Три диалога

 
Диалог первый

    ХХ век разменял свой последний десяток. Преодолев долгий путь от экваториальных широт, где никогда не бывает зимы, а о снегах и морозах знают только по книжкам и фильмам, и солнце бывает в зените дважды в году, в дни осеннего и весеннего равноденствия, жаркое лето, подгоняемое муссонными ветрами на север, пройдя длинный путь над безбрежными морями, вечнозелеными тропическими лесами, саваннами с обилием разнотравья, солончаками, песчаными грядами пустынь и перевалив через горы, быстро сменила короткую дождливую весну, став полновластным хозяином молодого самобытного города, буквально на глазах выросшего на склоне Большого хребта, на месте трёх небольших кишлаков с глинобитными домами.
Во дворе стояло время года, которое во все времена всё живое, и стар и млад, ждёт с нетерпением, будь они представителями рода человеческого или же из среды флоры и фауны.
    Вступив в свои права, его величество Лето внесло коррективы и в без того буйную жизнь города, заставив его пульс биться более учащенно, прибавив уйму новых забот и хлопот населению и городскому хозяйству.
Не желая долго задерживаться в шумном, душном, переполненном выхлопными газами городе, не довольствуясь достигнутым и стремясь расширить свои границы, оно двинулось дальше к белоснежным вершинам, беспрепятственно и бесцеремонно перешагивая через кварталы высотных зданий, водные преграды, сады и огороды, обнесённые колючими проволоками или просто штакетниками и высокие угрюмые и в то же время заманчивые и потому притягательные заборы каких-то охраняемых, особо важных объектов и прочие пространства.
    Детский гомон заполнил густую сеть пионерских лагерей в ущельях за городом. В Домах отдыха и санаториях не хватало мест для всех желающих поправить своё здоровье или же просто побывать на природе и подышать горным воздухом людей, добрая половина которых приезжала из-за пределов республики. Вокруг Комсомольского озера - излюбленного горожанами места отдыха, у бассейнов, именуемых в простонародье лягушатниками, что имелись  чуть ли не в каждом дворе микрорайонов, яблоку негде было упасть. Да и на берегу реки, разделяющей город на две части, более или менее удобные для отдыха места до позднего вечера пестрели купальными костюмами, у автоматов с газированной водой, бочек с пивом, квасом и другими прохладительными напитками то и дело выстраивались длинные очереди. Гораздо чаще, нежели в другое время года, на улицах, в многолюдной толпе, в скверах и парках можно было встретить не по моде, но аккуратно одетых подростков, вчерашних выпускников сельских средних школ: мальчики, как правило, в белых рубашках, в большинстве случаев с длинными рукавами, несмотря на жару, в черных из грубоватых материй брюках, а девочки в разноцветных, преимущественно из атласа, национальных платьях, с длинными волосами, заплетёнными в две большие или множество мелких косичек. В аэропорту, гостиницах, на турбазах чаще обычного встречался разный люд, с чуждой нашему слуху разноязычной речью, в спортивных трико, а то и вовсе со всевозможными рисунками шортах, приехавших, кто для знакомства с достопримечательностями края, а кто для штурма безымянных шести и семитысячников, которыми изобилует наш горный край.
     В один из таких дней, когда столбик термометра в тени поднимался далеко за 40, спасаясь от беспощадно палящего солнца, в комнатной прохладе своей квартиры с увлажненным кондиционером воздухом, на 3 этаже 9 этажного дома за полированным письменным столом сидел молодой человек лет двадцати пяти. В руках он держал учебник английского языка и как добросовестный студент перед экзаменационной сессией был занят усиленной зубрёжкой иностранных слов. Продолговатое лицо, широкий открытый лоб, соединенные меж собой длинные, густые нахмуренные брови и, несомненно, являющаяся его особой приметой нос, с заметно выпуклой горбинкой и со шрамом у его кончика, а также просторная полосатая пижама придавали его внешности больше лет, чем было ему на самом деле.
     Окно его комнаты выходило на большое, выделяющееся своей особой архитектурой, монументальное здание, окруженное с трёх сторон декоративными деревьями и кустарниками с разнообразной формой, окраской листьев, цветов и плодов. Красоту эту дополнял сложного устройства фонтан перед порталом  здания.
Внимание хозяина квартиры отвлекло  чрезмерное оживление за окном описанного здания, металлические буквы метровой высоты над которым, выстроившиеся в одну шеренгу, стоя, как бы по стойке «смирно», словно ещё раз подчёркивали и подтверждали, что это громадное железобетонное сооружение, покорно лежащее под ними, не что иное, как Дворец текстильщиков. Наблюдение за окном было прервано телефонным звонком.
    -Да, - прозвучал его баритон, нарушив довольно продолжительную  тишину в комнате.
    - Хикмат, это ты?- послышался слабый голос в трубке. Плохая слышимость давала повод предполагать, что звонили откуда-то издалека.
    - Привет, Азам! Откуда звонишь?
    - Из кишлака.
    - Как семья, родители?
    - Слава богу, все живы, здоровы.
    - Сам как ?
    - Тысячи раз благодарен Богу, пока без проблем.
    - В город не собираешься?
    - На днях хочу приехать. С сыном. Если, конечно, получится, и не возникнут новые проблемы. Детям надо одежду купить, школа на носу. И зима у нас наступает рано. Как никак горы.
    - Не забудь привезти пару кило форели. Ты же знаешь как её обожает Нигора.
    - Обязательно. Перед выездом поднимемся с сыном в ущелье вверх по течению, травы покосим и заодно гулмохи наловим. Там она покрупнее и попадается чаще. Ты лучше расскажи, что у вас там нового в столице.
    - Всё новое показывают по телевизору или передают по радио.
    - Не до телевизора и радио мне. Целыми днями на поле пропадаю.
    - Что посадил?
    - Кукурузу и люцерну на корм. И картофель.
    - Что у тебя так много земли?
    - В аренду взял три гектара земли. Таких, как  я, называют гектарщиками. Не слыхал такое  слово?
    -Вроде нет. У кого миллион денег, то тех называют миллионерами. А чтобы арендатора гектара земли называли гектарщиком, честно признаться, я слышу впервые. А у нас тут за окном новую афишу вывешивают. Большой концерт намечается.
    -И кто же петь собирается?
    - Радмила Караклаич.
    - Это та, которая поёт «Падает снег»?
    -Та самая. Если Нигора вернётся с работы пораньше, то непременно, сходим.
    - А у меня свой концерт. На поле. Когда кетмень попадает в камень, знаешь какие звуки издаются? Никакой там ни чанг, ни ситар не выдаст тебе таких звуков. Ни один маэстро, будь даже сам Борбад или Паганини не в силах их извлечь. Там и "до"  и  "ля". Короче, вся  октава.
   -Да, ты ещё не разучился выражаться образно.
-От моей музыки, брат, двойная польза. Кроме доставления приятных полезных ощущений она вселяет в меня  уверенность в будущем.  То есть я заранее буду знать, что скотина моя зимой будет сыта, а значит, в моем доме будет много молока, сметаны и масла. Одним словом, с голоду не помру. Урожай сниму хороший с участка. Излишек сдам в заготконтору или же, если не поленюсь, на базар вывезу. Такие как ты, белоручки, привыкшие на всё готовенькое, придут ко мне и за свои кровные мани-мани будут покупать мою продукцию. Да, слишком отвлёкся. Слышал, в аспирантуру готовишься?
-Да, есть в плане такое.
-Одобряю, Если возникнут проблемы, позвонишь. У меня в Академии наук есть хорошие связи. Могут  помочь. Говорят, в городе какие-то шумные шествия и сборища проходят. Площади заполняются до отказа.
-Да так. Бывает. Особенно в центре. От нас далековато. Играют в какие-то политические игры и называют это демократией. Вернее, ещё не начали играть, только разминаются. Одни требуют, чтобы их совхоз разделили на два самостоятельных. Другие хотят, чтобы директора совхоза или председателя колхоза заменили. Не знаю, чем бедный не угодил коллективу. Третья толпа скандирует: Халима к ответу!  Или под суд Салима! При выяснении оказывается, что вина некоего Халима или Салима заключается в разбавлении бензина дизтопливом или ещё чем-то или реализации недоброкачественных товаров наподобие просроченных, сомнительного качества мясных консервов или солений, хлынувших из-за кордона  в связи с открытием границ.
-Что, нельзя решить такие вопросы сидя за столом? Обязательно надо ехать в столицу и устраивать показательные шествия. Ох, до добра всё это не доведёт.
-Видишь ли демократия это же народовластие, а некоторые понимают её как вседозволенность. Захочу на голове буду ходить. Пусть попробует кто что сказать. Я же народ. И власть в моих руках.
Помня, что Азам, как и он, ещё со студенческой скамьи не любил много говорить и тем более спорить о политике, Хикмат сделал попытку перевести разговор на другую тему.
-Бегать по утрам не бросил?
-Бегаю, но не всегда это удаётся. Времени не хватает. Слушай, Хикмат, где решил встретиться наш выпуск?
-Вопрос о месте встречи до конца не решён. Но сроки определены. Последняя суббота августа.
-Как решат с местом, ты дай мне знать.
-Обязательно. Чуть не забыл. Лекарства, что я послал для отца через водителя рейсового автобуса, получил?
-Получил. Отец сильно тронут твоим вниманием. Большое-пребольшое тебе спасибо! Он за тебя помолился.
-Да хватит тебе. В конце концов мы же не чужие.
-Конечно, лучше было бы как можно быстрее определиться и с местом. Как раз к тому времени и жара спадёт.
-Я тоже так думаю.
-Передай привет семье!- на прощанье сказал Азам.
-Пока!- ответил Хикмат, всё ещё держа в одной руке учебник английского языка, и только после того, как на другом конце провода послышались частые гудки, положил трубку.




Диалог второй

Середина девяностых годов. У самой макушки высокогорного перевала на небольшой поляне с прижавшейся к земле низкорослой альпийской растительностью у заброшенной кошары расположились десятка два пятнистых палаток. Между ними время от времени появлялись молодые люди, одетые, кто в камуфлированную форму, а кто в гражданскую одежду.
Чёрные тучи, укрывшие небо над лагерем, упрямо, как бы нарочно, остановившись над ним, говорили  “вот и мы”, ещё раз напоминая о том, что скоро и осени придёт конец и наступит зима. Долгая и холодная, какой она бывает в условиях высокогорья и долгожданная для детворы, потому что вместе с ней приходят самые длинные каникулы, поубавится забот и хлопот по дому, не говоря уже об огородах  и полях и, конечно, нежелательная для тех, кто не успел заготовить дров на зиму, запастись травой и силосом для скотины.
Снег, тихо подкрадываясь, с каждым днём спускался всё ниже и ниже. По вечерам, ночью и особенно к утру, становилось совсем холодно.
В один из таких октябрьских дней в середине поляны под навесом из свежесрубленных веток, у дастархана, совсем близко, чуть ли не лоб об лоб, сидели два молодых человека в почти одинаковой пятнистой форме и мирно, совсем не по-военному, беседовали о чём-то насущном, наболевшем и в то же время обыденном.
- Помнишь Хикмат,- сказал тот, что выглядел помоложе,-      по окончании второго курса летом со стройотрядом поехали на Север. В Мурманскую область. На второй же день, неожиданно пошёл снег с дождём и резко похолодало. Ты пошёл в село и сухофрукты наши, прихваченные в Душанбе, поменял на старую ватную фуфайку.
-Да. Помню, хотя это было давно, лениво, чуть ли не зевая, ответил Хикмат.
- Я сам  не смог бы договориться, -продолжил Азам.- Если помнишь, я ведь тогда совсем слабо говорил по-русски. А как пригодилась мне эта фуфайка! Без неё бы я точно пропал. Я же с детства рос таким мерзляком, хотя родился и жил среди гор. Да ты ешь. Слушай и ешь. И времени то осталось не так много. А с едой проблем у вас не бывает?
-Когда как. Бывает по-разному. Иногда всего в изобилии. В другой раз смотришь и видишь что негусто. Приходится пояс потуже завязывать.
- Сейчас везде так.
Хикмат, повернувшись назад, посмотрел на угрюмо сидевших в метрах десяти от него бойцов и, заметив, что еда перед ними стоит до сих пор нетронутой и начинает остывать, кивнул им головой. Жест, этот можно было понять и как вопрос, почему они до сих пор не притронулись к еде и как команду, разрешающую приступить к приёму пищи. Те, покорно подчиняясь, отодвинули подальше свои АКМ и неохотно принялись за еду.
-А на хлопке. По вечерам, -продолжил Азам, - приходишь усталый, спина ноет. Кое-как умывшись в мутной арычной воде  и нахлебавшись какой-то, напоминающей, армейскую, каши на ужин, разжигали костры и допоздна пели и плясали. Пока преподаватели не объявляли отбой и не разгоняли нас. А Сабохат помнишь? Отличницей была. Со второй группы. Годом позже нас поступила. Как она танцевала!  Мы ещё на её свадьбе гуляли. Так вот муж этой Сабохат, говорят, погиб в прошлом году у висячего моста. Подорвался на мине, когда ехал на БТРе. А стройный был парень. Жаль мне его. Сабохат тоже. Правда после свадьбы я их больше не встречал. А ты у нас был ведущим мутрибом. Играл чуть ли не на всех инструментах. И успех имел среди девчат.
И вдруг, вспомнив что-то важное, которое может быстро забыться, Азам чуть ли не скороговоркой спросил: - Не знаешь, где Сорбон? Про него ничего не слыхал? 
- Это я должен спросить тебя. Ты ведь на большой земле находишься. А не сидишь, как я, на макушке горы. Скоро будет три года,  как я не спускался вниз. Про Фируза слышал, как он в самом начале этой заварухи перебрался к родственникам в соседнюю республику, в спокойные места. Жук был хороший. На экзамены приходил с букетами цветов. Когда мы, бывало, из всех карманов не могли на пирожок грошей набрать. И не было у него проблем с получением оценок.
-Не надо возводить поклёп на друзей. Каждый по - своему добивается поставленных целей.
-Да так я, к слову,- попытался оправдаться Хикмат.
-Просто он был из состоятельной семьи. Вот  и позволял себе чего хотел, и чего мы не могли себе позволить.
-Сразу же после развала Союза его родители приватизировали целую фабрику, И живут себе припеваючи. Начихать они хотели на нашу с тобой войну.  Им безразлично, я тебя убью, или ты меня. Лишь бы их сыночек был целый и в добром здоровье. И судьба земли таджикской их не очень-то волнует. Есть такая категория. Натравят людей друг против друга, а сами со стороны наблюдают, получают удовольствие и ждут, когда кто-либо из них упадёт, чтобы легче было добить второго. С одним же легче справиться.
Подошёл повар. Седоволосый мужчина солидного возраста, В алюминиевой тарелке он принёс целую горку хорошо прожаренной, покрывшейся румяной корочкой рыбы, наловленной прямо здесь же, в протекающей рядышком шумливой речушке.
С этой высоты хорошо просматривались обе стороны перевала на несколько десятков, а то и более километров. Если бы пришлось ехать в южном направлении, то через какие-то полчаса, или чуть больше, спустившись по серпантинам, можно было оказаться у полноводной буйной пограничной реки, являющейся южным рубежом этой охваченной гражданской войной страны. К северу от перевала, окутанные туманом, лежали ореховые рощи, дикие яблони, тутовники, плодами которых в этих почти безлюдных местах лакомились разве что медведи да кабаны и всякая мелкая живность. За рощами на верхнем плато виднелись три, почти опустевшие кишлака, население которых полвека назад было переселено в знойные долинные районы.
Воздух наполнился стрекотанием кузнечиков. Время подходило к полудню. Подошёл рослый, лет тридцати, с опустившейся до груди пышной бородой, длинноволосый голубоглазый парень и, извинившись за беспокойство, жестом дал знать Хикмату, что необходимо поговорить наедине. Хикмат, посмотрев на Азама, по выражению его лица понял, что тот ничего против не имеет, встал  и  отошёл с тем голубоглазым на приличное расстояние.
По бойкому жесту Хикмата, сопровождающему его речь, можно было предположить, что он даёт голубоглазому какие-то указания. Через пару минут голубоглазый ушёл в том же направлении, откуда появился и исчез из виду. Вскоре Хикмат вернулся, сел на своё место и продолжил разговор.
- Вы хоть радио слушаете?
- Был у нас транзисторный приёмник. Правда, старенький, но надёжный. ВЭФ-спидола. Рижского производства. Да батареи сели. Ждём, когда будет вертолёт.
- Слышал, что там наверху,- Хикмат указал большим пальцем в небо, наши с тобой хозяева опять собираются встретиться.
- Это уже который раз. А что толку. Хоть бы договорились быстрее. Полгода как детей своих не видел. Соскучился сильно.
-До войны у тебя их было двое?
-Да, сын и дочь. Если бы не эта проклятая война, то нам с Рухсорой, может, бог ещё не одного дал бы. И лицо Азама покрылось нежной улыбкой при воспоминании о своих  детях.
-Ты говоришь полгода,- всполошился Хикмат.  А я уже пятый год семью не видел. Даже толком не знаю, где они. Одни говорят, что видели их на той стороне реки в лагере для беженцев под Кундузом.
Другие утверждают, что плот, на котором они переправлялись через реку, перевернулся и никому не удалось спастись. То ли оттого, что вода была студеная, то ли потому, что на плоту находились в основном женщины с малолетними детьми и старики. Одним словом, всех поглотила река. От своего же жуткого рассказа Хикмата охватила жгучая боль, кровь заклокотала в висках, и он, стараясь не подать виду, опустил голову и замолк.
Но это длилось недолго, Азам, глядя на него в упор, тяжело и членораздельно произнёс.
-Ты не обидишься, если я попрошу тебя об одном деле.
-Говори, посмотрим, что за дело.
           -Не надоело  тебе  бегать  по горам. Не лучше ли будет, если …
-Ты за этим пришёл сюда, чтобы уговорить меня?! - вскипятился Хикмат.– Сдаться на милость властям. Ты мне это хочешь предложить?
Телохранители обеих сторон переглянулись и насторожились. Заметив обеспокоенность вооруженных людей, Хикмат чуть спокойнее продолжил:- Разве нам больше не о чём говорить? К тому, всё это не от нас с тобой зависит, то есть не входит в нашу компетенцию. Если бы подобные вопросы решали такие, как мы, простые трудяги, то, я думаю, мы знали бы как поступить. И не ошиблись бы.
- Я хотел, как лучше, - неизменным голосом сказал Азам.
Где-то за сопкой, покрытой густыми зарослями шиповника, раздался одиночный выстрел. Вскоре подошедший боец доложил, что по тропе в айлок - летнее пастбище, поднимаются несколько человек.
Хикмат осуждающе посмотрел на доложившего, как бы говоря: « что не знаешь, как поступать в подобной ситуации» или же «наверное, не стоит беспокоить меня по всяким мелочам» и послал того бойца к какому-то Собиру.
-А что тут у вас местные всё еще ходят на пастбище в столь неспокойнее время? - спросил Азам.
-Да, только с личным скотом. Колхозного скота, говорят, почти не осталось.
- Куда он подевался?
-Война сожрала. Она людей не жалеет. Что там говорить о скотине. Слышал, как прожорливые раисы местных значений, воспользовавшись хаосом, распоряжаются ими не по назначению и разбазаривают налево и направо. Думают, война всё спишет. Некоторые князьки умудряются даже сваливать недостачу на боевиков. Мол, пришли и под угрозой физической расправы      угнали, иногда, чуть ли не всё стадо. Впрочем, и такие случаи бывали. Но это были единичные. И не здесь у нас. Я бы за такое дело родного брата не пожалел. Расстрелял бы на месте. Знал бы как грабить народное добро.
-И у нас был случай наподобие. Почти аналогичный. В самом начале этих событий в отдел внутренних дел района явилась группа молодых вооруженных парней и заявила, что вот мол, мы защищаем вас и потому требуем подобру – поздорову, пока вас не заставили силой, отдать нам табельное оружие сотрудников, находящееся на хранении в дежурной части. А не то… . Начальник милиции же, в нарушение всех инструкций и приказов, дал команду дежурному и старшине, отвечающему за вооружение, взять да вот так, как лопату или коробок спичек, отдать оружие этим молодчикам. Может, начальник испугался их, хотя сам он был видным человеком, не из робкого десятка. А когда многоопытный старшина попытался противиться, начальник ему сказал буквально следующее: “Не бойся. Война всё спишет”. Но не тут то было. Не прошло и 3-х месяцев, боевые действия всё ещё шли кое-где. Нагрянула ревизия и обнаружила нехватку большого количества пистолетов Макарова. Стали разбираться. Опросили старшину, а он прямо и заявил, что по указанию начальника милиции, он энное количество  оружия отдал таким- то людям, во время дежурства такого-то офицера.
В общем, провели служебное расследование и в результате начальника милиции сняли с должности, строго наказали в дисциплинарном порядке и вдобавок приняли решение удерживать с его заработной платы стоимость пистолетов в тройном размере. Как видите, в данном случае война никак не списала. Такое же может случиться и с колхозным добром, с той же скотиной и с теми раисами.
-Пути на пастбища проходят через вас?
-Да их, троп, тут несколько. Более короткие проходят мимо нас.
-Что вы делаете с путниками?
-Мы их обыскиваем. Чтобы у них с собой не было оружия, звукозаписывающей или съёмочной аппаратуры и, конечно, в первую очередь устанавливаем личность, здешний он или нет, какие цели преследует и насколько откровенен.
Вдруг лицо Азама наполнилось нежной улыбкой и он спросил.
-Помнишь Далера, выступал в твоём весе. Он жил в одном из пригородных районов. Я часто видел его на автовокзале. По – моему, он каждый день домой ездил. В общежитии не оставался. Так вот на втором курсе я с Шахло, ты, может, видел её со мной - училась в музыкальном училище на дирижёра - хоровика… Короче, я пошёл с ней на танцы в горсад. Там в самый разгар танцев к нам пристали какие-то парни. Сильно пьяные. По-моему городские. Завязалась драка. И кто первым подоспел к нам на помощь? А ну-ка вспомни.
- Конечно я и Далер,- с нескрываемой важностью, ответил  Хикмат.
- Здорово досталось и нам, и им,  забиякам.
- Ночь провели в КПЗ,- вспомнил Хикмат.
-Да, в камере было так душно, что если бы к утру нас не выпустили, меня бы точно вынесли на носилках. К тому же в полночь к нам водворили какого-то пьяного мужика, который долго орал и матерился то на русском, то на татарском, пока сон, в конце концов, не одолел его. А Далер - то дошёл до мастера спорта международного класса. 
Разговор прервался появлением всадника на чёрном коне, сопровождаемого одним из бойцов  Хикмата. Он остановился в метрах пятидесяти, ближе его не подпустили, и боец спешившись, быстрыми шагами подошёл к своему командиру и доложил, что какой-то пожилой мужчина из Гиссара ищет внука-солдата, попавшего в плен весной этого года.
Хикмат, выслушав бойца, распорядился, чтобы старика накормили, а затем объяснили, что пленников у них нет. Пусть добирается до лагеря Фидо, до Голубых озёр и спросит там. А обратно пойдёт другим, более безопасным путём.
-Счастливый оказался,- сказал ему вслед  Хикмат. По этому склону да ещё на коне поднимаются лишь смертники. Недавно на этой тропе на минах подорвались две коровы. Затем, он, позабыв о пришельце, оглядел окружающую природу и тоскливо сказал:
До войны в это время я сдавал кандидатский минимум. Война помешала. Может быть, уже защитился бы. Между прочим, у меня тут почти все - народ  образованный. Трое прошли афган, будучи ещё на срочной службе. Толковых ребят много. Дерзать бы им на научной ниве или ещё где-нибудь. Сколько бы пользы они принесли народному хозяйству. Да и дехкан немало. Всю жизнь землю обрабатывали. Растить бы им хлеб да хлопок выращивать.
-Эх! А я всё лето целыми днями пропадал на поле. Правда, один раз, не помню точно в каком году это было, взял отпуск и поехал во Владимирскую область. Там брат мой, двоюродный, живёт. Помогал ему убирать картофель. А вишни у них величиной с орех. Так и называются, владимирскими.
А что касается кадров, то и у меня хватает мозговитых. Даже есть кандидат наук, сельскохозяйственных. Скрещивал яка с обычной коровой. Несколько выпускников военных училищ. Им, после окончания, предлагали остаться в России, но они предпочли вернуться на Родину. В момент, когда, как никогда, она нуждалась в них.
- И что же у него получилось, у твоего-то  кандидата наук. В результате скрещивания?
-Наверное, якокорова или коровояк. Я с ним на эту тему не говорил.
-Да, сколько бед и горя пережили за какие-то  3-4 года, не достигнув даже полных тридцати лет, но, несмотря на это, чувство юмора тебя так и не покинуло. Это похвально и вселяет надежду.
- А насчёт земли, сам знаешь. Да сам я её люблю. Ты же был у нас. Видел наши участки. Помнится, в детстве, встаёшь рано до восхода солнца, идёшь на совхозное поле на прополку картофеля. Намахавшись кетменём до того, как солнце начинает припекать, садишься со всеми под какое-нибудь дерево и ешь то, что прихватил с собой из дома, а затем пьёшь душистый зелёный чай, заваренный на костре. Или же, бывает, поливаешь вечером поле люцерновое, а на утро, проходя мимо него, чувствуешь, что оно приветствует тебя и хочет сказать что-то ласковое в знак благодарности. А при малейшем дуновении ветерка все это огромное зеленое пространство, колыхаясь, многоголосым хором исполнит тебе на непонятном роду человеческому языке песнь свою.
Вдруг, вспомнив, что слишком вдался в лирический настрой, и что не совсем к лицу боевому командиру такая сентиментальность, Азам захотел было перейти на другую тему,  как Хикмат неожиданно спросил:
- А как ты попал в армию?
-Призвали, как офицера запаса. Не зря же 3 года на военной кафедре пот проливали.
- А ты как очутился здесь?
-Долго рассказывать, длинная история. Как–нибудь потом расскажу. А на меня как вышел?
- Давно знал, что ты здесь. Но не было удобного случая, мягко говоря, проведать тебя. К тому же, командование не верно поняло бы мой подобный шаг. Ведь на такие мероприятия нужна их санкция.
-А теперь! Думаешь, реакции никакой не будет? Не достанется тебе?
-Видишь ли, сейчас ситуация чуть иная. Обе стороны уже стремятся к диалогу. И для этого ищут причину и стараются использовать любую, даже на первый взгляд, малюсенькую возможность. Всем надоела она, эта война. Разве мало проблем у нас в мирной жизни, а мы тут тратим силы, средства и время на охоту друг на друга.
И теперь могут наказать. Но я перед тем, как направиться к тебе, устно поставил в известность о своём намерении пару трезвомыслящих высокопоставленных начальников, убедив их в необходимости подобного шага. По возвращении в лагерь напишу подробный отчёт о результатах “переговоров” с тобой, если в этом возникнет необходимость. Если не спросят, промолчу.
- А Собира ты нигде не встречал?
- Видел я его на митингах. Выступал со страстными речами. А потом, говорят, первым драпу дал, оставив жену и детей.
-Вот эту махину называют коровой?-спросил Азам.
-Да, это Ми-26.В это время послышался гул мотора и из-за вершин хребта показался огромный неуклюжий вертолёт, который чуть ли не касаясь вершин хребтов,  пролетел над их головой.
-Ну и название.
-Крокодилы тоже есть. Маленькие, с острым носом.
-Целый зоопарк летающих аппаратов.  Не хватает носорогов и бегемотов,- заключил Азам.
Знаю, тут погранцы российские летают. За нас охраняют нашу границу, пресекают контрабанду наркотиков, оружия и не пропускают всяких мутил, которые народу мозги пудрят. Вдалбливают ему в голову чуждую  нам идеологию. А мы с тобой тут чем занимаемся? Охотимся друг на друга. Как на хищных зверей.
-Кто мог подумать, что таджик пойдёт войной на таджика. Когда были  студентами, ведь нам дела не было до того, откуда родом рядом сидящий. С Севера или с Юга. Важно было лишь какой он.
          -Не хочется верить, что братоубийственная, бессмысленная война может так долго длиться. Если её не остановить, то скоро перебьём друг друга, а нас не  так уж и много. И это на руку нашим завистникам и прямая угроза целостности нации и нашей государственности. А ведь перед войной-то народ как здорово зажил.
¬Как никогда. Был настоящий период расцвета. Нас, брат, сглазили.
-Мы тоже понимаем все это и с надеждой ждём наступления долгожданного мира. То, что случилось, что произошло и происходит – это ошибка истории. Никак по иному не назовешь. Передай своим ребятам, что не за горами то время, когда все преобразуется, забудется. Забудутся обиды, горечь какими бы глубокими и ранящими они ни были. А не то потомки нас не простят. Примирение должно состояться. И в ближайшее время.
-По–твоему получается, что я должен вот так вот взять и простить Шарифа–командира, повинного в гибели моих братьев?!- всполошился Хикмат.
-А ты знаешь, что заставило его взять в руки оружие? На то были веские причины. Попытайся войти в его положение. Если бы не было тебя – камандуна, не было бы и его – командира. Были бы просто Шариф, и просто Хикмат, бывшие друзья, игравшие в одной команде, за сборную института, успевшие побывать чуть ли не во всех городах бывшего Союза. То ли на сборах, то ли на соревнованиях. Между прочим, иногда и нам доставались ваши талоны, по которым мы ходили обедать бесплатно. Поварихи с ухмылкой глядели на нас, видя и чувствуя, что мы не те, за кого выдаём себя. Уж больно мы не были похожи на спортсменов. Так что ходил бы ты всю жизнь в механизаторах, а он, Шариф… на кого он учился?
- Зоотехника.
- Возился бы до конца своих дней на ферме со своими КРС и МРС. Все бы занимались мирным трудом. В силу стечения определённых негативных обстоятельств, вы породили друг друга. Никто не рождён боевиком. Наша недальновидность, грехи наши, несмываемым пятном надолго лягут на всю нацию.
-Костю Коновалова  не забыл? В нашей общаге жил.
-Как можно его забыть. Он еще учил меня играть на гитаре - шестиструнке, а я натаскивал его по таджикскому языку.
-Приезжал он как-то на побывку домой летом прошлого года. Одним словом, иду по базару и он навстречу мне. Обрадовались оба. Зашли в какой – то бар и слегка отметили встречу. Я так не хотел, чтобы он спросил про тебя. Мне тогда уже было известно о тебе, но я не знал, где именно ты находишься. Узнав, что мы расположились по разные стороны баррикады, сильно расстроился. Говорит, что был в России, даже неплохо устроился, зарабатывал хорошо, крыша была над головой “Да не нравится, что-то мне там”, говорит он. “Дожди постоянные, неделями солнца не видишь. А я так  привык к солнцу. Зима ли, лето ли, не имеет значения. Солнца мне подавай.  Как ребёнку грудь матери. Если в течение двух- трех дней, хоть на мгновение не увижу лучей солнца, то начинаю вянуть в прямом смысле этого слова. Как цветок, как любое другое растение. Мне нездоровится, чувствую вялость, слабость”, - так он говорит. А еще выругался крепко, как подобает настоящему русскому мужику, и сказал “неужели от вашей безумной войны пострадали наши заветные места, где во время летних каникул, будучи еще школьниками, ходили в походы и пропадали неделями”. Он имел в виду Рамитское ущелье.  Вспомнил пионерские лагеря ”Явроз”  и “Горная  сказка”, куда нас летом отправляли родители, а сами уезжали отдыхать в Крым или на Кавказ.
Поднялся легкий ветерок. Стал накрапывать легкий дождь. Стая воробьёв, явно чем-то напуганная, с шумом пролетела над  их головами и села на одиноко растущий кустарник, под которым еле-еле просачивался небольшой родничок и куда в мирное время с окрестных вершин со своими птенцами спускались утолить жажду куропатки, где в  середине лета можно было напороться на кого угодно, начиная с нахальных бесцеремонных кабанов с вечно лохматыми измазанными  глиной рылами  и кончая ползуче-шипучими рептилиями, при внезапной встрече с  которыми по  телу пробегала дрожь. Обычно в таких местах люди расставляли силки на куропаток из волос конского хвоста или обычной лески, которые тщательно маскировались под сухой травой, а настоящие охотники  в ночное время поджидали добычу покрупнее.
- Пожалуй, мне пора уходить, - сказал Азам.
Хикмат прочитал короткую молитву, все подняли руки и хором промолвили “Оминь оллохакбар”. Повар убрал посуду и дастархан. Один  из людей Хикмата, сидевший невдалеке, принес кумган с водой, небольшой тазик и стал наливать воду на руки. Гости и хозяева встали. Окружение Хикмата осталось на месте а сам он с Азамом и его людьми направился к скалистому выступу, за которым начинался спуск с извилистой тропинкой, врезывающейся  внизу в брод шумливой речушки.
- Ты богат перевязочными  материалами и медикаментами?- спросил Хикмат.
-Таковое имеется,-  ответил Азам.
-У нас есть кое-что, в основном пакистанского и индийского производства. Что-то, не очень помогает. Привыкли к нашему, советскому. Если в следующий раз надумаешь наведаться, прихвати немного бинта, спирта и медикаментов. И я для тебя приготовлю что - нибудь взамен. Сделаем бартер. Сейчас  это модно.
-Что ты сможешь припасти для меня среди этих скал?
-Хотя бы форелей наловлю. На худой конец. Или пару диких коз подстрелю.
-До войны я ловил для тебя, а теперь ты для меня! Вот как жизнь меняется. Мы тоже поменялись местами.  Ты поднялся в горы, а  я спустился вниз в долину.
-Опять форели,- невольно улыбнулся Хикмат. И продолжил,- мне кажется, что мы до конца своих дней друг друга будем кормить форелями. Поочерёдно.
-Это же хорошо, это даже здорово! Дело не столько в самих форелях. Даже пусть будет в них. Я тебе мешок картошки со своего огорода, или ящик сочных яблок. А ты мне по праву старшинства при каждой встрече пару хороших и полезных наставлений и советов. Если бы все так поступали, то мир превратился бы в рай, в цветник. Для чего тогда мы созданы, если не для таких благих дел.
- Ты прав Азам.
  У выступа они остановились. Осмотрели всю округу.
-Береги себя,- сказал Хикмат, крепко обняв Азама.- Ради нас обоих, ради Нигоры и Рухсоры, ради детей, ради благополучия народа нашего и светлого будущего земли нашей. И его от своих же слов, охватила такая гнетущая душу необъяснимая тоска, что он, уже выпустив Азама из объятий и не глядя на него, добавил:
- А теперь иди.
Азам в сопровождении своих телохранителей двинулся по тропе вниз, Хикмат же, как вкопанный, долго стоял на краю возвышенности. А команда Азама, тем временем, перепрыгивая с камня на камень, через минуты три перешла брод и исчезла за ивовой рощей.
Хикмат с этой точки ещё раз посмотрел на свои позиции,  которые для непосвященного человека ничего не могли значить и вряд ли могли быть обнаружены с воздуха. Но, опытный глаз Хикмата уловил еле заметные шевеления в лагере. Он знал, что слух о визите Азама дошёл и до самых отдалённых постов и был явно не по душе некоторым полевым командирам. Так называемым непримиримым, прошедшим подготовку в лагерях на территории южных соседних стран, и нахватавшим там всего крайне радикального. Только непоколебимый авторитет и уважение, которые питали к нему подчиненные, удерживали их от необдуманных действий.
Такие встречи никакими законами или другими нормативными актами, как с этой, так и с другой стороны не регламентировались. Хуже того, любой из них мог получить самое строгое наказание за самовольное, без ведома вышестоящего начальства и официального их разрешения, принятие решения пойти в стан противника. Но  их действиями в данный момент руководили неписанный закон, неписанное правило, которые гласили, что в какую бы ситуацию не попадал человек, он должен оставаться прежде всего человеком в самом прямом,  возвышенном смысле этого слова.


Диалог   третий


     Внимание людей, стоявших на остановке в ожидании автобуса, обратил к себе бежевого цвета Москвич, со скрежетом остановившийся на обочине ещё не совсем высохшей после проливного дождя дороги одной из центральных улиц города, население которого связывало с этой весной большие, добрые перемены. И  они оправдали его надежды.
Вышедший из машины мужчина с проседью в волосах, одетый в модный, тёмного цвета костюм, сшитый из  добротной ткани, в белой рубашке и  при красном вперемежку с голубыми и белыми полосками галстуке, направился к остановке и восхищенно  крикнул:
-Хикматджон!  Ты ли? Вот эта встреча!
Примерно того же возраста человек, отделившись из толпы, двинулся к нему навстречу. Они обнялись крепко и долго не выпускали друг друга. Затем водитель Москвича повел Хикмата к машине. Они сели в АЗЛК и машина тронулась с места.
-Хикматджон, если глаза мои не подводят, ты слегка прихрамываешь?
-Да, прихрамываю. Спустя месяц после твоего визита во время переправы через речку молодой конь мой испугался какого-то зверька, выскочившего из прибрежных кустов, шарахнулся в сторону и скинул меня. И вот тебе результат неудачного падения. Получил перелом .
-  Так долго заживает? Времени то прошло сколько.
- Лечиться-то толком не лечился. Все некогда было. Проблем накопилось много. Решать надо. Лежа не решить их. Приходится иногда решать бегом. Даже прихрамывая.
- Ничего брат, вылечим мы твою ноженьку. Если надо будет, в лучшую клинику положим. И проблемы твои решим. Так что не переживай. Все  образуется. Расскажи-ка мне лучше, нашёл ты свою семью?
-Конечно же, нашёл. Оказывается, они благополучно перебрались в северные районы, которые не были охвачены пламенем гражданской войны и находились у двоюродного брата жены до тех пор, пока не установилось относительное спокойствие.
-Это самое главное. Всё остальное второстепенно. Чем ты  занят? Работаешь, не работаешь?
-Пока нет. Пошёл на старое место. Сказали, что возьмут без проблем. Из прежних мало кто остался. Разъехались кто  куда.
Когда машина поравнялась со студенческим городком, Азам спросил:
-Ты располагаешь свободным временем ?
- Спрашиваешь. Я в твоём распоряжении-, ответил  Хикмат.
- Один черт, время обеденное. Так что пообедаем  вместе, по старой привычке, в нашей доброй уютной студенческой столовке. Может, устодов своих встретим. Былое вспомним. Как  думаешь?
Не  дождавшись ответа, Азам  слегка нажал на тормоза и сбавив ход, плавно остановился на краю асфальта.
С грохочущего с утра неба  как из ведра полил    дождь, какой не редкость в это время года.
Друзья забежали в столовую и сели как раз на то место, куда много лет назад садились ни один десяток раз, и полушёпотом, чтобы не было слышно сидящим за соседним столом, обсуждали, как им казалось, необычное  поведение той новенькой, по их словам строптивой однокурсницы,  прибывшей переводом  из другого  города. Или же  вели разговор то ли об экзаменах или зачетах, то ли  о стипендии,  до  которой было ох как далеко, а от той, которую получили вроде бы недавно, остались одни гроши. А рыжий  Акбар, пока доходила его очередь на раздаче, сняв очки  с глаз близорукого Фирдавса, и надев их, успевал входить в образ преподавателя логики и повторял  несколько раз: «Так или нет, так или нет» - и  поверх очков изучающее глядел на своих товарищей, как бы желая угадать их реакцию, как делал это муаллим, после каждой законченной  фразы.
Наполнив свои желудки, они не забывали и о старом коте Васе, поджидавшем их за дверью, которому, завернув в салфетку,  выносили все, что оставалось  в тарелке, будь это полкотлеты или тефтели или  ещё что-нибудь, но обязательно, мясного. А когда съедали все и на столах  ничего не оставалось, бывало и такое, выходили  из столовой  молча, как будто в чем-то провинились, и делая вид, что они его, Васю, не замечают .
-Как думаешь дальше жить?
-Как и все.
-Дальше служить не думаешь?
-Думаю, хватит. Между прочим, предлагали оставаться. После слияния наших частей. Соскучился по земле - вздохнул  Азам. Пора менять автомат на кетмень. Или как  сказал один хороший человек, “Перекуём мечи на орала”. Применительно к обстоятельствам, я бы перефразировал это изречение так: “Переплавим танки в трактора”.
-А Отечество защищать кто будет,- спокойным, но обязывающим тоном сказал Хикмат и продолжил: - Если я ударюсь в науку, а ты вернёшься к земле, кто же будет охранять наш покой. Зря, что ли,  три года на военной кафедре зад протирали?
-Если надо будет встать в строй против общего врага, то, конечно, встану без  минуты колебаний. Опыта  нам не занимать. Да  и храбростью мы  не обделены. По – моему, ещё Тимурланг, говорил в свое время, что таджики не вояки, они хорошие  садоводы. Что касается садоводства, то вопросов нет, ясно все, если посмотреть вокруг, а по части воинственности я бы с ним поспорил, если бы  жил в ту эпоху.  Как-то в книге “Таджики” прочёл, что в одной из битв начала 1000 года, по рассказу историка Бейхаки, когда индийцы, арабы и курды бежали с поля боя, воины таджики оставались сражаться до конца. Так что, брат мой, как  видишь, наши предки  не только за садами могли ухаживать. В этом  плане я не согласен с Великим Хромым .
-Все  зависит от образа жизни, который вел  или ведет тот или иной народ. Если он основан на созидательном  труде, то, естественно, этот народ будет стремиться к добрососедству, миролюбию. Нам, таджикам, ныне, как никогда, нужны сплочение, объединение нации. Ради  её самосохранения, ради спасения государственности. Любую разобщенную нацию ожидает такая же участь, как скажем наших предков при вторжении арабов или же русских во время  нашествия монголо – татар.
Вскоре дождь перестал. Азам и Хикмат вышли на улицу. Мутные воды в переполненных бетонных лотках мощным потоком несли откуда-то прошлогодние сосновые шишки, желуди, сухие листья самых разных конфигураций. Застрявшие где-нибудь в трубах, под небольшими узкими мостиками, они, перезимовав там, и теперь, встревоженные бурным потоком воды были вынуждены под её давлением хлынуть на свободу и отправиться в плавание. Это напоминало гнойник, в котором долго накапливалась разная нечисть, зараза, причиняя боль не только близким, но и далёким существам, и который ввиду определённых обстоятельств был вынужден лопнуть и выпустить из себя вонючую мутную жидкость, как бы он этого не хотел, и тем самым облегчить участь тех, кому причинялась боль, кто испытывал мучения.
-Как раз вовремя полил ободряющий дождь, - сказал первый.
-Да, земле нужно ободрение, очищение - вторил ему  другой.
Хикмат  и Азам вышли на улицу. Небосвод  на восходе солнца был украшен разноцветной дугой, как бы являясь предзнаменованием чего-то радостного доброго, предвестником чего-то такого, что бы вселяло  надежду.  Пахнущий озоном воздух придавал силу и бодрость. Они шли и видели, слышали и  чувствовали, что все вокруг казалось пронизанным духом восстановленного мира и принятое издревле у их народа и родственных им народов “салом  алейкум”, отныне не будет пустой  приветственной формальностью, а обретёт прямой глубинный смысл “Мир вашему дому”.
Хотя жизнь разбросала их вдруг по разные стороны возникшего конфликта, что они не сразу заметили, и оказались в жерновах  конфронтации, в их общениях при встрече не чувствовалось вражды. Это может потому, что они оба были людьми непраздными по натуре и оба мечтали о скорейшем наступлении того времени, когда можно будет с головой уйти в полезное для страны дело.
Общеизвестно, что настоящие труженики закоренелыми разрушителями не становятся. Эти двое надеялись на быстрейшую стабилизацию обстановки и возможность вновь вернуться к созиданию.
Мечта их сбылась. Исполнилась воля сотни тысяч простых людей, которая стала возможной только путём следования народной мудрости в политике – принятием беспримерной, беспрецедентной акции – Общего соглашения об установлении мира и национального согласия.
Каждая из трёх  встреч, какими бы они короткими ни были, утверждала высшую человеческую мудрость, что какие бы разногласия, претензии, недопонимания ни возникали, превыше всего должны ставиться общечеловеческие ценности. То, что обычно и объединяет людей. И, если такие простые  люди, как Хикмат и Азам, чувствуют всеми глубинами своей души эту истину и умеют, казалось бы в самой сложной обстановке оставаться людьми и беседовать друг с другом доброжелательно, миролюбиво, беседовать о самом насущном, о том, что близко и понятно любому старику, женщине и ребёнку, то эта способность и есть залог неотвратимого решения самых острых конфликтов бескровно, мирным путём.
Они шли по аллее главного проспекта города, чувствуя, что мирная жизнь уже необратима на многие годы, навсегда, шли, видя, что их родной город выглядит празднично, шли понимая, что больше никогда не придётся поднимать оружие против друг друга. В жизни могут быть какие-то неурядицы. Но все уладится, несомненно – ведь есть главное; торжество разума и человечности, торжество народного разума, который безошибочно определяет, какой шаг нужно предпринять в самых острых жизненных ситуациях.
Со стороны величественного здания под символическим названием “Вахдат”, над главным входом в которое высилась громадная картина,  изображающая обмен рукопожатиями, из   мощных динамиков доносилась речь главы  государства.
“Одной из крайне важных  проблем, связанных с социальной политикой, является возвращение на Родину беженцев и их включение в экономическую, социальную и нравственную жизнь страны.
К счастью, последний беженец уже вернулся с афганской территории на Родину. Возвращение беженцев является радостным событием для всего народа Таджикистана. Сегодня главная задача состоит в том, чтобы создать для них необходимые условия труда и жизни, эффективно использовать их энергию на благо процветания страны”.
Идущие по бульвару студенты, сидящие в салонах самолетов пассажиры, механизаторы  сеющие семена под новый урожай, молодой рабочий, стоящий за станком, ветераны войны и труда, беседующие на лавочке, пограничник, наблюдающий за еле видимой в тумане голубой полоской реки - все кому был дорог мир, затаив дыхание, слушали своего лидера. Слушали и верили. Верили в человека, избранного самой историей. И в сердце каждого таджикистанца все громче и громче отдавалось слово “ вахдат”!