Королева

Вы были молодая и красивая. Я для себя называл Вас Королевой. Втайне я подкладывал Вам цветы на ваш рояль, когда Вас не было в зале. Часами я мог сидеть за запертой дверью и слушать, как из-под Ваших пальцев раздается музыка. Конечно, когда место под дверью не было занято кем-нибудь другим из молодых людей нашей консерватории.
Их было много. Я замечал их взгляды брошенные Вам вослед, слышал их перешёптывания за Вашей спиной, иногда восхищённые, иногда пошлые, и ненавидел их. Хотя скорее, жутко ревновал.
Я замечал каждого, кто только успевал подумать положить на Вас глаз. И видел завистливые взгляды девушек. Девушек, которых было гораздо больше, чем молодых людей, и которые явно уступали Вам во всём.
В наши трудные послевоенные годы Вы одевались очень элегантно. Вы были для меня эталоном стиля и вкуса. Я знал, что Ваши платья, юбки и украшения достались Вам от Вашей прекрасной бабушки. Хотя было удивительно, каким образом Вы сумели сохранить их во время войны.
Я наблюдал за Вами. Эти наблюдения стали для меня навязчивой идеей. Вскоре я знал, во сколько Вы просыпаетесь, какой рукой по утрам открываете окно, в каком магазине покупаете кашу и то, что Вы замедляете шаг, проходя мимо кинотеатра и видя счастливые пары, спешашие на сеанс. Оттого у меня возникла идея пригласить Вас в кино. Помню, как я дождался выхода хорошего фильма, как выбирал удобные места, как сжимал в руках два билета... Как потом ждал Вас у дверей консерватории и так и не решился подойти к Вам.
Вскоре мои родители переехали в другой город, конечно же забрав и меня. Консерваторию я бросил и больше никогда не задумывался о музыке, как о своей профессии.
Тот день, когда я не пригласил Вас в кино ещё долгое время вспыхивал в моей памяти. И Вы в Вашем самом красивом платье тёплого песочного цвета шагаете в закатных сумерках домой.

Моя внучка оказалась очень музыкальной. Её тонкая душевная организация и доброта побуждала меня называть её Принцессой. Я сам вплетал ей ленты в кудрявые волосы, повязывал банты на поясе платьев и застегивал звенящие туфельки.
К слову сказать, в последние годы я стал жутко сентиментален, и меня то и дело склоняло выражаться более возвышенно. И эта маленькая девочка стала для меня отрадой, лучом Солнца и Света среди моих родных, которые в силу своей душевной темноты, не могли по достоинству оценить её, и к моему огорчению, всячески порицали её. Это, безусловно, печалило её чувственную душу, но из-за того, что она ещё была мала, уважая их возраст, веря в их мудрость, она всё больше погружалась в себя, и её внутренняя уверенность пошатывалась.
Так вот, она оказалась очень музыкальной и попросила меня отвести её на уроки игры на фортепиано.
Как только мы вошли в детскую музыкальную школу, мне в нос ударил запах моей юности.
В красивом зале, но окнах которого висели голубые бархатные шторы, в центре царственно возвышался белый рояль.
Малышка дёрнула мой рукав и побежала к клавишам. Восхищённая, стояла она возле женщины, сидевшей за ним, в песочном платье.
Её осанка, её движения, её грация ничуть не изменились. Движения рук, едва заметные наклоны спины, сила, с которой она ударяет по клавишам.
В этот миг время стало тянуться настолько тягуче и густо, и мне очень не хотелось, чтобы Вы поворачивались лицом. Позже я соединял эти мгновения с рассказами моих старых знакомых о Вашей жизни. Что Вы прожили насыщенную и добродетельную жизнь, что Вы посвятили её детям и музыке. А ещё, что Вы до сих пор сами ходите в магазин, чтобы купить для себя одной кашу.
Ах, сколько всего мог поменять один билет в кино. И сколько беды он, неподаренный мною, принёс нам обоим.
Повернувшись к маленькому ребёнку, Вы просияли радостью. А когда Вы увидели меня, Ваши глаза постепенно начали наполняться слезами.
- Вы ко мне?
- Да, - задорно выкрикнула моя Принцесса и, заняв освободившееся место у рояля, начала играть свои милые детские нотные каракули.