Опасность Земли

          Всегда тягостно, когда на твоих глазах происходит какое-либо пренеприятнейшее происшествие, из ряда вон, пусть даже ты сам не имеешь к нему никакого прямого, да и вообще, даже косвенного отношения. Шагая по поздней весенней улице; стороннему наблюдателю стоило еще догадаться, что она весенняя: настолько было холодно для этого времени года. Так вот, шагаешь ты; и видишь в поздних сумерках, как асфальт покрылся тонким налетом инея. И откуда только брался этот леденящий ветер; вовсе и не сильный, но такой безжалостный: обжигающий лицо и незащищенные ничем кисти рук доверчивых пешеходов – слишком рано уверовавших в приход другого, более теплого времени года. 
          И вот, в уже очень поздних сумерках, шагал по улице некто, назовем его Игорь; мужчина лет тридцати – с явно недовольным видом передвигавшийся через заполненный холодом воздух. Также, наверное, как и другие немногочисленные пешеходы, удивляясь такому слишком уж неожиданному возвращению зимы. Тем более неожиданной была картина, которую он увидел через пару минут после своего возникновения в этом повествовании; когда приблизился к остановке, на которой переменилось с ноги на ногу лишь несколько человек. Даже с небольшого расстояния напоминавших сборище теней, на фоне тускло горящей витрины встроенного в павильон киоска. Чуть позади, за пешеходной частью, это Игорь вроде бы помнил, находилась витрина книжного магазина – сейчас совершенно глухая и темная, ведь было уже начало десятого. Но вот те, кто стоял рядом с этой витриной, неподалеку от низкого крылечка ведущего к входу – вот это уже ни в какие ворота. Где-то там, внутри головы, родилась мысль; а может это какие-то цыгане, или группка сумасшедших горожан: которые, в этот холодный вечер, вдруг стянулись из-за одного лишь им слышного позыва – в одну точку на улице этого выстуженного города. Первый, кого можно было разглядеть , был высоким, худощавым типом; с короткой, черной бородой: росшей на его острой, вытянутой физиономии, малоприятными клочками. Он был одет в узкие кожаные штаны, даже в этой морозной полутьме хорошо различимую цветастую, заправленную за пояс рубашку; так, что была видна большущая бляха ремня, с витиеватым металлическим узором. На голове помещалась широкополая шляпа, вроде тех, которые носят кардиналы. Так уж получилось, что для того чтобы продолжить свой путь дальше, Игорю нужно было обойти остановку; либо со стороны дороги, либо в том пространстве улицы, которое располагалось между ней и магазином. Игорь выбрал второе; и, немного с опаской поглядывая на всю эту компанию  –еще впрочем толком не различимую, за исключением цветастого типика с бляхой (но, наверняка, там сборище таких же шизиков-хипарей), стараясь не приближаться и побыстрее пройти мимо. Сделать этого так просто, не получилось. Субъект в шляпе сам сделал в его сторону пару шагов; стало видно, что на крикливой рубахе надета еще и короткая жилетка: ни дать ни взять – от табора отбился. А на нижних краях шляпы, “галеро” – откуда-то вспомнил Игорь, так кажется она называлась; на кротких веревочках висело несколько круглых бубенчиков, и еще несколько чего-то, узловатого, толком не различимого. И непонятно было, позвякивают ли эти колокольчики – или это сотканная морозная паутина рождает вокруг легкие звуковые галлюцинации. Но, было видно как они покачиваются под шляпой; ее обладатель приподнял левую руку, то ли здороваясь:  а может, так выражая свою просьбу о том, чтобы Игорь остановился, а возможно и то  и другое вместе... В любом случае, в это мгновение, он стал напоминать еще и индейца. Надев на свое лицо недовольную гримасу, Игорь быстро сбавил шаг; хотя всем своим корпусом давая понять, что он немедля собирается продолжить движение: и, вообще – чего надо?
          На вытянутом лице заиграла улыбка; этот странный человек опустил руку – это как будто послужило командой, после которой, из все сгущающейся морозной дымки, выступили остальные трое. Выглядели они, в общих чертах, похоже; хорошо еще, что не лицами. У одного на голове также находилась подобная шляпа странно сдвинутая на затылок, но без бубенчиков; второй был вовсе без головного убора: а у третьего, на макушке, было нечто не совсем понятное, напоминавшее черный клобук.
          Игорь по прежнему недовольно поглядывая на всех четверых, нахмурился, и придал всему себе выжидающий вид, молчаливо требуя объяснить причину задержки. И тогда, необозначенный вожак, по прежнему не говоря ни слова, поднял руку к краю своей шляпы и сорвал что-то; но не колокольчик, а один из мелких предметов болтающихся под широкими краями его кардинальского убора. Игорь даже непроизвольно прищурил глаза, сфокусировав взгляд на том, что ему только что протянули; а именно это и сделал бородатый, немного вытянув вперед руку. И что же это было? Среди холодного вечернего воздуха, на Игоря смотрел совсем маленький цветок; в полумгле можно было даже с трудом различить его цвет – желтый. Игорь готов был поклясться, что это – крохотный, желтый одуванчик; совсем жухлый и мятый. Немного отойдя от легкого удивления, которое быстро прошло; в самом деле, не слишком-то было интересно: откуда этот цветок взялся в это время года – это одни ботаники знают, когда одуванчики растут, в какой сезон. Может лезут из под земли одновременно с подснежниками. Вот такое навеяли четверо придурков и странный подарок, который предложил один из них. Потому, Игорь напустил на себя еще более суровый вид; и, совсем уже, недобро посмотрел на стоящего перед ним чудика. Зато тот улыбнулся еще шире и слегка качнул рукой, тем самым, предлагая взять увядший цветок. Ничего не сказав, Игорь развернулся на каблуках и пошел прочь своей дорогой. Само собой, спиной он не мог увидеть, как второй обладатель широкополой шляпы слегка помахал ему рукой вслед.
          Да и что с того, если бы он и увидел. Шагая по пустой улице, Игорь лишь покачивал головой; размышляя: кого, действительно, только не встретишь на улице, в самом неподходящем месте, в самый неподходящий час.
          А улица, теперь, и правда, была совершенно пустынна; и не слишком долгий отрезок пути, ведущий до следующей остановки, был преодолен за какие-нибудь пять минут. Впереди уже замаячил новый павильон; точная копия того, что остался позади. Стоило лишь немного приблизиться – сделалось заметно, что здесь он совершенно пуст; а подойти еще чуть ближе – и выяснилось, что и киоск не работает: смотря на проезжую часть неживой, погасшей витринной. Но жизнь здесь, все-таки, обозначилась; и не самым приятным образом. Стал слышен чей то возмущенный бубнеж; вроде бы мужской голос, гневно что-то кому-то выговаривающий – видимо сам его обладатель находился за выключенным рекламным стендом. Игорь тихо вздохнул и немного сбавил шаг, уже размышляя; с какой стороны предпочтительней будет обойти остановку в этот раз, дабы сызнова не повстречаться с какими-нибудь чудными, уличными экспонатами. Но, не успел он сориентироваться, как на его глазах случился небольшой эксцесс; голос повысился до состояния неприятного визга: видимо этот некто, сейчас находился в крайней стадии раздражения. Глухо заговорил еще кто-то, после чего, за стендом, началась невидимая, но отчетливо ощутимая возня, продолжавшаяся тем не менее недолго, секунд  десять. После чего, перед  Игорем предстали сразу трое; некто помятый, в короткой спортивной куртке: и вытащившие его из укрытия двое стражей порядка, одетых удивительно тепло. Видимо, где-то в их ведомстве следовали злым капризам погоды. Задержанному, судя по всему, хорошо досталось; выглядел он совершенно обмякшим; так, что один из полицейских почти держал его за шкирку. Второй сдвинул шапку с кокардой на затылок и засунул в рот сигарету, из-за чего приобрел малоприятный вид, начав напоминать очень крупного асоциального элемента. А Игорь, которого какая-то потайная сила дернула пойти мимо остановки со стороны проезжей части; увидев перед собой всю эту компанию, теперь, вообще, вынужден был остановится, растеряно глядя на всех троих.
          Полицейский, в свой черед, также оглядел прохожего с ног до головы; усмехнулся, кажется довольный произведенным эффектом, и не вынимая сигареты из рта, произнес;
          — Очень советую вести себя хорошо, иначе можно закончить как этот товарищ.
          Несколько опешивший Игорь уже начал соображать, что ему на это ответить, но этого не потребовалось; так и не зажгя сигарету, полицейский развернулся, кивнул напарнику и вдвоем они потащили мятого гражданина прочь. Только теперь Игорь пригляделся, разглядев сквозь морозную дымку неподалеку припаркованный полицейский автомобиль, стоявший у края дороги.  Игорь в этот вечер и не собирался вести себя как то неподобающе; но, все равно, почти против своей воли спроецировал всю эту неприятность на себя: поморщился, и даже машинально полез в карман за собственной сигаретой, поддавшись примеру, который ему явил правоохранитель. Но, тотчас вспомнил, что год уже как не курит; вздохнул, огляделся, и на автомате уселся на холодную скамейку, размышляя; не подождать ли ему автобус, раз дорога, раз за разом, подбрасывают какую-то малоприятную чушь в виде таких вот неожиданностей. Дальнейший путь был неблизок и следующая остановка находилась действительно далеко. Впереди лежал большущий овраг тянувшийся на добрые полкилометра; в него ныряли и широкая проезжая часть, и пешеходный тротуар, который там выглядел сиротливым и узким, на фоне открывающихся просторов. От места где сейчас сидел Игорь, поздним вечером были видны лишь мерцающие прерывистыми рядами окна десятиэтажек, стоящие по другую сторону низины. Где их подъезды отделялись от некрутого обрыва лишь нешироким отступом земли, с тесной, заасфальтированной дорогой для автомобилей. Собственно туда, только немного вглубь дворов, Игорю и было надо; но, одинокая прогулка между двумя возвышенностями, его сейчас совсем не вдохновляла. Там и летом-то было ходить не особо приятно; когда пролегавшая сбоку дорога была заполнена машинами, и было всегда пыльно и очень шумно: сильно несло выхлопными газами. Теперь же, в холодной, безлюдной пустоте, не было и машин; и казалось пойти дальше привычным путем – это все равно, что нырнуть в мерзлое, голубое озеро заполненное невидимой водой: через которую хоть и с трудом, но можно дышать.
          Однако, был и еще один путь; по другую сторону дороги овраг заметно сужался, и через него был перекинут неширокий мост, поверхность которого была выложена грубыми прямоугольными плитами, а по краям шли металлические перила темно-рыжего цвета. В длину мост занимал пару сотен метров; идти по нему в это время суток было не слишком приятно из-за его крайней заброшенности (кажется многие из живущих неподалеку, или просто регулярно вынужденных посещать эти места, даже не знали о его существовании). Ко всему еще, внизу, у самых металлических конструкций и чуть повдоль, была устроена самая настоящая помойка; которая явственно говорила: жизнь, связанная с этим мостом, все-таки существует – но сталкиваться с этой жизнью, возникнет желание далеко не у каждого.
          — Ну так и что? — Сказал, а вернее, спросил сам у себя, Игорь. Кажется общественный транспорт сегодня исчез навсегда; словно все, и без того немногочисленные автобусы, увязли в вязком, морозном тумане. Игорь выпустил изо рта облачко морозного пара; и в эту же секунду, справа, скользнула легкая тень, заставившая его слегка качнутся в сторону и быстро повернуть голову на раздражающий фактор, в зоне периферического зрения. Тем не менее, все, что он там увидел – это потускневшее изображение на не горящем рекламном стенде; счастливая пара с отвратительно разинутыми ртами: видимо символизирующими радостный смех. И, конечно, неизменный ребенок лет восьми; примостивший свою рожицу с трагической улыбкой внизу большой фотографии. Разумеется, это все был обман зрения, вызванный глухой темнотой ничем не подсвеченного рекламного плаката; из-за чего казалось, что семейство завывает и зовет на помощь: из страшного и беспросветного, потустороннего мира. Игорь нахмурился, вернул голову в прежнее положение; но немедля едва вновь не подскочил: потому что повторно, краем глаза заметил чей-то силуэт, на этот раз с другой стороны, и теперь это был никакой не обман зрения. Справа стояла девушка лет двадцати пяти, с короткой стрижкой; из-за которой на ее овальном лице очень сильно выделялись большие, впалые глаза и пухлые губы. Игорь немного огорошено осмотрел незнакомку; хотя и та, в свою очередь, смотрела на сидящего напротив несколько озадачено, словно это сам Игорь материализовался прямо из неоткуда. Вероятно, молчание должно было затянутся, но Игорь открыл рот, и, неожиданно, даже для самого себя, поинтересовался;
          — Вам не холодно?
          — Нет. — Не то что удивленно, а скорее растерянно протянула девушка; и, опустив взгляд, озабоченно себя осмотрела, — хотя... Странная все-таки погода, еще вчера показалось, что весна уже началась. А сегодня как будто уже ничего и не было. И автобусов нет, я не знаю уже сколько здесь стою, а тут еще скандал этот...
          Она кивнула головой куда-то в сторону недавно творившегося безобразия, и вдруг подняв руки, беспомощно обняла саму себя. На ней была лишь легкая красная куртка с капюшоном за головой; и, кажется, темно-синие джинсы. Девушка бросила взгляд на пустынную дорогу, и непонятно к кому обращаясь, жалостливо спросила;
          — Интересно, ну вот почему так пусто? Что у них там от этого мороза переломалось все? Не знаю что.
          Игорь тоже привстал со своей железной скамейки и нахмурено посмотрел влево на дорогу, под выжидательный взгляд девушки; словно та надеялась, что сумеречный сосед возьмет, да и обозначит радостным голосом мерцающие издалека, габаритные огоньки автобуса. Но вдалеке, по ту линию дороги, просвечивались дрожа, лишь отсыревшие серебреные огни дальних уличных фонарей. Не видно было даже приближающихся фар, хотя бы одного легкового автомобиля.
          — Не знаю, — дал он запоздалый ответ, — но, думаю, сидеть здесь уже смысла нет. До свидания.
          Последнее он прибавил для того, чтобы случайная знакомая еще чего не подумала, что незнакомец, которого она повстречала на полуночной (впрочем, наверное, времени пока было меньше) остановке; чего доброго, предлагает ей пойти вместе с ним: да еще и в сторону глухого, даже в дневное время, моста. Это, если она вообще, знала о его существовании. Нет уж – Игорь машинально, едва заметно усмехнулся, ступая одной ногой с тротуара на проезжую часть. Действительно, до чего глухо и темно вокруг; и фонари светят не окружающим, а словно самим себе. Последние машины пропали; поэтому, он неторопливо отправился на противоположную сторону; бессознательно испытывая удовлетворение человека, которому вдруг разрешили вести себя неподобающим образом в неподобающем месте. Вот вспоминается светлый день, и бесконечный запах гари от выхлопных газов, и шум, а еще нет-нет, но где-то раздастся противный звук клаксона легкового автомобиля. И черта с два ты переберешься так просто на другую сторону; светофор слишком уж далеко от остановки: потому ты побежишь на противоположный тротуар прямо от сюда. Дождавшись короткого пробела в плотном потоке, чувствуя замирание сердца от того, что даже в момент, когда рядом с тобой в опасной близости только что никого не было; вдруг, прямо из под асфальта, на широкой, прямой магистрали, явится полторы тонны железа... Игорь даже тряхнул головой, непроизвольно замедлив шаг. Магистраль была на месте, она была пустынна; и, самое главное, нисколько не хотелось думать о некоторых странностях этого вечера. Он двинулся дальше. Но тут его окликнул уже знакомый голос с остановки;
          — Эй, подождите! — Это, и впрямь, было несколько неожиданно; так, что Игорь проявил некоторую излишнюю суетливость: сразу после оклика, развернув свой корпус на все 180 градусов.
          Девушка, конечно, не бросилась к нему бегом; но тоже сошла на проезжую часть и торопливо отправилась в сторону застывшего незнакомца. «Действительно привлекательная» — от чего-то апатично, отметил для себя Игорь; не каждому ведь, в теплой одежде удается выгодно подчеркивать достоинства своей фигуры. Он так и не сдвинулся с места, даже когда та подошла; девушка, в свою очередь, остановилась рядом и вопросительно посмотрела на застывшего посреди разделительной полосы молодого человека. Потом выразительно повела глазами через его плечо, за спину; в слепую, неосвещенную зону за тротуаром на другой стороне, куда не попадал свет дорожных фонарей. Ну и ладно. Игорь едва заметно пожав плечами двинулся дальше.
          — И не страшно, — заговорил он, совершенно искренне поражаясь тому, насколько неуместную чушь сейчас несет, — вот так, с незнакомцем, в темень идти?
          Девушка ничего не ответила, продолжая шагать рядом.
          — Простите, — уже виновато сказал Игорь, — я ничего не имел ввиду такого. Все в порядке, правда.
          — Что, — ответила она, кажется улыбаясь – Игорь чуть скосил на нее взгляд, — хотите сказать, что вы – человек хороший?
          — Не знаю. Вроде ни в чем таком замечен небыл. — Они перешли дорогу и перешагнули на тротуар, — «доброта» – вещь относительная.
          Она снова ничего не ответила; а Игорь тем более, решил не настаивать на том, что он лицо порядочное: и просто молча пошел в еще более сгустившейся тьме к находившемуся поблизости мосту. А темно было так, что теперь приходилось смотреть себе под ноги; где уже почти неразличимо мелькали собственные, черные ботинки. Вдвоем они зашли на прямое пространство стянутое перилами.
          — Я здесь никогда не ходила, — снова заговорила его спутница, — даже странно. Уже два года живу здесь, рядом; но, как-то все время просто мимо проезжала. Или на автобусе, или подруга возила. Даже там, у дороги, по тротуару – никогда. И не думала отродясь, что здесь мост какой-то есть.
          Игорь непроизвольно открыл рот; едва не поддавшись бестолковому желанию, опять сказать что-нибудь, против своей воли, зловещее. С интонациями Мефистофеля, наподобие; «мдэ, но посмотрите, какая кромешная тьма-то вокруг, сударыня». Вместо этого, он с понурым видом сомкнул обратно губы; и с грустью повернул голову налево: туда, где низина заканчивалась, и начинался крутой склон – заросший поверх неправдоподобно высокими деревьями, хорошо видными даже на фоне густого, ночного неба. Поверх древесных крон плыли белесые, непонятно чем подсвеченные, холодные, ночные облака. И сейчас, по всем канонам, невесть откуда должна была выглянуть нереалистично огромная, ледяная Луна, похожая на страшный елочный шар.  Но, ничего ниоткуда не выглянуло, вокруг по прежнему было темно; Игорь, все так же с печалю, перевел взгляд на идущую рядом девушку. Успел заметить, что та и сама украдкой смотрит на него, тотчас быстро отведя взгляд. Все-таки, странно все это. Понятное дело, ничего такого; что он, так уж похож на какого-нибудь асоциального элемента? Что ей было бы лучше если бы она отправилась в сторону дома одна, поздним, темным вечером? Но, с другой стороны – говорят, рассказывают, учат; он вспомнил, как когда-то читал потрепанную книжку, где по пронумерованным пунктам излагались основы безопасности жизнедеятельности для взрослых; двери кому попало не открывать, с незнакомцами по разным направлениям не ходить, в случае воя сирен – включить телевизор и прослушать экстренное сообщение для населения. А женщин одержимых не бывает? Вот мелькнет в темноте что-нибудь такое, я упаду к ее ногам и она неторопливо вырежет мне сердце – куда спешить, вокруг ни одной живой души. Н-дэу, вот идем мы сейчас, и мысли на этот счет, скорее всего у обоих одинаковые.
          — По правде говоря, — вдруг заговорила она, неожиданно капризным и от того чертовски миловидным голоском, — я устала.
          Игорь смутился, замедлил шаг и остановился.
          — Нет-нет, вот стоять тут точно ненужно, — спохватилась девушка; она подождала когда растерявшийся спутник двинется дальше и продолжила;
          — На меня темнота всегда сон нагоняет. А мороз – усталость. Ноги как ватные и спать хочется. Хотя, что в этом удивительного.
          — День был тяжелый?
          — День..? Даже и не знаю... наверное. Странный какой-то день, и чувство такое, словно он уже из памяти стерся. Чудно это; как можно что-то помнить – и не помнить одновременно?
          — Хм. — Игорь вдруг заметил, что оба они, как-то неожиданно пошли медленнее; точно собрались вести долгую, непринужденную беседу: в нынешних условиях, не слишком уместную, — все холод этот. И от куда он только взялся? У меня, знаете, что-то такое тоже. Словно был день, а потом – как в ледяную воду окунули. А она все воспоминания смыла; так, полинялое только что-то оставила. И спать тоже хочется.
          Спутница улыбнулась; стало понятно, что обстановка сама собой выправилась. Игорь едва, невидимым движением, покачал головой; на мгновение ему показалось что сейчас бесшумно рухнет некий последний, незримый барьер на одной стороне которого написано – «это слишком странно». Странно что? Ну, а как еще люди, порой, знакомятся и какие странные стечения обстоятельств человекам, пресловутая линия жизни, не подкидывает? Мнимо прямая, выдуманная такой по чьей-то вычурной, философской прихоти; а на самом деле неровная, свившаяся в волнистый узор и со множеством затянутых узлов. Ой, ну что за бред, Игорь даже помотал головой, возможно тем самым вернув себе хоть какое-то чувство осязаемой реальности; в самом деле: пора домой, холодно, уже хочется есть, во рту появился какой-то металлический привкус, словно он и в самом деле решил на этом холоде пососать монетку. Во время своего недолгого диалога, вдвоем они, и правда, быстро сбросили шаг; и теперь остановились, глядя друг на друга почти в упор. «Пора домой — сумеречно сделал вывод Игорь — в самом деле, мне еще не шестьдесят лет, но уж что-то очень хочется на диван, поближе к батарее.» Повел он себя после этого довольно невежливо; развернулся в сторону намеченного направления, еще и предварительно нахмурившись – и отправил себя в сторону абстрактного уже дома, правда не сказать что очень быстро; но, всем видом давая понять, что чем быстрее они проделают путь каждый до своей жилой коробки, тем лучше. Это была его, вечно дремлющая, импульсивность меланхолика. Девушку такой его порыв, надо полагать, несколько смутил. Игорь, просто какими-то спинными нервами, почувствовал; она с немалым удивлением проводила его глазами, и тотчас позади послышался мягкий звук ее шагов;
          — Подождите. Что случилось? Я что-то не то сказала?
          — Все в порядке, — странный порыв раздражения, так же быстро начал улетучиваться, — ну, холодно ведь, честное слово. Пойдемте быстрей.
          — Да, — неуверенно согласилась она, — конечно. Холодно. Я когда ребенком была; зимой, когда меня мама куда-нибудь вела с собой: так она всегда мне сказки рассказывала. А сказки у нее были, знаете ли... немного страшноватые. Или может мне так казалось. Мама у меня фольклористка была, ей видимо мнилось, что она мне так вкус и нестандартное восприятие литературы привьет. Да и не казалось даже, она сама что-то такое говорила... И вот – вместо того чтобы про какую-нибудь жар-птицу, выдавала мне истории про какого-нибудь путника. Который поздним вечером в избу стучался и на ночлег просился. А ему в ответ – плохая эта мысль, у нас по селу по ночам смерть ходит, в какой дом не заглянет – на утро там одни мертвые лежат. Или еще, что-то про девушку, которая какому-то крайне эффектному молодому человеку каждый вечер на танцах пару составляла; после он ее домой провожал, каждый раз ей обещая, что этой ночью, или на следующий день, не помню уже, кто-то из ее близких обязательно умрет.
          — Это что же, сказки такие?
          — Ага. Но на ночь она мне их не рассказывала, нет; только зимой, на улице, в холод. Вот я их и называла – страшные зимние сказки. Давайте не будем так быстро идти? Честно, я ведь, правда, очень устала.
          — Ага. Да я, в обще-то... — Игорь понял, что опять понятия не имеет, что только что, хотел сказать. И они опять остановились; и сейчас же, девушка вдруг почти выкрикнула;
          — Вы понимаете, это же здорово, что я вас там встретила. Думала застряну на этой остановке навечно. Какой-то придурок рядом ошивался, это я не о вас, потом менты эти. Тишина, темень, холод. Как домой идти? Я ведь на самом деле трусиха ужасная, причем я себя такой не считаю; но тут – так мне не по себе стало; людей нет, машин нет. Эти – и то уехали, даже неясно, как будто из неоткуда материализовались, в никуда и пропали.
          Она помолчала.
          — Иногда так и думаешь; хорошо бы с кем-то вот так идти через этот холод: может этот «кто-то» тебя за руку бы держал, и рассказывал истории – но, желательно, не особо страшные... В прочем, что это я... Прошу прощения.
          — Может хватит уже извинений за этот вечер? — Широко (но, не слишком уместно) улыбнулся Игорь, не то чтобы он ощутил прилив какого-то оптимизма; просто обманчивое чувство тактичности подсказывало, что в этой ситуации нужно вести себя именно так, — знаете, меня Игорь зовут.
          Девушка тоже улыбнулась и протянула свою ладошку. Игорь пожал прохладные пальцы; может потому, что ее кожа не отдавала теплом, сделал он это с немалой долей внутреннего безразличия. «Красивая, — подумал он, — правда красивая. А я то что из себя такое пугало строю?»
          — Только не говорите, — вслух произнес он, кивнув головой куда-то в сторону своего дома — что вот там; ну, от сюда не видно – через этот провал, дома стоят, и вы там живете.
          — Вы про десятиэтажки? Нет. Там же рядом наша новостройка, — она продолжала улыбаться,  —воткнули рядом, кое-как.
          — А, ну, да, рядом с этим офисным центром. Или что там у них.
          — Да, — она вздохнула, — повезло ведь, что еще на последнем этаже. И окна ни на этот центр, ни на соседний дом панельный, выходят. А вот как раз туда, где мы встретились. Если приглядеться, даже эту остановку видно зимой, когда листвы нет. Мне нравится, люблю простор. Хотя все наверное любят.
          Этот дом, про который она говорила, представлял из себя безмерно вычурную новостройку, в бело-кремовых цветах; с явным переизбытком манерного декора на стенах – от крыши до самого основания. Все постарались – и неведомый архитектор; и те лица, которые в неизвестных кабинетах решали вопрос об установке такого здания именно в этом месте: действительно зажав его между сплошной стеной панельного дома, и выстроенным еще раньше, уже упомянутым, офисным строением. Со стороны это смотрелось диковато; панельная «классика» в самом уничижительном смысле этого слова: сурово взирающая на новоявленного соседа своими типовыми глазницами. И жилая, шестиэтажная пародия на неоклассицизм, соседствующая с хай-тековским центром в темных тонах.
          — Да, — согласилась девушка, словно читая его немые мысли, — местечко... Но, я ни о чем таком не заикалась – дареному коню в зубы, и так далее... родители...
          Она осеклась, с явным чувством на лице, что слишком уж разоткровенничалась; и теперь болтает лишнее. Однако и Игорь смотрел на нее почти безучастно, заведомо помня – что это не он тут маньяк. Вдвоем у них не было особой разницы в росте, может он был на полголовы выше.
          — Пойдемте , а? — Зябко сказал Игорь приподнимая плечи, — мы этот мост так никогда не перейдем. Вам ведь и самой наверное домой хочется, в этот ваш palazzo многоквартирный?
          Она заулыбалась. Вместе, уже в который раз, они двинулись дальше; при этом, спутница заговорила нарочито капризным голоском: что, нужно признать, разрядило обстановку практически полностью.
          — Палаццо, палаццо... вы уже не первый такие шуточки отпускаете, что-то похожее мне говорили. У меня, между прочим, мама – искусствовед. А здесь жилье – как жилье, но вот с лестницами, там, конечно; не знаю даже... перестарались, что ли... А знаете что?
          — Что?
          — Хотите дойдем до конца моста и на «ты» перейдем.
          В литературных произведениях в таких случаях пишут «...ничему уже не удивлялся». Игорь хотел было зачем-то кашлянуть, потом подумал – ну это все; подумаешь, просто вечер такой — окружающий эфемерный мир, сегодня накрыло прозрачным саваном легкого безумия. Включая его самого, его спутницу; при других обстоятельствах может и нужно было реагировать как-то неоднозначно, только где они — эти иные стечения?
          — А почему до конца моста? Можно ведь и прямо сейчас?
          — Нет, — голос девушки не к месту посерьезнел, — давайте уж так.
          — Ладно, вон уже этот конец, — немного отрешенно согласился Игорь. Дорога по мосту закончилась, а он так часто ходил здесь раньше один. И осенью ходил, и летом; плиты моста впереди обрывались и переходили в потрескавшийся асфальт, по краям заросший сорными растениями. Прямо впереди была целая стена дикого кустарника засыпанного у корней мусором, еще там всегда было много мух; асфальтная дорога сворачивала чуть вправо, огибала заросли и опять поворачивала налево. Дальше, по прямой, вновь начиналась самая что ни на есть городская цивилизация; крупный гипермаркет и его большущая стоянка. Стоило пройти каких-то двести метров, чтобы уткнутся в заасфальтированное пространство, скорее всего, сейчас, как и все вокруг, покрытое белесым налетом инея. «— Вот так, — невесело подумал Игорь, — кто, вообще, скажет; что, вроде как, весна у нас на носу? Как живая перед нами стояла. А сейчас, как будто сам Дьявол наворожил. И зима вернулась. Или осень поздняя.» И подумалось еще; что подобные мысли нелепы сами по себе. Все возвращается: за счастьем горечь, за встречей расставание, а за вожделением – снова будет разобщенность и покинутость. Как странно сказала его неожиданная знакомая; на утро одни мертвые лежат. А разве мертвецы могут пребывать еще в каком-то состоянии, кроме собственного безжизненного одиночества?
          За прошедшие, невесть сколько, минут или часов; по-видимому времени все же миновало немного – пока он встретил свою чудную незнакомку, пока они переходили дорогу и шли по мосту и уже собрались переходить на «ты>». Они вместе свернули направо, обогнули темную паутину кустарника – (он, до сих пор, был напрочь лишен листьев); картина открывшаяся взору, теперь выглядела почти диковато. Все было на месте – и здание торгового центра, который лениво сейчас помигивал наружной рекламой; и стоянка, минимум на треть была заполнена замерзшими автомобилями: наконец, впереди можно было рассмотреть несколько фигурок вполне живых людей. И, вообще, промерзшее небо – расстилавшееся сейчас далеко вперед, выглядело несколько странно; его заволокло легкой, но вполне заметной синевой: свечением, как будто на далеком и всегда недосягаемом горизонте начался восход солнца. Игорь даже было завертел поднятой головой, и сейчас же увидел над собой кобальтовую синь небосвода. В ту же секунду, по нему пробежала дрожь; продолжая шагать рядом, девушка обвила его правую руку своими руками, прильнула к плечу; было слышно как раздался натужный шорох искусственных, трущихся друг о друга тканей. Но, охвативший его трепет, не успел переродится в недоумение,  даже в оторопь. Он сейчас же успокоился; буквально чувствуя: как несмотря на холод, по телу разливается тепло – а на душе становится спокойно, и, может, даже легко.
          — Тебе все еще больно? — Тихо спросила девушка, — лучше было бы, чтобы уже нет. Ты же знаешь, что я волнуюсь за тебя.
          — Н-нет, — немного смущенно , почти пролепетал Игорь, — все в порядке.
          — Хорошо, если так. Ты, конечно, мне лжешь. Но, ты же знаешь что я всегда думаю о тебе. Ты, в конце концов, тоже иногда мог бы подумать обо мне.
          Игорь чуть повел подбородком, бросив взгляд вправо; но она не смотрела на него: Игорь увидел лишь милую, чуть склоненную в его сторону головку, полную густых, но коротко подстриженных, каштановых волос, почти матового цвета. Изгиб прямого носа; казалось, что выступающие внизу чистого, белого лба, брови, чуть хмурятся: и его подруга смотрит куда-то вперед, неприветливым взглядом. Откуда я могу знать что творится внутри твоей головы, когда мы идем так вместе, морозным утром? Ты и правда понуро смотришь вперед, сквозь пространство стянутое холодом; я иду рядом и стараюсь не потерять тебя среди этой пустоты. С горечью осознавая, что попал в эти сети; и сам, теперь, не хочу из них выпутываться. В голове роются воспоминания о том, что словно было еще совсем недавно; застывшая, замерзшая улица. Слабый, фальшивый свет фонарей. Игорь наморщил лоб пытаясь вспомнить что-то такое, что еще недавно оставило в его душе осадок страха, точно бы от предчувствия надвигающегося ненастья. Вдвоем они подошли к автостоянке; невзирая на то, что людей вокруг было не так уж много; после оставшегося за спиной безмолвия, казалось окружающий эфир стал заполнятся сплошным человеческим присутствием. Вот понурый, закоченевший работник; в бесформенной, утепленной, спецовке: с логотипом торгового центра, бродит среди стылого, четырехколесного метала. Правее, недалеко от потухшего стекла автоматических дверей, стоит мило щебечущая пара. Худощавый, похоже еще молодой человек в очках, и не слишком приятной крупной родинкой на вытянутом подбородке; и его собеседница в легком пуховике, с отороченным мехом капюшоном на плечах. Обеими руками она держит перед собой два больших, полиэтиленовых пакета и улыбается тонкими губами; но улыбка эта неискренняя и натянутая: видно, что она как может, старается это скрыть. И еще какие-то людские тени вокруг. Но тут спутница Игоря оживилась, на мгновение сильно сжав ему плечо, и сразу же отпустив его руку; она указала вытянутым пальцем в рыжей перчатке куда-то вперед и почти радостно объявила;
          — Игорь, посмотри, это же Полинка. Тебя уже давно надо было с ней познакомить.
          К ним, и правда, приближалась грузная фигура в темном, зимнем пальто; некая дама с очень полным, живеньким, но не слишком здоровым лицом: с ярко накрашенными губами бантиком – выгладившими так, словно она, и впрямь, сейчас собиралась кого-то чмокнуть. Эти губы она разомкнула и тоже радушно приветствовала подругу, мельком окинув взглядом фигуру Игоря. «Проклятие, — подумал тот с немалым раздражением, — неужто, они и правда сейчас расцелуются?» Однако, лобзаний на морозе не случилось; Игорь с невидимой, злой усмешкой рассудил – что это надо очень любить человека: для того, чтобы получить настоящее удовольствие от прикосновения своими губами к холодной, пропахшей студеным озоном, коже. И, да – чувствуя вечную неловкость от любого такого, неуместного, и совершенно ненужного для себя знакомства; Игорь был представлен богатой на фигуру Полине. Впрочем; та и сама, выразила скорее дежурную приязнь, хотя и повторно, уже оценивающе, пробежала по спутнику своей подруги, глазами. А дальше, они завели разговор; и, как можно было ожидать, особо говорливой здесь оказалась именно эта Полина: ее подружка, в основном, лишь только успевала поддакивать в такт. Отчего, быстро стала напоминать неподалеку стоящую девушку с меховым капюшоном; разве что, не держа перед собой никакой поклажи. Быстро заскучавший Игорь, перевел взгляд на стоящую у входа в торговый центр парочку; как раз в тот момент, когда они двинулись с места. Костлявый спутник-бородавочник забрал у своей знакомой один пакет и постарался взять ее за локоть; который та сразу же высвободила, сжав губы в печальную, прямую линию. Прощальный взгляд незнакомки, который успел поймать Игорь, не выражал ничего, кроме хандры и беспомощности. Он так и продолжал глазеть на опустевшее место; двери, мерклое стекло панорамных окон, блестящая от холода бордовая плитка – по которой ветер гоняет несколько снежинок: у входа совсем новая урна-пепельница. А рядом, по-прежнему, несся голос этой Полины; с резковатыми интонациями: но, при этом, на удивление мелодичный. Она что-то рассказывала про своего мелкого отпрыска, через каждые два слова спесиво поджимая губы; подгоняя свою речь недовольной мимикой. Малодушный Игорь невольно залюбовался своей подругой; до такой степени контрастировавшей со своей грузной и напористой товаркой – совсем свежее, молодое лицо, с легким румянцем на чистой, белой коже: и эти пухлые губы, уголки которых были подняты в едва заметной, растерянной улыбке. Она почувствовала, что Игорь на нее смотрит; на мгновение повернула голову и улыбнулась уже по настоящему, и виновато: ясно было, что эта встреча с приятельницей точно не входила в ее планы. Право, никогда не поймешь, по какому принципу женщины выбирают себе подруг. А тут еще, грузная матрона, с точки зрения Игоря, которому окончательно надоело топтаться на одном месте; вообще понесла какую-то неуместную сейчас ахинею. Действительно, ну какие сейчас разговоры о работе, когда вокруг, вокруг... совершенно непонятно, что вокруг; Игорь совсем засопел, и это подействовало: заканчивающийся разговор начал убыстряться, подруги начали намекать друг другу, что сейчас будут прощаться. Обе они раскланялись; большое спасибо Полине: которой, кажется, хватило такта все понять и закруглить свой монолог парой дежурных фраз.
          — Полинка, — услышал Игорь, когда его плечо вновь обвили руки его улыбающейся спутницы, — она такая. Начнет говорит – не остановишь. Слышал что у нее сын отчудил? Ты, что, грустишь?
          Игорь замотал головой. Они все еще стояли на месте, а вокруг уже начиналась легкая метель, и совсем почти рассвело; стояло раннее, пасмурное, зимнее утро: с низким, темно-серым небом. Игорь глубоко вздохнул неслишком морозный воздух и услышал:
          — Что, пойдем ко мне?
          И не дожидаясь ответа его потянули в сторону недалекого пешеходного перехода; к белым полосам на асфальте той самой дороги, которую они перешли когда-то вместе. Уже неясно когда это было; сказали бы – «миллион лет назад», Игорь пожал бы плечами и ответил «может и миллион». Почему бы и нет; сейчас на дороге было не пусто – по обоим сторонам, на удивление медленно, ползли редкие автомобили. Столь же уныло останавливаясь на красный свет – но не было ни одного пешехода: светофоры сменяли цвета в безлюдном пространстве. Пока к бордюру на широком перекрестке, не подошла одинокая пара; молодой мужчина ростом чуть выше среднего, в черном полупальто и темно синих джинсах, с натянутой на уши простой, черной шапочкой; и прижавшаяся к нему спутница. Они молча пересекли дорогу и начался легкий снегопад. Рядом стояло офисное здание; с непроницаемыми, узкими линиями окон. Неравномерно покрытое черной и темно-фиолетовой отделкой; из-за чего, все строение выглядело довольно траурно. За этой темной отделкой, виднелась кремовая макушка недавно выстроенного жилого дома; и, еще более возвышающаяся, глухая стена десятиэтажки. А дальше, Игорю это было известно, начинался обычный обширный двор; с захиревшей хоккейной коробкой, хозяйственным корпусом – облезлые бетонные стены которого, были многократно обклеены содранными, и по-новому налепленными объявлениями: типовой, пустующей детской площадкой и редкими, нездоровыми деревьями. По правую сторону двора тянулась нескончаемая стена панельного дома, содержащая несчетное количество подъездов; где-то среди них была и та дверь, через которую Игорь попадал к себе домой. Раньше он никогда близко не подходил к шестиэтажному новоделу; куда, по всей видимости, теперь лежал их путь; до того испытывая подобие эстетического раздражения от внешнего вида строения. Естественно что и вход, который он никогда раньше вблизи не видел, оказался пестрым в своей имитации не пойми чего; и быть такого не могло, чтобы здесь вдруг очутилась деревянная дверь с замысловатым витражом: вместо этого, в стене помещалось все то же железо с полимерным покрытием и типичным домофоном сбоку. Зато, все это прикрывалось портиком с невероятно корявым орнаментом; будто бы сделанным прямо на месте, и в чудовищной спешке. Не дойдя до входа всего нескольких шагов, они остановились; вернее, девушка оборвала свой шаг, выпустила из объятий его руку и развернулась к нему лицом, встав почти вплотную:
          — Игорь, — сказала она. Шел косой снег, и на ее чуть подрагивающих ресницах блекло искрилось несколько медленно таявших снежинок. — Игорь.
          — Да? — Нерешительно отозвался он, вновь подумав, что его несчастная спутница так совсем замерзнет; ему уже и самому под верхнюю одежду начал забираться не слишком приятный холодок, казалось совсем недавно выведшийся. Среди набирающей силу метели, на него смотрели большие зеленые глаза, чистые и блестящие, гипнотические и неестественно яркие:
          — Игорь, ты понимаешь, что ты мне делаешь больно своими играми? Неужели, по твоему, я это заслужила?
          — Но я... — собственный голос звучал как чужой, а единственные слова, как будто произнесенными против собственной воли. Она приподняла руку в перчатке и поднесла палец к своим губам. От этого жеста, Игорю стало слегка не по себе. 
         — Тс-с-с-с... Ты зря думаешь, что все закончится просто так. Ты добился чего хотел, но ведь должна была прийти и моя очередь. — Ее взгляд не выдавал ничего такого; она не сердилась, не ехидничала; и, вообще, не излучала никакой вражды: но глаза смотрели на него очень серьезно.
         — Что... — начал Игорь, осекся, по его горлу пробежал ком, — что ты...
         Она снова обвила его руку и слегка потянула в сторону входа.
         — Мы же вдвоем не можем бесконечно смотреть на твое прошлое? Да? Я помогла тебе, значит теперь ты должен помочь мне. Я не обещаю, что тебе будет от этого много счастья, да ты и сам об этом знаешь... Ну, что с тобой? Пошли уже. У меня там тепло, нам больше никто не помешает, такого холода больше не будет.
         Игорь в напавшей на него вдруг печали осмотрелся вокруг; уже было белым-бело, это уже не напоминало замерзшие, схваченные точенным морозом и утопающие во тьме улицы – там, где он когда-то шел: одинокий, брошенный и затерянный среди безжалостного, мерзлого простора. Чувствуя, или просто себе это выдумывая, враждебность каждой персоны, попавшей в зону его осязания. И грустно ему сейчас было не пойми от чего; словно в недалеком прошлом исчезало, прямо сейчас, что-то важное: неуловимое, и оттого, утраченное уже навсегда. Эти мысли пронеслись почти мгновенно, легкой лавиной и покинули его, оставив лишь недоброе чувство пустоты, совсем сейчас, надо полагать, несвоевременное.
          Совсем тихо звякнули ключи, раздалась всегда одинаковая трель домофона. «Ух ты — заулыбался Игорь, — однако», почти сразу они уперлись в широкую, светлую спиральную лестницу; с широкими, межлестничными проемами, ступеньки которой начинались почти сразу у входа. Девушка премило заулыбалась в ответ. Не то чтобы Игорь часто шатался по чужим домам — но это многоквартирное жилище, даже немного заставило проникнутся чем-то вроде подобострастной почтительности. C правой стороны, стена уходила вверх неправильным полукругом, до самого последнего этажа будучи покрытой витражными стеклами. Выглядело это сродни компенсации за крайне посредственный вход; а может, последнее было великой тайной жильцов, прятавших от посторонних взглядов свои затейливые чертоги. Вдобавок, рядом даже не было видно дверей лифта; словно неведомый зодчий грохнув внутрь лестницу, со всей гротескно-витражной планировкой, настоял на том, чтобы квартиранты не проходили мимо: а непосредственно пользовались плодами его труда. «Так он и не работает, — пояснила ему подруга, когда Игорь поинтересовался как местная публика перемещается между этажами, —  наверное неделю уже... До этого недели две поработал; а так, тоже сломанный стоял. И правда, не пойми что». Она нетерпеливо потянула Игоря вверх, и пока они поднимались по ступеням светло-серого цвета; сквозь узорчатые стекла было видно, как за окнами, набирающими силу вихрями, носится снег. Пока они добирались до пятого этажа, этот переизбыток белого цвета вокруг, Игоря немало уже начал раздражать; но, еще более разительным было то, когда его подруга, переступая последние ступени, достала из кармана куртки ключи и отперла дверь в квартиру – из проема на него дыхнуло бесплотным сумраком, царившим по ту сторону порога. Это был обычный коридор, хорошей, судя по всему, квартиры; он еще и не успел толком оглядеться – как за его спиной, чуть ли не с лязгом, захлопнулась дверь; и его сразу же окутал полумрак. Вот, по правую руку, стоит какая-то массивная мебель и напольное зеркало; в котором отражается его силуэт: Игорю, почему-то, не хотелось туда вглядываться. Слева вешалка; и на ней, по-видимому, какая-то одежда. Конец коридора утопал в темноте, и неясно было; то ли он продолжается дальше, или же это вся стена окутана сгустившейся чернотой. Справа была видна дверь, слабо выделяющаяся на фоне рисунка обоев, состоящим из широких, вертикальных полос. Слабо пахло мастикой для дерева. Игорь чуть было не дернулся в сторону оттого, что почувствовал как его шею обвивают руки, ставшей почти невидимой в этих потемках девушки. «— Игорь, — она прильнула к его уху губами; так, что он почувствовал жгучий шепот вместе с ее дыханием, — Игорь. Ты же помнишь меня, да? Тебе больше некуда идти, и ты это знаешь». «Знаю», подумал Игорь; охваченный тревогой и нескончаемой тоской. Он попытался вырваться; но, на самом деле, не произвел и малейшего движения. Его порыв остался беспомощным; стоя в почти полной темноте, он почувствовал как ее губы оставляют ожог где-то у скулы: а из его глаз выкатилась горькая, ядовитая слеза.

          Он проснулся от чувства легкого беспокойства; судя по всему, с тихим всхлипом вынырнув из своего сна: лишь для того, чтобы снова обнаружить себя в полутьме. Но сейчас, это скорее было вызвано погодой за стенами дома. Окно комнаты, где он находился было почти полностью расшторенным, но то был слабый источник освещения. Между тяжелых штор лился лишь тусклый свет, отражающийся от паркета лишь едва заметным, размытым пятном. Игорь лежал у стены, на широкой, расстеленной кровати; на порядком скомканной простыне: одеяло наполовину съехало на пол. Посмотрев на это с неодобрением, он почти рывком приподнялся, сел на своем ложе, коснувшись босыми ногами пола. С шумом втянул воздух сквозь почти стиснутые зубы; было уже совсем не холодно, вокруг стояло сухое, приятное тепло. Потерев сухими ладонями голые плечи; он был раздет до торса, и убрав одеяло с пола, Игорь поднялся, и не слишком твердой походкой подошел к окну.
          Что ж, нетрудно было понять, что за стеклом окончательно наступила зима; холодная, одинокая и всегда непримиримая: такой она сейчас явилась перед его глазами. По ту сторону, из окна пятого этажа, взору открывался все тот же овраг; огромное пространство покрытое снегом: пространство, которое как теперь казалось, вдруг стало необозримо шире. С тех пор, как он долгими, одинокими вечерами, подолгу всматривался в эту даль; разве что, из стен собственной, крохотной квартирки: в поздних сумерках, до тех пор, пока за окном не наступала почти полная темнота. Как же много снега сейчас; он бы слепил глаза, если над всем этим не сгустилось серое небо, медленно наливающееся темным пурпуром. Прищурив глаза, Игорь постарался, рассмотреть ту остановку; на которой, против своей воли, терял свое время; словно бы еще не так давно. А потом он перешел дорогу, отправился к мосту, а там...  Да кто знает, что там было; думать об этом нисколько не хотелось: да и мысли, в который уже раз, бесцеремонно путались, ясно давая понять, что никаких ответов не будет.
          Совершенная, ничем не нарушаемая тишина, стояла буквально везде. И в комнате с массивными шторами; где медленно умирали остатки и без того тусклого света: и за оконным простором, где не было не слышно и не было видно ничего живого. Даже метель улеглась, видимо задолго до его пробуждения. Сейчас бы наморщить лоб и снова попытаться вспомнить что-то «важное» для себя; но нет же, нет.  Игорю безучастно нравилось свое присутствие в этом жилище; еще его не покидало чувство, что здесь кто-то есть, помимо него. Может быть в соседней комнате, или же прямо сейчас стоящий у него за спиной. Именно эта неопределенная мысль заставила его на мгновение сконцентрироваться; и, не раздумывая долго, он резко повернул голову, метнув пронзительный, сосредоточенный взгляд через левое плечо. В погруженной в темноту комнате никого не было, едва лишь можно было разглядеть очертания грузной мебели из темного дерева; шкаф, комод, еще какие-то прямые линии, может это слившийся с паркетом и обоями письменный стол. Он постоял так несколько секунд, вглядываясь в темноту. «Что у тебя на уме, Игорь? Что у тебя в голове?» После этого он медленно повернул голову обратно, и снова уставился в окно.