Ольга Михайловна Бушило и женская ветвь рода

    Как-то получается, что в тени всегда остаётся женская ветвь рода. Чтобы устранить этот недостаток, попробую рассказать о маме, Ольге Михайловне Бушило и её фамилии.

    Мама родилась 4 сентября 1910 года в Минске. Мать её, Мария Фёдоровна Шидловская-Бушило, насколько я помню, была кухаркой и служила у богатых людей. Сохранилась детская фотография мамы. Судя по фото, маме – четыре или пять лет.

    Отец мамы, Бушило Михаил Гавриилович, имел большую родословную. Поэтому в детстве меня окружало множество родственников из рода Бушило.

    С 1953 года в нашей семье жила моя троюродная сестра Юзефа Антоновна Бушило (1937 – 1998 годы). Мы с ней дружили и уважительно относились друг к другу всю жизнь. Её безвременный уход из жизни очень огорчил меня и Ларису. Это был честнейший и добрейший человек.

     Рядом с нами, а иногда и у нас жила двоюродная тётя Нина Станиславовна Бушило (1918 – 2007 годы). С тётей Ниной я, когда бывал в Минске, встречался либо общались по телефону. Последний раз мы разговаривали с нею по телефону в сентябре 2007 года, когда я приезжал в Минск на годовщину Николая Петровича Гириловича. Она жаловалась на здоровье, на свои преклонные годы. Ей было 89 лет. 11 ноября 2007 года её не стало.

    В 1947 году я две недели чудесно гостил в деревне Сула, что под Рубежевичами, у маминой двоюродной сестры, тёти Анти (Анны) из рода Бушило.

    Были и другие многочисленные встречи с родственниками из рода Бушило.
Самым близким родственником из фамилии Бушило, была моя родная тётя, мамина младшая сестра Лидия Михайловна Бушило-Головач-Зубова.

    Это был, человек «без комплесов», как сказали бы сегодня. Она была полной противоположностью моей мамы. Она сыграла большую роль в моей судьбе. Уже начиная с того, что своё имя я ношу благодаря ей. При возможности о Лидии Михайловне расскажу ниже. У неё дочь Лариса и сын Олег. Лариса Адамовна Головач-Гурина – моя двоюродная сестра, она старше меня на год. Мы с ней тепло дружили в детстве и сейчас продолжаем поддерживать контакты. Когда она работала на МТС, то часто звонила к нам в Тверь, соединяла нас с родственниками.

    Двоюродный брат Олег Кириллович Зубов младше меня на 9лет. Я, не имея родного брата, очень возился с Олегом в детстве. Редкие наши встречи в Минске взаимно радостны.
 
    Но сейчас речь о маме. Помню маму с 4-х лет, с лета 1944 года, когда отец ушёл на фронт, а мы с сестрой Риммой остались с мамой. Шесть месяцев наше пропитание обеспечивала она. Работы в разбитом Минске не было. Мама держала курей. Из их яиц и остатков немецкого сахарина она взбивала снежки (бизе), которые выпекала в русской печи. Они поштучно продавались на рынке. Кроме того, мама с подругами ездила по деревням Западной Белоруссии. Там они меняли какие-то тряпки на продукты. В общем, её стараниями мы как-то выжили и дождались отца.

    О прошлом мамы, к сожалению, знаю очень мало. В детстве мама была болезненным ребенком. Болезни, революция, Гражданская война не дали маме получить приличное образование. Насколько я понял, у неё было начальное образование. Как будто бы мама когда-то, видимо до замужества, работала нянечкой в родильном доме. Так же, как будто бы, мама до папы неудачно была замужем. По словам Риммы, после развода она перешла на свою фамилию Бушило. И поэтому, выходя замуж за папу, решила остаться на своей фамилии. Мама была ниже среднего роста, на лицо миловидной. Характер у неё был спокойный, рассудительный, несколько замкнутый и стеснительный.

    Я никогда не помню, чтобы мама задорно пела или танцевала. Практически она не употребляла спиртного. Она была доброй, честной, порядочной женщиной, не умела интриговать. Простотой своей, всем своим поведением она располагала к доверию. Окружающие её люди: родственники, соседи, товарищи по работе относились к ней с большим уважением. Поэтому у мамы были подруги, с которыми она дружила многие годы. На работе пользовалась уважением, как со стороны начальства, так и со стороны сослуживцев.

    С другой, стороны она была прямой, бесхитростной, порой не сдержанной. Это плохо сказывалось на её отношениях с отцом. Она могла излишне болезненно реагировать на выпивки отца, открыто показывать своё недовольство. Это, в свою очередь, возбуждало выпившего отца. Нам детям было неприятно быть свидетелями их ругани. Помню, что в детстве, по этой причине, я сам себе поклялся, что, во-первых, не буду пить или, по крайней мере, злоупотреблять спиртным, и, во-вторых, буду стараться в своей семье поддерживать спокойную обстановку, не огорчать своим поведением свою жену.

    Какой был на самом деле отец, мама осознала после его смерти. Она пережила папу на 9 лет. Все эти годы она постоянно плакала, вспоминая какой хороший, душевный, внимательный и мастеровой был Игорь. Это действительно было так. По этому поводу я сделал неутешительный вывод: «Для того, чтобы человека по достоинству оценили, ему нужно умереть».

    Простодушие мамы, честность её помыслов была написана у неё на лице. В этом разбирались даже немцы во время оккупации. Бдительные немецкие власти с целью поимки партизан и подпольщиков, а так же, возможно, и ради мародёрства, периодически устраивали на Сторожевском рынке, где мы жили, облавы. В результате одной из них была задержана Лидия Михайловна. На следующий день для выяснения судьбы сестры, мама пошла к зданию полиции. Остановившись напротив него, она не решалась туда войти. Вдруг к ней подошёл немецкий офицер и спросил по-русски: «Что вы здесь делаете?». Мама рассказала ему свою историю. «Пока вас саму не задержали, идите домой. Если ваша сестра не виновна, её отпустят».

    Мама, можно сказать, была политически неграмотной. Но с другой стороны оценила Советскую власть, по сравнению с оккупационной властью немцев. «Пусть будет так же голодно, но чтобы вернулись Советы, чтобы не испытывать этого постоянного страха», – рассказывала она мне.

    Мама не была физически сильной, естественно, никогда не делала зарядки. Но в тоже время была выносливой. Во время оккупации она неоднократно пешком проделывала с той же Лидией Михайловной 40-километровые походы в Радошковичи. Такую же выносливость она показывала в дальнейшем, работая в артели «Экономия».

    Отец вернулся с фронта в декабре 1944 года калекой. Мама с пониманием перенесла увечье отца. Ведь у большинства её уличных подруг мужья вовсе не вернулись с фронта. А у неё был живой молодой, весёлый, задорный, мастеровой и работящий муж. По возвращении с фронта отец занялся коммерцией. Мама стала  помогать ему в этом. Они где-то доставали жестяные консервные банки, из которых папа  делал отстойники для молока, почему-то называемые центрифугами, и другую продукцию, производимую отцом для продажи. Они вместе ездили на базары по деревням Западной Белоруссии.

    Вскоре к этой коммерции подключилась энергичная, хваткая Лидия Михайловна. Они с мамой покупали на толкучке старые пальто, доставали где-то вату. Пальто поролись и из них кроились и сильной и мастеровой Лидией Михайловной швейной машинкой шились бурки. Это был востребованная после войны обувь, как в городе, так и  в деревне.

    В 1950 году тяжело заболела Римма, мама 9 месяцев провела вместе с ней в 1-й городской больнице Минска. Когда мама с Риммой вернулись домой, то отец уже приспособился обходиться на рынке один или, на худой конец, со мной. К этому времени наладились каналы поставки, в том числе и дефицитной английской жестью.
Видимо, маме хотелось быть экономически независимой от отца, поэтому она решила пойти работать в построенную напротив нашего дома сапожную артель «Экономия».

    В обязанность мамы входило – придание товарного вида выпускаемой обуви. Обувь, это были в основном женские босоножки, с помощью ацетона и других растворителей очищалась от всяких пятен. Подошва и её кант аккуратно обезжиривались и покрывались глазурью. Потёртые места обуви подкрашивались. Из-за желания  больше заработать, мама работала не 8 часов. Её рабочий день начинался в 7 часов утра, когда в цеху загорался свет, по случаю прихода мастера. Уходила она с работы после 18 часов, когда, подведя итоги дня, уходил с работы такой же трудоголик как мама, мастер Пагареллер.

    Не помню, чтобы мама нормально питалась. Утром  она практически не завтракала. На обед она забегала на полчаса. К её приходу я или сестра  должны были приготовить и подать ей обед. Помню, однажды я чем-то отвлёкся, и не успел поджарить котлеты. Она развернулась и убежала на работу без обеда.

    В артели никакой охраны труда не было, это было начало 50-х годов. Работала мама без перчаток, без вентиляции, без респиратора. Руки у мамы от ацетона и других агрессивных растворителей, лаков и красок были постоянно в трещинах. Можно только представить какие она испытывала муки. На ночь она перевязывала свои пальцы, но это мало ей помогало. Со временем стало сказываться и то, что она постоянно дышала парами этих агрессивных жидкостей. Позже работу её признали вредной, и маме стали давать молоко. Здоровье мамы постоянно ухудшалось.

    Я видел это и постоянно ругал маму, что нельзя так работать. Мои увещевания  мама вспоминала значительно позже, когда её здоровье было подорвано.
К нам своим детям мама относилась ровно. Она не сюсюкала, излишне не ласкала нас, не захваливала. За проступки серьёзно укоряла. Когда я успешно учился, и меня хвалили в школе, то она радовалась за меня. Когда я совершал дурные поступки, то она была не против, и правильно делала, чтобы отец, соответствующим образом, провёл со мною воспитательную работу. Наказала она меня только однажды.

    Мне было 6 лет, я со сверстниками, по науськиванию взрослых, у соседей-огородников крючками через щели в заборе таскал плети огуречника с микроскопическими завязями огурцов. Выдранные с корнем плети огуречника соседка принесла маме в дом. Мне за это была от мамы выволочка.

    В тоже время мама была заботливой матерью. Ведь она страдала на этой страшной работе только для того, чтобы потратить эти деньги на нас. Не помню, чтобы она что-нибудь особенное покупала для себя. Сестру Римму на улице считали модницей. Бог наделил её красотой и фигурой, поэтому модная одежда ей была к лицу. Так как Римма во время болезни чудом выжила, то мама была особенно внимательна к ней, оберегала её от всяких расстройств. Болезненно переживала, если её как-то обижали отец, я или кто-нибудь другой.

    Когда я в 1958 – 1961 годах учился в военном училище, то мама с сестрой Юзей приезжали ко мне на свидание в Даугавпилс. Встречалась она там с моим командиром роты. Он за небольшое свидание проникся к маме уважением. Когда я распределялся по окончанию училища, и как отличник попросил, чтобы меня направили в Минск, то командир роты, помня мои какие-то нарушения за время  службы, заявил: «Поедешь в Минск, только благодаря твоей матери».

    По окончании училища, я, получив звание техника-лейтенанта, сразу же женился на Ларисе. Провести медовый месяц мы решили в Тбилиси и в Сочи. Мы взяли с собой маму. Ведь она до этого никогда далее 200 километров не отъезжала от Минска. Сейчас приятно вспомнить, что мы тогда сделали для мамы такой подарок. Я её много в этой поездке фотографировал. С тех пор на самом видном месте стоит её портрет, сделанный в Ботаническом саду в Тбилиси.

    Уйдя в 1965 году на пенсию, мама постоянно болела. Она задыхалась, не могла нормально дышать. Часто она пользовалась кислородной подушкой. Это привело к тому, что последние годы мама провела в постели.

    Вскоре после смерти папы, в конце 1970 года, мама и сестра обменяли две свои квартиры на одну 3-комнатную в центре Минска и стали жить вместе. У неё была своя комната. Здесь мы с нею проводили время.

    Когда мы приезжали из Твери в Минск, в отпуск и затем ехали отдыхать к тёте Вере в Радошковичи, то мы всегда брали с собой маму. Она, будучи исключительно деликатной, не была для нас обременительной. Отношения с Ларисой были всегда взаимно уважительные. Она никогда не вмешивалась в наши семейные дела.

     В гости к нам, в Тверь мама приезжала только однажды, в 76 или 77 году. Мне было приятно с ней общаться. Мама читала очень медленно. Поэтому, помня, как она любила слушать папу, читавшего ей по вечерам книги, я ей тоже читал. С большим интересом она слушала книгу Александра Верта "Россия в войне. 1941-1945".
 
    (ВЕРТ (Werth) Александр (4.2.1901, Петербург,-5.3.1969, Париж), английский журналист и публицист. В 1917 вместе с семьёй выехал из России в Великобританию (отец Верта англичанин, мать русская). В 1922 Верт окончил университет в Глазго. В 1924 начал заниматься журналистикой. Сотрудничал в прессе Великобритании, США, Франции и ряда др. стран. Длительное время работал в Париже. В 1941-48 был московским корреспондентом ряда английских газет, и Би-Би-Си. Непосредственное знакомство с жизнью советского народа в годы Великой Отечеств, войны 1941-45 послужило Верту основой для написания книги "Россия в войне. 1941-1945" (1964, русский перевод 1967).

    Книга написана правдиво. Верт, имея в себе русскую кровь, искренне переживал трагедию советских людей. Мама слушала рассказ о войне, вспоминала и сравнивала свою войну с написанной войной. Засиживались мы с ней до ночи. Это были замечательные часы.

    К своему стыду хочу сказать, что в детстве мало общался с мамой. Родители боролись за хлеб насущный, им было не до нас. Потом я подрос и мне больше была интересна улица. А в 18 лет я ушёл из дома. В свои редкие приезды в Минск больше уделял внимания «официальным» визитам, чем маме. Никогда не могу простить себе этого. Приходил домой поздно, уставшим, выпившим. Она всегда ждала меня. Спали мы в одной комнате. Ей хотелось поговорить со мною, а мне страшно хотелось спать.

   Мама была на свадьбе своей внучки Ольги и дождалась рождения в июне 1979 года своей правнучки Анны.

     Последний год мама тяжело болела. Постоянно лежала в постели. Умерла в своей постели 21 ноября 1979 года. Похоронена в Минске на кладбище в Чижовке.

                Лидия Михайловна Бушило-Головач-Зубова

    Лидия Михайловна, мамина родная сестра, родилась 6 ноября 1916 года. Она была на 6 лет моложе мамы и её полной противоположностью. Личность её была бы интересной, достойной для описания настоящим художником слова. Это был человек без комплексов, по меркам телеведущей Лолиты Милявской.

    С одной стороны, между нашими семьями были регулярные раздоры, с другой стороны я постоянно бывал в её доме, потому, что мне было в нём интересно, и относились они ко мне по-отечески. Почему-то в детстве я называл её Лидой.

    В отличие от мамы она не полагалась на судьбу, а была в постоянном её поиске.

    В 1938 году, в возрасте 22 лет, она вышла замуж за Адама Головач. В мае 1939 года у них родилась дочь Лариса, моя двоюродная сестра. 22 июня 1941 года Адам ушёл на фронт и там пропал без вести. Не помню, чтобы Лариса получала по отцу какое-либо пособие.

    Как память об Адаме в нашем дворе росли три тополя, посаженных им накануне войны. Эти тополя были украшением нашего двора. В начале пятидесятых между двумя из них я сделал качели, на которых каталась вся наша семья и округа. Позже на месте одного из них был вырыт колодец. Также был спилен ещё один тополь. В начале 60-х годов наш дом снесли. На его месте построили 5-этажный кооперативный дом. Тополь еще долго рос возле него, доставая жильцов своим пухом.

    Но вернёмся к тётушке. Во время войны Лидия Михайловна, почему-то, не дождавшись вестей об ушедшем на фронт муже, сошлась жить с попавшим в плен Кириллом Исааковичем Зубовым. Летом 1944 года меня крестили, и он был моим крёстным отцом. После освобождения Белоруссии Кирилла Исааковича взяли в армию. Воевал он успешно, имел ранения, дошел до Эльбы. Вернулся  домой с фронта в1945 году.

    Лично я с Кириллом Исааковичем дружил. Он был несколько замкнутым, возможно от пережитого. Он рассказывал мне, как он попал в плен. Они оборонялись под Минском, а из боеприпасов у них было только по семь патронов. В лагере, который был недалеко от нашего дома, их впроголодь кормили.

    Когда он рассказывал о войне, то врезалось в память следующее: «Берем высоту – наших полегло под высотой сотни. На занятой же высоте – единицы убитых фрицев. Мы не понимали, то ли они так эффективно воевали, то ли у них так хорошо работала похоронная команда, успевающая быстро вывозить своих убитых».

    Рассказывал, как с поля боя вытаскивал тяжело раненого командира, который кусал его, требуя, чтобы Кирилл Исаакович его бросил. Имел Кирилл Исаакович за войну много орденов и медалей, в том числе он был награждён орденом Славы. Это говорит о многом.

    По возвращении Кирилла Исааковича с войны возникла проблема с жильём. Лидия Михайловна не растерялась. Семья её первого мужа Головача жила в помещениях бывшего монастыря, расположенного у собора на площади «Свобода». В нём был очень широкий коридор. Мастеровой, трудолюбивый Кирилл Исаакович отгородил его часть, поставил печку. В течение нескольких лет они там жили. Помню, однажды, возможно в 1946 году я гостил у них. Мы с сестрой Ларисой спали на полатях, расположенных для экономии места над кроватью Лидии Михайловны и Кирилла Исааковича.

    Вскоре Лидия Михайловна сблизилась со своей мамой, приняла большое участие в её беде. Бабушка, Мария Фёдоровна, сломала шейку бедра. В результате этого участия, душевного сближения дом Марии Фёдоровны был завещан Лидии Михайловне. Здесь же семья Лидии Михайловны переехала с улицы Бакунина к нам на Сморговский тракт. С этого времени мы стали жить в одном доме.

    Бабушка продолжала лечиться. Папа по совету маминого крёстного, дяди Мезина, каждый день напиливал бабушке медь с царского пятака, которую она проглатывала вместе с мякишем хлеба. Как будто бы медь помогала срастанию кости.

    Одна беда не ходит. У бабушки обнаружили рак. Она, не поднимаясь, лежала в постели. Душевность в отношениях с младшей дочерью постепенно ушла, начались взаимные претензии. Прямая в отношениях Мария Фёдоровна начала открыто жаловаться на дочь своим подругам, приходящим её посетить. Дочь не выдержала. В результате была вызвана мама и бабушка заявила, что не хочет жить с Лидией Михайловной, а хочет жить с ней, то есть в нашей семье. На это мама резонно заметила, что у нас её негде положить. Бабушка потребовала вызвать нотариуса.

    Завещание было переписано. Бабушкина часть дома была поровну поделена на двух внучек: мою сестру Римму и двоюродную сестру Ларису. Здесь же были вызваны мастера. Они установили стену, которая разделила бабушкину часть дома на две равные части. Между нашей частью дома и комнатой бабушки была прорезана дверь, сложена печь для отопления. Бабушка стала жить с нами. Умерла бабушка 15 мая 1948 года. Похоронена она в Минске на Военном кладбище в 15 метрах на запад от кладбищенской церкви, в которой её отпевали.

    После смерти бабушки Кирилл Исаакович с Лидией Михайловной сделали к своей комнате пристройку. Одновременно были обнаружены сгнившие нижние венцы, негодная крыша. Совместно был куплен лес, другой материал и началась стройка. В результате Лидия Михайловна пристроила себе комнату, кухню и веранду. У нас несколько расширились сени и веранда. Под сенями был выкопан и оборудован погреб. Увеличилась и площадь общего чердака, куда я летом перебирался спать.

    Лидия Михайловна любила компании. Не смотря на относительную стеснённость своих апартаментов, она постоянно держала у себя квартирантов. Нам детям были интересны регулярно меняющиеся люди. Как сейчас помню, это была относительно молодая пара – Галя Лисицкая с Николаем. Николай во время войны был партизаном. Именно он рассказал историю о гибели в партизанском отряде Славика Тарашкевича, сына тёти Веры.

    После Гали с Николаем поселился у Лидии Михайловны брат Кирилла Исааковича Ульян. Это был двухметровый атлет, прослуживший всю войну на флоте. Он ассоциировался у меня с «Дядей Степой». Неугомонная, участливая Лидия Михайловна сразу же решила женить Ульяна. Невесту долго искать не пришлось. У бывшей квартирантки Гали, недалеко от Минска, в Сёмковом Городке, жила с родителями её младшая сестра Соня. Здесь же сваты: Лидия Михайловна, мой отец, Кирилл Исаакович отправились на машине, на которой работал Ульян, к невесте. Вместе с ними поехали и мы с Ларисой.

    Видимо это было вскорости после смерти бабушки. Потому, что в лесу был срублен дуб, из которого затем Кирилл Исаакович сделал крест на могилу бабушки.

    Ульян и Соня поженились. Они стали жить у Лидии Михайловны. Брак оказался не прочным. Ульяна не устроила невеста. Лидия Михайловна решила воздействовать на жениха. Элементом воздействия была массивная деревяшка, используемая для проталкивания фарша, при изготовлении домашних колбас. Правда, сильный Ульян быстро выкрутил из рук воспитательницы элемент воздействия.

    Соня возвратилась к родителям. Ульян уехал к себе на родину в Хойники Гомельской области. Спустя несколько лет, в начале пятидесятых годов, я случайно встретился с Соней в Ратомке, где я отдыхал в пионерском лагере, а она снимала квартиру. Она по-матерински меня приняла, всё у меня расспрашивала, привела меня к себе домой, подарила мне шоколадного зайца.

    Ульяна увидел значительно позже. Он приехал к брату в конце пятидесятых годов. Он был повторно женат, имел детей. Всё фантазировал, что вместе с детьми пройдёт обучение в школе и получит, таким образом, десятиклассное образование.

    Интересен и поучителен был визит родителей Кирилла Исааковича к своей снохе. Они были староверы, глубоко верующие люди. Снохе они сообщили: «Мы не каштовные (не требовательные) гости. Нам ничего не надо, кроме сыра, колбаски…». Лидия Михайловна, не имеющая порой денег на хлеб, не могла им обеспечить ни сыра, ни колбаски. Вскоре они уехали и больше никогда не приезжали к снохе и сыну.

    Но все сёстры Кирилла Исааковича вскоре поселились в нашем доме. Выражение же о «не каштовности гостей» осталась в нашей семье на всю жизнь и, по случаю, применяется.

    Позже у Лидии Михайловны поселилась интересная семья. Хозяйка работала шеф-поваром на Фабрике кухне Минска. У неё была дочь Галя, наша ровесница. Отчим Гали, работал в Оперном театре. Лариса, Римма и я пользовались знакомством с ними и часто вместе с Галей посещали Оперный театр. Из жизни шеф-повара запомнился следующий эпизод.

    После войны в опустошённый Минск начали переезжать люди из деревень и строиться рядом с нами. Общительная Лидия Михайловна очень быстро находила с ними общий язык. В результате, была приглашена быть крёстной. Стол по случаю крестин, она предложила накрыть у себя в доме. Шеф-повара она попросила оформить стол. Последняя, при накрытии стола, использовала весь свой профессионализм. На столе из овощей, яиц и прочего выросли грибочки, розочки и другие цветочки. Когда пришли в дом  и сели за стол деревенские гости, то обалдевшие от такой красоты хозяева, сразу предупредили их: «Гэта не трогайте! Гэта для убранства!».

    Запомнилась непосредственность тётушки. Летом, вечером, в жару вдруг все соседи с улицы собрались и пошли купаться на озеро. Мы, пацаны, увязались за ними. Мужчины купались в трусах. Женщины в своих походных рейтузах и допотопных самодельных бюстгальтерах. После купания они одевали на своё мокрое бельё свои платья и халаты. Выглядели они как мокрые курицы. Тётушка, увидев всё это, решительно послала всех к …матери, разделась догола и решительно вошла в воду.

    2 марта 1949 года у Лидии Михайловны и Кирилла Исааковича родился сын. Видимо, когда-то Лидия Михайловна была не равнодушна к папиному брату Олегу, поэтому сына назвали Олегом. Я очень обрадовался рождению брата и с раннего детства начал его опекать. Иногда эта опека выходила для него боком.

    Однажды, когда ему было года три, я взял его кататься на санках с горки. Олега я посадил впереди, и мы помчались. Под горой санки провалились в колею и резко затормозили. Олег заскользил лицом по весеннему колючему снегу. Я проутюжил его сверху. В результате, всё лицо  у брата было в крови. Плачущего братишку я повёл домой. Перед запуском в дом я обтёр ему лицо, а сам побежал к себе домой. Через стену мне хорошо было слышно, что думает обо мне тётушка: «Бандит! Злодей! Убийца! Дитя изуродовал!».

    Позже я брал брата с собой на озеро, на футбол, устраивал ему забеги. Когда же я стал тренироваться в бассейне прыжками в воду, то умудрялся его шестилетнего ребёнка запускать в бассейн. Я тренировался и успевал следить, как он на мелкой части бассейна учится плавать. Сейчас можно только удивляться, как тётушка мне 14-15 летнему пацану доверяла своего любимого сына.

    Я, как строгий «воспитатель», постоянно был не доволен своим братом. Старался воспитывать в нём волевого и физически сильного человека. Когда брату исполнилось 9 лет, я ушёл в армию. На мою радость брат вырос, стал сильным, самостоятельным, по спортивной части превзошёл своего «учителя», став кандидатом в мастера спорта по морскому пятиборью. Когда мы с ним изредка встречаемся в Минске, то он с благодарностью вспоминает моё «воспитание».
Кирилл Исаакович любил своего сына, часто брал его с собой на работу, учил его своему столярному делу. Когда в 1958 году я оборудовал себе из сарая комнату, то 9-летний брат помогал мне класть фундамент.

    Отношения сестёр были не простые. Мама сдержано относилась к своей младшей сестре. Стойко сносила её порой резкие выступления и поступки. При возможности и необходимости она ей помогала. Обиды на сестру она носила в себе, не жалуясь папе. Когда же ему становилось что-то известно, то он начинал пытаться вразумить родственницу. Когда же Лидию Михайловну доставали, она не оправдывалась, у неё была замечательная защитная реакция, которая запомнилась мне на всю жизнь: «Да пошли вы все к ё…. матери!».

    По этой причине сёстры, живя в одном доме, часто месяцами не разговаривали, не ходили друг к другу в гости. Внешне особых переживаний у Лидии Михайловны на этот счёт не было. В любой момент она могла подойти к маме и помириться.

    Дом наш, оставшийся в наследство от бабушки был поделён. Аналогично были поделены и её 12 соток земли. Так как у нас ранее было 2 сотки земли, то у нас стало 8 соток, а у Лидии Михайловны оказалось 6 соток. Причем её участок шириной 10 метров вытянулся на 60 метров.

    Смотрящая вперёд, энергичная, решительная Лидия Михайловна решила построить себе отдельный дом. Но для этого ей нужно было иметь, во-первых, соответствующий участок земли и, во-вторых, деньги.

    Оба эти достаточно сложных вопроса для 1952 года были легко решены находчивой и дипломатичной Лидией Михайловной. Она в деревне присмотрела себе недорогой дом 10Х12 метров, а затем обратилась к маме с просьбой переделить участки земли и одолжить ей денег. Мама обсудила это с папой. В результате земля была переделена, зарезан и продан кабан, собраны ещё деньги и Лидии Михайловне была оказана необходимая помощь.

    Быстрая Лидия Михайловна купила в деревне, приглянувшийся дом, и перевезла его в Минск. Через год красавец дом с новыми окнами, полами, потолком, печью, крышей красовался на переделенной земле. Здесь же они переселились в новый дом. Правда, они заняли только половину дома. Вторую его половину занял Сергей, товарищ Лидии Михайловны по работе. Он, в обмен на землю помог Лидии Михайловне построить дом и деньгами, и материалами.

    В освободившуюся половину нашего дома, въехали жить многочисленные сёстры Кирилла Исааковича. Лидия Михайловна возвратила деньги. Мама была огорчена, она надеялась эту часть дома выкупить для нашей семьи, возможно для меня.

    Что не делается – все к лучшему. Кто знает, что со мною было бы, если бы я привязался к этому дому. А так, мне пришлось самому устраивать свою судьбу. И я считаю, что это у меня получилось. Не в обиде я на тебя, дорогая Лидия Михайловна.

    Когда сестра Лариса пошла в 8-й класс, то у неё появилась подруга – Жанна Курчевская. Её отец был директором совхоза в деревне Вишневка, расположенной в 20 км от Минска. В Вишнёвке была только семилетка.

    Гостеприимная Лидия Михайловна предложила родителям Жанны, чтобы их дочь жила у неё. Жанна жила у Лидии Михайловны, как вторая дочь. Регулярно из Вишнёвки приезжала машина, водителем был брат Жанны, привозила продукты на пропитание. Тётушка переселила в Вишнёвку наших родственников из Бушило. С Жанной я подружился. Мы часто с ней вслух мечтали и философствовали. Рассуждали, куда пойти учиться, чтобы получить такую профессию, которая бы приносила максимальную пользу людям.

    В 1958 году я ушёл в армию, и мы расстались. Много лет спустя, в начале 90-годов, узнал от сестры Ларисы, что Жанна Курчевская-Тарасевич – жена полковника и живёт в Москве. Я разыскал её в академии им. Фрунзе. Мы с ней встречались. Вспоминали наше счастливое детство. Когда бываю в Москве у телефона, стараюсь с ней переброситься пару словами.

   В Вишнёвке я бываю почти ежегодно. Там волею судьбы поселился мой друг детства Гарик. Из Курчевских там никого не осталось. Разыскал в Вишнёвке следы Бушило, переселению которых способствовала тётушка. Рядом с Гариком построился кто-то из Тарасевичей, родственников мужа Жанны.

   Лидия Михайловна была достаточно прогрессивной женщиной, она одна из первых купила в свой новый дом телевизор. По этой причине я часто бывал в её доме.

   Одно время летом я с Ларисой и Жанной жили у тётушки в доме на чердаке.
В 60-е годы дом Лидии Михайловны был снесён. Она и Лариса получили квартиры на бульваре Шевченко. К этому времени Лариса вышла замуж. У неё дочь Ольга, сын Леонид, внучка Александра и внук Алексей. У Олега дочь Вика и двое внуков.
Бывая в Минске в 60-70-е годы, я всегда посещал тётушку, сестру Ларису, Олега. В 80-е годы тётушки не стало. Вскоре ушёл из жизни терпеливый Кирилл Исаакович. С Ларисой и Олегом последний раз виделись в 2006 году на похоронах Николая Петровича Гириловича.