Дым и прах

Мне не стоило туда приходить. Не стоило, и понимание этого было со мной даже в тот день, семь лет назад – понимание смутное, интуитивное, но оттого наиболее верное. Почему я не обратила внимания на это предчувствие? Не оттого ли, что в вопросах, касающихся собственной жизни, мы всегда готовы поверить кому угодно – подруге, гороскопам, картам, чёрту – только не себе?
Да нет же. Просто мне было тринадцать, мои волосы после многочисленных перекрашиваний во все цвета радуги на ощупь напоминали мочалку, и краска с них, видимо, просочилась в мой бесполезный желеобразный мозг. Когда тебе тринадцать, и твоя подруга, у которой все возможные и невозможные участки тела увешаны пирсой, зовёт тебя на вписку, итог немного предсказуем. Скажите, мудрые присяжные, неужели вы на моём месте отказались бы, сославшись на завтрашнюю контрольную по алгебре?
В квартире было душно. Дым, густой и сладкий, заполнял всё пространство, делая силуэты сидящих на полу, подоконнике и диване почти неразличимыми. Когда мы вошли, я закашлялась и предложила проветрить квартиру. Ответом мне был только смех, хриплый и обидный, так что я твёрдо решила исправить первое неудачное впечатление о себе.
Стоит ли говорить, что когда мне протянули дымящуюся штуковину странной формы, похожую на шедевр страдающего икотой стеклодува, то я приникла к ней губами, не задумавшись ни на секунду?
Я закашлялась и у меня тут же закружилась голова. Это нормально, сказал парень со светлыми дредами и смеющимися глазами, и я поверила ему.
На-ка, выпей водички, сейчас будет страшно сушить, сказал он. Я послушно глотала воду, налитую в грязный стакан, от которого несло портвейном.
Мне стало… хорошо. Всё вдруг обрело краски, такие яркие и неразбавленные, словно в детском рисунке, и кусочек звёздного неба, проглядывавший через балконное стекло, показался мне вдруг лучшим, что я когда-либо видела в жизни. Я решила использовать этот свой новый способ смотреть на вещи, и уперлась взглядом в ковёр, старый ковер с узорами, подпаленный в нескольких местах, покрытый пятнами. Мир вдруг сузился и одновременно углубился, если вы только способны представить себе такое сочетание. А если нет – представьте себе Алису в Стране Чудес, заглядывающую в маленькую дверцу и видящую за ней волшебный сад.
Наверное, я бы могла сидеть там весь вечер, любуясь ковром, очерчивая узоры пальцем и наблюдая, как они от этого вспыхивают, а после постепенно угасают, распадаясь россыпью звёзд. Или это звёзды в окошке закручивались узорами с ковра? Какая разница?
Мне было хорошо, уютно и как-то внутренне тихо. Я послушно принимала то, что мне подносили – стакан с чем-то, что-то сладкое, еще один стакан, потом еще… Ничто не имело значения. Мне было хорошо.
А потом меня стошнило.
Не могу сказать, что мне тут же стало стыдно за испорченный ковёр – в принципе, хуже уже быть не могло. Не могу сказать, что испугалась. Испугались все остальные – я вдруг подняла голову и обнаружила, что сижу на полу, а вокруг меня столпилась куча народу.
- Малолетка, - хмыкнул кто-то.
Я ужасно обиделась и уже хотела возразить, но новый рвотный позыв прервал мою так и не начавшуюся тираду.
- Разойдитесь, - я услышала знакомый голос и блаженно заулыбалась. Как я, должно быть, глупо выглядела в этот момент!
Но всё это были мелочи. Мой дредастый ангел, он пришел меня забрать! Как хорошо.
У него были сильные руки, и когда он нёс меня в комнату, я впервые подумала об этом с нежностью.
У него были сильные руки, так что он смог уложить меня на диван, хотя я и говорила, что вполне справлюсь сама.
У него были сильные руки, так что когда он сжал мои запястья, я услышала хруст.
Всё было таким туманным и медленным. Я слышала, как он говорит мне что-то словно сквозь толщу воды. Там было «заткнись», «тише» и «шлюха».
Когда я была маленькой, мне часто снились кошмары, и, просыпаясь, я не вскакивала тут же, как это обычно показывают в фильмах, а лежала еще какое-то время, не смея шевельнуться или пискнуть, парализованная ужасом.
Когда он оказался на мне – огромный, сильный, тяжелый, пахнущий травой и потом – я не смогла закричать или дёрнуться.
А когда парализующий страх на мгновение отступил, я уже не смогла сделать вдох, чтобы закричать – горло моё оказалось сжатым его рукой.
Много ударов и несколько коротких, болезненных, резких фрикций. Я закрыла глаза, чтобы не видеть его лица. Глотку жгло от удушья, и тело, онемевшее от боли, тяжести и страха, отказывалось мне повиноваться.
Когда это закончилось и он ушел, бросив меня на залитом кровью и спермой диване, я тут же захотела встать и убежать, но не смогла. Ноги не слушались меня, и во всём теле не было места, которое бы не болело.
Почему я не закричала? Почему не смогла зареветь, заорать, начать тарабанить в стену, наконец?
«Моё тело предало меня».
«Никто не поймёт, если я расскажу».
«Я должна была защищаться».
«Мама думала, я у Джесс, мы празднуем её день рождения… Едим торт и играем с собакой».
Мама ничего не узнала. Никто ничего не узнал.
А потом оказалось, что у меня СПИД.
Таблетки, больницы, инъекции, какие-то совсем уж отчаянные попытки моей мамы обращаться к народным целителям и молитвы, чертовски много молитв. Мои сине-зелёные мочалочные волосы от недостатка витаминов начали выпадать, пришлось их остричь, но мне совсем не было жалко.
И вот я лежу на белой-белой кровати, словно созданной, чтобы такие, как я, быстрее привыкали к савану, и лицо моё закрыто простыней.
Но погодите снимать шляпы и опускать головы, дорогие мои присяжные. Ведь у любого осужденного есть право на чертово последнее желание, верно?
…В квартире душно. Дым, густой и сладкий, заполняет всё пространство, делая силуэты сидящих на полу, столах и диване почти неразличимыми.
Я прошу всех столпившихся разойтись и вижу сидящую на полу малолетку с неопрятными яркими волосами. Она улыбается, глядя на меня. Идиотка.
Нести её просто, она легче перышка, и её тоненькие руки-веточки обвивают мою шею.
Я укладываю дурочку на диван. Тише, говорю я ей.
Заткнись, говорю я ей.
Она смотрит на меня и словно не видит. Словно не понимает, что с ней происходит.
Со мной.
Такие хрупкие запястья.
Такая тонкая шея, глупое испуганное лицо и рот, хватающий воздух.
Когда это заканчивается и я собираюсь уходить, то вдруг не нахожу в себе сил оглянуться.
За дверью меня ждет ослепительно-белый свет. Поэтому я оставляю её в темноте.
Ей не стоило сюда приходить.