Стеззи Эс Рюгген. 06

Пройдя ещё метров триста, я, симулировав острую боль, свалился и сокрушённым голосом изрёк:
- Всё, не могу больше, - перевалился на спину и стал ждать, ощупывая руками землю вокруг себя. Летёха, шедший впереди развернулся, и луч фонаря осветил небольшую полянку, которую я выбрал для побега. Тропа была узкая, метра два шириной, и заманивала нас вверх. Слева, к реке, уходил отвесный склон, а справа громоздились каменные валуны, местами похожие на античные развалины. Где-то там пряталась Стеззи.
Подошедший Фара, пнул меня в бок и рявкнул:
- Вставай, сука, нехер притворяться!
Полковник же, видимо, сам уставший и одолеваемый чахоточным кашлем, вполголоса возразил:
- Оставь, надо отдохнуть, минут десять покурим и двинем дальше.
Фарид грузно рухнул справа от меня и закурил. Я приподнялся на локоть и попросил сигарету.
- Ты чё, сучёнок, ещё и куришь? – издевательски подковырнул он, но сигарету прикурил и подал мне в руку. Дым в свете фонаря казался каким-то плоским, витиеватым. Кудрявым узором он растекался по поляне и рассеивался во тьме. Полковник отошёл к обрыву и, согнувшись, пытался прокашляться. Летёха встал позади нас и справлял малую нужду. Медлить больше было нельзя! Я, держа в левой руке сигарету, не спуская глаз с Фарида и полковника, правой нащупал удобный булыжник.
Пока кровавая луна окончательно не спряталась за горизонт и всё ещё могла составить нам компанию, три события произошли в одну секунду:
- Стеззи, фас! – скомандовал я.
Булыжник опустился на голову Фары и размозжил темечко, мерзко скользнув по огромной тулье. В попытке оказать сопротивление, он вскинул ПМ, но второй удар окончательно вышиб из него дух, и он обмяк.
Прятавший чресла лейтенант, был сбит с ног, и мощные челюстьи Стеззи Эс Рюгген перегрызли его гортанные связки. Полковник с проворством Фигаро отскочил в сторону. Держа в левой руке фонарь, перекрестием положив на неё правую, с оружием, успел выпустить в нашу сторону всю обойму. Пули врезались в каменные глыбы позади меня, и осколки разлетались во все стороны, скашивая жухлую траву. С последним выстрелом я почувствовал боль: удар в живот был такой силы, что мне показалось, ноги отделились от тела. В ту же секунду стрелок нырнул в темноту. Его фонарь ещё какое-то время действовал и вдруг потух. Стеззи рванулась вдогонку, но моя команда её остановила:
- Ко мне! Оставь его, сейчас ты нужна здесь, - я оторвал окровавленную руку от живота и до меня дошло:
«Это конец, хорошо, хоть Рюжка жива…».
На столике заканчивалась третья бутылка армянского коньяка. В купе была открыта форточка, но осенний ветер не мог выветрить густой сигаретный дым. Время превратилось в путейский квест. Капитан лайнера постоянно отлучался, и, возвращаясь, говорил одну и ту же фразу:
- Нихера без меня не могут, - после делал неопределённые движения руками и восклицал: - Ну, я услышу, наконец, чем всё закончилось?
- Да ничего ещё не закончилось, - мой захмелевший мозг храбрился и выдавал: - Полкан этот жив, и ещё неизвестно, чем всё кончится, я хочу найти его и отомстить…
Олег пьяными глазами уставился на меня, подставив руку под монументальную челюсть, и стал говорить:
- Ты это брось, оставь… Лучше поведай вот что: ты же говорил «сел за собаку», так причём здесь Стеззи? Или есть ещё что?
- Как, причём? – всё, что до сих пор происходит – благодаря ей! Ты уразумей, Олег, Стеззи не просто собака, она, как сестра, родня короче. Я смутно помню, что было дальше, знаю только, что Стеззи ещё четыре километра волокла меня к охотничьей стоянке. Нас нашли ранним утром в ста метрах от домика. Естественно все кинулись спасать меня, а Рюжка, - я замолчал, отвернулся к окну и огромный ком подступил к горлу… - Мне иногда кажется, что если бы не люди, а собаки отвечали за нас – они бы спасли Стеззи. Мне уже после сказали, что она тоже словила пулю, но всё равно не бросила меня. Затем арест, суд, и пятнадцать лет по приговору, и за хорошее поведение выпустили на три раньше, – скороговоркой выдавал я, словно хотел побыстрее закончить эту историю. - Четыре трупа, тем более ментов - надо было найти крайнего, хоть и пули, которые извлекли из меня и из Стеззи были другого пистолета, моих следов возле захоронения первых двух не нашли, полковник исчез, короче всё быстро состряпали и прямиком из больницы я отправился в СИЗО.
- Ладно, сынок, - Митрич долил остатки коньяка, - через час Казань, надо позавтракать, нам ведь ещё пилить до Красноярска. Ты же, давай, не раскисай, нормально всё у тебя будет.
Когда поезд остановился, Олег Дмитриевич вышел меня проводить на перрон. Холодное утро заставляло людей кутаться в одежды и поднимать воротники и капюшоны. Штабной вагон сейчас находился в хвосте поезда, к нему цепляли ещё один, мы расположились на самом конце платформы. Молча докуривая по последней сигарете, я, чтобы поддержать разговор, проронил:
- Завязывать надо с этой гадостью, - последний раз затянулся и щелчком отправил окурок через рельсы вдаль. Провожая взглядом его высокий полёт, взор упёрся в знакомый силуэт автозака.
- На КрасЛаг пойдут, - заметил Митрич, - опять со «столыпиным» будем соседствовать.
Дверь вагона и бронированные двери автомобиля открылись почти одновременно, наряд роты охраны образовал живой коридор, четыре овчарки с двух сторон рвали повода, скалились, и их лай разносился по всему тупику. Офицер возле автозака скомандовал:
- Первый, пошёл!
Согнутый пополам заключенный, волоча за собой огромный баул, бегом переместился до «столыпина» и исчез в темноте. Встречающий офицер крикнул:
- Первый, принял!
- Второй, пошёл! – тут же последовала команда, и ещё один ЗэКа вывалился из машины.
Я смотрел на «сцену из моей прошлой жизни», не замечая людей. Мой взгляд был прикован к собакам.
«Наверное, и среди них есть хорошие, и даже умные и любимые, - носилось в голове, - но это жизнь собачья, они никогда не поймут и не оценят жизнь Стеззи Эс Рюгген!»
Мы тепло попрощались с Олегом, я закинул на плечо сумку с пожитками и поплёлся по перрону навстречу студёному ветру и новой жизни.
- Эрик, - голос, который я не перепутаю ни с одним другим. Говорят, что человек к старости меняется, но голос у него остаётся таким же, как в молодости.
Я оторвал взгляд от земли, приподнял одну бровь и увидел Надежду Абрамовну. Годы никоим образом не сказались на ней, она стояла, как статуя в парке ВДНХ, и улыбалась.
- Вот, решила тебя подвезти, ты не против? Твои ещё не знают, а мне по «своим» каналам сообщили, - при этом она распахнула руки и приняла меня в свои объятия.
Пока мы шли до машины, она успела рассказать, что Стеззи похоронили в охотхозяйстве, что там у них сейчас, вместо одного домика, целая база. На открытие сезона охотники возле памятника салютуют, короче все помнят Стеззи Эс Рюгген, и ждут меня.
- Я решил завязать с охотой, - пробормотал я, подходя к машине.
- Ну, это мы ещё посмотрим, - с каким-то лукавством сказала она и открыла заднюю дверь.
Чёрный комок спрыгнул на мокрую дорогу, принюхался к моим ботинкам и, присев, уставился на меня, постоянно ища поддержки у тёти Нади, спрашивая типа: «Это он, это тот, про которого ты говорила?».
- Прямой отпрыск Стеззи, праправнучка, если точнее, - закончила Абрамовна, - имя дашь сам.