежностью, как  мужчина на протяжении полутора месяцев не пропускал ни одного свидания с женой, прогуливал ее по больничному дворику, кормил с ложечки домашней снедью. Сколько добра и предупредительности просматривалось в его нежном и трепетном обращении с женой, несмотря на то, что приходилось зачастую вытирать с подбородка и щек больной,  без малейшего намека  на брезгливость и  отвращение, вытекающие изо рта  слюни и остатки размазанной еды. И вот сейчас этому парню, как воздух, как питье в пустыне, как дождь в засуху, была необходима подсказка  врача в поиске неизвестных величин в сложном уравнении жизни.

-Мы допускаем,- продолжил осторожно беседу врач,- что Настину депрессию спровоцировала беременность. Бывает и такое, правда редко. Зачастую удается выносить и родить здорового ребенка.  Настя молода, физически здорова, а природа и всевышний оберегает матерей и их плод.  Но в вашем случае, после выписки Насти из больницы, вы получите сразу двух детей – ослабшую жену  и нерожденное дитя. Эти две жизни, как ходьба по тонкому льду, потребует от вас много сил, терпения и выдержки. Потяните? –

Распрямились ссутулившиеся плечи парня, порозовели серые щеки, исчезла борозда морщины на лбу, увлажнились глаза, сбросившие пелену тревоги и сомнений.  Сложное уравнение  нашло правильное решение: распахнуть сердце для  новой жизни!

Оказавшись дома после выписки из больницы, Настя подошла к окну и с содроганием посмотрела вниз. Неужели она,  рациональное существо, по собственной воле,  стремилась попасть в небытие, свергшись  с такой верхотуры? В какую же непроницаемую оболочку должно быть  укутано человеческое сознание, чтобы утратить чувство страха и самосохранения, боязни страданий и боли? Как оградить извилины мозга от внедрения страшных импульсов, толкающих человека в бездну гибели?  Как не угодить в капкан болезни, как избежать душевной немощи? Ясно одно - ущербным может стать душевное состояние любой человеческой особи.

Шевельнувшееся под сердцем дитя, заставило переключиться от тревожных воспоминаний к светлым перспективам, где нет места для сумбурного месива миражей и болезненной яви, где истерзанная душа жаждет  любви и созидания.

Настя с мужем исколесили все окрестности в поисках дома, где хозяйничала Настя в памятный февральский день. Искореженная болезнью память Насти,  отказывалась услужить в поисках, но некоторые осколочные проблески  воспоминаний все-таки помогли найти нужный адрес. Хозяевами нужного дома оказалась   семейная пара пенсионеров, которые не могли взять в толк, почему незваные гости, проникшие в помещение прошедшей зимой, не только не обворовали, но и оставили дорогие вещи.  Узнав от мужа подробности странного поведения февральской гостьи, вернули милые старички Настину одежду,  отказавшись взять деньги за разбитое оконное стекло.

Когда начал наливаться в саду ароматный штрифель, когда рябиновый пожар охватил все палисады, а сливы, лопаясь от зрелости, истекали на деревьях соком, на свет божий появилась прехорошенькая сероглазая девчушка, огласив здоровым  воплем родовую.

Крик новорожденной явился абсолютно  правильным результатом решения сложного жизненного уравнения с невероятно большим количеством неизвестных величин, которые, по сути,  являются верой, надеждой, любовью.