Любовь на производстве или производственная любовь

Леха Конышев на нашем заводе человек известный. Восемь лет стружку гонит, да не впустую, в брак, а точит нужные детали, детальки и деталюшки.
Леха Конышев - токарь от Бога. Да и не только токарь. Токарить можно любого научить, говорят, даже курицу, но вот, чтобы еще и человек был хороший, такого не сразу найдешь. А Леха Конышев как раз именно такой. Как пришел Алексей после ПТУ на завод, как стал к станку, так и по сей день не разгибает спины. Правда, последнее время стали его с токарного на фрезерный станок ставить. Да ему все равно. А какая разница, говорит, там деталь крутится, здесь фреза вертится. А все остальное абсолютно одинаковое.
Работает Леха на новых очень сложных деталях. День, два, три, порой и неделю может простоять, ничего не делая, или делая лабуду всякую, а потом как дадут какую-нибудь забабаху, которую кроме Лехи никто сделать не может, тут уже он не разгибается. То на токарном куролесит, то на фрезерном лопасти считает. 
Так и на этот раз. Мастер Михалыч приносит ему чертеж.
- Получай в кладовке заготовку и вперед. Строго по чертежу. Вот смотри колесо, на нем лопасти. Лопасть кривизны неправильной: на сто пятьдесят миллиметров длины радиус кривизны меняется четыреста раз. И каждый раз происходит сопряжение. А это тебе не хухры-мухры. А потом будет ответная часть. Пока еще не подготовили. В общем одна половинка вставляется в другую и остаются только кривые щели. Причем, если на входе ширина этой щели миллиметр с небольшим, то на выходе сотые доли миллиметра. Понимаешь, под давлением газ будут гнать через эту щель. Вход свободный, а выходить, выскакивать смогут только отдельные молекулы и атомы. И все это сделаешь ты. Понятненько?
- Да, понятно, Михалыч. Чего ты грузишь меня. Чертеж есть, все по чертежу и сделаем. Ты знаешь, я брак не гоню.
- Смотри, парень. Материал дорогой очень. Это не старые времена, когда целый склад заготовок имелся. Одну запорол, еще десяток новых дадут. Тут штучный подход.
Старик задумался, вспоминая, как в далекие времена, когда он сам был ненамного старше Лехи, выпили они во вторую смену с напарником по случаю дня рождения. Чей же день рождения был? Не вспомнить даже. Но выпили хорошо. И включил он, тогда еще не мастер, а токарь-передовик с красным флажком на станке, не ту скорость и запорол заготовку из нержавейки на семнадцать с половиной килограммов весом. А чтобы не узнало начальство о таком вопиющем нарушении и позорном бракодельном факте, они с напарником разобрали пол из бетонных метровых плиток и зарыли брак прямо там же под станком, похоронили, короче говоря, от греха подальше. И лежит это детище его позора и сейчас глубоко в земле, как раз в этом горемычном месте. И будет лежать, если не вечно, то нескончаемые годы, пока не обнаружат ее случайно. Эх, молодость-молодость…
- Ладно, Михалыч, давай, иди. Мне начинать пора.
Мастер пошел, так и не вынырнув до конца из своих воспоминаний, а Леха взялся за работу.
Работа действительно была достаточно сложной. Во-первых, заготовка очень тяжелая, не везде ее просто руками поднимешь. Порой, чтобы поднять на станок, приходилось тельфер использовать или кран-балку, а за ним на другой конец цеха… Набегаешься!
Потом нужно по микрометру выставлять центр заготовки. Дело сложное, кропотливое. Пока по одной координате выставишь другая убегает. А уйдет, если центровка и размеры будут уплывать, а на чертеже допуски строгие указаны, малые. Тут глаз да глаз при настройке нужен. И рука, чтоб не дрожала. От руки очень многое зависит. Похлеще, чем у иного хирурга.
Вот так. Похоже, что все удалось и центр уже поймал. Сейчас нужно поднять фрезу повыше, чтобы проход был холостой, чтобы заготовку не задеть, не запортить. Потом выходим в центр на автомате, если все получится точно, то можно запускать обработку. Да, надо поспешить. А то до конца смены не уложусь один проход завершить, придется на работе задерживаться, а не хочется.
Размышляя таким образом, Леха практически на автомате манипулировал переключателями, делая все подготовительные операции. Вот еще…
Додумать Леха не успел. Он увидел ее. Всех женщин в цеху он давно знал. Выучил за восемь лет. А это кто? Мария в инструменталке, Людмила технолог, Ольга в архиве, Нинка с Татьяной в ОТК. Все, кажется? Ну пятеро красавиц на метизном участке. Никого не забыл? Гальванический участок не в счет. Там все подруги страшнее ядерной войны, Маринка табельщица. Но эта вот откуда?!
Она шла по центральному цеховому пролету. Белое платье с какими-то рюшечками, бантиками, оборочками из воздушной ткани колыхалось в такт ее шагов. Цеховой вентилятор, гнавший воздух как маленький ураган, не колыхал на платье ни одной складочки. Она плавно двигалась, серебристые туфельки уверенно ступали на бетонную плитку пола, залитую эмульсией и машинным маслом, и вся эта заводская грязь, пыль, копоть, шум, стружка, ругань и перебранки оставались где-то в стороне, абсолютно ее не касаясь.
У нее была такая же, как и платье ослепительно белая шляпа, вся ажурная и воздушная, с розоватой каймой по краю. Спереди с полей шляпы опускалась почти прозрачная вуаль, сквозь которую светились огромные, в пол-лица глазищи. Именно! Это были не глазки, не глаза, не глазики, а глазищи. В таких глазах, если заглянуть в них, можно окунуться и утонуть. Очень даже просто. Голова закружится от бездонной глубины, упадешь и мама сказать не успеешь. Дыхание уже на расстоянии перехватывает.
В руках подрагивал зонтик. Такие зонтики не служат для укрытия от потоков дождя. Это был не зонт, а игрушка. Он немного укрывал от солнца и показывал всю прелесть, всю недоступность, всю воздушность его хозяйки. Зонтик медленно поворачивался на пол-оборота по часовой стрелке, а затем так же медленно делал пол-оборота в другую сторону.
Она шла и вместе с ней стихал механический шум цеха, затихали гудение и скрежет режущегося металла, шум вращающихся станочных колес. Делался приглушенным стук пресса, почти полностью стихали громкие голоса рабочих.
Что удивительно. Она шла, но как будто не видела ни станков, ни извивающихся полос стружки, ни брызг эмульсии. И, как это не странно, никто в цеху так же не замечал странную гостью.
У Лехи отвисла челюсть. Он ничего не понимал. Он был взрослый мужчина, ему совсем не нужно было объяснять кто такие женщины и что такое женщины. У него бывали иногда раньше случайные связи необременительные и необременяющие, без взаимных обязательств и обещаний, а последнее время он жил уже почти семейной жизнью. Но про такое, про то, что бывают такие женщины, он ничего никогда ни от кого не слышал.
Словно какой-то паралич сковал Алексея. Он стоял уже не двигаясь, не обращая никакого внимания на брошенную работу, забыв про все на свете и в первую очередь забыв самого себя. Парализовало не только мышцы. Парализовало и мысли, и чувства, и все органы восприятия. Кроме этой загадочной дамы, а только так и смог Алексей ее назвать, вся остальная реальность, вся остальная действительность оказались вне его сознания.
Внезапно раздался страшный удар, визг рвущегося металла, стук заклиненного механизма, треск ломаемой фрезы. Завыла на весь цех аварийная сигнализация, на расстоянии сообщая ремонтникам о вышедшем из строя станке. Сверкали лампочки аварийных сбоев. Леха стоял, смотрел и не мог сообразить, где он находится и что случилось. Неизвестная дама словно растаяла, так же беззвучно, как и появилась. Ее просто в какой-то момент нигде не стало.
Так что же случилось в цеху? А случился самый обычный казус, который очень часто                                                случается с практикантами из ПТУ, но никак не может произойти с таким опытным рабочим, как Леха. Он не поднял инструмент на нужную для холостого хода высоту, а запустил станок на выход в нулевую точку на автомате. Фреза на полной скорости врезалась в заготовку, вырвала кусок металла, сломалась сама, предварительно заклинив механизм подачи.
Прибежал мастер Михалыч. Он долго ахал, охал, потом куда-то ушел. Пришли ремонтники. Долго спорили о чем-то своем, ругаясь, препираясь и перебивая друг друга на своем непонятном профессиональном языке. Леха стал приходить в себя.
Опять появился Михалыч.
- Что случилось? – спросил Леха, смутно подозревая что-то нехорошее.
- Да что? Запорол ты ее. – выдавил Михалыч.
- Кого запорол? – парень все не мог осознать суть происшедшего.
- Кого-кого, лаптя моего… Заготовку запорол, я ж тебе говорю, а ты дурака строишь – Михалыч явно не на шутку нервничал.
- Ну ты особо в голову не бери. С кем не бывает. Я уже договорился, наварят, заготовка будет лучше новой.
Леха помолчал.
- Зараза, ума не приложу, как это вышло. Михалыч, я поправлю, я все сделаю, ты меня знаешь
- Да ладно, парень, конечно все сделаешь, конечно все выше крыши будет. Ты в голову, главное, не бери. Все очкаек. Где наша не промокала? Да, Леша?
Леха молчал. Он с одной стороны все никак не мог выбросить из головы гипнотизирующий образ неизвестной дамы. С другой стороны, он не понимал, как произошла авария. Он даже теоретически не мог допустить, что сделал что-то неправильно. А с третьей стороны его мучил неразрешимый вопрос, куда делась эта загадочная посетительница цеха.
- Михалыч, - позвал он уже собравшегося уходить мастера,- Михалыч, а она что? Ушла?
Старый рабочий осторожно высвободил руку, которую бессознательно сжимал Леха, и внимательно осмотрел фрезеровщика.
- Леш, ты про кого?
- Ну, дама эта. Ну, красивая. Она кто?
- Леша, ты вчера много принял? Или сегодня уже поправился?
- Да не пил я, Михалыч, ничего. Я вообще забыл, как она родимая пахнет.
- Ты, Алексей, не волнуйся, время у нас есть, сделаем эту деталь, все будет хорошо. Ты, наверное, собирайся и иди домой сегодня. Все равно ремонтники сказали, что станок только завтра к вечеру отдадут. Но, смотри мне, ни-ни! Чтоб ни грамма! А то тут такой шум разведут, куда бежать и на чем ехать не сообразишь.
- Михалыч, ты меня знаешь. Я ж и за столом не очень. А так просто…
И пошли они каждый по своему курсу. Мастер Михалыч докладывать начальству о случившемся происшествии, а Конышев Леша отправился в раздевалку надевать цивильную одежду и следовать в места постоянного проживания.
Назавтра весь день проскочил в каких-то тягомотинах: то того нет, то это вот потеряли, вроде и на работе все, а работа стоит будто нет никого. Так происходит за границей, если на предприятии проводят итальянскую забастовку, а здесь никаких забастовок и близко не происходит, а результат рабочего дня совершенно никакой.
Послезавтра закопались в мелочах. Ремонтники станок налаживали да выверояли не ушла ли точность механизмов. Леха им нужен был обязательно, но не постоянно, включит что-нибудь, что-то сделает и отходит в сторону. Случай с незнакомкой постепенно стал забываться. Вернее, большинство народа в цеху ничего про него и не знали, а те немногие, кто слышал Лехины рассказы у3же все напрочь выбросили из головы. Мало ли что мужику примерещилось ни с того ни с сего.
Только сам Леха временами останавливался неожиданно, осматривал вчерашний пролет, задумчиво тер макушку и все так же, ничего не говоря, шел дальше.
На следующий день вообще пришло распоряжение из конструкторского повременить с изготовлением последней позиции. Что-то они вовремя не доконструировали что ли, или наоборот переконструировали. В общем следовало пока не делать эти колеса. И получилось так, что все с Лехой происшедшее даже на руку производству.
И потекла рабочая жизнь по наезженной колее, по натоптанной дороге. С восьми до часу. В час обед. В два обед кончился. Без пятнадцати пять уборка рабочего места и марш домой.
Уже миновало почти три недели с того злополучного происшествия и сам Леха практически не вспоминал этот магический образ волшебной неземной прелестницы. Лишь иногда мелькнет вдали манящий прозрачный силуэт, да виден он всего лишь секунду, а то и меньше и как возникнет бывалоча, так тут же и пропадет. Из ниоткуда взялся в никуда и ушел.
В тот день с утра запарка какая-то началась. И цеховые, главное, никто в ней не виноват, даже мастера, которые всегда были винны во всех происшествиях на свете. Даже рассказывали, когда в 1993 году в столице нашей по приказу полупьяного президента стали пулять из танков по Белому Дому с сидевшими там людьми, и то каким-то образом обвинили цеховых мастеров. А тут даже мастера были невиноваты.
А запарка случилась по факту недопоставки чего-то и куда-то. То ли в Либерию, то ли в Ливию, а может и в Гондурас какой. А вот чего недопоставили, Леха так и не понял, там и прокладок не хватало, и штуцеров и ЗИПа, и даже потребовалось срочно делать маркировочные шильдики.
Шильдики эти самые испокон веку Леха и изготавливал. Хотя, думал, что, если рассказать какому, даже самому захудалому капиталисту, как эти самые рекламные шильдики мы делаем, да с какими затратами, то обсмеются эти захудалые капиталисты до дырок в штанах. Это надо же, чтобы вшивую табличку сделать, станок гоняем, который мощностью, как хороший табун лошадей.
Все-все Леха приготовил, дело за текстом и пойдет работа, да вдруг Михалыч бежит. Бросай Леха канитель канителить, снимай тиски, не будет шильдиков. Будешь клапана делать, сейчас чертеж принесут.
Наше дело петушиное, а там хоть не рассветай. Сказали убирай, значит убирать будем.
Леха открутил станочные тиски. Механизм был громоздкий и тяжелый. Килограммов под сорок, пожалуй, потянет, как мешок картошки. Но крюк тельфера болтался на противоположной стороне цеха. Идти в такую даль было лень. А здесь нужно было всего-то на два метра их отодвинуть.
Леха поднатужился, напрягся, сколько он каждую осень в поле таких мешочков перебрасывал-то? Только мешки чуть помягче будут. Это же металл все-таки! Ну и ничего. Тоже мне проблема, тиски переставить со стола на стол.
Леха повернул голову и застыл.
По пролету, по тому самому пролету, что и прошлый раз, в какой-то слабой, скорей угадывающейся, чем видимой дымке двигалась незнакомка. В руках был тот же самый зонтик. Только кофточка, прошлый раз было белое платье, а сегодня изумительная серебристая кофточка и черная юбка, длинная до пола.
Она шла по тому же самому центральному цеховому пролету, юбка плавно двигалась в такт ее шагов, не замечая ни сквозняков, ни вентиляторов. Серебристые туфельки с большими темными пряжками ступали по выщербленным плиткам, минуя лужицы эмульсии и веретенки. И ничто из цеха: ни грязь, ни пыль, ни копоть, ни шум, ни ругань, ни грохот рвущегося металла, ни грохот, ни перебранки, ничто не касалось ее и было для нее полностью инородным и противоестественным. Все вот это, все окружающее, чем жил цех и чем жил Леха последние восемь лет было противоестественным! Оно оставалось где-то в стороне, как будто в другой жизни.
Ее изумительная белоснежная шляпа оплывала вниз ажурной прозрачной вуалью, из-под которой светились огромные глазищи. Два неземных омута, прилетевшие неожиданно со звезды Бетельгейзе.
В руках поворачивался зонтик. Зонтом назвать его никак не получалось, потому что эта воздушная полупрозрачная конструкция из марли и кисеи была чем-то иным. Он вращался на пол-оборота вправо, делал мимолетную паузу и тут же пол-оборота влево. Это вращение завораживало и гипнотизировало, как гипнотизирует резко перевернутую курицу проведенная перед ее глазами меловая черта.
Она была здесь, но она была не отсюда.
Неожиданно Леха выронил из уставших рук тиски и те с поразительным грохотом, перекрывшим все цеховые шумы, рухнули на кучу металлолома.
В цеху тут же наступила поразительная тишина. Непонятная, а потому даже страшащая.
Но быстро разобрались и возобновили работу. Появился вездесущий Михалыч.
- Что случилось?
- Да за тельфером поленился идти, руками стал тиски переставлять, да уронил невзначай.
- Все нормально. Травм нет?
- Да, что ты, Михалыч.
- Ладно, работай.
А сам все косится, принюхивается, не выпил ли, не приложился к белоголовой по какому-либо случаю? Но все нормально, все трезвые. Кто выпил, те подальше от мастера держатся. Зачем собак дразнить. Нормально, нормально, а потом пойдет и заложит по начальству. Расхлебывай потом. Премию снимут, или еще какую пакость придумают. Из-за грамма водки хай поднимут, всю жизнь не отмоешься.
Про незнакомку Леха предпочел не распространяться. И так, некоторые кореша поддразнивают из-за прошлого раза.
И опять она исчезла, как и не бывала никогда в цеху мехобработки.
И недопоставки все поставили, все установки укомплектовали, все что надо сделали, что не надо сломали и зажили прежней жизнью, тусклой и неинтересной. Дом, работа, дом, работа, вечером к Машке, от нее, когда домой, когда лень и домой уже идти. Там и остается. Да все чаще и чаще последнее время.
Пошла новая установка и то ли конструкцию изменили, то ли несколько установок сразу запустили, а колес этих много потребовалось. С одной стороны, тяжело, и перерабатывать приходится порой. А что поделаешь, до конца смены не доделаешь круг, сиди, жди, когда ЧПУ досчитает и доведет фрезу до конца. Если сам остановишь – зарез получится, а это равносильно браку. Будут этот зарез, эту риску еле видную, еле заметную, заваривать, наваривать, а потом с самого начала обрабатывать. А с другой стороны у него оплата сдельная. Чем больше сделаешь, тем больше получишь. Значит в этом месяце неплохая заплата ожидается.
Леха один раз попробовал поспорить с ОТК, ничего не видно говори, вы не под тем углом рассматриваете, но его живо выгнали с контрольного участка. Это, говорят, ты ничего не видишь, а как давление изменится при работе установки, да как рванет ее, тогда кто в ответе будет? Вон в Липецке как рвануло, хорошо никого не зацепило. И возразить нечего.
И шел рабочий день к концу уже. Леха хорошо все предварительно рассчитал, как раз укладывался до конца смены. В крайнем случае минут на двадцать придется задержаться. А они с Машкой на концерт в ДК сегодня собрались. Он, правда, не большой любитель, но Машка давно ныла, что это мы все дома, да дома. Вот сегодня и пойдут развлекаться.
Незнакомка появилась, когда до конца смены оставалось около часа. Сегодня на ней было офигенно красивое темно-голубое платье из атласа или шелка или еще из какой заморской материи, блестящей и отсвечивающей чуть-чуть зеленым. Шляпа под цвет платья, к тому же верх шляпы украшало большущее слабо колышущее перо. Этот наряд явно предназначался для вечернего выхода на бал, в ресторан или в театр. И шла она не по центральному пролету, а по боковому.
Леха уже не ожидал никаких пакостей от судьбы или еще откуда-нибудь. Поэтому, даже не увидев, а просто почувствовав какое-то движение в пролете, он чисто механически повернул голову направо и увидел свою давнюю знакомую, хотя, впрочем, какая она ему знакомая, эта незнакомка! Он замер на десять секунд и вдруг, словно действуя под гипнозом, нажал красную аварийную стоп-кнопку.
Станок завизжал на полную мощь, фреза треснула, заготовка лопнула, от нее даже откололся небольшой кусок, и все остановилось в полной тишине. К станку уже бежали люди и, опережая всех, мчался Михалыч.
В пролете, естественно, никого уже не было.
За этот случай, а Михалыч, что с него взять, мастер он мастер и есть, тут же заложил Леху начальству, Алексей депремировали по-полной на сто процентов. Машка на него обиделась и неделю не разговаривала. Я не говорю уже о чем-то большем.
А Леха в тот вечер жестоко надрался и все кричал, что он ее найдет, что он ее достанет.
И началась какая-то фронтовая операция. Незнакомка появлялась каждые три-четыре дна. Без всякого графика, но каждый раз именно в тот момент, когда ее ждали меньше всего. Всегда на ней было новое богатое платье. Всегда у нее был зонтик и всегда она проходила рядом с Лехой. Никто из цеха больше ее не видел.
Леху с колес убрали. Да и как можно было бы отдавать ему самую сложную и дорогостоящую работу, если известно на сто процентов, что он ее обязательно загонит в брак.
Да он и сам не хотел ее больше делать. На колесах теперь стоял другой фрезеровщик, а Леха каждый день переходил на новую работу. Он все ждал, что незнакомка появится в такой ситуации, где уже исчезнуть будет некуда, и он сможет стать напротив, заглянуть ей в глаза, взять за руку и, не знаю, что уж мелькало в его воспаленном мозгу. А что мозги у него воспалились, это было несомненно.
Из непьющего высококлассного специалиста он за несколько недель стал обыкновенным синяком, колдырем и скобарем. Теперь он пил каждый день. Он начинал пить с самого начала рабочего дня и заканчивал без пятнадцати пять. Позже этого времени незнакомка ни разу не появлялась. Пил он весь рабочий день, но до полной кондиции, до полного опьянения не напился ни одного раза. На такое были способны только самые крупные специалисты пьяного дела. Вот Леха и стал именно таким. Но мало этого, он еще и ополчился против всего цеха. Ему казалось, что все в цеху подсмеиваются над ним и предупреждают его противницу о всех предпринятых мерах.
А меры он предпринимал самые невероятные. Днями он работал на уборке стружки, в таких местах, где просто так появиться или скрыться было невозможно. Но и эта дама была видимо семи пядей во лбу, потому что ни разу на столь простую уловку не попадалась. А лишь только Алексей переходил в какое-то иное место, и она уже тут как тут. Ее появление всегда сопровождалось каким-то шумом, что-то ломалось, билось, улетало на улицу, рушилось, ломалось.
Из-за шума о ее появлении узнавал весь цех и соответственно начальство, которому эти военные действия в цеху в конце концов надоели и Михалыч получил самое строгое предписание уволить Алексея Конышева в течении ближайшей недели. Если б я в это время был на заводе, я б, конечно, вмешался, поговорил бы с Михалычем, сходил бы к начальству, где меня знали достаточно хорошо и обязательно пошли бы навстречу. В крайнем случае можно было обратиться и в дирекцию завода, а нет, так и обком профсоюза в Москву съездить, в Бобров переулок. Что-нибудь да помогло бы. 
Но меня как раз в это время отправили в командировку в Саратовскую область. Ехал на две недели, а задержался на три месяца. Когда вернулся, Лехи на заводе не было. Не было его и нигде рядом с заводом.
Не смог я его найти вообще в нашем поселке, хотя говорили, что долго еще после увольнения, когда его уже перестали пускать на завод, он ошивался по улицам возле проходной или около Шайбы, так называлась в народе пивная, самая близкая к заводу.
Здесь всегда можно было выпить кружечку-вторую пива или раздавить с приятелем бутылочку красного, если не получалось что-нибудь покрепче.
Как только я приехал, я начал активно искать Леху, то есть Алексея Конышева, бывшего токаря-фрезеровщика нашего завода. У меня было несколько свободных дней, человек я был свободный и необремененный семейными узами и домашним хозяйством и мог тратить свое время по своему усмотрению. Я обошел весь поселок, даже те районы, где обитал уже народ с других заводов. Никто о Лехе ничего не слышал.
Тогда я сходил к Василию Ивановичу Приходько. Это был участковый на заводской территории. Скажу даже это был настоящий участковый. Сейчас уже таких участковых не бывает. Он знал на своем участке всех. Кто скандалил, кто сидел, кто откинулся, кто пил, кто завязал, кто воровал, кто барыжничал. Знал почем и у кого самогонка, знал кто без документов и почему. Короче это был настоящий хозяин своего участка, своей земли.
Когда при мне говорят о участковых, я вспоминаю, как я первый раз увидел Василия Ивановича. Я только-только приехал в поселок, еще не работал на заводе и ничего здесь толком не знал. Как-то раз, вернувшись пораньше из столицы, а было как раз начало шестого, самое заводское время, я зашел в Шайбу, выпить кружку-вторую пивка.
Достоявшись в плохо управляемой очереди, я осчастливил себя двумя кружками «Жигулевского» и расположился в уголке у стеночки. Народ в пивняке шумел, курил, дымил, пил пиво, вино, водку, бегал в магазин, покрывал лачком, поправлял голову, решал насущные проблемы и проблемы мирового устройства и делал еще сотни не менее важных и серьезных дел. И вдруг полушепотом, но так, чтобы услышали во всех уголках пивной, раздалось: «Приходько, Приходько, Приходько идет!» В этот момент я всегда вспоминаю, как проводятся рейды современных участковых в сопровождении двух, четырех или шести автоматчиков с АКМ, АКС или еще какими-то АК, с наручниками, с пистолетами, с резиновыми дубинками, именуемыми «демократизаторами». И потом я вспоминаю ту старинную картинку из далекого прошлого. Неожиданно, буквально в какие-то мгновения шум стихает, если бы физически было возможно, то моментально бы рассеялся табачный дым. В пивную зашел мужичок, другого слова не подберу, где-то метр шестьдесят росту, недорогие темные брюки с пузырями на коленях, недорогая темная ветровка, может куртка, если ветровок тогда еще не было. В руках папочка из дермантина. Все. Вот и все снаряжение.
Участковый заходит в шалман, набитый полу поддатыми амбалами. Он подходит к одному, что-то ему выговаривает, ко второму, делает внушение, к третьему. Слышны жалобные ответы: «Я не буду! Простите! Извините! Я исправлюсь! Я устроюсь!»
Вот это участковый! Вот это власть!
Я сходил к Приходько, чтобы узнать про судьбу Лехи Конышева. Но и участковый ничего не мог рассказать о нем. И то хорошо. Значит не посадили и в ЛТП не упекли. А то ведь и туда могли.
А в субботу я собрал в «Шайбе» друзей Лехи. На душе было как-то неспокойно. Пропал ведь человек, и ладно был бы незнакомый чужой бродяга, а то ведь свой, друг и товарищ. Исчез с лица земли, как и не было его, а мы спокойно продолжаем жить. В общем собрал я в шайбе друзей. Они собственно наши общие друзья. В одном цеху работали, в одну столовую ходили, из одного стакана водку пили. Заняли мы столик все в той же самой «Шайбе», выпили по 150 и заговорили о Лехе. Куда он мог деться, что с ним могло случиться.
И выясняется вот такая история. Один, оказывается, одно знал, другой – другое. А Леха, стало быть, поехал в соседний городишко на работу устраиваться. У нас не захотел, потому что слишком много разговоров вокруг его имени ходить начало. Вот и решил он попытать счастья в другом месте, другом городе. И видели несколько человек, как стоял он на автобусной остановке, чтобы ехать в этот городишко.
А ближе к вечеру уже в том городке видел его один из наших ребят распивающим с местными синяками. Стал этот друг звать Леху с собой, но тот категорически отказался. Да и был он уже изрядно навеселе, потому и не собирался никуда больше ехать.
А совсем вечером, еще один приятель, будучи проездом в этом городе, попал в ДТП и по этой причине вынужден был стоять около часа в местном отделении милиции. И вот там, к величайшему нашему ужасу, он увидел, как привезли тело Лехи, насмерть сбитого машиной. Он попытался сообщить милицейским имя и фамилию, но те только отмахнулись, а гаишник, который их туда привез, сказал, что им проще оформить тело неопознанным, меньше писанины и проще процедура.
Мы обругали рассказчика за то, что оставил он нашего друга неопознанным, но согласились, что делать нечего. И ничем больше мы Лехе не поможем. Никто уже не будет до правды доискиваться и до тела докапываться. Поэтому мы помянули хорошего фрезеровщика и токаря от Бога Алексея Конышева, пожелали, как водится, чтобы земля ему была пухом и разошлись по домам.

P.S. На этом можно было бы считать историю законченной. И хотя все появления этой незнакомки, этой дамы высшего света так и остались тайной за семью печатями, но больше она нигде не появлялась, никто о ней никогда не слышал, и, значит, можно было бы забыть про эту таинственную историю, тем более, что еще Шекспир говорил:
Есть многое на свете, друг Горацио
     Что и не снилось нашим мудрецам.
Но дня через три после нашего заседания в «Шайбе» встретил я совершенно случайно на улице одного из присутствовавших на собрании. Подходит ко мне вечером на улице один из приятелей, сидевший в тот памятный вечер за общим столом.
- Слушай, выручи на пару пива. А то что-то состояние хреноватое, а за душой ни гроша. – Я обычно не люблю такие ситуации, не люблю побирающихся, а еще больше не люблю выручать побирушек. Поэтому я, как обычно, хотел молча пройти мимо, но что-то меня задержало. – Я кое-что про Леху расскажу, если хочешь.
Последние слова сыграли свою роль, и мы направились опять в «Шайбу». Удобно устроившись возле открытого окна он начал свое повествование:
- Я не знаю чье тело мужики видели в отделении, только то что это был не Леха – к бабке не ходить. Он в ту ночь слинял от дорогих голубых фуражек и пешком через лес ушел в Балашиху. Если знаешь дорогу и ничего тебе не мешает, то дойти до общаги можно часа за полтора-два. Леха же был с похмелья, шел медленно, да пару раз сбивался с дороги, вот и протянулся его переход на всю ночь. А утром он ввалился ко мне. Я его напоил пивом и уложил спать. Пока он отсыпался, я созвонился с родственничком из Петушков, и днем я отвез Конышева в Петушки. За городом там есть милицейская часть, в которой дрессируют милицейских собак. А Леха в армии служил кинологом, и ему это дело нравилось. Мой родственник в этой части типа завхоза. Вот он Леху в эту часть и пристроил вольнонаемным. Я Лехе пару раз звонил, вроде все нормально. Только Леха…, бзик у него такой, не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что он с собаками работает. Вроде, как был специалистом, а стал каким-то собачником. Просил никому не говорить. Вот так вот.
На том и закончилась несуразная Лехина история с какими-то барышнями-барынями, с любовными коллизиями в механическом цеху.

PPS.  С тех пор прошло почти пять лет. Я женился, у меня подрастал сынишка, крепенький бутуз, топавший по этажу так, что слышно порой на всю округу. Я по-прежнему работал на заводе, только не в цеху, а в отделе главного механика. В общем жизнь текла, что-то оставалось на месте, а что-то, как и водится, медленно, но верно менялось со временем.
Зазвонил телефон. Времени было одиннадцать утра, начало двенадцатого.
- Алло, У телефона.
- Привет.
- Привет.
- Не узнаешь?
- Да нет что-то. Вроде голос знакомый, но не вспомню никак
- Это Леха Конышев. Не забыл? Вроде бы ты интересовался мной.
- Ха! Леха! Так заходи! Адрес знаешь? Откуда звонишь? Здорово как! Молодец, что позвонил. Зайдешь?
- Да, не. Зайти – это проблематично. Далекова-то будет. Я в Раменском живу.
- В каком Раменском? В Москве?
- Нет деревня под Москвой. Час езды с Казанского вокзала. У меня свой дом, мне сельсовет выдал, участок. На участке я сейчас прудик делаю, своя банька, что ты, чисто липовая. Приезжай, отдохнешь, попаримся. Если осенью можно за грибами, за ягодой, за орехами. Слово даю не пожалеешь.
А на участке у меня чего хочешь растет. Хоть цветы, хоть помидоры. Да не рассказывай какие там у вас помидоры – зеленухи. Срам, чтоб хуже, чего не сказать. А у меня виноград свой. Мускат. Конечно не крымский, но тоже не плохой.
- Ладно, Леха. Обязательно подъеду, только не сейчас, а месяца через два-три. Да, Леха, тебя подруга-то твоя в покое оставила?
- Какая такая подруга?
- Да как же так? С чего все заварилось, закрутилось! Незнакомка с зонтиком!
- Да ты знаешь, я думаю, что и не было никакой Незнакомки. Ведь кто ее видел? Никто. Один я. Значит можно сказать, что это мне померещилось! И была это никакая не Незнакомка, тем более с зонтом, а была это моя любовь к моей Машеньке, Марийке. Не мог я ее, то есть любовь свою выразить, довести до девушки любимой, вот она сама и вышла из-под контроля.
- Слушай, а где же твоя Машка сейчас? Я про нее и забыл что-то?
- Не Машка, а Мария Степановна Конышева, мать троих сынов-богатырей, любящая и любимая жена. – В трубке послышался довольный веселый женский смех – Она рядом со мной на своем посту. Семью нашу сторожит. Да ты приезжай! Все сам увидишь!