Мешок муки 5

Были времена, когда, как сельсовет - так колхоз, как деревня - так бригада. Были времена, да в прошлое канули. В ту пору за околицу вышел - и уж на колхозном поле трудишься или в лесу жилы рвёшь. А как не рвать, когда пила одна на бригаду была, и та «Дружба-два». Один с одной стороны, другой - с другой. И каждый на себя тянет, но дружно. По очереди. А то ведь ничего не получится. Да уж, пила лучковая - не одеяло: чем больше на себя тянешь, тем сильнее пуп трещит, а толку на самую малость прибавляется. Тут сноровка особая нужна…

А затем деревни повымерли. Нет, не на смерть – народ разъехался-разбежался по большим сёлам. И стали оттуда на поля людей возить. На грузовиках да автобусах. Словно в городе каком. И до леса тоже далеко стало, а потому сначала бригада за десяток вёрст по ухабам едет, а уж потом лесовозы за ней потянутся. Лесники-то на «уазике» ещё затемно проскрипят быстренько, лёд на лужах даже не ломая, так что их никто из деревенских и не услышит, а потом уж когда лесовозы идут, с рёвом землю со снегом или грязью мешая, то полдеревни в курсе. С урчанием идут, надрывно. Так что если вокруг деревни с утра урчало, то можно будет на попутном лесовозе и до села добраться. Туда на гружёном. Тут самое главное встать после горки, что сразу за деревней, а то не остановятся: «не втянуть, - говорят, - бабушка, с места-то. С разгону надо». Обратно уже на порожнем, что только ещё в лес едет. Так что на пути в село надо успеть на первый гружёный, чтобы обратно на последнем пустом приехать. А не пешком топать. Но ребята на лесовозах работают добрые – завсегда старух посадят, подвезут, коли по пути ехать и не на горке стоять.
Да где они, ребята-то сегодня? Нету. Эх, Марья!

Идёт Марья пёхом километр, идёт второй, потом третий. Идёт, на жизнь не жалуется. Только район деревенскими словами ругает. И начальника его главного. А как же не крыть, если по осени в один день снежку слегка сыпнуло, в другой ещё лопатку подбросило и на третий ковшик подмело… Вроде бы каждый день и чистить нечего, а  к зиме, глядишь, и навалило уже изрядно. Бросятся чистить, да куда уж там! Лесовозы, зимы заждавшиеся, чтобы в делянки въехать, к тому времени так снег прикатали, что теперь его уже ничем не сколупнёшь. Зимой-то это и ладно, даже  хорошо – ям нет, а вот сейчас, весной, когда всё и вдруг начинает таять… В общем, у нас так и говорят: дорога рухнула.

Вот так вот от осеннего разгильдяйства и получаются у деревенских весенние заминки. На неделю. Но это, если весна выдастся дружная. А коли начнёт тянуть в марте кота за хвост, то и две недели только лесовозы на своих больших колёсах по дорогам нашим пробиваются. А уж по их-то колеям и вовсе не проехать на маленькой машинке. Только старики пешком пройти могут. Молодёжь уже к таким подвигам не приучена. Не те. Те, кому сейчас за сорок перевалило последними в школу за пять вёрст бегали. И весной тоже. А те, что потом настроганы, уже неженки. Сельские ещё, но уже не деревенские.

Так и идёт Марья, осинками да берёзками любуется. Ну и что, что край у нас северный? Да тайга, хоть и южная. А откуда елям да соснам взяться, особенно вдоль дорог, если кругом одни делянки? И чем ближе возить, тем делянки эти и больше и чаще. Вот и тянется вокруг еловых пней листва. Пока-то она тень даст, в которой хвоя будущего леса расти начнёт.
Так что Марья через шаг районное начальство кроет, а через второй - лесное хозяйство. Никогда при её жизни такого не было, чтобы лесу в их лесном-то краю не было. Ведь помнит Марья, хорошо помнит, как в детстве выйдешь за околицу, и если бы не деревенские собаки-пустобрёхи уже и заблудиться можно было. Зимними ночами, бывало, зайцы по деревне накуролесят, а то и лоси на поле выйдут. Даже охотники встанут да любуются, а уж ребятня всю загородь облепит. И каждый пальчиком тычет. А лоси стоят. Любуйтесь, мол, люди…

И теперь есть, конечно, лес-то. Есть. Ездят ещё за ним куда-то лесовозы, возят. Но там, куда Марья ещё босоногой девчонкой  за черникой бегала, осинник вытянулся толщиной в руку, а там, куда дед за груздями первые разы водил, березняк плещется. Есть где-то лес ещё, остался. Да что в нём толку теперь, кроме кубометров…

А вообще-то поёт Марьина душа. Поёт птичкой малой. А то как же? Есть ведь ещё силы, есть. Вон сколько отмахала. Да по такой-то дороге. Рано нас ещё хороните. И деревню вместе с нами. По силам ещё нам самим себя содержать. Тот же Егор её. Ну, слёг, так ведь поднимется. Поднимется, и хоть лучше прежнего уже не будет, но ещё покашляет лет пяток. Мог бы и больше, ежли бы курить бросил. Но разве ж заставишь? Да что Егор?  Егор вчера слёг, завтра встанет. А та же Серапиониха? Ну не может она в село сходить, так другие на что? Неужели не выручат? Пусть бы и не было у Таньки заслуг перед деревней, всё равно бы не бросили, потому как своя есть, деревенская. Почти родная. Да какое уж там «почти».

Шлёпает Марья по самый верх красных сапожек в снежной каше на воде талой заваренной, шлёпает и на мир смотрит. Изменился мир с её детства. Да только они не изменились. Потому как горбатого как известно… Хоть Марья и горбата, но я не только её имею ввиду. И даже не столько. Хватает горбатых и без Марьи. Даже если спина прямая. Такие-то, кто спину не гнёт, чаще горбатыми бывают...
 
Но, скоро сказка сказывается, а Марья ещё скорее топает. Добежала, наконец, Марья до села и сразу - в аптеку.

Продолжение: http://proza.ru/2015/12/13/1815