Я ждал тебя... Глава 27

Отец Василий как в воду глядел, когда настаивал на том, что Антону для работы понадобится не меньше недели. Вот уже и один день долой, - а Антон даже не присел, не говоря уже о том, чтобы посвятить хоть немного времени поручению батюшки. К закату Антон кое-как справился со всеми запланированными и незапланированными делами, опустил в карман огрызок карандаша и замызганную бумажку, единственную, которую смог у себя найти, - и отправился на лавочку, посидеть в лучах заходящего солнца, которые уже не жарили, а приятно ласкали кожу. Может быть, удастся что-нибудь изобразить...

Странно, обычно Антон легко находил образы для своих изделий и резал быстро, потому что чётко представлял себе все линии и грани. А вот с Распятием так не получалось, хотя можно ли было придумать более простую форму, чем крест? Она настолько проста, первобытна, примитивна! Но, кажется, крестная смерть Христа невероятно осложнило эту форму, заставило человеческое сознание трепетать перед ней. И Антон тоже почувствовал в душе какое-то непонятное волнение, которое сковывало воображение, - в голове у него была только черная пустота.

Это было мучительно для Антона, и в один из моментов он даже возмутился внутренне, что у него ничего не выходит. Как это так! Обычно он не испытывал подобных творческих мук; шахматные фигуры, выходившие из-под его резца, получались грациозные, ровные, все как на подбор, - ими наперебой восхищались перекупщики с рынка. Да даже какие-нибудь безделицы, которые Антон вырезал, чтобы развлечься, ему неизменно удавались. Честно признаться, Антон полагал, что с Распятием будет так же легко. Но всё, что он смог создать, сводилось к двумя пересекающимся на бумаге черточкам, - это был всего лишь знак, как круг, треугольник или звездочка, - те знаки, в которые природа, возможно, и заключила какой-то смысл, какую-то свою очередную тайну, - но в которых не было человечности и любви. Природа - это вечная чудачка, любящая загадывать загадки и дразнить человеческий ум, но за этим внешним весельем скрывается лишь вечное равнодушие и равнодушная вечность. Человек один способен вдохнуть любовь во всё, что его окружает.

Так и Христос даже в этот примитивный знак, который вместе с гвоздями стал орудием его казни, смог вдохнуть любовь, которую умом не понять, не проанализировать, - которую можно только душой уловить и сердцем почувствовать. Около часа провел Антон в бесплодных попытках что-либо создать, - вот уже и солнце провалилось за горизонт, словно кто-то всосал его туда большими черными губами. Антон спрятал клочок бумаги и карандашик обратно в карман и хотел было уже уходить, но кто-то добрый вдруг включил свет в одном из окон, бросив на Антона маленький островок света. И так уютно было сидеть в свете оконца, представляя, будто оно - вход в какой-то добрый, волшебный, залитый вечным солнцем мир, - что Антон решил еще какое-то время побыть здесь.

Увидеться с Таисией сегодня уже не представлялось возможным, - была суббота, и она по обыкновению ушла рано, чтобы попасть на предвоскресную службу. Завтра она тоже придет позже обычного... Хоть это и было очень трудно, Антон учился ждать ее, отпускать, когда нужно. Он рассчитывал на то, что его многолетняя привычка жить в одиночестве и ни к кому не привязываться сослужит ему хорошую службу, но не тут-то было! Антон не мог запретить себе скучать по Таисии; его мысли то и дело сбивались на нее, он представлял себе, чем она занята, как улыбается, как ласково смотрит... Она была бы довольна, если бы ему удалось создать Распятие, которое украсило бы вход в купель.

Антон в очередной раз попытался сосредоточиться на своем эскизе, хотя бы мысленно нарисовать его. Усложнялось всё тем, что у Антона абсолютно не было никаких знаний и правильных представлений по этой теме. Несомненно, в этом, как и в любом другом искусстве, были свои правила, каноны, - а Антон о них ничего не знал. На уровне подсознания он понимал, что, чтобы стать хорошим архитектором или художником, не достаточно иметь богатое воображение, - нужно овладеть еще многими науками, чтобы твое творение получило путевку в жизнь. Одной идеи маловато. Точно так же и здесь: недостаточно мастерски вырезать фигурки зверьков, чтобы тебя допустили творить для храма. Здесь тоже существовала некая традиция, которой следовало овладеть, - а еще больше, проникнуться, пропустить через себя.

Нужны были книги, журналы, картинки, - всё-всё, что могло бы детально познакомить Антона с миром церковного зодчества. И он готов был учиться, да вот только учиться было не у кого, а действовать вслепую в таком деле Антон не решался. Страшнее всего было думать, что пройдет неделя, а он так и не сможет ничего создать, не оправдает надежд батюшки.

Антон загрустил. Из этого состояния его неожиданно вывел негромкий звук шагов, замеревший на крыльце. Антон сидел спиной к подсвеченному окну - и быстро обернулся, чтобы понять, кто к нему пожаловал. Это не были шаги Таисии - ее поступь Антон знал наизусть. Этот кто-то тоже, казалось, рассматривал Антона.

Судя по малому росту, это был ребенок, - и Антон невольно напрягся, хотя вряд ли кто-либо из детей стал нападать на него в одиночку. Долго гадать Антону не пришлось: непрошенный гость, видимо, тоже поняв, кто перед ним, направился прямо к лавке, и Антон быстро признал в нем Виталика.

- Ты что здесь делаешь один? А ну иди к остальным! - строго произнес Антон.

Но Виталик и не подумал слушаться; он подошел к лавке и взгромоздился на нее рядом с Антоном. Пожалуй, это был первый раз, когда кто-то из детей по доброй воле настолько приблизился к Антону. Антон был поражен, не зная, что ему говорить и как вести себя. Только чудом слова складывались в его голове в более-менее разумные фразы. Виталик вел себя более уверенно, но без привычного высокомерия и наглости. Теперь они оба были повернуты к свету, и Антон мог рассмотреть своего незваного гостя.

Во всех чертах лица мальчишки было разлито какое-то ликование. Он сказал тихо, по-свойски, словно бы Антон был ему приятелем, и как будто прося не выгонять его отсюда:

- Мне душно там. Я немного здесь посижу, на воздухе.

Казалось, что на сей раз он не собирался подличать, - ему было не до этого, он весь был поглощен какой-то единственной своей мыслью. Его глаза, большие, как у почти всех детей, мерцали в полутьме лихорадочным блеском, - можно было бы подумать, что он болен. Неожиданная встреча с Антоном обрадовала Виталика, - но лишь потому, что ему необходимо было кому-то выговориться. Виталик не меньше обрадовался бы деревянной чурке, готовой его слушать.

Антон впервые в жизни видел настолько счастливого сироту, и ему даже стало интересно, с чего бы это.

- Меня забирают отсюда! - не заставил себя долго ждать ответ. - У меня будет мама!
 
На последнем слоге Виталик задохнулся от счастья, поэтому его "мама" получилось каким-то торжественно-надрывным. Несмотря на то, что между ними всегда царил разлад, эта неожиданная новость обрадовала Антона так, как будто мама пришла за ним самим.

- Ты ее уже видел? - спросил Антон вполголоса, словно боясь спугнуть волшебство момента.

- Да. Она красивая и очень добрая! Она самая лучшая на свете! Да ты тоже ее видел, - это Тасенька.

Виталик говорил еще что-то: про то, что ждать осталось недолго, - и они с мамочкой уйдут отсюда, что у него начнется новая, интересная жизнь, что у него, наконец, будет семья... Как бы он хотел, чтобы органы опеки и суд, - эти слова были известны шестилетним сиротам не сколько не хуже сказочных сюжетов и персонажей, - сработали побыстрее... Антон ничего толком не слушал из этой исповеди, которая раздирала ему душу. Значит, решилось?! То, ради чего она пришла сюда... А теперь уйдет, - и он больше не сможет с ней видеться... Значит, она сделала свой выбор? И он этим выбором так и не стал...

Антон сорвался с места и побежал, не разбирая дороги, по утонувшей во мраке местности, оставив Виталика одного далеко за спиной. Слезы убегали за уши, срываемые с век противлением ветра. В грудь, как язык колокола, ударяли рыдания. Причём, случилась какая-то катастрофа, что-то поистине ужасное, потому что этот внутренний набат бил, как рехнувшийся... Он потеряет ее?! Он уже потерял ее? Не в силах предпринять что-либо, даже не ожидая ничего плохого, Антон получил удар в спину.

Воды Оки приняли его тело, как любящая жена, обволокли его мягким, влажным теплом. Антон рухнул в воду и начал бить по ней руками со всем ожесточением, на какое только был способен. Последнее из ощущений, которое врезалось ему в память, была боль в кровоточащей ступне, - должно быть, на берегу, прежде, чем броситься в воду, он наступил на что-то острое, может быть, на кусок стекляшки...


Продолжить чтение http://www.proza.ru/2015/12/14/578