Зимой на даче

Зимой на даче делать нечего. Но я решил все-таки съездить, посмотреть на дом, на сад; проверить: все ли там в порядке. Живем мы в южной части нашего города. И дачу себе подыскали сразу за южной окраиной.

Осенью на даче я устроил три кормушки для птиц. А в кормушки необходимо хотя бы изредка что-то насыпать. Морозов, конечно, больших нет; но птицам зимой и без морозов нелегко. У них ведь нет ни теплого жилья, чтобы обогреться; ни запасов корма, чтобы можно было при необходимости подкрепиться.

Деревья стоят обледенелые. Попробуй, найди на них что-нибудь съедобное. Вот почему так много птиц погибает зимой. А это ведь оседлые, наши коренные птицы. Они не кочуют, не улетают осенью на юг. Эти птицы всегда с нами, и хотя бы за это мы должны им помогать.

Эти размышления утвердили меня в правильности принятого решения. И после обеда, выгнав машину из гаража, я поехал на дачу.

Ночью шел сильный снег. Но к этому времени основные дороги были уже расчищены. Ехать было легко, настроение было радостное. И вот, наконец, слева за придорожной посадкой уже показалось наше СНТ – «садоводческое некоммерческое товарищество». Виднеются засыпанные снегом сады, огороды и крыши дачных домов.

Сворачиваю с главной дороги и въезжаю в СНТ. Здесь, конечно, снег никто не чистил. Но машины уже проезжали, дорога укатанная.

Еду по главному проезду СНТ. От него влево и вправо уходят улочки и переулки. Вот дорога начинает плавно подниматься вверх, и вскоре я подъезжаю к нашей даче. Она находится в самой верхней точке СНТ, и со своего дачного участка я хорошо вижу  вдалеке наш город.

Пока открываю дачные ворота, подъезжает еще одна машина. Ей нужно дальше, но объехать меня она не может. Слева и справа неукатанный снег. Да и машину я остановил посередине дороги, чтобы удобнее было заезжать задом во двор. Поэтому подъехавшая машина стоит и ждет. Я въезжаю во двор, и она едет дальше.

На даче после ночного снегопада тишина. Изредка проедет мимо машина или пройдет пешком с автобусной остановки какой-нибудь дачник. Все засыпано снегом.Солнце еще в дымке, но на снег все равно невозможно долго смотреть. Он искрится и слепит глаза.
 
Черные стволы и ветви садовых деревьев густо обсыпаны хлопьями белого снега и похожи на причудливые слоеные пирожные. Под деревьями нетронутая снежная целина.

Лежащий на ветвях снег по краям подтаял, и образовалась соблазнительная ледяная корочка. Ветви от всей этой тяжести согнулись и замерли в ожидании.

Время от времени какая-нибудь ветка неожиданно вздрагивает и стряхивает с себя всю эту красоту. Наледь с тихим звоном падает вниз. Следом за ней бесшумно летят вниз хлопья снега и с тихим шорохом  ложатся на снежную целину.

Освободившаяся от тяжести ветка облегченно распрямляется и некоторое время легко и тихо покачивается.

Я вхожу в дом. Окна в доме в морозных узорах. На даче у меня два градусника. Один висит в доме на стене и показывает три градуса мороза, второй прикручен снаружи к раме окна на северной стороне дома. Смотрю на него, но из-за морозных узоров ничего не вижу. Дышу на стекло и тру пальцем. И в образовавшийся прозрачный глазок вижу те же три градуса мороза. Что на улице то и в доме. Отопления в нашем дачном доме пока нет.

Выхожу во двор, начинаю расчищать дорожку от ворот к дому. И вдруг слышу: «синь-синь! синь-синь!» Синичка! Сама себя объявляет: «Синь-синь!». То есть: «Я – синичка!»

Но где же она? Осматриваюсь и вижу возле одной из кормушек ярко-желтый пушистый комочек. Ничего не обнаружив в кормушке, он удивленно крутит черной головкой с белыми щечками.

Бросаю лопату и, радостно извиняясь: «Сейчас моя синюшечка! Сейчас моя хорошая!», бегу к машине. Там у меня мешочек с семечками. В доме его из-за мышей держать нельзя.

Кормушки расположены равномерно в трех местах дачного участка: одна висит во дворе  на грецком орехе, две в саду – на груше и на яблоне. Сделаны они из пятилитровых пластиковых емкостей из-под жидкости  «незамерзайки». В двух противоположных стенках прорезаны большие лазейки. На дне каждой емкости лежит тяжелый камень, чтобы  ветром их не очень сильно раскачивало.

Я обхожу кормушки и насыпаю по четыре пригоршни семечек в каждую из них. Когда заканчиваю насыпать в последнюю, синичка уже крутится возле первой и радостно сообщает на все СНТ: «синь-синь! синь-синь! ци-ци-сю! ци-ци-сю!». Что, по-видимому, означает: «Я – синичка! Я – синичка! Все - ко мне! Все - ко мне!»

И, действительно! Тут же вдалеке слышится ответное «синь-синь!», а уже через несколько минут в саду «синькают» около двадцати синичек. Они сразу оценивают обстановку, распределяются по пять-восемь птиц возле каждой кормушки.

Я снова берусь за лопату. Расчищаю площадку на улице перед воротами и во дворе вокруг машины. Затем расчищаю дорожки вокруг дома, к сараю и к каждой кормушке.

Время от времени я останавливаюсь и, опираясь на лопату, отдыхаю, наслаждаясь свежим морозным воздухом.

Наступает ранний зимний вечер. Снег синеет. На него ложатся первые вечерние тени.
Снег синеет постепенно. Сначала он становится бело-голубым, а кое-где даже бело-розовым.

Но вот солнце заходит. На землю ложатся первые сумерки, и снег начинает искриться таким сочным синим светом, будто его изнутри подсвечивают синей лампой.

Птиц уже не слышно. Соседние дачи понемногу растворяются в зимних сумерках. Зато все ярче становятся видны разноцветные огни нашего города. Эти разноцветные городские огни в холодных дачных сумерках кажутся теплыми и притягивают к себе. Пора ехать домой.

По свежерасчищенным дорожкам я еще раз обхожу дачный участок. Захожу в дом и смотрю на оба градусника. Уличный показывает уже пять градусов мороза. А тот, что в доме, по-прежнему три. За ночь дом промерзнет, и он тоже будет показывать пять.

Я убираю лопату, закрываю дом и сажусь в машину. Завожу двигатель, немного прогрев его, включаю ближний свет и выезжаю на расчищенную площадку перед воротами. Закрываю ворота и еду навстречу теплым разноцветным огням родного города.