Железная дорога

                Эссе – мемуары
                Посвящается памяти моих родителей.
…
Много ассоциаций у культурного русского человека (каковым я себя, понятное дело, считаю) связано с железной дорогой. Начиная, в историко-литературном плане, с «Анны Карениной» и стихов Некрасова (некоторые историки полагают, что в стихах Некрасова о строительстве железной дороги на костях русских мужиков много неправды) через «Злоумышленника» Чехова к Борису Пастернаку, посвятившему ей немало строк. Среди литературных ассоциаций связанных с железной дорогой, не последнее место занимают «Золотой теленок» Ильфа и Петрова (работавших, кстати, в газете «Гудок») и роман Николая Островского. Из последних произведений вспомним притчу-антиутопию молодого да раннего Пелевина «Желтая стрела», и довольно.
В кино железная дорога сразу завоевала себе место, сыграв главную роль в фильме братьев Люмьер «Прибытие поезда». А потом пошли поезда с революционерами и коммунистами, бронепоезда и поезда стоящие без топлива, поезда, уходящие с вокзалов и прибывающие на них. Действие некоторых фильмов происходит почти исключительно на железной дороге, например, фильм Кончаловского.
Но эти ассоциации могут прийти в голову многим, подумай они о железной дороге. А ведь есть ассоциации личного плана. О них и речь.
…
У меня особое отношение к железной дороге. Я родился в семье железнодорожников и лет до двадцати пяти жил вблизи железнодорожной станции среди музыки локомотивных гудков и стука вагонных колес.
Отец, Батлуцкий Павел Филиппович, деревенским парнишкой попал в конце тридцатых годов в Москву в ремесленное училище. С началом войны училище эвакуировали в Омск. Там он начал работать на железной дороге и проработал до пенсии, перебравшись в 1949 году в Белгород.  Отец начинал сцепщиком (соединял и разъединял вагоны), потом работал стрелочником (в прямом смысле вручную переводил стрелки). Потом была учеба в ЖД техникуме, после окончания он пошел на серьезное повышение по службе – стал, сначала, диспетчером, а затем начальником небольшой станции, потом снова диспетчером. С этой должности отец ушел на пенсию, заработав Почетного Железнодорожника, язву желудка и рак легких, от которого умер через два года, проведя эти годы по больницам. Одним из самых сильных впечатлений его жизни была случайная встреча со Сталиным, когда тот прогуливался ночью во время стоянки правительственного поезда по перрону белгородского вокзала.
В Омске отец встретил скромную девушку. Сирота из детдома, девчонкой взяли на содержание чужие люди. Она не помнила своих родителей, не знала своей фамилии. В детдоме ее записали под фамилией Чайкина, а отчество дали, естественно, Ивановна.  Мама также всю жизнь проработала на ЖД. Ей было не слаще, а может быть тяжелее, как большинству русских женщин в те годы. Как и отец, она работала в режиме «день – ночь – сорок восемь».  Для людей далеких от быта железнодорожных служащих (в своих анкетах из советской жизни я писал о своем происхождении «из служащих») расшифрую эту запись: «день» - с 8 утра до 8 вечера, потом сутки дома и «в ночь» - с 8 вечера до 8 утра. Затем «сорок восемь» - двое суток отдыха. И так всю жизнь – с 18 до 55 лет, за исключением отпусков, болезней и ухода за детьми (двумя). Большую часть своей трудовой жизни она проработала списочная. В детстве я думал, что название этой профессии происходит от слова пищать: ходит человек по перрону между поездами и пищит в какой-нибудь свисток, дает отправление поездам, а оказалось, что она записывала мелом на вагонах – куда их надо отправить, и списывала в какой-нибудь талмуд прибывшие на станцию вагоны. Позднее она получила физически более легкую работу – информатора, но не того информатора, который объявляет пассажирам о прибытии или отправлении пассажирских поездов. Она информировала машинистов и работников станции о товарных поездах, сидя в одной из многочисленных будочек, разбросанных между рельсами по станции.
…
Дом, в котором мы жили, когда мне было от трех до восьми лет, располагался в непосредственной близости от ЖД по улице Раздольной. Это в старом городском районе Савино. Старожилам города вроде меня не надо объяснять, что такое Савино. Это район частных домиков с небольшими садиками, протянувшийся вдоль железной дороги от улицы Литвинова до Белой горы. Во времена моего детства, а возможно, и еще раньше он имел дурную славу бандитского района. Для местных пацанов это было предметом гордости. Из уст в уста передавались имена и подвиги «славных» людей этих мест. Улица Раздольная действительно была такой раздольной, что мы играли на ней в футбол, так как вместо нынешнего асфальта ее покрывала трава-мурава, точнее птичья гречишка. Опасность проезда по ней автомобиля сводилась к нулю двумя причинами: малой проезжая улицы и малым количеством машин в городе. Между улицей Раздольной и  железной дорогой был пустырь шириной метров пятьдесят, заросший лопухами, идеальное место для популярной в те времена ловли певчих птиц сетями. Этим занятием увлекался мой брат, старший на пять с половину лет.  Один раз он мне доверил подежурить в засаде у сетки, пока сам бегал домой перекусить. И мне удалось накрыть зеленушку. Я был доволен, но, в то же время, мне было жалко птичку. Больше в своей жизни я их не ловил.
Когда время приближалось к двадцати часам, наша кошка выходила к железной дороге встречать маму со смены, зная, что колбасные очистки ей будут обеспечены. К ней частенько присоединялся и я. Мама находила для меня тоже какой-нибудь вкусный гостинчик, вроде конфеты, бутерброда с краковская  колбасой. Изредка, может быть, с зарплаты или аванса, вафельной трубочки с кремом, а из несъедобных гостинцев – чудесная разноцветная копировальная бумага: зеленая, черная, желтая, красная, не говоря уже об обычной копирке синего и фиолетового цвета. Она была такая необычная, что мне было жалко использовать ее по назначению. Я ее просто хранил, пока копирка не высыхала. Кусочек копченой колбасы, купленной в специальном магазине для железнодорожников (он назывался «кондукторским») с хлебом да чай – обычное питание на дежурстве.
Мое детство проходило в столь отдаленные времена, когда еще бегали вовсю паровозы, шумно фыркая, дымя и издавая тонкое сигнальные свисты. Особенно симпатичны были миниатюрные «кукушки» - почти игрушечные паровозики в сравнении со своими могучими собратьями. Нам, пацанам, конца пятидесятых и начала шестидесятых годов не приходило в голову, что в скором времени вся эта сказочная техника на паровом ходу останется не у дел, и будет годами ржаветь на запасных путях.
 Рядом с домом находилось паровозное депо, где я со своими друзьями, Галкой, Серегой, Сашкой и Борькой, были частыми посетителями. Нам нравилась сама атмосфера депо. Сейчас я назвал бы ее атмосферой преисподней: грохот стоял такой, что, находясь в двух шагах от слушателя, приходилось громко орать, огромные таинственные механизмы сверкали, шипели, пускали пар и двигались. В жаркую погоду депо привлекало нас своим автоматом бесплатной газированной воды. Он поил нас от пуза, правда, без сиропа. Иногда нас прогоняли, но чаще не обращали внимания.
…
Переехав на другую квартиру, наша семья не слишком удалилась от ЖД метров на сто, не более. До депо теперь было далековато, друзья остались в другом районе. Постепенно наши встречи сошлись на нет. У меня появились новые друзья и новые забавы. Недалеко от нашего двора на запасных путях часто стояли вагоны с различными грузами. Они нам служили крепостями, на которых и вокруг которых разворачивались битвы, по ожесточенности и длительности, мало уступавшие Троянской войне.
По вечерам мы лезли через забор в «Зеленый театр» - единственный в городе кинотеатр под открытым небом, который принадлежал нашей родной Южной железной дороге. Шли там фильмы, прошедшие уже по всем другим кинотеатрам, подчас довольно давно. Помню, например, «Королеву Шантеклера», но не сам фильм, а только название, запомнившееся своей необычностью и красотой. Если были свободные места, то мы рассаживались на скамейках, а если нет – на землю перед первым рядом. Все поголовно лузга семечки. Сеанс начинался только с наступлением темноты. Зайцев ловили, выгоняли, но мы снова и снова пробирались в «зал» кинотеатра. Билет стоил двадцать копеек, раздобыть их ничего не стоило, но, во-первых, на «взрослые» фильмы до шестнадцати не допускали, а, во-вторых, залезть через стену – это дело чести каждого пацана.
…
ЖД соединяла наш дом с дачей. В народе такой поезд называют «дачкой». Сначала дачку таскал паровозик, потом его сменил тепловоз. Дорога одноколейка; до дачи рукой подать – десять километров. Я это знаю точно, потому что несколько раз ходил пешком по шпалам. Кстати, кто хоть раз прошел по шпалам, а это делали, наверное, все люди, замечал, что они расположены очень неудобно: слишком близко, чтобы ставить ногу на каждую шпалу и слишком далеко, чтобы переступать через одну. Удобно детям и коротышкам, но детям по шпалам ходить категорически запрещается, а коротышек в природе слишком мало. Одним словом, ни два, ни полтора.
Самые отчаянные хлопцы ехали на крышах вагонов, вовсе не из-за отсутствия мест – была такая мода. Я  к таким не относился, да и родители не позволили бы. Для меня высшим шиком было ехать в тамбуре и высовываться из дверей, которые в теплое время года никогда не закрывались, держась за поручни. Это в будни, когда людей поменьше. В выходные, дачные дни приходилось брать штурмом, особенно на обратном пути, так как шла она издалека, из загадочной Готни и еще более таинственной Ворожбы, и на подходе к нашей третьей от города остановке «Кошары» была полным – полнехонька. Билетов, естественно, почти никто не брал. Мои родители – как железнодорожники – из принципа, а я – как их недоросль. Остальной народ тоже находил, очевидно, веские причины не покупать билеты.
…
Любимое с детства занятие в поезде – смотрение в окошко на бегущие ландшафты, лежать животом на верхней полке. Особенно здорово, когда поезд едет на юг и подъезжает к морю. Так хочется поскорее первым увидеть море и всем об этом сказать.  Чувствуешь себя впередсмотрящим на корабельной мачте, который кричит сверху: «Земля! Земля!», только ты восклицаешь: «Море! Море!». А может это и не море, а клочок очень синего или серебристого неба между склонов гор? Глаза едва-едва успевают провожать взглядом пробегающий мимо пейзаж, а прочитать название полустанка или цифры на километровых столбах вообще невозможно. Их прочитать готовишься заранее, но как, ни готовься, если поезд набрал хорошую скорость, прочитать их невозможно.
Можно еще рассказать об особом железнодорожном аппетите, особенно развитом у детей. Этот аппетит возникает, очевидно, от волнения, детям не часто удается прокатиться на поезде, а отсюда и волнение, и зверский голод. Да и у взрослых подчас просыпается недюжинный аппетит, но лучше Ильфа и Петрова об этом не скажешь.
Еще один ЖД нюанс – сон в поезде. Раньше, в детстве и молодости у меня не было проблемы бессонницы в поездах дальнего следования, спишь под стук колес, как сурок и только проводник с третьей попытки может добудиться до твоего сознания. А ныне, увы, не так. Появилась дама ранее незнакомая – бессонница и давай мучить. Лежишь часами уставившись в душную тьму купе и считаешь верблюдов, овец и прочую стадную живность. Это первое время, со страху, а теперь паники нет: ну бессонница и бессонница, есть время подумать, посочинять или послушать что-нибудь с помощью плейера и наушников – быстро убаюкивает.
…
 До поступления в аспирантуру на поездах были спорадичны: пару раз в году к брату в Москву во время каникул. В Харьков я ездить не любил и не люблю до сих пор, поэтому, не смотря на близость этого большого города к нам, сам я бывал там редко. Причины этой нелюбви мне не ясны, но может быть дело в том, что трудно высидеть в электричке на жестком сиденье два часа или неприятные полузабытые детские впечатления о поездках в Харьков с родителями за покупками. Один раз они взяли меня с собой и в Москву. Отчетливо помню усталость от таскания по гумам и цумам. Помню, как отец нес на плече ковровую дорожку, которую и сейчас можно увидеть у нас на балконе. Дорожка хорошая, столько лет прошло, почти сорок, а сносу ей нет.
Билеты мне и моему брату, осевшему в Москве и бывавшему у нас наездами, как и многим родственникам и знакомым доставал отец, потому что купить их было трудно, а на ближайшие дни и невозможно. Одной из причин таких проблем в те времена была удивительная по временам нынешним дешевизна билетов. Плацкартное место в Москву стоило десять рублей плюс рубль на постель, купейное – двенадцать или четырнадцать. При зарплате отца в 200 рублей, а матери 120 рублей. Поэтому вся провинция ездила в Москву за тряпками, вещами и продуктами, которые из этой провинции увозились в столицу. Помните знаменитое «колбасные» электрички.
Отец с мамой, отправляя в поезда, всегда заранее выходили из дома, чтобы не опоздать на поезд. Их девизом было: «Лучше на перроне подождать, чем опаздывать и нервничать». А мой брат Юра, манкировал этим правилом (отчасти, и я). Когда он приезжал на пару дней из Москвы, чтобы навестить родителей, то в день отъезда он вел себя так, будто никуда ехать не собирался. В  конце дня он, обычно, отправлялся куда-нибудь гулять, к друзьям или подругам, уж я не знаю, и приходил, когда до отправления поезда оставался час – полтора. Отец к этому времени уже горел вполнакала, ведь предстояло: 1) поужинать на прощание; 2) собрать вещи; 3) нам с братом сыграть партию – другую в шахматы. Третий пункт плана был также традиционен как первый и необходим нам с братом – как второй. Играли мы с ним примерно одинаково плохо, но равенство сил придавало накал нашим встречам за доской. Садились мы играть после ужина и сборов и играли до того времени, пока отец не накалялся окончательно. Его нервы не выдерживали такой нагрузки, и он начинал злиться и ругать нас.  С нашей стороны это не было издевательством над родителями, а скорее форма сопротивления диктату старшего поколения, неосознаваемая борьба за независимость. Минут за десять до отправления поезда (а мы жили в пяти минутах ходьбы тихим шагом от вокзала) мы вскакивали, хватали вещи и неслись к поезду. Примерно, то же самое происходило и в Москве, когда в гости к брату приезжал я, с той лишь разницей, что там не было родителей. В отличие от родительского дома, Юрина квартира в Москве находились далеко от Курского вокзала. Чтобы успеть, выйдя за полчаса до отправления, впрыгнуть в любой вагон (потому, что до своего уже не добраться), приходилось либо брать такси, либо брату садиться за руль своей машины, либо нестись по эскалатору метро вверх примерно с такой же скоростью, как и вниз.
 Особенно запомнился эпизод с мамой, которая приехала в Москву, чтобы несколько недель повозиться с внучками-двойняшками и тем самым разгрузить вконец замученную домашними делами невестку. Дело было зимой. Буквально на второй день по приезду маме, идя в магазин, поскользнулась, упала и сломала руку. Я был срочно вызван в Москву, чтобы помочь ей добраться домой. Следуя традиции, мы сидели у брата до последнего. В то время он жил в таком районе, откуда добраться до вокзала быстрее на метро, чем на машине (сейчас, по-моему, это верно для любого района Москвы). Стартовали мы обреченно, но шустро. Такую скорость передвижения по эскалатору двух мужчин с баулами (вещей у мамы оказалось немало) и женщины в возрасте с рукой в гипсе на перевязи, в метро увидишь нечасто. И мы успели. Даже было полминуты в запасе на прощальные поцелуи и рукопожатия.
…
Поступив в аспирантуру, я раза четыре в год стал мотаться из Питера и обратно, не забывая и Москву. Этот период жизни в поездах запомнился мне феноменальной общительностью, которой я не обладал ни до него, ни после. Не знаю, что со мной случилось, но, будучи по своей природе с детства человеком малообщительным, а скорее трудно общительным, с 1983 по 1987 год я буквально расцвел. То ли учеба в аспирантуре и общение с новыми друзьями так меня раскрепостило, то ли еще что-то иное, науке доселе неизвестное, но факт остается фактом: из поездки в поездку я был душой компании. Скажу даже больше, чтобы быть душой компании я специально готовился, брал в дорогу кроссворды, сборники интеллектуальных головоломок, карты. Мне почти всегда удавалось вовлечь своих соседей по плацкартному купе в общее развлечение, словно удачливому коммивояжеру, который всучит свой товар первому встречному. Теперь мне думается, что моя заслуга не столь велика в этом процессе дорожного развлечения, в те времена люди были иными. Многие из них живут до сих пор и по-прежнему ездят в поездах и встречаются мне даже в купейных вагонах, но что-то с ними произошло за эти годы, что изменило их психологию, поведение, отношение к другим людям и к миру вообще (изменился их, как это модно сейчас говорить, менталитет). Скрытность, замкнутость, угрюмость стали превалировать над открытостью и доброжелательностью. Люди стали прагматизмы и жестче, но ЖД в этом не виновата или почти не виновата, если принять во внимание точку зрения, что все связано со всем.
А были еще задушевные беседы за полночь. Одна дама нашла во мне благодарного слушателя и в течение нескольких часов поверяла свои семейные тайны. Мы легли спать, когда на нас стали шикать соседи. В другой раз, я ехал в купе со студенткой, которую провожал на вокзале муж. Вечером беседа не клеилась, она держалась настороженно, готовилась, наверное, дать отпор на возможные поползновения с моей стороны. Но таковых не последовало, и на следующий день мы с ней не могли наговориться, пока она не сошла в Курске. Мне было жаль терять такую попутчицу.
Одной из примет железной дороги 80-х годов были свободные места в поездах и это несмотря на относительно очень дешевые билеты. Мне не доводилось ездить в купе одному, но вдвоем довольно часто и не только в СВ, а втроем – очень часто. Когда я вспоминаю одну из поездок из Ленинграда (когда Петербург был Ленинградом, хотелось его называть Питером, а сейчас – наоборот) в Белгород, на побывку, у  меня до сих пор учащается дыхание, нарушается ритм сердечной деятельности и повышается давление. Я ехал в купе один, а через полчаса ко мне проводница подселила молодую и симпатичную женщину, без билета. Не теряя времени даром, я с ней познакомился, у нас завязалась беседа, а потом, после чаепития, мы допоздна мило играли в карты. Спали мы врозь, каждый на своей полке. Я не мог долго заснуть, борясь с искушением. Мы ехали вдвоем около двадцати часов, но я был безупречен, о чем жалею по сию пору. Наутро, как мне показалось, она смотрела на меня взглядом разочарованным и немного презрительным, а, может быть, я сам так смотрел на себя, а она была приятно удивлена моей стоек. Не знаю, женщина кладезь тайн и загадок. Вспоминает ли она ту поездку и жалеет ли так же, как и я? Короче, я оказался слюнтяем, рохлей, мямлей, кюхлей и т.д. Настоящий мужчина не упустил бы свой шанс и в гораздо менее комфортной ситуации, чему я не раз был свидетелем в своих многочисленных путешествиях по железной магистрали.
Ехал я как-то из Москвы на проходящем через Белгород на Украину поезде. Со мной в купе было двое мужчин немного моложе меня и молоденькая симпатичная девушка, Один из моих попутчиков, ехавший в Харьков на свадьбу к другу, оказался гением общения (как я когда-то) и быстро нас всех втянул общий разговор. Чтобы закрепить знакомство мои попутчики отправились на поиски вагона-ресторана, а меня оставили развлекать даму светской беседой. Я заметил, что второй парень, ехавший, как и я, до Белгорода, положил на девушку глаз и неохотно оставлял ее наедине со мной. Он был высок и строен, имел вид человека, не знающего поражений у женщин. Мне было приятно сознавать, что и меня он причислил к разряду тех мужчин, которые не пропустят мимо себя юбки со смазливым личиком.  Насколько велик его страх, что успею «закадрить» нашу попутчицу был так велик, что Игорь так я его назвал, появился через пять минут, оставив нашего третьего соседа, назовем его Сергей, одного разыскивать вагон-ресторан и закупать напитки. При взгляде на наши невинные лица тревога во взгляде Игоря мгновенно сменилась радостью и облегчением. Теперь он понял, что я из другого теста и ему не соперник. Короче, когда Серега принес спиртное, у Игоря с Верой все было на мази. Мы выпили. Я старался не гнаться за остальными, и они проявили деликатность, и особо не настаивали.
Через час-полтора Игорь с Верой ушли в купе проводника, а через полчаса наши раскрасневшиеся друзья вернулись, и оставшееся до сна время ворковали как пара голубков. Я не испытывал зависти, а лишь некоторую неловкость. По поведению Сергея вообще было непонятно, как он к этому относится, мне показалось, что нормально. Вера тоже как будто сначала была смущена, но это быстро прошло. Нет, все-таки я погрешил против истины, сказав, что не испытывал зависти к мастерству Игоря: за час охмурить абсолютно незнакомую девушку, так что она охотно отдалась и не где-нибудь в комфортабельных условиях, а в поезде, в купе проводника, почти у всех на виду – это высокий класс. На перроне в Белгороде мы прощались: Сергей и Вера ехали дальше, а мы с Игорем выходили. Мне показалось, что всем было немножко неловко и уж точно, грустно. А может это любовь с первого взгляда?
 Однако мне все же удалось насладиться любовью в поезде, и эти ощущения незабываемы. Мое перо не справится  с описанием этого случая. Я непременно расскажу эту захватывающую историю своему приятелю Ф. Лобкову и он сварганит на этом материале очередной эротический рассказ. Не могу удержаться и скажу, что испытываемое наслаждение сравнимо лишь с занятием любовью в лодке, покачивающейся на волнах, только железная дорога в спальных вагонах (СВ) представляет более комфортные условия.


…
После аспирантуры я почти лет двадцать не ездил в СВ, но недавно сподобился, не по своей, правда, воле. Меня послали в командировку в Москву встречать иностранных студентов в Шереметьево. В кассе билетов не было, но по каким-то личным каналам декан достал мне билет в СВ на проходящий поезд Запорожье – Москва. Я зашел в пустое купе и начал предвкушать встречу с прекрасной незнакомкой, но, через несколько минут, вместо прекрасной дамы в купе ввалился уголовного вида, коротко стриженный, но прилично одетый громила, превышавший меня по массе раза в два. Голос и запас слов соседа вполне коррелятивный с первым впечатлением. Со  мной была достаточно крупная сумма денег (для меня крупная) и я стал внутренне готовиться, дорого отдать свою жизнь в эту последнюю ночь. Однако проницательные читатели уже поняли, что мне повезло, и я остался жив и даже не лишился своих кровных денег. Против моих ожиданий, громила оказался миролюбивым любителем кроссвордов, по своей эрудиции не слишком готовым к этому виду деятельности. Из десяти слов кроссворда девять его ставили в тупик и, возможно, это спасло и меня и мой кошелек. Мои познания в разных сферах произвели на него столь хорошее впечатление, что он не только не стал отнимать у меня мои деньги, а поделился своим бельем.  Дело в том, что этот запорожский СВ был начисто лишен белья, по крайней мере, в нашем купе его не было, а проводница на вопрос моего соседа, сказала, что чистое белье закончилось. Как оно могло закончиться, когда из Запорожья этот фирменный поезд выехал утром, а до Белгорода добрался вечером того же дня? Видимо, его не было изначально. Но громила – кроссвордист пошел следом за проводницей, пообещав мне вернуться с бельем. Вас не удивит, если я скажу, что он действительно вернулся с относительно чистым комплектом белья, купленным, не помню за какие деньги, но этот комплект был единственным. Видимо, проводница для таких вот случаев возила с собой свое домашнее постельное белье: всегда есть опасность нарваться вот на такого чистоплюя, как мой сосед, которому вынь да положи чистое белье. Я, как истинный интеллигент, смирился с его отсутствием с первых же минут, но самое удивительное произошло потом: мой сосед честно разделил его пополам со мной простыня и полотенце!
…
В последние годы я стал завсегдатаем поездов, курсирующих между Белгородом и Москвой. В середине 90-х гг. с билетами было сложнее, чем сейчас. Это связано, очевидно, с относительной дешевизной билетов, что позволяло большему количеству людей передвигаться по необъятным просторам нашей Родины. Мой товарищ, доцент университета, последний раз побывал в Москве 7 лет назад, разве такое можно было представить в «старое доброе советское время». Потом поток людей понемногу обмелел, но число пассажиров в купе, в которых я ездил, практически никогда не было меньше четырех. Повышение цен временно снижает наплыв желающих прокатиться по ЖД и попить жидкого чайку из стаканов в подстаканниках, но через месяц – другой положение стабилизируется.
 Однажды, в середине 90-х гг., мне с вышеупомянутым доцентом и литератором Н. Гашкиным, довелось добираться в Москву на «кавказском» поезде. Для знающего человека этим сказано все, а для непосвященных расскажу немного подробнее. Кстати, мой друг перестал ездить в Москву именно после этой поездки, а я, который по роду свой деятельности не мог отказаться от железнодорожных путешествий, дал зарок не ездить на «кавказских» поездах и свято его придерживаюсь. Так как в кассах билетов не было, мы пошли на ночной перрон, слабо освещенный фонарями, чтобы попросить проводника посадить нас в этот южный поезд. Пьяный проводник «кавказской национальности» не стал ломаться и за полуторную стоимость билетов, пустил нас в вагон. До прибытия в Москву, проводника мы не видели. Мест, кстати, было навалом. Нам попался поезд (скорее не поезд нам попался, а мы ему), будто сошедший со страниц книг о гражданской войне. Многие окна в нем были выбиты недавней бомбежкой, а в них вставлена фанера или заткнуты подушки. Некоторые окна оставлены не заделанными, чтобы удовлетворить самые изысканные вкусы любителей свежего воздуха. Вагон был плацкартный, так что не было большой разницы температур между купе с закрытыми окнами и незакрытыми. Отопления не функционировало, как я понял, оно не было предусмотрено из-за южного происхождения поезда: во-первых, там и так тепло, а, во-вторых, у жителей юга кровь горячая, согреет без отопления. Белье и одеяла отсутствовали совершенно, только матрацы были в достаточном количестве. За окнами стояла поздно осенняя ночь. В соседних купе, чтобы согреться, люди пили, пели, громко ругались. Мимо нас, робких и тихих, всю ночь шмыгали взад-вперед какие-то подозрительные личности. Вагон практически не спал (из-за боязни замерзнуть во сне), как, возможно, и весь этот фантасмагорический поезд. Устав сидеть, мы легли на голые матрацы, укрывшись верхней одеждой: Коля своим знаменитым впоследствии плащом, а я кургузой курточкой, которой можно было прикрыть либо ноги, либо туловище. Вскоре нам пришла в голову спасительная мысль поменяться местами с матрацами, что мы и сделали. Это, возможно, спасло нас если не от смерти, то от обморожений и тяжелых простудных заболеваний. Легких не было тоже, причину этого я вижу в огромных возможностях человеческого организма, который в трудные часы жизни мобилизует свои внутренние резервы; сейчас легчайший сквознячок вызывает у Николая тяжелую головную боль, воспаление горла и прочее, а после той ночи он даже не чихнул. Когда глубокой ночи шум в вагоне нет, не прекратился, а несколько поутих и нам, наконец, удалось смежить свои усталые вежды.  Но сон был чуток и краток. Нас разбудил шум за перегородкой. Оказалось, что в соседнем отсеке, прямо со спящего мужика слямзили новую куртку. Он до того разогрел свой организм возлияниями, что проснулся от холода не сразу.
Вторую воловину ночи мы с Колей бдели, занимаясь передвижением матраца с нагретых участков тела на остывшие тела.
…
Как-то раз получилось, что мне пришлось сопровождать книги из Москвы в почтово-багажном вагоне. Разместился я неплохо, на полке, но по дороге, приютившие меня почтари, насажали, по доброте душевной и для заработка, еще целую кучу пассажиров, разместив их на пачках с моими книгами. Поездка получилась удачно: я недосчитался всего нескольких книг, прихваченных любителями чтения при выходе. Надеюсь, книги им понравились.
Из других запомнившихся мест для спанья, на которых мне удалось в своей жизни прикорнуть стоит упомянуть третья, багажную полку и купе проводников, где мне удалось полежать и на полке и на полу, правда, на матраце. Все это было, конечно, в период дефицита билетов.
Такие трудности изменили мое отношение к общению в поездах. Теперь я стал малообщительным, и могу проехать, всю дорогу молча, ограничившись приветствием при входе и прощанием при выходе. По моим наблюдениям и другие пассажиры в значительной степени потеряли интерес к общению. Но во всяком правиле бывают исключения. Есть такая категория попутчиков, с которыми дешевле пообщаться, чем избегнуть общения. К этой категории относятся челноки-харьковчане, возвратиться из Москвы с удачными покупками. С этой компанией, состоящей из двух женщин (девушками их назвать язык не поворачивается) и одного мужика связан один порнографический эпизод. По разговорам, которые они вели между собой, я понял, что знакомы они давно и не раз вот так же ездили за тряпками в Москву, но в родственных отношениях не состояли. Я был четвертым лишним, но деваться мне было некуда. Возможно, я, если бы постарался, мог стать и не лишним, но мне не хотелось. Удивительно, но факт, что с собой у них была горилка (они едут из Москвы!), видимо, купили у проводника, поезд украинский. Не советую людям непривычным пить эту горилку. Наутро вам будет плохо, очень плохо, до  блевоты. Я знаю, о чем говорю. Я и до этого случая старался в поезде не пить ничего крепче пива, но после – завязал окончательно. У кого-то из харьковчан был день рождения и как я не отнекивался, выпить мне пришлось. Через час шумного застолья, когда я уже лежал на верхней полке и пробовал читать, мужик с именинницей завесили одеялом нижнюю полку и занялись любовью.  Плохому освещению мешала мне сосредоточиться на книге. Стакану горилки  добавилась шумная возня подо мной. Наутро у меня жутко болела голова, тошнило, и я дал еще один зарок – не пить горилку никогда. Слово держу. Пока.
  Другой запомнившийся случай связан с попыткой покушением на мою жизнь. Оно, как вы видите, не удалось. Дело было на пути в Москву, когда мы пересекали дружественную нам, Курскую область. Я засиделся в купе у друзей и не обратил внимания на какой-то шум в вагоне в районе моего купе. Вернувшись восвояси, я обнаружил, что окну разбито вдребезги, а на моей верхней полке среди осколков битого стекла лежит увесистый булыжник, в том месте, где обычно лежит моя голова. Спасибо, что в этом вагоне оказались мои друзья, пригласившие к себе в купе и тем самым, спасшие мне жизнь. С помощью проводницы мы убрали стекла и кое-как заделали окно одеялами и подушками, а мои знакомые поделились свитером, без которого мне пришлось бы здорово померзнуть. Свежий воздух в ту ночь у нас был в изобилии. Вот тебе и соседи-куряне. А тот камень сейчас лежит на книжной полке у меня за спиной и ласково оттуда посматривает.

…
Я рассказал лишь несколько наиболее ярких эпизодов из своей поездной жизни. К счастью «интересные» поездки случаются все реже, а раньше они бывали через одну. Почему? То ли железная дорога становится все цивилизованней и, поэтому скучнее, то ли сам я растерял былой интерес к жизни, и приключения, щедро расточаемые нам в молодости, с приходом зрелости избегают нас.