Портрет

   Иван Сергеевич Гарин, бизнесмен средних лет, под утро часто находил себя спящим одним и тем же примечательным образом: гладкий широкий лоб его был упёрт в подушку, а ноги расставлены так, чтобы обе круглые холёные пятки глядели прямо в потолок. Впрочем, после пробуждения Иван Сергеевич обыкновенно не задерживался в этом положении надолго, тяжело переворачивался на спину, вытягивался, морщась от натуги, а затем раскрывал два своих небольших глаза. Однако в тот день раскрывать глаз он не спешил, и виной тому, несомненно, был дурной неудобный матрас. «Пора бы сменить, - рачительно думал Гарин спросонья, - Шея затекла вся». Пока мысли такого рода рождались в нем, дверь приоткрылась и в спальню неловко вошла жена Галина. Это была невысокая худощавая женщина, несколько печальная, несколько невзрачная и на редкость тихая.

- Ваня, - как бы извиняясь, проговорила она, неведомым образом поняв, что муж ее уже успел пробудиться ото сна,- Я сегодня снова еду к Верочке.
Гарин взглянул на нее с усталостью и сел на постели.
- Там ей надо кое-что, и я хотела у тебя попросить, - неуверенно продолжила Галина, самой собой тяготясь и саму себя презирая.
 
   Дело в том, что Вера, единственная дочь Гариных, бедное дитя, с младенчества была слаба умом и долгие годы беспрестанно содержалась в различных лечебных учреждениях, последнее из которых, к облегчению матери и малочисленных заинтересованных родственников обеспечивало девочке достойный и даже, можно на то уповать, достаточный уход. Иван Сергеевич думать о дочери не любил и не навещал её с тех самых пор, как врачи утвердили окончательно, что излечение невозможно. Если бы не супруга он, наверное, и вовсе забыл о Вере, однако денежные средства на девочку все же выделял, полагая, впрочем, что идут они на выброс. А потому дополнительные расходы не вызывали в Иване Сергеевиче никакого удовольствия.

- Ладно. Об этом поговорим вечером, разберемся, а сейчас не до того, - прервал он убогую речь жены, -  Ты лучше съезди купи мне новый матрас, этот не годится, сплю, как на земле.
   
   Она смутилась, угрюмо вздохнула и как-то сникла. «Неужели же я когда-то женился на этой жалкой женщине?», - в который раз за последние годы спросил сам себя Иван Сергеевич, но у него не было времени долго размышлять над этой задачей. Надо было спешить, как всегда спешить.

   Через полчаса Гарин уже вышел из дома. Возле подъезда его ожидал чёрный блестящий автомобиль с водителем, он сел на заднее сидение и по привычке расстегнул верхнюю пуговицу своего элегантного, сшитого из дорогой серой шерсти пальто.
 - Доброе утро, Иван Сергеевич, - учтиво поприветствовал его шофер.
 - Доброе, доброе, чего уж тут доброго, - проворчал Гарин.

   Сначала машина ехала быстро, легко, но стоило ей только приблизиться к центру города, как движение усложнилось заторами и препятствиями. Через несколько минут они остановились, оказавшись запертыми в извечной дорожной пробке. Обстоятельство это расстроило Ивана Сергеевича, который не любил никаких даже самых коротких и неизбежных задержек. Он поглядел в окно на унылый пейзаж, изображавший сумеречный сквер с чёрными изломанными стволами деревьев, грязными сугробами из талого снега, и скамьями, чьи железные ноги утопали во льду, и заскучал. Но вот меж деревьями показалась печальная сгорбленная фигура старухи в старом платке и несуразном пальто которая в изобилии разбрасывала вокруг себя хлебные крошки, привлекавшие стаи озябших болезненных голубей.
От омерзения и брезгливости Иван Сергеевич искривил свои полные красные губы.
   - Какая зараза, - проговорил он.
   - Скоро прорвемся, не переживайте, - попытался успокоить его, не понявший причины неудовольствия своего хозяина, шофер.

   Вскоре они действительно продолжили путь и, наконец, подъехали к высокому современного стиля зданию. Гарин вышел из автомобиля и широким деловым шагом направился к вращающимся на манер мельницы дверям бизнес-центра. В фойе он ни с кем не поздоровался, считая это излишне фривольным для своего статуса жестом, и без проволочек устремился к личному кабинету, занимаемому им на шестом этаже.

   - Доброе утро, - поприветствовала его уже в лифте рыжеволосая Леночка, верная сотрудница, дарившая Ивана Сергеевича нежной долготерпящей привязанностью, - А к нам заходил Чернов, говорил, что готов дизайн для твоего личного сайта.
Это известие обрадовало нашего героя, он улыбнулся самому себе и благосклонно кивнул, а войдя в свой кабинет начал даже декламировать с видом особенно важным и величественным:
   - Официальный сайт Ивана Сергеевича Гарина - общественного деятеля и кандидата в депутаты!

   Тут надо заметить, что он был одним из тех редких счастливчиков, о которых говорят, что они всякую вещь, к какой ни прикасаются, превращают в чистое золото. Все его предприятия процветали, а доходы неустанно множились. Началось это сказочное везение в тот день, когда он принял решение отдать больную дочь в специализированную лечебницу, чем развязал себе во многих отношениях руки и избавился от забот. Жена сопротивлялась, родственники сочувствовали, а он, прожив несколько долгих лет в постоянном горе и непрерывном страдании за слабоумную Веру, искренне полагал, что поступить иначе – невозможно.  Поступить иначе значило бы упустить все возможности, уничтожить их, сгореть заживо, прикованным к ребенку, который не всегда даже узнает своих родителей.
   - Предатель, - тихо сказала ему тогда Галина, но Иван Сергеевич не услышал. Он умел не слышать, когда хотел.

   Все силы бросил он в работу, избавившись от Веры, и дела его тотчас пошли в гору, маленькое предприятие, организованное из воздуха, разрослось, расширилось и обогатило Гарина. Он стал действительно богатым человеком, который мог себе позволить решительно все – комфортную современную квартиру, загородный дом с крытым бассейном и сауной, мощный автомобиль, вкусную еду, дорогие напитки, поездки по всему миру, любые развлечения и увлечения, верного шофера, красивую любовницу и молчаливую жену.

   Однако в последний год Иван Сергеевич начал некоторым образом скучать, дела уже не требовали его беспрестанного участия, детей после Веры так и не появилось, хотя он хотел, даже мечтал, но Бог отчего-то не дал. Так что Гарин всецело увлекся общественными занятиями, надеясь даже в скорости получить пост в городском правительстве. Однако не сам пост был подлинным предметом его чаяний, другое волновало сердце Ивана Сергеевича -  признание власть и почет. Не раз представлял он, как будут говорить о нем, хвалить, одобрять, как восхитятся его делами и проектами, как возблагодарят его доброту. Вот почему личный сайт казалась ему делом чрезвычайной важности, и он теперь предвкушал удовлетворенность того особого рода, которая свойственна людям тщеславным и себялюбивым. Высокие мечты прервал деликатный стук в дверь.
   
   - Войдите, - ожидая увидеть перед собой дизайнера Чернова, разрешил Гарин.

   На пороге кабинета показался Петя Дьяконов, сотрудник отдела по связям с общественностью, которому было поручено изыскивать для Ивана Сергеевича некие городские случаи, в которых Гарин мог бы выгодно для себя проявиться. Оказать, например, резонансное материальное содействие или высказаться прилюдно относительно того или иного обсуждаемого обстоятельства.

   - Разрешите? – учтиво спросил Дьяконов, - Я тут для Вас нашел одно подходящее дело, есть у нас в области детский дом, так вот там сейчас сломано отопление, дети мёрзнут…
   - Совсем не вовремя, - разочарованно перебил его Гарин и покачал головой.
   - Завтра там будет телевидение.
   - Да? Ну, что ж… Тогда оставьте мне информацию – посмотрю.
Петя положил бумаги на край стола и отступил обратно к двери. Иван Сергеевич взял в руки документы, начал осматривать их.
   - Постой, - вдруг остановил он Дьяконова.
   - Да?
   - А как это Вы, Петя, печатали? – строгим тоном спросил Гарин,- Я уже говорил Вам, что надо быть экономнее, печатать сразу на двух сторонах, а не на одной. Какое-то глупое расточительство… В следующий раз вычту с Вас за растрату офисной бумаги. Так и знайте! Нечего потом жаловаться.
   - Извините, - робко проговорил Дьяконов, отворил дверь, чтобы выйти вон, и столкнулся с Черновым, который, напротив, входил.
   - Доброе утро, - Чернов ловко обошел Дьяконова, подошел к столу начальника и торжественно положил перед ним планшет с макетом сайта, который он готовил, - смотрите.

На экране планшета красовалась отретушированная портретная фотография Гарина, руки у него были скрещены на груди, а вся фигура демонстрировала уверенность и благополучие. За спиной деятеля виднелись силуэты городских достопримечательностей.
   - Это заставка, - объяснил Чернов, - Когда пользователь захочет зайти на Ваш сайт, он первым делом увидит именно ее. Ну, как?
Иван Сергеевич вгляделся в изображение, которое сначала, признаться, ему даже понравилось, и уже через минуту стал находить в нем недостатки.
   - А что-то, кажется, нос у меня не совсем такой, - медленно проговорил Гарин, и вдруг посмотрел на свой портрет так, как обычно смотрят на изображения незнакомых чужих людей.
   - Бог с Вами, - растерянно ответил Чернов, - Ваш нос, совсем, как в жизни, я его только отретушировал немного, а в остальном…

   Но Иван Сергеевич уже видел не только широкий мясистый нос, не только маленькие безобразные глазки, похожие на стухшие ягоды, не только красную толстую шею, вытекающую из белого воротника рубашки, видел он теперь и что-то другое. Что-то уродливое, отвратительное, лживое, жестокое.
   - Что за морда! - вдруг прохрипел Гарин, - И это я?
   - Кое-что еще надо подправить, - испуганно сказал Чернов, не ожидваший дурной реакции.

  Но Иван Сергеевич понимал, что ничего нельзя исправить. Человек на фотографии имел выражение самодовольное беспринципное и вместе с тем равнодушное ко всему миру. Такое, что любой непременно узнал бы в нем настоящего подлеца и труса.

  Гнев завладевал Гариным, и он уже готов был отшвырнуть от себя планшет с фотографией, разбить, уничтожить, но вдруг заметил на портрете что-то еще, что-то знакомое и вместе с тем пугающее. Дьявольская неуловимая схожесть со слабоумной Верой привиделась ему!
  -Убери! – в исступлении закричал Иван Сергеевич.
  Шея его густо покраснела, ноздри раздулись, он чувствовал себя так, будто сходит с ума, лишается разума, перестает владеть собой.
  - Хорошо, хорошо, - забормотал Чернов, быстро взял планшет и попятился к двери.
  - Стой, оставь, положи! И убирайся, убирайся отсюда!

   Гарин остался один, сердце его часто билось, он был в каком-то яростном туманном забытьи, все еще видя перед собой злосчастный портрет, который в памяти его представлялся еще более страшным, еще более отталкивающим и непристойным. Он снова взял планшет, снова посмотрел на свое изображение.

   - Проклятая Вера, - проговорил он зачем-то, и ему вдруг захотелось увидеть дочь. Как выглядит она теперь? Похожа ли, в самом деле, она на него?
Но он смотрел на себя, смотрел и смотрел, понимая и вместе с тем отказываясь понимать, что это и есть он сам.

   Иван Сергеевич быстро встал, будто намереваясь идти куда-то. Но в эту секунду  голова его неожиданно закружилась, он потерял равновесие, попытался ухватиться за стол. Слабеющая неловкая  рука не послушалась его, и Гарин беспомощно повалился на пол. Спина его коснулась ковра, затылок ударился о кафельную плиту, Гарин блаженно закрыл глаза и почувствовал запах реки, на которую они ездили всей семьей, когда он был еще мальчиком. Река пахла гниющими водорослями, рыбной чешуей и матерью.
- Проклятая Вера, - проговорил он снова.

   Бездыханное тело Ивана Сергеевича Гарина нашли только после обеда, когда Леночка решила навестить своего начальника и вошла к нему по своему обыкновению просто, без стука и предупреждения. Новость немедленно облетела роскошный бизнес-центр, приведя в смятение многочисленных сотрудников. Кто-то догадался сообщить Галине, которая только вздохнула со свойственным ей безжизненным смирением.
Вечером того же дня местный телеканал рассказал жителям города о кончине известного бизнесмена, упомянули о его высоких стремлениях и благородном вкладе, а после показали ту самую фотографию, на которой Иван Сергеевич был изображен со скрещенными на груди руками. Ее же напечатали во всех газетах и даже выставили в Интернете для всеобщего обозрения. И никто из знавших Гарина лично не нашел в роковом портрете ничего удивительного и ничего примечательного, кроме чрезвычайной схожести с покойным.