Урал впервые

    
             Сто лет назад, в декабре 1915 года, Борис Пастернак приехал на Урал – поработать на химических заводах Всеволодо-Вильвы. Ехал сильно простуженным, не дожидаясь выздоровления – убегал от апатии. Затянувшаяся мировая война (у Бориса был белый билет, освобождающий от повинности, по причине серьёзной травмы, полученной в отрочестве), прекращение литературной жизни в Москве, разрыв с друзьями – много чего омрачало жизнь. Поэтому на полученное от приятеля Евгения Лундберга, сотрудника журнала «Современник», приглашение поехать на Урал, Пастернак дал согласие. Он ожидал от поездки соприкосновение с настоящей, промышленной, трудовой Россией, душевного обновления. Ехал поездом до станции Всеволодо-Вильва. Там же, судя по дате, не откладывая, по свежим впечатлениям, написал «Урал впервые».
     Без родовспомогательницы, во мраке, без памяти,             Ончулись в огне. С горизонта пунцового
     На ночь натыкаясь руками, Урала                На лыжах спускались к лесам азиатцы,
     Твердыня орала и, падая замертво,                Лизали подошвы и соснам подсовывали
          В мученьях ослепшая, утро рожала.                Короны и звали на царство венчаться.

    Гремя опрокидывались нечаянно задетые                И сосны, привстав и храня иерархию
    Громады и бронзы массивов каких-то.                Мохнатых монархов, вступали
    Пыхтел пассажирский. И, где-то от этого                На устланный наста оранжевым бархатом
    Шарахаясь, падали призраки пихты.                Покров из камки и сусали.

    Коптивший рассвет был снотворным. Не иначе:
    Он им был подсыпан – заводам и горам –
    Лесным печником, злоязычным Горынычем,
    Как опий попутчику опытным вором.
            Это стихотворение, как и все ранние пастернаковские, трудно воспринимается при первом прочтениии. Его нужно перечитать и не единожды – оно того стоит –  насладиться величием пейзажа, описанного метафоричной речью. В стихотворении первое восприятие Урала из окна поезда, обострённое нездоровьем и невысыпанием. Меняющиеся виды уральского хребта, подсвеченные первыми лучами солнца, представились поэту мощным тектоническим процессом. Живописность, масштабность явления ещё более выигрывает рядом с прозаическим замечанием: «Пыхтел пассажирский.»
            Далее идёт великолепная метафора: «шарахаясь падали призраки пихты» - мелькание теней деревьев рядом с ж\д полотном. Затем взгляд переходит на спокойные, ещё дремлющие дали: «Коптивший рассвет был снотворным…  заводам и горам» и неожиданное сравнение, всплывшее, взятое, наверное, из вагонных разговоров: «как опий попутчику опытным вором». Спускавшихся с гор лыжников назвал азиатцами. А кто же ещё мог спускаться с безлесного хребта – ведь за ним – Азия. Вероятнее, что замеченные люди спускались с какого-то отрога, но «с горизонта пунцового» (из Азии) поэтичнее, значительнее. Неологизм «азиатцы» только украсил стихотворение. Последний катрен завершается метафорами: «Оранжевый бархат» - солнечное освещение и «покров из камки и сусали» - ажурная тень от сосен.