Конец вечности

                Амаяк Тер-Абрамянц Корниенко
КОНЕЦ ВЕЧНОСТИ
  (рассказ)

-Может быть не надо? – спросила женщина.
-Как не надо! – взволновался мужчина, - я ведь уже договорился, и билеты они взяли в театр!… На принцессу Турандот!
-Мне ужасно неудобно…
-Что неудобно? – рассердился мужчина, - что мы друг друга любим?… Да они мои друзья и все понимают! я их еще с института знаю, когда они поженились… Я им про тебя все рассказал, и смотреть на тебя будут только как на любимую мою женщину, а не на какую-нибудь…
Они сидели на берегу небольшого городского пруда обложенного бетоном. Большую часть его зеркала покрывала зеленая ряска. Где-то посреди зеленого пятна торчала вверх блестящим на солнце горлышком полузатопленная бутылка – рождая смутные жюльверновские ассоциации о терпящих бедствие мореплавателях. Несмотря на отсутствие лавочек, место для многих вполне привлекательное - смятые коробки, банки, бумажки, усеивали берега водоема. Они сидели на толстом бревне спиленного тополя, пораженного древесной молью. Позади возвышалась довольно мрачная кирпичная стена какой-то фабрики с высокими окнами и уходящими в нее огромными черными хоботами труб, впереди, за неким подобием сквера блестели стеклами бетонные инкубаторы многоэтажек, но в воздухе было разлито счастье.
-Правда, мне неудобно, - повторила женщина.
Лицо мужчины внезапно изменилось, стало жестким, губы сжались:
-Извини, у меня нет отдельной квартиры, - зло сказал он, откупоривая ключом бутылку пива. – Тебе, пожалуй, надо было влюбиться в какого-нибудь нового русского.
-Ну ладно, ладно, - тронула его за плечо женщина примирительно.
Несмотря на экологическое безобразие, которое его обычно так раздражало, мужчина чувствовал сейчас себя счастливым. Он отхлебнул пахнущее рекой «жигулевское» и положил руку на талию женщине, почувствовав сквозь тонкую ткань теплое излучение ее тела. Три года упорной работы на выживание после «либерализации» цен, без отпусков, в этом мегаполисе, где все будто специально подстроено противочеловечески, противодушевно, высосали его, но теперь она возмещала собою все отсутствие природы и прекрасного, даже отсутствие моря, о котором он всегда смутно тосковал в этом городе и к которому прежде стремился, того моря, освежительная лазурь которого придавала ему столько уверенности и сил, в которую он любил врываться раскаленным и стиснутым злой земной жаждой телом, чувствуя в первый миг  легкий озноб как перед встречей с чем-то таинственным и непостижимым.
Он видел в ней метафору всего прекрасного в мире, хотя со временем начинало казаться наоборот – весь мир был метафорой ее самой. Она и в самом деле была необыкновенная, не походила на современных вульгарных молодых женщин: большие деньги, иномарки, красивые шмотки не производили на нее повреждающего личность впечатления. Их беседы напоминали бесконечное увлекательное путешествие и поэтому за прошедший год все его старые друзья как-то отодвинулись в тень, иные даже вовсе исчезли из его жизни… Он дожил до сорока, уже давно распрощавшись с мечтой найти свою женщину, и вот вдруг привалило счастье! В то время (как это, впрочем, и бывает), когда его совсем не ждали, когда у него уже семья: больная диабетом жена, двое любимых малолетних детей, Анька и Васька, забавные и беспомощные, которых надо кормить, одевать, отдавать им свое внимание, которые без него пропадут в этом жестоком и равнодушном мире… А она молода, свободна, умудрена опытом первой неудачи (недавно развелись) и у нее нет детей… Был бы ребенок, было бы легче, это хоть в какой-то степени  могло сгладить огромное несоответствие их личных обстоятельств… Но о будущем, которое для их взаимоотношений скорее всего сложиться неблагополучно он сейчас не думал, главным было настоящее, оно было настолько прекрасным, что подавляло будущее какой-то вневременной сверхреальностью, из которой рождается упрямство пересилить судьбу.
-Знаешь, ты мне сегодня снился, - сказала она, - будто мы с тобой должны ехать на пароходе и я опаздываю… троллейбус сломался, я сажусь в автобус, потом в какую-то машину, шофер не понимает по-русски, везет не в порт, а на вокзал… Я все-таки как-то оказываюсь на причале, а пароход уже отошел, и ты мне машешь платком и улыбаешься… - она поежилась, будто от холода, и он крепче обнял ее. 
-Брось… говорят по приметам, если приснилось, то будет наоборот… Никуда мы друг от друга не денемся, если не захотим… Я не хочу! Ну а тебе, конечно, надо будет свою жизнь когда-нибудь устраивать… Ты тогда только скажи и я уйду… Главное, чтобы без пошлости было, тогда все и останется, как бы навечно…
Ощущение ее счастья было более физическим, инстинктивным, чем сознательным. Всеми силами она старалась бороться с ним, но не могла сопротивляться, сладостно млела, испытывая ощущение надежности, которое давало его присутствие. «Но что же дальше, что же дальше!… – кричало в ней что-то настойчиво, но теперь доносилось откуда-то издали, все приглушенней… «Ах, сейчас все равно!» – ответила она себе. Его рука давала ощущение покоя и блаженства.
Два неряшливых подростка расположились неподалеку, на берегу пруда, прямо на земле. В руках у одного блеснула бутылка водки. Они громко возбужденно гоготали и гвоздили нежный теплый воздух матюгами, и мужчине стало особенно неприятно, оттого что сопляки хамски обсуждали именно то, чем он и его любимая женщина собирались заниматься в ближайшие часы. «Все-таки мат убивает Бога» – подумал он. Женщина была внешне совершенно спокойна.
-Пойдем отсюда, - предложил он.
-Зачем? – вздохнула она, - ты еще свое пиво не допил.
-Я на ходу… И к тому же, пора… - мужчина посмотрел на часы.
Они пересекли убогий скверик, дорогу с трамвайными путями, очутились на тротуаре, по которому навстречу им вышагивала роскошная длинноногая блондинка, будто с обложки газеты «Спид-инфо». Золотые сложные висюльки в ушах поблескивая на солнце, покачивались и тренькали в такт ритмичному покачиванию бедер и цоканью тоненьких каблуков, глаза с фарфоровым блеском были слепо неподвижны.
-Секс-танк! – усмехнулся мужчина, когда она прошла.
-Однако тебе она понравилась, - отметила женщина ревниво.
-Мне куклы уже не нравятся, - заметил мужчина, - другое дело в юности, тогда был бы шок!
-Ладно, не притворяйся уж…
-Зачем мне тебе врать? Мне потому с тобой так и легко, что врать не нужно.
-А твоя эстонка?
-Ну, во-первых, это было достаточно давно. Да, она была красавица, но это была не любовь. Комплекс какой-то, начитался в молодости романов Хемингуэя и Ремарка, надо было прожить это в жизни: красивая женщина, красивый европейский город с замком, соборами, бары с пестрыми этикетками бутылок… Прожил все это, как роль отыграл, и вернулся к московскому двору с переполненными мусорными баками, службой, беготней по аптекам за лекарствами для родителей… Да и она к нашему роману относилась также легко. Друг другом мы на самом деле нисколько не обольщались, сохраняли полную трезвость, она сама себя не раз гетерой называла, а я нисколько и не ревновал…
Мужчина снова отхлебнул «жигулевского».
-Мне вообще кажется, что все мои женщины были как бы подготовкой к тебе. Я, пожалуй, медленно созревал как мужчина (не физически, конечно) и только теперь понял, что такое любить женщину… с тобой… - Ему нравилось говорить ей о своей любви: слова были началом ласки, изощренной воздушной лаской.
Они вступили на широкую эстакаду через железнодорожные пути, выбухающую впереди асфальтовым горбом, над которым стояли необыкновенно громадные башенные облака.
-Куклы меня теперь не интересуют, - продолжил он, взяв ее за талию свободной рукой. – Ты соответствуешь трем условиям, за которые достаточно полюбить: доброта, ум, привлекательность…
-Я вовсе не такая как ты думаешь, - покачала головой женщина, стараясь вырваться из сладкого транса, в который погружалась, теряя волю, и что-то темное, бунтующее, готовое разразиться слезами, кипящей смолой подкатило к горлу.
-Ты такая, - решительно махнул рукой мужчина. -  Как-то так получилось, что в моих женщинах всегда что-то отсутствовало… Если красивая, значит эгоистка или стерва, если добрая – не хватало ума… Или, странное дело, если женщина была умна, она меня не привлекала, а привлекали безмозглые куклы… Вообще, в любимой женщине даже маленькие физические недостатки придают любви только больше трогательности… А мне интересно с тобой и мне нравятся и твои волосы, и твои глаза, и попа!… - мужчина шутливо тряхнул ее за талию. – Для меня ты как храм, а то что делаю с тобой в постели – молитва, причащение…
Женщина неожиданно остановилась, отвернувшись взялась за невысокую сетчатую металлическую ограду эстакады, по которой они поднимались, под которой убегали вдаль в кубическую городскую перспективу железнодорожные пути и громко разрыдалась.
-Да ты что? – пораженно вскричал мужчина, крепко и мягко охватив ее. Он гладил ее волосы, чувствуя, сотрясение хрупких плеч.   
Глаза и веки ее покраснели, она осторожно, чтобы не размазать тушь, утирала слезы.
-Ну что ты, что ты, малыш, - успокаивал он ее, - нам ведь радоваться надо, что мы нашли друг друга, представляешь, сколько людей всю жизнь прожили, а взаимной любви так и не встретили!… - И кто-то посторонний , вспомнив башенные облака подумал в нем: «Будет дождь!».
-Ты и не представляешь, как мне одиноко! – прорвалось сквозь рыдания, - когда ты уходишь…
-Да как ты можешь так говорить, я ведь с тобой! – вскричал мужчина, еще крепче прижав ее к себе.
-Да, пока ты со мной, - всхлипывала женщина, а потом ты вернешься домой, к семье, жене, детям, а я останусь… в пустой комнате…
-Я буду… я всегда с тобой, знай это!
-…а я хочу тоже семью, детей… мое будущее… - она залилась еще сильнее.
-У тебя все будет, - сказал он очень серьезно, - и муж, и дети… ты только скажи, когда мне уйти, только слово, и я уйду, так я тебя люблю… Я ведь понимаю… Успокойся, это глупо, ну зачем портить настоящее из-за того, что еще не наступило… Я тебя люблю…
-Говори, говори мне это чаще! – она обхватила его шею руками и прижалась к груди, всхлипывания ее стали реже, появились долгие облегченные вздохи, а он обнимал ее, чувствуя, что превращается в уютный, надежный кокон, твердую раковину, хранящую жемчужину… - Господи, как я люблю тебя!
Они не слышали прогремевшего мимо по эстакаде трамвая, из которого на них смотрели десятки скучающих чужих и усталых глаз.

2
Дым уходил от заводских труб вверх, тянулся над крышами города наклонными столбами и конусами, сливаясь с потемневшими облаками.
На шиферной крыше одной из пятиэтажек-хрущевок, давно подлежащей под снос, возник из копоти черный черт и присел, нетерпеливо постукивая копытом. Почти одновременно с ним, о другую сторону широкой трубы возник высоколобый ангел в эфирно светящейся ризе, усыпанной мелкими звездами. Он стряхнул полосу копоти с крыла и оно снова засияло белизной.
Черт покашлял, однако ангел молчал и смотрел вдаль, сложив руки.
-По-моему мы по одному делу с вами, коллега… - наконец начал первым черт.   
-Вряд ли мы с вами коллеги, - ответил ангел, вздохнув, - но дело  у нас, увы, одно… Говорите…
-Ну да, ну да, по поводу этой парочки меня и послал сюда Хозяин… той, которая сейчас в этом доме, под нами.
-Знаю, знаю – третий этаж, квартира тридцать один. С номером, кстати, неостроумно…
Черт хихикнул. – Кстати, а не хотите ли глянуть, коллега, чем они сейчас занимаются? – в его когтистой лапе появилось кругленькое зеркальце, которое он услужливо протянул ангелу.
-Я и без твоего телевизора все знаю, - усмехнулся ангел, отводя зеркальце, - они спешат и каждый думает, что хозяева вернуться слишком скоро… Но к делу…
-Во-во-во, - засуетился черт. – Дошло до моего Хозяина известие, что опять счастливый человек на Земле появился. Я имею в виду мужчину, о женщине того не скажешь – она страдает и это хорошо… - В общем счастливый человек… это непорядок! Этого мы в преисподней допустить не можем… наслаждение – пожалуйста, но не счастье! За счастье надо казнить, пытать, бить, рвать, кусать, чтобы человек потом десять, нет, сто раз его проклял! Такова наша позиция и таково наше назначение. В жизни человека счастья быть не должно, а если есть, ежели где-то мы и проглядели, то все равно пожалеет…
-Счастье быть может, - вздохнул ангел, - но наказать этого человека, к сожалению, надо примерно. По нашему мнению, однако, по иной причине: самое священное место в его душе заняла смертная женщина, он сотворил кумира, возвел ее на пьедестал, посмел назвать ее именем Его!… Это грех, за который положено наказание. Таков Закон!
-Великолепно! – ударил в ладоши черт, - значит в данном случае мы заодно!
-Цели разные, - поправил ангел.
-Ну ладно, ладно, - примирительно сказал черт, - главное, вы же не собираетесь нам мешать?…
-Нет, - усмехнулся ангел, - я даже рад, что эту работенку мне не придется исполнять самому, хотя мне и известны ваши методы…
-Да-да! – воскликнул черт, - мы тоже кое-что понимаем, у них видите ли то, что люди называют «Большая любовь», такая видите ли бывает у одной пары на тысячу, так вот это и прихлопнет их, точнее его!… Никаких дуэлей, наездов машин, никакой патетики, крови, всяких романтических приемчиков – маленькая пошлость сильнее всего! – черт захихикал… - Мы будем действовать через женщину, она в нашем случае наиболее подверженное влияниям звено. Мужчина монолитен, но его монолитность – фикция, оно основано на вере в нее, с мужчиной после… - черт весело засмеялся: - А ведь как все просто! Не даром Хозяин учит: «Упрощайте, упрощайте и еще раз упрощайте! И войдете в царствие мое!» И мудрецы нам помогают: один низвел все до классовой борьбы, другой до полового сношения, - упрощайте все до предела, до мертвого булыжника, которому уже молится полмира! – Надо лишь усилить ее сомнения, тревогу, подсунуть ситуацию – всего лишь! – черт весело захохотал, - у меня, кстати, есть и разработочка, не желаете ли взглянуть?…
Перед чертом возник телевизор, в лапе появился пульт дистанционного управления, и сидел теперь черт не голым задом на шифере, а в широком комфортабельном кресле.
-Я уже все знаю, - поморщился ангел, - в автомобиле с новым русским… смакуйте детальки сами, - зашелестел крыльями и исчез.
-А я вот не откажусь! – оскалил золотые коронки черт и нажал на кнопку…

3
……………..

4
Она вышла из машины с ощущением, что все пропало. «Но ведь ничего не изменилось, - пыталась убедить она себя, - и я прежняя, и вот сирень и лавочка у моего подъезда, и дом…» – и понимала, что врет: во всем окружающем, раньше таком милом и радостном проступало теперь вызывающее тошноту гниение и ее мутило от какого-то резинового запаха. Так радовавшее раньше разнообразие предметов и ощущений теперь лишь раздражало: сирень увядала и засыхала, лавочка разрушалась, дом осыпался от времени…
Войдя в квартиру, она кинулась в ванну, раздевшись стала под душ и долго намыливала и оттирала тело, смывая и смывая пену, но ощущение вездесущей грязи не проходило. Она вытерлась, чувствуя в себе звенящую пустоту, будто все что составляло ее раньше, самые дорогие, теплые и радостные чувства, мысли, ощущения, богатство их оттенков было выскоблено и выброшено в мусорный бак. Глянув на себя в зеркало, она увидела бледное застывшее лицо, сквозь которое особенно явно проступили кости черепа.
               
                1999 г.